Муть

                И. Рассказов.
                «Муть».

- Встать, суд идёт, - громкий голос вывел из задумчивого состояний Петра Геннадьевича.
Он встал, прищурив глаза, всматриваясь в усталое лицо женщины судьи. Вот так примерно, точно такое же лицо десять лет назад превратило судебное разбирательство в фарс и тот же человек, что сегодня сидел на скамье подсудимых, вышел «сухим из воды». Точнее будет сказать – вышла, потому что этим человеком была женщина. Сегодня, как и тогда всё было против неё, но нашлись «доброжелатели» и вытащили, чуть ли не за волосы из неприятной ситуации. Пётр Геннадьевич бросил взгляд на подсудимую. Та вела себя так, будто это не её судят, а всех тех, кто набился в зал в ожидании развязки. Она, долго рядившаяся в одежды педагога и сеявшая в душах своих воспитанников «доброе и вечное…» даже теперь, оказавшись за железными прутьями решётки, чувствовала себя правой, отгородившись от всех присутствующих своими мыслями. Более того, её даже охраняли люди в погонах, стоявшие по обе стороны от неё.
Пётр Геннадьевич не следил за протоколом судебного слушанья. Все его думы были далеко отсюда, бороздя просторы прошлого.

Весна пришла ранняя, пыля ветрами по всем направлениям. Жара навалилась так неожиданно, что снег за считанные дни исчез с городских улиц, оставив после себя грязные лужицы. Школьники по субботам высыпали с метёлками и целлофановыми пакетами на отведённые им мэрией территории и при присмотре педагогов мели мусор, который спустя некоторое время вновь украшал газоны и клумбы, как будто кто-то специально ходил ночами и раскладывал всё собранное детьми на прежние места.
Пётр Геннадьевич сидел в студии. Он спешил, сроки поджимали, и надо было успеть сделать ещё несколько аранжировок детских песен до того, как закончится оформление загранпаспортов. Поездка обещала быть интересной, а тем более, это первый выезд за границу детской группы «Тонцы-звонцы». Удивительно было то, что в этом творческом коллективе занимались самые маленькие воспитанники эстрадного объединения. Собственно уровень их был ещё не такой, чтобы вот так взять и поехать удивлять мир, но то, как они всё делали эмоционально и совсем непохоже на то, как это смотрелось у более именитых коллективов, и послужило причиной тому, что именно эту малышню отобрали организаторы концертных туров. Представители компании «Планета» так и сказали, что это надо показывать уже сейчас, пока маленькие «звёздочки» не разучились быть детьми. Вот поэтому всё эстрадное объединение уже второй месяц живёт по законам «военного времени»: все в работе, потому что нечасто выпадает такой случай посетить с концертами страну с загадочной историей - Израиль.
- Всё, у меня отваливаются ноги. Вы вот тут сидите, а я с утра бегаю и бегаю, - Светлана Петровна влетела в аппаратную и плюхнулась в кресло. – Жара… Оббегала четыре фирмы. В одной пообещали помочь. Пётр Геннадьевич, вы хотя бы раз со мной прошлись, да посмотрели на эти сальные рожи.
- Что, опять домогались? – он слегка улыбнулся, представив на миг, как Светлана Петровна нехотя отбивается от похотливых рук.
- Вы всё смеётесь, а, между прочим, я не для себя стараюсь. Думаете легко?
- Я не думаю – я знаю, что это трудно: просить… Трудно и не совсем удобно и даже стыдно. Уверяю вас, я это прошёл гораздо раньше вас и потом – это была ваша идея: потрясти коммерческие организации. Если энтузиазм у вас поубавился, сделайте передышку…
У Светланы Петровны в глазах появилось что-то нехорошее. Обычно всё подобное возникает там и только там, где речь заходит о деньгах и о деньгах чужих.
- Вас послушать, так можно подумать, что вы Бог и царь в одном лице: всё знаете, всё умеете…
- Ну, это вы явно преувеличиваете мои способности, но в одном вы правы: кое-что я знаю и умею больше вас. Не огорчайтесь. Придёт время, и вы всему научитесь и ещё «заткнёте меня за пояс».
- Я не хочу ждать. Мне надо уже всё это сегодня, сейчас.
- Вы это о чём? – Пётр Геннадьевич пристально посмотрел на Светлану Петровну.
- Как о чём? – та удивлённо устремила на него свой взгляд. – О материальном благополучии.
- Вы так шутите?
- Нет. Я так говорю о серьёзных вещах. Сколько можно прозябать? Вы талантливый человек…
- Спасибо что заметили, - он улыбнулся.
- Не юродствуйте. С вашими руками и головой можно так развернуться… Вы себе цену не знаете.
- А вы знаете цену себе? – Пётр Геннадьевич скептически посмотрел на Светлану Петровну.
- Себе я знаю, только никто не берёт меня за неё. Всё норовят за просто так. Халявщики.
- Вы, наверное, не на то место ценник крепите.
- Вам смешно, а меня сегодня чуть не изнасиловали в одной фирме.
- Это случайно не в ветеринарной лечебнице – «Кот и пёс»?
- Да ну вас… Я больше ничего вам рассказывать не буду. Я говорю правду…
- Слушайте, я начинаю от вас уставать. Каждый раз кто-то посягает на вашу честь. По-моему вся проблема не в них, а в вас…
- Какая может быть во мне проблема? Я что-то не то на себя одеваю или выгляжу как-то вызывающе? – Светлана Петровна тряхнула головой. – У меня всё в норме.
- Нормы бывают разные. И то, что вы считаете нормой, в некоторых случаях может вызвать нездоровый интерес: потрогать руками эти самые нормы.
- Вот ещё, - она фыркнула, поправляя на себе задравшуюся кожаную юбку, едва прикрывавшую её короткие, слегка кривоватые ноги.
Пётр Геннадьевич с сочувствием посмотрел на Светлану Петровну и про себя подумал: «А действительно ценник не туда крепит, вот мужики слюни и пускают при виде этой «красоты» на каблуках. Что у них у всех катаракт? Не видят, что от неё разит желаниями за версту? Ей дай волю, она сама начнёт всех их насиловать. Не женщина, а секс-машина, опытный образец для работы в суровых условиях дальнего Севера.

Пётр Геннадьевич прислушался к тому, как женщина-судья что-то читала в голос из дела Светланы Петровны. Он посмотрел на подсудимую. Та сидела спокойная. Что-то наподобие улыбки пряталось в уголках её губ. Глаза безотрывно смотрели на судью, и вся она как бы слегка поддалась чуть-чуть вперёд. Чёрного цвета водолазка стягивала её тело и от этого чересчур большой бюст для её роста, бросался в глаза, контрастируя с железными прутьями клетки, в которую загнала её собственная алчность. Вот и сейчас она, скорее всего, надеялась на то, что удастся выкрутиться. Даже «пойманная за руку», она не чувствовала своей вины, высокомерно бросая взгляды на людей, как бы говоря себе про них: «Плебеи».
«Плебеи», как долго они унижались перед этой особой, захватившей в плен их сознание, нещадно эксплуатировавшей их желания – сделать собственных детей знаменитыми. Сколько было ими брошено в жертвенный огонь средств, знают только они. Вскормленные системой по принципу: хочешь быть – будь, они легко поддались на обещания Светланы Петровны, поверив в её способность дать их чадам шанс взобраться на «звёздный Олимп». Она не была выдающимся психологом, ни педагогом, ни музыкантом. Среднестатистическая единица, получившая образование не путём учения, а путём различных подношений. Если надо было с кем-то переспать, она, не раздумывая, залезала под одеяло к своим экзаменаторам, радуясь всему этому, как дитя.
Ещё в старших классах, учась в школе, она получила первый опыт постельных сцен. Её не смущало, что слухи, ходившие по школе про неё, бросали тень на её мать, работавшую здесь же завучем. Та была в курсе всего, а поэтому, как могла, подтирала за дочерью все её «проказы». Одноклассники хоть и трепали языками, но матери её побаивались и правильно делали, потому что она прямым текстом говорила о том, что если узнает, кто распускает по школе сплетни на счёт её дочери – пожалеет, что пришёл учиться сюда. Уже тогда безнаказанность и вседозволенность, сдобренная материнской рукой, сослужила службу, и пошла её дочь по жизни с гордо поднятой головой, а за ней потянулся грязный шлейф всех её любовных приключений.
Рано выскочив замуж, и как однажды сама и призналась Петру Геннадьевичу в том, что брак был неудачным. Она решила избавиться от мужа, не прибегая к услугам работников судебных органов. Несмотря на то, что у неё на руках была годовалая дочь, Светлана Петровна стала разрабатывать план убийства своего супруга. Уже тогда проявила «незаурядные» способности, изобретая всякую отраву, подмешивая её время от времени ему в пищу. Муж, бывший пограничник, эдакий здоровяк с розовыми щеками, ничего не подозревая, ел щи, да кашу и наполнял свой организм всякой гадостью, вплоть до ртути. Время шло, а ему ничего не делалось. Тогда Светлана Петровна отчаявшись, развелась с ним через суд. Спустя после этого четыре года - её супруг умер. Узнав про это, она заявила пятилетней Катьке: «Так ему и надо!»
Наступила пора «свободного полёта». Светлана Петровна «повышала свою квалификацию», соблазняя мужей своих подруг. Всё сходило ей с рук. Она так и говорила всем: «Ну, что я могу поделать, если меня все хотят?» Её действительно хотели. Сама внешность, походка, то, как она разговаривала – всё это срабатывало, как говорится без осечки.
Как-то устроившись в одну из школ города учителем музыки, она завела роман с её директором. Бывший управленец, пониженный в должности за финансовые махинации, оказался на отдельно взятой территории под названием  - школа. Он так рассудил: «с паршивой овцы, хоть шерсти клок» и то дело. Ни в чём себе не отказывал. Да, собственно так тогда жили все чиновники от образования. Разница между ними была только в том, что одних ловили, а других даже не замечали. Знаете ли, привычки менять трудно, а поэтому на новом рабочем месте провинившийся управленец лишь слегка их подкорректировал и зажил, как и прежде, за счёт государства, получая вдобавок ко всему ещё и заработную плату.
Когда Светлана Петровна переступила порог его кабинета, он без путеводителя сразу же отыскал лазейку к её прелестям. Уже на следующий день у себя в кабинете, прямо на столе, в конце рабочего дня, он продемонстрировал ей всего себя. Светлана Петровна была сдержанна в оценке на происходящее, а поэтому уступила ему только раз, решив, что для начала и этого много, а после того,  как он ухитрился в неё ещё и кончить, она, не краснея, поставила ему условие: «…или я или она». Кого она имела в виду, директор сразу и не разобрал, а когда разобрал, было уже поздно ретироваться, в результате чего с заявлением «по собственному желанию» старейший работник, учитель музыки ушла из школы, оставив новенькой кабинет с отличным оборудованием. Светлана Петровна «расправила крылья» и стала ублажать своего благодетеля уже не в его директорских апартаментах на столе, а у себя, под портретами Глинки и Чайковского. Её «работоспособность» не знала границ, а поэтому иногда к ней захаживал и будущий аспирант, очкастый малый, на которого она положила глаз. Опять поползли слухи, но «безупречную» репутацию Светланы Петровны поддерживал похотливый директор школы, прикрывая любые ростки несанкционированных изысканий своих подчинённых в этой области.

Пётр Геннадьевич и не заметил, как в суде объявили перерыв. Он поднялся и вышел из зала заседания. Сильно хотелось пить. Пётр Геннадьевич решил прогуляться до ближайшего магазинчика. Люди, высыпавшие вместе с ним из зала суда на улицу, оживлённо обсуждали процесс:
- Ну, ты смотри какая гадина…
- У самой дочь, а что творила.
- А что дочь? Такая же будет, как и мать.
- Это точно: яблоко от яблони…
- Интересно: сколько ей дадут?
- Стрелять таких надо, а мы демократию развели.
- Стрелять? Нас надо стрелять…
- Это за что?
- За то, что так долго молчали. Она на наших глазах и за наши деньги занималась ещё и растлением наших же детей.
- Вы-то сами куда смотрели?
- Куда, куда? Туда, куда и все…
- Ну, и времена, что ни день, то очередное ЧП.
- Власть надо менять. Всё от неё.
- Что система поизносилась – это точно. Нужен капитальный ремонт.
- Вам бы всё перестраивать… Однажды уже перестроили, до сих пор нельзя понять: строим или ломаем. Живём как на вулкане.
- Вот-вот: на школы наши посмотришь – вроде ломаем, а глянешь на загородные коттеджи – строим.
Пётр Геннадьевич не стал встревать в эти разговоры и пошёл своей дорогой, углубившись в воспоминания, удаляясь от зала суда всё дальше и дальше.

Васильчиков сидел у себя в студии, наигрывая на пианино разные мелодии. За окном палило солнце, и тополиный пух летал беспрепятственно, забираясь всюду, куда затаскивало его сквозняками. В дверь кабинета заглянула женщина. Что-то знакомое было в её чертах лица. Он перестал играть и, откинувшись на спинку стула, спросил:
- Вы кого-нибудь ищите?
- Ищу, - женщина переступила порог кабинета. – Вот хочу дочь отдать на вокал.
Васильчиков увидел рядом с женщиной худенькое создание лет пяти.
- Иди сюда, - он поманил её к себе.
Та, нисколько не стесняясь, пошла к нему, вертя головой по сторонам.
- Как нас зовут? – Пётр Геннадьевич с интересом рассматривал девочку. – А вы проходите, садитесь, - он обратился к женщине. – Так, как нас зовут?
- Катя,- девочка ответила тихо.
- Сколько тебе лет?
- Четыре…
- Это она просто росленькая, а так ей действительно четыре года… Я сама музыкант, - женщина села поодаль, - а вот руки до собственной дочери не доходят никак. Вот решила её определить…
- Значит, любишь петь? – Васильчиков погладил девочку по голове. – Ну, спой что-нибудь?
- Ой, она у меня столько песен знает, - женщина даже привстала. – Катюш, спой дяде?
Девочка собралась и запела высоким голоском. Когда она закончила петь, Пётр Геннадьевич сказал:
- Данные хорошие, но я никогда раньше не работал с такими маленькими детьми. У меня в основном средний и старший возраст…
Женщина растерянно посмотрела на него. Если честно, то Васильчиков не умел отказывать. Ну, был у него такой недостаток, а поэтому коллеги по работе часто этим пользовались и при этом чувствовали себя прекрасно, перекладывая часть своих обязанностей на плечи Петра Геннадьевича. Васильчиков помолчал и продолжил:
- Если согласны у меня заниматься, я попробую, но сразу предупреждаю, что результат – вещь капризная. Может так статься, что ничего и не получится. Вы должны меня правильно понять: четыре года – этот возраст таит в себе столько загадок, и надо быть очень чутким ко всему такому, на что способен в эти годы детский организм, детская психика.
- Ой, вы не уговаривайте, - женщина всплеснула руками. – Катюша, тебе здесь нравится?
Девочка отчётливо кивнула головой. Васильчиков улыбнулся.
- Вот видите: дочке здесь понравилось. Да я и сама чувствую, что вы сможете её научить петь. У вас понятные мысли и судя по всему, вы любите свою работу. Ведь так? – женщина бросила взгляд на Петра Геннадьевича.
- Угадали – люблю.
Действительно работа для Васильчикова была не просто работа. Здесь в окружении этих стен, где всё было пропитано звуками музыки, где каждый сантиметр был отмечен какой-то печатью таинства между этим реальным миром и тем, откуда приходит муза, и люди, прикасаясь к ней,  начинают творить. Всё здесь было для людей и ради людей. Попадавший сюда плохой человек менялся прямо на глазах. Если этого не происходило, то он рано или поздно покидал эти стены и потом ещё долго метался по жизни, не понимая, что с ним происходит и почему всё то, что раньше было для него простым и понятным, вдруг становилось недосягаемым, превращаясь в какой-то груз, тянущим его в бездну противоречий, а там не так-то легко было стать другим, и Васильчиков обо всём этом знал. Сколько таких потерянных от вытащил оттуда с помощью музыки. Не сразу, но вытащил…
Женщина, окинула Петра Геннадьевича пристальным взглядом, будто примериваясь: по зубам ли ей этот пряник, и что-то про себя решив, спросила:
- Вы давно всем этим занимаетесь?
- Чем конкретно? – уточнил Васильчиков.
- Обучаете детей музыке?
- Сколько себя помню, - он легко коснулся клавиш пианино, и простые аккорды стали сбегаться и разбегаться под его руками, наполняя пространство кабинета созвучиями, в которых угадывалось солнце, небо, тепло и цветы и, конечно же, завтрашний день, где всё так светло и неповторимо.
- Вы хорошо играете, - женщина встала.
Её нелепая одежда, несколько не по сезону вносила какой-то диссонанс. Чувствовалось, это происходит оттого, что непонятное пятно лежит на её мыслях, и отсюда у неё нет ощущения реальности, где сравнение себя с окружающими – есть определяющее качество любого человека, живущего по законам гармонии. Пётр Геннадьевич сменил тему, и музыка светлых надежд растворилась в образах печали и тоски, но и здесь в окружении всего этого женщина выглядела не совсем уютно. Что-то чужое промелькнуло в её чертах лица. Девочка же вела себя спокойно. Она за всем наблюдала, болтая тоненькими ножками. Руки лежали на острых коленках, и только глаза, большие и выразительные смотрели на происходящее с той внимательностью, когда человек понимает язык звуков и красок.
Васильчиков про себя отметил: «Дети всегда лучше своих родителей, потому что знают наперёд: чего хотят и кем станут. Жаль, что мы взрослые часто уводим их в сторону от их желаний и интересов, руководствуясь, прежде всего своим правом выбора, игнорируя всё то, что лежит у их детей на сердце».
Не найдя точек соприкосновения с принесёнными женщиной образами извне, Пётр Геннадьевич решил, что это испытание не только для него, как главного в этих стенах, но и для девочки, которой придётся жить теперь между двумя огнями, и рано или поздно надо будет сделать свой выбор: или пойти по стопам матери и стать её копией, или переступить через всё это и занять в этой жизни более достойное место.
Несмотря на то, что было лето – время отпусков, женщина, узнав, что Васильчиков никуда не собирается в этом году за пределы города, упросила того не ждать начала нового учебного года, а начать занятия с дочерью прямо с будущей недели. Он согласился. Два раза в неделю, худенькое создание приходило в студию и, болтая ногами, сидя на стуле, пело высоким голосом про ёжика и зайчика, про Антошку и Красную Шапочку и не было ни одной репетиции, где бы она не делала маленькие шажочки вперёд и вверх по лесенке, ведущей в её завтра.
Васильчиков чувствовал спиной, как её мать, ожидавшая конца занятий и якобы читавшая книгу, прислушивалась к тому, как и что всё протекает. Иногда она пристально смотрела ему в затылок. Он привыкший к разной аудитории всегда держался свободно, независимо оттого кто и в каком ранге присутствует на его занятиях. Это его не отвлекало, а наоборот даже веселило. Если учесть, что все свои уроки он выстраивал по принципу импровизации, то те, кто оказывался свидетелем этого действия, не редко становились участниками его экспериментов, потому что в кое-какие моменты магия музыки распространялась на всех, кто был недалеко от её эпицентра. Вообще Васильчиков считал, что перед музыкой все равны: и дети, и взрослые, а если так, то почему бы им всем не поучаствовать во всём том, что он устраивал на своих уроках, вовлекая всех без разбора в это действие.
Пётр Геннадьевич обратил внимание, что женщина стала носить более простые платья спокойных тонов. Её гардероб претерпевал кое-какие изменения. Это радовало. Всё чаще она пыталась ему рассказать о своём прошлом, будто ища поддержки. Было ощущение, что она ждёт того, кто бы её пожалел. Всегда в своих рассказах она выступала жертвой. Это настораживало, так как на деле всё оказывалось совсем наоборот. Васильчиков не относился к простачкам, а поэтому только слушал и молчал. Он вообще не имел привычки хвататься руками за каждую симпатичную юбку. Пётр Геннадьевич вообще был сторонником не вмешательства в личные дела подобных особ, потому что все причины их несчастий были прописаны у них на лицах, а это уже говорило о том, что эти люди сами того хотели или точнее стремились к тому, чтобы однажды стать несчастными, сея вокруг себя сомнительные зёрна. Он прекрасно понимал, что и тёмное пятно на мыслях Светланы Петровны, и то, как она одевается и даже книга открытая всё время на одной и той же странице – всё это не спроста, и надо было ждать чего-то такого от неё, что в один момент сбросило бы маску с её лица. Видно время ещё не наступило для этого, а поэтому она подбирала ключики ко всему тому, что должно было в той или иной мере помочь ей сыграть отведённую в этой жизни роль. Ей было нелегко, потому что она не ожидала натолкнуться на прочные стены, возведённые этим человеком, а поэтому менялась или делала вид что меняется, стараясь понять всё то, что лежало перед ней и не подпускало к себе. Это был иной мир, и чтобы в него войти, надо было стать другой. Хотела ли она этого?

