Ночная смена в аэропорту началась по обыкновению в суматохе и спешке, так как вечерний рейс в Москву оставался самым неудобным в расписании. Одни специалисты бросали незавершённую подготовку к вылету, спешили в раздевалку и на служебный автобус, другие – едва заглянув в техническую, не переодетые бежали на стоянку, а там, у самолётного трапа, уже толпились пассажиры. Хорошо, если оставался лишь беглый заключительный осмотр, и советский самолёт, надёжный, неубиваемый по прочности Ан-24, без задержки выруливал на старт.
Осень была уже на излёте; холодная тьма длинной, неприютной ночи окутывала перрон и силуэты мокрых от дождя лайнеров. Водитель спецмашины Василий Ломов подогнал свой аэродромный пусковой агрегат (АПА) к стоявшей в дальнем углу перрона «Тушке», запустил дизель и, приоткрыв дверь кабины, спросил у руководившего подъездом техника:
- Как, надолго здесь?
- Да, надолго… два колеса будем менять и тормоз, а у спецов тоже работы по горло, дефекты…
- Ясно! – Ломов захлопнул дверцу и прилег на сиденье, устроив под голову зимнюю куртку, на языке авиаторов – радикулитку.
Снаружи заунывно, монотонно гудел двигатель; лежать в кабине, ощущая этот непрерывный шум, было скучно, даже противно, но Ломов смиренно закрыл глаза и оцепенело застыл. Лицо молодого человека выражало унылое состояние души. Мощная, широкая в кости рука прикрывала большой, наполовину лысый череп шофёра. Из-за лысины Василий приобрёл в приятельском кругу кличку «Комолый». Его уважают. Минувшей весной, когда этот двадцатитрёхлетний малый гренадёрского роста предпринимательства ради перегонял из-за границы иномарку, случилась неприятность: на пустынной трассе он убил одного из троих нападавших бандитов. Ломов не то что не слышал о подобных происшествиях на дорогах, он попросту гнал от себя мысль, что такое может случиться с ним. И вот случилось…
Прошло уже достаточно времени, чтобы перестать терзаться вопросом "как с этим жить?" – а всё же парень отчетливо понимал: нужно что-то менять в себе – основательно, радикально. И хотя судья вынес оправдательный вердикт с условным сроком за применение холодного оружия, собственный приговор себе Ломов до конца ещё не обдумал. Душа настойчиво жаждала какого-то искупления.
«Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, -
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился…»
Не будучи настроенным лирически, шофёр, как молитву, шептал эти пушкинские строки, в надежде отыскать здесь спасительный для себя смысл.
«Кто такой этот шестикрылый Серафим? – думал Василий, не ведая, что это ангел, пламенеющий любовью к Богу, огненный, очищающий; парень просто вообразил фантастического мужика с распростёртыми, словно крылья мельницы, руками. – Может быть, он и есть символ перепутья?.. И что я должен сделать, как поступить?.. Стать бы священником, построить церковку, молить Бога… Но что я могу в этом качестве?»
С некоторым усилием Василий представил себя облачённым в рясу; правая рука его сноровисто взмахивает дымящим кадилом, певчие вторят попу слаженным хором: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!..»
Нет, не то… Всё, что он видел, изредка бывая в храмах, всё, что знал о священнослужителях, никак не устраивало. Никаких посредников между собой и Богом Василий не признавал и с большим уважением относился к монахам, затворникам в своих кельях, ибо считал их подвижниками и рыцарями духа. Героическая способность отказаться от мирских соблазнов ради света и восторга божественности – это свойство великих душ высшей пробы… Василий не считал себя готовым к такому перевоплощению, хотя и размышлял о долготерпении, бормотал, точно заклинание евангельскую заповедь: «Претерпевший до конца – спасётся». Так, при помощи логических доводов и воображения Ломов решил, что сан священника ему не подходит.
«Не по Ваське шапка…» - с грустной усмешкой пробормотал шофёр, да и воображаемый Серафим своими шестью крылами указывал неясные направления и ничего не говорил о главном: как дальше жить? Оглядываясь на своё прошлое – далёкое и недавнее, Ломов силился понять, когда, на каком отрезке жизненного пути было выбрано неверное направление? Ему всегда хотелось поймать удачу; казалось, стоит проявить разумную волю, быть молодцом, и всегда будешь видеть небо в алмазах. Но ему издавна, с юных лет систематически не везло… Ломов принялся вспоминать, с какого момента началось это невезение.
