Вся натура моя - мокрая. Сухого - ничего.
Похож на воду синюю и грязную в корыте, в котором прачка стирала белье.
Вот и во мне Бог "стирал белье" с целого мира. И очень рад. Много я узнал о
мире из этой стирки, и полюбил много в мире, "принюхавшись к старым
панталонам" всех вещей.
Розанов
* * *
УСПЕНСКИЙ
ФЕТ
ФИГНЕР
ФИДИЙ
ФИЛОСОФОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
ФОНВИЗИН
ФОФАНОВ
ФРУМКИНА
ХОМЯКОВ
ХРИСТОС
ЦВЕТАЕВ
ЦВЕТКОВ
ЦЕРЕТЕЛИ
ЦИЦЕРОН
* * *
УСПЕНСКИЙ ГЛЕБ ИВАНОВИЧ (1843 —1902), русский писатель.
«Интеллигенция среди всяких положений, званий и состояний
выполняет всегда одну и ту же задачу. Она всегда - свет,
и только то, что светит, или тот, кто светит, и будет исполнять
интеллигентное дело, интеллигентную задачу».
Глеб Успенский
Все эти трепетания Белинского и Герцена? Огарев и прочие? Бакунин? Глеб Успенский и мы?.., все это есть производное от студенческой "курилки" (комната, где накурено) и от тощей кровати проститутки. Все какой-то анекдот, приключение, бывающее и случающееся, - черт знает, почему и для чего. Рассуждения девицы и студента о Боге и социальной революции - суть и душа всего; все эти "социал-девицы" - милы, привлекательны, поэтичны; но "почему сие важно"?! Важного никак отсюда ничего не выходит.
"Нравы Растеряевой улицы" (Гл. Успенского; впрочем, не читал, знаю лишь заглавие) никому решительно не нужны, кроме попивающих чаек читателей Гл. Успенского и полицейского пристава, который за этими "нравами" следит "недреманным оком".
____________________
Читал о страдальческой, ужасной жизни Гл. Успенского… его душил какой-то долг в 1700 руб.; потом "процентщица бегала за мной по пятам, не давая покою ни в Москве, ни в Петербурге".
Он был друг Некрасова и Михайловского. Они явно не только уважали, но и любили его...
Но тогда почему же не помогли ему? Что это за мрачная тайна? Тоже, как и у почти миллионера Герцена в отношении Белинского… и простой здравый смысл кричат: "Отчего же это фабриканты должны уступить рабочим машины и корпуса фабрик, - когда решительно ничего не уступили: Герцен - Белинскому; Михайловский и Некрасов - Глебу Успенскому".
Это какой-то "страшный суд" всех пролетарских доктрин и всей пролетарской идеологии.
________________________
– Моя Хая любит этнографическую литературу. Не только о зулусах, но и о русских.
Бедный Глебушко Успенский. Тебя Гессен и Хесен поставят на полку в шегреневом переплете и скажут:
– Это же наш лучший беллетрист. Из народного быта.
* * *
ФЕТ АФНАСИЙ АФАНАСЕВИЧ (1820 – 1892), русский поэт
«Кто развернет мои стихи, увидит человека с помутившимися
глазами, с безумными словами и пеной на устах бегущего
по камням и терновникам в изорванном одеянии».
Фет
Приблизительно в 1895 году Фет попросил Н..Н. Страхова редактировать сборник своих стихотворений, и в это время в московском журнале «Русское Обозрение» печатались его «Воспоминания». По поводу одних и других Страхов говорил мне свое впечатление и удивление: «Воспоминания его — совсем пустые, никому не интересные и не нужные... Но есть одна черта в них, делающая их чрезвычайно ценными: воспоминания эти показывают, до какой степени, в самом деле, поэзия в поэте нисколько не связана с его обыденною жизнью — с той часто совершенно заурядною, почти пошлою личностью, какую мы в нем находим, какую он представляет собою. Потому что стихи его — удивительны... Откуда они?..» Помолчав, он прибавил: «Раз Фет прислал Толстому стихотворение,— удивительнейшее! «Посмотрите,— говорит мне Толстой,— он написал его на счете из керосинной лавки!!!» Страхов совершенно этого не понимал, не имел никакого к этому ключа в уме своем и, очевидно, только придвигал сюда общую схему, выраженную Пушкиным:
Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен...
