И. Рассказов
Падай, ты убитый!
- Ну что, ковбой, не навоевался ещё? Что смотришь? Запоминаешь? Зачем? Всё равно не пригодится, - мужчина с зелёной повязкой на голове поверх чёрной вязаной шапочки сделал жест по своему горлу, мол, будем резать, как барана. - Не бойся… Сумел поднять руку на Аллаха – сумей принять смерть, как подобает воину.
Денис с трудом скривил окровавленные губы. Его взгляд с презрением смотрел на этого человека, который считал себя не иначе, как миссией, взяв в руки автомат и встав под знамя пророка.
- Врёшь, никто твоего Бога не трогал, - с трудом произнёс Денис.- Сами от него отреклись…
- Молчи, собака! Не пачкай его имя своей грязной речью! Эй, вы, возьмите эту русскую свинью и бросьте в яму. Вечером устроим казнь… - мужчина обернулся к двум молодым парням с еле заметным пушком на лицах. – Сегодня ты узнаешь, как карает наш Бог неверных, - мужчина улыбнулся, пытаясь рассмотреть на окровавленном лице пленного страх.
Денис Копылов рос в семье военного. Так было заведено у них исстари – служить Родине. Когда в старших классах он сказал о том, что хочет стать военным, дед, да и все, кто был в их родне по мужской линии, поддержали его решение. Мать не стала его отговаривать, хотя именно она знала, лучше всех и не по рассказам о том, как это тяжело ждать близкого человека с войны. Отговаривать не стала, а, оставаясь наедине сама с собой, роняла слезу за слезой, думая о том, что пришли тревожные времена и так просто всё это не закончится – придётся платить за мир жизнями солдат.
Пока Денис был маленьким, она всё ещё надеялась, что всё обойдётся, и она сможет его отговорить быть военным, но дети растут быстро, а когда они становятся взрослыми, уже сами принимают решения. Вот Денис и выбрал то, что хотел, к чему стремился. Был бы жив отец, может быть, не так было на душе горько, и не плакала бы по ночам, не рвала бы своё сердечко. К этому трудно привыкнуть, когда мужчины возвращаются домой все израненные, а иногда и вообще не приходят. Вот и отец Дениса вернулся домой весь в бинтах, а потом уже спустя какое-то время умер, оставив после себя чёрно белые фотографии о своей войне в далёком Афганистане. Сильный был человек: любящий муж, заботливый отец. Таких, как он, война подбирает в первую очередь. Ей всё это в радость, а тем более зная, что рано или поздно кто-то придёт, чтобы отомстить за отца, сына, брата.
Денис подрос и поступил в военное училище. Мать всё надеялась, но какой-то рок судьбы преследовал их семью – Денис попал служить на Кавказ. Мужчины его профессии не выбирают, где нести службу. Конечно, есть и исключения, но их так мало, что не стоит о них и упоминать.
Когда Денис оказался на Кавказе, там уже убивали десятками и сотнями. Что-то в этом было уродливое и непонятное, потому, что где-то совсем близко текла мирная жизнь: и дети ходили в школу, и женщины одевались в лучшие свои наряды, и мужчины… А мужчины воевали, каждый за свою правду, считая себя освободителями. Освободителями чего и от кого? На этот вопрос ответы были разными. Все объясняли происходящее по-своему, и получалось, что и те, и другие, и третьи правы. Тогда было непонятно: почему так долго их правды не могут между собой договориться? Они ведь, если правды – родные сёстры? На маленьких клочках земли зажатых горными хребтами, мужчины сходились для того, чтобы умереть каждый за свою правду, множа горе на земле. Они даже не видели порой лиц тех, кого убивали и думали, что одерживают победы, а на самом деле терпели поражения, потому что на место убитых вставали всё новые и новые претенденты чокнуться с костлявой смертью и с одной, и с другой стороны.
Когда Денис сообщил матери, что едет служить на Кавказ, она ничего не сказала. Все слова, а они были - застряли где-то на самом дне её изболевшейся души. Всё, что она сделала, так это повесила на шею сыну маленький образок.
- Зачем? – Денис с любовью заглянул в её глаза.
- Так надо, - ответила мать и прижалась к его широкой сыновней груди.
Этот образок и сейчас был при нём. Главарь боевиков не дал своим головорезам забрать его у него. Он так и сказал:
- Пусть его Бог увидит, наш приговор в исполнении, может быть, тогда он откроет глаза своим людям.
Денис смерил говорившего долгим взглядом и еле слышно прошептал:
- Этим его не напугать.
И действительно этого Бога русских нельзя было ничем напугать. У такого Бога и народ особенный. Конечно, те, кто привык воевать чужими руками, разглагольствуя о демократии и мировом порядке, не хотели принимать это во внимание, а поэтому, никогда не упускали возможность поглумиться над ним, пытаясь таким образом раздавить веру тех, кого ненавидели за силу и красоту. Этим кабинетным стратегам, выросшим на доктринах военщины, не было дела до всяких тонкостей. Они могли, если это было им на руку, встать под знамённы любого Бога, только бы побольше напряжённости, побольше смертей. Привыкшие торговать миром в угоду своим амбициям, исповедуя двойные стандарты, они шли по головам малых народов, науськивая одних на других. В этом было что-то трусливое, потому что сильных они старались не задевать. Вот ущипнуть или укусить исподтишка - это они ещё могли и то, если знали, что им не дадут сдачи. Надо заметить, что маски с них были давно сорваны и, тем не менее, их хозяева делали вид, что они это не они, а всё, что стало явным, им не принадлежит. Чтобы ни у кого не было в этом сомнений, всё новые и новые очаги напряжённости возникали на планете, отвлекая общественность от истинных виновников войн на Земле.
Вот настала очередь и Кавказа. Теперь народами гор и цветущих долин пытались манипулировать заокеанские учителя. Им так было привычнее, не показывая своего лица, учить жить всех в мире. Хорошо бы, если всё так, но зачем вооружать и одних, и других? Рано или поздно оружие заговорит. Это уже уроки истории и надо бы их помнить, но ничего подобного: маленькие государства тоже хотят быть первыми. Первыми где? Первыми среди разорённых, первыми среди стёртых с лица земли?
Что-то в этом мире стало происходить не так. Люди обленились, привыкшие смотреть по телевизору, как убивают где-то. Пока их это не касается, они предпочитают молчать, а ведь это неправильно. Равнодушие плохой попутчик в построении мира на всей планете. Вот поэтому на всём подобном выросло уже целое поколение, переключающее телевизионные каналы, гоня от себя, прочь мысли о том, что где-то кому-то на этой Земле сейчас плохо.
Денис был не из их числа. Вот поэтому он и оказался на войне, а теперь вдобавок ко всему ещё и в плену.
Мысли потянулись в прошлое усталым клином. Он вспомнил, как в детстве они с друзьями играли в войну, самозабвенно стреляя друг в друга и непременно кричали при этом: «Падай, ты убитый!»
