ABRAXAS
Широкоглазая Европа, дочь Агенора - царя богатого финикийского города Сидона - с детства пользовалась почти неограниченной свободой. Подданные ее венценосного отца благоговели перед своим грозным владыкой, перенося это благоговение на всех членов царской семьи и на единственную дочь Агенора. Опасаться быть похищенной морскими разбойниками Европе также не приходилось - все побережье Финикии охранял грозный сидонский флот, сам грабивший и опустошавший берега соседних царств. Поэтому царевна могла в полной безопасности гулять в окрестностях Сидона, любуясь скалистыми мысами, у подножия которых шумел морской прибой, и отдыхать на песке маленьких бухт, расположенных между ними. Весь берег излюбленной Агеноридой /1/ местности состоял из такого чередования живописных скалистых мысов, выдвигающихся в море, по которому скользили паруса далеких кораблей, и мелких, более или менее пологих бухт. В тихую погоду, сидя на скалистой глыбе, Европа - нескладная, как все девочки-подростки, худая, длиннорукая и длинноногая, могла, под наблюдением остававшихся всегда в почтительном отдалении прислужниц и подруг, часами смотреть в прозрачную морскую глубину, следить за подводной жизнью, наблюдая, как в рощах красных и зеленых водорослей скользят рыбы, сверкая при резких поворотах серебристой чешуей, как ползают серые и багряные крабы, как открывают и закрывают свои створки радужные морские раковины, или же при сильном ветре следить за разбивающимися о скалы волнами, плетущими вечно меняющееся кружево пены, слушать их убаюкивающий шум. В бухтах, растянувшихся на песке под отступившим обрывом скал, Европа, похожая в профиль на испуганного олененка из-за своих широко поставленных глаз, в которых детская робость уже смешивалась с затаенной женственностью, нежной и страстной, не боясь загореть - ибо ее кожа отчего-то всегда оставалась белой, что давало повод дворцовым прислужницам (смуглым и черноволосым, как все жители и жительницы Финикии) шушукаться о божественном происхождении царской дочери - часами грелась на солнце, следя то за облаками, плывущими по лазурному небу, то за волнами, набегающими на песок. Или, сняв сандалии, с наслаждением бродила босиком по твердому влажному песку, собирая дары моря - ракушки, рыб, медуз, ловить крабов, а потом спешить назад на берег перед заливающим ее босые ноги наступающим прибоем.
Однажды белокожая Агенорида, вышла из дворца, как обычно, погулять в сопровождении прислужниц и подруг на берегу лазурного моря. Царская дочь была одета совсем как взрослая девушка, в длинный виссонный пеплос, подпоясанный под самую грудь, и украшенные жемчугом сандалии, с волосами, убранными под драгоценную золотую сетку. Прислужница несла над ней пурпурный, расшитый золотом зонт, защищая дочь Агенора от жарких лучей полуденного солнца, как то подобало царевнам. Чувствуя себя совсем взрослой, Европа шла, как полагалось идти знатной девушке, мелкими шажками, слегка откинувшись назад, подняв горделивый подбородок. Но когда подруги и прислужницы затеяли на морском берегу веселые игры, в ней словно опять проснулась маленькая девочка. Европа приказала снять с себя длинный, стеснявший движения пеплос, освободила свои светлые кудри от золотой сетки, и, оставшись в коротеньком хитоне, завязанном лишь на одном плече, и в багряной ленте, обхватившей ее белокурые волосы, теперь уже ничем не отличаясь от прислужниц и подруг, предалась девичьим забавам, бегая по берегу наперегонки, водя хоровод и собирая цветы. Она бегала, прыгала, кружилась и скакала как козленок, коротенький хитон раздувался на бегу, звенел счастливый смех. Вдруг, откуда ни возьмись, на морском берегу появился ослепительно белый длинношерстый бык с рогами, загнутыми в виде полумесяца. Кажется, его привлекли забавы подружек, и он сам был готов с ними поиграть. Мирно помахивая хвостом, белый бык, мотая длинными прозрачными нитями свисавших с морды тягучих слюней, подошел к юной Европе и подставил ей свою широкую спину. Его густая, лохматая шерсть, напоминавшая бесцветную паклю, свисала с тела вниз длинными космами, что делало быка похожим на огромную нестриженую овцу. Ничего не подозревая, царевна Сидона уселась на спину такого мирного с виду животного. Но косматый белый бык внезапно сделался как бешеный. Его только что такие ласковые, любопытные глаза вмиг налились темной кровью, и он с оглушительным ревом стремительно бросился в зеленоватые морские волны. Испуганной Европе не оставалось ничего другого, как крепко держаться за рога. Крики оставшихся на берегу подруг вскоре стихли вдали...