И в каждом из нас, собственно, действуют и живут два начала, отцовское и материнское,— иногда преобладая одно над другим в разные наши возрасты. Вытекают отсюда «противоречия натуры», «перемены в характере», «переломы», для внешнего наблюдения далеко не всегда объясняемые обстоятельствами жизни, а часто проистекающие из внутренней борьбы в нас двух натур, отцовской и материнской. Но обычно это не слишком заметно, не слишком ярко, не ведет к трагедии или к непостижимости, ибо обе натуры все-таки хоть сходны по племени, по вере. У Фета была мать еврейка и отец русский,— одна измученная и несчастная, другой — сильный и властный человек. И они так целиком оба и перешли в сына,— тогда как в дочерях, в каждой, отлились только по одной натуре, т. е., очевидно, лишь с незначительной примесью в Надежде — отцовского начала, в Любови — материнского начала. Своеобразная прихоть зачатия и рождения, наблюдаемая в быту, наблюдаемая во всех семьях.
По поводу стихотворения, присланного ему Фетом на обороте какого-то счета, Толстой написал ему: «Стихотворение ваше не только достойно вас, но оно особенно и особенно хорошо, с тем самым философским поэтическим характером, которого я ждал от вас. Хорошо тоже,— что заметила жена,— что на том же листе, на котором написано это стихотворение, излиты чувства скорби о том, что керосин стал стоить 12 коп. Это побочный, но верный признак поэта».
* * *
ФИГНЕР ВЕРА (1852 - 1942), революционерка народница
«Я часто думала, могла ли моя жизнь <…> кончиться чем-либо иным,
кроме скамьи подсудимых?»
Фигнер
Все знают лицо Фигнер в ее молодости; это – прелестнешее из русских лиц… Все оно сдержанно которые еще ничего не говорят. В небольших, должно быть, тусклых глазах и сжатых, но не крепко губах, чуть-чуть сморщенных, при опущенной голове – все дает впечатление странного упорства воли и сосредочении мысли на чем-то одном, поглощенности души одним желанием, тягучим, многолетним, неотвратимым…
Черные думы, как черные мухи.
Все не дают мне покоя.
___________________________
Все они идут гордые и самодовольные. На них смотрит история, и они герои, и так в собственных глазах. Между тем это просто “пустое место истории”, без содержания, воистину без хлеба...
Господи, и никто не услышит.
Никому не нужно слово мое.
Всякий проходящий скажет: “о чем ты воешь”.
Вою как ночной ветер в осень. Потому что воется.
______________________
"... Вера Фигнер была явно революционной "богородицей", как и Екатерина Брешковская или Софья Перовская... "Иоанниты", всё "иоанниты" около "батюшки Иоанна Кронштадтского", которым на этот раз был Желябов.
____________________________
Карпович выстрелил в горло Боголепову - "ничтоже сумняся", не спросив себя, нет ли у него детей, жены. "В Шлиссельбург он явился такой радостный и нас всех оживил", - пишет в воспоминаниях Фигнер. Но если бы этой Фигнер тамошняя стража "откровенно и физиологически радостно" сказала, что вы теперь, барышня, как человек - уже кончены, но остаетесь еще как женщина, а наши солдаты в этом нуждаются, ну и т. д., со всеми последствиями, - то, во-первых, чт; сказала бы об этом вся печать, радовавшаяся выстрелу Карповича? во-вторых, как бы почувствовала себя в революционной роли Фигнер, да и вообще продолжали ли бы революционеры быть так храбры, как теперь, встретя такую "откровенность" в ответ на "откровенность",
Едва ли.
_______________________
... праздно русское общество – воистину несчастное общество – разбирает «типы» Марка Волохова, Базарова, Раскольникова, «Бесов», как раньше Печорина и Евг. Онегина, воображая, что это не только «литература», но «дело»... Наконец-то «дело»!!!
Несчастное. Какое несчастное! Кто внушил ему (а кто-то внушил!), будто это что-нибудь вообще значит и что Россия, которая никак не может уступить ни Турции, ни Англии, которой боятся – от нее ожидают помощи целые страны и народности, вдруг испугается и побежит от Верочки Фигнер, которая «прочла и усвоила все типы» и взяла в руки пистолет.
Вера. Пистолет. И «типы». И бегущая перед нею Россия.