Однажды, когда Витька Шабанов ему это прокричал с дерева, выпустив предварительно стрекочущую очередь из игрушечного автомата, соседская девчушка Леночка вдруг заплакала. Годами она была намного младше их и приняла их игру за правду. Ещё Денис так картинно падал, раскинув руки. Он лежал, претворяясь убитым, а эта Леночка плакала, растирая кулачками слёзы по пухлым щекам и ему было смешно, что вот эта малявка поверила во весь этот бред. Чтобы быть более убедительным, он взял и простонал, закрывая глаза: «Меня больше нет». Леночка ещё сильнее зарыдала, а потом взяла своё игрушечное ведёрко и замахнулась на Витьку.
Денис улыбнулся, вспомнив про всё это, и ему показалось, что сейчас он находится не в этой на половину затопленной водой яме, в ожидании смерти, а где-то на другом конце Вселенной. Он потянулся, мечтательно подумав: «А интересно, что со мной будет после смерти? Вот здорово было бы встретить там отца. Конечно, влетело бы от него, за плен, но на войне по всякому бывает. Кто ж знал, что граната в последний момент не захочет взрываться? Если б взорвалась, сейчас бы уже с ангелами общался. Раз не получилось, значит, так надо…»
- Эй, русский, у тебя девушка есть? – вдруг раздался голос охранника из-за двери. – Молчишь? Ну, молчи… Если есть, плакать будет… Слышишь?
Денис вспомнил повзрослевшую Леночку, которая каким-то образом, пока он учился в школе, всегда оказывалась где-то поблизости. Как-то он с Лариской из параллельного класса решил после уроков сходить в кино. Ничего между ними не было – так, чисто товарищеские отношения, но разве кому объяснишь? У нас как, если ты и она и идёте рядом, уже людская молва второпях женит вас. Для чего? А никто не знает. Это уже потом, когда бездумно он и она начинают следовать чужой воле, на каком-то жизненном отрезке вдруг признаются себе в том, что близость была ошибочной. Одни разбегаются, другие терпят друг друга и рожают в нелюбви детей и те, потом идут по стопам своих родителей, множа число несчастливых семей. Конечно, случаются исключения, но крайне редко.
Слава Богу, у Дениса с Лариской насчёт этого головы работали как надо, и ничего страшного в последующей жизни с ними не произошло. В назначенное время, она вышла замуж за какого-то чиновника, и тот увёз её в столицу. Денис остался один на один со своим будущим, которое не спешило перед ним раскрывать свои карты. Может быть, всё сложилось бы и иначе, если бы они пошли на поводу у сплетен и слухов, но у Создателя, по-видимому, насчёт этого были другие планы и он сделал так, как сделал.
Возвращаясь в тот вечер после кино домой и, будучи под впечатлением от просмотренного фильма, Денис не сразу заметил у подъезда нахохлившееся существо в смешном головном уборе с кисточками по бокам. Это была второклассница Леночка, жившая этажом ниже. Она бесцеремонно спросила Дениса:
- Целовались?
Тот от неожиданности вздрогнул. Когда рассмотрел Леночку, усмехнулся и сказал, вопрошая:
- Несём караульную службу, красавица?
- Значит, целовались, - вздохнула Леночка.
- Ты это о чём соседка?
- О жизни, - девчоночьи глаза уставились на Дениса и вот-вот могли пустить слезу.
- Тебя кто-то обидел?
Леночка промолчала. В голове этого по сущности совсем ещё ребёнка, творилась такая неразбериха, что ей трудно было подбирать слова, чтобы самой себе объяснить всё, что с ней происходило. Она сумела из себя вытолкнуть только это:
- Ты её любишь?
- Кого? – Денис удивлённо посмотрел на маленькую соседку.
- Ну, её эту… свою…?
- Ты про Лариску, что ли? Ну, ты даёшь, малявка! И что это всем не даёт покоя наша дружба? Слушай, а тебе-то, зачем всё это? Твоё время ещё впереди, отдыхай…
Леночка всхлипнула и выдала, давясь слезами:
- Друг – это когда любишь честно.
- Да? Откуда в твоей маленькой головке столь глубокие познания? А?
- C людьми живу, - почти по-взрослому ответила Леночка.
- Чудеса, соседка, да и только! По-моему ты в рассуждениях давно опередила свой возраст. Акселерация!
- Мама меня так часто называет, - сказала Леночка. – Я сначала обижалась, а потом узнала, что это за слово такое. Наверное, это, нехорошо, раньше времени взрослеть?
- Почему? – Денис присел рядом с ней.
- В голову лезут всякие мысли, вопросы… А что с ними делать? Я не знаю…
- Ну, теперь понятно, соседка, - Денис улыбнулся, – а то я подумал, что ты в меня влюбилась.
- А если это так? – Леночка замерла.
- Подрасти сначала, а потом поговорим.
- Я обязательно подрасту, - она улыбнулась. – Вот увидишь.
Денис окончил школу и уехал поступать в военное училище. Уже, будучи на последнем курсе, как-то приехал в отпуск домой. Стройныё, высокий и такой непохожий на своих сверстников с гражданки: прокуренных, сутулых, с вечно тоскливым взглядом, по которому читалось: «Не живу, а мучаюсь».
Весть о том, что в сорок первую квартиру приехал на побывку сын Копыловой, облетела за считанные минуты весь подъезд. Не успел Денис после душа, как следует высушить голову, в дверь их квартиры позвонили. Он открыл. На пороге стояла Леночка - повзрослевшая. Она стояла и будто бросала ему вызов, мол, смотри, какая я стала.
- Привет, соседка! – произнёс Денис.
- Здравствуйте, - ответила она. - Мне бы соли… мама послала.
- Ты проходи. Чего на пороге стоять? А почему на «вы»? – спросил её Денис.
- Так ещё не подросла, - ответила ему Леночка, переступив порог.
- А… - Денис улыбнулся. – Ну, осталось совсем чуть-чуть.
- Правда? – вырвалось у неё.
- Правда, правда, красавица...
Ну, кто же говорит повзрослевшей девочке такие слова? Ох, уж эти мужчины…
От этих слов у Леночки на щеках выступил румянец. В прихожую из кухни выглянула мать Дениса.
- А, Леночка! Ты чего же её на пороге держишь? – она шутейно пошла в наступление на сына. - Смотри, какой человечек подрастает.
- Спортсменка, комсомолка… - стал цитировать Денис.
- Ладно, хватит тебе насмехаться, - мать шлёпнула его по спине полотенцем. – Леночка, проходи, проходи, а то эти мужчины пока догадаются – чай остынет.
- Я на минуточку. Мне соли бы…
- Всё успеется: и чай попьём, и соли дам…
Денис, прикрыв глаза, вспомнил это чаепитие, и ему стало так на душе хорошо, что сама Смерть всё это время стоявшая по ту сторону двери в ожидании назначенного времени, засомневалась, мол, может, зря я тут время теряю, подслушав мысли обречённого на казнь.
