Вверху фото из архива Рыбальченко. Подпись под фото: "Свободные позы, лёгкая дачная мебель".
Глава 11. Жизнь в Караване
Глава 12. Новая песня
Глава 11. Жизнь в Караване
Когда-то поместье Калиниченко было очень богатым и обширным, но постепенно из поколения в поколения приходило всё в больший упадок, и к моменту нашего приезда было довольно скромным, а все члены семьи больше относились к категории служащих.
Старший сын хозяйки Марии Карловны, Иосиф Николаевич – студент медицинского института.
Второй сын, Григорий Николаевич, флегматичный увалень, вроде Илюши Обломова, никак не хотел учиться, как мать не билась, как не уговаривали его сёстры. От него звучал один ответ:
-Мамочка, напрасно ты тратишь деньги на репетиторов. Дорогие сестрицы, брат мой любезный, не тратьте время на уговоры. Всё равно учиться не буду.
-Гриша, тебе же 15 лет, кем же ты будешь, как жить станешь?
-Буду хозяйствовать на земле. Вон огородник, Нестор Моисеевич, научит меня обращаться с землёй, и буду как-нибудь управляться.
Хозяйка, Мария Карловна, не докучала отцу назойливой опекой, а полностью доверила ему заботы по уходу за садом и огородом. Так установилось, что звали отца все домочадцы по имени –отчеству, прислушивались к его советам и в хозяйственных делах все подчинялись ему безоговорочно.
Григорий Николаевич, «паныч» как его звали, жил постоянно в поместье. А летом собирались все члены семьи Марии Карловны:
старший сын – Иосиф Николаевич;
старшая дочь – Надежда Николаевна с сыном Георгием, моим ровесником, и дочерьми, Любой и Верой;
часто наведывалась вторая дочь – Мария Николаевна, бывшая замужем за соседским помещиком Арцыбусовым, с дочерью Олей и сыном Александром.
Поместье Арцыбусова было значительно больше и богаче поместья Калениченко, но сам Арцыбусов был грубоват, как в отношениях со своими крестьянами, так и со своей женой. Всё это тяготило Марью Николаевну, но желание сохранить семью, а также материальная зависимость вынуждали её смириться с существующим положением вещей.
Её сын Александр перенял от отца ту же грубую манеру общения, и поэтому в нашем детском кругу мы его иначе не называли как Шурка.
Вне зависимости от социального положения и занимаемого статуса при дворе Марии Карловны, детвора проводила время вместе: совместные игры, купания, катание на лодках со взрослыми.
А места там были чудесные. Гора, покрытая лесом, пять домиков в лесу (всё это называлось хутор «Зайчики») с аллеями, цветочными клумбами, садом. Внизу просторный господский дом со множеством комнат, вместительной кухней, красивой открытой верандой, летом заплетённой розами. За домом громадное дерево, под ним столик со скамейками, где собиралась детвора.
Сидит как-то там вся наша компания: внуки Марьи Карловны – Люба, Вера, Оля, Георгий (Жора), Шурка, моя сестра Настя и я. Девочки плетут венки, Шурка вырезает какую-то палочку. Жора сидит возле Любы, Люба напоминает ему о предстоящих его именинах:
-Жорочка, в воскресенье ты именинник. Тебе нанесут много подарков, игрушек, шоколадных конфет. Ты меня угостишь? Да?
-Угощу, конечно, Любочка!
-Смотри, Жорочка, ты обещался!
И тут грубый голос Шурки:
-Смотри, Жорочка, ты обоср…!
Все краснеют, Люба особенно. Грозит сказать бабушке.
-А что я сказал? Я только повторил твои слова!
Любителю приключений Шурке не раз доставалось от моей мамы, когда она заставала его за воровством яиц в нашем курятнике.
Глава 12. Новая песня
Зимой я была единственным развлечением Григория Николаевича. Запросто приходила в его кабинет, но обязательно либо с какой-либо новостью, либо с новой песней.
-Григоревич Николаевич, - так я произносила, - Настя и Оличка нашли гнёздышко хорошее, прехорошее.
-Какое же оно, хорошее, прехорошее?
-Ну, хорошее!
-Нет, ты объясни мне, какое же оно хорошее, прехорошее.
Задумалась ненадолго и отвечаю:
-Такое, с оборочками и кружевами.
Мне 4 года. 1905 год. В Харькове забастовки.
Мои братья Ваня и Серёжа учились в колёсной мастерской Касилова на Ивановке. Однажды Ваня отвёл меня в укромное местечко (мне 4 года, Ване 14 лет) и сказал, что научит меня новой песне. (Он знал, что я обязательно спою новую песню Григорию Николаевичу). Взял с меня слово, что я никому не скажу, кто меня научил новой песне, даже маме и тяте, заставил побожиться. Начиналась песня словами:
«на панов, на собак, на богатых».
Как только я выучила песню, я побежала к Григорию Николаевичу. Но едва открыла дверь, увидела в его комнате на диване трёх незнакомых человек, засмущалась и не могла решить, войти в комнату или убежать. Это были студенты, приехавшие с его братом, Иосифом, на охоту. Григорий Николаевич стоял спиной к двери и меня не видел.
-Гриша, к тебе пришла гостья! – сказал один из студентов.