* * *
ФИДИЙ (нач. 5 века - ок. 432-431 до Р.Х.), ПРАКСИТЕЛЬ (ок.390 – ок. 330 до Р.Х.) – древнегреческие скульпторы
Отчего греческие скульпторы подписывали (иссекали) под статуями подписи: - делал, а не сделал. Все – ангелы, а еще не Бог; греческое искусство было вечным усилием, а не самым делом; все выточенные фигуры были уже не люди, но еще и не боги; художник, Фидий, Пракситель все только делали, а еще не сделали.
* * *
ФИЛОСОФОВ ДМИТРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ (1872—1940) — русский публицист
«Дезинтоксикация - Слово трудно произносимое,
чуждое русскому языку. Похлебка, изготовленная
в латинской кухне медиков».
Философов
У Философова зонт был с дырочкой. Но такая прелестная палка, черная с рубчиками, не вертлявая (полная в теле) и необыкновенно легкая. Эти декаденты умели выбирать необыкновенно изящные вещи. Простые и стильные.
__________________________
Он был похож на Маргариту за прялкой, которая прядет и прядет… прядя нитку, он все поглядывал на кого-то, и кончил сладким: «Вы (марксисты и эс-деки) не друзья наши, но я верю, что вы будете друзьями». Следовало бы сделать кН и этих кентавров не соблазнит бледная Маргарита: в ответ на шарканье и надежду «похристосоваться» один за другим… начали громыхать:.. «мы не друзья ваши, гг. богостроители, а враги. Врагами будем и останемся».
Телега проехала. Маргарита осталась с протянутой рукою в смущенном положении:
Ах, уехал он, уехал…
Но как «последствий» нет и Философов не в «интересном положении», то предстоят новые встречи…
____________________________
Если Философову случится пройти по мокрому тротуару без калош, то он будет неделю кашлять: я не понимаю, какой же он друг рабочих?
Этак Антихрист назовет себя "другом Христа", иудей - христианина, папа - Антихриста, а Прудон - Ротшильда.
____________________________
Встретился с Философовым и Мережковским в Рел.-фил. собрании. Точно ничего не было. Почувствовал дружбу. А ругались (в печати), и они потребовали в "Русском Слове", чтобы или меня исключили, или они "выходят".
Даже "под зад" дал Философову, когда он проходил мимо. Полная дружба. Как гимназисты.
* * *
ФЛОРЕНСКИЙ ПАВЕЛ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1882 – 1937), философ
«Вглядись в явление - и увидишь, что оно есть шелуха другого,
глубже его лежащего».
Флоренский
У Вас есть один из тех врожденных недостатков, которые неискоренимы или чуть-чуть поправляются «даром смирения», которого у Вас немного: и оттого дай Бог Вам этот рвущийся к росту недостаток удержать в границах. Он заключен в великой самонадеянности и «непоправимости» себя, переходящей в упорство и даже наконец, в нравный каприз – «ни за что не переступить ногой», если нога и встала «за оглобли» или «наступила на возжу». Знаю, что этим упрямством наделены породистые натуры, большие дарования, и т.д. Но Богу грустно в небесах: «Создал хорошее – но вот и в самом хорошем недостаток именно от хорошести: упрямо живет in se, a не in aliis» (В себе, а не в других»).
___________________________
Флоренский… более и более уходит в сухую, высокомерную, жестокую церковность. "Засыхают цветочки" Франциска Ассизского.
______________________
Мне порою кажется, что он — святой: до того необыкновенен его дух, до того исключителен... Я думаю и уверен в тайне души,— он неизмеримо еще выше Паскаля, в сущности — в уровень греческого Платона, с совершенными необыкновенностями в умственных открытиях, в умственных комбинациях или вернее в прозрениях...”
____________________________
Книга Флоренского («Столп и утверждение истины») в каждой строке сладка. Но у нее есть 1 недостаток: она написана человеком 30 лет, и является подозрение: откуда и как он набрал столько сладости в свою душу, – сладких мыслей, сладких чувств – и далее как вывод, опять же «подозрительный»: суть ли это выбор его души или украшение ее?
Является подозрение, что книга есть великий стиль великого стилиста. А не жизнь и дело, т.е. настоящая серьезность.
Не знаю. Колеблюсь.
* * *
ФОНВИЗИН ДЕНИС ИВАНОВИЧ (1744 - 1792) - писатель.
«Всякая тварь что-нибудь да значит, и чего-нибудь да ищет».
Фонвизин
Они воняют, эти душенки; они воняют давно, с высокомерного Кантемира, с придворного Фонвизина и говорливого Грибоедова...
