Сенатор. часть первая

 
 Звезды  погасли, а солнце ещё не взошло. В этот короткий промежуток   преобладают серые тона. Но стоит солнцу выглянуть из-за горизонта, как тут же все преображается, к   земле  возвращаются    живые краски.

 Лишь забор  -  высокий, доска к доске, с колючей проволокой поверху, на сотни метров уходящий в прочерченную даль,   лишь  только   забор  этот,  всегда имеет один и тот же пепельный оттенок. Дощатый символ правосудия   делит  территорию на две части, здесь – законопослушные, там – переступившие закон. Впрочем, всё относительно, один шаг  -  и ты на другой стороне.

 В  застывшей  морозной   тишине отчетливо слышен каждый звук.   Хрустит снег под сапогами  солдат идущих  к лагерю, чтобы  принять бригаду заключенных и сопроводить   на  лесоповал. Протяжно, словно   зевая  после   долгого  сна,  скрипят  лагерные ворота,   размыкая  железные    челюсти. Откуда  не  возьмись,   низко,   над    забором,   пролетела,  каркая  ворона.  Ей  вдогонку,  словно   пытаясь  догнать,  кинулись  лагерные  псы,   громыхая    скользящей  по  стальному  проводу  цепью. Убедившись,   что  ворона  улетела,  они  вновь    вернулись   к  настежь   открытым   воротам, с  настороженным  любопытством   глядя  в   недосягаемый   для  них  простор
   
 Солдаты,  в ожидании обязательной процедуры вывода заключенных на работу,  уже заняли  свои   места  вдоль  открытых  створок   ворот.   И  так,  каждый день, каждое ранее утро, в одно и то же время. Конвой у выхода, на дальних вышках часовые, лай сторожевых собак, а в глубине лагеря, тени людей у незримой черты.

 Все светлее  небо.   Вглядываясь в толпу заключенных, различаешь поверх наглухо застегнутых ватников бледные лица. Переминаясь с ноги на ногу,   устремляют    они    молчаливые    взгляды   в    сторону    раскрытых   ворот.   Там,   казалось  бы,   то  же  самое,   что   и  здесь,   тоже  небо,  те же    сугробы,  но   каждому    из  этой   пока    ещё  безликой    толпы,   видится   своё.  И   небо   другое    и  земля,      та,  что   у   каждого   своя,   та,   что    осталась  в  памяти.  Потом,  перед  внутренним  взором,   всё   это   тут  же    меркнет.  Но,   в      первое   мгновение,   когда   открываются    тяжёлые  лагерные   ворота,     вырываются    за  пределы   забора    лагерные    души,   вырываются   и   быстро   и   легко.   Да    только   так  же,   быстро  и  легко,   сюда   и  возвращались.
 
 И жалость  и страх вызывают они. Жалость от вида надломленных плеч,  и   страх от тех же плеч,  в сутулости    которых  таится   готовность к прыжку.
   В  морозном   воздухе    резко  и  отрывисто    звучит   перекличка,  заключенный, фамилию которого выкрикивает начальник конвоя, подходит к воротам  и   занимает свое место в разбитой на пятерки колонне. Производивший перекличку сержант остановил одного из   них   и, обращаясь к солдатам, произнес: - Внимание конвой, заключенный Сенаторов  склонен к побегу, во время следования предъявлять к нему особое внимание, в случае попытки бежать,  применить оружие. Всем понятно?

 После   этого,  довольно    серьезного   предупреждения,  сержант   повернулся  к заключенному, который все это время    пока  он  говорил,  равнодушно смотрел поверх   его   головы, словно речь шла о ком-то другом.   Начальник   конвоя   поправил  ремень  на  полушубке,  демонстративно   похлопав  рукой  по  кобуре   с   пистолетом    и,    встретившись  взглядом   с   заключенным  которого   в   лагере  называли  по  кличке  Сенатор,  молча , одним   лишь  движением  головы,  указал  ему место в конце колонны.

 Скрипел снег под ногами заключенных, то и дело вслед им звучало: - Не растягиваться, быстрей, не отставать.
 Идущие в колонне,   не  смотря  на  окрики, шли неторопливо, переговариваясь между собой и особенно оживляясь, когда навстречу, по обочине дороги, шли женщины.

