Как-то раз, путешествуя по Чехии, я сфотографировал фуру с забавной надписью: «Smesny odpad». Смешно, подумал я. Полный отпад. Я заблуждался. Надпись означала «Вывоз мусора».
***
В душе я всегда был добрым человеком. Любил живность: вплоть до оводочков, крысочек, каракуртиков и пираньюшек. Любил человечество во всем его ассортименте. Даже тех, кому я не нравился, любил не любить очень нежно.
Однако при такой всепоглощающей любви обаяшкой я не был. Уголки моих губ упрямо не хотели загибаться вверх. Чертовы зубы не оскаливались. Глаза не струили лучезарный свет. Видя мою попытку осклабиться, уличные хулиганы делались вежливы и предлагали мне деньги. Мое появление на работе дисциплинировало даже начальство. Попытки рассказать анекдот приводили к участливым вопросам о том, почему я не в духе. От этих вопросов я выходил из себя и долго там отсутствовал. Отсутствующее выражение лица нареканий у окружающих не вызывало.
Я не умел улыбаться. До поры до времени острой необходимости гримасничать не возникало, и я пребывал в состоянии ленивой самодостаточности. Обладатели развитого челюстно-лицевого аппарата делали карьеру и деньги. Я спал на убитом диване и одевался в «секонд-хенде». Для счастья мне хватало внутренней свободы. Это просто: подрумяниваясь на сковородке, можно в душе общаться с ангелами. Правда, иногда этому мешали люди.
***
Завкаф попросил меня написать книжку. Какую? Да любую – какая разница. Учебную. Методическую. В сжатые сроки. Название нужно уже через пять минут, а подробно-приблизительный план – хоть через полчаса. Просто в мире ощущается острая нехватка учебных книжек, и ваше пособие на ближайший год закроет проблему. А кафедру потом похвалят. Погладят по десяти головкам. Ну, вы же умный человек.
«Ну, вы же почти умный человек», – про себя сыронизировал я и уточнил, каким должен быть объем. Чисто чтобы человечество не осталось в накладе. Решено было спасти мир двумя печатными листами. Это страничек пятьдесят, если кто забыл. Для почти умного человека – дело плевое. Левой рукой. Между тремя чашками кофе.
Я наотрез согласился, и меня внесли в план.
***
Обезглавленная гадюка может укусить. Вот и убитый диван злобно впивался мне в спину скрипучими пружинами. Веселый праздник Новый год закончился, и зануда печень ныла, умоляя меня хотя бы на это Рождество побыть атеистом. Впрочем, мне и так было не до праздников. Нужно было сдвинуть дело с мертвой точки. Нужно было встретить deadline. По всему выходил какой-то дохлый номер, но обещания надо держать. Давать не надо.
Для начала я обложился умными книжками и целый месяц самоотверженно начитывался. Потом подошел к компьютеру и робко ткнул пальцем в клавиатуру. «Краткий курс письменного перевода (английский - русский)». «Для студентов экономических специальностей». Ну, поехали.
Месяца три семья была лишена возможности наблюдать меня в профиль и анфас. В открытом для обозрения затылке роились увлекательнейшие мысли, которые выплескивались в заголовки все новых разделов: «Конкретизация», «Генерализация», «Антонимичный перевод», «Полисемия», «Паронимы», «Эллипсис»…
Семья поинтересовалась, сколько мне за эту хрень заплатят. Узнала, что нисколько, и слегка приобиделась. До моего сведения было интеллигентно доведено, что мой образ жизни аномален, а поведение асоциально. В доме я нефункционален. В переводе это означало, что я козел, живу в обители козла и вообще. Эта беседа навела меня на ряд ценных мыслей относительно использования переводчиком эвфемизмов.
Я увлекался все больше и больше. В поисках примеров для главы «Целостное переосмысление» я наткнулся на пословицу «Don’t teach your grandmother to suck eggs». «Не учи бабушку сосать яйца»! Я радовался, как ребенок. Безусловно, при «целостном переосмыслении» должно было получиться «Не учи ученого», …гражданин Копченый. Но ведь как прикольно в оригинале!
Образумив любителей глумиться над бабушками, я взялся за сложные случаи подбора смыслового эквивалента. В английском попадается масса слов, которые крайне плохо переводятся на русский. Например, «he encouraged me to contact him anytime». Он «побудил» меня к нему обращаться? Ерунда какая-то. Он «поощрил» меня обращаться? Ерунда в квадрате. Так, может, «пригласил»? Тогда почему не «invited»? А что делать с «to work hard»? «Тяжело работать» постесняется сказать даже китаец. Правда, иногда так говорят русские.
