Зачем ты будишь явственные сны?
И о несбыточном нашёптываешь тихо?
Меня разбудил мелодичный рингтон. Звонил партнёр по танцам.
– Ты, случайно, не ведьма? – оглушил он меня вопросом вместо пожелания доброго утра. Потом пошли «охи-ахи», мол, зачем про спину вчера спрашивала, из-за этого радикулит прихватил, и теперь недели две, не меньше, ему придётся проваляться в постели, а мне – танцевать без него...
Выпалив на одном дыхании тираду, он бросил трубку. Правда, через минуту перезвонил, чтобы извиниться. Но к этому моменту я всё равно успела обидеться.
Спать расхотелось, и я пошла варить кофе. Обходя с чашкой гостиную, увидела, как опустил листья Цветок.
У цветка было трудно выговариваемое имя, по-видимому, какого-то тропического происхождения, и мне гораздо удобнее было звать его просто Цветком, чем Guzmania-как-то-там-ещё.
Пару лет назад цветок был подарен давнишним другом к 8 Марта. Приятель гордился своей «оригинальностью», а я, признаться была в некотором замешательстве – я не очень умею, а главное, не очень люблю ухаживать за комнатными растениями.
Тут жена друга шепнула мне, что через месяц-другой тропическая травка отцветёт и «загнётся», если верить интернетовским «цветочным» сайтам, – и я успокоилась…
Но травка не загибалась. Почти год выбрасывала она прекрасные цветы ярко-красного цвета. А когда отцвела, стала гнать новые листья. Я только диву давалась, а Цветок не переставал меня радовать.
Листья были длинные, плотные, изумительного тёмно-зелёного цвета. Очень приятные на ощупь, они образовывали у основания розетку, которая почему-то волновала своим видом и пробуждала недвусмысленные ассоциации.
И вот в этом великолепии я заметила что-то неладное. Пока разбиралась, что именно, снова раздался звонок. Странно, – подумала я, увидев высвеченное на экране имя. – Вот уж, действительно, странно…
Голос на том конце прерывался от волнения, так что я с трудом разбирала стремительную скороговорку. Но общий тон был скорее радостный:
– Спасибо, спасибо! Всё так и случилось. Всё, как предсказывали! Вы – настоящая ведьма!
Я опять обиделась. Второй раз за каких-нибудь полчаса услышать подобное сравнение… Нет! Это уж слишком!
– В чём дело? – прервала я ледяным тоном пламенную речь друга моей дочери.
Влад – бизнесмен. Работает с утра до ночи, и встречаемся мы не так часто. Но ещё более неожиданным, чем сам звонок, выглядело обвинение в колдовстве.
Я надеялась, что мой вопрос упадёт этаким камнем преткновения, petra scandali в бурлящем потоке слов, и остановит стихию. Не тут-то было! Молодой и напористый, он тоже почитывал Овидия, и даже выбрал его «gutta cavat lapidem», что означало «капля камень точит», своим жизненным кредо.
Поэтому, как ни в чём ни бывало, Влад продолжал:
– Дело – отлично! Потому и звоню! Помните, в начале месяца мы были у Вас и играли в «Монополию»?С тортиком таким вкусным чай пили?... не важно… Вы тогда всех обставили, даже я уступил Вам.
Я всё ещё не догадывалась, к чему он клонит.
–И Вы сказали, что это всего лишь игра, а в реальной жизни – я выйду победителем.
– ?
– Наша фирма выиграла тендер!!! Понимаете? А всё из-за Вас! Признавайтесь, Вы «нашаманили»?
Я, конечно, в корне не была согласна с Владом и готова была возразить, отодвинув от себя подальше бремя – грозящей вот-вот обрушиться и придавить меня – славы.
Но Влада ждали неотложные, «великие» теперь, дела, и он быстренько распрощался.
Кофе окончательно остыл, и я вернулась к Цветку. Мне показалось, что он немного побледнел за каких-то десять минут и стал выглядеть более удручённо.
Не успела я протянуть к Цветку руку, как раздался третий за утро звонок.
– Ведьма слушает! – решительно, исключая всякие другие формы обращения, начала я, но тут же горько пожалела о своём безапелляционном тоне. Разве можно так разговаривать с человеком, мирно жившим в своём девятом десятилетии и беспрестанно, с любовью, опекавшим меня?