_________________________________
...Фонвизин бывал "при дворе", - видал лично императрицу, - и "просветителей" около нее, - может быть, лично с нею разговаривал. Это чрезвычайная высокопоставленность... Изобразительный талант (гений?) его несомненен: но высокое положение не толкнуло ли его посмотреть слишком свысока на окружающую его поместье дворянскую мелкоту, дворянскую обывательщину, и даже губернскую вообще жизнь, быт и нравы. Поэтому яркость его "Недоросля" и "Бригадира", говоря о живописи автора, не является ли пристрастною и неверною в тоне, в освещении, в понимании?
"Недоросли" глубокой провинциальной России несли ранец в итальянском походе Суворова, с ним усмиряли Польшу; а "бригадиры" командовали в этих войсках. Каковы они были?
Верить ли Суворову или Фонвизину?
___________________
Фонвизин пытался быть западником в "Недоросле" и славянофилом в "Бригадире". Но не вышло ни того, ни другого. Побывав в Париже и "само собою русский дворянин", - он не был очень образован. Дитя екатерининских времен, еще очень грубых. Без утончения.
____________________
После Грибоедова и Фонвизина что же собственно нового сказал Гоголь? Ничего. Но он только еще гениальнее повторил ту же мысль. Еще резче, выпуклее. И грубого хохота, которого и всегда было много на Руси («насмешливый народец»), – стало еще больше.
* * *
ФОФАНОВ КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ (1862 – 1911), поэт
«Идет по свету чудище,
Идет, бредет, шатается,
На нем дерьмо и рубище,
И чудище-то, чудище,
Идет - и улыбается»!
Фофанов
Он вечно «шел за облаком», смотря вверх (постоянная постановка его головы на шее), не видя, что под ногами, не замечая земли, и совершенно не интересуясь даже, куда его несут ноги. Кроме редакции он мог зайти к министру, к хулигану с Сенной, к «отцу дьякону», везде оставаясь «собою», нисколько не меняясь, и произнося быстрой скороговоркой речи, которых ни один смертный понять не мог, кроме центрального выкрикиваемого слова, услышав которое, зажимали уши и смеясь разбегались, при полном его недоумении: ибо сам Фофанов всяческие слова считал совершенно обыкновенными.
Знаете ли, что, схоронив Фофанова, мы схоронили ангела? Совершенно безгрешного — до такой необычайной степени, как этого не бывает, и это невероятно.
Это — один тезис, которому нужно совершенно поверить, ибо без этого в Фофанове ничего нельзя понять.
___________________________
Узнав, что «Фофанов», его окружили дамы. «Скажите нам стихи», и говорят ему цитаты из него. Публика была вся литературная, а следовательно, и дамы. Фофанов — в отличнейшем настроении, дамы все — размилашки, вероятно, много было декольтированных, и вся сумма этой действительности, при «втором взводе», отразилась у него такой комбинацией мысли, что, если они так его любят и ценят, то пусть по смерти его приходят в музей анатомии, которому он завещает свою особенно интересную часть тела, и там она будет сохраняться в спирту, в совершенной свежести и полном своем виде...
* * *
ФРУМКИНА ФРУМА МОРДУХОВНА (1874 – 1907), акушерка, террористка
Повивальная бабка Фрумкина вместо того, чтобы воспринимать и воспринимать младенцев, давать и давать жизнь, облегчать и облегчать страдания, вышла на другой путь: в 1903 году «отточенным ножом нанесла удар в шею начальнику киевского жандармского управления, генералу Новицкому. Ее присудили к 11 годам каторги, которую отбывала она в горном Зерентуе. По манифесту срок сократился. Ее отправили на поселение в Читу. Откуда она бежала в 1907 г. И в том же году была арестована в Москве, в Большом театре, близ ложи московского градоначальника, с браунингом, заряженным отравленными пулями, и заключена в Бутырскую тюрьму, где покушалась на жизнь тюремного начальника Багрянцева – выстрелом из револьвера ранила его в руку. Ее повесили 11 июня 1907 года…»
О суде над собой Фрумкина пишет:
«… Судьи молча и проникновенно слушали. Я не чувствовала в них врагов, я читала на их лицах уважение к русскому революционеру».
