И. Рассказов.
Сама с собой.
Ну, и что ты так смотришь на меня? Не нравлюсь? А ты не смотри. Сама себе не рада. Забыла я, что это такое… Жизнь вся у меня через это ломанная, да и нечего об этом говорить. Что? Начать всё сначала? А ты сам пробовал-то… сначала? Не пробовал – кишка тонка. Вот я – это другое дело. Мне только опереться, а тогда все бы увидели, что я за человек. Жаль, что желающих нет подставить мне своё плечо. Ты вот тоже из их числа: глазами мусолишь, а выслушать, да помочь… Ну, смотри, смотри, любуйся… Я за это денег не беру. Да глаза-то не вороти – знаю, что у тебя на уме. У всех вас это, а мне не разорваться, да и не всегда я была такой. Это всё от нашего паскудства… человеческого: живём не как хочется, а как получается. У меня вот так…Конечно, всё могло быть и по-другому, но теперь всего, что было не исправить. Вот начать жить сначала – это ещё мне по плечу. Какие мои годы? Мне и родить ещё можно. Хочу мальчика… или девочку. Не веришь? А я всё равно рожу, чтобы всем вам доказать. Что доказать? А это не твоего ума дело. Я крепкая… Зубы стисну и рожу. Да не смотри так. Я к жалости равнодушная. У меня от «жалейщиков» ноги судорогой сводит и хочется всех вас душить. Брось, не смотри – это же унижает, и потом очерствела я к таким тонкостям.
Если тебе рассказать про мою жизнь, то… Собственно, а зачем тебе о ней знать? Я и то хочу забыть про неё. Тяжело её носить на своём горбу – давит, мешает дышать, а дышать хочется, и чтобы грудь ходила, как раньше. Нет, я не жалуюсь, да и не приучена я «плакаться в жилетку». Вот только память о прошлом сны гонит от меня прочь. Воем кричу по ночам… Не помогает. В мешок не упрятать и на реке не утопить. Теперь до самой смерти это будет при мне.
Тебе хорошо – ты не такой: и плечи у тебя что надо, и осанка прямая. Мне бы хоть на мгновение опереться. Я смогла бы выкарабкаться, стала бы другой. Эх, ну что же мне сделать такого, чтобы мне поверили? Самой? А как, когда прошлое руки и ноги вяжет и неведомая сила тянет на дно… на самое-самое?
Когда-то весь мир вокруг меня казался Космосом. Давно это было в самом начале пути. Мне тогда шёл четырнадцатый год. Страшно воспоминать, как лазоревый цветочек втоптали в грязь. Кто бы мог подумать, что он на это был способен? Всегда такой справедливый и правильный, а потом оказалось, что всё наоборот. Отчим взял и оборвал все лепестки до последнего… Пыталась забыть его дыхание, взгляд, руки… До сих пор всё стоит перед глазами и я уже в который раз проживаю ту страшную сцену и то, что последовало после неё. Первый раз для девочки всегда страшно, а когда ещё и так, то невыносимо больно и… стыдно. Всё так, а он что-то говорил и зажимал рот рукой. Мать? А что она? Затурканная бытом не стала «выносить сор из избы» - сволокла меня подобно пакету с мусором к какому-то знакомому врачу, и тот сделал «чик» и всё… Я даже не знаю, кто там был у меня… мальчик или… Сейчас воспоминаю, а у меня всё трясётся внутри.