Я вошел в раж и ополчился на «экономические вызовы». Не проходит ни одной пресс-конференции, на которой какой-нибудь VIPообразный с премудрым видом не бросил бы эту фишку. Пришлось объяснять очевидное: предметы, в отличие от человека, не обладают интенцией. Стул, тапок или экономика не в состоянии хотеть, стремиться или бросать вызов. Поэтому «economic challenges» лучше переводить как «экономические трудности». «Конкурирующие на рынке товары» – такая же смысловая галлюцинация: нет у товаров ни предпринимательской жилки, ни жажды наживы. «Вызовы» дали название текущей главе.
Потом мне под горячую руку попал автоматический переводчик Гугл – источник смеха и веселья. Так оно и воспринимается, пока не появляется чел, который за текст, тупо пропущенный через компьютерную программу перевода, всерьез хочет получить что-нибудь вкусное. Он уверяет, что бредил самостоятельно, без посторонней помощи, и обижается, что ему не верят.
Для примера я взял популярную цитату из «Гамлета»: «And enterprises of great pitch and moment with this regard their current turn away and lose the name of action». Я знал ее в переводе М. Лозинского «И начинанья, взнесшиеся мощно, сворачивая в сторону свой ход, теряют имя действия». В сети нашлись и другие варианты: «И замыслы с размахом и почином меняют путь и терпят неуспех у самой цели» Б. Пастернака; «И важные, глубокие затеи меняют направленье и теряют названье действий» В. Набокова; «Могучая решимость остывает при размышленьи, и деянья наши становятся ничтожеством» П. Гнедича.
Я немного подумал и сделал свой вариант перевода: «И начинанья, что сулили славу, бурленье вулканических страстей, стихают, застывают мертвой лавой, не обретая имя новостей». Полюбовался на результат и скромно отметил, что у Лозинского с Пастернаком тоже получилось неплохо. Гугл выдал: «И предприятия большой высоты и момент с этой точки зрения их текущего отворачиваются и теряют имя действия». Что и требовалось доказать. Гугл – идиот. В этом качестве его превосходит только «венец творения», не догадывающийся о необходимости редактировать компьютерный перевод.
Но все это были цветочки. Ягодки начались, когда я добрался до «ложных друзей» переводчика – псевдо-интернациональных слов, которые, при внешнем сходстве в двух языках, не полностью совпадают или абсолютно не совпадают по значению. Некрасиво издеваться над несчастной толстухой, уверяя, что у нее отличная комплекция. «A splendid complexion» в оригинале означает, что у барышни всего лишь «отличный цвет лица». Может, именно потому, что обед по расписанию. «Lunatic» не разгуливает во сне. Это обычный «сумасшедший», который спит крепко и без глупостей – совсем как мы с вами. «Troops» – это «войска». В потенции – трупы, конечно, но это зависит от спектакля в театре военных действий. Я бы эти представления вообще отменил. «Tort» значит «гражданское правонарушение». Употребляется не с чаем, а под водочку. А «Caucasian», между прочим, означает не только «кавказец», но и «белокожий, представитель европеоидной расы». Все мы в некотором смысле урюки, господа.
Тут я совсем развеселился и придумал практическое задание несколько фривольного содержания. Не корысти ради: не обладая способностью улыбаться, очень люблю, когда это делают другие. Задание выглядело так: «Ниже приведены примеры казусов, вызванных непрофессионализмом переводчика при работе с полисемантическими и псевдо-интернациональными словами. Проанализируйте ошибки и выполните адекватный перевод». Правильный перевод давался в конце книжки в разделе «Ключи», но здесь мы это дело совместим для удобства восприятия. Итак, фрагмент.
«1. When the chief engineer entered the site, he instantly noticed some erection problems.
Когда главный инженер зашел на сайт, он тут же заметил кое-какие проблемы с эрекцией.
Когда главный инженер зашел на строительную площадку, он сразу обратил внимание на ряд проблем с возведением объекта.
2. After a long speculation George decided that the best present for his wife’s anniversary would be a bullion of gold.
После долгих занятий спекуляцией Джордж решил, что лучшим подарком на юбилей жены будет бульон из золота.
После длительных размышлений Джордж решил, что лучшим подарком на юбилей жены будет золотой слиток.