Мне стало стыдно. Я чувствовала, что щёки полыхают, как бывшие цветы моего «Guzmania»-за, но поделать ничего не могла.
Заплетающимся языком выдавила я слова извинения, в надежде, что и на этот раз буду прощена мудрым человеком.
Но прощение запаздывало, в трубке была тишина. И только через пару минут, сделав то ли вдох, то ли глоток, собеседник подал голос. Томимое мрачным предчувствием, сердце моё замерло в ожидании.
Я не ошиблась. Это был всё же глоток – мой друг запивал таблетку.
Новый сердечный импульс добавил ещё глубины цвета и без того пунцовым моим щекам. С трудом удерживая ручку, я записала номер палаты и больничный телефон.
Больше я не проронила ни слова. Молча присела на подоконник около Цветка, вслушиваясь в тревожные изменения интонации дорогого мне человека.
Теперь ни один мускул не дёрнулся на моём лице, когда друг, описав неутешительную ситуацию, в заключение произнёс:
– На тебя только надежда, наворожи-ка мне здоровья, чуть-чуть. Ты же можешь, колдунья...
Ответить я не успела, так как манипуляционная сестра (судя по звукам в трубке) пришла делать ему очередную процедуру.
Кровь, казалось, надолго отхлынула от моих щёк, сделав их бледнее бледного, а я всё сидела на подоконнике, бессознательно поглаживая лист Цветка, который, словно льнул ко мне и просил о помощи. При этом он как-то совсем обмяк, посерел, что ли, будто жизнь в нём угасать стала.
Но мне было не до того. Сжимая в руке список продиктованных лекарств, я помчалась в аптеку. В голове опять забродила латынь, только теперь это был не Овидий, а прозаический (и, как оказалось, безумно дорогой!) рецептурный сленг, не очень уверенно обещавший выздоровление.
Потом я долго ждала в приёмной, и от нечего делать листала перекидной календарь, выглядевший сегодня как некий артефакт прошлой, счастливой жизни. Внизу каждой странички указывалась фаза Луны и, совсем мелким шрифтом, народные праздники, сохранившиеся с давних времён. Из настольного издания я узнала, что сегодня – ночь полнолуния, а через несколько дней – Ивана Купала. Связать эти два события я не успела, так как дверь, наконец, распахнулась, и мне позволили пройти в палату.
***
Нервный день устало доползал к концу. Точно так же и я, совершенно измотанная, одолевала последний пролёт лестницы к своей квартире. Едва ступив за порог, ещё не включив свет, я услышала горестный вздох, хотя дома никого не было. Через минуту вздох повторился – и я пошла на звук, торопливо касаясь всех выключателей, что попадали под руку. Стон привёл меня в гостиную – и замер серебристым отзвуком где-то под потолком.
То, что я увидела в следующее мгновенье, заставило меня всплеснуть руками. Мой Цветок обессиленно свешивал вниз свои когда-то крепкие листья. Побуревшие и выцветшие за один день, они во многих местах хранили следы надломов, как отметины яростной схватки за жизнь. Какие-то нелепые пятна, как остатки скапывающей крови, проступили на грунте. Цветок жалобно шевельнул одним листом, и затих…
И тут заголосила я. Правда, причитала не долго. От неожиданности и горечи происходящего я напрочь позабыла все народные «плачи», которых из древней литературы знала множество, и теперь лишь тихонечко подвывала, поглаживая Цветок, неизвестно как оказавшийся у меня на коленях.
Бережно подхватив его на руки, понесла в ванную. Сбрызнула безжизненные, казалось, листья, дала напиться. Видимо, у Цветка был жар, потому что пил он жадно и много. А когда я подставила его под душ, и розетка наполнилась, как чаша, водой, мне показалось, что он чуть кивнул в знак благодарности.
Ещё раз напоив Цветок, я забрала его с собой в спальню, и оставила на ночь на полу возле постели.
Мобильник молча хранил цепочку пропущенных звонков, но мне он сейчас нужен был исключительно как будильник – ведь с утра надо было ехать в больницу.