Первой неожиданной напастью, как расценивал сам Василий, явилась его влюблённость в одноклассницу – статную, круглолицую хохотунью Маргариту. Всего-то! - посмотрел на неё этак задумчиво, и вдруг почувствовал небывалую зависимость от постороннего в сущности человека. В ответ на признание парня девушка слегка переменилась в лице, покраснела, но вскоре ответила запиской, где назвала любовь Василия несерьёзной.
«Я не один час думала над твоими словами, - писала Рита в записке. – Они застали меня врасплох… И хотя мы давно знакомы, я не могу понять твой душевный мир, твои жизненные устремления. Может, потому что ты большей частью молчишь. Женщина так устроена, что ей нужна огромная, всепоглощающая любовь к близкому человеку, который мог бы разделить и печаль, и радость… Смотрю на твою фотографию: умный, проницательный взгляд, вселяющий веру в жизнь со всеми её прелестями и невзгодами. И всё-таки мне этого мало, мало твоего милого образа, взгляда с фотографии… Извини, Вася, но ты для меня всё равно что кот в мешке. Может, ты очень сложный, благородный и пока никем не понятый, а, может, просто скучный, неинтересный?.. Давай не будем думать сейчас ни о какой любви. Школьная любовь, она несерьёзная. Будем друзьями!
Рита»
Василий почувствовал себя уязвлённым, и это ли не повод взглянуть на себя критически:
«Я – скучный, неинтересный тип, неуклюжий, как валенок… Деревня!..» - казнил себя Ломов и завидовал друзьям, умевшим вести себя с девчонками игриво, со смехом и шуточками.
Детство Василия прошло в деревне, но разве забудутся когда-нибудь жаркие летние дни, проведённые в забавах и купаниях в пруду! Колхозные лошади, на которых он лихо скакал верхом, вспоминались, как мифические кентавры. Какой чарующей картиной выглядело заснеженное русское поле в конце зимы перед самой масленицей! Весело искрящаяся пелена под ярким, согревающим солнцем… И сама жизнь представлялась парнишке таинственным, не вполне постижимым явлением. Должно быть поэтому, любуясь красотами сельского ландшафта, Василий зачастую оставался молчаливым и замкнутым. Подростком он очень остро чувствовал свою одинокость.
«Значит, будем дружить…» - подвёл итог удручённый десятиклассник. Сырыми осенними вечерами, когда над предместьем Воронежа сгущалась тьма, Василий садился на велосипед и ехал по лужам на улицу, где жила Рита. При нажатии на кнопку звонка у приехавшего на свидание друга начинался неудержимый душевный трепет. Рита выходила минут на пять, щебетала что-то о школьных делах, оставаясь как всегда эффектной и притягательной. А Василий молчал и тайком любовался своей зазнобой. Однажды он пригласил Риту в кино. Та жеманилась и согласилась только потому, что это был французский фильм «Искатели приключений» с участием обожаемого Алена Делона. Пока девушка наряжалась, Василий, приглашённый в её комнату, разглядывал под стеклом на письменном столике журнальную вырезку.
«Так вот он какой, Ален Делон!..» - с тихой ревностью и завистью думал Ломов.
Фильм вызвал безграничный восторг, заразил романтикой странствий и жаждой приключений. Тогда-то Василий решил стать другим человеком. Ему вдруг открылось, что вся прелесть жизни в динамике перевоплощения, в желании делаться лучше и делать добро.
С приходом весенних каникул десятиклассники под занавес школьной жизни решили порезвиться несколько дней на природе. Заготовили палатки, провиант, после чего стайка непосед с рюкзаками отправилась за город. Долго пришлось шагать вдоль реки, пробираясь местами через высохшие заросли травы и кустарника. В конце концов ребятам приглянулась живописная лужайка; тут и решили встать лагерем.
