ГЛАВА 10.
ИГНАТ.
…Даже не успела пикнуть, как сильная широкая и мокрая ладонь высоченного мужчины закрыла ей рот, а вторая рука, подхватив, оттащила от двери, захлопнув её ногой!
Взвилась в негодовании, едва не укусив паршивца: «Господи, вот ведь идиот! Так напугал! Если б ни его сломанный ноготь большого пальца на левой руке перед глазами – не узнала и точно, Кондратий бы хватил! Вот ведь засранец, а!..» Но все негодующие мысли вылетели мгновенно из женской головы, когда Игнат, продолжая держать её в руках, вдруг стал оседать на пол. Высвободившись, умудрилась в считанные мгновения повернуть и прислонить его спиной к стене. Включила маленькую лампу над зеркалом и… ахнула.
Это был он, и не он. От её весёлого, смешливого и задорного бойца ничего не осталось: белое осунувшееся лицо, угасший остановившийся взгляд чудесных серых глаз, каких-то помутневших, умерших, страшных! Ощущение мертвеца не отпускало!
Выдохнула: «Словно зомби».
– Игнат… Игнаша… Посмотри на меня, родной… Ты меня слышишь?
Окинула взглядом с головы до ног: «Мокрый!» Обернулась и посмотрела в окно – мелкий дождь. «Понятно».
– Ты пешком долго шёл? А машина где?
Никак не приходил в себя, дыша часто и с хрипом, приоткрыв рот, не мигая глазами, смотря сквозь неё.
«Ясно: на последних силах и нервах доехал. Катарсис».
Медленно встала, закрыла дверь на ключ, задёрнула плотную шерстяную штору на двери, утеплив вход и прекратив доступ свежего воздуха и посторонних взглядов через стекло. Понизу подоткнула свёрнутый овечий коврик: «Порядок. Теперь не сквозит».
Села на пятки возле Игнаши и стала нежно раздевать, стягивая мокрую куртку с сильного тела. Едва справилась – привалил намертво. Сходила в ванную за полотенцем, вытерла мокрую голову, бледное лицо и руки, в которых увидела зажатый ключ от машины.
Нахмурилась: «Где он её бросил? Не прицепилась бы полиция!»
Еле-еле вытащила из стиснутых пальцев, положив в карман курточки. Сходила на кухню и принесла коньяк: «Надо приводить в чувство обезумевшего большого мальчика».
Едва вдохнув запах алкоголя, очнулся, автоматически отвёл бокал рукой с хрипом «за рулём…» и опять погас!
Тяжело вздохнула, восхитившись: «Профи он и есть профи, даже в обмороке».
Постояла, соображая, как вывести из транса, вдруг вспомнила про нашатырь. Кинулась в комнату, повозилась с аптечкой: «Есть! Слава богу».
Результат был слабый: реагировал, но опять уходил в себя.
Отчаявшись чем-то пробить оторопь, села на его ноги, прижалась к груди и начала гладить и раздевать, но много ли сделаешь, если весом всё придавлено?
– Игнаш, милый, давай вставай, пойдём в комнату. Мне тут холодно, от двери дует, простыну, засоплю… Знаешь ведь, слабая, склонна к простудам… – без особой надежды шептала на ухо.
Сработало!
Забота о ней ослабила на миг его оторопь: медленно поднялся на ноги, цепляясь за стены, пошёл в комнату.
Подлезла под его руки, как тогда в коттедже, и привела в спальню. На ходу быстро расстёгивала, стаскивала, снимала одежду, бросая на двери, ширму, мебель – просохнет. Умудрилась за полминуты раздеть.
– Сейчас чай согрею…
Уложила на кровать.
– Маринка! Где ты? – прохрипел, смотря по сторонам невидящими глазами.
Бессмысленно было говорить, только действовать. Поняла.
Сняв с себя халат, легла рядом, прижавшись к крупному мужскому телу, грела кожей, душой, словами, что начала шептать на ушко.
Сантиметр за сантиметром, звук за звуком, касание за касанием, ласка за лаской начали медленно совершать свою работу – приводить в чувство человека, из которого их вынуло его проклятое «дело», работа, похожая на рабство, на изнасилование души.
Беззвучно застонала, запоздало виня себя и казня: «Если б я тогда в Аравии* знала, во что втягиваю ребят, то, скорее всего, осталась бы с любимым мужем и обожаемой дочерью, родила Омару к этому времени и сына. Нет, рванула домой, на Родину, патриотичная дура! И подставила всю троицу под удар. Это тогда они попали в поле зрения “смежников”! Все мы задним умом умны, а я особенно. Тупица».
– Мариш… ты рядом… ты здесь? – стал медленно оживать, сознавать, где он и с кем лежит. – Боже… неужели я доехал?.. Ничего не помню! Пусто в голове. Мрак и ветер…
– Где ты оставил машину, хороший мой? Полиция не пристанет? – лаская пальчиками его виски и щёки, старалась не форсировать события. – Сколько у тебя времени?