Что же было перед ее глазами, это ясно для всей России: так или иначе – дорваться и убить. Просто – томление, невыразимое томление без убийства. Да «не могу жить». Едва ее освободили, отдохнуть бы, попрактиковать акушерство, дать жизнь нескольким ребятам: нет, она рвется к убийству и с револьвером, заряженным отравленными пулями… Она «страстно любит родину», «страстно хочет ей помочь». В чем конкретно? Чтобы избавить ее «от этих извергов». Кто же изверги?... Ведь генерал не вешал же акушерок…?
* * *
ХОМЯКОВ АЛЕКСЕЙ СТЕПАНОВИЧ (1804 - 1860), философ, публицист, писатель, славянофил
«Церковь не есть учреждение. Кто утверждает, что Церковь есть авторитет,
тот богохульствует. Никакого главы Церкви, ни духовного, ни светского,
мы не признаем. Христос – её глава, и другого она не знает».
Хомяков
Его мысль,— прилагая европейские оценки,— стоит в уровень, по качеству и силе, с Шопенгауэром и Ницше… Самое главное… несчастное заключалось в том, что он не давал заоблачной теории...
Хомяков же гениально объяснял просто русскую жизнь,— ту обыкновенную жизнь, разлитую вокруг нас, которая самою привычностью и обыкновенностью «претила», по крайней мере, грубой части толпы, и эту грубую часть толпы непреодолимо отвратила от Хомякова.
Увы! Это — общий закон: хотя корова нас кормит, а на слона мы только любуемся в зоологическом саду, но слона мы с любопытством рассматриваем со всех сторон, готовы слушать о нем рассказы, верим о нем вымыслам... Тогда как с коровы спрашиваем только хорошего молока, при болезни ее закалываем, но ни «легенд», ни «сказок» о ней не хотим, да и считаем их невероятными. Хомяков весь был погружен в стихию русской действительности, и других тем он не знал.
В противоположность множеству умов, которые применяли к России нерусские оценки, нерусские измерения, нерусские объяснения. Хомяков русскую действительность объяснял в духе и смысле этой самой действительности... он сохранил деликатное и осторожное отношение к предмету и стал в отношении его в положение, пассивное. Как это не похоже на Шопенгауэра и Ницше, которые хотели бы переделать весь свет, но всякий оценит, до чего такое отношение тоньше и глубже, как оно научнее и философичнее. Вместе с тем, это ещё более увеличивало «обыкновенность» Хомякова и его «неинтересность». Толпа решительно не могла пристать к нему, зачитаться им: в одежде его не было ни одного красного лоскутка, даже цветного лоскутка, который привлекает внимание к «вошедшему» раньше, чем он раскрыл рот. Хомяков был «обыкновенно одет»: костюм, в котором толпа никогда не узнает мудреца.
Хомяков и выразил, что в натуре русских лежит что-то, что делает русских первым настоящим христианским народом. Русские — христиане. Вот, в сущности, главное его открытие, усиленно потом повторенное Достоевским (только повторенное!), которое, с одной стороны, кажется обыкновенным и простым до заношенности, до полной неинтересности, до скуки и отвращения, а с другой стороны, кажется до того странным и невероятным, что невозможно этому поверить и хочется заушить говорящего так человека.
Хомяков и получал «заушения» всю жизнь и после смерти, главным образом за эту формулу: «русские — христиане», т. е. это — единственные на земле христиане, впервые эту религию понявшие и даже прямо рожденные христианами, рождающиеся христианами.
* * *
ХРИСТОС
«Делая людям добро не ждите от них благодарности.
Люди по природе неблагодарны.
Сделали добро и забудьте об этом».
Иисус Христос
Хохот над Богом давно поражает меня, хохот — самих попов, хохот — самого духовенства, хохот напр. проф. Дух. Академии (Флор.<енский> говорил: все они единственно потому занимаются богословием, что вот “есть книги по богословию”, есть “литература богословия”, и — больше ни почему): в душе их живет такой атеизм, какой и на ум не приходил Добролюбову; все они грязные, с анекдотцами, религиозные циники.