3. The policeman waved aggressively with a baton to a biker wearing glasses.
Полицейский агрессивно помахал батоном байкеру, везущему стаканы.
Полицейский энергично помахал жезлом байкеру в очках.
4. I found myself married to a virtual stranger, and those were critical days for me.
Я обнаружила себя замужем за виртуальным незнакомцем, и у меня были критические дни.
Оказалось, что мы с мужем, в сущности, не знали друг друга. Для меня это было переломное время.
5. Joanne, as a public woman, you should not avoid participating in panel discussions organized by the mayor and other city authorities.
Джоан, как публичной женщине, тебе не следует избегать дискуссий на панели, организуемых майором и другими городскими авторитетами.
Джоан, как общественному деятелю, тебе не следовало бы уклоняться от участия в круглых столах, организуемых мэром и другими властями города.
6. He came out of the closet and admitted that he hits the bottle regularly.
Он вышел из клозета и признался, что регулярно бьет бутылки.
Он перестал скрывать свою слабость и признался, что выпивает регулярно».
Написание книжки превратилось для меня в наркотик. Я похудел и осунулся. Покрасневшие глаза лихорадочно блестели, и в них появилась эдакая чудинка, на которую стали обращать внимание окружающие. Пару раз я ловил себя на том, что с увлечением общаюсь вслух сам с собой, активно при этом жестикулируя. Неизвестно, из какой палаты я слал бы сейчас вести с полей, но тут внезапно исчерпался лимит объема. У нас с этим строго. Сказано пятьдесят страниц – значит пятьдесят, и никаких сусликов. Все, что написано сверх запланированной нормы, должно быть автором вырвано из сердца и брошено в топку. Бумагу надо экономить, а мысли – они ж бесплатные. В отношении перебора система была устроена на манер воровской игры в «очко», но бодаться с системой – это не с моим содержанием кальция в организме.
Я быстренько закруглился, выхлопотал рецензии у двух кандидатов наук и с неожиданным для самого себя удовольствием подставил бледную физиономию теплым лучам майского солнышка.
Я слишком рано успокоился.
***
Выйдя на работу после отпуска, я быстро собрал недостающие для публикации бумажки. Ответственные лица лихо ставили подписи, даже не пытаясь осчастливиться ознакомительным чтением. Понять сотрудников, не замеченных в полиглотстве, было нетрудно. Могу представить, насколько безграничным было бы мое доверие автору пособия по квантовой механике.
Когда подписей у меня скопилось, как у дурня фантиков, я отправился в РИО. РИО – это не то место, куда Остапа несло. В редакционно-издательском отделе царила сумрачная настороженность. Громко хлопнула дверь, и мимо меня, не поздоровавшись, пробежал очкарик с кафедры уголовно-правовых дисциплин. Неизвестно, какого «констебля» он имел в виду, но последние три буквы я расслышал отчетливо. На лбу доцента шрифтом Times New Roman было написано: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». А, может быть, последнее мне просто привиделось. Вместо надежды я оставил материалы для публикации и отправился на пару сеять великое с вечным. Великого по осени надлежало собрать сорок, а вечного – тридцать центнеров с гектара.
Через месяц из РИО позвонили и попросили зайти. Ну, да, подумал я, за авторскими экземплярами. Молодцы, быстро управились.
Меня ждали двое: слегка нервничающая блондинка под сорок и подчеркнуто деактивированный лунь с кротким взглядом инквизитора, который годился блондинке в отцы. Как выяснилось позже, не только годился, но и являлся. И что-то мне в нем сразу не понравилось. Наверное, цвет галстука. Сгодившийся в отцы, не поднимая глаз, протянул мне руку:
– Здравствуйте, Сергей Григорьевич.
– Валерьевич, – автоматически поправил я, пожимая ладошку.
– Да-да, Валерьевич, – не стал спорить то ли клерк, то ли клирик. – Присаживайтесь. У меня к вам несколько вопросов. Во-первых, объем пособия превышает запланированный на пол печатного листа. Вы ж не установили полуторный интервал, и размер шрифта должен быть 14, а не 12. Придется сокращать. Думайте.
– Это невозможно. Информация уже максимально сжата, и выбрасывать нечего. Если у вас не хватает бумаги, я готов принести свою. – Я постарался справиться с раздражением.
– Не надо свою, – поморщился бумажный жадина. – Надо, как запланировано. И второе. Что это у вас такое: эрекция, критические дни, проститутки, презервативы? – Старина с неожиданным азартом принялся тыкать карандашом в обведенные места на распечатанном тексте. Блондинка заерзала на стуле. – Вы хотите, чтобы у нас отобрали лицензию?