 Для Степана Агеева  это был далеко не первый выход в составе конвоя, но каждый раз, когда вел он под дулом автомата людей, испытывал чувство неловкости, словно совершал что-то, что не свойственно его характеру. Идущие сейчас   в  колонне,  хотя и были  в  основном  закоренелыми  преступниками, но  для  Степана ,  это   прежде  всего  были    люди  у  которых  тоже  где- то   остались родные, близкие которые думают о них и для кого они по-прежнему дороги. Иногда   ему  хотелось  понять,  что  скрывается  в  их взгляде,   обращенном   очень  далеко,  дальше  неба  над  их  головой,  дальше  черты  горизонта, куда-то ,  в  только  им  ведомую  даль .

 Всматриваясь в  их  лица,  Степан  пытался  разглядеть  в  каждом,    что-то  не до конца  утраченное,  то,  светлое  и  доброе, что   держали  они   глубоко в себе, не давая прорваться наружу,   потому  что   здесь,     это воспринималось как слабость. Правило , которое   действовало не только  за колючей проволокой. Открыть душу,  поделиться сокровенным, - где  и   когда, воспринималось это с пониманием?
 Если бы Степан  рассказал   кому, что  испытывает,  когда  конвоирует заключенных,   его бы обязательно подняли на смех. И первым  не удержался бы его друг Алешка Князев.

 Они и сейчас шли  рядом,  замыкая конвой. Степан Агеев, Алексей Князев и еще один солдат, Олег Галумов, неделю назад прибывший в часть после двух месяцев службы на материке.    Материк,–  это  так, здесь, на Камчатке, называют   все, что находится   за пределами полуострова.

 Там, на материке, есть небольшой   посёлок  в  Тарумовском   районе  Дагестана, откуда родом Степан Агеев. Зима у них редко когда со снегом бывает, а на этот раз, как написала  ему,   единственный родной ему человек, бабка  Анастасия, снега выпало много, сугробы чуть не до пояса.

 Размышления Степана прервал окрик идущего рядом Олега Галумова. Поправив ремень автомата, он, стараясь придать голосу  твердость, крикнул: - Кому сказано, не отставать. А ну, быстрей … Шире  шаг!
 Особенно  громко и  с выражением, у него   получились  последние  два   слова – “ Шире шаг”. Он произнес их после небольшой паузы и также четко как сделал это только что сержант.
 -  Ну , ты  и   даешь, Галумов. У тебя просто талант командовать, - Алешка Князев подтолкнув локтем Степана, кивнув в сторону солдата первогодка, - Куда нам с тобой Степан, видишь, какие командиры растут.
 Олег смутился, не зная как воспринимать слова Алёшки Князева всерьез или как насмешку.
 - Что ты в краску парня вогнал, заступился за него Степан и,обращаясь к Олегу, произнес: - Все правильно, а то совсем уже растянулись.
 - А теперь они так шаг и прибавили, - съязвил Князев. И словно подводя черту, добавил:   - Да и, вообще, кричать им -  мало  толку…
 Пройдя еще несколько шагов, спросил у Олега: - А ну-ка,  скажи,  в каком случае сержант свой голос подает?
 - Как, в каком случае, - недоуменно пожал плечами Олег, ясно, когда отставать начинают?
 - Эх, ты, да они всегда отстают, куда им спешить. А сержант, он как заметит, что девушка какая-нибудь навстречу идет, тут же и шапку и ремень поправит и, как ты сейчас, крикнет: - Быстрей, не отставать!

 - Это ты нам что ли, старшой?   Невысокого роста   заключенный  шедший   рядом  с Сенатором  в  конце  колонны,  повернулся к конвоирам, - Вы бы этим, кто впереди, крикнули, а то  просто   на месте топчутся.
 Не   удосужив  заключенного  своим вниманием, Князев продолжал воспитывать молодого солдата: - Ему, сержанту, это  по  должности положено  кричать, а нам с тобой с какой стати горло драть, глядишь на таком морозе и кишки можно застудить.
 Словно  подтверждая  слова  Князева, впереди прозвучал  голос сержанта: - Прибавить шаг, не растягиваться.
   И тут же показалась девушка, она стояла на обочине дороги, пропуская колонну.
  -Что я тебе говорил, - указывая на нее, произнес с улыбкой Князев.

 Рабочая зона располагалась сразу за поселком, там, где плотной стеной темнела тайга. По дороге к ней мысли Степана вновь вернулись к размышлению о людях, которых судьба,  вырвав из разных мест, собрала на небольшом пространстве, огороженном высоким дощатым забором.

 “Склонен к побегу” … вспомнились слова сержанта, и тут же Степан мысленно ухмыльнулся, - а кто из них не склонен к побегу. Вон, рядом с Сенатором,  в последней пятерке,  вертлявый  мужик, то назад бросит взгляд, то по сторонам   посмотрит, наверное  тоже  думает, - была бы возможность,  рванул бы на волю.