Все. .Баста. Хана. Шабаш. И всего-то делов - маленькое усилие над собой, зато какие вослед открываются блага! Метод найден, собрат-писатель. Вместо нудного соцреализма раздуем пламя совсем другого течения, и вот уже можно разогнуть согбенную спину, откинуться в полукреслах, вытянуть сведенные ноги и долго смеяться позитивным раскатистым смехом.
Да, баста. Метод найден, и не надо теперь, собрат и коллега писатель, изводиться, мучиться и корпеть за столом.
А ведь мучились. Ведь корпели. Страшные были приняты муки.
Конечно, в бытность свою молодым беллетристом (исчисляется до пятидесяти лет) писалось полегче. Вдохновения чаще охватывали, творческий стих находил, внешние помехи не влияли на занятия литературным трудом. Сядешь, бывало, где-нибудь в уголку на артполигоне, обопрешь поясницу на лафет пушки-гаубицы, она садит себе во все свои 152 миллиметра, а ты пишешь себе, сучишь образную канву, ноль внимания на канонаду и прыжки лафетной станины.
И не то уже стало с течением времени, вовсе не то. Молодым человеком, бывало, личинкой писателя, эмбрионом, так сказать, беллетриста за лето на сантиметр в глубину тела прозагоришь, напутешествуешься, в одночасье сядешь за стол да и выдашь на едином дыхании монопьесу в театр одного актера.
А пропала хватка. И дерзость не та. Жизненный опыт прирос. И не опишешь уже художественно, что вполне позволял себе раньше, как монтажник Родион и бетонщица Секлетинья стояли на диабазовой глыбе и руки их сплетались - словно водоросли в проране. Ведь проходило это, на редактора проходило и на читателя, а теперь уже не напишешь. Потому что имеется точное знание: ни черта никакая водоросль в проране расти не может. Хоть ты сделай водоросль из капрона - вода повыдерет.
Вот такая безобразная взыскательность к себе прорезается с годами в словеснике, и стало для него писательство - не столько вписывать в текст, сколько вычеркивать из него. И садится окончательный вариант текста - как хлопчатая ткань после стирки и декатировки. И нету его, сошло целиком на нет младое всезнание. Какое уж там всезнание, когда тебе до сих пор не удалось дорыться в источниках, как звали двух арьергардных слонов в армии Ганнибала.
Трудно писать, сочинительствовать после пятидесяти. Чу. ребенок где-то шумнул и утеряна счастливая мысль, и подходишь к окну, и долго глядишь в окно, и на тротуаре в этот ранний утренний час возле сводной афиши кино уже вьется толпа затеявших прогулять школу учащихся.. И оглядываясь, переводя взгляд в комнаты, видишь трехлитровую банку из-под томатов, на которой вот уж полгода распялен женин парик для придания естественной формы, и вспоминаешь, что это уже третья жена, молодая, что полгода уже нигде не бывали ввиду писательского порыва, никакой личной жизни, а надо бы куда-то смотаться, пойти…"А вам не хотицца под ручку пройтицца?" - "Конечно, мой милый, хотицца, хотицца!" - Ну, конечно же, в Литфонд надо пойти, попросить еще ссуду под скорейшую реализацию замысла. Благо и фраза уже приготовлена для литфондовских скаред, замечательно убеждающая:
-Товарищи, да как же резануть мне безвозвратную ссуду под почти готовый роман? Печка, товарищи, должна нагреться сама, а потом уж можно требовать тепла от нее.
И идет писатель по городу - парафиновая кабинетная бледность лица и витание в неконкретных сферах. И мысли: "Умру, а столько еще не успел воплотить, поделиться наблюденным и точным!"
Отвратительная картина, и с этим надо кончать. Хватит, коллеги, этой множественности воплощений и желаний поделиться чудовищной суммой наблюденного в жизни. Это, в конце концов, негуманно в отношении экзаменующихся масс школьников и студентов. Подумать только, какую прорву тем для сочинений обрушивает на школьников и студентов один только Пушкин, - так еще и разукрупнять этот ряд? Кто это выдержит, какой школьник, гэпетеушник, студент? Это надо уже иметь не черепную коробку, а черепную шкатулку. Нет, надо кончать с этим словотворческим многотемьем и пестроцветьем, с этим вынашиванием замыслов и домами творчества. Нечего писателям загружать собой дома творчества, когда эти дома так приязненны заведующим секциями трикотажа и свояченицам командиров производства. Долой дома творчества! Писатели - на почту! Урежьте себя от задавания себе вопросов. Вопросов всего два, и они напечатаны на почтовых конвертах: КУДА? КОМУ? Все остальное - наносное.