Когда воспоминания оборвались, Васильчиков уже входил в здание суда. В помещение всё ещё было душно, несмотря на объявленный перерыв, во время которого сквозняки пытались выпроводить на улицу застоявшийся воздух. Тот, судя по всему, не очень-то и реагировал на их уговоры, а поэтому, забившись по всем углам, переждал всё это время без видимых потерь, и теперь входившие люди ощущали его на себе. Пётр Геннадьевич отыскал свободное место и сел. Ввели подсудимую. Она окинула зал взглядом, мол, слетелись вороны… Васильчиков почему-то подумал, что эти птицы питаются всем, не брезгуя и падалью, и неприятный комок подкатил под самое горло. Стало трудно дышать.
- Встать, суд идёт, - тот же голос возвестил о продолжении слушания дела.
Опять всё по протоколу: нудно и тягуче. Мямлящие свидетели перемежались с эмоциональными, и те, и другие указывали пальцами в сторону металлической клетки. То и дело по залу перемещался человек с видеокамерой. Васильчиков присмотрелся. Это какой-то парадокс: когда-то этот человек снимал Светлану Петровну совсем по другому случаю. «Сегодня же он фиксировал на плёнку закат её «карьеры». Вот такое кино» - подумал Пётр Геннадьевич и посмотрел на женщину-судью. Та, судя по её лицу, испытывала внутреннее отвращение к подсудимой. Сразу же из памяти всплыло другое лицо. То лицо принадлежало тоже женщине-судье, но оно было таким разительным от этого. За толстыми стёклами очков бегали маленькие глазки-буравчики. Полноватые щёки говорили о том, как в конце рабочего дня, уже придя домой, это лицо наклонялось над тарелками  с едой, и зубы перемалывали куски мяса, салаты и всё то, что дал этот день за труды, «на благо справедливости».
Тогда тоже шло судебное разбирательство по делу Светланы Петровны. Когда Васильчикова пригласили в качестве свидетеля на этот процесс, он понял, что всё это фарс.
- Так вы и есть Пётр Геннадьевич? Хорошо… Что вы можете сказать суду по делу, которое рассматривается в данную минуту? – женщина-судья даже не взглянула на него, уткнувшись в бумаги перед собой.
- Многое…
- Суд интересует немногое, а конкретное, - она перебила его, продолжая вчитываться в бумаги.
- Тогда задавайте вопросы.
Комната, в которой шло заседание,  представляла собой  небольшое помещение, где с трудом умещался большой стол и несколько стульев. Судья, двое присяжных, секретарь, потерпевшая с адвокатом, ответчики в количестве двух человек и всё. Свидетели, дававшие кое-какие показания, входили и выходили, ожидая окончания слушания за дверью, в коридоре.
Женщина-судья откинулась на спинку стула и, глядя мимо Васильчикова, спросила:
- Какие вы можете представить суду доказательства о том, что Светлана Петровна брала деньги у различных организаций, якобы для детей, но при этом, как указанно в газетной статье, использовала их не по назначению?
Пётр Геннадьевич молча выложил перед судьёй копии доверенностей, где рукой Светланы Петровны были проставлены подписи и за бухгалтера, и за председателя зарегистрированного фонда «Творчество». Суммы, указанные в них, говорили о получении с коммерческих организаций довольно крупных средств.
- Откуда это у вас? – судья вскинула на Васильчикова недовольный взгляд.
- Это так важно?
- Для суда всё важно.
- Это и многое другое я получил в результате проведённого собственного расследования…
- У вас есть на это лицензия?
- У меня на это есть право, так как Светлана Петровна, прикрываясь моим именем, собирала деньги и …
- И?
- Складывала в свой карман, - закончил свою мысль Пётр Геннадьевич.
- Это ложь, - Светлана Петровна фыркнула, демонстративно пустив слезу.
- Успокойтесь потерпевшая, - судья благосклонно посмотрела на ту.
- Это кто потерпевшая? Она? – Васильчиков опешил. – С каких пор человек, присвоивший себе чужое – считается у нас потерпевшим? Это что суд или торговая точка «милосердием»?
- Свидетель, здесь вопросы задаю я, - судья постучала карандашом по столу. – Итак, вы утверждаете, что потерпевшая присвоила эти деньги?
- Это очевидно по тем бумагам, которые перед вами.
- Ну, это ещё надо проверить. Бумаги, бумажечки… Что у вас ещё есть?
Васильчиков выложил на стол копию Устава фонда «Творчество» и письма–просьбы в адрес различных организаций на оказание спонсорской помощи детскому творческому коллективу «Тонцы – звонцы».
- И что это такое? Откуда это у вас?
- Добрые люди дали.
- И где вы их только находите в нашей жизни? – судья усмехнулась, перебирая бумаги на столе. – Прямо везунчик какой-то…
- Это не я их нахожу, а они меня.
- Я и говорю: везунчик.
Пока судья копалась во всём этом, Светлана Петровна сидела вытянув шею настолько, насколько позволяло её физическое состояние. Нанятый ею адвокат сонно поводил глазами по сторонам. Было ощущение, что ему всё до лампочки. Он изредка поправлял маленькой расчёсочкой седенькие височки и то и дело зевал, делая вид, что его подзащитная уже выиграла процесс, отстояв свои «честь и достоинство» перед газетой, поместившей на своих страницах разгромную статью о том, как она обирала спонсоров под видом руководителя детского творческого коллектива, и складывала выпрошенные деньги в собственный карман. Газета по письму родителей провела расследование и выявила такое, что в самый раз Светлане Петровне надо было начинать «сушить сухари», но она была не из того списка. Когда, немного покричав и выбросив все свои эмоции на тех, кто в тот момент оказался рядом, она решила подать на газету в суд и теперь, обзаведясь адвокатом, присутствовала, так сказать при «разделе имущества». Она была дамой предусмотрительной, а тем более, собственный опыт и советы «знающих» людей подсказали ей то, как себя вести и что делать, чтобы одержать победу в суде. Светлана Петровна шла на всё, а поэтому прихватила с собой не только сонного адвоката, но и лжесвидетелей, которые что-то пробовали рассказать суду в пользу неё. Получалось неубедительно, но, тем не менее, их выслушивали до конца.
Пётр Геннадьевич, выступавший на этом процессе на стороне газеты, ещё долго отвечал на вопросы. Редактор и журналистка проводившая расследование по письму родителей уже мысленно пожимали друг другу руки, потому что всё сказанное Васильчиковым не оставляло для «потерпевшей» ни единой лазейки, чтобы выйти «сухой из воды».

Машина притормозила у края посадки. Осень не торопилась обнажать деревья, отдавая предпочтение солнечному теплу, а не холодным дождям, которые надвигались откуда-то с Севера. Адвокат с седеющими висками посмотрел на Светлану Петровну и спросил:
- Ты довольна? Процесс мы выиграли…
- И это выиграли? У меня пустые карманы. Всё что, было, ушло на тебя, да на эту разожравшуюся свинью.
- Ты про судью?
- И про судью, и про этих долбаков… Двух слов связать не могли. Тоже мне свидетели. А я ведь предупреждала: учите текст, учите… Даже этого сделать не смогли, уроды. По написанному и то…
- Ну, ну… Зачем столько слов? – адвокат потянулся. – Давай переходить к делам земным.
- Опять?
- Не опять, а снова… Давай, давай… Я дорогой адвокат, а ты мне заплатила только половину суммы. Ну же…
- Я не хочу, - Светлана Петровна скорчила губы. – Ты весь потный.
- Не без этого. Я ведь живой адвокат, - мужчина засмеялся, расстёгивая руками гульфик у себя на брюках. – Ну-ка разбуди моего «царевича».
Она нагнулась. Наступила тишина.
- Не филонь, а то не засчитаю. Активней, активней… Вот это другое дело. Так, так… А то чужое брать вы все мастера. Так… За всё надо платить, а особенно за мою работу… Так, так… Теперь раздевайся.
- Мне холодно.
- Это от перевозбуждения. Сейчас будет жарко… Обещаю. Мой «царевич» разогреет тебя до крика.
На краю посадки в лучах заходящего солнца стоял автомобиль с запотевшими стёклами. Светлана Петровна расплачивалась собой за то, что юрист по образованию, а по существу развратник и взяточник сумел отбить её у закона и теперь пользовался ею по своему усмотрению в пределах той суммы, которую она ему не доплатила.

Через неделю газета, поместившая разгромную статью о Светлане Петровне, публично призналась о некомпетентности своего журналиста и принесла «героине» публикации свои извинения. Восторжествовала ложь. Светлана Петровна ходила победительницей, стараясь забыть своё унижение в компании седеющего адвоката там, на краю посадки посредине осени. О том, как обошёлся с ней её спаситель, Пётр Геннадьевич узнал спустя полгода. И узнал от «лучшей» подруги Светланы Петровны, у которой та увела мужа под предлогом того, что, мол, ей «лучшей» подруге тот ни к чему, а тем более, после того, когда она застала их вместе совершенно голыми.

- Вы все скоты, все… Все до единого. Что вы знаете о жизни? Вы не живёте, а прозябаете. Это я живу. Это я заменила вашим детям вас. Надо ещё разобраться, что вы за родители… Сегодня вы на меня готовы «навешать всех собак». Что ж раньше-то молчали? Значит, тогда вам всё это было надо: и поездки за границу, и слава. Думали, что так будет всегда? Хотите остаться чистенькими? Не выйдет…Не на ту напали… Я вам всем устрою жизнь, - Светлана Петровна металась внутри металлической клетки. – Вы у меня ещё всплакнёте. Я вам сама устрою  судный день. Сволочи!
- Подсудимая, возьмите себя в руки, - судья-женщина строго посмотрела на неё. – Вы меня слышите?
Женщина-адвокат Светланы Петровны сидевшая спиной к своей подзащитной, вобрала голову в плечи и прикрыла глаза. А та резвилась, хватаясь за металлические прутья клетки, и всё кричала и кричала:
- Вам меня не затоптать! Ишь понаехали… Хамы! У меня есть, кому за меня заступиться. Устроили спектакль. Не меня надо судить, а вас!
Вдруг она внезапно обмякла и опустилась на скамью. Её дыхание прерывистое и шумное клокотало, и от этого как-то неестественно она двигала ртом, будто рыба, оказавшаяся выброшенной прибоем на берег. Судья обвела взглядом зал и обратилась к свидетельнице, дававшей показание:
- Продолжайте…
Та осторожно посмотрела в сторону подсудимой и произнесла:
- В конце 90-х мы готовились к поездке от польского общества на фестиваль имени поэта Адама Мицкевича. Каким-то образом, Светлана Петровна пронюхала про это и заявилась в наш офис, предложив включить в состав делегации свой творческий коллектив – «Тонцы-звонцы», якобы состоящий из детей польских эмигрантов. Я поверила ей на слово, тем более уже до этого видела этот коллектив в работе на сцене. Кстати, и его художественного руководителя я хорошо знала. Васильчиков Пётр Геннадьевич иногда привозил своих воспитанников на различные наши праздники. Я и в мыслях не могла себе заподозрить, что Светлана Петровна увела этот коллектив от него. Она вскользь упомянула, что Васильчиков больше не работает с детьми и всё. Я и не пыталась наводить справки, да и времени не было. Светлана Петровна была очень убедительна: продемонстрировала даже видеозапись, где «Тонцы-звонцы» пели несколько песен на польском языке. Я согласилась…
- И что произошло потом? – судья передвинула перед собой бумаги и посмотрела на свидетельницу.
- А потом, когда мы уже приехали в Польшу, то оказалось: из двенадцати ребят, которых она представила как детей польских эмигрантов, только одна девочка имела далёкие корни, но и те были сомнительными. Первое же выступление  стало для коллектива полным провалом. Вдобавок ко всему, на следующий день при посещении  костёла, его воспитанники в присутствии прихожан-католиков стали глумиться над изображениями святых, высмеивая их по всякому. Вмешалась полиция нравов, и нашу делегацию в двадцать четыре часа выдворили из страны. Когда мы вернулись домой, то в одной из газет появилась статья об удачной поездке детского коллектива «Тонцы-звонцы» на фестиваль в Польшу. Мы от польского общества написали в газету опровержение. Поднялся скандал. Журналистку, подготовившую эту публикацию, уволили с работы.
- Позвольте, - подала голос адвокат подсудимой, - а откуда у Светланы Петровны оказались дипломы и благодарственные письма от организаторов фестиваля?
Свидетельница передёрнула плечами и, бросив на подсудимую победный взгляд, сказала:
- Цена этим бумажкам – время, проведённое этой особой в постели председателя жюри.
По залу суда прокатился гул человеческих голосов. Светлана Петровна никак не отреагировала на происходящее. Её мысли были в далёком прошлом, где она ублажала лысоватого поляка, который дал ей слово: подготовить для её коллектива – «Тонцы-звонцы» дипломы и благодарственные письма, о якобы бешеном успехе на польской земле. Услуга за услугу. Торг состоялся: она прыгнула к нему под одеяло, а он выдал ей то, что она желала. «Не с пустыми же руками ехать обратно, а тем более, когда по пятам за их делегацией пополз чёрный шлейф пересудов?» - подумала Светлана Петровна. Когда бумаги у неё оказались на руках, для неё все эти разговоры о нравственности и морали, были просто пустым звуком, потому что поверят ей и буковкам на картонках, а не болтовне тех, кто пытался её урезонить, грозя поставить на карьере крест по приезде домой. Уже подъезжая к родному городу, Светлана Петровна поняла, что как бы она не пыжилась, без Васильчикова ей не поднять коллектив до уровня заграничных поездок. Ну, и увела она коллектив от него и даже присвоила себе авторство на часть написанных им песен, но вместе с тем какая-то невезуха преследовала её по пятам с того времени, и ничего нельзя было с этим поделать. Прямо какое-то проклятие.
Светлана Петровна понимала, что Васильчиков, а не она, сумел за год из её дочери вылепить маленькую «звёздочку». Сначала поездка в Москву, потом вдруг пришло приглашение из Израиля. Вокруг коллектива замелькали люди из городской администрации. Они всегда появлялись там, где начинало пахнуть деньгами. Этот запах валил с ног самых выносливых, а не то, что чиновников, просиживавших свою жизнь за плотно закрытыми дверями кабинетов. Благодаря этому запаху, перед коллективом «Тонцы-звонцы» открылись двери многих кабинетов. Их часто стали приглашать на всякие презентации, где невинные детские лица, по заведённой кем-то традиции, читали стихи и пели хвалебные песни, а рядом со всем этим присутствовал запах денег. Перед этим запахом снимали шляпы и фуражечки, беретки и даже парики. Светлана Петровна сразу поняла, что это счастливый случай: её выход. Она сразу же подключилась к процессу, но теперь её мало занимали сальные взгляды чиновников, которых она в самом начале ублажала своим телом, пробиваясь, всё выше и выше. Они её веселили, и уже не они, а она решала: когда и с кем. Это трудно карабкаться вверх, когда тебя каждый норовит посадить себе на колени. Жить в таком ритме не каждому под силу. Светлана Петровна жила и не брезговала никем из того списка, кто охотно расставался с содержанием своего бумажника. Деньги потекли рекой, и она уже перестала считать, где деньги коллектива, а где её заработанные собственным телом. Это продолжалось до тех пор, пока Васильчиков не взбунтовался. И надо же было этому романтику поднять шум в момент подготовки коллектива для поездки в Израиль? Если честно, то он был прав: надо было делать дела, а не вертеть задом в городской мэрии. Судьба подкинула им шанс, и надо было благодарить её за него. Светлана Петровна это понимала, но, будучи женщиной, слегка примитивной, рассуждала так, мол, ещё всё успеется. Хотя иногда в её голове кружили различные проекты: один масштабней другого и всюду она – Светлана Петровна. Её фантазии были настолько «ослепительными», что когда Васильчиков спросил у неё: «А где спонсорские деньги?», она просто послала его к чёрту, так как была во власти своих грёз о будущем, а оно сулило ей, чуть ли не Голливудский размах. Да, и как она могла ему сказать, что купила на них себе двухкомнатную квартиру? Как? Это же скандал, а поездка в Израиль – вот она совсем близко. Ну, подумаешь деньги… Деньги – вода. Она бы их ещё нашла бы, так нет, этот деятель поднял голос на неё. На кого? Она эти суммы пробивала собственным телом, а раз так, то деньги принадлежат ей. Что она зря «прогибалась?» Сам-то сидел в кабинетике и пальчиками водил по клавишам рояля. Чистоплюй… Слово за слово и разбежались. Надо было разойтись по-тихому, да чёрт попутал, и решила напоследок «хлопнуть дверью». «Хлопнула», но неудачно – чуть сама себе руку не прищемила.
К тому времени у неё появились «соратники», эдакие любители черпать ложкой из чужой чашки, числившиеся на третьих ролях в свите мэра города – одним словом, бандиты. Эти так называемые благодетели и подсказали ей открыть благотворительный фонд «Творчество». Обтяпали дельце в полминуты, и потекли денежки уже не на счёт эстрадного объединения, а на счёт фонда. Пока всё было в тайне от Васильчикова – вроде бы и ничего, но в какой-то момент Светлана Петровна поняла, что с появлением «соратников» надо было ещё кормить и их. Её тело они и так имели, но и от денег не собирались отказываться, а тем более, как они говорили идея того стоит. Она решила действовать по старому плану и на свой страх и риск, пустила денежный поток опять в свой карман, минуя счёт фонда. Может быть, оно так и продолжалось бы и дальше, но Васильчиков случайно узнал про все её махинации и опять «полез на баррикады за справедливость». Увы, Светлана Петровна не такой человек, чтобы так просто расстаться с деньгами, а поэтому быстренько написала заявление об уходе и с присвоенными деньгами попыталась залечь на дно. Васильчиков, недолго думая, подключил прессу, и журналисты раскрутили такое дело, что «соратники» Светланы Петровны заволновались, узнав некоторые подробности о том, как и куда, утекал денежный поток. Чтобы внести ясность они сумели выманить её из собственной берлоги и учинили допрос. Та, нисколько не смущаясь, перевела стрелки на Васильчикова, мол, это всё он, а не она. «Соратники» устроили очную ставку и в присутствии Петра Геннадьевича задали ей тот же самый вопрос. На этот раз ответом было молчание. Убедившись в том, что молчание будет долгим, они не сговариваясь «принесли свои извинения» Васильчикову и, погрузив в машину виновницу их беспокойства, решили преподать ей урок. Она сразу поняла, что влипла. Светлана Петровна пыталась разговорами и мольбами оттянуть момент расплаты, мол, ну и взяла деньги, так я отдам. Ей не поверили, а тем более, новенькая квартира, купленная на эти деньги, была предусмотрительно оформлена ею на своих родителей, и не так просто было её теперь отобрать у провинившейся «компаньонки». Оставалось одно…
Пока её везли за город, в голове, наступая,  друг другу на пятки, толпились воспоминания. Она искала оправдание всему случившемуся и не находила. Да, она не только взяла деньги. Она присвоила и авторские права на песни Васильчикова. Она и коллектив увела из объединения. И всё, что она распускала про Петра Геннадьевича – это была её месть ему за то, что не она, а он вывел этих ребят на сцену. Это било по её самолюбию и она, ничего не разбирая перед собой, «валила дерево», в тени которого укрылась когда-то, убегая от себя. Светлана Петровна забилась в угол автомобильного салона и зверьком выглядывала на тех, кто имел над нею теперь власть. В их руках была вся она и это пугало  даже её, прошедшую, казалось бы, всё в этой жизни. Она злилась на себя, злилась на Васильчикова, который опять сунул нос не туда, куда следовало и вот: он чистенький и свеженький остался где-то далеко, а она здесь и нет уверенности, что всё закончится без потерь. Зачем он журналистов-то подключил? Эти накопали, и теперь, как пить дать, статейку тиснут в газетёнку. Ладно, если там будет какая-то чепуха, а если что-то серьёзное?
Она искоса поглядывала на мужчин. Все, как на подбор в чёрных рубашках, крепыши. На шеях золотые цепи с крестами. Вот так глянешь и сразу не разберёшь, что они из окружения мэра города. Не чиновники, а сказочные герои – перевёртыши. Приехали, поиграли мускулами перед Васильчиковым, а тот не испугался и спрашивает: «За кого приехали просить?» Те даже опешили, но взяли себя в руки и пальцы веером спрятали в карманы. Пока разобрались, кто какими играет, он им и выложил всю правду-матку про неё.
Светлана Петровна сжала от досады зубы. Как ей хотелось сейчас пнуть все эти бритые затылки и холёные щёки, а заодно дотянуться до этого Васильчикова и руками за горло, чтоб знал, как и что, и кому говорить. Её мечты прервал голос одного из уже бывших «соратников»:
- Приехали…
Она выглянула в окно машины. Кусок неба, а дальше деревья и кустарник. Светлана Петровна поняла, что тут всё и случится. И это случилось: её насиловали так «искусно», что она чуть было, не сошла с ума. Столько боли она никогда ещё не испытывала. Она плакала и отбивалась, а они делали своё дело, и только одна предательская мысль то и дело всплывала в её сознании и барабанила и барабанила: «За всё надо платить». Когда все насытились и встали над ней, она открыла глаза и увидела лица тех, кто надругался над её телом.
- Ну, лахудра, оклемалась? Считай, что увертюра прошла успешно, а теперь будет первый акт…
Светлана Петровна тут же инстинктивно зажмурилась, втянув голову в плечи. Она подумала, что сейчас будут бить.
- Ты смотри, как сжалась.
- Целку из себя корчит, мымра…
- Ты глазоньки открой… С тобой же по-людски, а ты рожу воротишь. Другая за такое обхождение спасибо сказала бы, а ты молчишь…
- Может она ещё хочет?
- Неужели ещё её будешь? – самый старший бросил взгляд на загорелого крепыша.
- Мять бабу – не работать киркой в каменоломне.
- Иди ты?
- Отвечаю…
- Ну, тогда давай, а мы посмотрим, да заодно перекурим.
Светлана Петровна почувствовала, как чьи-то крепкие руки её перевернули на живот, и чужое разгорячённое тело навалилось на неё сзади. Она всхлипнула и напряглась. Тот, кто был сверху, стал её неистово хватать руками и она, уткнувшись лицом в траву, глухо завыла.