А Денис всё вспоминал и вспоминал, пролистывая в голове любимые образы. Ещё тогда, в свой приезд его мать не двусмысленно намекнула, чтобы никого из своих пассий домой после учёбы не привозил, мол, здесь и получше найдутся. Она имела в виду Леночку. Эту соседскую девчушку, которая была младше Дениса на целых восемь лет. Он ещё матери заметил на всё это:
- Мам, она же совсем ещё ребёнок?
- Это сейчас она ребёнок, а очень скоро превратится в цветущую девушку. Знаю я вас военных: всё глазами по коленкам щёлкаете, а понять не можете, что коленки есть у каждой, а вот душа, только через одну, а то и того реже встречается.
- Ну, мам?
- Не перебивай… И вот ещё что: тебе нужна не просто жена, а жена верная, чтобы могла за тобой на край света, чтобы могла детишек родить. Матери не из всех жён получаются.
- Почему?
- Потому что быть с коленками и матерью одновременно – это большая редкость сегодня. Я даже так тебе скажу – это призвание. Если б мужики были боле разборчивыми, то никакая демография нашей стране бы не угрожала. Послушай меня, Денис: я ведь мать и хочу для тебя только добра, а не вечного твоего поиска ответа на вопрос: «Что такое счастье?» Ладно, пока на этом разговоре ставим точку, но скажу одно: любит она тебя несмышлёныш.
- Откуда такая информация?
- Я женщина. Всё подобное чувствую нутром, да и ты на неё смотришь как-то уж совсем откровенно…
- Ну, мам? Это я от любопытства.
- Ой, ты смотри, засмущался! – мать улыбнулась.
- Слушай, русский, а правду говорят, что ваши девушки верные? – голос охранника из-за двери, вспугнул воспоминания Дениса.
Он расцепил слипшиеся губы:
- Правда.
- А какие они?
- Такие же, как и ваши.
- Хорошо сказал. Уважительно… Слушай, а зачем ты пришёл к нам воевать?
- Догадайся с трёх раз, - усмехнулся Денис и закашлялся.
- Э-э, ты не понимаешь, что говоришь. Загадки загадываешь… Вот когда тебя резать начнут, ты про всё это забудешь Мой отец меня учил, его - его отец учил, мой дед, что наша земля – это наша земля и мы на ней сами будем разбираться.
- Что-то ваши разборки давно превратились в кровавое месиво. Своих же режете, оружием бряцаете…
- Мы горцы! Нам без этого нельзя!
- Я уже это слышал… Ну, перебьёте своих, возьмётесь за других. Ради чего? Работать не хотите, учиться не желаете. Кто вас кормить будет? Дядюшка Сэм из-за океана?
- Что за такой дядюшка ?
- Американский дядюшка… - Денис усмехнулся.
- Америка – великая страна.
- Странно… И что она с этим величием делает в столь далёких краях от своих границ?
- Сворачивай свою агитацию! Все вы русские так говорите…
- Мы поэтому и говорим, что пока в горах не было американцев, вы жили в мире. Появились советчики из-за океана, и началось брожение: люди гибнут. Вы же уничтожаете свой народ – своё будущее.
- Хорошо говоришь – гладко, но ты неверный, а к таким у нас нет доверия.
- Рассмешил,… А как же американцы? С каких это пор они стали исповедовать ислам?
- Они свободные…
- И хитрые… Сколько себя помню: «заварят кашу» и в кусты, мол, мы не мы – расхлёбывайте сами. Всё это попахивает международной провокацией, а за это надо судить…
- Э-э, русский, ты не о том говоришь… Тебя вот-вот убивать поведут, а ты в политику полез. Не пойму я вас… какие-то вы не такие.
- Да, нет – вот, мы такие, как надо, а вот вы, как дешёвки вытанцовываете на цырлах перед своими заокеанскими поводырями. Слепцы!
- Замолчи, а то получишь пулю!
- Ну, вот и поговорили, - Денис вздохнул. – Каждый о своём и со своей каланчи. Учти, что силой оружия вы никогда и ничего не добьётесь.
- Мы победим!
- Победите… свою тень.
Вечер лениво сполз с гор в долину, зацепившись звёздным небом за острый край хребта, выставив напоказ бездонность вселенной. Денис, как только его вытащили из полуподвальной ямы, задрал голову вверх.
- Смотри русский, как красиво! Всё это останется здесь с нами, а тебя не станет, - сменившийся бородатый охранник толкнул его в спину. – Пошли, тебя уже ждут судьи Аллаха.
- Философ? – Денис оглянулся на бородача.
- Угадал. Преподавал я эту науку в мирное время.
- Видно плохо это делал, если сменил профессию. Вот и до тебя охранник всё задавал мне вопросы. Что-то всех вас мучает… Может предчувствуете свою обречённость?
- Один раз живём.
- Ты ещё скажи, что после нас, хоть потоп или – война всё спишет.
- А как же? Так и будет, - охранник осклабился.
- Будет, если мир с ног на голову встанет.
- Встанет!
- А вот это ты видел? – Денис сунул кукиш бородачу под нос.
Тот замахнулся прикладом:
- Грубишь?
- Ага, - улыбнулся Денис. – Имею право перед смертью.
- Смелый ты… Это редкость. Чаще в штаны мочатся.
- Это происходит не от страха перед вами или смертью. Это такая форма протеста, - Денис сделал серьёзное лицо.
- Ты тоже будешь протестовать?
- Буду.
- Ай-ай! Какой весёлый! – бородач передумал бить и подтолкнул Дениса в спину. – Иди, сейчас спектакль будет.
Вокруг костра толпился народ. В темноте все они выглядели одинаково: чёрные сами и их тени изуродованные отблесками пламени. Кто сидел, кто стоял, а были и такие, кто валялся на земле, выкатив глаза навстречу звёздному небу. Всё это: и люди, и их тени и всё-всё-всё было пропитано запахом смерти. Дениса стала бить дрожь. Он даже не пытался её унять. Скривив губы, шагнул в круг, и ему показалось, что он пересёк невидимую черту отделявшую его вчерашнего от него же сегодняшнего. Стал разглядывать лица боевиков. Все они о чём-то переговаривались друг с другом, бросая взгляды в его сторону. За всем этим угадывалось какое-то нездоровое нетерпение к тому, что вот-вот должно будет произойти на этой поляне.
Тот, кто в обед разговаривал с Денисом, пристально посмотрел на него. Взгляд спокойный.
«Это, наверное, от чувства превосходства» – промелькнуло в голове Дениса.
- Ну что, воин, ты готов? Как там у вас, у пионеров…?
- Готов, - произнёс Денис.
Все вокруг загоготали и даже те, кого наркота повалила на землю. Им было весело. Им всегда весело, когда подобное стоит на пороге. Вот и сейчас, уверенные в своей правоте наблюдают за ним, точно также, если бы в цирке они сидели по другую сторону от хищников в клетках. Когда так, то почему бы не поиграть в храбрецов, обвешавшись оружием? Денис расслабился, продолжая бессмысленно рассматривать боевиков. Он уже не смотрел на их самодовольные ухмылки. Теперь его глаза щупали оружие в их руках. Разное оно оружие, способное и напугать, и убить. Сейчас оно находилось в состоянии покоя, а если его потревожить, то сразу это веселящее стадо головорезов поведёт себя совсем иначе.