Я ещё раз наклонилась к Цветку, поцеловала все его листики, и тут же уснула. Правда, перед этим успела загадать – если я Цветок выхожу, значит смогу помочь и всем остальным.
***
Считается, что ночь полнолуния – это время сумасшедших, поэтов и … ведьм. И хоть меня сегодня не раз пытались причислить к последним, я крепко спала и видела прекрасный сон. Досадно было лишь то, что я совершенно не помнила, через какие ворота попала в мир сновидений – роговые или слоновой кости. И теперь невозможно было определить, была ли я во сне пророческом или лживом…
Постранствовав по Свету, Луна забрела, наконец, в тень Земли, где ей удалось скрыться от влияния Солнца. Почувствовав себя свободной, стала наполняться животворной силой. Луна уже была полной, а энергия всё прибывала. Разливаясь серебристым свечением, проникала она сквозь окна домов, раздаривая спящим излишки бушующих в ней страстей и вызывая в сознании прекрасные яркие образы...
Проснулась я оттого, что кто-то рядом легко зевнул. Приоткрыв один глаз, протянула руку к подушке рядом, но тут же одёрнула, словно обжёгшись о пустоту. Остатки сна, зависшие до этого алмазными капельками росы на лёгкой паутине, мгновенно исчезли – как утраченные иллюзии души, путешествующей по лабиринту жизни.
А вот в Цветке эта жизнь ощущалась совсем слабо. Спросонья он только зевнул, а на «потянуться» сил уже не хватило, и встрепенувшиеся было листья опять печально свесились до самого пола.
Моих слёз на его полив было явно не достаточно, и я опять отнесла Цветок в ванную. Напоила и оставила там, на окне, наполнив водой глубокую подставку, чтобы хватило до вечера.
***
Прошло несколько дней. Но это – условно.
Потому что монотонную вереницу повторяющихся дел, слов и мыслей можно было дробить до бесконечности на отдельные вздохи и буквы; либо, наоборот, представлять одним непрерывным росчерком, – это нисколько не нарушало целостности картины и не меняло её смысл.
Каждый день я начинала в образе Авроры для своего Цветка и облике абонента или посетителя – для своего заболевшего друга.
Потом – я была пассажиркой, госслужащей, мамой, дочерью, домашней хозяйкой и домработницей в одном лице, покупательницей и, опять, пассажиркой, соседкой – пока, наконец, не оказывалась в своей квартире, чтобы плотно затворив дверь, стать самой собой.
За день я проигрывала множество ролей, но ни одна из них не отражала моей сущности. Я, словно, постоянно была в пути между двумя радиальными лучами жизненной паутины, карабкалась по соединяющей их прямой, но никак не могла достичь перекрёстка. Весь космический план расходящихся в пространстве составляющих, которые и определяли сущностное начало, рассыпАлся осколками снов, больно ранящих сознание. Космическая ткань жизни трещала по швам – и мне ничего не удавалось с этим поделать.
«Лунный свет» Дебюсси каждый вечер наполнял комнату, а я ждала ночь, когда ко всем ипостасям добавилась бы ещё одна. Это могла быть «сборщица трав, с волосами цвета льна» – в контексте слышимой музыки, или «прыгающая через костёр, но не сгорающая в огне желаний» – в контексте аритмичной мелодики сердца.
Что «не сгорающая» – было весьма сомнительно, но это меня не пугало.
И вот, стихии Воды и Огня понесли по рекам венки с зажжёнными свечами, костры осветили берега – наступила ночь на Ивана Купала.
Отважные и небескорыстные устремились на поиски цветка папоротника, а я лишь снисходительно улыбнулась вслед сребролюбцам, вспомнив про свой Цветок.
Пока светила луна, мне нужно было успеть собрать травы с особой, чудодейственной силой, прыгнуть выше всех через костёр, а венок плести я не думала.
Можно было бы ещё сходить на большой муравейник, чтобы заполучить волшебное масло, излечивающее от разных недугов. Но муравейник был далеко, и без метлы тут было не обойтись.
– Как же так? – недоумевала я. – Обижаюсь, когда с ведьмой сравнивают, а у самой метла в руках! Неужели, и правда, ведьма? Тогда и взлететь смогу!