Пока она зализывала раны, да отряхивала пёрышки, в одной из городских газет появилась публикация, где она предстала «во всей красе». Злоба и злоба мстительная стала расти внутри её. Она раскупорила свою кубышку и, достав оттуда деньги, «добытые в трудах праведных», решилась дать бой, а заодно и отстоять свои «честь и достоинство» в глазах общественности. По совету близкой знакомой направилась в адвокатскую контору и упросила щупленького юриста за приличные деньги начать процесс против газеты...

Светлану Петровну сильно тряхнуло и она, открыв глаза, увидела перед собой всё тот же зал заседания. За большим столом сидела женщина-судья. Её лицо было строгим и ничем не напоминало лицо той, которой адвокат тогда сунул взятку.
«Этой тоже предлагали – не взяла. Сука… Все хотят попасть в рай. Все хотят, а не попадают. И эта не попадёт, потому что нет его – этого рая. Есть только ад и эта жизнь проклятая и эта земля, забытая Богом…»
Женщина судья обратилась тем временем к защите подсудимой:
- Вопросы к свидетелю ещё будут?
- Нет, ваша светлость, - адвокат Светланы Петровны села на место.
- У меня есть, - вдруг подала голос ожившая подсудимая и, не обращая внимания на судью, спросила: - А что ж ты так долго молчала обо всём этом? Хорошенькой теперь хочешь быть? Сейчас стоишь и поливаешь меня грязью, а раньше почему-то коньячком угощала…
- В чём состоит суть вашего вопроса? – судья настороженно посмотрела на Светлану Петровну. – Что вы хотите услышать от свидетельницы, конкретно?
- Я? От неё? Ничего такого, что могло бы пролить свет на всё то, что здесь происходит. Вон их сколько набежало. Сидят, высунув языки, и ждут своей очереди, чтобы бросить в меня свой камень. Это они сейчас такие, а если бы затея моя удалась, то никто из них про меня ни одного плохого слова вам не сказал бы сейчас. Как хотелось мне на всех их посмотреть при другом раскладе. Что уставились?
Судья не стала дальше слушать подсудимую. Она встала со своего места и, объявив об окончании первого дня слушанья, в сопровождении присяжных удалилась. Два милиционера вывели Светлану Петровну из клетки и увели в боковую дверь. Люди стали расходиться. Васильчиков ещё чуток посидел, думая над последними словами Светланы Петровны и только, когда в зале стало заметно свободнее, поднялся и направился к выходу.
Солнце ещё висело над деревьями, обещая на завтра не только жару, а гораздо хуже – пекло. Пётр Геннадьевич взглянул на часы. Дома ждали, но ехать общественным транспортом, нюхая запах человеческих тел, не хотелось. Он прикинул про себя примерный маршрут отсюда до своего дома и решил идти пешком.
- Пётр Геннадьевич! – его кто-то окликнул сзади.
Он обернулся. Молодая женщина в лёгком брючном костюме пыталась его нагнать.
- Вы пешком?
- Пешком, - ответил он, всматриваясь в черты её лица.
- Вы, наверное, меня не помните. У вас моя дочка занималась… Яна.
- Яну помню, а вот вас нет.
- Как? – женщина вскинула удивлённо брови.
- Шучу, шучу, - Васильчиков улыбнулся. – Помню и вас, и Яну. Кстати, как она сейчас?
- Что вы имеете в виду? – женщина насторожилась.
- Как учится? Чем занимается? Сейчас она в классе девятом … Так?
- Да, в девятом…
- Столько лет прошло, - Пётр Геннадьевич вздохнул и замолчал.
Они некоторое время шли молча. Женщина первая стала говорить:
- А вы тогда оказались правы…
- Я знаю. И сейчас на том стою и буду стоять, что таких, как она, - он кивнул головой в сторону здания суда, - к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя.
- Но подпустили же?
- Да, осечка вышла, - он сразу помрачнел. – Где-то в этом и моя вина есть… Пожалел и вот такой финал. Кстати, от вас тоже тогда многое зависело, а вы взяли и промолчали, и пошли за ней, как на верёвочке. И что? Чего вы добились? Славы, успеха, денег? Нет. Ничего этого у вас нет, и не было бы никогда. Вы даже сегодня не готовы сами себе признаться в том, что способствовали тому, что Светлана Петровна стала тем, чем стала – опасной для общества. Она не боится наказания, а поэтому говорит прямо вам в глаза об этом, потому что хочет уйти от ответственности, обдав всех грязью. Вы соучастники всех её дел, потому что при вашем согласии, она растила из ваших же детей «монстров».
- Ну, вы прямо такое скажете…
- А какое? Что, у них развито чувство сострадания к ближнему? Или они способны протянуть руку утопающему? Ведь тогда в Польше – это были ваши дети. Уже тогда они продемонстрировали себя во всей красе и вам, и совсем посторонним людям. Сколько им тогда было? Десять, двенадцать? Вы ведь не забили тревогу, а предпочли замолчать всё это, думая, что пронесёт…  Она это восприняла, как одобрение и пошла дальше, «сея вечное и доброе» в ваших детях. Вы же все вместе создали ей условия для процветания всего того, за что её судят сегодня. Её, как и вас интересовали в первую очередь деньги. Я что-то не припомню, чтобы за последние десять лет воспитанники Светланы Петровны отмечались на конкурсах дипломами и грамотами. Или я ошибаюсь?
Женщина ничего не ответила.
- Не было ничего этого. Да, и не надо было ничего ей такого. Ваших детей она использовала в виде сухого хвороста, для того чтобы поддерживать горение вокруг своего имени. Это позволяло ей иметь доступ к чужим деньгам. Неужели за все эти годы вы ни разу не задавались вопросом: «А почему всё так?» Вы даже не хотели ничего знать. Так же легче жить: ничего не замечая. Если что, то и оправдаться можно, мол, само всё как-то вышло, а мы тут ни при чём. Эх, люди, люди…
- Мне нечего вам возразить, - женщина вздохнула. – Вот такие мы получились. Мне, да и всем остальным до сих пор непонятно, как ей удалось так долго морочить нам головы. Ведь и тогда, когда она решилась увести от вас наших детей, Светлана Петровна в открытую сказала, что ваши методы устарели, и что пришли другие времена, где на вооружении должны быть другие технологии. Мы ей поверили…
- Интересно, откуда ей было знать про всё такое, если она никогда не была ни музыкантом, ни педагогом, но имея при этом корочки об образовании? Как она смогла перечеркнуть всё то, что было изобретено человечеством задолго до её появления на этом свете? Вот теперь все её технологии и вылезли ей боком. Ради достижения поставленной цели, она была готова идти по головам и шла, и вы эти самые головы подставляли, множа тем самым ряды доверчивых и обманутых ею. Ещё перед поездкой в Израиль, когда нужны были деньги для пошива сценических костюмов, Светлана Петровна пыталась без моего ведома, выставить несовершеннолетних детей в ночном клубе и заработать, якобы, таким образом, необходимые средства. Когда я об этом узнал и запретил устраивать что-либо подобное, она, вместо того чтобы задуматься, стала искать любую возможность подставить мне подножку. Увы, слишком поздно я наступил ей на хвост. Когда состоялся у меня с ней серъёзный разговор, она, не таясь, сказала, что сама в состоянии дальше вести за собой тех, кто последует за ней из объединения. Я указал на дверь. Продолжать с ней работать, означало для меня тоже, что проголосовать двумя руками за её методы или как вы говорите технологии… К сожалению, она к этому готовилась давно, а поэтому кое-какую работу среди вас она вела до этого и вы, как ни прискорбно, поверили ей. Выбор был сделан. Теперь вы пожинаете плоды этого шага, а она ждёт приговора суда.
- Много ей дадут?
- Если удастся доказать все эпизоды её преступной деятельности, то прилично. Опять же вы, кто за ней тогда последовал, чего-то не договариваете. Вы что боитесь её или что-то вас останавливает, и поэтому многое из  не сказанного вами осталось покрытым тайной…?
- Могу сказать только за себя: я не верю, что наказание ей вообще будет определенно.
- И что, вы не будете поэтому против неё свидетельствовать?
- Буду.
Васильчиков замолчал. Нахлынули воспоминания из прошлого. Что-то большое и яркое выглянуло оттуда, и он увидел перед собой лицо дочери Светланы Петровны. В тот год только всё начиналось, и Катя сделала первый шаг по лесенке, ведущей вверх.

Наступил новый учебный год. Лето отыграло всё, что было прописано в её партитурах, и осень, выхватив дирижёрскую палочку из тёплых, зелёных рук, взмахнула над всем этим миром, позолотив кроны деревьев, раскрасив листву и траву в краски нового времени года. Сразу всё задышало по-новому и птицы, подброшенные в небо, закружили в стаях, готовясь к длительному перелёту в солнечные края. Громко перекликаясь, они кружили и кружили, как бы высматривая сверху тех, кто отстал. А потом пошли дожди. Холодные и продолжительные, они накрыли город плотной пеленой и поэтому день и ночь стали почти неразличимы, и только по количеству машин на дорогах можно было ещё определить, что следует за чем.
Васильчиков работал с упоением. Он любил осень. В любом обличье он принимал её всегда такой, какой она приходила после солнечного лета. Васильчиков считал, что именно это время года очищает человечество от всего плохого, перед тем как явиться на землю Новому году. Зима, царственно наваливалась белыми снегами и трубы, воспевающие её величие, пели на разные голоса, даря надежду во всё хорошее.
С приходом первых заморозков и снегов, из столицы прилетела весть о том, что Пётр Васильчиков, как композитор приглашался в Москву для участия в телевизионном проекте под названием «Золотой ключик». Он, не долго думая, решил взять с собой дебютантку, девчушку с распахнутыми глазами, которой только-только исполнилось, пять лет. Выбор был не случайным. Васильчиков вообще отметал в сторону все случайности в своей жизни, а тем более, если это касалось творчества. Взаимосвязь во всём была предопределяющим условием в достижении поставленной цели. Так и на этот раз: поработав с дочерью Светланы Петровны, он сразу же почувствовал неплохой потенциал у ребёнка и предложил  свозить её в столицу. Светлана Петровна приняла в подготовке поездки в Москву самое деятельное участие, взяв на себя и, причём добровольно, работу со спонсорами.
Надо заметить, что времена были ещё такие, когда коммерческие структуры довольно охотно раздавали деньги налево и направо на всё подобное, включая и поездки детских коллективов на всякие фестивали за пределы, как города, так и области. Васильчиков занятый творческим процессом не задумываясь, доверил Светлане Петровне вести переговоры с теми, кто пожелал профинансировать их поездку в столицу.
В конце декабря они прилетели в Москву. Зима уже вовсю похозяйничала на дорогах ведущих от аэропорта до города. То и дело по обочинам попадались авто, не справившиеся со скоростью и вылетевшие за пределы белых магистралей. Васильчиков с интересом наблюдал за той жизнью, о которой знал до этого лишь из программ новостей. Ему, как собственно и Светлане Петровне с дочерью – всё было в диковинку. Можно сказать, что провинция жадно впитывала в себя всё то, что имело прямое отношение к столичной жизни. Им всё было интересно: и дома, и люди, и эти заснеженные улицы, и всё-всё, что так было непохоже на их город, там, в Уральской степи. 
Москва их встретила как бы между прочим, а поэтому всё то, что каким-то образом отложилось в их сознании с самого детства, и было связанно с названием этого города, очень быстро рассеялось. «Сердце России», как величали Москву, колотилось с бешеной силой. То там, то здесь на дорогах образовывались пробки, сильно пахло бензином и нескончаемый поток машин, чем-то напоминавший траурный кортеж, медленно двигался, рыча моторами, выпуская из себя ядовитые клубы отработанного горючего. Грязный снег чавкал под ногами подобно болотной жиже, обдавая ноги прохожих брызгами. Куда не бросишь взгляд – всюду ютились ларьки с дешёвой жвачкой и водкой, которая лилась круглосуточно рекой, на разлив. Все подземные переходы были нашпигованы торговыми точками, где «свободные» предприниматели заколачивали деньгу, торгуя всякой мелочёвкой. Тут же калеки и беспризорники клянчили копеечку, выставляя на показ свои увечия, протягивая грязные ладони чуть ли не под самые ноги прохожих. Всё это жило  вперемешку с лоточниками, торговавшими пирожками и сосисками. Васильчиков сразу же вспомнил почему-то подвижника царя Петра I, Александра Меньшикова, который до своего вознесения, тем только и занимался, что кричал по базарам: «Пирожки с зайчатиной!»
Пришли другие времена, а вот пирожки остались и уже кто-то другой расхваливает на все лады свой товар. Всё так же кто-то, сидя в тёмном углу, тоненько выводит: «Подайте люди добрые…», а люди «добрые» спешат мимо, потому что знают, стоит им остановиться и через день – два, будут точно так стоять и канючить: «Подайте на пропитание…»
Насмотревшись на всё это и глотнув столичного воздуха, Васильчиков предложил Светлане Петровне с Катюшкой, добраться до гостиницы на частнике. Старый «москвичонок», гремя внутренностями, как выяснилось уже позже, в течение часа катал их вокруг этой самой гостиницы, чтобы заработать себе на жизнь побольше. Гостиница под названием «Урал» встретила их обилием лиц восточной национальности. Они фланировали по этажам в одном исподнем, шаркая по вытертым коврам дешёвыми шлёпанцами. Коридорные, якобы следившие за порядком, почему-то все были, как на подбор с опухшими лицами и красными глазами. Васильчиков ещё подумал, что это последствия от чаевых и решил их ими не баловать, чем внёс в установившиеся традиции «новую волну», которая породила «бурю». Те наотрез отказались им дать кипятка. Светлана Петровна не стала с ними «нянчиться» и, набрав номер главного администратора гостиницы, попросила его подняться на этаж, чтобы тот лично объяснил своим подчинённым их обязанности. Это возымело действие: и напиток, и чистые полотенца были выданы и даже полупьяная женщина в выцветшем халате, надетом на изнанку, пришла смахнуть пыль с тумбочки, на которой предыдущие постояльцы оставили пачку презервативов.
Васильчиков спал всю ночь, как на иголках. По коридорам шлялись оборотистые южане, разговаривавшие так громко, что получалось – они у себя дома, а все остальные, включая и коренных москвичей – приезжие. Несколько раз кто-то начинал стучать в дверь номера, и пьяно ругаясь, требовал ему открыть. От всего этого на утро у Васильчикова болела голова. Не лучше выглядела и Светлана Петровна. Она костерила всех работников гостиницы. Когда, казалось бы, что выхода из всего этого нет, объявился, и это было удивительно, старый знакомый Светланы Петровны, который и порекомендовал им другую гостиницу, где всей этой братве с южным акцентом вход категорически воспрещён. Гостиница под названием «Золотой колос», располагалась рядом с фешенебельной гостиницей «Космос» и в ней в основном останавливались приезжие с Уральских степей.
- Вот это я понимаю, - произнёс Васильчиков, когда дежурная по этажу показала им их номера. – А то и на Москву совсем было не похоже. Приехали, а кругом такое, хоть обратно езжай: грязь, тараканы и эти, надменные южане с претензией на то, что некогда их предки владели этими землями. Тоже мне претенденты на мировое господство. Видно с памятью их что-то стало, раз забыли битву на Куликовском поле. Неплохо бы и напомнить… Фильм показать, что ли?

На следующий день они выспавшиеся шагали по московским улицам, кутаясь от морозов, которые внезапно накрыли столицу своими градусами. На перекладных добрались до Дома культуры МЭИ, где собственно и проходили съёмки телевизионного конкурса «Золотой ключик». Встретили их радушно. Они сразу же погрузились в атмосферу деловых людей, где всё шло по раннее намеченному плану. Васильчиков впервые участвовал во всём подобном, а поэтому с интересом следил за тем, как всё протекало. Он познакомился с техниками и музыкантами и, уединившись с ними в студии, старался вникнуть в рабочий процесс телевизионщиков. Пока он был этим занят, разразился скандал. Светлана Петровна сцепилась в буквальном смысле с главным режиссёром программы. Когда та ворвалась в студию, где находился Васильчиков, она с порога заявила:
- Видала много дур, но такую впервые, - и, обратившись к Петру Геннадьевичу, спросила: - У вас там все такие?
- Вы что имеет в виду? – не понял тот обернувшись.
- Я спрашиваю: кто у вас такие экземпляры рожает? Там, откуда вы приехали никакие аномалии учённые ещё не открыли?
- Я не могу понять: о чём идёт речь? - Васильчиков извинительно улыбнулся и, чувствуя всё больше и больше, что ему эта растрепанная женщина сейчас расскажет такое, отчего его улыбка будет здесь совсем не уместна.
Не успел он сделать серьёзное лицо, как следом за главным режиссёром влетела не менее растрёпанная Светлана Петровна и заорала альтовым голосом:
- Всё - мы уезжаем! Я устрою им… Найдём управу и на столицу.
Васильчиков почувствовал, что вместе с нею в помещение проникло что-то бесформенное и совсем не гармоничное, чем-то напоминающее грязь московских улиц. Работники студии все, как один, уставились на Светлану Петровну. Та, почувствовав себя в центре внимания, понесла всякую чепуху, из которой было ясно только то, что она против. Против чего – понять было нельзя. Она метала на головы устроителей этой программы молнии и грозилась устроить всем им «разбор полётов» на самом высоком уровне.
- В чём дело? – Васильчиков повысил голос, стараясь остановить на себе её мечущийся взгляд. – Что? Что с вами?
Светлана Петровна вся ощетинилась, вобрав голову в плечи. Она как-то сразу сникла, стараясь погасить в себе волну негодования.
- Я вас спрашиваю: в чём дело?
- Пётр Геннадьевич, они… - начала, было, она опять пыхать во все стороны.
- Стоп! Кто вам дал право вмешиваться в то, в чём вы ничего не смыслите? Ну? Откуда в вас всё это? Стыдно…
Наступила тишина. Все находящиеся в аппаратной студии молча наблюдали за происходящим.
- У вас нет права, диктовать то, что вы хотите. У организаторов свой план действий. Они профессионалы и ваш субъективизм, как пятое колесо к телеге. Вы здесь всего лишь, как родительница и только. Запомните это хорошенько…
- Они… - попробовала что-то вставить Светлана Петровна.
- Так, или вы замолкаете сейчас же, или мы покидаем Москву и с позором возвращаемся домой. Выбирайте…
Впервые Васильчиков повысил на неё голос. Он столкнулся с элементарным непониманием, втиснутым в рамки собственного «Я» человека, который не в состоянии видеть вокруг себя других людей. Для Светланы Петровны на этом свете были обозначены только её дочь и она. Васильчиков не мог понять только одного: «Почему всё это из неё полезло именно сейчас и здесь в Москве?»
«Это надо лечить и чем быстрее, тем лучше будет для всех» - подумал Васильчиков.
Когда удалось ситуацию прояснить и всё встало на свои места, телевизионщики продолжили свою работу, но осадок остался. Пётр Геннадьевич продолжал искать ответы на многие вопросы, которые возникли в связи со случившимся инцидентом.
«Неужели она почувствовала себя уже матерью «звезды»? Чушь… Какая чушь. Скорее всего, она сравнила свою дочь с теми, кто так же, как она приехали бороться за первое место в конкурсе. Больная… Ещё ничего не знача, уже пыталась нацепить на себя одежды славы. Так, если и дальше всё будет в этом роде, то можно ставить на её дочери   крест».
После этого случая, Светлана Петровна старалась вести себя более осторожно, не выказывая ничем своё неудовольствие. Чувствовалось, что это ей давалось с трудом. Закончились съёмки фестивальных дней телевизионного проекта «Золотой ключик», и Васильчиков перекрестился. Домой вернулись с подарками, и как-то само собой всё забылось, и жизнь потекла дальше привычным своим руслом, но это только казалось. Впереди стали проступать пороги, которые предстояло ещё преодолеть.

