"Прекратилось веселие с тимпанами, умолк звук веселящихся, затихли звуки гуслей." Исайя глава 24, стих 8.
Серёгиной фамилии нет на Чёрном Тюльпане, ведь никто не видел его мёртвым, после того, как он остался прикрывать отход четверых израненных пацанов, оставшихся после десяти часов боестолкновения от его взвода. А «пропавшему без вести» место на памятнике не положено.
Отгремел марш «Прощание славянки», и, воспользовавшись внезапной тишиной, полковник Орловский объявил: «Те, кого не будет в поезде через десять минут, вместо диплома получат справку о том, что прослушали курс лекций в нашем институте!»
Под завывания жён и подруг, шеренга молодых парней распалась и неспешно двинулась в сторону вагонов. Стоявшие на флангах офицеры и бойцы из городского военкомата задавали им правильное направление. Впрочем, двигаться самостоятельно могли не все. Друзья подставили сильные плечи под безвольные тела перепивших накануне товарищей и несли их в новую жизнь. Однако возле вагонов эти экземпляры были безжалостно отобраны непреклонными автоматчиками, загружены в милицейские «бобики» и увезены в неизвестном направлении. Через две недели выяснилось, что их доставили прямиком в трезвак, а потом отчислили из института за поведение, несовместимое с высоким званием комсомольца.
Поезд тронулся. Офицеры перекрыли выходы из вагонов, мало интересуясь тем, чем занимаются их подопечные. Пьянка продолжилась. Пятикурсники ехали на двухмесячные военные сборы, после которых можно было, наконец, получить свой диплом и военный билет с записью «лейтенант запаса». Солнце палило, водка ударяла в голову, колеса отбивали однообразный ритм, и постепенно все уснули. Часа три в вагонах стояла мёртвая тишина. Вдруг состав дернулся и стал тормозить. Едва проснувшиеся молодые люди с удивлением обнаружили, что никакой станции поблизости не видно, вагоны стоят в чистом поле, а встречает их вновь взвод автоматчиков. Командир взвода, молоденький лейтёха, бодро отдал честь полковнику Орловскому и задал непонятный студентам вопрос:
- Сколько «партизан» привезли, товарищ полковник?
- Да почти тысячу душ.
- Здесь уже две недели воюют пятьсот человек из горного. Как бы чего не случилось.
- А чего им делить, палатки что – ли? – хохотнул подполковник Иванов.
- Моё дело - предупредить - пожал плечами лейтенант.
Он обернулся к своим бойцам.
- Проверьте, чтобы в вагонах никого не осталось, и гоните их к броду.
Бойцы бросились исполнять приказание. Чувствовалось, что цирк этот им очень нравится, и явно разнообразит их серые армейские будни. Подполковник Иванов, уставший за год от студенческого раздолбайства, с умилением взирал на происходящее. Вершилась высшая справедливость. У него было целых два месяца, чтобы показать «этим засранцам», кто в жизни хозяин. Воспринимать Иванова серьёзно было очень трудно. Видимо в молодости он служил политруком, и от привычки непрерывно говорить и лизать руководящие задницы (хотя, возможно это был врождённый недостаток, но первая версия, согласитесь, лучше), язык у него во рту не помещался. Достаточно весомая часть данного подполковничьего органа постоянно торчала снаружи, неизменно притягивая взгляды окружающих. Свою комедийную популярность в студенческой среде Иванов постоянно подпитывал достойными образцами тупого армейского юмора.
Один день каждую неделю советский студент посвящал войне. В четверг он надевал военную рубаху цвета хаки, такого же цвета галстук, чёрные печальные брюки и шёл на военную кафедру, дабы постигать тактику и стратегию ведения современного танкового боя, продолжительность жизни танка в котором оценивалась разными офицерами от трёх до четырёх минут. Ради этих нескольких сомнительных минут нужно было выучить наизусть устав караульной службы, научиться тянуть ногу в строевом шаге и сдать норматив по бегу в противогазе. По четвергам в нашей стране не было студентов мужского пола, зато количество «курсантов» многократно возрастало. В половину восьмого утра юноши выстраивались длинными шеренгами в коридорах кафедры, и господа офицеры проводили перекличку, как на зоне. Процесс этот они называли «развод» и относились к нему с удручающей скрупулёзностью. Опоздание на процедуру приравнивалось к предательству родины и грозило целым часом «расстрела», нудной воспитательной беседы об армейской дисциплине. Как – то раз на разводе Иванов поймал за шкирку торопившегося к своему взводу первокурсника. Он развернул парня лицом к шеренге и взревел:
- Фамилия?!