Собственно, Христос поднял знамение Слова, чтобы навечно победить Фалл — и для этого — для одного этого — пришел. И — все сказал, и все — сделал. Это есть ноуменальная сторона Евангелия. Я даже не знаю, был ли Христос (ни одной буквы о нем нет у Иосифа Флавия, поразительно!!), перед нами лежит только чудодейственная Книга Евангелий. Иногда мне кажется (или казалось), что “никакого Христа не было”, а есть рассказ о Христе,— рассказ, убивающий собою фалл. “Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные — и Аз успокою вы”. При Таких Словах — “извините, не до эротизма”. “Извините, тут не Венерой пахнет”. Вообще, из текста Евангелия совершенно естественно вытек монастырь. Монастырь — a'vit'ализма. “Нет жизни, не нужна”. Скорбь и скорбь заливает все. Но тогда как же? Надо — жить, остается — жить. Все-таки ведь остается же и нам нужно жить. И вот — “живут”, но — “прохвосты”. Боккачио, Вольтер, Герцен. “Живет” революция, хамство, подлость.
Для меня без'Божие жизни так объясняется. И вот — смотрите: Достоевский с “карамазовщиной”, — К. Леонтьев с его эстетикой — какое все это уже анти'христианство, .. знаете ли Вы и догадываетесь ли Вы, что именно в России и суждено придти Анти'христу, т. е. попросту “опять восстановить фалл”, .. изничтоженный окончательно Христом.
Но дело идет (и шло у Д—го и К. Л—ва) именно об антихристианстве, о победе самой сути его, этого ужасного a'fallism'a: когда из него-то, из фалла — все и проистекает.
* * *
ЦВЕТАЕВ ИВАН ВЛАДИМИРОВИЧ (1847. - 1913), русский историк античности, искусствовед
«Была бы любовь к делу да вера в Москву –
и музей искусства у нее будет».
Иван Цветаев
Мало речистый, с тягучим медленным словом, к тому же не всегда внятным, сильно сутуловатый, неповоротливый..., казалось олицетворял собою русскую пассивность, русскую медлительность, русскую неподвижность... “Но, - говорит Платон в конце “Пира” об особых греческих тайниках-шкафах в виде Фавна, - подойдя к этому некрасивому и даже безобразному фавну и раскрой его: ты увидишь, что он наполнен драгоцеными камнями, золотыми изящными предметами и всяким блеском и красотою.
* * *
ЦВЕТКОВ СЕРГЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ (1888 – 1964), историк литературы, друг Розанова
Цветков – весь чист и благороден. Вот бы отдал за него «с руками-ногами» дочь свою: а при полигамии – всех дочерей ему отдал. Он мне внушил бесконечное нравственное доверие. Я его истинно и глубоко уважаю: между тем это – типично тот, кого профессора считают «идиотами».
* * *
ЦЕРЕТЕЛИ ИРАКЛИЙ ГЕОРГИЕВИЧ (1881 – 1959), депутат II Государственной думы, председатель социал-демократической фракции
«Аморализм Ленина, его готовность прибегнуть к любым
средствам для осуществления своих целей…»
Церетели
Это – неокончивший студент Московского университета, депутат от Кутаиса. Совсем молодой, но без излишества. Молод для жизни и очень стар для студенчества. Лицо красивое, но тоже без излишества. Небольшого роста, плотный, сжатый. Мускулы твердые, ожирения – никакого. Голос, как у Столыпина, - на всю залу, но без «мешочков», неясностей и неуклюжестей премьера. Гладко, чеканно, невозмутимо спокойно (главная прелесть его речи) он сказал, изложил, мотивировал и доказал, что… всего этого, о чем говорил премьер-министр, России не нужно, и что Россия готовится и будет готовиться совсем к другому и сделает свое полезное дело, единственно нужное дело, тогда все декорации переменятся и не будет никакой нужды объясняться с этим декоративным министерством, сидеть в этом довольно декоративном парламенте и пользоваться благодеяниями совершенно декоративной конституции…
* * *
ЦИЦЕРОН МАРК ТУЛЛИЙ (106 – 43 до Р.Х)
«У меня свои удовольствия, у тебя – свои».
Цицерон
Читая в гимназии и университете «De republica» Цицерона…, я как бы испытывал зубную боль или кто-нибудь меня ставил на колени. Не опровергаю, что я был плохой ученик, но ведь до такой степени не чувствовать ничего от произведений, которые когда-то «потрясали сердца», - это значит до такой степени умереть в одном и воскреснуть в другом, что – трудно выразить! Когда, бывало, в детстве давал я из рук корове огромные лопухи травы – между нами было все-таки понимание. Ей приятно съесть, а мне приятно ей дать. Но когда умерший Цицерон закатывает передо мною период в 13 строк… - точно меня ставят на колени, и ничего больше! Ровно больше ничего! Ни сочувствия, ни понимания.