«Эх, помирать, так с музыкой. Что-то я сегодня не гожусь на роль обезглавленного клоуна. Ой, ребята, какие вы весёлые… Ну, зачем я вам? Вы и без того, в хорошем настроении…»
Денис как в замедленном кадре слегка присел и сделал выпад в сторону боевика. Ещё совсем мальчишка, только ростом выдался, а в глазах - немой страх.
«Отдай свою пушку, малый и я не стану в тебя стрелять».
Денис одной рукой дёрнул автомат боевика на себя. Паренёк от неожиданности успел только округлить глаза, чёрные они уставились на этого русского. Второй рукой Денис сорвал у него с пояса гранату и, не произнося ни единого слова, швырнул её в сторону сидящего главаря, успев шагнуть за растерянного боевика, прикрываясь им от осколков. Тут же ночь разорвали первые очереди, вцепившиеся мёртвой хваткой в перепуганного паренька.
«Вот видишь, малый, как бывает в жизни: свои стреляют в своих».
Денис действовал быстро. Устраивать перестрелку на видном месте не входило в его планы. Он пригнулся, пережидая взрывную волну. Осколки просвистели мимо, пытаясь в темноте нащупать того, кто всё это устроил, но цели своей они не настигли. Но, это как сказать – кое-что перепало боевикам. Об этом можно было судить по их гортанным крикам. Сознание Дениса выдавало ему команды: «Как можно ниже к земле и подальше отсюда… подальше. Главное уцелеть, а уж потом и счёты можно сводить, и задавать вопросы о смысле жизни, но это потом, не сейчас».
Вопли, крики становились всё слышнее – и это всё вперемешку с непонятными словами.
«Потом… потом будем заниматься переводами».
Денис змеёй скользнул за угол какого-то строения. Руки хотели, пустить в ход оружие, а мозг не давал этого сделать. Сознание уводило Дениса подальше отсюда, где намечалась его встреча со Смертью.
Дверь открыла мать. Денис по глазам её прочитал о бессонных ночах, о пролитых слезах. Молча, переступив порог дома, обнял её за плечи и прижал к себе крепко-крепко. Она как сорванный цветок прильнула к нему, и Денис почувствовал всеми своим клетками биение её сердца. Оно колотилось от неожиданной радости, что он вернулся.
- Мам, всё хорошо.
- Да, да… я сейчас привыкну, - всхлипнула мать и стала ощупывать руками его голову. – Ты не ранен? Нет?
- Всё обошлось, - Денис гладил её по плечам, успокаивая.
- Ты не обманываешь?
- Я говорю правду.
- Денис… - и снова слёзы полились из её глаз.
Он стал их целовать, как бы прося прощение и за себя, и за тех, кто был с ним рядом там, на войне и не вернулся оттуда, и за время, бросившее людей в объятия Смерти, где не было возможности уцелеть всем. Кому-то везло, а кому-то – нет.
Уже потом, когда они сидели вдвоём на маленькой кухоньке, мать расспрашивала, а Денис врал, потому что говорить ей правду, он не смел. То, через что он прошёл, ей знать не надо было. Вот по телевизору – это пускай, там полуправда и не так страшно и потом к чему рвать материнское сердце, когда всё уже позади? Ей и так достаётся, а потом войны рано или поздно заканчиваются и всё или только частично принимает человеческий облик.
- Денис, а какие они боевики?
- Разные… Есть среди них и весёлые.
- Значит, они люди?
- Получается, что так…
- А как же они тебя отпустили?
- А чего им меня у себя держать? Я вон какой - ем за троих. Там в горах насчёт еды не разбежишься, да и капризный я: то это мне подай, то другое…
- Ты меня обманываешь? Посмотри мне в глаза.
- Ну, мам?
- Сердце матери всё чувствует. Тебе там было тяжело?
- А кому сейчас легко? Там же война.
- Пусть будет она проклята.
- Пусть будет, - Денис кивнул. – Нет в ней ничего хорошего.
- Так ты больше не ходил бы? А?
- Не могу. Надо долги вернуть за наших ребят, - произнёс Денис и помолчал. – Кстати, мной никто здесь не интересовался?
- Ты это о ком?
- Как это о ком? – Денис решил сменить тему разговора. – О соседке…
- О Леночке? – мать улыбнулась, всё ещё думая о том, что только что рассказал ей сын. – Прибегала…
- Раз такое дело – женюсь!
- Ты что, Денис? Она ещё ребёнок. Ей учиться надо, - мать замахала на него руками. – Тебя случайно не контузило? Прямо такое говоришь… Быстрый какой.
- Ну, вот – хотел, как лучше, а получилось…
- Ты оглядись… отдышись. Ты же мужчина, а она девчушка: только-только школу закончила.
- Самый раз, а то состарится.
- Болтун. Нас женщин старят не года, а заботы и переживания. Ты вон какой, а до сих пор за тобой глаз, да глаз нужен.
- Значит, ты против?
Мать улыбнулась и сказала:
- Я только – «за», но сначала её спросить надо. С возрастом происходит переоценка ценностей и всё может быть.
- Например?
- Ну, может, ты ей больше не нравишься?
- Если всё так, то отчего же она тогда к тебе всё это время забегала?
- Так... по-соседски. Ты на войне, а я одна…
- Что и Людка с пятого этажа заходила?
- Упаси Господи. Эта дылда по рукам пошла. Каждую ночь её на иномарках домой привозят еле тёпленькую.
- Ну, это работа у неё такая.
- Какая ещё работа?
- Ночной дозор, - улыбнулся Денис и, поймав руку матери, прижал её к своей щеке.
Время без всякой задней мысли стало расстанавливать вокруг Дениса всякие условности. Сначала его отозвали срочно из отпуска в часть. Новое звание, новая должность, новые заботы легли на его плечи, а тем более война продолжалась, и никто не хотел друг другу уступать. Снова надо было ходить в рейды со своими разведчиками, отражать атаки, предотвращать вылазки боевиков – одним словом, выполнять свою работу. Всё бы и ничего, но год начался как-то уж слишком нехорошо: стали уходить один за другим сослуживцы Дениса. Вот только вчера вместе сидели за одним столом, разговаривали, а теперь покоятся мальчики-мужчины в цинковых гробах и путь их отныне лежит к порогу родного дома, где их буду оплакивать, а потом зароют навсегда в землю. Конечно, их ждали но не в таком виде, а поэтому, глотая слёзы, будут кричать матери и любимые, будто инквизитор из прошлого калёными щипцами их подвергает пыткам.
- Ты чего, капитан, голову повесил? – майор Алексеев вошёл в палатку. – Дома что случилось?
Денис поднял взгляд от стола, посмотрел на вошедшего и произнёс:
- Дома всё хорошо. Там мир.
- Вот для этого мы с тобой тут и возимся в этой грязи, чтобы там, за нашими спинами спали мирно в своих домах наши сограждане.