– Проститутки? Презервативы? Вы это о чем? – я не мог скрыть изумления.
– А вот у вас: «Джоан, как публичной женщине…»! – старый флегматик как-то чикатилисто оживился. – А вот в таблице: «ложный друг» переводчика – «preservative», ошибочный перевод – «презерватив», правильный перевод – «консервант», перевод ложной ассоциации – «condom, contraceptive». – Произношение английских слов он заменял международным постукиванием карандашиком. Дятел не лингвист, дятел – санитар леса.
– Ну, да, консервант. Вы считаете, что эту тайну необходимо было утаить от студентов? А «erection» в моем контексте означает «возведение строительного объекта». И далеко не все публичные деятели являются проститутками, это вы совсем уж зря. – Я взглянул на сиятельнейший портрет на стене, отчего редкая растительность на голове служивого вздыбилась вполне себе в духе молодежного мейнстрима. – Кстати, чем вам не нравятся именно эти слова? Вся лексика абсолютно нормативная, никакой похабщины, никаких ограничений в использовании. Откройте любой словарь, посмотрите, если мне не верите. Можно употреблять на площадях, в судах и медучреждениях, и ничего вам за это не будет.
– Вот-вот, эта лексика медицинская, – обрадовался подсказке дядечка, – а у вас пособие для кого? Для экономистов! При чем здесь презервативы?
– Не презервативы, а консерванты! – Общение с дятлом как-то губительно действовало мне на психику. – И цель упражнения состоит именно в том, чтобы переводчик, в отличие от вас, умел отличать одно от другого. К тому же в любом, самом безупречно экономическом тексте профессиональной терминологии содержится лишь небольшая часть. Потому что еще существуют такие слова, как «ходить», «делать», «человек», «дерево» и масса других. Стоит их выбросить из текста – и останется бессмысленный список из десятка терминов. Артикль не имеет никакого отношения к экономике, так давайте отменим артикли!
– А как же эрекция? – отчаянно пискнула молчавшая до сих пор блондинка. – Зачем экономистам эрекция? Это… – у нее не получалось подобрать подходящее слово, – плохо. Неприлично! С экономикой рядом, извините, не стоит. Голая, можно так выразиться, медицина. Мы не можем это пропустить, нас накажут!
– Мне, право, даже как-то странно объяснять женщине, что эрекция – это не так уж плохо. Среди дам больше принято считать, что это вовсе даже хорошо. – Тут блондинка смущенно хихикнула. – С точки зрения экономики, это исключительно хорошо, если учесть демографическую ситуацию в стране, где смертность сильно превышает рождаемость. Мне даже жаль, что я ничего не писал про эрекцию – я писал про возведение здания! На стройке! А строительство – это первичный сектор экономики, если вы не против.
– Нас премии лишат! – пожаловалась блондинка. – Так уже было. У одного нашего автора в сборнике задач персонажа звали, как премьер-министра страны – Иванов. Мы этого не заметили, и вся редакция осталась без премиальных.
– Да вы-то здесь при чем? Есть автор, и есть рецензенты, которые несут всю ответственность за содержание. Есть решение кафедры, наконец. Вы объективно не можете быть компетентны во всех науках. Вы просто печатаете материал, прошедший все инстанции. Завтра я принесу пособие по японской грамматике – вы и там будете замаскированную иероглифами гейшу искать?
– Знаем мы, как вы эти рецензии получаете, – нахамил главред.
– На вашем месте я бы воздержался от использования личного опыта для обобщений. И еще, уважаемые. В двадцать первом веке цензура советского образца выглядит нелепо, вам не кажется? Вы бы вернулись в реальное время – здесь по вас уже скучают коллеги, друзья и близкие. А теперь прошу прощения, дела.
Закрывая за собой дверь, я услышал тихое шипение: «И зачем мы ему вообще сказали? Нужно было просто тихонько выбросить все это из пособия…»
Я понял, какое именно слово бормотал себе под нос тихий очкарик с кафедры уголовно-правовых дисциплин, покидая этот заповедник новейшей истории.
***
Всю ночь я ворочался в полубреду, сочиняя обличительные речи. Каждая новая речь была лучше другой, но почему-то тут же забывалась. К рассвету мне приснился старый эрегированный баран, который гнался за мной с самыми интимными намерениями. От несмываемого позора спас звонок будильника.
