БАБЬЕ ЛЕТО ВО ВТОРОВЕ
(село Второво с высоты полета жирующего грача)
Чтой-то бабье лето нынче не задалось. Непутевое какое-то бабье лето нынче. Только и выдались три погожих денечка. Даже грачам это безобразие надоело, и решили они, посовещавшись, видать, пораньше в теплые страны собраться. Благо, молодежь уже на крыло стала. Крепкая выросла молодежь. В схватках за говяжьи мослы на помойках старикам ни в какую не уступят. Из клюва выхватить норовят. Ну да помойка тут богатая – на всех мослов хватит. Знаете помойку между правлением совхоза, то бишь ТОО «Второвское» и неполной средней школой? Знатная помойка. Не на одну грачиную стаю хватит.
Жируют грачи, сил набираются. Наберутся – улетят в теплые страны. Так тут еще и воронам вдоволь поживы останется…
В кабинете Тамары Ивановны Зебницкой, директора (это по-старому, а по-новому – председателя) ТОО «Второвское, подвешенная к обратке теплопровода «Сикстинская мадонна», трепетно несла свое святое дитя на Голгофу. Ее творец, вполне достойно скопировавший божественного Рафаэля, но, невзирая на это, спившийся подобно Венедикту Ерофееву, исчез где-то в неизвестности, а она вот все несет.
На подоконниках в горшках и плошках благоухали во множестве прелестные цветы – знак благополучия и, может быть, счастья. Чьих? Должно быть, хозяйки, Тамары Ивановны.
Тамара Ивановна сидела за хозяйским столом и на чем свет стоит ругала нынешнюю власть, разорившую страну, «до такой степени» доведшую российскую экономику. Где это видано, чтобы за литр бензина надо было продать пять литров парного молока! Сиди вот и думай, то ли солярку купить, то ли зарплату людям выдать. Урожай наполовину не собран. Картошки почти 70 гектаров в поле – горючего нет. Что и было хорошего, в упадок приходит, и нет сил поднять.
- А тебе чего? – Тамара Ивановна подняла лицо на вошедшего в кабинет серого худосочного мужика. Еще и сороковника, наверное, нет, а доходяга.
- Я это, насчет работы, Тамара Ивановна.
- Откуда ты?
- Я с биржи.
- А кем работать хочешь?
- Да в котельную.
- Э, нет. Вы мне тут все взорвете, а у меня двое детей, их еще вырастить надо.
- Да я, да у меня ни одного замечания по работе, - мужичок раскрыл трудовую книжку. – Я даже и не пью теперь. Так, разве иногда, от скуки.
- А на что пьешь-то, если не работаешь?
- Дык…
- Все с тобой ясно. На следующей неделе зайди. Я тут подумаю.
А чего думать, если и так все ясно?..
Во Второвской неполной средней школе шли уроки. Троечники, отличники, хорошисты постигали кто чего. Внизу, в мастерских, было как в старом заброшенном складе – пыль и беспорядок. В котельной рабочие готовились к отопительному сезону, делали пробные пуски, из трубы котельной валил во все стороны черный дым – предвестник тепла. А пока в школе было хладно, как в погребе. И мрачно. Потому что ремонт в нынешнем году, наверное, впервые за всю историю школы здесь практически не делали.
Завуч Лариса Ивановна Лебедева, сидя в прохладной и неуютной учительской, проверяла тетрадки. Она была бодра и полна оптимизма, несмотря на то, что ремонт в школе не сделан (ну что же делать, если нету средств?), что нет спортивного зала и уроки физкультуры проводятся в коридоре, что… Да мало ли еще что. Главное – дети накормлены: завтраками – все, а малообеспеченные еще и бесплатными обедами – спасибо Тамаре Ивановне Зебницкой. А еще впереди праздники – День учителя и «Осенний бал» и конкурс педагогов «Светя другим, сгораю сам». Вот что занимало Ларису Ивановну.
На кочковатом футбольном поле, еще зеленая, кустилась высокая трава. По ней, видать, давно не ступала бутса футболиста. Зато коровьи шлепки бурели довольно густо. Баскетбольные щиты на стойках-трубах норовили ткнуться в землю – признак недюжинной силы у местных школяров – и годились теперь разве что на металлолом. На скудном пришкольном участке гусеницы торопились одолеть до морозов остатки капусты.
В недостроенной кирпичной будке близ дороги четверо сачков из 6-го (а может, из 5-го) класса втихаря курили «Магну» (или, возможно, «ТУ»).
Второвская неполная средняя школа вошла в напряженный рабочий режим.
Николай Яковлевич Матвеев, бывший директор совхоза «Второвский», сидел дома и думал свои пенсионерские думы, когда к воротам подкатил председательский УАЗик и вслед за этим раздался стук и голос Тамары Ивановны Зебницкой: «Николай Яковлевич, вы дома?»
- Дома, - отозвался хозяин и, прихватив со стола пару самых крупных и румяных яблок, опираясь на палку, вышел в сени.