- Я не про это.
- Объясни.
- Когда они навоюются?
- Никогда.
- Никогда? Но ведь это неправильно.
Алексеев вздохнул:
- Согласен – неправильно, но так уж заведено среди людей: убивать себе подобных до тех пор, пока не иссякнут силы. Я вот по молодости был вроде тебя. Всё вопросы себе задавал. Как-то решил свои мысли набросать на бумагу. Набросал, а потом с лёгкой руки друзей всё это оказалось в Интернете. Скажу тебе, занимательные стали вещи происходить со мной. Как-то ко мне на страничку пожаловала одна наша соотечественница, проживавшая на тот момент в Америке. Женщина респектабельная и красивая. Так вот, стали мы с ней переписываться, и однажды она мне выдаёт, мол, мы – русские самые плохие на Земле и приводит пример, как наши солдаты якобы в Афганистане увечили афганских детей, разбрасывая по дорогам детские игрушки, начинённые взрывчаткой. Я человек военный и сам понимаешь, встретил это в штыки, а она приводит один пример за другим, и я не могу её опровергнуть, хотя понимаю, что напичкана она западной пропагандой по самые ноздри, как собственно и мы своей. Решил я собрать материал по всем этим фактам и давай дёргать за разные верёвочки и тесёмочки. Надёргал столько материала, что когда на всё это посмотрел, сделал вывод, что не всё так просто, как излагала та женщина.
- А откуда у неё об этом информация?
- В том-то и дело, что по её словам: во время войны в Афганистане, она оказалась с матерью в самом пекле военных действия. Там довольно запутанная история… Так вот, она своими глазами видела и тогда и потом, когда стала работать в реабилитационном центре для жертв той войны, но уже на стороне американцев, последствия столь варварского ведения военных действий. Замечу, что прямого подтверждения тому, что эти самые взрывчатые игрушки побрасывали мы – нет, но вместе с тем американская пресса активно муссировала эту тему, выставляя русских солдат оккупантами.
- Ну, надо же было объяснить мировой общественности, как американское оружие оказалось в руках сепаратистов, а потом заокеанские стратеги не слишком изобретательны: одни и те же методы. Если вспомнить Вьетнам, то там именно они «баловались» подобными приёмами разбрасывая по дорогам войны всякие забавные безделушки. Стоило кому-нибудь подобрать вещицу и руки отлетали на приличное расстояние от тела. Если не успел находку прижать к себе оставался жить, но калекой, а если прижал, то душа устремлялась на небеса.
- Я этой «американке» забывшей своё родство на это указал.
- И?
- Назвала меня фальсификатором.
- Один ноль в пользу дядюшки Сэма. Ох, и молодец старик – умеет мозги настраивать на свою волну. А может это и хорошо, что она оказалась там, а не у нас под боком?
- Не знаю, но беда в том, что и они там за океаном, и мы здесь у себя слишком разделены идеологией. Взять, к примеру, историю Америки: самая молодая страна, основанная на крови коренных народов. Уже тогда на заре своего становления, когда шло освоение индейских земель, именно американцы применяли то, что сегодня взято на вооружение воюющими сторонами. Это же они подбрасывали индейским племенам матрасы и одеяла от инфекционных больных. Не надо было тратить пули и порох, рисковать жизнями своих солдат – племя само вымирало. Я об этом тоже сказал нашей соотечественнице. Реакция – ноль. Не удивительно, что они никак не могут понять, что мир меняется и меняется коренным образом и все их методы – это плохо пахнущее прошлое. Другие силы сегодня становятся на защиту мирового сообщества, но это-то как раз и идёт в разрез с желаниями американцев. Они никого не хотят видеть впереди себя, а поэтому опять седлают своих коней, вестников Смерти, чтобы в мире балом правил страх, самый элементарный людской страх.
- Это понятно и ежу.
- Ежу-то понятно, а им – нет.
- Значит, они не ежи.
- Что не ежи – это точно и вся их демократия только демократия для избранных, а точнее для тех, кто марширует под их знамёнами и не более.
- У нас, если присмотреться, то же самое, - Денис скрипнул зубами.
- Слушай Копылов, давай не будем мешать всё в одну кучу, а то запах какой-то получается отвратный. С собой-то мы разберёмся. Время дай и всё встанет на свои места. Тут вот какой вопрос на повестке дня: «Как этим птенцам дядюшки Сэма удаётся вот уже столько лет воевать чужим руками?» Вот я на этой волне соотечественнице и отписываю, мол, зачем же нестиранное бельё с себя напяливать на других.
- А она?
- Она дитя послушное. Тот, кто ей даёт прокормиться под знаменем свободы, никогда не будет уличён ею во лжи. Вот такая людская психология. Кстати, американцы насчёт этой психологии продвинутые ребята: умеют мозги засрать, только бы им одним верили и на них одних молились. Я может быть, поэтому в армии и остался, чтобы поймать за руку тех, кто замахивается на будущее планеты. С романтикой пришлось распрощаться – времена не те, чтобы слюни пускать, да и Родину надо учиться любить такой, какая она есть. Понятно?
Денис кивнул. Всё было ему ясно: и то, что дед по линии матери не вернулся с войны, сложив свою голову под Кёнигсбергом, и то, что отец, кадровый офицер, ушёл из жизни от ранений, полученных в Афганистане, и то, что теперь настал его черёд – сражаться за тех, кого уже никогда не будет в этой жизни.
«Неужели список смертей в их роду из-за этих войн будет иметь продолжение? Не должно так быть, но так есть и те, кто сегодня строит авантюрные планы по дестабилизации мира на Земле, спят и видят себя входящими в покорённые города. Прямо средневековье какое-то. Правильно в народе говорят, что сильный никогда не уронит своего достоинства, чтобы замахнуться на чужой покой. Говорят-то - говорят, а присмотришься и видишь, сколько ещё подленьких людишек носит на себе мать-земля, а те бряцают оружием и всё им нипочём. Всяких благотворительных фондов учредили - мозги пудрят, а сами делишки свои обтяпывают: одним оружие продадут, другим инструкторов пришлют, мол, учитесь умирать по нашей указке, а те и рады: задами трясут, ведь подачки надо отрабатывать. Да, горек хлеб, скормленный с рук подлецов. Пока ещё ни разу разум человеческий не воспротивился этому. А почему? Ответ простой: страх. Этот страх и колени подламывает, и спины к земле гнёт, и закрывает им глаза, на то, что кровавые долги ставят крест на будущем тех народов, кто попал в порочный круг милитаризма. Есть ли будущее у такой политики? Конечно, есть, только всё оно сплошь в погребальных крестах…»
После таких разговоров и мыслей, становилось на душе противно. Противно оттого, что человечество, поправ самое святое, что есть на этом свете – жизнь, марширует к своему будущему по костям убиенных, множа зло, коверкая истинный смысл своего пребывания на этой Земле.
После череды затяжных дождей, командование дало задание разведчикам Копылова прощупать перед наступлением один посёлок, расположенный в узкой долине, высоко в горах. Поступила информация, что в этом райском уголке в окружении неприступных скал западные инструктора обучают молодёжь горских племён убивать неверных.
