Потратив с полчаса на дорогу, конвой вывел заключенных к лесоповалу. Огородив рабочую зону красными флажками, солдаты первым делом занялись обустройством наблюдательных пунктов, проще говоря, разожгли на снегу костер, подкатили бревна, чтобы было, где сидеть и, положив на колени автомат, следили за приступившими к работе заключенными.
- Старшой, что-то костер у тебя слабо горит, может принести дров посуше, - обратился к Степану Агееву бригадир, по лагерному – бугор. Это был Никитич, авторитетный в зоне человек.
-Можно, - коротко ответил Степан.
Никитич выразительно посмотрел на Сенатора работавшего поблизости. Тот, разогнув спину, с силой вогнал топор в очищенный от веток ствол, скинул ватник, оставаясь в сером вязаном свитере, плотно облегающем грудь. Был он высок и строен и рядом с низкорослым бригадиром выглядел особенно внушительно. Выдержав взгляд Никитича, Сенатор достал из кармана пачку сигарет, закурил, затем, демонстративно отвернувшись, снова взялся за топор и начал сбивать с поваленного дерева присыпанные снегом ветви.
Продолжая пристально смотреть на Сенатора, Никитич крикнул другому заключенному: - Гриб, иди сюда!
Слышавший о чем только что говорил бугор, заключённый по кличке Гриб, отложил свои дела и с готовностью отозвался: - Костёр, что ли соорудить, так
мы это мигом, мы это сейчас.
Гриб был мужик расторопный, не прошло и минуты, как он быстро уложил на тлеющие угли сухие ветки, отчего пламя сразу занялось с новой силой. Принёс на запас охапку дров и, обнажая в улыбке прокуренные зубы, сказал солдату:- Грейся старшой, если что, только позови, мы здесь рядом.
Поблагодарив бригадира и шустрого его помощника, Степан поднял над пламенем замёрзшие руки, ощущая приятное покалывания кожи от горячей струйки дыма. Потрескивали ветки, прилипшие к ним комья снега, оттаяв, шипя падали в пламя. Огонь, дыша дымом, желтыми клыками вгрызался в древесную плоть. Красным пятном на белом виделся костер на снегу.
- Отойди бугор, а то, ненароком, глядишь, и зашибить могу, - отодвигая плечом Никитича в сторону, сказал Сенатор, цепляя топором ствол дерева, чтобы подтащить его к обрыву. Никитич чуть отстранился, но отходить в сторону не спешил.
-По-хорошему говорю, отойди – с нескрываемой угрозой в голосе, повторил Сенатор, возвышаясь над Никитичем. Чувствовалось, как в глазах его закипала злость на бригадира. Было между ними что-то, что вызывало обоюдную неприязнь друг к другу.
- Что ты, какой-то нервный сегодня, - произнес бригадир. Голос у него негромкий, а глаза, от них таким потянуло холодом, всего на мгновенье, но это было то мгновение, которое надолго запоминается.
Не первый год ходит в бригадирах Никитич. Кому какую работу дать, кому какой наряд закрыть это всё он,– Никитич решает. Вроде бы, как и шестеркой был у лагерного начальства, но опять же, как посмотреть, шестерка она ведь и козырной бывает.
Никитич так вел себя, словно пытался всем угодить, однако в лагере хорошо знали, что скрывается за его улыбкой, когда он, хлопая по плечу, убеждал, что зла ни на кого не держит. Вокруг него кормились многие, они могли и утихомирить, и указать своё место каждому кто стал бы перечить с бугром.
До этого случая Степану Агееву общаться с Никитичем не приходилось. И, теперь, видя с каким подчеркнутым подобострастием обращаются к нему некоторые заключенные он мог оценить гордый характер Сенатора, которому чуждо было заискивать перед кем бы то ни было. И ещё, бросалось в глаза, как одинок был среди заключенных и как выделялся среди них Сенатор.
Удар по куску рельсовой стали подвешенной к ветке, гулким эхом прокатился по рабочей зоне извещая о наступлении обеденного перерыва. Словно дожидаясь этой минуты, из-за поворота поселковой дороги, показался дежурный по солдатской кухне с вместительным заплечным бачком. Рядом с ним бежал Север, любимец всего взвода, породистая овчарка, с характером далеко не сторожевого пса. За этот доброжелательный нрав его и комиссовали, лишив тем самым и ежедневного пайка и крыши над головой но, вернув ему свободу которой он распорядился на свой лад. Сейчас, следуя за солдатом, который широким шагом приближался к лесоповалу, Север, распугивая птиц на ветках, отрывисто лаял и нёсся по белому полю, взметая снежную пыль.
Проезжая на лыжах к месту, где находился начальник конвоя, дежурный кивнул Степану головой в знак приветствия, а Север, подскочив, попытался было лизнуть его в щёку.
-Иди ты, отмахнулся от него Степан, не в силах удержаться от улыбки, глядя, как резвится и прыгает, словно щенок, большая породистая собака
Север припал на передние лапы, словно готовясь к прыжку, а когда Степан протянул к нему руку чтобы погладить, отскочил в сторону, поймал взглядом идущего впереди солдата с бачком за плечами, от которого шёл такой вкусный запах и бросился догонять его.
Перевернутый деревянный ящик заменял стол, несколько спиленных пеньков вместо стульев – такой была солдатская столовая, где обедали они по очереди.
Степан был последним и по заведенной в армии традиции ему досталось помыть посуду. Быстро с этим справившись,он оглянулся в надежде увидеть Севера, для которого в отдельную миску слил остатки еды, но собаки нигде не было видно.
Дежурный, прилаживая за спину пустой бачок, сказал: - Да он всегда такой, то под ногами крутится, покоя от него нет, а то убежит, и не дозовёшься.
Однако на всякий случай позвал: - Север, Север…- Собака не откликнулась, лишь слышался редкий стук топоров, да ветер шумел в ветвях деревьев.
-Прибежит, никуда он не денется, убежденно сказал солдат, махнул на прощанье рукой, и чуть ссутулившись, побежал по опушки леса, стараясь попадать в им же продолженную час назад лыжню.
А в это время, в глубине зоны, на сковороде перед Никитичем, над тлеющими углями лежали куски мяса - всё, что осталось от некогда добродушного пса по кличке Север.