Первые два дня молодёжь провела на славу. Парни радостно скакали по траве, играли с мячом, забавлялись даже тем, что заглатывали гречневую кашу, стоя на головах. Вечером развели большой костёр, а после ужина пели под гитару. Василию несказанно повезло; на ночлег он устроился в одной палатке с Ритой. А перед этим рассмешил ребят идиотской фразой:
- Чао!.. Где моя фуфайка?
- Ну, Васька, ну хохмач, сукин кот!
Позже, когда все улеглись, Василий долго не мог заснуть, чувствуя соседство девушки через два спальных мешка. Как он, бедолага, завидовал гитаристу Виталику! Будучи душой компании, парень недурно пел, развлекал девчонок и млел от их забавных выдумок, дурачеств. Рита уселась Виталику на плечи, бренча гитарой, изображала артистку. Ей удивительно шла широкополая ковбойская шляпа.
Среди ночи по палатке неожиданно забарабанил дождь, стало сыро и холодно, а под утро повалил снег. Когда возвращались в город, Василий с отяжелевшим спальным мешком на спине понуро брёл по пустынному заснеженному шоссе.
«Неужели Рита права, и школьное чувство благоразумнее всего поскорей забыть?..» - такое никак не укладывалось в голове Ломова.
Второй серьёзной неудачей Василия, подстегнувшей честолюбие, явился провал на вступительных экзаменах в лётное училище. Это не было крушением мечты, Василий небом не бредил, но долго не унималась досада: трое его школьных друзей уехали осваивать инженерные профессии в Ленинград, Ригу и Харьков, а ему не повезло. Злился Ломов в основном на себя, на свою неуверенность и подавленность среди незнакомых ребят, яростно рвавшихся в лётчики.
«От винта, дружище! Таких не берут в космонавты… - в сердцах иронизировал над собой Василий, возвращаясь домой из Бугуруслана. – Выбирай должность поближе к быкам!»
В этом взвинченном состоянии Ломов заставил себя посещать секцию бокса при стадионе «Динамо» и до призыва в армию успел окончить водительские курсы.
Служить Василию пришлось в ракетных войсках стратегического назначения. Из учебной части он вернулся в пятую батарею уже сержантом, командиром отделения наводки. Сверстники смотрели на рослого, мускулистого парня ревниво и завистливо. Однажды осенью ни свет, ни заря полк подняли по тревоге – учебной, конечно. Как всегда в подобной ситуации предстоял марш-бросок - изнурительное состязание в преодолении дистанции до обозначенной позиции. Чья батарея добежит до заветного рубежа первой – те и молодцы. Пятая по спортивным показателям всегда оказывалась в лидерах, да и сам Василий по бегу занимал четвёртое место в полку, а это восемьсот человек. Но в тот раз прибежали ребята на позицию, а там уже другая батарея, выходит, пришли вторыми. На бегу, второпях, стаскивая из-за спины автомат, Ломов крепко ударил себя стволом по губе, и по русской традиции разразился трёхэтажным матом, упомянув некоторых святых. Тем временем все шесть батарей построились, замерли по команде «Смирно!» и молча взирали на своего начальник штаба – маленького, головастого полковника. Тот отчего-то набычился, принялся нервно ходить вдоль строя, потом резко остановился и презрительно бросил:
- Сопляки! Едва уложились… Но это полбеды. Пятая батарея! Кто матерился?.. Гадости делать можете, а признаться смелости не хватает?
Вся рота слышала отборную ругань, пацаны косились, выжидательно смотрели на своего командира отделения. Ломов помедлил и сделал шаг вперёд.
- Я, товарищ полковник!
Начальник штаба даже споткнулся, подавшись навстречу вышедшему из строя сержанту. А ростом он Василию до плеча; смотрит этак снизу вверх.
- Ну и что, знаток русского языка, так тебя припёрло? Что же ты, как конюх на стартовой позиции выражался? – а сам доволен, что сержант признался, всем это видно.
- Да вот, - доложил Василий, - по зубам себя автоматом долбанул, извините…
Начальник штаба крутанулся на каблуках, пробежал туда-сюда, остановился и опять к Ломову:
- Не испугался… Молодец, сержант!
- Мы же гвардия, товарищ полковник!
- Всё, хватит болтать, встать в строй! А в разведку с тобой ходить можно.
Вся батарея дружно выдохнула: «У-у-ух!»