В открытом море, при виде дельфинов и других диковинных морских тварей, поднявшихся со дна, чтобы приветствовать и сопровождать увезшего ее быка, у Европы не осталось ни малейшего сомнения, что облик ее похитителя принял некий бог. Но какой? В отцовском дворце она встречала великое множество гостей из заморских стран, посещавших Сидон по торговым делам, и научилась различать по одеждам ассирийца от египтянина, египтянина от ливийца, ливийца от нубийца, нубийца от этруска, этруска - от шердана, шердана - от обитателя богатого острова Кефтиу /2/. "Очевидно, боги разных народов и стран одеваются так, как их почитатели - подумала Европа, рассудительная не по годам - И не потому ли этот хитроумный бог принял облик белого косматого быка, чтобы отец, узнав от подруг, кто меня похитил, не догадался, где искать?"
Сидонская царевна с силой схватила клок белой бычьей шерсти, надеясь, что под ним скрывается какая-нибудь из знакомых ей одежд. Но шерсть была плотной, и в ладони осталось лишь несколько белых волосков, отливавших серебром на солнце. Бык повернул голову, и Европа не уловила в его огромных глазах, светлых от морской синевы, ни малейших признаков ярости. Они стали почти человеческими и напомнили ей глаза юноши-простолюдина, приходившего порой на берег моря и издали молча смотревшего долгим взглядом ее игры с подругами.
Вдали в туманной дымке перед царевной показался гористый берег. Косматый белый бык поплыл быстрее, словно чувствуя за спиной погоню. Но море опустело: морские чудища отстали, видимо, не в силах плыть с белым быком наравне.
"Нет, это не Египет, - размышляла юная Европа. - Отец рассказывал, что берег у места впадения великой египетской реки Нила в море плоский, как ладонь, поросший во многих местах камышом. Значит, это остров? Но какой? Мало ли в море, простирающемся до столпов Мелькарта /3/, островов, к которым захотел бы пристать белый бык?"
Розовая заря уже потухала в вечернем небе, когда косматый белый бык выбрался на берег и дал Европе спуститься на прибрежный песок. Царевна тут же стала выжимать мокрый от морской воды хитон, для чего ей пришлось поднять его подол и открыть свои узкие бедра больше чем наполовину, гораздо выше колен. Тем временем бык с шумом отряхнулся. Ослепленная градом холодных и соленых брызг, обрушившихся на нее с его косматой мокрой шкуры, сидонская царевна стала вытирать лицо ладонями, когда же отняла их от лица, увидела, что на месте белого быка стоял рослый чернобородый незнакомец с узкой, осиной талией и широкими плечами, в складчатой льняной набедренной повязке. Смущенная тем, что незнакомец увидел ее бедра почти целиком, Европа поспешила опустить подол мокрого хитона, прилипшего к по-мальчишески стройному телу отроковицы, облегая его пленительные в своей незрелости формы, не обретшие еще женской округлости. Незнакомец молча смотрел на царевну Сидона. На голове у него сверкала увенчанная пышным кудрявым пером диадема, которую, как было известно Европе, носят только на острове Кефтиу.
"Бог Кефтиу!" - поняла Агенорида.