- Баранов – проблеял несчастный. Было заметно, что юноша проснулся минут пять назад, набросил рубашку с прицепленным к верхней пуговице галстуком, прыгнул в джинсы и поспешил отдавать свой священный долг.
- Кто скажет, что самое страшное в курсанте Баранове? – неожиданно спросил подполковник и обвел взглядом всю шеренгу, которая дружно наблюдала, как кончик языка оратора, то прячется во рту, то достаёт почти до носа. Восхищённый народ безмолвствовал. Впрочем, ответ Иванову и не требовался, потому что он явил миру явно заготовленную речь.
- Нет, это не рубашка, в которой курсант, видимо, спал и не один. Есть вещи и пострашнее этой рубашки. Кто скажет, что самое страшное в курсанте Баранове?
В способности удерживать внимание аудитории подполковник безнадёжно проигрывал своему языку, поэтому ответа опять не услышал. Пришлось продолжать самому.
- Нет, это не галстук, которым курсант Баранов протирал свои опухшие от вчерашней пьянки глаза. Что самое страшное в курсанте Баранове?!
Голос подполковника сорвался на дискант. Вот теперь заинтригованный народ начал рассматривать несчастного первокурсника, но, хоть убей, ничего страшного в этом всклокоченном испуганном малыше не было. В гнетущей тишине подполковник Иванов закончил свои философские изыскания:
-Самое страшное в курсанте Баранове, козлы, это брюки производства вероятного противника!
Тогда все посмеялись над идиотизмом Иванова, а жизнь показала, что старый вояка верно почувствовал самое слабое место в советском железном занавесе. Там – то, ниже пояса, он и треснул.
Последним хлопком дверью, произведённым советской военной машиной, было вторжение в Афганистан в декабре 1979 года. Причина ввода войск была народонаселению нашей страны абсолютно неясна, ибо понять, какой интернациональный долг может быть у СССР перед далёким и диковатым афганским народом, было никому не под силу. А вот о том, как это происходило, доложил курсантам на занятии по тактике главный кафедральный остряк – майор Данилов.
- Утречком раненько наш транспортник запрашивает аварийную посадку в Кабульском аэропорту. А тем куда деваться? Отношения с нами и так натянутые, знают парни, что мы повод для нападения старательно ищем. Короче, дают разрешение на посадку. Огромный Ан заруливает на стоянку, опускает трап, а оттуда, хе – хе, гаврики. Спецназ ГРУ, а это был, конечно, он, занял быстрёхонько спящий аэропорт, принял ещё пару бортов, а к вечеру в стране неожиданно случилась революция. Президент Амин, не приходя в сознание, отказался от власти, и новое прогрессивное правительство запросило у Союза военной помощи.
С тех пор в Афганистане шла война. Днём декхане выращивали опиумный мак, единственное растение, произрастающее в этих горах, а по ночам воевали с оккупантами - шурави. Год за годом наши молодые парни уходили на юг за мутные воды Пянджа, а вот обратно возвращались далеко не все. Армия оказалась не готова к тотальной партизанской войне, к мужеству , с которым бились за свою свободу плохо вооружённые душманы. Устала от постоянных засад, нападений из - за угла, ночных обстрелов. Решить эти проблемы видимо и должны были курсанты, прибывшие на краткосрочные сборы в танковую дивизию.
На берегу широкой, но мелкой реки стояла палатка огромных размеров. В ней и происходило таинство превращения простого гражданского фраерка в белую военную кость. Происходило просто – курсант на входе снимал всю одёжку, в которой прибыл сюда, а взамен получал военную форму, размером максимально приближенным к его физиологическим параметрам. Разбег в два – четыре номера не учитывался. Палатка была забита полуголыми людьми, старательно, но неумело пытавшимися намотать портянки на заточенные под кроссовки ноги.