После армейской службы Ломов, немало окрепший телом и духом, искал для себя возможности жить ярко, с размахом, в атмосфере занимательных идей, приключений. В автобазе аэропорта, куда он устроился водителем спецмашины, нашлись такие парни, которым можно было завидовать, потому что у них сбывались мечты. Подумать только: два молодых шофёра приобрели в собственность списанный в аэроклубе самолёт Як-18. Прежде чем приступить к полётам, им пришлось немало потрудиться; полгода ушло на ремонт планера с заменой всей перкалевой обшивки. Но вот настал долгожданный момент, и ребята подняли свой резвый «Як» в воздух. И хотя у них имелись свидетельства пилотов, взлетели довольно рискованно, грубо. Оторвавшись еще в начале полосы, самолёт круто задрал нос и дальше двигался почти вертикально, будто дельфин по поверхности воды с опорой на хвост. Зрелище было пугающим и захватывающим. У Василия тут же зародилась мечта – тоже заняться воздухоплаванием. Он чувствовал, что теперь начинается расцвет лучших его способностей. Если в школьные годы приходилось страдать от неразделённой любви и психологической ущербности, то сегодня Василий легко знакомился с интересными девушками, регулярно назначал свидания в кинотеатрах, в кафе, ему нравились романтические прогулки по вечернему городу.
Вместе с тем Василий сознавал, что не готов, к примеру, взять и жениться. Не было средств за душой, да и где жить? У родителей тесная квартирка хрущёвской поры, к тому же, сверстники, приятели убеждали, что прежде нужно перебеситься, насладиться молодостью и свободой. Всё-таки не зря про него толковали ещё в школе: "Васька у нас немного странный, будто не от мира сего". Он и сам это чувствовал, томился, комплексовал и усмехался, вспомнив, приснившийся однажды эротический сон. Привиделось, что он, Василий, кого-то насилует. Проснулся едва ли не в ужасе и несколько минут мучился угрызениями совести. Для поддержания спортивной формы и укрощения плотских желаний Василий увлёкся восточными единоборствами.
А в стране между тем творилось невероятное. Советский Союз, этот колосс, оплот социализма неожиданно рухнул и прекратил существование. Партия коммунистов окончательно утратила авторитет, а народ, натерпевшийся в ожидании светлого будущего, решительно требовал перемен и связывал свои надежды с демократией. Всем хотелось жить в обществе свободы и равных возможностей. Но не тут-то было!.. Ваучерная приватизация, самая первая акция государства в новых условиях, обернулась циничным надувательством. Словно некий монстр зарождался дикий, хищнический капитализм, удобный для гангстеров, аферистов, прохвостов и комбинаторов всех мастей. Вместо былой коммунистической идеологии в обществе воцарился культ денег. Если в период индустриализации популярен был лозунг «Кадры решают всё», то теперь всё решало «бабло».
Наступившие времена требовали от обычных людей новых качеств, таких как оборотистость, риск и ничего святого… Многие уже не жили, а выживали. Как-то по весне Василий беседовал со вторым пилотом Ан-2, возвратившимся на базу после авиахимработ. Тот высказался весьма характерно, поскольку сверху видно все: «Вся Россия стоит Г-образно, загорает на грядках». Люди уже не верили своему государству, и чтобы не умереть голодной смертью, уповали на дачные угодья.
Прогуливаясь по городу, Ломов заглянул в один из киосков. На месте продавца сидел в важной задумчивости одноклассник Василия. Друзьями они никогда не были, но парень слегка удивил, ибо стремился жить в ногу со временем. На вопрос «Как торгуется?» однокашник состроил кислую мину: покупателей мало, все капризничают, навара почти никакого, а проверяющие нагло норовят что-то поиметь, особенно менты.
- Такие вот дела, Васятка… Не думал, не гадал, что стану торгашом. А ты-то как, не планируешь изловчиться, открыть своё дело?
- Не-е-е! - безрадостно отозвался Ломов, - мне это как-то не по душе.
- Ну смотри! Может купишь чего-нибудь?
- Ладно, дай мне шникерс.
