(рассказ)
Цок! Цок! Картина! Цок! Цок! Красота! Плавно, размеренно, неторопливо, покачиваясь на точёных каблучках, «Светик» несёт себя на работу. Как парус бригантины, плывёт, завораживает и удивляет экзотическая причёска; колышется величавая грудь, выписывает плавные зигзаги восхитительная попка, (такую бы попку да в витрину магазина!). Взор томный с поволокой, (Ах, эта пошлая жизнь!). Таких взоров больше нет, как нет и юбки, только «штрих», прикрывающий бёдра, чтобы открыть длинные красивые ноги, затянутые ажурными лосинами. Вся «блескуче-хромовая» от «кутюр», с сумочкой на ремешке через плечо, в облаке духов, перебивающих выхлопы самосвалов, «Светик» открывает стеклянные двери и бросает себя «в пасть чудовища», с грустным названием «Поликлиника»». Она медленно раздевается, натягивает режущей белизны накрахмаленный халат. Как царскую корону, осторожно водружает белоснежный колпак и становится неотразимой, «медицинской дивой», какие стайками порхают в этих местах, оздаравливая своим видом, духами и надеждами стонущих и скорбящих. «Подплыла» к зеркалу, посмотрела белокоралловые зубки, старательно размалевала помадой красивую «букву» «О». Долго и придирчиво всматривалась в «порхающие» ресницы. Повертелась. Ого! Пригласила страдальца. Вошёл «бездельник» дед Опёнкин, измерять давление. Он сам его знает и без тонометра, а просто шляется. Век бы его не видать! Терпеть не могу это … старьё! Ишь, хлопнулся на стул и задышал, как пылесос! Дед привычно засучил рукав и заработал пальцами. Молча, нахально обшаривал взглядом Светочку, будто раздевал. И взгляд задерживает там! Вот гад! Она потупилась, надула губки и молча принялась накачивать прибор.
- Красивая у Вас фигурка, Светочка!
- А Вам-то, что за дело, до моей фигуры – огрызнулась «Светик».
- Да, ничего – смутился дед – просто люблю всё красивое.
- Вот и рассматривай фигуру своей бабки!
- Что уж ты так, дочуш, я ведь по-доброму, от души… уж извини, коли, не подумав, обидел…
- Ладно, уж.
Обиженный дед поспешил. «Да чтобы я к ней…»! Светику сразу надоела работа. Только настроишься и на тебе! Да ещё этот старик! Она захлопнула засаленные учётные гроссбухи, свернула тонометр, побросала мелочи и выпорхнула из кабинета. С деловым видом мелькнула мимо очереди «тупых и глупых» больных и улетела в аптеку. Подружки работали и не обратили внимание.
- У вас был дед Опёнкин? Нет? Все молчали: «Не до тебя!»
Она полетела в столовую стационара. Крутнулась, схватила, что-то на противне пальчиками, пожевала, растягивая рот из-за губной помады, и прощебетала:
- Бабы! У меня опять торчал дед Опёнкин!
Женщины работали, готовили обед. На Светика ноль внимания.
- Ну и, что же? – спросила Валентина между делом.
- Опять в любви мне признавался, и мужские услуги предлагал этот наш, кавалер!
- Ну, а ты?
- Ну, а я!? Что я?! Не хватало мне ещё старого осла! Скажите мне тоже, замужней женщине! У меня, между прочим, есть совсем неплохой муж!
- Так чем же ты ещё озабочена?! - спросила Люба, помешивая в кастрюле.
- А, что он всем в любви признаётся, этот старый осёл!? Даже обидно! Непутёвый мужик! Все молчали.
Вечером, в компашке, выпили коньячок и Люба, повиснув руками на шее Петра, шептала:
- Бросай ты эту Светку! Ну что ты в ней нашёл! Опять связалась с каким-то стариком и сплетничает всем подряд! Иди ко мне мой медовый!
«Медовый» Петька приполз под утро. Полуголая Светик забегала, засуетилась. Он, пошатываясь, растопырив ноги, снял ремень и принялся беспощадно пороть Светика, приговаривая:
- Опять сука схлестнулась с каким-то стариком! Признавайся стерва!