Чернобородый, обхватив ее за талию, легко, как перышко, поднял Европу, внес ее в черневшую неподалеку, среди лавровых деревьев, пасть пещеры, озаренной внутри красноватым огнем тусклого глиняного светильника, и, не говоря ни слова, поставил на землю. Пол пещеры приятно холодил ее босые подошвы. Бог схватил Европу за плечи, и она почувствовала, как в них бьются сразу два сердца: его - рывками, и ее - часто-часто. Держа дочь Агенора за плечи, бог Кефтиу, по-прежнему храня молчание, долго смотрел сверху вниз на царевну Сидона, глядя ей прямо в глаза. Казалось, что Агенорида за короткое время морского путешествия на Крит выросла и похудела, став похожей на остроносого мальчика. Отпустив левое плечо Европы, бог все так же молча коснулся маленькой тугой груди отроковицы, ощутив через тонкую ткань, как бьется под ее нежной кожей упругая кровь. Развязав одним движением пояс Европы и приподняв подол ее короткого хитона, бог положил ладонь на нежный лобок дочери Агенора. Как будто искра проскочила между ее лобком и прижатой к нему ладонью Чернобородого. Европа, стыдливо сдвинув колени, попыталась придержать подол хитона, но всего лишь на мгновение. И тут же, под упорным взглядом бога, не сознавая толком, что делает, распустила хитон на левом плече. Влажная ткань упала к ногам Агенориды. Бог Кефтиу внимательно разглядывал отроковицу - ее широкий чистый белый лоб, обрамленный нежнейшими белокурыми локонами, прямой точеный нос, по-детски крупный рот, круглый подбородок, плавный изгиб тонкой шеи, худенькие плечики и маленькие груди с трогательно, как у юной козочки, торчащими в стороны острыми сосками, еле заметную талию, гладкий плоский живот, посреди которого пупок еще хранил в себя несколько капель морской воды, узкие бедра, казавшиеся слишком длинными для хрупкого тела стройные ноги с маленькими ступнями, столь же длинные руки, которыми она робко пыталась убрать с неожиданно занывшего лобка его горячую ладонь. Сердце Европы гулко билось в полумраке пещеры, стуча все сильней и сильней от сознания того, что она, совсем нагая, какой ее сотворили боги, находится наедине с незнакомым мужчиной. Такого в жизни Европы еще не бывало. До сих пор мир сидонской царевны был миром исключительно женским, и все окружение дочери Агенора составляли только девушки и женщины. Даже когда царевне нездоровилось и требовалась помощь врача, в покоях окна задвигались ставнями, опускались занавески, создавая в покоях почти полный мрак. Если царский лекарь должен был осмотреть больную или пощупать ей пульс, ему приходилось делать это через тончайшую газовую вуаль, чтобы его пальцы не касались нагого тела Агенориды, ее атласной, нежной белой кожи. И ей казалось, что так будет всегда.
Европа не знала, сколько простояла так в полумраке пещеры, прижав ладони к пылающему лицу. Но наконец она опустила руки и подняла свои темные глаза на критского бога.
Держа отроковицу за плечи, бог Кефтиу, храня все так же полное молчание, смотрел на нее сверху вниз, глядя ей прямо в глаза. Завороженная его неотрывным взором, дочь Агенора, забыв о своей наготе, робко шагнула к нему, протянув вперед руки. Бог наклонился к царевне, обнял ее, и она, задрожав в его сильных объятиях, сама, встав на цыпочки, обняла его за шею и прижалась щекой к его бородатой щеке, а потом, когда он приподнял ее за ягодицы, затрепетавшие от этого прикосновения, положила голову ему на плечо. Бог Кефтиу развязал багряную ленту, стягивавшую волосы царевны, рассыпавшиеся по ее худеньким плечам льняной волной, прижал Европу к груди так сильно, что у нее остановилось дыхание, и поцеловал Агенориду. Царевна задрожала еще сильнее - впервые в жизни ее поцеловали в губы, да еще так крепко, что у сидонской царевны перехватило дыхание.
Обессиленная этим первым в жизни поцелуем в губы, Европа, все еще не в силах перевести дух, как во сне, осознала, что бог Кефтиу положил ее спиной на косматую белую шкуру, озаренную мерцанием светильника. Шкура оказалась удивительно мягкой - совсем как шерсть белого быка, привезшего ее сюда из Финикии, теперь же пропавшего неизвестно куда. Оглядись царевна повнимательней, она бы увидела голову увезшего ее быка глядящей на нее со стены таинственной пещеры. Но в это мгновение Европе было такое приятно, что она закрыла глаза и потому бычьей головы на стене не увидела. Приподнявшись на локте, Европа вдруг увидела торчавший у бога в поросшем темным курчавым волосом в паху незнакомый ей предмет, напоминавший царский, а может быть - жреческий жезл или скипетр с округлым заостренным навершием темно-розового цвета.