Рабочее утро встретило меня общеукрепляющей новостью: меня просили зайти в РИО. Перед тем, как войти, я внимательно изучил табличку на двери. Она гласила: «Каракумец Сидор Ильич. Белая Ассоль Сидоровна». Очень приятно.
– Здравствуйте, Сергей Владимирович, – снова обознался Каракумец, и в моей руке вяло затрепетала редакторская ладошка.
– Валерьевич, – укоризненно поправила Белая.
– Да-да, Валерьевич, – редактор уперся взглядом мне в переносицу. – Так что вы решили по поводу внесения правок? У нас уже сроки поджимают.
– Пожалуйста. Вопрос внесения изменений в пособие не обсуждается – обсуждать профессиональные вопросы с неподготовленной аудиторией я считаю нецелесообразным. Предлагаю вам альтернативу. Первое. Вы публикуете пособие без всяких купюр. Изменение слова, буквы или запятой буду считать нарушением авторских прав и посягательством на свою интеллектуальную собственность. Если вы это условие принимаете, вопрос решается к обоюдному удовлетворению сторон. Вариант второй. Вы настаиваете на сокращении объема и правках. Я забираю книжку со всеми прилагаемыми документами и издаю ее в другом месте, с последующим распространением в торговой сети города. Я становлюсь богат и популярен, а вы объясняетесь с руководством института по поводу срыва запланированной публикации. Я все сказал, вы меня услышали.
Таким был мой суровый ультиматум. Каракумец посмотрел на меня так, как будто над головой моей торчали ослиные уши поджигателя войны. «Покласть» на задиру культурному человеку мешают две вещи: очки и очко. Но можно же проявить покладистость.
– Ну, и ладушки, – голос главреда зазвучал сладко, как на Медовый Спас. – На следующей неделе состоится собрание редакционного совета. Мы внесем ваш вопрос в повестку дня. Следите за объявлениями. Всего хорошего.
– Всего до-о-оброго, – пропела Белая. Душевно. Ой, не к добру. Ладно, и вам всех благ, дорогие. Я пожал плечами и направился к выходу.
– Бегают тут всякие каждые пять минут, – приглушенно пролаяли в спину.
Я почти нежно прикрыл за собой дверь. Понятия не имею, откуда взялась эта ударная волна, отколовшая кусок штукатурки этажом ниже, над личным унитазом ректора. Физика, дело темное. Как на грех, именно в это время ректор с натугой обдумывал в белокафельном кабинете пути и методы интенсификации учебного процесса. А, может быть, выводил дефиницию дефекации эмпирическим методом моделирования экскремента. У маленьких людей маленькие нужды, у больших – большие. Поговаривают, что ректор жесточайшим образом ободрался, после чего у нас появился новый завхоз. По официальной версии, старый тяжело болел – страдал той формой клептомании, от которой эффективно лечат только в суровых арабских странах.
В коридоре встретился давешний доцент, потерпевший за уголовно-правое дело.
– Хай! – охаял меня доцент. – Наблюдаю у тебя на лице следы общения с господином Аракчеевым. Не сошлись во взглядах на отдельные вопросы богословия?
– Ну, да, – как нам обустроить пекло. Консерванты ему не нравятся. Редколлегию собирает.
– Мне тоже не нравятся, – удивился доцент.
– Но ты же их гондонами не называешь?
– Мда, – ухмыльнулся доцент. – А со мной под интеллигента косил. Одно слово – бывший мент. Не слыхал, что ли? После выхода на пенсию сдал по описи наручники с окровавленной дубинкой – и прямо к нам. На ставку терминатора для шибко умных.
Бывший мент, «еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо», правит публикацию по английскому переводу! И при этом «позволяет себе, с развязностью совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все» сократить, произвольно табуируя любые слова, которые в его воспаленном сознании ассоциируются с физиологией. Думаю, что фраза «Ее писка никто не слышал» у озабоченного мента тоже не прошла бы цензуру. Я худею, дорогая редакция!
***
Придя домой и взглянув в зеркало, я увидел там Дориана Грея в конце отчетного периода. Белые бешеные глаза, расширенные зрачки, перекошенный рот. Какая отвратительная рожа! Как таких земля носит?! Дай мне сейчас грелку – и уводи выгуливать Тузика. Дай мне сырой бифштекс – и я высосу из него всю кровь. Дай мне краску – и я размажу ее по стенке. Дай мне редактора – я буду чихать на него и заражу вирусной инфекцией. Возьми меня в пластические хирурги – и он будет смотреть на мир через отверстие в заднем кармане брюк. Э, да ты, братец, монстр. Тебе нужно сделать стерилизацию, на худой конец – вымыть полы в квартире.