Светлана Петровна сидела в камере. Её сознание не могло смириться с этими мрачными стенами, с этой откидной кроватью, с этим воздухом, пропитанным тревогой. Она смотрела в одну точку, не мигая, прокручивая мысленно всё то, что говорилось про неё на суде. Ничего лестного. Собственно об этом она и сама знала, и знала гораздо больше, потому что каждый человек знает о себе то, о чём окружающие могут и не догадываться вообще. Есть такие отсеки в душе каждого, куда и не так часто сам человек заглядывает. И не заглядывает только по одной причине – страшно. Там всегда есть то, за что стыдно, а порой находится даже такое, о чём лучше и не вспоминать, потому что – это не подлежит афишированию… Может быть, когда-нибудь, лёжа на смертном одре и решаемся приоткрыть завесу над собой, да и то вопрос спорный, и потом, вряд ли это интересно Господу Богу, который давно отвернулся от людей и их планеты, предоставив самим выкарабкиваться из той ямы, в которую они угодили, поправ законы мирового разума. Да, и не все люди способны даже на пороге собственной смерти отказаться от своих тайн. Они даже тогда продолжают недоговаривать, вступая с собой в сговор перед неизвестностью, а та их просто стирает с лица земли и всё: нет ни тайн, ничего нет. Унося в могилу что-то из «неопубликованного», люди тем самым продляют свои мучения, но уже не здесь, а где-то там, о чём мы имеем лишь смутные представления.
Светлана Петровна давно про себя всё решила и жила так, как считала нужным. Это был её выбор. Она не стеснялась никого, и все те, кто её окружал, не могли понять: как это ей удаётся? Многие считали, что она продала свою душу дьяволу. Немного мистики и ты уже в центре внимания. А почему бы и нет? Она ничем не брезговала. Если надо было, могла и в церковь войти, только потом почти всегда её ломало так, как будто кто-то неведомый хотел её наказать через колесование. Может быть, так потусторонний мир брал с неё по счетам за то, что она жила в своё удовольствие, не замечая, что за собой оставляет грязь? Она брала от жизни всё и даже больше. Взамен давала себя. Не равноценный торг и, тем не менее, ей как-то удавалось оставаться на плаву. Люди многое ей прощали, и в этом была причина того, что из любой ситуации она выходила, хоть и изрядно помятой, но ещё способной кусать и отбиваться, кусать и отбиваться. Ей прощали даже тогда, когда казалось наказание неминуемо. Это развращало её, и она чувствовала, что так можно продержаться очень долго, а поэтому у неё даже и в мыслях не было повернуть назад, и шла она, шла дальше, не оборачиваясь на то, что оставляла после себя. Могла ли она стать другой? Хотелось ли ей этого? Иногда, да, но, как правило, что-то всегда перевешивало в сторону того образа жизни, который она исповедовала. Светлана Петровна всё прекрасно понимала, но привычка жить так, как проще, так как нравится, так, как  получается, была выше всех её мыслей о том, что когда-то с неё за всё спросят. Кто? А какая разница?
Все те, кто её окружал, как она сама считала, были на голову ниже её. Как она это определяла и по какой шкале, было покрыто тайной и, тем не менее, первым человеком, кто стал во всём этом копаться, был Васильчиков. Ему удалось вычислить её, а вместе с нею и желания, которые толкали её к краю пропасти. Светлану Петровну тянуло туда как будто специально. Она не сопротивлялась. Ей был приятен страх. Он будил в ней те качества, которые позволяли чувствовать себя над всеми.
Ещё тогда в школе, когда она училась в десятом классе, у неё случился роман с практикантом. Тот без всяких кривляний задрал ей юбку и сделал её женщиной прямо в классе после уроков. Ей это понравилось. Она прилипла к нему, и казалось, что это навсегда, но скоро он вернулся в институт, а у неё появились воздыхатели из параллельных классов. Теперь она сама задирала свою юбку и, не стесняясь, ложилась под мальчиков, уча их тому, о чём те знали лишь понаслышке. Это время, проведённое в компаниях сверстников, было каким-то заторможенным. Её плоть требовала всё большего и большего, но что могли ей дать мальчики, смотревшие на неё через розовые очки и распускавшие потом по школе сплетни о том, что и как? Когда ей всё это надоело, она стала встречаться с ребятами из рабочего общежития. Те научили её пить и курить, и показали коллективный секс в действии. Она ничего не поняла, потому что сильно была пьяна, когда на следующий раз они проделали с нею то же самое, ей стало страшно. Увидев такое количество обнажённых мужчин, она закричала, но ей просто закрыли рот и изнасиловали с таким остервенением, что после этого она обходила общагу стороной. Спустя некоторое время она поняла, что оргии – это не для неё.
В восемнадцать лет выскочила замуж, проснувшись однажды поутру в постели с соседом, вернувшимся из армии. Пока тот спал, она рассмотрела повнимательнее его всего и решила, что он ей подходит и подходит в первую очередь, как самец. Через три месяца сыграли свадьбу. Самым ярким воспоминание от неё было то, как она, задрав белое платье в какой-то подсобке, отдалась свидетелю своего мужа. Вот так началась её семейная жизнь. Родив Катьку, она задумалась над тем, что жить с одним мужчиной ей совсем не хочется. Она требовала разнообразия, но печать в паспорте налагала на неё кое-какие обязательства. Недолго думая, она решила с себя эти самые обязательства сложить, и стала искать способы, чтобы отделаться от своего благоверного. Откуда-то появилась навязчивая идея: его отравить. Ради этого стала кое-что почитывать, да так увлеклась всем этим, что и не заметила, как однажды всыпала ему в кашу первое своё снадобье. Чем дальше, тем чаще и больше. Когда поняла, что её познания в этой области не приносят никакого результата, кроме расстройства желудка у супруга, она всё же решилась развестись с ним через суд. Тот согласился без всяких уговоров. Светлана Петровна не ожидала от него такой сговорчивости и спросила:
- Ты, согласен на моё предложение?
- Согласен.
- А почему?
- Потому что человеку рога на голове ни к чему, - рассмеялся он и добавил. –  Мешают носить головные уборы.
Они расстались, а через четыре года он умер. Что показало вскрытие, для Светланы Петровны осталось тайной. Несмотря на это, она про себя отметила, что все её снадобья были замедленного действия.
Жизнь покатилась дальше, и надо было непросто занимать в ней какое-то отведённое место, а карабкаться по уступам вверх. Светлана Петровна поступает в институт. Ей хотелось сразу и, как говорится – в дамки, но платёжеспособность у неё была низкая, а диплом «красненький» стоил приличных денег.  Всё, что у неё было в наличии это молодое тело, получившее «закалку»  в различных мужских компаниях. Она, не раздумывая, стала им приторговывать, зарабатывая себе зачёты и примерные оценки «за знания». Светлана Петровна была очень расчётлива и хитра. Ей удавалось без лишних трудов уговорить любого преподавателя, если он был мужского пола. Те, как загипнотизированные легко шли на её услуги, после чего не стыдясь за себя, расписывались в её зачётке. В результате всей этой учебной эпопеи: диплом красного цвета на руках и целый букет всяких «женских» заболеваний.
Когда всё это оказалось в прошлом, огляделась по сторонам и поняла, что пора устраивать собственную жизнь. Такие понятия, как карьера, положение в обществе, авторитет – не давали ей покоя, и она стала ломиться туда, где и без неё было не продохнуть. Светлана Петровна сразу поняла, что шансов  у неё нет, а поэтому, озлобившись на весь белый свет, решила всего этого добиваться через деньги. Сразу же возник вопрос: «Где их взять?» Пока она не знала ответа на него, а поэтому стала присматриваться к тому, как жили другие, и поняла, что изворотливость, авантюризм и даже криминал – взят людьми на вооружение и что самое интересное многие из них уже кое в чём преуспели. Конечно, были и плачевные результаты, но для этого есть голова и она не просто так дана человеку, а раз так, то почему бы не рискнуть? Светлана Петровна решила рискнуть. Она задумала делать деньги, не работая. Это нонсенс, потому что деньги только там, где есть эта самая работа. Вопрос только в том: «Что это за работа?», так как есть разная работа и за неё соответственно и платят по-разному. Всё бы ничего, но нам всегда хочется работать поменьше, а получать побольше или вообще не работать, но при этом зарплату каждый месяц складывать в карман и даже не задумываться о том, что это плохо. Ну, стоит ли об этом говорить, если рядом столько примеров, когда деньги и деньги большие крутятся возле тех, кто и работать-то не умеет по существу, но, тем не менее, именно у них этих денег столько, что нет-нет и задумаешься над тем, а зачем работать, если можно, как они? Можно-то можно, но где гарантия что получится, как у них? Да и риска там предостаточно, а он всегда имеет про запас что-то из области запредельного, а тогда, если это вступает в действие уже поздно ретироваться, и исход порой не предсказуем, и можно просто схлопотать пулю в лоб. В России обучились этому ремеслу так быстро, как не смогли это сделать даже в Америке, хотя она и имеет во всём этом опыта побольше, чем мы.
Эх, Россия! В стране во всю резвилась «перестройка». Сколько не говорили обществу, что надо в первую очередь перестраивать собственное сознание всех и каждого в отдельности, всё равно начали с того, что замахнулись на заводы и фабрики, мол, нам не такие нужны. А какие? А кто ж знает? Пока одни митинговали, другие проявили сноровку и смекалку и стали хватать то, что плохо лежало. Так устроен человек: он всегда претендует на обладание тем, что ему не принадлежит. Интересно то, что, если вдуматься, то без всего этого он прекрасно может обойтись, так нет – руку протянет и возьмёт, а когда всё это свершится, ни за что не отдаст и будет стоять ещё на том, что его это, и что по наследству перешло от бабушек и дедушек, и придумает кучу оправданий себе, чтобы больше никто не требовал вернуть то, что когда-то принадлежало всем.
Светлана Петровна как раз и была таким человеком. Авантюризм, помноженный на безнаказанность, вёл её по жизни, и она всё тащила под себя. Каждый её шаг, каждое слово было пропитано расчётом и ложью. Ей удавалось легко входить в доверие к людям. Её коммуникабельность подкупала. Люди верили ей и её словам, в результате чего, как правило, были втянуты во всякие афёры, где, как и полагается, они выступали в её руках ни чем иным, как уникальным инструментом для достижения той или иной цели. Она была «мастером», а все те, кто её окружал, создавали вокруг благоприятную среду, где, имея заурядные способности, она и вершила свои дела и делишки.
Вот и тогда, когда она уговорила родителей, чьи дети занимались в шоу-группе «Тонцы-звонцы» покинуть Васильчикова, те, не задавая никаких вопросов, пошли за ней. О-о, она знала, чем их привлечь. Кто из родителей не хотел бы своего ребёнка увидеть когда-нибудь на столичной сцене? Светлана Петровна им это пообещала. «Звёздная» болезнь одинаково опасна для любого возраста, а поэтому, поймав всех их на этот крючок, Светлана Петровна не скупилась на ложь. Она лгала даже тем родителем, чьи дети не имели элементарного музыкально слуха. Те не просто следовали за ней, они отдавали ей всё, что она требовала: своё свободное время, деньги и если надо было вставали с ней в один ряд, чтобы защитить её «технологии» в подготовке будущих «звёзд» от закона. Когда разразился скандал и Светлана Петровна подала в суд на газету, которая, положа руку на сердце, вскрыла только часть того, что скрывалось под личиной преуспевающего руководителя детского коллектива. Начался процесс. Родители, чьи дети оказались втянутыми в сферу её интересов, встали на защиту своего педагога, как один и, не стесняясь, лили грязь на Васильчикова, обеляя тем самым ту, которая уже шла по натянутой проволоке над пропастью, где её подстерегала расплата. Она требовала, так им тогда казалось, от них такую малость: прийти в суд и солгать. Те, кто этого не умел делать, лгали по бумажкам. Тогда всё получилось неубедительно, а поэтому, если бы не взятка судье и взятка приличная, то конфискации имущества Светлане Петровне трудно было бы избежать. Помог адвокат. Помог он ей с удовольствием, так как уже имел опыт в подобных судебных тяжбах. Умел правильно подсказать, как себя вести и сколько дать и кому, и что характерно, себя никогда не обделял в этом списке берущих «за праведные труды».
Светлана Петровна повела зябко плечами, вспоминая, как седеющий юрист забавлялся ею, покрывая её расходы за свои услуги. Он был ещё тот кобель. Когда же дело выгорело, и судья приняла из её рук конверт с деньгами, Светлана Петровна хотела придушить этого развращённого старика.  Она была готова это сделать ещё тогда в машине на краю посадки. Тот видно что-то заподозрил, а поэтому проделал с ней всё это с такой осторожностью и предусмотрительностью, что она лишь проглотила горький ком от досады. Чтобы та не артачилась, наставил на неё, чёрный вороненый пистолет. Ещё никогда она не испытывала оргазм под дулом оружия. Ей даже понравилось, потому что это было совсем не то, что она уже знала до этого.
Светлана Петровна встала и прошлась по камере. Под ногами она ощущала твёрдый бетонный пол. Спать не хотелось. Голова была напичкана мыслями и воспоминаниями настолько плотно, что сон  просто не умещался, а кружил рядом, иногда стукаясь о зарешечённое окно.

Телефонный звонок расшевелил квартирную тишину. Васильчиков поднял трубку.
- Здравствуйте Пётр Геннадьевич. Вы меня не узнали? Я Леутина…
Васильчиков сразу же припомнил хореографа, которая в тот год помогла увести из объединения шоу-группу «Тонцы-звонцы». Он молчал.
- Пётр Геннадьевич, я разыскала ваш телефон…
- Чем обязан? – его голос дал ей понять, что он   ничего не забыл.
- Понимаете… Мне принесли повестку на завтра в суд.
- И что?
- Так я хотела у вас спросить: как и что говорить?
- Милочка, вы взрослая женщина. В ваши-то годы и не знать, что ложь сказанная дважды…
- Я знаю, что в прошлый раз лжесвидетельствовала против вас, но теперь, когда всё так повернулось, - Леутина перебила Васильчикова. – Мне нужен ваш совет.
- Это не по адресу. У вас и без меня найдутся советчики. Вот к ним и обращайтесь.
- К кому?
- К своей совести… Я надеюсь, что все эти годы она не давала вам покоя
Леутина тут же вспомнила, как Светлана Петровна попросила её выступить на том первом суде против Васильчикова. Ей надо было рассказать о том, как Пётр Геннадьевич, якобы совращал старшеклассниц, устраивая под всяким предлогом с ними посиделки. Всё это придумала Светлана Петровна для того, чтобы отвести от своей особы кое-какие обвинения. Тогда она не стала вдаваться во всякие подробности, а поэтому легко согласилась. Родители девочек, чьи фамилии она назвала судье, уже на следующий день пришли в суд и дали свою оценку происходящему, встав на сторону Васильчикова. Положение Светланы Петровны пошатнулось. Пришлось ещё готовить один конвертик с деньгами, чтобы утрясти очередной разраставшийся скандал по поводу всего того, что они пытались прицепить Петру Геннадьевичу. Сделав это «чёрное» дело и потерпев фиаско, Леутина отказалась работать со Светланой Петровной в одной команде и ушла… А вот теперь клочок бумаги в виде повестки в суд на её имя, всколыхнул прошлое. Разговора с Васильчиковым явно не получилось. Он положил трубку, и короткие гудки возвестили ей о том, что в ту сторону разрушены все мосты. Хотелось плакать…

Она была слабым хореографом. Это стало ясно тогда, когда шоу-группу «Тонцы-звонцы» пригласили в Израиль с выступлениями. То, что съедалось зрителями здесь на сценических площадках провинциального города, там за границей трудно было продать. Ей об этом сразу намекнули устроители поездки. Она пыталась, что-то изменить в подтанцовках, но получалось всё не то. Васильчиков, будучи художественным и музыкальным руководителем в одном лице, был недоволен её работой. Он в открытую ей об этом говорил и считал, что всему надо учиться даже тогда, когда в кармане лежат уже корочки об образовании. Поверхностные знания – это опасные знания. В любой профессии такие знания – это мина замедленного действия. Вот эта мина и сработала. Организаторы концертов поставили условие: или меняете хореографа, или давайте другой результат. Их устраивал репертуар и уровень исполнителей песен, но то, что двигалось на их заднем плане, требовало руки мастера, а не ремесленника. Леутина прекрасно это тоже понимала, но ничего не могла придумать – мозг отдыхал. Ей было стыдно. Да, и какой она была хореограф? Когда-то в студенческие годы занималась бальными танцами, а тут встретила Светлану Петровну, та и предложила работу по совмещению с маленькими детьми. Кто ж ожидал, что их отберёт московская фирма для поездки за рубеж? И как теперь быть? Как сделать требуемый результат?
Она очень хотела поехать, но так получалось, что шансов у неё с каждым днём всё оставалось меньше и меньше. Васильчиков видел её беспомощность и уже стал подыскивать другого хореографа. Узнав про это, она ощетинилась. Будучи по существу «серенькой мышкой» ей вдруг захотелось взлететь повыше. Поводом для этого послужила шумиха, поднятая Васильчиковым вокруг спонсорских денег, якобы присвоенных Светланой Петровной себе. Не раздумывая, Леутина встаёт на сторону той, а тем более после того, как она заявила ей, что в любом случае поездка состоится, и она будет продолжать учить детей танцам. «Это мой шанс» – так расценила Леутина и поддалась на уговоры Светланы Петровны выступить в суде с ложью. Та всё рассчитала: и способности её, и то какие отношения сложились у неё с Васильчиковым по работе. Этого было достаточно, чтобы подбросить её в виде хвороста в костёр, под названием судебное разбирательство. Когда затея не удалась и ложь была опровергнута, Леутиной стало стыдно. Уже позже, когда Светлана Петровна устроила что-то на вроде посиделок в кругу тех, кто выступал на суде в её защиту, она, не таясь, им сказала о том, что теперь они повязаны одной верёвочкой и открыла им то, куда действительно ушли спонсорские деньги. Даже тогда никто из присутствующих её не осудил. Леутина понимала, что так не должно быть, но, как и все, молча проглотила всё это, надеясь, что поездка в Израиль всё-таки состоится.
Организаторы решили не связываться со Светланой Петровной, узнав, что она увела из объединения детей. Ей дали понять, что никакие переговоры вестись не будут. Она рвала и метала. Всё сыпалось из рук, но дело уже было сделано и «белый пароход» уплывал без неё к линии горизонта. Несмотря на то, что суд газета проиграла, Васильчикову удалось всё-таки перекрыть денежный поток в карманы авантюристки и на будущем шоу-группы «Тонцы-звонцы» был поставлен жирный крест.
Светлана Петровна ещё что-то пыталась предпринимать и даже каким-то образом протащила уже своих воспитанников в поездку в Польшу, но последующие события показали, что лучше бы она этого не делала.  Леутина, вернувшись из поездки, «собрала вещи» и ушла от Светланы Петровны. С этого момента родители детей стали задавать всё чаще вопросы о том, о чём, как считала новая руководительница шоу-группы «Тонцы-звонцы» – знать не обязательно, мол, ваша задача: побольше сдавать денег в «родительский» фонд, а всё остальное вас не касается. Некоторым такая её позиция пришлась не по нраву. Они молча забрали своих детей из коллектива и ушли. Запоздалое решение, но как говорится: лучше поздно, чем никогда.
Светлана Петровна не отчаялась и набрала новеньких. Таких, желающих вскарабкаться на «звёздный Олимп», было предостаточно. Она уже брала всех. Ей было не важно: есть у ребёнка данные или нет, главное, чтобы у родителей этих детей водились деньги. Как и чему можно было научить таких детей, было непонятно, но это было непонятно всем, кроме самой Светланы Петровны. Она, прежде чем на это решиться, всё взвесила и только потом дала волю своим идеям. Никто и не задумывался, что это за идеи, а они кружили в её голове и кружили . Ещё по приезде из Польши она как-то в разговоре обронила такую фразу, мол, пора начинать зарабатывать деньги и деньги большие. Эти большие деньги, как она выразилась можно заработать, организовав детскую группу стриптиза. Всего-то делов: научить детей правильно раздеваться под музыку. Для этого не нужен ни слух, ни ритм. Кстати, эту идею ей подкинул председатель жюри, к которому она в Польше прыгнула в кровать. Он так и сказал, что пришли другие времена и мол, есть люди способные за это хорошо заплатить. Всё сказанное упало на больное воображение Светланы Петровны, и мысли стали перестраиваться в этом направлении. Она спала и видела себя первой руководительницей детского коллектива, показывающего стриптиз. Понимала, что так просто ей этим заниматься никто не разрешит, а тем более в России, поэтому на свой страх и риск решилась всё это проделать под вывеской детской шоу-группы «Тонцы-звонцы».
Запад, ратовавший за окультуривание славян своими методами, если бы прознал про это, наверняка бы, оказал бы Светлане Петровне финансовую поддержку. Увы, между ними была такая пропасть, что, ну просто никак не могло случиться подобное, а поэтому она сама решила добиваться поставленной цели, рискуя и своим здоровьем, и своим «авторитетом». Прежде всего, Светлана Петровна провела с родителями своих воспитанников беседу и дала понять им, что дальше всё пойдёт по-другому. Кто против всего этого, она держать не будет, мол, скатертью дорожка. Она делала акцент на то, что в скором будущем их дети начнут зарабатывать деньги. Светлана Петровна чуть ли не на пальцах показала им, какие это гонорары. У тех загорелись глаза. Были и такие, кто засомневался в этой затее, но, будучи людьми уже с подпорченным менталитетом, решили всё же сыграть с жизнью «в рулетку», поставив на кон души собственных детей. Светлана Петровна, по существу получившая от них поддержку, развернула кипучую деятельность. У коллектива появились деньги на пошив сценических костюмов. Нанятый ею хореограф занялся муштрой, выбивая у детей чувство такта. По городу поползли слухи. Говорили всякое. Чтобы ничто не мешало «творчеству», Светлана   Петровна иногда устраивала выступления перед чиновниками мэрии. Тем коллектив нравился и что интересно, они ничего не видели в том отвратного, что дети одеты как-то не так. Сценические костюмы, явно были ориентированны на то, к чему стремилась Светлана Петровна, делая вид, что всё это чуть ли не «высокое искусство», мол, пора во всём подобном показывать Западу пример. Одно, два выступления и вот она уже свободно входит в кабинеты коридоров власти. Её узнают и дают денег на развитие коллектива. Чтобы поддерживать в родителях детей желание и дальше работать в этом направлении, она стала выплачивать участникам коллектива что-то на вроде стипендии. Деньги были небольшие, но как она заметила, что это только начало и в скором будущем на всех  их прольётся «золотой дождь». Ей верили и ждали обещанного.
Когда грянул первый гром, никто из её окружения не перекрестился. Все так уверовали в правильность того, что проделывала Светлана Петровна с их детьми, что не было даже сомнения в то, что здесь не всё чисто. Да, и она умела обходить острые края Закона. Даже в этой области, где по сути должны были обратить внимание на её фантазии в реалиях, закрывали на всё это глаза, а особенно когда её воспитанники выступили на юбилее самого прокурора города, то и вообще ей дали попросту говоря – зелёный свет. Светлану Петровну понесло в полном смысле этого слова, и она уже никого не замечала вокруг себя, почувствовав поддержку чиновников из коридоров власти. Может это или ещё что-то, но в один прекрасный день, она решила своих воспитанников продемонстрировать общественности города, так сказать, заявить о себе в полный голос и тем самым насытить своё самолюбие, выставив шоу-группу «Тонцы-звонцы» в одном из  фестивалей, проводимых на городском уровне. Председатель жюри был однозначен в своих оценках относительно того, что предстало на сцене, согласно жеребьёвки: сырой коллектив и полное несоответствие увиденного тому возрасту, в котором находились участники шоу-группы. Его поддержали и другие члены жюри, отметив в один голос вульгарность и не детское поведение маленьких артистов на сцене. Светлана Петровна «опустилась на землю с небес». Ей было неприятно всё это выслушивать и о себе, как руководителе, и о детях, родителям которых теперь предстояло объяснять: почему такие низкие оценки у коллектива за выступление. Спустя два дня после  «разбора полётов» председатель жюри оказался в больнице с сотрясением головы и со сломанными рёбрами. Светлана Петровна не скрывала своей радости и заявила своему окружению, что так будет с каждым и мол, она не допустит больше ничего подобного в адрес своих воспитанников, кто бы он ни был. Наступила полоса беспредела. Вокруг шоу-группы «Тонцы-звонцы» замелькали подозрительные типы.