Царевна Сидона приподнялась и села. Бог Кефтиу заметил, что Агенорида, хоть и закрыла лицо рукой, но из-под ладони с любопытством смотрит на еще никогда не виданный ею предмет. Его глаза вновь заглянули сидонской царевне в самую душу.
Будто подчиняясь чьему-то молчаливому приказу, не терпящему ни возражений, ни ослушания, Европа встала на колени, робко протянув руку к вознесенному перед ней жезлом критского бога. Он казался царевне Сидона живым существом, слегка подрагивавшим от нетерпения. Узкий зев его навершия, казалось, подмигнул ей, из него выступила маленькая светлая капля. Медленно-медленно Европа коснулась его кончиками пальцев протянутой вперед правой руки. Жезл вздрогнул, упругий, как сжатая пружина. Нерешительно, едва касаясь рукой, погладив его по навершию, Европа, как бы не веря собственным глазам, коснулась его снизу и несколько раз провела рукой по жезлу сверху вниз, пока ее пальцы не коснулись поросшего кудрявым черным волосом мешочка, заключавшего в себе что-то вроде двух твердых шариков, а затем - снизу вверх, от мешочка к навершию. От ее прикосновения жезл вздрогнул еще сильнее и поднялся еще выше. Затаив дыхание, дочь Агенора медленно села на пятки, упираясь в белую косматую бычью шкуру расставленными коленями. Жезл бога Кефтиу, все так же подрагивая, то слегка поднимаясь, то слегка опускаясь перед пылающим лицом Европы, потянулся к ней, как живое существо. Благоговейно, как перед алтарем сидонского бога Мелькарта, преклонившая колена перед этим чудом, Европа медленно откинулась на спину, широко раздвинув стройные колени и закрыв глаза. Бог поднес навершие своего жезла к устам ее лона и стал вводить его в робко раскрывшиеся створки влагалища. Это удалось ему не сразу, но с третьей попытки жезл вонзился внутрь пунцовой мясистой пещеры, пробив насквозь незримую преграду. Европа закричала, словно козочка под жертвенным ножом. Повисшая на ее реснице блестящая слеза вспыхнула, отражая пламя светильника.
Бог Кефтиу вошел в дочь Агенора до конца. Европа закинула ноги со скрюченными к подошвам пальцами ему на ягодицы, и чем глубже он вгонял в нее свой жезл, проникая в утробу царевны до самого дна, словно желая распороть ее, вонзаясь в недра Агенориды мощным жезлом, как будто исступленный лепет, крики и стоны безжалостно мучимой его могучей силою отроковицы распаляли его все больше и больше, чем сильнее тискал ее груди, неистово сжимая и колотя их друг о друга, доводя сидонскую царевну до безумия, тем сильнее она охватывала его ногами, задирая их все выше и крича все громче. Кровь текла из прободенного лона дочери Агенора, стекая между ее широко разведенными в стороны ягодицами вниз, к звездочке афедрона /4/, увлажняя косматую белую шкуру. Стоны и вопли Европы, то раскрывавшей глаза и водившей безумным взглядом по потолку пещеры, то снова закрывавшей их, становились все громче, пока не уподобились пронзительным и диким крикам южных птиц с ярким оперением, привезенных из заморских стран для царя Агенора Сидонского./5/
На какое-то время Европа утратила способность воспринимать происходящее. Когда же она вновь пришла в себя, то осознала, что стоит на коленях перед богом Кефтиу, охватив горячими устами навершие его напряженного жезла.