– Нисколько… Я сбежал… «Самоволка»! – нервный смешок начал сотрясать большое тело.
Понимая, во что это может вылиться, не медлила. Повернув мужское лицо к себе, ласково прильнула к вздрагивающим в нервическом смехе губам, целуя всё сильнее и откровеннее.
Замер, застыл на целых три минуты, будто в голове происходила перезагрузка, а потом очнулся и больше не уходил сознанием.
– Ты? Мариночка!..
– Тссс, тихо, мальчик мой! Тихо… Только не кричи громко, услышат соседи, – прижавшись к оживающему и загорающемуся телу, шептала в его губы. – Главное – ты со мной… Мы с тобой, наконец, вместе! Наедине. Только ты и я. Всё остальное не важно. Ты, я и наша ночь… Мы так давно о ней мечтали, Игнашка… Вместе… Без их глаз…
– Маришкааа…
…Рассветные сумерки робко пробивались сквозь льняные шторы спальни.
Оторвавшись от Игната, посмотрела на часы: «Пора. Лучше будет, если приедет обратно ещё до завтрака».
– Игнаш, остановись, – негромко смеясь, отбивалась от оживших бесстыжих рук. – Тебе пора, любимый. Пора… Скажешь, поехал покататься, развеяться, а машина заглохла в пустынном месте, – целуя, удерживала и останавливала неистовое и страстное, неутомимое и ненасытное тело. – Вставай! Немедленно! Я приказываю, офицер Н-ров! Подъём! Встать! Стоять! Взять себя в руки!
– Есть! – только и прохрипел, подмяв её под себя, как… подушку. – Стоим, берём…
…Только через два часа оторвались от постели, с переменным успехом борясь и вытаскивая друг друга из неё. Счастливый юный смех порхал лёгкой бабочкой по комнате.
Сияющая и нежная Маринка уворачивалась от жадных рук и губ возлюбленного, вновь сдаваясь его безграничной любви. Тайком вздыхала: «Как же не хочется его отпускать опять в тот ад! Но прекрасно понимаю: и без того у Игната будут большие разборки и с парнями группы, и с начальством. Пора гнать…»
– Маринка, единственная моя, как я по тебе скучал! В голове только ты и была все эти дни…
Сжимал в объятиях и трепетал мощным телом от настоящего чистого счастья: первого, искреннего, долгожданного.
– Будь проклята эта работа! – задрожал, загорелся, вскипел! – Никогда не думал, что скажу когда-нибудь эти слова…
Опять появилось в его глазах такое!.. Замер, окаменел, словно увидел смерть.
– Не знаю, насколько меня хватит? Я не выдержу… Это оказалось выше меня…
– Ты выдержишь, слышишь?! Смотри мне в глаза!
Повернула помертвевшее лицо к себе, забравшись на тумбу для обуви в прихожей, где и задержались. Став почти наравне ростом, впилась изумрудными глазищами в мёртвые серые глубины.
– Ты сделаешь всё, что прикажут. Обязательно выживешь и вернёшься ко мне, обещаешь?
Вцепилась маленькими тонкими пальчиками в отвороты его высохшей кожаной куртки, сотрясая торс и требовательно смотря в душу.
– Понимаешь меня?! Ты мне нужен, Игнат!
Продолжая смотреть, не отпуская взглядом, страстно поцеловала чудесные и жаркие, жадные и умелые губы.
Ответил грустным потерянным поцелуем.
Задохнулась от слёз, едва сдерживаясь, охрипла голоском:
– Вынеси всё и вернись живым! Ко мне! И подари сыновей! От тебя! Слышишь меня?.. Стань мужем и отцом… – выдавила сквозь завесу слёз, через боль сердца и трепет тельца, тоненького и слабенького. – Поклянись!
Минуту помолчав, резко вздрогнул, передёрнувшись молодым телом, словно презирая и люто ненавидя себя за что-то! Отчаянно сгрёб, стиснул девичье уставшее, измятое его ручищами тело, ласково прижался губами к тонкой детской шее, где всё ещё виднелись красные следы пальцев. Мягко и нежно стал их целовать, словно вновь прося прощение за то, чего не делал – так и не сказала ему правды. Поняв, что вновь загорается, пьянеет от запаха и тяги её колдовского чрева, поцеловал в губы сильно, до боли прикусив губу, громко простонал: «Клянусь!» и, оторвавшись «по мясу», стремительно выскочил из домика, громко хлопнув дверью.
Не видела – случилась истерика. Безостановочная. Стенала и билась головой о стену, кусала губы и руки в кровь, а остановиться не могла – нервный срыв.
Еле доползла до аптечки и успела проглотить особую капсулу – врач обеспечил запасом с рекомендациями и… предостережениями.
…Пришла в себя только через час.
В дверь заполошно стучали и кричали!