Ползая с тряпкой, я несколько успокоился и понял важную вещь. Злость неконструктивна – гнев блокирует мозг. Обладатель самой железной логики, впадая в ярость, превращается в полоумного визжащего хряка. Истерический хряк забывает все заготовленные доводы, ругает аудиторию подонками и пытается плюнуть на лысину оппонента. А через недельку, глядишь, хряка-то уж сняли с доски почета, забили и съели.
А ведь выход у жертвы был. Улыбка! Вот оно – универсальное орудие защиты и нападения. На тебя орут? Озарись улыбкой, и крикун сдуется, как воздушный шарик. Готов вспылить? Улыбнись, и твой пыл остынет. А научишься выбирать правильную улыбку – и ты хозяин мира, приятель. Но главное – это твой единственный шанс не насвинячить на редсовете, спустив с привязи дремлющего в душе мини-пига.
К делу я подошел основательно. Теорию изучил в интернете. Разновидностей улыбок оказалось около пятисот. Часть я сразу исключил из обязательной программы: улыбку беззубую, блуждающую, дурацкую, змеиную, лошадиную, неживую, кокетливую, косую, кривую, кровожадную, плотоядную, похотливую, сардоническую, тупую, умильную, фальшивую, ядовитую и пр. В каждой из них мне чудился изъян. Правильно говорят, что богатый выбор делает человека капризным и привередливым.
Из оставшихся улыбок я скомпоновал шорт-лист, куда вошел десяток наиболее распространенных типов. Для каждого набросал психологический портрет пользователя, попутно отметив характер движения губ и выражение глаз. Получилось примерно следующее.
Улыбка голливудская (американская, лучезарная). Выражает ничем не омраченное счастье. Работает на широкую публику. «У меня полный окей, а у вас?» Рот растягивается так широко, что уголки губ смыкаются с краями век. Зубы видны как на плакате, и всякий желающий может внимательно изучить даже скрытный зуб-моляр под ухом. Щербатым перед употреблением лучезарной рекомендуется визит к стоматологу. Глаза должны сиять или хотя бы светиться, поэтому кушаем продукты с повышенным содержанием фосфора.
Пограничное состояние – улыбка идиотская. «У меня полный куку, а у вас?» От голливудской отличается большей искренностью. Перед применением имеет смысл тронуться. «Я глубоко тронут, господа».
Совсем рядом – улыбка простецкая. «Мой дедушка был ковбой, и папаша был ковбой, а я – God damn it! – просиживаю штаны в этом пошлом Овальном кабинете».
Улыбка спокойная (вежливая, мягкая, дружелюбная). «Я не согласен ни с одним вашим словом, но я готов отдать жизнь за ваше право пороть чушь, плести ахинею, нести околесицу, крошить батон, гнать фуфло и наводить тень на плетень». Уголки губ слегка приподняты, в глазах терпеливая доброжелательность.
Вариант – дежурная улыбка (она же застывшая, резиновая и приклеенная). «За свою немаленькую зарплату, бонусы и соцпакет я готов восемь часов в день скалить зубы целому стаду таких козлов, как ты. Но ровно в восемнадцать часов ноль одну минуту я сниму бэдж и дам тебе в ухо».
Дерзкая (вызывающая, насмешливая) улыбка. «Не учи меня, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти». Симметрия губ чуть заметно нарушена, глаза прищурены. При урегулировании конфликта, подаче прошения и наличии любого личного интереса – не вариант.
Гораздо полезнее освоить улыбку смущенную (скушав ухо, Тайсон вспомнил, что не поделился с Холлифилдом), деликатную (ой, пардоньте, я тута плюнувши на пол), благодарную (мадам, спасибо, что вы так сексуально наступили мне на ногу), обезоруживающую (ведь у бывшего мента может быть именной ствол), неподдельную (к сожалению, ее особенно тяжело подделать) и очаровательную (yellow blue bus!).
В теоретически подкованном виде я закрылся в ванной и приступил к практическим занятиям. На протяжении нескольких дней тренировок я имел редкую возможность наблюдать в зеркале весь процесс эволюции приматов. Последняя обезьяна уже вполне напоминала человека, но вывихнула челюсть и на пару дней остановилась в развитии.