Денис построил своих бойцов. Вчерашние пацаны сейчас выглядели заматеревшими солдатами со следами пережитого и на лицах, и на обмундировании. Казалось бы, кругом война, а им хоть бы что: глаза весёлые и рты до ушей. Что это, презрение, брошенное под ноги Смерти или всё же желание не показать свой страх друг перед другом? Они будто все сговорились, смотрят на Дениса и как бы говорят: «Командир, всё будет нормально».
«Конечно, будет, если пуля-дура не заденет никого. А если заденет и заденет насмерть? Это война и такое здесь не редкость и потом кричи не кричи: «Падай, ты убитый!» и поднимутся не все и, матерясь, начнут мстить за тех, кто так и останется лежать в крови, обнимая в агонии мать-землю, - Денис стал всматриваться в лица солдат. – Вот бровастый Виктор Рябов – душа любой компании, после срочной службы остался добивать бандитов, а ведь ему всего-то двадцать один год. Наверное, и девушка ждёт, а он здесь во всей этой грязи. Нет, никто его сюда не посылал. Сам вызвался и потом остался, солдат удачи… Храни тебя Господь».
Денис обошёл строй, всматриваясь в лица солдат. Сейчас они сольются в один организм – в военную машину, для выполнения, быть может, последнего своего задания. Коротко сказав о цели их вылазки, Денис уже по традиции спросил:
- Кто хочет остаться?
Это означало для всех только одно, что вернутся, могут не все, а так есть шанс отложить свой «белый танец» со Смертью на потом. Все об этом знали, но никто не пошевелился в строю. Ещё этот непонятный блеск в солдатских глазах. Такое ощущение, что слёзы застыли где-то на глубине души и посылают оттуда прощальный привет на тот случай, если…
Денис отметил про себя, что такие глаза бывают только здесь, на войне. Он ещё раз осмотрел бойцов и, кивнув, как бы благодаря всех их за нерушимое воинское братство, дал команду на начало движения.
До ущелья скрытого густыми зарослями с осенней позолотой добрались засветло. Тщательно маскируясь, огляделись. Чисто. Денис подозвал к себе Рябова и дал указание проверить тропу, ведущую вглубь ущелья.
- Возьмёшь с собой двух человек. Осмотрите всё и обратно. В бой без надобности не вступать. Нам нужна тишина.
Виктор кивнул. Не принято у них у разведчиков тянуться во фронт, когда смерть идёт по следу. Здесь на войне весь подобный этикет сведён до минимума. Все про это знают и соблюдают не писанный закон войны.
Денис долго смотрел в спины бойцам, мысленно шепча молитву о спасении их душ: «Господи пронеси эту чашу, не расплескав ни капли на жертвенный огонь… Только не сегодня Господи, только не сегодня…»
Разведка вернулась, как только солнце, запутавшись в вечерних сумерках, потонуло за горными хребтами. Странная и непонятная картина: там, в небе ещё всё в лучах заходящего солнца, а здесь в низине уже колдует ночная прохлада.
- Ну, что? – Денис посмотрел на Рябова.
- Обезвредили две растяжки. Больше мин нет, но в районе горного ручья видели много отпечатков от солдатских ботинок. Следы свежие… Можно докладывать, что в долине есть боевики.
- Можно, но хотелось бы посчитать, а если повезёт, то и взять «языка». Думаю, что нам это будет под силу. А?
- Ну, почему бы не размяться? – Рябов улыбнулся.
- Тогда ты впереди, а мы за тобой. Показывай дорогу…
- Понял, командир, - Рябов залихватски подмигнул и вдруг спросил: – Товарищ капитан, а вы женаты?
- Не успел, - ответил ему удивлённый Копылов, мол, причём здесь семейное положение?
Угадав его немой вопрос, Рябов сказал:
- Молоды вы ещё. А девушка хоть есть?
- Пока не разобрался.
- Ну, какие ваши годы – ещё разберётесь. Война не навсегда. Правда?
- Правда.
Разведгруппа без шума, почти на самых цыпочках вышла к ручью. Здесь сумрак стал ещё гуще – с трудом удалось рассмотреть следы боевиков. С этого момента начиналась охота – излюбленное занятие разведчиков. Замерев, стали поджидать «добычу». Вслушивались в тишину, определяя на слух природу того или иного звука. Каждое дуновение ветерка, каждый шорох тут же фиксировался разведчиками, приводя их внутреннее состояние в боевую готовность со знаком «плюс». Копылов дал сигнал рукой – «Пошли» и они пошли: след в след, подбираясь поближе к строениям. Подобно призракам распластались на земле, высматривая охранников. Никого.
«Странно, это не похоже на боевиков, а может, их здесь и нет?»
А над головами разведчиков звёздное небо, освободившись от дождевых туч, оккупировавших несколько дней тому назад кавказское небо, предательски бросало на землю свет далёких светил, демонстрируя человеческому глазу свою бездонность.
«Любоваться бы всем этим, да не в одиночку, а с любимой и чтобы рука в руке… Отставить, - сам себе скомандовал Денис. – Сейчас война, и какие могут быть здесь любования, да ещё - «рука в руке»? Всё потом. Всё после войны…»
Не успел он закончить свою мысль, послышались шаги и мужские голоса. Все замерли, вжавшись в землю. Как долго тянется время. Женский голос позвал кого-то и растворился в наползающей ночи.
«Наверное, у них есть и семьи, а вот взялись же за оружие и мы должны в них стрелять очередями и одиночными» - промелькнуло в голове Дениса.
- Товарищ капитан, - Рябов оглянулся, делая рукой Копылову знак, мол, наблюдаю движение.
Как по команде все рассредоточились, слившись с сумраком, будто и не было здесь никого и только ветер, и ночь, ночь и ветер.
Шли двое. Судя по голосам, один был молодой, а второй - старик. Рябов ещё раз оглянулся на Копылова, как бы спрашивая: «Кого будем брать?»
По своему опыту Денис знал, чем моложе боевик, тем разговорчивее. Рябов угадал мысли капитана.
«Старика придётся…» - не успел Денис додумать - кто-то уже поднялся там впереди и тенью упал на боевиков. Приглушённые звуки ударов и опять только ветер, и ночь, ночь и ветер. Денис запоздало метнулся вперед, где в конвульсиях билось грузное тело. Рябов с блуждающими глазами вытирал о землю свой нож.
- Этого с собой, - Денис кивнул головой на второе тело без признаков жизни.
Разведчики подхватили «языка» и так же на цыпочках стали уходить. Где-то у дальнего строения залаяла собака. Животные чувствуют, когда с их хозяевами случается беда. Вот и сейчас верный пёс рвался с цепи, желая убедиться том, что уже было непоправимо. Не успели они сделать и пару шагов, как за их спинами уже раздались тревожные команды, и донеслось металлическое позвякивание оружием.
- Всё, уходим, уходим, - тихо поторопил Копылов солдат.