Ничего ещё не соображая, поплелась открывать.
– …Матерь Божья… что случилось, Марыля? Тебе плохо? Врача? – неистовствовали на пороге соседка Магда и жена торговца Лизелот из магазинчика напротив. – На тебе лица нет, милая! – наперебой причитали, забыв, что полячка почти ничего не понимает. – Алекс, помоги же нам!
Взмолившись, обратились к соседу слева, Алексу Мунту, который сносно говорил на английском – вышел только что из домика.
– Милые женщины, прошу вас разойтись, – пожилой мужчина спокойно раздвинул вопящих дам и обратился к недоумевающей девушке: – Спала? Помощь? Врач? Уверена? – видя, что на все предложения качает или кивает головой, бережно стал вытеснять соседок на тротуар. – Я помогу девушке. С ней всё хорошо. Немного приболела. Простуда.
Вывел со двора.
Помялись, но спорить не стали – уважали старика.
– Мы с пани Марылей придём в магазин позже. Отставьте, пожалуйста, нам по кусочку Вашего превосходного творожного пирога с сухофруктами, – обратился к Лизе.
Та зарделась полным лицом и смущённо кивнула хитрецу.
– А Вы напомните Лине о цветах для кирки, фру Магда. Прошу об одолжении со смиренным сердцем.
Почтительно откланялся довольным и успокоившимся дамам, постоял, пока не разошлись по делам. Вернулся к девушке.
– Спасибо, герр Мунт, – прохрипела смущённо, отводя покрасневшие от бессонной ночи глаза. – Я в порядке.
– Можно войти на минутку?.. – странно посмотрев на неё, быстро метнул взгляд на улицу: женщины ушли по домам. – На пару слов.
– Да, прошу Вас, пожалуйста, – сделала приглашающий жест в коридор.
Входя первая, торопливо приглаживала взлохмаченные волосы, осматривала одежду: порядок, в домашнем спортивном костюмчике.
– Он уже уехал? Хорошо. Я видел его вчера вечером – был сильно пьян, – Алекс покачал белой головой, осуждая невоздержанность молодёжи. – Марыля, это Ваш парень? Понимаю, – улыбнулся, заметив, что девушка стала пунцовой, как помидор. – Большой мальчик. Ты жива? – озорно сверкнув сине-зелёными глазами, забавляясь смущением.
Посерьёзнел, предостерегающе заглянул в глаза.
– Я гулял с моей Арой, его машину видел в соседнем квартале. Сломалась, наверное… – что-то пытался сказать.
– Он больше не придёт, обещаю, – тихо прошептала, поняв.
– Хорошо. Район маленький. Глаза. Разговоры. Решай сама, – похлопав по руке юную хозяйку, вышел, добавив с хитрым видом. – Приходи через час в кирку. Споёшь со мной.
Засмеявшись, кивнула, соглашаясь.
Проводив, прыснула в кулачок по-девичьи: «Ещё один тихий поклонник восьмидесяти пяти лет. Что ж, споём, – оглянулась, окинув глазами прихожую и часть виднеющейся комнаты. – Конечно, тут и слепой бы всё понял – кавардак! – на двери в спальню продолжал висеть пуловер Игната. Рассмеялась. – Увлеклись, разнесли квартирку! Хорошо, соседки не вломились – шокировала бы невинных старушек, – посмеиваясь, медленно стала ходить по домику, приводя всё в идеальный порядок. – Не ровён час, Магда придёт проверять кружево – ужаснётся!»
Сняв свитер, прижала к лицу, вдыхая аромат лосьона и мужской кожи. Опять накатила слезливая истерика.
«Как он? Доедет? Как встретят ребята? А начальство? Чем ему аукнется “самоволка”? Боже, спаси моего мальчика! Он стоит на краю… На самом…»
Не успела подумать, как резко прозвонил телефон. Она знала, кто это.
– Kto to jest?** – заговорила на польском.
– «Марыля», он уехал? – открыто на русском.
– Tak.***
– Хорошо. Получилось?
– Tak.
– Рецидив возможен?
– Tak. To tak.****
Помолчал, тяжело вздохнул.
– Жди их по пятницам, – не попрощавшись, положил трубку.
«Что ж, я опять победила: вырвала своими словами поблажку парням. Теперь у них будет выходной и возможность видеть меня хотя бы по пятницам. На месте решу, что делать. Главное, Игнат пробил систему невыносимых условий. Теперь с их интересами станут считаться и уважать простые человеческие потребности. А то, что я одна на всех, даже не стоит забивать голову – есть Бася. Разберёмся по-братски, вернее, по-сестрински!» – усмехнувшись, стала собираться в кирку.
* – История отражена в повести «Аравийский изумруд».
** – Kto to jest? (пол.) – Кто это?
*** – Tak. (пол.) – Да.
**** – Tak. To tak. (пол). – Да. Это так.
Март 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/03/24/1881