Иногда, по инерции, я самосовершенствовался прилюдно. Окружающие реагировали на это довольно ханжески. «Какой светильник разума угас», – с ехидцей заметила супруга, случайно застукав меня улыбающимся выключенному телевизору. Я проигнорировал глупую женщину. Увидев у меня на лице поочередно дерзкую, благодарную и лучезарную улыбку, одна хмурая бабка в троллейбусе цинично сделалась как без чувств. На бабку я тоже не повелся.
Ко дню проведения редакционного совета я был безупречно подготовлен и уверен в своей победе.
***
На редакционном совете оказалось неожиданно людно. Помимо редакторов-корректоров присутствовало еще человек двадцать. Заправлял процессом изрядно пожилой персонаж, бывший известный судья, а ныне председатель совета. Донельзя заслуженный человек, почетный член и ориентир, чтоб молодежи равнение держать. Если бы все его регалии повесить ему на пиджак, то пришлось бы задействовать и место на спине. В любой конторе люди в подобной кольчуге на вес золота, даже если в силу возраста почти утратили способность передвигаться.
Мой вопрос в повестке стоял вторым, а на первое какой-то бойкий старичок скормил аудитории увлекательный доклад о работе редакционного совета за прошедший год. По всему выходило, что на наше благо трудились гении издательского дела, на худой конец чертовски талантливые сотрудники высочайшей квалификации. Старичок захлебывался от восторга и с трудом подбирал эпитеты, которые достаточно ярко характеризовали бы трудовой подвиг печатников. Печатники слушали, затаив дыхание, а потом разразились бурными, продолжительными аплодисментами. Даже я – и то разразился парой хлопочков.
Далее судья объявил слушание моего дела. На трибуну влез Каракумец и поведал собранию, что книжка моя хорошая, но чуть-чуть длинная. Надо, значится, сокращать, а то как бы чего не вышло. По содержанию книжка грамотная, но содержит нехорошие слова и вредные мысли. Надо их, стало быть, изымать, а автор уперся – и ни в какую.
Призвали к ответу автора. Оказавшись на трибуне, я, первым делом, одарил собравшихся ярчайшей улыбкой. Знакомые сотрудники первый раз видели меня в таком радостном виде и приготовились к скандалу.
– Уважаемые коллеги, члены редакционного совета! Хочу поблагодарить вас за возможность выступить и донести свою точку зрения. Итак, к делу. Ко мне имеются две претензии – по содержанию и по объему пособия. Что касается содержания, речь идет о том, что не вся лексика в пособии соответствует заявленной экономической тематике. Я мог бы рассказать о том, что, согласно известной теории Филлмора, в одном фрейме могут пересекаться разные лексико-семантические поля ввиду полисемии входящих в них элементов. О том, что переводчика необходимо учить распознавать заложенную семантику с опорой на ближний и дальний контекст. Но все это узкопрофессиональные вопросы, которые вряд ли стоит здесь обсуждать.
Пожилые редакторы благодушно кивали, делая вид, что им понятно. Умные слова убаюкивали и расслабляли, создавая привычно-дремотную атмосферу академического уюта. Еще бы кефиру выпить… Ну, что, ребятки, вот теперь-то я и приступлю к делу по-настоящему. (Улыбочка! Снято).
– Вот и практика общения с господином Каракумцем утвердила меня в мысли о том, что профессиональную полемику следует вести только с людьми, компетентными в данной области. Проще говоря, сначала человеку нужно очень долго учиться и набирать профессиональный опыт. Только после этого господин Каракумец будет представлять для меня интерес как собеседник.
– Это к делу не относится! – выкрикнул с места судья и не извинился. Где ж тебя, светоч, воспитывали? И откуда тебе известно, что к делу относится, а что нет? (Учтивая улыбка).
– Возможно. Уважаемые дамы, господа, прошу вас довериться профессионализму автора. Я готов ответить за каждую авторскую запятую, готов пройти любую лингвистическую экспертизу. Нет оснований сомневаться и в компетентности моих рецензентов: двух кандидатов наук, один из которых – заведующий кафедрой перевода. Смею полагать, что мнение каждого из них в десять раз перевесит мнение бывшего милиционера. В свою очередь, обязуюсь не давать ему советов при поимке преступников.
– Прошу высказываться по делу! – засверкал глазами председатель. Ну, чисто молнии! Как бы ты казенное помещение не спалил, Перун старый. (Умиротворяющая улыбка).