Странный и нервно изношенный писатель Икс, вы написали повесть, напечатали ее всего один раз и теперь вот гнете спину над пьесой? Это бред. Зачем вам писать еще? Разве вы не знаете, что есть писатели, которыми напечатано много больше, чем написано? Они есть, и они процветают. Можно вызвать на себя благоденствие - будучи автором всего одного рассказа. Несите его на почту, отправляйте в триста печатных органов - и рыжая нива рублей необозримо заколышется перед вами. Ведь смотрите, сколько печатных органов в нашей стране! Издательства литературные, ведомственные, газеты, журналы, многотиражки…Бери рассказ, стишок, бери страну и запускай по ней рассказ хоть по часовой стрелке, хоть против.
Вы, потный стилист Зэт, изучаете реалии в жизни и в публичных библиотеках, вы тревожите ночью звонком дядю. жены, дизелиста, чтобы узнать, режется ли ножом обычная солярка в Антарктике или смерзается в камень. Скажу вам: остановитесь в своих изысканиях. Не надо себя изнашивать. В здоровом топтании на месте есть очевидная польза. Сберег себя и не изнурил литературными разносолами читателей переводчик Сандро Тхапсаев, в один день затоварив "Узкими брюками" Мартти Ларни шесть изданий страны, на тысячи км. разбросанных друг от друга.
И Иван Пьявченко стихотворением "Мой город" охватил пять климатических зон страны.
Антон Шрифтштеллер стихотворение "Сверстники" пропустил через книгу плюс тьма газет и журналов.
В. Кошонцева с Амангельды Лукумовым забинтовали земной шар, как от флюса, всего парой стихотворений.
А вы все пишете новенькое, тогда как есть авиапочта с заказными письмами с уведомлением о вручении. А вы все изматываете себя и вскрикиваете по ночам, тогда как можно спокойно спать, видя во сне перистые облака и дачные цветы золотые шары. А вы все выкраиваете минуты тишины и уединения, тогда как можно спокойно жуировать жизнью и временем, садиться перед телеэкраном с рюмкой водки в руке и слушать, как голосом домового с печной вьюшки вещает телекомментатор:
-Вынимание, вынимание, сегодня у нашей футбольной дружины серьезный соперник - "Стандард", бельгийская команда из Бельгии, тем более судит встречу австрийский судья из Австрии…
Не делайте глупостей, топчитесь на месте. Литературные критики? Эти писчие бандиты с авторучками наперевес? Они нипочем нам, исповедникам нового литературного метода. Мы в русле легального получения денег. Плагиат? Какой возможен плагиат у самого себя? И не компиляция тоже, Не реминисценция. Выкусите!
Прелесть. И нет никакого разливанного моря литературы, разбегания глаз у книжных прилавков страны, шуршаний оглавлениями и каталогами, так что голова идет кругом. Зримо упрощена схема жизни читателей: десять повестей на страну, восемь пьес, тридцать четыре стиха и жменя рассказов. Никакого запудривания мозгов читающей публике.
А если принадоел, приелся стишок (все же не "Буря мглою небо кроет"…, не "В рассветном холоде заголубели долы"), то можно названия переновлять. Скажем, был у хваткого В.Кулиша стих "Ручей и песня", от множества перепубликаций приелся массам как таковой - и вот уже внове взлетел он на шесток "Сельской нови" под названием "Ручей и флейта". А поскольку есть еще издания, возможны варианты: "Ручей и арфа", "Ручей и банджо", "Ручей и скрипка", "Ручей - ты чей?".
Точно так и с рассказами. И коли уж чуткий Изольд Навумов подозревает, что рассказ приедается, то обязательно "В тихую стынь" сменится у него на "Поединок", потом и "Поединок" тихой сапой переновится, сменив начальные и конечные фразы, потом возникнет "Кадры расскажут" (он же "Баллада о Семгушкине") и "Полет "Шмеля" (он же "Над границей").
И тут вам - база прочного писчего процветания, и тут вам - стройная духовная жизнь для читателей неоглядной страны.
Но есть один недостаток метода - большие почтовые траты на авиа. Однако, если свести знакомство с пухленькой экспедиторшей из какого-нибудь Главка землетрясений и пыли, да будет та экспедиторша законвертовывать тексты в казенных пакетах - то решена проблема. Тьмы печатных изданий будут вами задействованы, возможно, последует назначение классиком, вселенская пригрянет известность, и даже у окулистов в больницах для проверки зрения граждан введут таблицы с твоим текстом:
РУЧЕЙ И ВОЛЯ
ручей и воля