- Вот, дождались, - сказала Тамара Ивановна, принимая угощение от своего предшественника, - я вам прессу привезла.
- За что такая честь? – улыбнулся Николай Яковлевич. – Откуда пресса?
- Из «Призыва», по вашу душу. Вы ведь у нас делом Федоровых занимались? Помните?
- А как же! Разве забудешь. Сколько лет дело тянется.
- Вот. Они, видишь ты, жалобу в газету накатали, а газета за них, конечно, вступиться хочет.
- Так ведь их право жалобы строчить, а наше дело свое отстаивать. Третьего в Камешкове суд будет.
- Уж тридцать третий, наверное, - вставила Тамара Ивановна.
- Третий, - поправил ее Николай Яковлевич. – Да два областных было.
- Да какая разница! – в сердцах сказала Зебницкая. – Все равно нет у них прав на эту квартиру. И суд им это не раз объяснял.
- Да, но это районный суд, - вступил корреспондент, - а областной-то оба решения районного отменял.
- Все равно эта квартира принадлежит совхозу. Нам своих работников поселить некуда. Из-за нехватки жилья люди уезжают. А Федоровым дача, видишь ты, нужна. Уж больно место хорошее.
- А нельзя ли посмотреть этот дом? – спросил газетчик. – Из-за чего сыр-бор-то разгорелся?
- Поедемте, посмотрим, - без видимого энтузиазма согласилась Тамара Ивановна…
На покатой крыше Михайло-Архангельской церкви настоятель храма отец Константин, облаченный в снаряжение монтажника-высотника, при поясе с карабином, с напарником из прихожан обивали штукатурку с барабана. Он мастерски орудовал инструментом, размашисто ударяя молотком по зубилу, поминая при этом… Хотя кто знает, кого он там поминал, отец Константин – снизу не слышно было.
Вот он – левша, счастливый, говорят, должен быть человек, а у него нет денег, чтобы купола перекрыть. Наскребли всем миром на один, а остальные?.. Ступаешь по ним – все насквозь проржавело, течет кругом. А это кто внизу ходит, с сумкой на плече, голову любопытно задирает? Ходят тут разные, а потом иконы из храмов пропадают.
- Вы кто такой? – громко вопросил пастырь, оставив свою работу.
- Я из газеты, корреспондент, - ответил заподозренный. – Могу документ показать, да только вы его оттуда не разглядите.
- Так это вы на прошлой неделе у Шатрова были?
- Он самый, я.
Отец Константин успокоился и вернулся к своей работе.
- Вот видите, чем священнику приходится заниматься, - сказал он, не отрываясь от дела. – Он теперь и прораб, и верхолаз, и строитель.
- В соответствии с новым временем, - произнес тот, внизу, усаживаясь на скамейку и доставая блокнот.
Позади церкви, на берегу пруда паслись привязанные к колышкам бычки, гоготали гуси, горланил пестрый, с выдранным хвостом петух. Еще два пруда, обсаженные деревьями, неведомого собкору вида, каскадом спускались вниз, в направлении на север, к железной дороге. Вокруг них тоже хлопотала живность.
- Я тут у вас табличку вижу, - подал голос корреспондент. – Памятник архитектуры, охраняется государством. Вам ведь, насколько мне ведомо, из областного управления культуры средства должны выделять.
- Это если бы здесь прихода не было, - отозвался священник. – Если бы храм стоял только как памятник архитектуры. А так тут все государственное, в том числе и земля. А мы у него ее арендуем.
- А насчет охраны государством?
- А насчет охраны так. Приходит милиция: ставьте сигнализацию, говорят. Мы, говорят, вам аппарат поставим – весь ваш иконостас под надзором держать будем. А сколько это стоит, спрашиваю. Да двести пятьдесят всего. Думают, для нас это мелочь. Да, приход-то у нас вроде вон какой – от Палашкина до Гатихи, а прихожан-то… Вот здесь, на двух улицах больше сотни дворов, а в церковь ходят едва ли два десятка. Набрали с прихожанами денег, установили что велено, теперь пожарники идут: ставьте противопожарную сигнализацию.
- Беда, да и только, - вроде сочувственно сказал газетчик.
- Беда, - охотно согласился священник.
Корреспондент еще посидел немного, что-то там пописал в своем блокноте и, поднявшись, спросил:
- А где тут у вас кладбище?
- Вон, на горе, на выходе из села, - ответил отец Константин. Ему сверху хорошо было видно и кладбище, и поля вокруг…
На полях ТОО «Втровское» дружно и радостно зеленели озимые. Трактора бороздили картофельные угодья. Полеводческая бригада близ дороги устроилась на перекур, думала о том, как идут в стране реформы, мечтала о светлом будущем: вот ужо получку дадут, купим чево-нито… А погода-то как расходилась!..
Со стороны кладбища показалась председатель Зебницкая с заведующей током напару. С другой стороны навстречу им шел какой-то субъект в зеленом пыльнике, с сумкой на плече.
- Где побывали? – спросила Тамара Ивановна любезно.