И, однако же, Ломов загорелся желанием в самом деле изловчиться, сколотить стартовый капитал. Для начала он пробовал таксовать на оставшемся после смерти родителя «Жигулёнке». Времени на этот «бизнес» уходило немало, а заработок представлял собой кошачьи слёзы. Шофёры – любители и профессионалы – грызлись из- за клиентов. Потом Ломов надумал заняться откровенной спекуляцией – скупать по близлежащим сёлам говядину и сбывать её в городе. Но и этот проект оказался наивным. Выяснилось, что колхозников, желающих продать мясо, днём с огнём не сыщешь; оно и понятно – держать скотину стало невыгодно. На месте бывших коровников сохранялся бетонный каркас да мерзость запустения в виде чертополоха по всей территории летних загонов.
После нескольких бесплодных попыток «забуреть» Василию, наконец, подфартило. В досужих разговорах коллег он прослышал, что некие шустрые ребята занимаются перегоном автомашин из Германии и Польши в Россию.
- Смелей, Комолый! Берём по паре отгулов и - вперёд! За неделю подгоним две иномарки, вот тебе и стартовый капитал, - азартно уверял Игорёк, инженер по спецоборудованию, самонадеянный, рисковый мужичок, жаждущий быстрых и лёгких заработков.
Уговаривать Василия не требовалось. Они быстро поняли, что подходят друг другу как партнёры по бизнесу, и вскоре начинающие предприниматели мчались за своей удачей по отличным дорогам Европы. Иномарки хоть и подержанные, отличались неплохим качеством, а скоростная езда поднимала в глазах перегонщиков самооценку. Обоим нравилось рисковать; бравада сопровождалась порой таким выбросом адреналина, что Василию казалось: он не просто водитель, он - лётчик-испытатель. Приятель и партнёр Игорёк, несмотря на свою щуплую фигурку, иногда подбивал Василия не зависеть в дороге от каравана машин, перегоняемых земляками, да и не всегда удавалось воронежским или тамбовским водителям сбиться в стаю. Игорёк, от скуки рассказывал жуткие истории о «методах работы» бандитских групп, щекотал Василию нервы.
- … Да, Комолый, это такие волки!.. Если попадёшь к ним в лапы – пощады не жди… На всякий случай можно даже шарики от подшипников держать в бардачке. Если тебе сели на хвост – брось им в харю горсточку этих шариков, и машина у них превратится в решето.
Василий хмуро отмалчивался, и только крепче сжимал в руках руль.
- Да ладно тебе, Комолый, не ссы!.. Прорвёмся… Нас не догонят! – тонко, пронзительно пел Игорёк, подражая девчонкам из группы «Тату». - Ну, хочешь, расскажу, как за мной недавно гнался «Мерседес»? Я перегонял «Опель»… Вдруг вижу сзади передок машины, догоняют, причем, нагло сигналят, средний палец показывают, грозят… Ну, думаю, всё, влип!.. Матка опустилась, и загудел мой «Опель» по-звериному, понёсся так, что до сих пор удивляюсь, как я не слетел с дороги. Стрелка бензобака прямо на глазах поползла к нулевой отметке. Скорость сумасшедшая, а «Мерин» не отстаёт – сидит на хвосте.
- Ну и чем кончилось? – нетерпеливо спросил Василий.
- Да чем… На моё счастье по дороге впереди подвернулась заправка, а там оказалась полицейская машина. Свернул туда, подлетаю к полицейским, трясусь, слова сказать не могу. Огляделся, а погони уже нет, «Мерин» или развернулся, или дальше попёр – я и не заметил. Попросил, чтоб меня проводили до границы, заплатил сотню долларов…
…Последний перегон на всём протяжении трасс по дальнему и ближнему зарубежью не предвещал никаких неприятностей и почти уже завершался. Перекусили в придорожном кафе на земле братской Белоруссии, и снова за баранки.
- Пожалуй, часа через три-четыре прибудем в наш любимый город жлобов и отставных полковников… Поспать бы! Меня всегда после обеда тянет… - сетовал Игорёк и разминал ладонями физиономию.