Голова Европы задвигалась, и о чудо! - столь невозмутимый бог Кефтиу, казалось, почувствовал нарастающее возбуждение. Он застонал и, схватив за волосы Агенориду, стал управлять ее головой. Царевна не сопротивлялась, она была готова сделать все, что он захочет. Жезл бога все глубже погружался в ее горло, она помогала себе тонкими длинными руками, заглатывая все его выделения. А бог все быстрее и быстрее дергал ее голову, он казалось, обезумел, глядя на ее намотанные на руку белокурые волосы, и закрыл глаза. Агенорида стояла перед его глазами, он видел, как целует царевну Сидона, как ласкает нескладное, хрупкое тело, как ложится на нее, раздвинув в сторону ее худые ляжки, и входит внутрь отроковицы, как она вздрагивает и откидывает свою белокурую голову, как громкий стон срывается с влажных розовых губ Широкоглазой, и ее тело извивается в его объятьях от сильнейшего возбуждения. Бог развил такую скорость, что уже не замечал, как Европа пытается отстраниться от него, как она задыхается. Бог громко закричал, и в тот же миг из его предельно напряженного жезла хлынула белая тягучая жидкость, мгновенно разлившаяся по рту Европы, заполнив его весь и попадая ей в дыхательное горло. Когда он оттолкнул ее, она упала на пол и зашлась кашлем. Европа кашляла - и не могла остановиться, глаза ее, налившиеся кровью, были готовы выйти из орбит. Но вот бог пришел в себя и опомнился. Увидев у своих ног содрогающееся тело заходящейся от кашля Европы, бог нагнулся и стал хлопать ее по спине. Это помогло. И он снова опрокинул царевну навзничь на шкуру...
Снова повинуясь молчаливому приказу бога Кефтиу, Агенорида легла на бок и, откинув свой маленький зад в сторону Чернобородого, слегка приподняла правую ногу. Тем временем бог, тоже лежа на боку за спиной дочери Агенора, зачерпнул из врытого в земляной пол пещеры рядом с алтарем сосуда оливкового масла, тщательно смазал им свой напряженный жезл и зев афедрона Европы, затрепетавшей при его прикосновении, словно подстреленная птица. Бог обеими руками раздвинул худые ягодицы Широкоглазой и, приставив навершие жезла к заднему проходу вздрогнувшей Европы, начинал давить им на зев. Царевна тихо вскрикнула, но тут же, каким-то непостижимым образом догадавшись, чего от нее ждет Чернобородый, расслабив тело, стала отжимать свой зад, насколько это было возможно, навстречу вдавливаемому в нее жезлу, и тем самым помогая ему преодолеть сопротивление своего входного отверстия в самый сложный миг проникновения. Как только навершие жезла раздвинула зев громко стонущей Агенориды и вошла ей в зад, бог Кефтиу, сдерживая охватившую его неистовую, не испытанную им еще ни разу, ни к одной из бесчисленных покрытых им богинь, полубогинь и смертных девушек и женщин, страсть к совокуплению, сделал несколько плавных скользящих движений вперед и назад, после чего его жезл начал совершенно свободно входить в тело сидонской царевны. Никогда еще ему не приходилось проходить столь тесными вратами и с таким любовным пылом, наполнявшим бога Кефтиу неизъяснимым наслаждением. Европа кричала все громче, колотя кулаками по бычьей шкуре, судорожно сминая ее между пальцами, но постепенно терзавшая боль стала уступать место все нарастающему возбуждению. Сразу почувствовав это по изменившимся движениям зада Европы, ставшим страстными и нетерпеливыми, бог начал совершать нарастающие движения своим вонзаемым в афедрон Европы жезлом, поначалу неторопливо, но все более и более ускоряя их. Он знал свое дело, и сидонская царевна очень быстро пришла в состояние яростного возбуждения, ее стоны и крики становились все громче и пронзительней, и вот в ее утробе что-то страшно зачесалось, как при неудержимом позыве к мочеиспусканию. Резь в паху мгновенно перешла в горячую волну, охватившую весь низ ее живота, и Европа с отчаянным криком изверглась. Опытный в делах любви, Чернобородый сдерживал свое собственное, столь же быстро нараставшее, возбуждение, чтобы не допустить семяизвержения до тех пор, пока не изойдет Европа. Дочь Агенора изверглась три раза, и лишь после этого бог Кефтиу излил в ее афедрон семя, из которого было суждено зародиться Миносу Талассократу.
ПРИМЕЧАНИЯ
/1/ Агенорида - дочь Агенора.
/2/ Кефтиу - древнеегипетское название острова Крит.