- Да вот церковь вашу знаменитую посмотрел, - ответил «зеленый».
- Ну и как, отпустил вам грехи батюшка? Они ведь как говорят: грешите, мол, и кайтесь, и будет все в порядке.
Посмеялись мимоходом и разошлись. Тамара Ивановна пошла на поле, мужик с сумкой побрел на кладбище – и чего ему там надо? Бригада полеводов докуривала свой перекур.
В пустом зале сельповской столовой троечница (а может, хорошистка) Настя, шмыгая носом, делала уроки, тайком от бабушки подсчитывая на калькуляторе: 105100:100=…
Едва она нажала на клавиши, как подошедшая сзади бабушка в белом, как доктор, халате отвесила ей легкий подзатыльник и, выхватив из рук внучки аппарат, строго наказала:
- Башкой думай!
Думать башкой Насте не хотелось, и она позвала на помощь тетю Любу (или просто Любу), всегда румяную и всегда веселую. Тоже в белом халате. Как доктор.
- Та-ак, что тут у нас? 105100:100…
Забежал на минутку Колька …ов, остограммился, закусил долькой яблочка (яблоки нынче удались, из годов, и, можно сказать, дармовые), работать побежал. Вслед за ним Витька …ев притащился – опять в долг просить. Наглец. Прежние долги не отдал, а опять: «Налей, Люба!» Не налила: «Поимей совесть, хамло».
Зашел какой-то мужчина, заезжий, видать, из себя видный, седоватый, в кепке и зеленом плаще.
- Чем тут у вас кормят? – они уж и забыли, когда их об этом спрашивали. Забыли, чем накормить-то могут. Засуетились: вот щи есть, картошка жареная с котлетой, на третье чай, конечно, хороший чай – всего на три пятьсот, - мигом разогреем.
Мужчина заплатил, за стол уселся, вопросы разные задавать стал: чья столовка да много ли тут народу питается, как насчет прибыли и вообще как живут. А какая тут жизнь, если не помнят, когда людей по-настоящему кормили. Теперь разве такой вот забредет случайно. А так уж давно в убыток работают. Спасибо магазинам – за их счет живут пока, не закрываются. Хотя, конечно, без дела не сидят, если, конечно, электричество не отключено – его тут часто отключают. А когда не отключено, выпечку делают, конфеты, водкой торгуют, пивом, если завезут. Вот и живы пока.
- А что за чудак за кладбищем посреди поля с шапкой стоит? Будто милостыню просит.
- Так он и в самом деле просит. Это Славик наш, Огаши Гуреевой сынок. Он всегда там стоит.
- Но у кого просит-то? Там же ни души.
- Должно, у боженьки просит, за всех нас.
Мужчина съел обед, утерся платочком – ишь, культурный, - вежливо сказал «спасибо», кепку свою сунул в сумку и ушел. А троечница (а может, хорошистка) Настя с помощью тети Любы (или просто Любы) в белом, как доктор, халате, все никак не могли решить злополучный пример.
Отобедав в сельповской столовой, корреспондент областной газеты вышел на солнышко и, прежде чем двинуться на станцию, к электричке, огляделся по сторонам.
Через дорогу напротив, возле магазина торговали всякой всячиной. Около разложенных товаров переминались немногочисленные покупатели. В основном женского пола. Они вроде и не покупали ничего, а так, стояли, беседуя о своем, встретившись как бы случайно.
По дороге туда-сюда сновал голубой трактор, оборудованный под выпахивание картофеля. И чего снует?
Многочисленные деревья вокруг будто из последних сил сопротивлялись наступающей осени, еще не желтые, а лишь побуревшие слегка – словно от натуги. И словно от избытка напряжения сбрасывали на траву совсем еще зеленые листья.
В поле, за селом безудержной радостью зеленела озимая рожь, а над всем этим, деловитые и проворные, хлопотали перед отлетом грачи.
И подумалось корреспонденту, что вот посеяна и взошла рожь, и нет ей дела до того, разживется или нет горючкой председатель Зебницкая. Придет время, и она укроется снегом, а перезимовав, зазеленеет вновь и заколосится, вызреет. И грачи перезимуют где-то в неведомых краях, где найдут себе другие лес и поля и, может быть, помойку, а потом опять вернутся во Второво. И троечница (а может, хорошистка) Настя закричит радостно: «Грачи прилетели!» И перейдет в следующий класс. И эти листья пожелтеют все-таки и опадут с деревьев, чтобы по весне зазеленеть снова, независимо от того, соберет ли отец Константин со своими прихожанами средства на покрытие куполов. Хотя наверняка о. Константин с прихожанами соберут эти средства, не могут не собрать, как не может не разжиться горючкой председатель Зебницкая. Ибо всегда-то у нас так на Руси – натужно, с надрывом да с ядреным матом. Да еще со Славиком, просящим милостыню у боженьки посреди поля. И вот, поди ж ты – живем.
Корреспондент достал из сумки непритязательную свою кепчонку, натянул ее на голову и, не оборачиваясь больше, зашагал на станцию.