Васильчиков поднялся рано. Всю ночь сон тревожно копался в его сознании и от этого организм нисколечко не отдохнул. Пётр Геннадьевич выбрался из-под одеяла и вышел на балкон. Город только-только пробуждался и то там, то здесь слышны были первые звуки нового дня. Где-то там, среди разросшейся зелени уже пробовали скорость троллейбусы, создавая характерный шум от своих агрегатов. Слух улавливал, как добросовестные дворники скребли мётлами тротуар и как поливочная машина объезжала территорию прибрежных дорог, выпуская из себя прохладную воду на избитый колёсами асфальт. Солнце ещё висело над линией горизонта там, на Востоке, освещая край неба, выступавший из-за крыш домов. Птицы начинали пробовать свои голоса, наполняя мир особенными призвуками.
Васильчиков потянулся, гоня от себя обрывки сна. Ему хотелось побыстрее от него отделаться. Всю ночь его преследовало скуластое лицо Светланы Петровны. Оно под любым предлогом возникало из ниоткуда и её голос назидательный, будто вбивая сваи, выговаривал ему всё то, что ни раз Пётру Геннадьевичу уже приходилось слышать от неё в реалиях. Опять кто-то из спонсоров её домогался. Ей нравилось обо всём таком вести разговоры. Судя по всему, Светлане Петровне это доставляло удовольствие, и при чём даже когда однажды он уличил её во лжи, она нисколько не смутилась и привела ему довод о том, что никто и никогда не признается в том, что хотел ею обладать.
Светлана Петровна не гнушалась ничем, чтобы поддерживать свой придуманный имидж. Ради этого она запросто могла сказать даже то, чего и в помине не было. Ложь – была её родной сестрой. Когда в прошлый раз на суде, где она пыталась отстоять свои «честь и достоинство», подав иск на газету и увидев в руках Васильчикова достаточно бумаг, подтверждающих её противозаконную деятельность, Светлана Петровна не стала ничего отрицать. Она даже ничего не придумывала в своё оправдание. А зачем, если и дураку понятно, что она и есть всё то, о чём рассказала газета на своих страницах своим читателям? Светлана Петровна приняла вызов, но так просто смириться с этим не могла, а поэтому решила, если тонуть, то прихватить с собой ещё кого-нибудь, так сказать для компании. Она, не стесняясь, поведала суду о том, как, будучи в Москве, он Пётр Геннадьевич, якобы пытался её склонить к сожительству. Ей было не важно: имело это место или это были только её личные фантазии, главное во всём этом присутствовало то, что она хотела его имя забрызгать грязью. Светлана Петровна несколько раз пыталась его выставить то бабником, то развращающим малолетних детей и у судьи, которая и так вся была на стороне «потерпевшей» сложилось мнение, что Васильчиков никто иной, как изголодавшийся кобель. Слава Богу, объявился бывший фиктивный муж Светланы Петровны и внёс некоторую корректировку в сказанное Светланой Петровной против Петра Геннадьевича, уличив попутно ту во лжи. Судя по тому, как отреагировала на его приход судья, стало ясно, что «потерпевшая» сумела найти «тропинку к её сердцу». Если б знать тогда, что она не просто «нашла тропинку», а сунула весьма плотный конверт с денежными знаками той в сумочку, можно было бы обойтись без всех этих унизительных расспросов. В подобных ситуациях любое отрицание того, в чём ты не участвовал, одинаково бросает на тебя тень, как и то, что было сказано в твой адрес с заведомой ложью.
Пётр Геннадьевич передёрнул плечами. Эти воспоминания, как и то, что было связанно со Светланой Петровной вообще, ему были неприятны.

Второй день слушанья дела Светланы Петровны начался чуть-чуть с опозданием. Среди пришедших пополз слух, что подсудимая себя плохо чувствует.
«Ага, значит палённым потянуло…» – подумал Васильчиков, разглядывая тех, чьих детей Светлана Петровна готовила к яркой, счастливой жизни. Выглядели они какими-то затравленными. Что-то было в них плебейское, мол, мы тут ни при чём. Всё она, а мы только жертвы…
«Нет, господа: мамы и папы – вот вы как раз и при чём. Это с вашего согласия, она творила с ними всё, что хотела: и учила раздеваться перед сальными лицами в ночных клубах, и заставляла улыбаться в ответ на похотливые взгляды тех, у кого брала деньги. Сейчас вы выглядите не так, как тогда, когда ваши дети приносили домой мятые сотенные купюры. Вам было на все подробности того, что там было в такой близи от детских душ, по большому счёту – наплевать. Вы такие же соучастники, как и та, которую сейчас судят. Это вы были для неё поддержкой и опорой во всех её начинаниях, где во главу угла она поставила деньги. Вы делали всё возможное, чтобы бизнес её процветал. Именно благодаря вам она чувствовала себя непотопляемой. Именно вы стояли на страже её маленькой империи, за стенами которой она, не стыдясь, убивала в ваших детях их будущее, развращая, обучая ремеслу падших людей. Теперь молите Бога, чтобы после всего этого они, ваши мальчики и девочки, сумели вернуться к нормальной жизни. Детская психика – это то, что поражается извне в первую очередь,  и только потом простуда и грипп, а сначала она получает незаметные уколы от жизни, от поступков людей, от собственных поступков, от вашего участия в их судьбе и от всего того, что всегда рядом со всеми нами, и готово в любой момент нанести незаметный удар по нам».
Васильчиков рассуждал про всё это. Он не делал никому поблажек, питая лишь одну надежду, чтобы у всех тех, кто прошёл через «технологии» Светланы Петровны – всё обошлось и больше никогда не возникало желаний ещё раз через это пройти.
В зале суда ощутилось оживление. Милиционеры ввели Светлану Петровну. Выглядела она не важно. Под глазами – мешки и чернота легла у висков. Волосы едва тронутые расчёской, говорили о том, что ей сегодня не до всей этой «красоты». Васильчиков, зная её не первый год, уловил во всём этом что-то скрытое, копошащееся где-то внутри её мозга. Судя по всему, это невидимое постороннему глазу не давало ей покоя ни ночью, ни сейчас. Она пыталась не выдать своего внутреннего волнения и вела себя отрешённо, не выказывая интереса к тому, что сейчас должно произойти в этом зале. Её перевоплощение в эдакую послушницу, затравленную «нехорошими» людьми могло сослужить ей службу, на что собственно она и надеялась, пытаясь выдать себя за болезненную особу. Она всё рассчитала верно: в зале были сочувствующие ей и были те, кто ещё не определился в своём отношении к тому, чем она занималась, рядясь в одежды педагога. Тем не менее, обвинение работало жёстко, без всяких скидок на самочувствие подсудимой и первый вызванный свидетель был тому доказательством.
Пожилая женщина встала за трибуну перед судьёй. Хорошо известная процедура  о том, что и как отвечать суду, и действие началось.
- Уважаемый свидетель, что вы можете сказать суду по данному делу?
Женщина бросила взгляд на Светлану Петровну. Та инстинктивно съёжилась. Видно , этот свидетель знал что-то такое, о чём сама Светлана Петровна предпочла бы промолчать.
- Эту особу я знаю давно. Работая администратором в ночном клубе, мне иногда приходится вести переговоры с некоторыми творческими коллективами города по поводу их выступления у нас. Вот и она однажды предстала передо мной и предложила свой коллектив…
Судья рукой остановила женщину и спросила:
- Есть ли какие-то ограничения по возрасту для тех, кто  у вас выступает?
- Да, есть. Только с восемнадцати лет. Есть ограничения и по характеру показа. Например, стриптиз, обычно показывают те, кто этим занимается профессионально. Да, собственно их и не много и мы администраторы ночных заведений их знаем в лицо.
- Вы об этих ограничениях довели до сведения подсудимой?
- Безусловно…
- А почему же тогда, всё-таки выступление детского коллектива состоялось?
- Она сказала, что работать будут взрослые, и показала рекомендации…
- Какие?
- По-моему от городского отдела культуры.
- Ясно. И что же произошло потом?
- Светлана Петровна выпустила на сцену детей и те устроили показ своих тел. Я вмешалась и прекратила их выступление. В ответ на мои действия она стала кричать и угрожать. Охрана выдворила её за пределы клуба, после чего явились какие-то типы, и произошла драка. 
Судья повернулась к подсудимой и задала вопрос:
- Ответьте суду: что это были за люди?
- А мне почём знать?
- Что ж придётся вам с ними познакомиться, - судья предложила свидетельнице занять место в зале и обратилась к приставу с просьбой пригласить следующего в зал заседаний.
Вошёл мужчина лет тридцати, спортивного телосложения, слегка раскачивающейся походкой. Так обычно ходят спортсмены, когда чувствуют себя в хорошей физической форме. Опять процедура по протоколу и судья продолжила слушанье.
- Скажите суду: какое вы имеете отношение к событиям в ночном клубе…?
Мужчина подвигал шеей и стал говорить:
- Мы с друзьями отдыхали неподалёку в летнем кафе. Подбежала вот она, - он кивком головы указал на Светлану Петровну, - и слёзно попросила заступиться за детей, которых якобы обманным путём заманили в ночной клуб.
- А сколько времени тогда было на часах?
- Около двенадцати… Ну, мы туда. Когда зашли, увидели заплаканные лица детей, и понеслось.
- Какого возраста были дети?
- Лет четырнадцати.
- Вам не показалось странным, что дети в это время находились в ночном клубе?
- Да, мы как увидели всё это, так нас будто переклинило. Мы сразу в кулачки…
- В результате вся ваша компания попала в милицию.
Мужчина кивнул головой. Женщина-судья посмотрела на подсудимую и спросила:
- Как вам в голову пришла мысль втянуть в конфликт посторонних людей? Что вами двигало?
- Мной двигало желание защитить детей, - Светлана Петровна разомкнула не накрашенные губы.
- От кого? Вы ведь сами втянули их во всё это? Вы педагог, и несмотря на это пошли на поводу своих желаний, спровоцировав  и скандал, и драку в клубе «Астория». Что-то я не вижу во всём этом вашей заботы за здоровье детей?
- Да? А что вы знаете, вообще про это? Сейчас сидите и судите… А как выживать детским коллективам во всём этом? Где брать деньги на костюмы, на поездки?
- Судя по тому, как разодеты  были ваши воспитанники – коллектив не бедствовал. Откуда у вас были деньги на всё такое, если, как вы говорите, средств вам не хватало?
- Зарабатывали…
- По ночным клубам?
- Где придётся…
- Ну, с этим разобрались. Ответьте теперь мне, а через что проходили все поступавшие средства в адрес коллектива? У вас была какая-нибудь отчётность?
- А зачем? Мы вольные птицы. Нам это ни к чему.
- Понятно, - судья обратилась к мужчине: - Вы присядьте, а мы продолжим…
Тот сел на свободное место, рассматривая в упор Светлану Петровну, чувствуя себя несколько  подавленно. Ещё тогда, будучи в некотором подпитии, они с друзьями, ведомые ею, плохо понимали происходящее. Всё произошло так быстро, что когда сознание стало цепляться за реалии, их уже сажали в милицейский микроавтобус. До сих пор он в толк не мог взять, как этой женщине удалось так легко их подбить на всё это, да так ловко, что в протоколах, когда он перечитывал и потом подписывал, она вообще не фигурировала. Получалось так, что они сами всё это организовали по собственной инициативе и, мол, никто к ним за помощью не обращался. Мужчина подумал про себя: «Такая, как эта по головам пройдёт и не оглянется».
Так оно и было: Светлана Петровна шла в этой жизни по головам и не оглядывалась. Ни к чему ей было это делать. Зачем вспоминать тех девочек, которых заставляла ублажать тех, кого в городе считали криминальными «авторитетами»? Насколько они ими были - трудно сказать, но то, что на шеях раскачивались золотые цепи, атрибут кастовости, говорило о том, что они где-то из этого списка.
Светлана Петровна любила при случае прихвастнуть своим знакомством с ними. Кое-где это срабатывало, и к ней начинали относиться даже с уважением. Да, это было, но иногда она ловила себя на том, что люди вокруг неё всё чаще и чаще стали отпускать в её адрес всякие шуточки. Кое-какие слухи ходили по городу про некую особу, которая прямым текстом говорила о себе, как о человеке способном этот мир однажды положить к своим ногам. Во всём этом она так порой далеко заходила, что если бы увидела себя в такие моменты со стороны, то вряд ли бы и узнала в себе себя. Однажды договорилась до того, что объявила свою дочь, чуть ли не внучкой самого президента России. Кто хотел, верил в эту чепуху, а кто не хотел, рассказывал про всё это анекдоты, и получалось довольно весело. Светлана Петровна, стоило ей лишь где-то пересечься с кем-нибудь из представителей городской мэрии, тут же распускала слух о том, что к ней благоволят, а значит, если что, то не откажут в покровительстве. Как она хотела, чтобы кто-нибудь там, у кормила власти отвечал за неё, за всё то, что иногда она выплёскивала из себя на окружающих. Все так привыкли к её выходкам и фантазиям, что уже, если заходил вскользь разговор о ней, просто кивали головами, мол, личность известная. Даже кое-кто поговаривал, что она ненормальная, потому что только такой могло придти в голову распустить слух по городу о своём родстве с самим Ельциным. Светлану Петровну это мало волновало, а поэтому она продолжала придумывать про себя всякие небылицы. Как она считала, что это лучшие рекомендации, для того чтобы без препятствий входить в кабинеты власти то с одной, то с другой просьбой.
После того суда, когда ей удалось избежать наказания путём дачи взяток судье, Светлана Петровна стала вести себя осмотрительней. Она как зверь, по пятам которого идут охотники, в течение трёх  лет сменила более пяти мест работы. Таким способом она искала тихую гавань, чтобы запрятать своё прошлое, где всего было столько накручено, что в той или иной мере мешало ей заниматься своим «бизнесом». Ей хотелось, чтобы о ней заговорили, как о выдающемся педагоге. Для этого она устроила в местной прессе целую кампанию в связи со своим участием в ежегодном конкурсе – «Учитель года». Она хотела всех удивить, но получалось пока не убедительно. Никто её не хотел замечать, кроме тех, кто пользовался ею в своих интересах, время  от времени впуская её в свою жизнь, чтобы, как она любила говорить, на халяву переспать с нею.
Как бы там ни было, но личная жизнь, если можно так назвать короткие романы со всякого рода «нужными» людьми, стояла как бы в стороне от её «бизнеса». Если что и случалось интересного, то, как она сама говорила – это ещё не повод, чтобы пить шампанское. К тому же её больное воображение не давало ей покоя и поэтому она даже не задумывалась о том, что у её «бизнеса», как и у медали – есть вторая сторона. Ещё работая под руководством Васильчикова, она однажды предприняла попытку за его спиной организовать в одном из ночных клубов города выступление девочек старшего возраста. Ставка была сделана на то, что якобы эстрадному объединению очень нужны деньги и, мол, пора вплотную заниматься этим видом деятельности: зарабатывать. Под видом всего этого, она попыталась прокрутить одно дельце. Суть его заключалась в том, что один из потенциальных спонсоров, как говорится «запал» на одну из воспитанниц Васильчикова, увидев её на фотографиях, которые Светлана Петровна всегда демонстрировала, обращаясь за помощью в коммерческие структуры. Девочку звали Пащенко Инна. С красивой внешностью, она сразу же бросалась в глаза. Светлана Петровна, как только коммерсант заелозил на стуле, поняла, что если дельце выгорит, то некоторая сумма может перекочевать от этого толстосума в её собственный карман. Для начала требовалось лишь устроить выступление девчонок на банкете этого коммерсанта, а там, куда кривая вывезет. Хозяин элитного ресторана, а это ему приглянулась Пащенко, был состоятельным человеком. Как правило, такие люди, пресытившись своим благополучием, начинают играть в игры, гоняя по своему организму перестоявшийся адреналин. Всё ничего бы, но им одиноко этим заниматься в одном лице, вот они и подыскивают себе компанию. На этот раз хозяин ресторана решил положить под себя несовершеннолетнюю девчушку. Светлана Петровна бывшая в курсе желаний, так сказать своего денежного донора, стала проводить определённую работу с Пащенко. Та или делала вид, или действительно не понимала, куда склоняет её Светлана Петровна, а поэтому не проявляла никакого интереса ко всему этому. Тогда не вытерпевшая «сутенёрша» заговорила с ней прямым текстом, мол, пора начинать думать о будущем, и что есть человек способный ей это будущее устроить.
- Пойми: одна ночь, проведённая в дружеской компании при свечах, и ты богата, -  Светлана Петровна сверлила Инну глазами.
- Я вас плохо понимаю.
- Неужели? А я думала, что мальчики давно знают, где и что у тебя находится…
Инна передёрнула плечами. Ей показалось, что лицо Светланы Петровны покрыто какой-то тенью и от него исходит неприятный могильный холод. Она не хотела больше её слушать.
- Оставьте меня в покое, а то я расскажу о нашем разговоре Петру Геннадьевичу, - заявила она.
- Что? – Светлана Петровна ухмыльнулась. – Да знаешь, девонька, что твой Пётр Геннадьевич, сам не прочь тебя положить на спинку и задрать твои ножки? На его счету столько вас, что…
- Вы лжёте! – крикнула Инна. – Он не такой!
- Всё ясно. Значит, тебя он уже успел обработать. Кобель… Родители знают?
- Вы… - Пащенко задохнулась от негодования.
- Ну, ну… передохни. Я-то никому не скажу об этом. Это твоё право: с кем и когда, но за своё молчание я попрошу от тебя небольшую услугу. А вдруг тебе понравится?
- Я не хочу вас слушать!
- Придётся потерпеть, а то я сделаю так, что тебя завтра же из объединения выгонят поганой метлой. Я всё расскажу… У меня и свидетели найдутся. Вот так милочка.
Инна заплакала и убежала. Светлана Петровна только вздохнула и сказала вслух:
- Аппетитная птичка, но упорхнула. Что ж посмотрим на тебя завтра…