/3/ Столпы Мелькарта - финикийское название Гибралтара и Танжера (у греков: Геракловы столпы). Связь между сыном Зевса Гераклом и финикийским солярным божеством Мелькартом (отождествляемым эллинами с Зевсом) прослеживается и в древнегреческой мифологии, в которой фигурирует сын Геракла по имени Меликерт, зачатый сыном Зевса с финикийской царевной (согласно другой версии, Меликертом звали сына Афоманта и Ино, впавшей в безумие и утопившейся вместе с маленьким сыном в море, после чего Меликерт превратился в морское божество Палемона, в честь которого Сизиф учредил Истмийские игры).
/4/ Афедрон (греч.) - здесь: анальное отверстие (задний проход).
/5/ Современная юная девственница, после такой гигантомахии, неминуемо скончалась бы от потери крови, но...мифология есть мифология (да и люди в былые времена были крепче и выносливее нынешних - так, к примеру, Геракл, если верить мифам, за одну ночь лишил невинности и сделал женщинами не одну, а целых пятьдесят девственниц; в шумерско-вавилонском сказании о Гильгамеше Энкиду непрерывно совокуплялся с женщиной три дня и три ночи (в некоторых вариантах легенды - неделю) подряд; а если опять вернуться в сферу греческой мифологии, то Уран-Небо совокуплялся с Геей Землей вообще непрерывно, неизвестно сколько столетий подряд, пока Гея не взмолилась к Кроносу и тот не отсек отцу итифаллос, отделив тем самым Небо от Земли). Занимательная штука мифология, в ней наличествуют, пожалуй, ВСЕ сюжеты, как мирового устного творчества, так и мировой литературы.
/6/ Минос, Миной — мифический царь Крита (Кефтиу), на которого были перенесены многие факты, известные древним из истории этого острова за последние два века до Троянской войны. Минос считается сыном верховного бога древнегреческого пантеона Зевса и Европы, дочери Агенора - царя богатого торгового финикийского города-государства Сидона, которую Зевс похитил в образе белого быка и увез на остров Крит (впрочем, существовала и иная версия —, утверждавшая, что Минос - сын Ликастия и Иды). Считалось, что Минос, зачатый похищенной Зевсом Европой на Крите не от вагинального, а от анального сношения, жил в одиннадцатом поколении после Инаха (отца прекрасной Ио, изнасилованной Зевсом, принявшим вид облака, и превращенной за это Герой, ревнивой супругой Зевса, в корову). Минос считался братом Радаманфа и Сарпедона, отцом Федры, Ариадны, Девкалиона, Главка, Катрея и Эвримедона.
В греческую мифологию Минос вошел прежде всего как мудрый законодатель.
Получил царский скипетр непосредственно от своего божественного отца Зевса, Минос издал для критян законы (по преданию, также получив их от Зевса в пещере, в которой был зачат Зевсом и Европой). Согласно по-разному уже в древности толкуемому месту Гомера, каждый девятый год ("девятилетиями") Минос отправлялся в горы в эту пещеру Зевса. Девятилетие, по древнему счету времени, должно пониматься как происходящее раз в восемь лет. Иная точка зрения, не учитывающая, что в древности греками и период между Олимпиадами (раз в четыре года) назывался пятилетиями, представлена в большинстве энциклопедий.
По другому рассказу, отчасти противоречащему гомеровскому, после смерти усыновившего его критского царя Астериона (или Астерия), вступившего в брак с Европой и не оставившего собственных детей, его полубожественный пасынок Минос задумал захватить царскую власть на Крите, уверяя, что он предназначен к этому богами и что всякая его молитва будет исполнена. Действительно, когда он попросил морского бога Посейдона выслать ему для жертвоприношения священное животное, бог выслал ему из моря прекрасного быка, и Минос получил царскую власть. Но, пожалев красивое животное, он отослал быка в свои стада, а в жертву принёс другого. В наказание Посейдон наслал на быка бешенство и внушил жене Миноса, Пасифае (дочери бога Солнца Гелиоса), неестественную страсть к этому быку; плодом этой пагубной страсти (внушенной Пасифае, по другой версии мифа, не Посейдоном, а богиней любви Афродитой, за разглашение женой Миноса любовной связи между Афродитой и богом войны Аресом) был чудовищный человекобык Минотавр, питавшийся человечиной и убитый афинским героем Тесеем.