Народ всё прибывал и, чтобы не толкаться, курсант Слепцов сунул скатку с формой подмышку, сапоги повесил на плечо и босиком стал преодолевать водную преграду.
- Серёга, погодь – из палатки вывалилась неразлучная троица, известная в определённых кругах, как Чалкин, Малкин и Залкинд. Они бежали через реку, высоко задирая ноги, поднимая кучу брызг и непрерывно гогоча. Суровые мальчишки – автоматчики, ограждавшие брод, дружно прыснули при виде несуразной команды.
Сашка Чащин, Валера Малков и Женя Заостровский тесно сошлись ещё на абитуре на той почве, что они были единственными городскими жителями в группе. Первое время они старательно подчёркивали свою элитарность и всячески старались привлечь в свои ряды жителей пригорода Толю Ефименко и Сергея Слепцова. Со временем грань между городскими и общажными почти стёрлась, благодаря тому, что Сергею надоело каждый день тратить по три часа на дорогу в институт и обратно, и он какими – то неправдами получил койку в общежитии экономического факультета. Женя – высокий худой сутулый был типом скучным и стеснительным, маленький Саша много говорил, но мало делал, а душой компании был шарообразный Валерка – любитель преферанса, пива и женского пола.
Постепенно большая часть вновь прибывших переправилась через водную преграду и под присмотром нескольких офицеров примеряла солдатскую форму, неумело наматывала портянки, курила и беззлобно подшучивала друг над другом. Когда подошли все отставшие, студентов построили в колонну и, уже без вооружённой охраны, привели в лагерь. Сорок двадцатиместных палаток, наполовину врытых в землю, прятались в лесу, а за просёлочной дорогой неспешно несла воды свои река Тура. Подъехал грузовик, привёз видавшие виды матрацы и латаное сероватое постельное бельё. Стали обустраиваться. Женька раскрыл рюкзак, достал из него белоснежную простыню и постелил её на старый серо - бурый матрац.
- Интеллигент недобитый – прошипел Саня – водки взял меньше всех, а простыночку чистую не забыл.
Темнело, офицеры пока командами не донимали, грозили отыграться после присяги, и можно было неспешно покурить. Пятеро приятелей, обмазавшись с ног до головы средством от комаров, прилегли на речном берегу расписать « пульку» в свете фонарика.
- Мужчины – торжественно зашептал Валерка, вскрывая прикуп на распасах, – народные массы выжрали всю свою водку. Нашим запасам угрожает опасность банального похищения. Предлагаю сегодня же перепрятать их в известное лишь присутствующим место.
Сказано – сделано. В ту же ночь заветные десять бутылок были зарыты в овражке в глубине леса. Надолго их конечно хватить не могло, но когда на следующий вечер, выяснилось, что в отсутствие жильцов в палатках офицерами был произведён шмон с конфискацией спиртного, ценность заначенного литража выросла многократно. А день прошёл продуктивно. Половина студентов до обеда красила в зелёный цвет траву вокруг палаток, другая половина подметала лес. После обеда поменялись. В промежутке произошло важное событие – курсант Чащин был назначен хлеборезом. Как ему удалось оторвать такую блатную должность, Сашка так и не признался, только многозначительно закатывал глаза и раздувал щёки. Вечером друзья направились к заповедному овражку, но уже через двадцать шагов заметили слежку. Пара жаждавших этила одногруппников кралась в отдалении. Пришлось на ближайшей же полянке прилечь поиграть в карты. Минут через десять измученные комарами соглядатаи отступили. Курсант Ефименко принёс литр огненной воды, хлеборез Чащин - две булки хлеба, и пир состоялся согласно плана.
Утром все, кроме хлебореза, стояли шеренгой вдоль первого ряда палаток и слушали проникновенную речь майора Каскинбаева о том, что завтра они, на глазах восхищённых родственников, принесут присягу и станут настоящими военными. Ибадулло Насруллович так закатывал глаза и цокал языком, что сразу становилось ясно, он ждёт не дождётся той минуты, когда эти ненавистные животные поступят в полное его распоряжение. Единственным способом добиться расположения Каскинбаева было, сказать собеседнику тихонько, но так, чтобы майор услышал:
- У нашего бая брови вдвое длиннее и гуще, чем у Брежнева.