Две иномарки, словно пара истребителей, мчались по пустынному шоссе через густые перелески Брянщины. Был ещё не поздний час, но в осеннем небе, затянутом низкой облачностью, сгущались ранние сумерки. Довольно странно было встретить на обочине здешнего участка дороги одиноко стоящий автомобиль, но на крыше у него синими огнями сверкала мигалка, и человек, вытянувший руку с жезлом, едва ли не слепил светоотражающими лентами на непонятной спецодежде, а ещё бросались в глаза белые милицейские краги. И эта атрибутика подействовала на приятелей-бизнесменов, как на последних лохов. Игорёк послушно затормозил свою машину и остановился на обочине, а Василий проскочил дальше и тоже съехал с проезжей части. Он не спешил выходить из «Фольксвагена», полагая, что это обычная проверка документов. И полез было за бумажником, что в спортивной сумке под сиденьем… Игорёк неспешно вылез из кабины, подошёл к инспектору ДПС. Тот, похоже, представился, отдал честь… но в следующий миг с размаху ударил инженера жезлом, потом ещё и ещё… Игорёк рухнул всем телом на жесткую гравийную мелочь обочины, после чего согнулся пополам, подтягивая колени к подбородку, как это делал актёр Цыбульский в фильме «Пепел и алмаз». Киногерой тогда медленно, тягостно умирал на территории какой-то мусорной свалки.
«Неужели это происходит с Игорьком?..» - промелькнуло в голове Василия, онемевшего от жуткой неожиданности.
Пожалуй, одной секунды ему бы хватило, чтобы включить скорость и рвануть во всю мощь дальше, прочь от терминатора в обличье инспектора ДПС и ещё двух отморозков, окруживших «Фольксваген». Ломову предстояло что-то сейчас же, сию секунду выбрать, и он вспомнил про нунчаки, спрятанные в сумке под сиденьем. Только не показывать их, спрятать под полой пиджака.
- Выходи, братан, приплыли!..
«Инспектор» играл жезлом, слегка похлопывая им себя по ладони, двое других «быков» разминали мускулы, улыбались…
- Хорошо, хорошо!.. Только не убивайте!
- Не-е-е! Мы только пощекочем…
- И зажмуришься, как тот чувак. Г-ы-ы!!
Василий добровольно вышел из машины. «Инспектор», похоже, раздумывал или выжидал, собираясь как можно естественней «погасить» второго перегонщика, но не успел: молниеносный удар одной из двух буковых деревяшек пришёлся ему сбоку по черепу. Бандит упал, как подкошенный без единого крика. Другому из нападавших, который удивлённо смотрел на упавшего ряженого с жезлом, Ломов нанёс удар в солнечное сплетение. И второй грабитель беспомощно сел на землю, глотая воздух, точно в припадке астмы. Тем временем третий бросился к машине в надежде удрать, но Комолый успел огреть его увесистой болванкой по спине. Тот дико взвыл и пополз на четвереньках. Ударом ноги Василий сбросил его в канаву, после чего огляделся. Тот, кого он ударил в грудь, всё ещё глотал по-рыбьи воздух и не пытался подняться. «Инспектор» перестал агонизировать и больше не шевелился. Оставалось вызвать милицию, «скорую помощь».
…Всё это было уже в прошлом, а всё же тяготило душу Ломова сознанием вины, но не потому что убил человека: судья вынес оправдательный приговор. Василий винил себя за порочное направление жизни, за то что рьяно добывал бабло, и оно теперь жгло душу.
Утром, после ночных раздумий в аэропорту, Ломов перечислил добытый перегонами машин капитал на счёт детского дома и всё равно не почувствовал особого облегчения. Всю зиму он, точно больной, долго, мучительно выздоравливал, чинил старый отцовский «Жигулёнок». Серость и тоска упрямо сидели в душе, не желая её покидать, а вместе с ними, словно короед, в мозгу завелась и предательски, исподтишка шевелилась мысль: "Может, напрасно, сгоряча я избавился от денег?.. Ведь все сейчас выживают! И я же не украл, я честный человек..."
Только наступившей весной, в один из солнечных дней, когда Василий таскал борону по своему дачному участку, а в небесной синеве, залитой солнечным светом, послышался отдалённый и такой ласковый гул самолёта, душа будущего воздухоплавателя окончательно ожила и возликовала.
«Всё ещё будет…» - радостно думал Комолый, а что это «всё», он и сам толком не представлял, но это было не важно.