Пётр Геннадьевич, как всегда возился с оборудованием и на приход Светланы Петровны никак не отреагировал. Та, громко выдохнув начала без предисловий:
- Вот такие у нас дела…
- И какие же они?
- Не совсем хорошие. Пащенко только что устроила мне сцену.
- Причина?
- Ну, какая в этом возрасте может быть причина? Красивая девочка и соответственно появились чувства, а там где они, там и желания…
- Это естественно, - Васильчиков оторвался от аппаратуры и вскинул глаза на Светлану Петровну. - Да, а почему она вам устроила сцену, а не кому-нибудь другому? Вы-то к ней какое имеете отношение?
- Я? – та поджала губы. – Мне казалось, что я ко всем здесь имею отношение.
- В качестве кого? Судя по количеству жалоб от родителей, поступающих в ваш адрес, вы иногда взваливаете на себя слишком много из того, что лежит за пределами вашей деятельности. Объясните, как вам удаётся так быстро поднимать против себя людей?  Это же ненормально?
- Вы о чём?
- О человеческих взаимоотношениях…
- Ах, вот о чём? Да, пускай жалуются. Вы вглядитесь в их лица и в лицах их детей. Это же бездарности последней пробы.
- Кто вам такое про них сказал?
- Я и сама знаю. Нет результата – бездарность.
- Что вы подразумеваете под словом «результат»?
- Прибыль, деньги, успех…
- Интересный подход у вас к работе. Мне кажется, что с таким мировоззрением вам надо идти в другую профессию.
Светлана Петровна демонстративно поправила бюст, почему-то съехавший в бок, и сказала:
- Какая бы не была профессия у человека, он должен стремиться всегда выйти за её рамки. Вот взять меня: я знаю, что могу достичь большего, но нет пока соответствующих условий для этого. Мне бы стартовый капитал, эдак миллионов несколько, я бы вам тогда показала, как надо работать.
- Интересно и в каком жанре вы реализовались бы? Чем бы вы удивили всех? Что вы умеете такого, что другим не под силу?
- Пока это секрет. Вот когда пробьёт мой час, вы всё и узнаете.
Васильчиков усмехнулся:
- Не пропустить бы.
- Не бойтесь – вас я извещу персонально.

И вот её час пробил. Сначала как-то неуверенно, а потом с каждым разом всё смелее и смелее. Это было связанно с тем, как, вела себя Светлана Петровна, чувствуя свою безнаказанность. Она, несмотря на то, что Пащенко тогда расплакалась и убежала от неё, а Васильчиков, так тот без всяких сантиментов, указал ей на то, чтобы она знала своё место, Светлана Петровна решила не мытьём, так катаньем добиться своего. Самый простой способ, как она считала – это поставить всех перед фактом того, что где-то надо срочно выступить. Чтобы это сработало, надо было в подходящий момент просто вставить своё слово и слово аргументированное. Такой случай скоро подвернулся. Эстрадное объединение давало концерт на выезде, и под самый его конец Светлана Петровна заявила Васильчикову:
- Срочно надо отправить старшую группу на выступление в одно место.
- Почему я об этом узнаю только сейчас?
- Я сама в шоке, - Светлана Петровна выпучила глаза. – Позвонили и напомнили, мол, деньги вам давали – теперь отрабатывайте.
- Где намечается выступление?
- По-моему в ресторане, - Светлана Петровна захлопала глазами.
- Вы ведь знаете, что я против подобных выступлений и всё равно толкаете и меня, и детей за эту черту?
- Ну, какие же они дети? Им уже по шестнадцать, семнадцать лет… и потом, что объединению не нужны деньги? Если не нужны, так и скажите, а то я всё бегаю и бегаю. У меня тоже есть гордость.
- Вот такие деньги объединению не нужны.
- Чистоплюй! – Светлана Петровна перешла на эмоции.
- Выбирайте выражения. Мы с вами не на сходке дураков… Вы прекрасно всё знали про это выступление, и теперь размахиваете своей гордостью. Цена ей – пятак, если всё это вы подстроили…
- Ах, бросьте! Всё это демагогия! Так вы даёте добро или нет? Заказчики уже и транспорт прислали, - она кивнула в сторону двух бритоголовых парней с цепями на шеях.
- Для этих будете петь сами, - отрезал Васильчиков и отвернулся от неё.
- Ясно. Мне всё понятно, так вот что я вам скажу, что вы живёте в иллюзорном мире и все те, кого вы называете детьми, давно уже трахаются в своё удовольствие, пока вы распускаете слюни по поводу их счастливого будущего. Они давно уже не дети.
- И это говорит педагог?
- Не надо на меня так смотреть. И не учите меня жить. Я говорю то, что знаю. А вы…
- Так, сейчас же замолчите. Детей не дам. Они не совершеннолетние и у них, слава Богу, ещё есть родители…
- С родителями я уже переговорила. Они дали согласие.
- Покажите, - потребовал Васильчиков.
- Что?
- Их согласие. Разве вы не в курсе, что силу имеют только письменные, а не устные…
- У меня всё дома… - тут же соврала Светлана Петровна.
- Так езжайте и привезите.
- Вы что мне не верите?
- Вам? Не верю.
- Ах, так?
- И только так. Запомните, никогда вам не удастся проделывать свои делишки под вывеской этого эстрадного объединения. Я вам этого не позволю. С меня хватит того, что вы вытворяете со спонсорскими пожертвованиями в адрес детских коллективов. За последние полгода всё, что было выделено, вы уважаемая положили в свой карман.
- Докажите?
- Докажу и обещаю, что вид у вас будет не такой цветущий, как сейчас.
На том они и разошлись.
После этого Светлана Петровна затаилась. Она вела себя тише воды, ниже травы. Васильчиков старался её не замечать. Он готовился нанести по её алчности сокрушительный удар. Готовить его ему помогали те коммерсанты, кто за последнее время выделили в адрес объединения хоть сколько средств. Светлана Петровна уже не так часто наведывалась по подобным организациям, выпрашивая спонсорскую помощь. Она как будто чувствовала, что скоро всему этому придёт конец, и как могла, оттягивала его приближение, но её сущность, воспитанная на том, чтобы брать и присваивать, нет-нет, да и подталкивала Светлану Петровну к тому, чтобы в который раз взять чужое и положить в собственную мошну.
 
Васильчиков слушал, как женщина-судья зачитывала какие-то документы, пытаясь предать вышеизложенному чёткие очертания. Второй день слушанья подходил к концу. Оставалось заслушать свидетельские показания бывшей воспитанницы эстрадного объединения Пащенко Инны. Теперь это была не та семнадцатилетняя девушка, а мать двоих детей, ведущий специалист городской администрации по вопросам семьи. Прошло десять лет, и вот теперь некогда ученики Васильчикова растят своих собственных детей, служа своей Родине, занимая посты и должности. Пётр Геннадьевич кивком головы поздоровался с Инной. Та улыбнулась ему краешком губ. Защита Светланы Петровны стала ей задавать вопросы. Инна без утайки рассказала всё то, как взрослая женщина, педагог, мать пыталась некогда опорочить её, распуская грязные слухи, шантажируя ими её, чтобы та, в конце концов, дала согласие переспать с одним из бизнесменов. Зал загудел.  Подсудимая чувствовала, что фортуна на этот раз отвернулась от неё окончательно. Слишком много всего набралось такого, за что собравшиеся могли просто взять её и разорвать на мелкие клочки, как вещь, вышедшую из употребления. Она поникла. В памяти кружило прошлое, из которого лицо хозяина ресторана, который так и не смог насытить свой блуд Инной, то и дело выплывало и, грозно сдвинув густые брови, бросало беззвучно в её адрес какие-то слова. Их не было слышно, но Светлана Петровна чувствовала, что эти слова нехорошие…
Когда Инна закончила давать показания, наступила тишина. Будто кто-то провёл невидимую черту между людьми в зале и той, что сидела взаперти в металлической клетке. Разные и совсем не похожие друг на друга, они сегодня с осуждением смотрели на ту, что куталась в самом углу по ту сторону от всех их. Подсудимая смотрела в зал из своего заточения так, будто прощалась. С чем или с кем? Со своим прошлым, на котором правосудие собиралось поставить точку или с самой собой, той, которая шла до этого дня по жизни, попирая всё человеческое, разрушая мораль и насаждая безнравственность? Да, она жила по принципу: цель оправдывает средства и где всё то, к чему она стремилась? Нет ничего и, тем не менее, за это «ничего» её собираются осудить. Кто? Они? А кто будет судить их? Подымится ли рука у правосудия на тех, кто своих детей по собственной воле вручил ей, а потом ещё и приплачивал ей же за то, чтобы однажды свершилось чудо и «золотой дождь» пролился на их головы. Как легко поверить в сказку и как трудно признаться самому себе, что сказка – это всегда обман. Ладно, если это о ком-то, а если о тебе и ты уже весь был в ожидании, и вдруг объявляют, что не будет ничего: ни ковра-самолёта, ни волшебной палочки, ни рек с кисельными берегами. Насколько ты готов выдержать это потрясение? Так часто бывает в нашей жизни и бьёт она нас за наши желания в самые слабые места и именно тогда, когда мы так верим во все подобное. Она нас бьёт, а мы продолжаем верить, что всё ещё будет, а это лишь испытание и надо держаться изо всех сил.
Вот и сейчас тишина установила мнимое равновесие между добром и злом и женщина в одеянии судьи должна вынести свой вердикт. Одно слово и всё: или прощение, или забвение. Тревожная тишина – все в ожидании. Кого больше: тех, кто за наказание или тех, кто за прощение? Странная тишина – нехорошая. Люди повернули свои головы в сторону судьи. Та не торопится говорить своё последнее слово. Подсудимая вся в напряжении. На лбу проступили капельки пота, и резко обозначились морщины, и глаза без всякой мольбы просто прожигают ту, от которой зависит её дальнейшая судьба. Светлана Петровна что-то шепчет пересохшими губами. Может всё же молится? Нет, не молится. Она опускает глаза. Видно почувствовала, как равновесие склоняется не в её сторону, и тень тут же легла на её лицо, плотно зашторив её мир, её переживания от посторонних глаз. В зале появилось заметное оживление…
Васильчиков вслушивался в гул голосов. Судя по тому, как недовольство лезет у некоторых из присутствующих в зале наружу, он решает, что и на этот раз Светлане Петровне удалось выпутаться. Он слегка привстаёт, чтобы убедиться в том, что это не так, и отчётливо слышит, как женщина-судья говорит о том, что завтра продолжится слушанье дела и добавляет, что появились кое-какие подробности по некоторым эпизодам деятельности подсудимой и надо приобщить их к делу.
Васильчиков вместе со всеми спешит на свежий воздух. Немного болит голова и хочется побыстрее залезть под душ, чтобы смыть с себя всю грязь, осевшую на тело за этот день.
- Здравствуйте, Пётр Геннадьевич, - кто-то трогает его за рукав.
Он оглядывается. Это Инна.
- Вот как довелось встретиться, - Васильчиков пожимает её прохладную ладонь. – Как себя чувствуешь?
- Как можно себя чувствовать, когда ворошишь прошлое, а тем более не самое хорошее…?
- Правильно сказала… Ничего, скоро это всё закончится.
- Вы думаете?
- Надеюсь.
- А если она опять вывернется, как тогда?
- Всё возможно, но что-то мне подсказывает – этого не случится. Завтра всё придёт к логическому концу. Времена нынче другие…
- Времена другие, а люди всё такие же: легковерные и беспечные. Вот увидите: завтра она разыграет спектакль… и слёзы, и мольбы её разжалобят ни одно сердце  в зале и тогда…
- И тогда, - Пётр Геннадьевич перебил Инну, - в игру вступит «тяжёлая артиллерия». На этот раз ей не дам пощады. Хватит – один раз пожалел, другой, а оно вон, куда зашло… Видно не под силу ей быть другой. Пускай теперь расплачивается за свои поступки…
- Что ей грозит?
- Трудно сказать, но к детям её вряд ли после всего подпустят. Да, она и сама это понимает. Если завтра выступят ещё и родители, чьих детей она вовлекла в круг своих интересов, то тюрьмы ей не избежать.
- Страшно…
- За кого?
- За всех нас.
- А я думал – жалко.
- Жалко? Возможно, мне кажется, что она такой стала, потому что мы позволяли ей быть такой. Терпели, прощали и забывали, а она всем этим пользовалась.
- Опять правильно сказала. Сама без нашей общей помощи вряд ли она достигла бы этой «вершины»: и телевидение, и пресса и что характерно о ней только и говорят. Вот только всё это со знаком минус. Диалектика жизни неумолима: она расплачивается за каждый свой неверный шаг. Нет у неё ни семьи, нет у неё друзей. Одна дочь и та, как мне рассказали, пошла по стопам матери, прыгая из одной иномарки в другую в поисках лучшей доли для себя. Видно «пример», матери для неё не пример. Что ж, каждый выбирает то, что выбирает… - Пётр Геннадьевич посмотрел на Инну и спросил: - У тебя-то как?
- У меня хорошо.
- Точно?
- Точнее не бывает. Работаю, воспитываю двоих детей…
- А что тогда делает муж, если ты и работаешь, и воспитываешь детей? А? – Васильчиков улыбнулся.
- Муж тоже работает и воспитывает детей. Он у меня такой, - ответила Инна с гордостью.
- Повезло. Кого из наших встречаешь? Я вот хочу всех собрать, а получается не всегда: то одних нет, то других. Всё дела, дела. Вот так подумаешь про всё это и, кажется, что все вы мне приснились, напридумывал я вас, а вот так встретишься с вами и понимаю, что всё это не сон – настоящие вы все.
Инна понимающе кивнула головой и произнесла:
- Как бы вам не казалось, и что бы вы ни придумывали, мы вас помним. Вот скоро к вам свою ребятню приведу. Возьмёте?
- А куда я денусь? – Васильчиков расправил плечи.
- Вот они вам и напомнят обо всех нас. Яблоко от яблони…
- Всё так. Дети похожи на своих родителей, - лицо Петра Геннадьевича погрустнело. – Вот и Катерина в мать пошла... Однажды видел её в компании упакованных жеребцов. Увидела меня и так небрежно повела головой, мол, смотрите, дескать, как жить надо. Сторублёвую купюру смяла и бросила себе под ноги. Дурочка, да и только. Может быть в ту минуту, как раз эти сто рублей нужны были кому-то, чтобы накормить своего голодного ребёнка, а она так по жизни шаркнула ножкой и поставила на своей судьбе чёрное пятнышко. Как наберётся этих пятен приличное число, начнёт её ломать и корёжить, а сделать уже ничего нельзя будет, потому что отвернутся от неё не только люди, но и ангелы-хранители.
- Интересно, она на суд приходила?
Васильчиков прищурил взгляд и замедлил шаг. Его голос начал откуда-то с тишины:
- Она не любит свою мать. Не любит или делает вид, что не любит. Так у них было заведено: жили порознь. Все, что есть у них общее, то только фамилия, но и та сегодня потускнела, благодаря их стараниям – жить в удовольствие, не видя того, что они оставляют после себя на этой и без того загаженной людьми земле.

Музыка разрывала барабанные перепонки. Пахло сигаретным дымом и спиртным, а ещё специфическим запахом человеческого пота, разбавленного дорогостоящими дезодорантами. Здоровенный детина возился над полуобнажённым женским телом, пытаясь попасть в такт движений, в которых оно извивалось под ним. Мелкая дрожь и непонятные конвульсии, сдобренные хрипловатым криком, дополняли привычную картину ночного города, где в припаркованной иномарке происходил «праздник плоти». Парень не выдержал и сказал:
- Ты ненормальная, Катька. Дёргаешься, как чесоточная. И в кого ты такая?
- В мать, придурок, - ответила та, освобождаясь из-под него.
- Кстати, как она?
- А я почём знаю? Суд ещё не закончился, - Катька зевнула, одёргивая на себе коротенькое платьице.
- Ты не была там?
- Чё я дура? Там её распинают, а я буду на всё это глазеть? Оно мне надо?
- Всё же мать, - здоровяк закурил.
- А сам-то, сам? – Катька засмеялась. – Ты- то когда своих предков видел в последний раз?
- Видел.
- Ага, по телевизору… в передаче «Человек и закон».
- А хотя бы и так… - огрызнулся здоровяк. –  Мои хоть что-то мне оставили, а твоя? Мотаешь теперь задом налево и направо – и все дела.
Катька сузила глаза и оборвала смех:
- Ты говори, говори…
- А что, не так? Клейма негде поставить…
- Может быть, я ей в отместку – такая.
- Дура, ты… с твоими сиськами таких пацанов можно было бы выкормить, а ты по рукам пошла…
- Не люблю я детей. Я их ненавижу. Готова вот этими самыми руками душить, - она сморщила личико и потянулась пальцами к здоровяку.
- Ненормальная, - тот отодвинулся от неё. – Кончишь жизнь где-нибудь на обочине.
- А тебе-то что? Сунул, вынул и опять за свою баранку… Небось где-то ждёт тебя сейчас твоя ненаглядная. Бережёшь её на потом, а со мной чисто ради спортивного интереса. Так?
- Всё так, - ответил здоровяк. - Это твой «бизнес». За это тебе платят. Да, и никто вашего брата силком сюда не тащит во всю эту грязь. Сами плюхаетесь.  А то, что все на тебя смотрят как на проститутку, тут уж нашей вины нет. Мы, таких, слёту распознаём. Видно гены матери тебе передались. Одним мёдом, так сказать, мазаны.
- Это, каким же?
- Горьким. Нет кайфа от тебя. Так только, когда надо сбросить стресс или по случаю большой пьянки…
- Вы мужики – свиньи!
- Да и вы не лучше. Вот взять тебя: что ты умеешь делать? Губами и руками работать? Похвально… А умеешь ли ты еду приготовить, да на стол подать?
- А чё её готовить? Купил себе в магазине, кипятку плеснул и ешь себе на здоровье, - Катька скривила губы в недоумении.
- Купил, - передразнил её здоровяк. – Еда должна быть приготовлена руками, а не машинами… Да, что я с тобой разговоры веду? Неумёха…
- Так уж и неумёха? – Катька надула губы.
Здоровяк выбросил сигарету через окно машины наружу и грубо потянул её на себя. Молча без всяких слов, навалился на неё, и та сдавленно прошептала:
- Боров…