Брови были предметом гордости и неподдельной заботы старины Ибадулло. Они живописно лежали на козырьке майорской фуражки, примагничивая взгляды прохожих и подчиненных. Больше достоинств у майора Каскинбаева не было. Он осознавал, что на порядок тупее самого бездарного первокурсника, поэтому гнобил студентов по полной. Конкуренцию в садистской изобретательности ему мог составить только майор Коцюба, заставлявший своих парней петь патриотические песни, не снимая противогазов.
Для успешной подготовки к присяге бай придумал следующее упражнение: первая рота до обеда копала здоровую яму в лесу, копала со всей ответственностью, думая, что здесь будет туалет заложон. А после обеда вторая рота закопала её обратно, утрамбовала и посыпала листьями и иголками так, чтобы вероятный противник не догадался, что здесь находится военный объект. Свободная от физических упражнений рота в это время учила устав караульной службы «от сих, до сих». Шанцевый инструмент и литр водки резко подняли настроение нашим героям и подготовили их к завтрашнему торжественному дню.
Назавтра, к всеобщему изумлению, на дивизионном плацу, где выстроили курсантов для приёма присяги, они увидели не только господ офицеров, но и свои семьи – родителей, жён, друзей. Оказалось, родной ВУЗ нанял за свой счёт автобусы, дабы обеспечить зрителями, этот беспрецедентный спектакль. Каждый из парней оттарабанил текст присяги, изумился количеству кар, которые падут на его голову при ее нарушении, и поступил в заботливые руки родных и близких. Семьи рассаживались кружком на берегу реки и принимались кормить своего новобранца. Периодически, то тут, то там раздавались крики разочарования. Это очередной новоиспечённый воин узнавал, что водки ему не привезли. Окрестные кусты содрогались под изрядно соскучившимися по мужской ласке жёнами, невестами и просто понимающими нужды солдата подругами. Офицеры ходили вдоль берега и хищно смотрели на своих подопечных. Они жаждали крови и уже чуяли её запах.
После утреннего пятикилометрового кросса в кирзовых сапогах и с голым торсом, майор Данилов неудовлетворённо рассматривал шеренгу первого взвода.
- Через две недели конкурс на лучшую палатку, мне нужен, хе – хе, народный умелец, который способен её украсить, но если мне не понравится, то - тут майору отказало воображение и он сделал неожиданный переход – Слепцов, а ты что здесь делаешь? Ты по кухне дежуришь от нашего взвода. Бегом марш!
Курсант Слепцов дважды себя просить не заставил, уже через пять минут он был в пищеблоке. Здесь под навесом стояли две полевые кухни, знакомые всем по фильмам про Великую Отечественную войну. В одной кипела вода, вторую ёршиками – переростками драили три курсанта. Поваром был ефрейтор – узбек. Он сунул Сергею небольшую миску и указал на мешок, стоявший в углу:
- Лук почистишь, да.
- А когда миска наполнится?
- Ты наполни сначала, да.
Огромным ножом Слепцов взрезал мешок, и на него пахнуло таким запахом гнили, что он отшатнулся. Мешок начал падать, и из него выплеснулась вонючая коричневая жижа. Сергей, превозмогая отвращение, поймал мешок и погрузил руку в его смрадное чрево. Изредка в ладонь попадалась твёрдая субстанция, оказывавшаяся ещё не совсем сгнившей сердцевиной луковицы. Она немедленно перемещалась в миску. Однако, спасённые из гнилого болота луковички, не заполнили ее и наполовину.
- Не парься, - приободрил Сергея низкорослый ефрейтор - иди, вылей эту дрянь где – нибудь в лесу, а мешок принеси обратно. Его надо сдать обратно на склад.