Рябов взвалил на себя пленного боевика и шагнул в темноту, раскрывшей ему свои объятия. Разведгруппа уходила спешно. Замыкающим шёл Копылов и боец по имени Кислицын. Капитан слега подталкивал его в спину, подбадривая:
- Всё нормально! Сработали чисто!
Слово-то, какое, будто речь идёт о капитальной уборке. Если вдуматься, то так оно и выглядит на языке воюющих. Вопрос только в том: «А был ли тот старик тем, кого надо было убивать?» Мы – их, они – нас. Война. И кто рассудит? А никто. Зачем мешать двум народам себя истреблять? Пока это будет продолжаться, кто-то третий всегда имеет проходной бал в мировые судьи. Как правило, такие и являются зачинщиками малых и больших войн. Сидит эдакий чистоплюй и поправляет на своей гладко выбритой морде очёчки. Ему нет дела до воюющих. Он занят более важными делами. Какими? Ну, например, как сделать так, чтобы никто не догадался, что очередная война уже готова вступить в свои права, взамен той, что уже задыхается от собственной безысходности.
В очередной свой приезд Денис отметил про себя, что мать сильно сдала. Морщинки мелкой паутинкой улеглись под глазами, и от этого взгляд казался каким-то потусторонним, будто она прожила на этом свете не свои годы, а гораздо больше и теперь смотрит на происходящее, в том числе и на него своего сына как-то по особенному: где-то с грустинкой, а где-то с примесью чего-то пророческого, мол, я знаю, что всё будет хорошо.
Они долго сидели на маленькой кухоньке и Денис врал матери про то, чего на войне не было и близко. Та слушала, и было непонятно: верит она ему или нет. Когда он исчерпал весь запас припасённого для неё «компромата» про то, что на войне совсем не страшно, она вдруг спросила его улыбнувшись:
- Война – войной, а семьёй ты собираешься обзаводиться?
- Семьёй? – переспросил Денис. – Так если война – какая может быть семья?
- Я так и знала, - мать всплеснула руками. – Если тебя послушать, то не видать мне внуков.
- Отчего же?
- А войны никогда не закончатся. Живём, как на вулкане.
- Ну, это ты зря. Дожмём мы их, мам. Слово даю, да и они сами уже стали понимать, что бегать по замкнутому кругу без всякой цели – это бездарно просаживать свою жизнь. Война-то никого не щадит.
- Это хорошо, если всё так, как ты говоришь, только мне кажется, что те, кто её заварил, на этом не успокоятся.
- Эти – да. Они же себя не подставляют под пули. Сидят в белых рубашечках за океаном, кофе пьют, по картам карандашиком водят, а люди гибнут, и стой и с другой стороны.
- Я не понимаю: чего они хотят?
- Нашей покорности и унижения. Для них мы, как кость в горле. Они - испорченная нация: ратует за свободу, а сама на деле насаждает ненависть и злобу.
- Неужели там все такие?
- Нет, не все, но то, что они исповедуют, мешает им стать лучше. Слишком много они на себя взваливают. Им всё кажется, что только они одни способны навести мир и порядок на Земле. Пока ничего у них из этого не получается: одни войны и разорение. Что ни война, то кровь и слёзы, прикрывая всё это лозунгами о свободе. Вот и теперь на всю планету кричат о демократии, а сами по локоть в крови и им всё мало.
- Значит, этому не будет конца, - вздохнула мать.
- Будет, - Денис слега стукнул кулаком по столу. – Надо только народам начать думать, прежде чем пускаться по их указке на всякие авантюры. Суверенитет тогда хорош, когда все равные и не на бумаге, а в реалиях. Ну, вот, к примеру, отойдёт Кавказ к Западу. Что они там начнут жить лучше? Какая-то часть – да, а большинство скатится ещё ниже сегодняшнего уровня. Спрашивается: «Зачем тогда из себя делать нацию для битья?» Надо жить в мире и тогда будут зарплаты и пенсии высокими и многое из того, что сейчас недоступное большинству людей на планете, станет вполне реальным в жизни каждого человека.
- Ну, о политике достаточно. Давай вернёмся к моему вопросу, - мать посмотрела на Дениса. – Леночка совсем большая уже стала.
- Леночка? Это соседка что ли? А я-то здесь причём?
- Так что, у тебя к ней нет никаких чувств? А ведь девочка ждёт.
- Мам, ты веришь во всё это? Сколько лет прошло? Я её, когда в последний раз видел?
- Ну, ты сам виноват. Бываешь наездами, наскоками… Она ведь тебя любит.
- Не придумывай. Ну, какая может быть любовь, если она меня совсем не знает. Так, детская фантазия.
- Не скажи. Мы, женщины, любим сердцем, а потом только глазами…
- Можно подумать, что у нас по-другому.
- Вот у вас – это точно никак у нас. Вам коленки покажи, да бёдрами поводи, и плывёте, как льдины по весне, только успевай от вас отталкиваться.
Денис посмотрел на мать и спросил:
- Отец тоже таким был?
- Нет, он был чудесным человеком – единственным.
- Это потому, что ты его любила.
- И поэтому тоже, а ещё он был честным.
- А я значит не такой?
- Такой, такой, только ещё молодой совсем. Ладно, не будем, торопить события. Время само подскажет: что и как…
Леночку Денис увидел, когда та спускалась по лестнице. Если бы встретил, где-нибудь на улице, в городе, то прошёл бы мимо, не узнав, а тут его будто чем-то большим и тяжёлым стукнуло по голове.
«Права оказалась матушка – мы мужики в первую очередь любим глазами» - подумал он и скользнул взглядом по девичьим стройным ногам.
Леночка заметила это и с вызовом посмотрела на него, мол, любуйся, любуйся…
- Ну, здравствуй соседка! Как ты выросла!
- Вы хотите сказать: стала крупной и длиной?
- Зачем же так? – Денис растерялся. – Я имел в виду не это.
- И на том спасибо, - Леночка озорно сверкнула глазами. – Вы надолго к нам или как в прошлый раз: через час отбудете?
- Пока побуду. А что это тебя так интересует?
- Дело есть.
- Ко мне?
- К вам.
- Слушай соседка, от твоего выканья мне хочется тебя вызвать к доске и спросить о домашнем задании. Когда ко мне так обращаются, я себя чувствую древним стариком.
- Одни вырастают – другие старятся, - парировала Леночка.
- А ты - заноза. Всё ещё дуешься на меня?
- За что?
- За прошлое.
- А оно было? Вы что-то путаете, товарищ офицер.
- Ты опять выкаешь?
- Опять. Мы же с вами… мороженное на брудершафт не ели? Не ели, а поэтому только на «вы» и только так.
- Готов исправить это недоразумение.
- Вот беда-то какая: никак не могу последовать на ваш зов. Меня ждут.
Денис вздохнул, отводя взгляд, и сказал:
- Это хорошо, когда ждут.
- И всё? И вам неинтересно знать – кто?
- Нет.
- Обиделись?
- За что?