Пётр Геннадьевич не спал. Он сидел на кухне и рассматривал фотографии. Сколько разных лиц и судеб смотрели сейчас из прошлого на него? Кто мог подумать, что найдутся люди и превратят их будущее в «зону особого риска». Один и тот же вопрос: «Откуда они пришли?» - всё это время не давал Васильчикову покоя. Ему порой казалось, что все они, кто ступил в этой жизни на скользкий путь, вообще никогда не был ребёнком. У него в голове не укладывалось то, что взрослые люди жившие, жившие  как все, и вдруг пошли против себя, против остальных и только потому, что посчитали себя вправе быть над всеми. Не может быть, чтобы у них не было детства, а если у них его действительно не было? Вот и «перестройка» не пощадила никого, пройдясь по всем многотонным катком. Ей, какое дело до тех, кто не смог приспособиться к этой новой жизни? Тот, кто сумел отсидеться на обочине в канаве, теперь выполз и стал застраивать всё свободное пространство всевозможными ларьками, а там ассортимент один: водочка, пивко, да сигареты на любой вкус. Прибыльное это дело торговать всем этим и так подумаешь, что большего-то человечеству и не надо, как напиться, да закурить. Как бы там ни было, но слово «прибыль» – нехорошее, чужое. Чем-то оно напоминает собой эдакую коричневую массу. Иногда кажется, что вся эта масса неплохо бы себя чувствовала, шествуя под звуки фашистских маршей, которые специально сочинялись для того, чтобы завоёвывать мир. Вот и бизнес, ради этой самой прибыли на всех рекламных щитах кричит яркими красками в лица прохожих, навязывая стране западный образ мыслей. А как иначе, если здравый смысл давно заставлен вещами, вышедшими из употребления?
Кто мог ожидать, что «перестройка» возьмёт, да и сломает систему пополам? Где вы видели, чтобы человек с поломанным позвоночником участвовал в забеге под названием – жизнь? Да, исключения быть могут и они есть, но даже в этих случаях все они искусственно приукрашены и преподносятся нашему обществу с таким смыслом, что это самое общество уже перестало реагировать на всю эту бутафорию. Ему, этому обществу, просто некогда. Все торопятся жить.
Пётр Геннадьевич вспомнил, как под ноябрьские праздники в эстрадное объединение нагрянули чиновники из коридоров власти. Походили, покрутили носами и, сделав умные лица, сказали: «У нас скоро праздник: открытие торговой ярмарки. Надо организовать концерт на свежем воздухе». Долго он их убеждал, что на мокрой земле его коллективы не работают. Никого это не волновало. Поднялся шум, и замелькали, образно говоря в воздухе шашки. И только после того, как Васильчиков предложил им дать ему письменное указание, где чётко было бы прописано: кто и для чего вопреки технике безопасности, заставляет детей выступать в непригодных условиях, те как будто в рот воды набрали. С тех самых пор началось противостояние между Васильчиковым и «вершителями» человеческих судеб.
Казалось бы, грамотные люди, если судить по их портфелям и должностям, а приглядишься, прислушаешься, а там столько дури, что нет-нет, да и усомнишься в том, что это та власть, которая необходима стране и народу.
Времена изменили жизнь настолько, что уже никого не шокируют шатающиеся по улицам города, личности, именуемые в обществе «бомжами». Постепенно привыкли к тому, что по обочинам дорог юные путаны ждут своих «принцев», готовые на всё, только бы забыться хоть на чуть-чуть от всей этой несправедливости, вторгшейся в жизнь подрастающего поколения. Этого всего и другого стало слишком много, и людское сознание смирилось с этим. На этой почве стали произрастать отвратительные растения, посаженные и сдобренные самими людьми. Одним из таких растений оказалась Светлана Петровна, развернувшая свой бизнес под прикрытием образования. Ну, куда мы катимся? Именно катимся, неудержимо без оглядки и даже не пытаемся затормозить – всё нам некогда.
Ещё недавно детский смех кувыркался по улицам города. Теперь это уже не смех, а истерический хохот, приправленный матом и всё это с сигаретой во рту и бутылкой пива в обнимку. Такое впечатление, что в город переселили с неведомой планеты карликов. Они разговаривают детскими голосами, да и выглядят в большинстве случаев, как дети. Вот только ведут себя как-то странно, как будто прожили на этом свете долгую и печальную жизнь. Всё что ещё есть в их лицах из прошлого, так это глаза, где изредка ещё плещется что-то забытое, чем-то напоминающее колыбельную матери. В этих взглядах невозможно затоптать оттенки детства.
Пётр Геннадьевич не умеет лукавить и поэтому везде и всегда говорит об этой проблеме вслух. Его слушают, но не реагируют. Не реагируют и те, кто по своим должностным обязанностям должен был бы хоть пытаться что-то сделать. Увы, работать мы не хотим или не умеем, что собственно в одинаковой мере подтверждается реалиями сегодняшних дней, подростковые и молодёжные группировки оккупировали свои улицы, свои дома, свои скверы. Пока они себя ведут тихо, но это пока. А что будет, если им надоест существование на уровне подворотен? Что тогда? Эмоциональный взрыв за бездействие взрослых, живущих даже в своих снах в окружении «воздушных замков». У всех только одно на уме – «бизнес». Куда броситься из этого замкнутого круга? Где всё то, что власть декларирует с трибун накануне очередных выборов? Что взамен всему утраченному дала система? Игровые автоматы? Выпивка и наркотики? Всё это не то, а тем более, когда этого «добра» и так достаточно. Что ожидать от всего этого? Неужели опять бойня? Сумеют ли взрослые остановить волну насилия, и какой ценой?
Мир жесток по отношению к тем, кто его сделал таким. Он мстит людям за их же поступки, их же руками. Думают ли они об этом? Взять хотя бы Светлану Петровну. Как получилось, что женщина, мать, педагог скатилась до самого дна и, напитавшись всем тем, что делает нас не людьми, а выродками, выросла до исполинских размеров, превратив на глазах родителей жизни их собственных детей в сущий ад?
Пётр Геннадьевич встал из-за стола и подошёл к окну. Город освещённый пятнами, выглядывал из темноты, кутаясь в ночь, стыдливо прикрывая пустые улицы и дворы.

Светлана Петровна тоже не спала. Камера каменным мешком обступила её сознание. Ей хотелось простора, свободы, чистого воздуха, а тут – серые замасленные стены, исцарапанные всякими рисунками. Она брезгливо отдёрнула руки от шершавой их поверхности и, обхватив голову ладонями, стала прохаживаться взад и вперёд.
«Неужели это всё? Пройдёт эта ночь, и завтра ей объявят приговор? Надеяться на что-то другое нет смысла… Всё, что было до этого уйдёт в прошлое и все её мечты и всё, к чему стремилась – всему наступит конец. А к чему стремилась? К деньгам, к славе? Всё у неё теперь есть: и деньги припрятаны, и слава… Конечно, не о такой славе мечтала, но за неимением другой, приходиться довольствоваться этой».
Она выпрямилась. Ей хотелось жить: вернуться туда, где играет музыка, раскатывают шикарные машины, люди сорят деньгами, а она здесь.
«Дочь и та ни разу не пришла к ней… Стыдится? Нет, просто я ей не нужна. Она теперь сама умеет раздвигать ноги. Научила на свою голову… А что? Куда сегодня с образованием? На три тысячи и чаю не попьёшь. Так хоть будет что вспомнить» - рассуждала Светлана Петровна, нисколько себя не виня за то, что толкнула Катьку в пропасть человеческих пороков.
Она всё ходила и ходила по камере. Ноги слегка шаркали по бетонному полу.
«Ничего выплывет, - успокаивала Светлана Петровна себя на счёт дочери. – Я тоже так начинала… Стоп. Что-то не то я несу: начинала, а сейчас что же, всё?»
Она судорожно сжала себя за локти и застонала в голос: «И куда теперь? Что будет? Кто мне скажет? Кто научит?»
Светлана Петровна заметалась по камере. Ей не хватало воздуха.
«Ох, я и дура… Что же это такое?» - её голос резанул тишину.
Внутренне состояние было такое, как тогда в кабинете одного из заместителей мэра города. Она лежала на столе, а тот елозил по ней, гнусаво говоря одно и то же: «Только не бойся…»
 А чего ей было бояться? К тому времени, как в народе про таких говорят: она прошла – «огонь, воду и медные трубы». Всё, что он хотел с ней проделать, многие уже проделывали до него. Благодаря этому, она легко входила в некоторые кабинеты, неся себя на невидимом подносе, и её принимали и даже слушали. Она, не стесняясь, соглашалась на интимные встречи, только бы ей помогли побыстрее добраться до её цели. Ей не важно было насколько её партнёр способен всем этим заниматься, главное, чтобы дело делалось. Были и такие, кто пытался её обмануть. Один такой «деятель» по фамилии Антонов, крутился в окружении мэра и имел кое-какие выходы на счета некоторых городских служб. Наобещал ей небольшое финансирование и как водится, стал приставать, мол, пора отдохнуть от дел. Светлана Петровна намекнула о гарантиях, а тот, будучи в подпитии, снял с себя штаны и, куражась, объявил: «Вот мои гарантии», демонстрируя ей свою готовность слиться с ней в одно целое  сжигаемый страстью. Та рассердилась, и когда он повалил её на стол, схватила хрустальную пепельницу и рассадила ему голову. Потом уже спустя некоторое время, когда они помирились  и часто лежали друг возле друга без одежды, он спрашивал её:
- Неужели могла убить?
- Могла, - отвечала она ему.

Могла ли  она убить человека? Светлана Петровна об этом не думала, но  то, что жило вместе с нею там на дне её души, однозначно было способно это сделать. Когда это выползало из неё наружу, с ней творилось что-то не естественное. Ей хотелось поступать только так и не иначе. Именно тогда, когда она пыталась отравить своего первого супруга, это, что жило у неё внутри, само искало способы, чтобы насытить разыгравшуюся фантазию результатом. Чего только она не намешивала ему в пищу. Видно не судьба, а хотя кто его знает: потом-то он всё равно покинул эту грешную землю. Может быть, в этом была и её заслуга? Уже спустя много лет после его смерти, Светлана Петровна в деталях вспоминала, как всё она это проделывала. Забытый страх бродил по её телу, и ей было от этого даже временами приятно. Она получала от всего этого удовольствие и что-то сладостное пробиралось под лопатку и приятный холодок хватал её за кончики пальцев на ногах. Потом уже это состояние ещё несколько раз напоминало о себе, когда она в очередной раз переходила черту, пытаясь утверждать в этой жизни своё право на то, что ей не принадлежало и не могло никак принадлежать
Так было, когда на её глазах нанятые ею молодые недоноски избивали председателя жюри и только за то, что тот сказал о ней правду и ни кому-то, а самой ей. Светлане Петровне это не понравилось. Ой, как не понравилось. Амбиции взяли вверх над разумом и объективностью, и она расправилась с пожилым человеком с помощью кастета и подвыпивших юнцов. Те так разошлись, что чуть было, не забили профессора музыки на смерть. В последнюю минуту, она сумела вмешаться и оттащить их от окровавленного тела. Жертва нападения этого уже не видел. Не видел он и то, как Светлана Петровна расплатилась с ними деньгами в соседней подворотне, а те, не сговариваясь, решили, что  праздник должен иметь продолжение. Они схватили её и затащили в подвал через разбитое окно и, подсвечивая себе зажигалками, устроили коллективную раслабуху. Она отбивалась молча, сколько могла. Кричать не имело смысла, а тем более в тридцати шагах на газоне лежал избитый пожилой человек и она, а никто другой была организатором этого преступления. Молодые и крепкие, в меру развратные, пахнущие спиртным, они насиловали её долго и неумело, в порыве разодрав на ней всю одежду. Когда насытились, обшарили все карманы и выгребли из них всё, что там ещё находилось. Самый старший из них не остановился на этом и напоследок помочился ей на лицо.
Спустя два дня его нашли на дне озера с колотыми ранами в области паха. Было ощущение, что кто-то пытался провести с ним обряд обрезания, но так увлёкся, что несколько раз проткнул несчастного ножом, и только после этого привязав к ногам старый аккумулятор, бросил растерзанное тело в озеро. Другие, участвовавшие в изнасиловании Светланы Петровны, тоже не остались без внимания, но им повезло больше: их просто сильно избили неизвестные, после чего поставили на счётчик и те стали ежемесячно приносить деньги калеке, просившему милостыню у пивнушки под названием «Красный Октябрь».

Светлана Петровна поёжилась. Ей показалось, что в камере она не одна. Опять  все её давнишние обидчики собрались вместе и рассматривали её тело из всех углов. Она затравленно огляделась по сторонам. Какое-то нехорошее предчувствие подползло к ней из темноты и навалилось на неё. Стало трудно дышать. Светлана Петровна рванула на себе ворот блузки. Послышался характерный звук рвущейся ткани и пуговицы, как горошины запрыгали по бетонному полу, отлетев от сильного её рывка. Она метнулась в сторону, будто от кого-то спасаясь, и сильно ударилась лицом о шершавую стену, которая только этого и ждала, чтобы оставить свой след на нём. Светлана Петровна почувствовала боль и инстинктивно оттолкнулась руками от невидимого препятствия. Её тело потеряло равновесие, и она упала на спину, ударившись с размаху затылком об пол.
Когда на следующий день люди пришли к зданию суда, то им сообщили, что слушанье дела переносится на неделю, ввиду болезни подсудимой. Васильчиков выслушал всё, что было сказано, и подумал про себя: «Продолжение следует». Не мог он знать, что Светлана Петровна с сотрясением мозга помещена в больницу. Наверное, это судьба или провидение, давшее ей передышку – передышку перед её концом.

Город шумел. То там, то здесь появлялись слухи, которые рождались на пустом месте. Поговаривали, что Светлану Петровну пытались освободить силой, но в перестрелке она получила пулю, и сейчас врачи борются за её жизнь.
«Кино и только» - Васильчиков посмеивался, когда соседка баба Варя на скамейке шептала своим подружкам-одногодкам подробности этой новости. Были и другие слухи, но все они лопались, как мыльные пузыри, потому что не было очевидцев, не было участников всего этого надуманного людьми. Ровно через неделю слушанье по делу Светланы Петровны возобновилось.

Она появилась в зале суда и как тень проскользнула в открытую дверь клетки, не глядя ни на кого. Какая-то перемена произошла в её облике. Было ощущение, что она хочет с головой зарыться в землю от всех, кто сейчас на неё смотрел. Ей было уже не интересно разглядывать людей в зале. Глаза не различали ни лиц, ни одежд – всё слилось в одно большое пятно, которое жило какой-то настороженной жизнью. Эта жизнь пугала Светлану Петровну. Ей казалось, что именно от неё исходит угроза. Пятно двигалось, вздыхало, медленно переваливаясь, высматривало кого-то сквозь металлические прутья клетки. Светлана Петровна отодвинулась вглубь своего «убежища», инстинктивно нагнув голову, как можно ниже. Она хотела быть незаметной. Её слух улавливал обрывки фраз, но связать их в одно целое не мог, потому что голова была забита мыслями, непонятными и чужими.

Всё это время, пока она находилась в больнице, ей пришлось несладко: её внутренний голос предательски нашёптывал всякие гадости и от этого, как казалось Светлане Петровне, она несколько раз теряла самообладание и впадала в какое-то заторможенное состояние. Врачи с тревогой наблюдали за ней. Симптомы всего этого были подозрительными, но, зная, что привело эту особу к ним, они хранили молчание, выполняя свой врачебный долг и только: ни сострадания, ни участия…
Когда она пошла на поправку, а медицина всё чаще стала демонстрировать своё умение в сторону плюсов, Светлана Петровна стала думать о прошлом. Оно тащило из себя всё то, что чёрным пятном лежало на дне её души. Особенно было невыносимо по ночам, когда тушили свет, и синяя дежурная лампочка делала её лицо похожим на лицо мертвеца. Светлана Петровна этого не могла видеть, но чувствовать – чувствовала. Её руки ощупывали лоб, щёки. Уже не было всего того, что когда-то пленяло мужчин. Теперь череп обтягивала кожа, и она пальцами ощущала её бугристость. Не было упругости в щеках.  Жадные губы уже не собирались в бантик, и язык не высовывался краешком, подглядывая за тем, что творится снаружи. Она трогала себя всю, как в забытьи,  вспоминая лица тех, кто ею обладал в этой жизни… Не хватало ей самой малости, чтобы заплакать. В последний раз она плакала в далёком детстве, но не от боли, не от обиды, а оттого, что родители не захотели исполнить её каприз. Странно, что она вообще плакала из-за какой-то куклы. Никогда её не тянуло к этим пластмассовым уродцам с дешёвым выражением глаз, а тогда вдруг пустилась в рёв. Для чего? Может быть, хотела им доказать, что у неё есть право, хотя бы на эту куклу? А может, ей это надо было, чтобы её пожалели?
Всё это теперь выползало через щели наружу из прошлого и мучительно долго кружило над ней. И не хочешь, да начнёшь ворошить себя, да так, что тошно становится от сентиментальности. Светлана Петровна никогда не была такой и всё, что её заставляло быть доброй, сердечной, она гнала от себя, вытравливая любой намёк на всё подобное. Ей нравилось властвовать над теми, кто рядом, а всё это отдаляло её от состояния превосходства. Мягкость в этой жизни, как она считала плохой попутчик.

Вот и сейчас, стоило прошлому напомнить о себе, как она съёжилась, и глаза безучастно стали шарить вокруг. Ещё не различая ничего, они сквозь металлические прутья пытались найти что-то или кого-то. Вдруг яркий свет резанул по глазам, и жизнь опрокинула на неё звуки и перестуки, голоса и призвуки. Мир вокруг неё ожил. Светлана Петровна в страхе отпрянула назад. Она вспомнила, где она, и по какому случаю, так много людей и все смотрят в её сторону.
Мысли стали выстраиваться, гоня,  прочь обрывки воспоминаний. Внутренний голос забился в щель, и её слух отчётливо уловил, кем-то произнесённые слова: «Встать – суд идёт!» Она выпрямилась, но не встала. Что-то тревожное прыгнуло незамедлительно ей под левую лопатку. Светлана Петровна тут же завалилась, обхватив голову руками. Опять ей захотелось от всех спрятаться. Она сжалась и наклонила голову, чтобы не видеть никого. Людские взгляды в упор «расстреливали» её, и она чувствовала, как невидимые пули пронзают её тело. Она подняла глаза им навстречу. Вот промелькнуло знакомое лицо мужчины.
«Откуда я его знаю?» - мысль зацарапалась в голове. – «Откуда, откуда…?»
Она вспомнила. Это был отец одной из тех девочек, которых она пыталась положить за деньги в кровать толстосумам. Затея не удалась. Вдобавок ко всему этот отец семейства устроил ей трёпку, узнав про то, где приходится выступать его дочери.
«Тяжёлая у него рука» - подумала Светлана Петровна и прочитала по его губам в свой адрес ругательное слово. Она отвела взгляд и посмотрела на судью. Та раскладывала перед собой бумаги, кого-то, высматривая среди собравшихся в зале.
«Ну, вот и всё… Скоро это закончится, и я начну новую жизнь. Успею ли?» - Светлана Петровна окунулась опять в воспоминания, уйдя в себя.