Тем временем со склада принесли мясо. Он не видел этого продукта с первого дня пребывания в лагере и решил уже, что мясо советскому солдату не положено. Ошибка. Изначально мясо было, но в слишком малых количествах. Сначала кусок для себя отрезал ефрейтор, потом рядовой, потом дежурный от электрофака, потом от теплофака. Серёга не остался в стороне от дележа и припас для друзей солидный кус свининки. Оставшиеся кости и жир были погружены в котлы, и стали основой каши, супа, и прочих изысканных блюд военной кухни. В ту ночь под дымящийся шашлык с неограниченным количеством хлеба, ушли все оставшиеся запасы водки. Тень алкогольного голода нависла над весёлой компанией. Разрешил проблему хлеборез. Он стал менять хлеб на водку и, как выяснилось вскоре, не только на неё. Дня через два после обеда он собрал друзей в своей будочке и показал им мину. Не уточняя, откуда она взялась, Сашка, с надрывом в голосе, заявил:
- Парни, я хочу узнать, что испытывает солдат, бросающийся с гранатой под вражеский танк. Прикроете?
Повисла тягостная тишина. Такого поворота не ожидал никто, но дух товарищества заставил их одного за другим произнести совсем не то, что хотелось ответить.
- Ясное дело, Сашок. Мы же друзья.
Колонна танков Т – 72, более известных в узких кругах, как изделие "Урал", возвращалась вечером со стрельб. Было тепло и сухо, поэтому все люки танков были широко распахнуты навстречу несущему прохладу ветерку, когда из придорожных кустов выскочил человек в маскхалате и с криком: «Любил твою мать!», швырнул противотанковую мину под колёса передней машины. Колонна встала, как вкопанная, задраила люки, стала поводить стволами пушек влево и вправо. Впрочем, наши герои всего этого уже не видели, они со всех ног мчались вглубь леса. Остановились только минут через пятнадцать. Сели, выпили, чтобы успокоиться, закопали Сашкин маскхалат.
- Да – а, подвёл черту под приключением курсант Заостровский.
Утром в лагере был беспрецедентный шмон. Понятно, что искали давешних террористов, но как они собирались это сделать? Впрочем, было конфисковано море разнообразного пойла, эротические картинки, ножи и даже стаканы. По рядам наблюдавших за беспределом студентов прошёл ропот, воевать на трезвую голову уговора не было. Хорошо, что прошедшие Афган офицеры это понимали и отворачивались, когда посреди занятий по тактике в поле, гонцы убегали в сельмаг за «Плодово – выгодным» вином по рубль пять за бутылку.
С каждым днём неуклонно приближались три крупных события. Конкурс на лучшую палатку, смотр строя и песни и отъезд домой отвоевавшихся горняков. Один доброволец от каждой палатки две недели занимался её украшением. Этот человек был освобождён от строевой и всех остальных видов муштры, он только красил, вырезал, выжигал, в общем, превращал палатку в произведение искусства. К смотру каждый взвод разучивал строевую песню, но полковнику этого показалось мало. Как только народные умельцы закончили строительство трибуны, Орловский устроил презентацию. В полночь лагерь был поднят по тревоге, все построились на плацу, и командир, взгромоздившись на ещё пахнущую олифой трибуну, возвестил.
- Нам нужна общая строевая песня. Вдруг командир дивизии приедет на нас посмотреть, а здесь у каждого взвода своя строевая песня. Теперь с двенадцати до часу ночи мы будем ежедневно репетировать общую песнь. Запевалы, на левый фланг, шагом марш, остальным нале –во, песню запе-вай!
Огромная колонна змеей двинулась в ночи, сцену освещали три жалких фонаря. Из головы её вдруг донеслось:
- Как по Волге речке плыли две дощечки.
И в ответ тысяча глоток взревела:
- Эх, любил твою мать, плыли две дощечки.
- Отставить! – завизжал в матюгальник полковник, но народ было уже не остановить. Он прослушал эпохальное произведение от начала до конца раза три и распустил курсантов восвояси. Это было полное поражение. Больше ночные построения не повторялись.