– Что касается объема пособия, то превышение, действительно имеет место, но ненамного: порядка половины печатного листа. Учитывая мизерный тираж, всего пятьдесят экземпляров, это не тот объем, который может иметь критическое значение. Изменить объем, к сожалению, уже невозможно, поскольку структура пособия предполагает связь каждого последующего раздела с предыдущим. Выбросить одно – будет непонятно другое. Позвольте небольшую метафору. Капризный клиент при покупке автомобиля говорит, что слишком дорого, и просит для удешевления покупки выбросить из машины какие-то детали. Например, открутить одно колесо. Далеко ли машина уедет без колеса?
– И то – правда! – далась диву аудитория, изображающая присяжных. – Далеко не уедет. И как это нам сразу в голову не пришло? – Обвинение скрипнуло ревматическими рессорами, но воздержалось от подачи звукового сигнала. (Победная улыбка).
– Позвольте еще один риторический вопрос. Что в большей степени способствует формированию имиджа института: выпуск тоненьких брошюрок или полноценных монографий? Вы знаете ответ не хуже меня. И еще два слова о профессионализме. – В левой и правой руке у меня появилось по книжке. – Вот это пособие на туалетной бумаге я выпустил пару лет назад у нас в институте. А вот этот добротно оформленный, иллюстрированный сборник стихов – чуть раньше в частном издательстве. Как говорится, почувствуйте разницу. (Вежливая улыбка).
– Это к делу не… – тревожно подсказал на ухо председателю Каракумец.
– Так, заканчивайте, – перешел на отсебятину судья. – Если вы пришли сюда, чтобы нас оскорблять, то у нас, помимо вашей персоны, еще и другие дела есть!
Чуть что – сразу «персона». Чел ходит с бревном в глазу и не понимает, откуда у него проблемы с лишним весом. При этом совет обратиться к окулисту воспринимает как оскорбление.
– Заканчивая, хочу подчеркнуть, что свою часть работы я выполнил качественно и в срок. Если уважаемая комиссия примет решение не публиковать пособие, это будет не на моей совести. Спасибо за понимание и надеюсь на вашу мудрость.
Кто-то спросил, что конкретно не понравилось редактору. Я объяснил, что хорошее занятие не должно навевать зеленую тоску. Ведь гораздо лучше, когда аудитория улыбается, а не засыпает. Поэтому в книжку попало несколько безобидных лингвистических шуток. Привел примеры. Слово «безобидные» такой болью отозвалось в сердце Каракумца, что он гневно зашуршал распечатанной листвой и с поэтическим завыванием признался присутствующим в «проблемах с эрекцией», «критических днях» и «бульоне из золота» на юбилей супруги. Я пытался как-то реагировать, но судья уже без церемоний затыкал мне рот. Люди что-то доказывали друг другу, Каракумец визжал, судья стучал по столу. Выходя, я улыбнулся и пожелал компании приятного дня. Кажется, этого никто уже не услышал.
Гайдай использовал оригинальную защиту от дураков – эпизод с ядерным взрывом. И что мне стоило на последней странице рукописи написать слово «жопа»?
***
При очередной встрече Каракумец потребовал публичных извинений и угрожал статьями гражданского и уголовного кодексов. Я равнодушно ответил, что нахожу его предложение очень интересным. Каракумец ощутил приступ гуманности и предложил альтернативу: заменить оральное покаяние письменным. Челобитную о прощении надлежало вывесить на доске объявлений у входа в институт. Она могла иметь произвольную форму, но должна была в обязательном порядке включать слова «честь, достоинство и деловая репутация». Перед вывешиванием сей грамоты на всеобщее оборзение я обязан был зайти к редактору и показать ему текст. Я зевнул и сказал, что дело уже практически в шляпе. Через пять минут я забыл об этом разговоре. У меня, вообще, плохая память на анекдоты.
Спустя пару недель при случайной встрече в коридоре Каракумец выдал мне ладошку и важно сообщил о помиловании. Я равнодушно произнес «спасибо». Примерно так говорят «спасибо» собачке, которая принесла тапки. Слегка удивила меня лишь метаморфоза, произошедшая с физическим обликом главреда. Он стал настолько прозрачен, что абсолютно не мешал видеть все происходящее у него за спиной.
Пособие выпустили без сокращений. Веселенькое задание я убрал сам. Одна книжка пылится на кафедре, вторая – у меня дома на полке, остальные – в библиотеке.
И… я снова не умею улыбаться.