- Ну, за моё настроение? – Леночка спустилась на одну ступеньку пониже и оказалась с Денисом на одном уровне. – Я хочу вам сказать, что я вас люблю, товарищ…
- Меня? – растерянность проступила на лице Дениса.
- Да, вот такая я и ничего с собой не могу поделать. Вы считаете меня ненормальной? Вижу, вижу по глазам, что считаете. Признаюсь вам, что это мой единственный недостаток.
- Да? Я не знал, что если кого-то любишь, то это попадает под определение недостатка.
- Любить такого, как вы – это и есть самый большой недостаток.
- Час от часу нелегче. Ты меня запутала соседка: то любишь, то недостаток. Я требую сатисфакции.
- А раздеться вам не надо?
- Ого!
- Что?
- Смелая заявка на счастливую семейную жизнь.
Леночка хмыкнула. Она сама от себя не ожидала такой дерзости, а поэтому ничего не могла с собой уже поделать: её несло навстречу этому человеку, которого она любила, сколько себя помнила. Она ничего не хотела менять в своих чувствах. С годами они стали другими, но любовь её от этого слабее не стала.
Потом Денис увязался за ней, а она шла и делала вид всем встречным и поперечным, что она здесь ни при чём, мол, привязался красавчик к смазливой девочке. Собственно, со стороны так оно и выглядело и люди, кто обращал на них внимание, думали, что эти двое на пути к своему счастью.
Когда Леночке надоело из себя изображать недотрогу, обиженную непонятно чем или кем, она остановилась и, повернувшись к топающему за ней Денису, сказала:
- Я повторяю, что люблю, - и тут же перешла на «ты», - тебя, но это ничего не значит, чтобы вот прямо сейчас броситься к тебе на шею. Раньше, когда я была маленькой, это могло произойти, а теперь – нет.
- Почему?
- Потому, что я взрослая и если я это сделаю, ты подумаешь обо мне плохо, мол, прыгает тут на мужика.
- Не подумаю.
- Подумаешь, подумаешь… Я же видела, как ты смотрел на мои ноги.
- И как же я на них смотрел?
- С азартом охотника!
- Да? А это как?
- Похотливо!
- Серьёзно? Что ж теперь делать? Я всегда так смотрю.
- Всегда? – в голосе Леночки появилась какая-то настороженность, и что-то ревностное тенью прошмыгнуло у неё под ногами. – И на женщин?
- А на них в первую очередь, - Денис сделал серьёзное лицо. - Должен же я определить для себя: какую выбрать себе в жёны?
- Значит, ты всё ещё пока в поиске?
- Угадала.
- И скольких ты уже отсмотрел?
- Не могу припомнить, - признался Денис.
- Да, тяжёлый случай. К врачам не пробовал обращаться? Ходят слухи, что наша медицина лечит даже безнадёжно больных.
- Что ты говоришь? Может быть, на пару посетим их?
- Ты хочешь сказать, что постояв с тобой рядом, я заразилась твоей болезнью?
- Я хочу сказать, что нам пора съесть мороженное на брудершафт и подписать мирное соглашение.
- О чём?
- О взаимопонимании и заодно, о совместном проживании на единой жилплощади.
- Ты делаешь мне предложение? – Леночка округлила глаза, сбитая с толку его словами.
Денис что-то промычал невнятное, будто прогоняя в горле не прошеный ком, и выдал:
- Да.
- Как романтично: жилплощадь, борщи, пелёнки…
- Я бы сказал так: много пелёнок.
- Даже так? А бюджет выдержит?
- Выдержит.
- Ну, тогда я согласна, только сначала, съедим мороженное на брудершафт.
В этот вечер в доме Копыловых долго не ложились. Денис рассказал матери о том, что сделал Леночке предложение. Та всплакнула и сказала:
- Ну, и хорошо.
- Свадьбу сыграем через месяц. Съезжу к своим на Кавказ, поставлю перед фактом и тогда…
Собственно, всё так и получилось: Денис вернулся в свою часть и стал оформлять соответствующие документы на отпуск в связи со своей женитьбой. Сослуживцы, как только он вошёл в расположение своего подразделения, в один голос отметили:
- Товарищ капитан, да вы весь сияете. Не может быть, что это оттого, что вы опять с нами. Скорее всего, встретили свою ненаглядную. Так?
- А зачем мне надо было её встречать, если она всегда была рядом.
- Да? Сколько в вас скрытности. Ну, здесь только одно объяснение – разведчик. И когда же свадьба, товарищ капитан?
- Вот за этим и приехал: кое-что оформлю и...
- Сколько бюрократизма, - посетовали сослуживцы. – И зачем человек живёт на белом свете? Получается, не живёт, а собирает всякие справки о том, что он есть.
Вот до этого момента всё шло, как надо, а потом вдруг время будто затормозило стрелки часов. Каждое слово, каждый шаг впечатывались в мозг, и когда в ночном рейде Денис зацепился ногой за растяжку, он понял: зачем он вернулся на эту войну. Он вернулся сюда, чтобы никогда не вернуться обратно, туда, где его ждали мама и Леночка.
Прогремевший взрыв отбросил его в сторону, и Денис ничего не понимая, но ещё в сознании пытался поймать руками ускользающую реальность. Он готов был любым способом дотянуться и схватиться за что-нибудь, но только бы остаться с теми, кому он был нужен. Сознание почему-то отодвинуло куда-то край безумной боли, как будто это было не самое важное ля него сейчас. Выхватив из памяти образ матери, её бездонные глаза, обручённые с вечностью, он закусил губы до крови и, не закрывая глаз, ощутил полёт. Его тело, подброшенное взрывной волной, пронзённое болью, было свободно: никаких долгов, ни обязательств…
Вот тут произошло что-то необъяснимое: его сознание, прежде чем угаснуть навсегда, высветило образ его Леночки: маленькая с детским ведёрком в руках – она смотрела на него надув пухленькие щёки и беззвучно молила: «Не умирай… родненький».
Он не мог сдержать ей данное слово – вернуться, потому что война переиграла его. Она оказалась коварнее.
Майор Алексеев, узнав о его гибели, сказал:
- Это несправедливо. Такие как он, должны жить. Пусть будет проклята эта война и те, кому всё это по душе, - и заплакал.
Плакали многие. Не плакали только те, кто её развязал. Улыбаясь с экранов телевизоров, блестя безупречными зубами в объективы фотокамер, они ратовали за демократию, прокладывая к ней дорогу всё новыми и новыми смертями. Сегодняшние стратеги перечеркнули не только отдельно взятую жизнь капитана Копылова, но и все те жизни, которые могли бы стать продолжением его жизни. Они в который раз предложили избитую схему построения мира на Земле: думая о завтрашнем дне, люди должны непременно убивать друг друга. Для чего? Никто не решается ответить на этот вопрос до сих пор.
И опять, как когда-то в далёком детстве я иногда слышу, как разыгравшаяся детвора во дворе истошно кричит: «Падай, ты убитый!» и мне становится всех нас жалко, бредущих по кругу в своё завтра.
Август 2008г.