Самое большое беспокойство у руководства вызывало событие №3 – отъезд горняков. Дело в том, что традиция предписывала им перед отъездом взорвать соседскую трибуну, и, по оперативным данным, они запасли на стрельбах достаточное количество боеприпасов, чтобы разнести гордость полковника Орловского в клочья. На заседании Генерального Штаба было решено выставить у трибуны круглосуточную охрану. Добровольцем вызвался только круглолицый курсант Валерий Малкин, но офицеры его кандидатуру отвергли, как показали дальнейшие события, зря, а на пост отправились мастер спорта по баскетболу, чтобы дальше видеть, и мастер спорта по тяжёлой атлетике, чтобы расшвырять вероятного противника. Однако, долго ожидавшееся нападение произошло ночью, когда спортсмены безмятежно спали прямо на трибуне, а Валерка в отличие от них не спал. Дело в том, что Сашка таскал ему ежедневно из хлеборезки сухари, которые так закрепили стул молодого бойца, что процесс очистки организма от их остатков стал занимать час, а то и более. Курсант Малкин был уже рядом с родной палаткой, когда совсем рядом громыхнул взрыв, и из кустов показались фигуры скрывающихся с места преступления врагов. И пухлый слабосильный Валерка принял неравный бой. Битва была недолгой. Первый же из бежавших свалил защитника чести своего института с ног прямым ударом в глаз. Но Валерка, падая, впился ему зубами в щиколотку, и весь лагерь проснулся не столько от взрыва, сколько от истошного визга укушенного.
Утром все выпускники горного института были построены в одну шеренгу.
- Сапоги и портянки долой, – прозвучала команда старшего офицера. Когда приказ был выполнен, вдоль строя двинулась комиссия в составе: майор с военной кафедры горного, подполковник Иванов и Валерий Малкин в тёмных очках. Не прошло и пяти минут, как злоумышленник с прокушенной ногой был обнаружен и призван к ответу. Затем уже перед строем своих соучеников Валерка получил благодарность от подполковника за проявленный героизм и самопожертвование, а вместе с ней письмо родителям о подвиге их сына и недельный отпуск, чтобы отвезти это письмо домой. Но он никуда не поехал, и письмо сжёг. Жалко было парня, которого по его вине выгнали из института. Короче, Малкин снял комнату у какой – то бабушки в деревне и служил связным между лагерем и винным отделом сельмага.
Все два месяца сборов офицеры постоянно приговаривали:
- Учения покажут, какие из вас вояки.
И вот этот день настал. После обеда майор Данилов построил свой взвод и повёл на позицию. Он остановился на перекрёстке двух просёлочных дорог на окраине леса. Глубокомысленно оглянулся по сторонам и остался вполне доволен увиденным.
- Курсанты. Выроете здесь танковый окоп полного профиля и ложитесь спать. Мы с танком прибудем на позицию в десять утра, а в четырнадцать начнётся война. Вопросы есть?
Обалдевшие студенты не нашлись, что сказать, и майор скрылся в лесу крайне довольный собой. Естественно первым делом завалились спать. Часа через три сапёрные лопатки вонзились в хорошо уплотнённую часто проходящими здесь танками землю. Копали пятёрками, постоянно сменяясь, чтобы не устать, но за четыре часа продвинулись лишь на глубину двух штыков. Опустилась темнота и вдруг среди стрекотания кузнечиков явственно стало слышно, что неподалёку работает дизель. На звук пошли курсанты Малкин и Ефименко. Через полчаса они вернулись, а за ними приехал настоящий экскаватор, который за пять пачек сигарет за час вырыл такую яму, что когда утром прибыли Данилов и танк, они утонули в этом окопе. Пришлось немного засыпать. В двенадцать майор приказал:
- Надеть противогазы и занять позиции за деревьями. Синие будут наступать с рубежа развалины коровника – раздвоенная сосна. Выполнять!
Война закончилась в четырнадцать двадцать. Когда все построились, оказалось, что не хватает курсанта Слепцова. Майор обнаружил его безмятежно спящим на позиции под берёзой и попытался вырвать автомат из рук бойца. Сергей проснулся, сорвал противогаз и спросил:
- Мы победили?
Серёгиного имени нет ни на одной могиле на свете, поэтому, когда ангел небесный спускается, чтобы забрать в рай праведные души, он его попросту не находит. И это к лучшему, лейтенанту Слепцову в раю вряд ли понравилось бы.