(рассказ)
Бабка «пилила» деда Антона. Стоило ему сделать по-своему, сразу «заводилась»: «мо-тэ-тэ-тэ, мо-тэ-тэ-тэ-тэ». Нудный, нестерпимый, как зубная боль, бабкин «зуд» мучил весь день. И к ночи ещё бормотала, засыпая. Назавтра, опять: «Мо-то-то то-тэ-тэ….» …с перерывом на обед. Ходила, стонала, пока дед не свирепел окончательно. Редкий сапожник и портной, мастер на все руки, всегда спокойный, дед, вставал и, с побелевшими от волнения губами и трясущимися руками, восклицал:
- Та колы вжеж ты заткнэсся, бисова душа, мать твою…!!! - и «вылетал» на хозяйственный двор. На железяках «выпускал пар». Бабка включалась ещё больше и переходила в наступление, догоняла деда и выдавала проверенные «боевые номера»: «Ой, люди добри, помогите, бо вбивають!!!» или «Ось уиду к дочери в Сочи, бо спасу мово нема!!» Совсем расстроенные куры кудахтали хором, срывалась с цепи и визжала Белка, мычал телок, с крыши сваливались голуби, падали вёдра. Но, когда флегматично и миролюбиво начинала хрюкать свинья, наступало перемирие. И так всегда, как по расписанию.
На этот раз дед не вскочил, не матерился. Он как-то странно медленно встал, задумчиво ушёл в хату, вынес чистую бумагу, ручку и стал писать. Бабку подменили. Она посматривала то на деда, то на соседский двор. Озадачилась. Писал долго, вздыхал, посматривал на весенние кучевые облака, а когда закончил, надел пиджак с медалями и вышел за калитку. Бабка покосилась на листок и прочитала:
« Господин-товарыш, прэзэдэнт России! Спасу мово от бабки Параськи нэма ни якого, хай ей грэць! Сразыла мэнэ бабка пид самый нуль. Колы б був я молодый тай ушов бы виццеля. Погибать от бабы совестно, как старому ветерану, а потому прошу направить, мэнэ у горячи точки, бо тэрпэжу мово боли нэма. Луче погибнуть на поле боя, чем от бабки. Здравья желаю. Рядовой 105 гвардейского пехотного полка, Юго-западного фронта Антон Цибуля»
Бабка растерялась, разволновалась, забегала. Дед Антон пришёл под хмельком, что случалось редко: «Всэ одно помэрать!» и серьёзно произнёс:
- Приготовляй Параська мэни нови штаны, мабуть поихав я в вийска!
Бабка запричитала, потом присмирела, собрала на стол и притащила домашнего вина, что бывало редко. Пили вдвоём, пока дед не затянул любимую песню: «Рэвэ та стогэ Днипр широкый…» и это означало «шо дид дошёл до кондиции». «Медовый месяц», молчания бабки, длился аж целую неделю. Потом всё начиналось как обычно: «Мо-тэ-тэ-тэ...». Заработала «циркулярка», как, сгоряча, называл её дед Антон. «Кривого и могила… не исправит».
Пушкарёв Ю.П.