Григорий Николаевич оглянулся, увидел меня.
-А, это моя подруга, сейчас она сообщит нам какую-либо новость, а может быть споёт новую песню.
Я стояла как вкопанная, пока Григорий Николаевич не взял меня на руки и не спросил, что я буду петь или рассказывать. Я отвернула своё лицо от чужих людей и прошептала:
-Так они же чужие!
-Нет, Симочка! Не считай их чужими. Они всё равно, как я. Так что же ты споёшь?
-Да, я спою новую песню,- набираю полную грудь воздуха и пою:
На панов, на собак, на богатых,
Что глумились они над тобой…
Сидящие на диване студенты задохнулись от хохота, упали на диван, задрали ноги вверх, машут руками.
-Гри…, Гриша! Да у тебя революционерка в доме!
Григорий Николаевич тоже хохочет. Я перестала петь, исподлобья поглядываю на всех. А Григорий Николаевич и студенты: «Пой, Симочка, пой!», а сами хохочут до слёз.
Как же я буду петь, если они надо мною смеются?
-Да ну, пой же, Симочка! Как ты поёшь: «на па-нов, на со-бак, на бо-га-тых»? Паны – собаки? Да?
Тут уж я поняла смысл своей песни. Опустила голову, вот-вот заплачу. Чтобы предупредить мои слёзы, Григорий Николаевич поспешил меня как-то успокоить:
-Но ты же о богатых панах поёшь, а мы ведь паны бедные.
Я оживилась:
-Да, Григоревич Николаевич, то я про богатых, а не про Вас пою, Вы паны бедные!
-Ну, вот, Симочка и разобрались, - сидящие на диване не могут успокоиться, вытирают выступившие от смеха слёзы.
Обращаются ко мне:
-Симочка, где ты научилась так петь и такие песни?
-Это забастовская песня, - объясняю.
-А что такое «забастовская»?
-Ну, песня так называется.
-А кто тебе сказал, что эта песня «забастовская»?
-Так это же все люди знают, а Вы уже большие, а не знаете. Кого хотите спросите, все скажут, что песня «забастовская». Поняли?
-Нет, не поняли.
Думаю, как им проще объяснить.
-Ну, вот смотрите, - показываю им свои зубы, - вот зубы стоят. Значит песня зубостастая, а называют «забастовская».
Студенты в неистовстве начали хлопать в ладоши и хохотать снова. Затем сделали громадный кулёк и наполнили его для меня конфетами, печеньем, пряниками, фруктами, колбасой, сыром, в общем, всем, что было на столе.
С этими гостинцами я сбежала во двор, где меня уже ожидали подруги Лиза, Груша, Наташа, Таня и мы совместно расправились с лакомствами.
Однажды летом я играла на песке с Жорой. Подошла горничная Марфа, позвала Жору с собой. Жора вначале отнекивался, но на балкон вышла его мама, Надежда Николаевна, и Жора пошёл в дом, а я осталась одна играть на песке.
Выходит снова Марфа берёт меня за руку и тянет меня за собой.
Я сопротивляюсь, но вновь выходит Надежда Николаевна на балкон, делает замечание Марфуше и ласково обращается ко мне:
-Симочка, иди ко мне, я что-то скажу.
Подошла, она приглашает меня пообедать с Жорой. Конечно, я пошла. Обед показался мне просто роскошным.
Пообедали, вышла старая барыня, я стала её благодарить за обед. У нас в семье было принято после обеда благодарить маму и отца с целованием руки маме. Сейчас я тоже поцеловала руку Надежде Николаевне и старой барыне. Старая барыня предлагает мне ещё стать на колени и поклониться. Я становлюсь, но чувствую себя как-то неловко и униженно.
Надежда Николаевна замечает матери:
-Мама, зачем это?
-Так надо, она должна знать своё место, - строго сказала барыня. Возможно, до неё дошли слухи о моём исполнении крамольной песни.
На следующий день приглашение к обеду повторяется, но униженно стоять на коленях мне совсем не хочется, и я категорически отказываюсь от такой сомнительной чести. Едва ли кто понял причину моего отказа, только Жора подходит и говорит:
-Сима, ты не хочешь потому, что надо перед бабушкой становиться на колени? Но ты не будешь становиться, мама вчера поссорилась из-за этого с бабушкой.
Этот довод на меня подействовал, я согласилась, и впредь меня приглашали, чтобы я обедала за столом вместе с Жорой, как стимулятор его аппетита.
На троицу мы с подружками собирались большой гурьбой, выбирали большую зелёную ветку, украшали её разноцветными лентами из бумаги (в этом помогали нам и старшие сёстры) и шли к дачникам на хутор Зайчики, расположенный на горе в лесу.
Там перед ними устраивали концерт: пели песни, танцевали. Дачники же одаривали нас конфетами, пряниками.
Вечером девушки, парни наряжались как на карнавал, самое простое – девушки одевали мужскую одежду, парни – женскую, но были и более оригинальные костюмы. И для дачников давалось уже вечернее представление с каким–либо примитивным самодельным сценарием, где были и сюжет и интрига. Веселье затягивалось за полночь, и в качестве зрителей вместе с «панами» присутствовала и наша дневная труппа.