Минос основал на Крите города Кносс, Фест и Кидония. По традиции считается, что при своем дворце в городе Кноссе царь Минос якобы приказал бежавшему на Крит афинскому мастеру Дедалу построить знаменитый Лабиринт, в котором поселил быкоголового каннибала Астерия-Минотавра. Со времен раскопок, произведенных на Крите английским археологом Артуром Эвансом, до недавних пор считалось (а многими считается по сей день), что Большой Кносский Дворец и был резиденцией Миноса, а пристроенный к нему Лабиринт - пристанищем Минотавра. Правда, по мнению немецких археологов Карла Блегена и Ганса Вундерлиха, Эванс в действительности раскопал на Крите огромный некрополь-колумбарий, но эта точка зрения еще не нашла всеобщего признания.
Минос считался основателем морского господства (талассократии) критян. Корабельной стоянкой при Миносе был порт Амнис. Минос изгнал карийцев с Кикладских островов и вывел туда критские колонии, поставил правителями своих сыновей.
Когда сын Миноса Андрогей был убит в Афинах, Минос принудил афинян к выплате дани, по семь молодых людей и семь девиц каждый девятый год (то есть раз в восемь лет). По пути в Афины Минос завоевал и Мегару.
Пасифая, разгневанная частыми изменами Миноса, заколдовала неверного мужа. Каждый раз, когда Минос сходился с другими женщинами, он извергал в них вместо семени гнус, и женщины погибали в страшных мучениях. Прокрида дала Миносу выпить настой корня волшебницы Кирки (Цирцеи) и исцелила его. По другому варианту мифа, Минос испускал при совокуплении вместо семени змей, скорпионов и сколопендр, в результате чего совокуплявшиеся с ним женщины также погибали в лютых муках. Тогда Прокрида ввела в лоно очередной женщины мочевой пузырь козы, и Минос при соитии изверг змей и ядовитых насекомых туда, после чего исцелился и смог сойтись с женщиной, излив в нее уже обычное мужское семя. В данной связи древнегреческий историк римской эпохи Плутарх Херонейский упоминает, что один его знакомый юноша-эфеб как-то извергнул при совокуплении, вместе с большим количеством спермы, мохнатую многоножку. Возможно, это первое в истории упоминание столь редкого вида зоофилии, как инсектофилия (любовь человека к насекомым).
Смерть застигла Миноса на острове Тринакрии (Сицилии), в городе Камик, куда он прибыл,преследую бежавшего с Крита мастера Дедала. Миноса убили дочери царя Кокала (или сам Кокал) при помощи горячей бани, облив критского царя в ванне кипящей водой и сварив сына Зевса и Европы заживо. Труп Миноса был выдан его спутникам и похоронен ими на Тринакрии. Ему устроили пышную гробницу, рядом с которой воздвигли храм Афродиты, которой он усердно служил всю свою бурную жизнь.. Впоследствии кости Миноса были перевезены на Крит, где ему был воздвигнут памятник. Гора Юкта на Крите первоначально считалась могилой Миноса, а затем Зевса. По другой версии, жители Коркиры отбили прах Миноса у критян.
В последующей традиции Минос в подземном царстве он (например, согласно "Одиссее" Гомера), царит над умершими. Настоящим судьёй в царстве теней его, вместе с Эаком и Радаманфом, делает позднейшее сказание, вероятно, в воспоминание его деятельности как законодателя. В позднейшее время стали различать двух Миносов, Первого и Второго, чтобы иметь возможность разделить приуроченный к Миносу слишком обильный мифологический материал; при этом Минос Первый считался сыном Зевса и Европы, а Минос Второй — внуком Миноса Первого, мужем быколюбивой матери Минотавра - Пасифаи - и отцом Девкалиона, Ариадны и других мифологических персонажей более позднего цикла. В "Божественной комедии" Данте Алигьери Минос предстаёт в виде демона, змеиным хвостом, обвивающим новоприбывшую душу, указывающего круг ада, в который предстоит душе спуститься.
Минос фигурирует как действующее лицо в трагедиях древнегреческого драматурга Софокла "Камикийцы" и "Минос", а также в трагедии римского драматурга Акция "Минос".