Это случилось осенью, после того, как она определила Катьку к Васильчикову заниматься вокалом, в её жизни появился Виктор. Он, избалованный своей матерью и крутившийся в теневом бизнесе, торгуя горюче-смазочными материалами и имея при этом диплом о высшем техническом образовании и кое-какие связи в коридорах власти, неплохо устроился. Жил легко, да и как иначе, если в карманах гремели ключи от шикарной квартиры, а в гараже ждал своего хозяина ещё не объезженный конь в лице авто импортного производства, да и на счетах лежали приличные суммы. У Светланы Петровны на таких людей был просто невероятный нюх. Она спала и видела себя уже во главе всего этого состояния. Виктор сразу её раскусил, но виду не подал. Ему было приятно чувствовать себя эдаким «меценатом» для отдельно взятой одинокой женщины с ребёнком. Баловал всякими безделушками, но не более. Вообще такие отношения трудно назвать любовью, да и не было у них этого чувства. Вот кого он обожал, так это Катьку. Тонконогая, большеглазая, она называла его: «папой Витей» и тот таял, как сливочное мороженное, устраивая для неё всякие праздники. Иногда Светлана Петровна ревновала его к ней, и что-то злобное выглядывало из её нутра, скаля зубы. Она была готова Катьку разорвать на куски, но потом как-то всё вошло в колею, а после того, как съездили в Москву и там выступили  с эстрадными «звёздами» на одной сцене, Светлана Петровна обозначила себе в этой жизни цель № 1. Она уже тогда точно решила: сделать из дочери узнаваемое лицо на эстраде, а тем более, занятия у Васильчикова вокалом показали, что потенциал у её Катьки есть. Уже через год её дочь блистала на сценах города, и их фамилия стала всё чаще мелькать на страницах местных газет.
Виктор до некоторого времени захаживавший просто так, однажды получил от неё предложение расписаться, с целью отхватить у государства неплохую квартирку. Мать Светланы Петровны, проработавшая в образовании довольно много, наконец-то дождалась своей очереди на расширение, и надо было взять от всего этого теперь ровно столько, сколько позволяла это сделать жизнь. Виктор согласился. Брак, не смотря на штамп в паспорте, ни к чему лично его не обязывал, а тем более, когда была ещё к нему и договорённость. Светлане Петровне хотелось большего и побыстрее, но пока ничего не получалось из задуманного. Виктор, когда хотел, приходил, когда хотел, уходил, и она, женщина свободных нравов, решила немного развлечься на стороне. Стала Светлана Петровна встречаться с соседом, жившим тем, что воровал. Брал по-крупному.
Годы «перестройки» дали неограниченные возможности для дельцов всяких мастей. Очень быстро они выделились в отдельную касту и о них в городе, да что в городе, по стране стали говорить, как о «новых русских». Ничего русского на самом деле в них не было, но народная молва их окрестила и тут ничего с этим не поделаешь. Сначала об этом явлении шептались по углам, потом юмористы-сказочники стали говорить об этом вслух, и всё как будто всех устраивало. Вот когда уже всё растащили, что можно было растащить, на всех уровнях «забили в колокола», мол, всё – кончилась Россия. Быстро же разделили общее, растолкав кусками по сусекам, да по амбарам. У нас так, сначала всё шепчемся, да вздыхаем, а когда видим, что нарушено «равенство и братство», так начинаем кулаками по сторонам водить. Сами понимаем, что поезд ушёл и после драки кулаками махать  всё равно, что на медведя с ложкой идти, но продолжаем нагнетать  напряжение, чтобы показать то, насколько в нас ещё живёт чувство справедливости относительно всего происходящего вокруг.
Так вот этот самый сосед и раньше заглядывался на разбитную Светлану Петровну, а теперь, когда стал подкатывать к подъезду дома на импортном авто, у них сразу всё и сладилось. Не устояла она и не устояла в не совсем подходящий момент: пришёл Виктор, так сказать муж по паспорту и повёл Катьку в зоопарк, а Светлана Петровна возьми да и зайди в гости к соседу по лестничной клетке. Тот, не долго думая, сунул ей за пазуху  денег, ну а дальше по отработанному сценарию. Надо заметить, что афёра с квартирой не удалась, и теперь ей этот брак с Виктором был в тягость. Получив от соседа приличную сумму в знак благодарности за оказанную услугу, Светлана Петровна решила то же самое получать периодически и от своего фиктивного мужа, на что тот посмотрел на неё как-то странно и сказал: «Ты что дура? Мы же официально расписаны и где ты видела, чтобы муж за всё такое жене ещё и приплачивал?»
Светлана Петровна поняла, что с фиктивным браком надо заканчивать. Виктор, чувствуя разлад «на семейном фронте», стал прижимистым и перестал давать ей деньги, и, судя по всему, готовился сменить «порт приписки». Она ещё пыталась его удержать и даже предложила свои услуги, чтобы продать цистерну нефти, которая оказалась каким-то образом в его ведении. Тот подумал и согласился. Светлана Петровна потолкалась в коридорах власти и сумела пристроить «товар», а пристроив и получив деньги и деньги большие, решила оставить себе сначала лишь заработанные свои проценты, потом половину, а там, где половина… Одним словом, её аппетит был безграничен. Более того, она даже нашла всему этому объяснение, мол, это плата за то, что она отдавала своё тело этому раскормленному барчуку. К слову сказать, этот самый барчук, в лице Виктора приходился, чуть ли не троюродным племянником жене аж самого Бориса Николаевича Ельцина. Кстати, это была вторая причина, по которой Светлана Петровна решила вступить с ним в фиктивный брак, и даже будучи в Москве, на съёмках телевизионного проекта – «Золотой ключик» с участием своей дочери, она всё пыталась этим козырять, требуя от окружающих какого-то особенного отношения, якобы чуть ли не к внучке первого человека в стране. Теперь весь её иллюзорный мир рушился: и уже её Катьке не суждено было быть внучкой Ельцина, да и вопрос с квартирой завис в воздухе. Светлана Петровна быстренько перестроилась, переставила кое-какие акценты и, прихватив с собой кругленькую сумму, придумала историю о том, что покупатели, мол, кинули её. Виктор, не говоря ни слова, исчез тут же из города. Она сначала обрадовалась, а потом загрустила: какой-то человек стал названивать ей по телефону и угрожал, мол, если деньги она не вернёт, то… Вариантов было много и каждый из них её страшил.
Светлана Петровна стала искать выход из создавшегося положения. К этому времени она уже увела от Васильчикова шоу-группу «Тонцы-звонцы» и даже «отстояла» свои «честь и достоинство» в суде, «выиграв» у газеты дело. В коридорах власти у неё появились не просто связи, а связи хорошие, что собственно, в конце концов, и подтолкнуло её к краю пропасти. Стоило сделать один шаг и всё…  Она этот шаг сделала, и в один из дней, придя  домой, обнаружила на столе записку от Катьки: «Мама за мной приехал твой знакомый. Я у него в гостях». Её охватило тревожное чувство. Сердце матери заметалось, и Светлана Петровна заплакала. Она дрожащей рукой стала обзванивать своих знакомых. Многие, столкнувшись с её алчностью, предпочли только посочувствовать материнскому горю. Светлана Петровна поняла сразу, что с деньгами придётся расстаться, а тем более, когда позвонил тот же мужской голос и сообщил, что жизнь её дочери зависит только от её решения. Деньги пришлось вернуть.
Когда Катька переступила порог квартиры, Светлана Петровна ударила её по лицу. Та хлопнулась задницей на пол и заревела. Ей всё это было непонятно, потому что она не знала в свои десять лет ничего о той жизни, которую вела её мать. Эта жизнь была готова уже сейчас наброситься на неё и подмять под себя. Взрослеющей Катьке многое было непонятно: и то, откуда и на какие деньги у них с матерью появилась однокомнатная квартира, и то, почему надо было уйти из эстрадного объединения, и то, куда вдруг пропал «папа Витя»? Её детскому уму многое было непонятно и только время, способно было ей всё объяснить, но оно как назло не торопилось, и Катька продолжала жить так, как жила до этого: в неведении, заглядываясь на всё вокруг распахнутыми глазами.
Спустя три года после этого случая, объявился бывший фиктивный муж Светланы Петровны – Виктор. Он запросто пришёл в купленную квартиру. Катька была дома одна. Она сразу узнала «папу Витю» и повисла у него на руках. Тот, не ожидал такой тёплой встречи: вытащил из кармана безделушку из золота и сунул её ей в ладошку.
- А мать где?
- Шляется по делам, - Катька ответила с подростковой небрежностью.
- И какие же у неё дела? – Виктор сел в кресло, усадив её к себе на колени.
- Всякие, - Катька махнула рукой.
- И часто она так «шляется»?
- Часто.
Он осмотрел комнату. Катька перехватила его взгляд и спросила:
- А вы где сейчас обитаете? Пропали так внезапно…
- В Москве… У меня там теперь свой бизнес, - Виктор улыбнулся.
- Везёт! – большие Катькины глаза скользнули по его бритому лицу. – А мы тут…
- Вижу. Ничего – хорошая квартирка… Обставились… А мать когда обещалась быть?
- Да, она может сегодня вообще не прийти. Как умотается куда-нибудь, и ждёшь её потом…
- Так ты что одна? 
- А то, - Катька горделиво посмотрела на Виктора. – Я теперь самостоятельная. Мне даже деньги платят.
- За что?
- А я пою.
- Где?
- По клубам.
- А ну изобрази…
- Я без денег не приучена, - она прищурила глаза.
- Сколько?
- Это зависит оттого, что вы хотите увидеть. Если по полной программе, то долларов сто…
- Да? Я думал, что у нас в стране только Алла Борисовна  за такие деньги поёт, - Виктор засмеялся.
- Нет, не только она. Так мне готовиться?
- Давай Катюха готовься и выдай всё мне по полной программе, а это вот тебе сто долларов… - он достал из нагрудного кармана деньги и отдал ей.
Она соскочила с его колен и стала зашторивать окна. В комнате наступил полумрак. Виктор с интересом наблюдал, как девочка-подросток готовила себе место для выступления. Её длинные ноги, ещё не оформившиеся вроде спиц тыкались по полу, и едва проступавшие бёдра слегка повиливали по сторонам.
- Я мигом, - Катька обернулась на Виктора и тут же метнулась в прихожую, бросив на ходу: - Вот только переоденусь, и всё выдам по прейскуранту.
- Даже так? – гость хохотнул.
- А как же? Мать говорит, что деньги надо отрабатывать до последней копейки…
- Правильно говорит… - произнёс он вслух и в полголоса добавил: - Жаль, что сама не следует этому правилу.
Через несколько минут Катька появилась в полупрозрачном костюме. Еле заметная грудь проглядывала сквозь лёгкую ткань. Виктор сначала ничего не разобрал, так как в комнате было немного света, да и тот лишь в одном месте проникал в комнату с улицы. Катька включила ночник с крутящимися рыбками, и всё пространство наполнилось причудливыми бликами. Всё это кружило и не давало возможности сосредоточиться. Заиграла музыка и она стала двигаться, что-то напевая. Он весь подобрался. Катька медленно перебирала ногами. Для своих лет вся она выглядела чуть-чуть старше. Девочки в этом смысле опережают своих сверстников-мальчишек, а поэтому очень рано к ним приходит всё то, что потом заставляет мужскую половину общества задерживать на них свои взгляды. Виктор сидел и рассматривал длинные ноги, большущие глаза, пухлые губы, как у её матери. Всё это было сейчас перед ним. Он улыбнулся той улыбкой, какая бывает только у тех людей, кто знает, чем всё это потом закончится. И он не ошибся: в конце своего выступления сценический костюм сполз с Катькиных плеч, и она предстала пред ним совершенно голой. Что-то было в ней от матери: и то, как она смотрела сейчас на него, и то, как она ждала…
Уже потом, когда они оказались на полу, Катька прильнула к его волосатой груди, и он подумал: «А яблоко от яблони недалеко упало…».
После всего этого Виктор никогда больше не появлялся ни в жизни Катьки, ни в жизни Светланы Петровны.
Катька матери ничего не сказала.  Да и зачем? Жили они по отдельности друг от друга. Только иногда у Светланы Петровны просыпался материнский инстинкт. Она набрасывалась на дочь и отчитывала её за плохие отметки в школе. Та вяло сопротивлялась, давая ей понять, что при современной жизни можно и не учась неплохо устроиться. На что мать вскидывала брови и спрашивала:
- Как так?
- Очень просто, - Катька прятала глаза и отвечала: - Любую оценку можно купить.
- Купить? А на какие деньги? Ты что много зарабатываешь?
- Мне хватает…
- Дура, если считаешь так. Запомни: денег никогда не бывает много…
- А мне хватает, - Катька стояла на своём,  демонстрируя ей подростковую несговорчивость.
С матерью она любила её проявлять, а вот когда касалось встреч с мужчинами, будто её кто-то подстёгивал хворостиной и она лезла вся из себя, чтобы заработать и доказать пусть даже самой себе, что может однажды выйти из-под  материнской «опёки». Свой маленький бизнес она старалась держать в тайне от неё. Её клиенты – люди состоятельные и с определённым положением в обществе и им огласка всего этого была ни к чему, да и ей, почувствовавшей вкус совсем другой жизни, было не до «гласности». Платили щедро, в том числе и за молчание, а ещё ей платили за то, что она по первому зову бросала тетрадки, и натянув на себя вызывающие колготки, брала такси, ехала за город, где в новых коттеджах пела и танцевала перед похотливыми старцами, баловавшими её как маленькую, позволявшие в постели ей проделывать над собой всякие «шалости».
Однажды она попала в компанию, где было трое мужчин. Шёл ей тогда семнадцатый год. Тело к тому времени уже налилось женственностью, и она чувствовала потребность в разнообразии. Гены, так сказать подталкивали её к «импровизации». Прослушав пару куплетов в её исполнении, мужчины ничего не скрывая, предложили ей сразу со всеми тремя вступить в половую связь. Катька сначала запротестовала, но оценив обстановку и то, что перевес на стороне обрюзгших  «ветеранов труда», решила рискнуть, а тем более, когда на стол те выложили кучу мятых купюр. Она дала согласие. Домой её привезли еле живую. Мать встретила с порога вопросом:
- Где была?
- Где была, там меня уже нет, - ответила ей Катька и пошла в ванную.
 Мать за ней. С силой содрала с неё блузку и увидела на груди следы от укусов и засосов.
- Сука! – крик полоснул по ушам.
- А сама, что не такая? – Катька накинулась на мать. – Это ты меня такой сделала!
- Я? Ты, что несёшь?
- Несутся куры и утки, а я констатирую то, что есть.
- Ах, ты, -  мать задохнулась. – Я стараюсь, а она…
- Можешь больше не стараться. Я уже взрослая – могу сама за себя постараться.
- Катька, ты в своём уме?
- Я с четырнадцати лет в «своём уме», - заявила та. – Что забыла, как таскала меня по ночным клубам и учила быть покладистой?
- Я?
- А кто? Сама что ли я это себе напридумывала? Ты из себя дуру не строй… Это ведь твоя мечта: сделать детскую стриптиз группу…
- Это так, но причём здесь ты?
- А мне может быть тоже всё это интересно? – Катька криво усмехнулась.
- Ну, допустим, но откуда на твоём теле всё это? – мать кивнула головой на следы чужой извращённой страсти.
- А это издержки производства…
- Какого?
- Интимного, мать… интимного.
- Ты что проститутка у меня?
- Как и ты родненькая…
- Я не… я женщина и…
- Ты не женщина и давай на этом остановимся, а то у меня огромное желание вцепиться в твою физиономию. Уйди, я хочу принять душ…
Мать наотмашь ударила Катьку по лицу и вышла из ванной. Та громко засмеялась и запела высоким пронзительным голосом: «Никто замуж не берёт, девушку за это…»

Судебное разбирательство было в самом разгаре. Настала очередь для выступления Васильчикова. Ему было неприятно всё это, но надо было ставить в этой истории точку. Всё то, что раньше вылилось на жизнь людей с экранов телевизоров, теперь пустило корни здесь и приходилось вычищать то, что благодаря опять же людской беспечности выросло до безобразных размеров. Отпала надобность тратить деньги на продукты западных продюсеров. Свои оказались не хуже и даже в чём-то обогнали  заокеанских «учителей». Пётр Геннадьевич бросил взгляд на металлическую клетку и ту, что находилась под её защитой. Целых десять лет руководитель детского коллектива на глазах общественности шла к тому, чтобы вот сейчас сидеть здесь, сжавшись в углу и слушать про себя не лицеприятные вещи. Для чего или ради чего она потратила столько времени? Ничего она не создала, если не считать той шумихи, поднятой прессой вокруг её имени. И тогда и может быть сейчас, она упивается всем этим. Ну, тогда в самом начале своего пути – это понятно, но теперь, когда идёт судебное разбирательство и обвинение всё туже затягивает над её головой неба просвет – нелегко укладывается всё это в сознании. Закономерный итог, и тем не менее, многое из всего происшедшего так и осталось за пределами этого зала. Многие свидетели её деяний предпочли промолчать. Оно и раньше так было, что собственно и способствовало тому, как Светлана Петровна быстро уверовала в свою безнаказанность.
Сейчас, глядя на неё, не скажешь, что эта женщина смогла преступным путём скопить себе неплохой капитал, заставляя несовершеннолетних детей «плясать под свою дудку». Да что дети и их родители всё это время жили по её правилам, и только когда началось следствие, они огляделись по сторонам, и им стало страшно оттого, как глубоко они завязли во всём этом. Некоторые из них не побоялись прийти сюда, в суд. Теперь Светлана Петровна смотрит на них и не узнаёт, а ведь это они были её опорой, и если вдуматься «статьёй дохода».
Васильчиков бросил взгляд на подсудимую и подумал про себя: «Больной человек и только, но почему-то когда он поднял вопрос о её соответствии перед администрацией детского центра, где базировалось его эстрадное объединение, ему дали сразу понять, что тема закрыта. Порочная практика: блюсти чистоту ведомственных мундиров привела к тому, что в условиях рыночной экономики беспредел захлестнул буквально всё, где крутились хоть какие-то деньги».
Пётр Геннадьевич хорошо помнит тот день, когда, зайдя в кабинет директора детского центра, положил на стол докладную по факту хищения Светланой Петровной сценических костюмов из костюмерной эстрадного объединения. Директор, глядя в листок бумаги, собрала губы в дудочку и выдала:
- Ну, что ж вы по таким пустякам? В стране воруют нефть и газ, а вы с какими-то тряпками. У вас, что нет больше никаких дел, Пётр Геннадьевич?
- Я вас поставил в известность,  а там решайте…
- Уже всё решили и без вашей докладной. Я её уволила.
- А костюмы она вернула?
- Вернёт, - директриса откинулась на спинку стула, рассматривая Васильчикова. – И чего вы с ней не поделили? Не пойму я вас, не пойму… Вот скажите мне: «В чём суть вашего раздора? Кто из вас двоих инициатор?»
- Не трудно догадаться… - буркнул он.
- Да? Ну, всё-таки?
- Светлана Петровна брала у спонсоров деньги  и складывала  в собственный карман.
- У вас есть доказательства?
- Есть. Журналисты ведут расследование.
- Ну, а зачем прессу-то подключили?
- А кого – прокуратуру может, сразу посоветуете…?
- Зачем же такие крайности. Мы сами… Вызвали бы и причесали, как полагается.
- Плевать она хотела на ваши «причёски». Вы даже сейчас, когда у вас в руках докладная, пытаетесь превратить всё в невинную шутку. У меня такое ощущение, что вы с нею заодно. Учтите, если от вас не будет должной реакции, я пойду выше…
- Ух, какой вы боевой, - директриса хохотнула, но глаза при этом оставались серьёзными. – Успокойтесь, вернёт она вам ваши костюмы.
- А деньги она тоже вернёт?
- О деньгах мне ничего неизвестно, да и в докладной о них ни одного слова, - директор опять сложила губы в сторону и отвела взгляд в сторону.
- Всё вы знаете, Валентина Порфирьевна… Я даже уверен, вы знаете даже то, в каком в кармане они у неё лежат.
- А вы фантазёр, Васильчиков, - она бросила на Петра Геннадьевича испепеляющий взгляд.
Он не отвёл глаз. Долго смотрел в это гладкое лицо и думал о том, что когда-нибудь и эта верёвочка оборвётся.
За два года до судебного разбирательства над Светланой Петровной, Валентину Порфирьевну сняли с занимаемой должности. Причины не афишировались, но кое-какая информация просочилась из коридоров власти: её поймали на хищениях и взяточничестве. Как и предполагал Васильчиков, так оно и вышло: верёвочка оборвалась. Конечно, он ничего не знал о конверте, который вручила тогда Светлана Петровна директрисе детского центра, чтобы та закрыла глаза на её деяния. Та закрыла, а поэтому приход Васильчикова её напугал, но только слегка… Валентина Порфирьевна всё «уладила» в пользу себя и той, которая сумела «подмазать» своё увольнение «по собственному желанию» не скупясь.
Где бы потом не работала Светлана Петровна, прыгая с места на место, всюду по её пятам тянулся чёрный след. Это был её образ жизни, где экстрим определял все проявления её характера, а от этого и поступки, и мысли несли на себе отпечаток её желаний. Ей всегда не хватало именно его – этого экстрима и даже там, где его и не могло быть, она делала всё возможное, чтобы он появился. Она жила в бешеном темпе и другой жизни не требовала от своей судьбы. Её это устраивало, и неважно было, что от всего этого кому-то рядом с ней приходилось плохо. Светлана Петровна шла к своей намеченной цели, не разбирая дороги, ломая чужие судьбы, раня неокрепшие души, разоряя чьи-то жизни, насаждая вокруг себя всё то, из чего произрастает только «сорная трава».
Васильчиков закончил своё вступление и вернулся на своё место, чувствуя на себе взгляд подсудимой. Это всё, что могла она ещё позволить себе, оказавшись запертой в клетке. Вокруг были люди, но она не находила у них сочувствия. Они все были против неё. На какой-то миг, что-то щёлкнуло в её сознании, и она преобразилась. Судья дала ей последнее слово. Наступила тишина. Светлана Петровна медленно поднялась со скамьи и обвела всех взглядом. Было душно. Она улыбнулась и сказала:
- Спасибо вам, что пришли на меня посмотреть. Теперь вы меня не скоро забудете. Я буду вам о себе напоминать даже оттуда, - она кивнула головой неопределённо в сторону. – Когда я вернусь, а я вернусь обязательно, то спрошу с вас за каждое слово произнесённое здесь против меня. Никому не удастся отмолчаться. Да, я получила урок. Так мне и надо. Слишком много я вам прощала. Больше этого не повторится…
- Вы раскаиваетесь или нет? – судья решила напомнить ей о том, где она находится в данную минуту.
- Я? В чём? В том, что наша жизнь даёт всем право выбирать, кем быть? По-моему, это глупо раскаиваться в том, что предначертано судьбой.
В зале поднялся гул. Люди задвигались, переговариваясь.
- Да, да, мне не за чем раскаиваться! – голос Светланы Петровны стал громче. – Я только жалею, что не успела осуществить свою мечту, но жизнь заканчивается не сегодня и не завтра. Я вернусь и успею завершить начатое!
Ей не дали договорить. Родители детей бросились со своих мест, стараясь дотянуться руками до неё сквозь металлические прутья клетки. Милиционеры стали живым барьером между ними и подсудимой. Она ещё что-то кричала. Васильчиков не стал ждать финала, и так было понятно, что на некоторое время её изолируют от общества. Вопрос только в одном: «На долго ли?» Он вышел на улицу. Осень пришла в город на неделю раньше, и теперь ветер кружил под ногами жёлтыми листьями. Скоро первое сентября и всё пойдёт своим чередом: как надо. Так хочется, чтобы никогда больше никто не пытался нарушить этот ход времени, вынашивая в своей голове больные идеи. Их и без этого достаточно разбросано по миру. Нам бы времени и времени побольше, чтобы успеть привести в порядок и себя, и свою планету, где мы рождаемся и умираем.




                Октябрь 2006г.