Деревья одобрительно закивали, а потом расступились, образовав освещённый лунным светом проём вплоть до самого муравейника. И я полетела.
Все входы-выходы огромного муравьиного замка были закрыты, но на самой вершине выблёскивал ярко-оранжевым боком комочек взбитого масла. Окружившие меня деревья замахали ветвями, напоминая про скорый восход, и я поторопилась забрать находку, пока первые лучи солнца не растопили её. Бережно завернув «муравьиное» масло в лист лопуха и прижимая его к себе, я быстро добралась до места, откуда начинала свой необычный полёт.
Костры из жертвенных трав догорали, оживляясь перед тем, как совсем угаснуть, короткими судорожными всполохами.
Все пущенные по воде венки нашли своё пристанище, либо уплыли так далеко, что найти их не было возможности…
Меня же нисколько не огорчал тот факт, что я так и не успела сплести венок для гадания.
В руках у меня было не;что более ценное – букет волшебных трав и завёрнутый в лопух округлый кусочек масла.
Метла куда-то исчезла. В поисках её я стала мысленно возвращаться по той дороге, по которой летела, и вдруг поняла, что пролегала она вдоль той же самой космической межрадиальной прямой. Только приближала к желанному перекрёстку постижения сущности теперь намного быстрее.
Дома я приготовила два разных отвара, перетопила на водяной бане кусочек муравьиного масла, и бросила под подушку букет полевых трав.
***
Интересно, возможно ли во сне потерять равновесие?
Ответом на этот раз был не рингтон, а мелодичный звон лёгких пластин Колдера, изначально соединённых скульптором в положении неустойчивого равновесия. При малейшем дуновении вся эта структура приходила в движение, начинала вращаться, издавая «как жизнь томительный, как старость монотонный» звук…
Но я ошиблась, это действительно была мобилка, а не «мобиль» Колдера, и мне пора было вставать.
Первое, что я заметила и от чего слетели остатки сна – так это мой Цветок у постели, оживший в знак благодарности. Я смутно припоминала, что вроде бы поливала его процеженным отваром... – но всё еще думала, что это был сон.
Включив кофеварку, стала звонить в клинику. После долгих гудков я услышала незнакомый голос кого-то из медперсонала – мне советовали перезвонить попозже, когда пациент вернётся… с утренней прогулки. Видимо, я так долго оторопело молчала, что мне не преминули радостно сообщить, что после чудодейственного отвара больной явно пошёл на поправку…
Не успела я выпустить трубку из рук, как позвонил партнёр по танцам. Горячо поблагодарив меня за «муравьиную» мазь, от которой боль в спине совершенно прошла, он настоятельно советовал не опаздывать вечером на занятие и сам обещал непременно быть.
К тому времени, когда, не выбиваясь из троицы, позвонил Влад с просьбой опять «наворожить» в предстоящем конкурсе, – я, кажется, стала что-то понимать, и поэтому предпочла не «отнекиваться».
Кофеварка отчаянно забурлила и, громко пшикнув, – отчего, мол, с самого утра не оказывают ей никакого внимания – обиженно замолчала. А я уже неслась в комнату, чтобы рывком отбросить подушку и увидеть под ней собранные ночью цветы. Расплываясь в счастливой улыбке, я пересчитала травы – их было ровно двенадцать!
***
Космическая ткань – первовещество Вселенной – восстанавливалась.
Я начинала сознавать, что зря сетовала на долгий переход по паутине – я всегда оставалась сама собой.
И когда растворялась в музыке; и когда взлетала взглядом за кистью по чистому листу; или когда оставляла лишь след на паркете, исчезая в зеркальной стене танцевального зала; или когда писала стихи, отправляя их тебе прерывающимися эсэмэсками, поскольку весь накал моих «ведьминских» чувств передать за один раз они не могли:
Я слушаю Молитву, Альбинони,
Танцую танго, выплеснув бокал…
И от Луны на тёмном небосклоне
Жду только знак в пророчестве зеркал.
Когда подаст – в изысканном наклоне,
Не доверяя призрачным словам, –
Я в платье «лепестковом», и в короне
Приду к тебе, хоть ведьмою назвал…
15.07.2012