Мать после этого так и сказала про меня: «Порченная…» И пошла я по жизни с этим приданным, куда глаза глядят. Любовь? Кто же такую полюбит? Все предпочитают стерильных и чтобы всё было как у людей, а тут такое уродство. Стали меня за это самое топтать. Одни, потому что были сильными, а другие, потому что были слабыми. Так я вот что скажу: те, что слабые, были злее. А как иначе, если у них на роду прописано: никогда не стать сильными? Сильные тоже не подарок, но эти хоть не дали умереть с голоду. Кормили и поили, но не задаром. Расплачивалась собой. Не брезговали… В этом мире это в порядке вещей и таких, как я у них целые обоймы. Когда надоедало валяться под ними, резала себе вены, голову в петлю совала, но всегда кто-то находился и вытаскивал меня опять на этот свет. Лучше бы не трогали меня. Психика моя и та ничего не понимала, а сейчас если накатят воспоминания и вовсе висит на последнем крике и мне некуда бежать. Да и куда убежишь, если имя своё могу забыть в любое мгновение? Если честно, этого не страшусь, ибо, забыв имя, есть вероятность больше ничего и никогда не вспоминать из своего прошлого. Буду пёрышком невесомым падать долго-долго вниз. Откуда про это знаю? Знаю и всё…
Ох, Боженька, ты, что ли бы мне помог? Понимаю – не до меня тебе. Всё в делах. Люди в делах и ты с ними за одно. Одна я не у дел получаюсь: пустота и только память бьётся израненной птицей о прутья жизни. Нет успокоения мне. Ну, раз тебе Боженька не до меня то так и быть – я как-нибудь сама. Вот сейчас обопрусь о первого встречного, поднимусь и всем на зло пойду. Куда? А куда захочу. Кто мне указ? Для всех вас я жалкое существо. Вижу, как губы поджали. С таким выражением ноги о половую тряпку вытирают, а вы на меня с ним смотрите. Эх, люди, что ж вы такие правильные? У вас наверное, всё гладенько, без изъяна… А вот у меня всё корявенько и с червоточинками. Нет-нет, я не жалуюсь, да и привыкла я к этому. Вот только, когда вас вижу такими с поджатыми губами, хочу опять себя по венам и чтобы кровь моя порченная на ваши чистые одежды. Что испугались? Век бы вас не видеть. Всё ваше милосердие – это блеф. Не милосердны вы… Не дано вам это, не дано…
Вон сколько нас кричащих по всей России о своей беде. Где же на всех нас найти добрых слов? И правильно: мы сами виноваты, а раз так, должны за всё платить. И расценки есть и сколько угодно, да и кому-то может и повезёт и станет другим человеком. Интересно, когда это произойдёт, он будет таким как все или другим? Если, как все, то лучше оставаться там, где был. Чего из себя праведника корчить, когда душа юродивого, да и не упрячешь её – вся, как на ладони.
Вот и начни тут жизнь сначала. Одна морока с ней. Всё бы и ничего, да только, сколько желающих заглянуть тебе под кожу и тычут своими вопросиками в самую душу, будто другой забавы нет. Неужели не понятно, что я тоже человек? Не хотите признавать? Ну, тогда придумайте что-нибудь на этот счёт. И не делайте вид, что вам есть дело до таких, как я. Давно нас вычеркнули своей «жалостью». Да и не «жалость» это, а какая-то повинность по разнарядке и всё с поджатыми губами.
Ну, чего уставился? Устала я и не хочу ничего… Что значит, ты меня хочешь? А ты меня спросил? Что же ты такой ненасытный? Не трогай меня… Руки отпусти… больно. Ну, и возьмёшь ты меня, встанешь и уйдёшь… А как же я? Сама виновата? Конечно, сама, только вот до сих пор понять не могу, чем это я так провинилась, что попала в изгои? Наверное, надо было тогда своего отчима загрызть. Да? Схватить зубами за его кадык и держать, пока он не успокоится. Представляю, как бы он извивался от боли. Сам-то после от страха всё обещал серёжки мне купить, чтобы молчала. Думал только о себе. Фу, противно… И мать было жалко, и себя, и всех, что мы такие уроды. До сих пор его бегающие глаза стоят передо мной. Он даже грозил как-то испуганно, мол, скажу – придушит. А кому скажешь? Это уже потом, когда меня рвать стало, мать всполошилась. Для порядка отхлестала по лицу, но ничего не спросила. Видно догадалась сама. Отчим промолчал и я не стала ничего говорить… После врача по ночам плакала в подушку. Это всё, что я себе позволяла в свои уже четырнадцать лет. Даже в мой день рождения никто не вспомнил обо мне… никто. Никому я стала не нужна.
Да отстань – не хочу я тебя. Видишь на мне и платье белое. Сейчас за мной придут. Кто? Я думаю, что принц. Не веришь? А ты поверь. Один раз можно. Не всё же мне ублажать вашего брата. Когда-то надо и о себе подумать. Кажется, я уже слышу его шаги: мягкие, неторопливые. Ну, и правильно… Куда спешить, если я уже готова и вся в ожидании? Ой, как сердце стучит. Неужели я стану счастливой?
- И давно у неё так? – седой человек в белом халате посмотрел на медсестру.
- Как привезли. Вот уже целый час с кем-то разговаривает, - ответила та.
- Целый час? Не сопротивлялась?
- Нет, - медсестра улыбнулась. – Как дитя. Помыли, одели… Есть отказалась.
- Вот это и плохо, что, как дитя, - седовласый прошёл за стол, сел и обратился к пациентке: - Откуда прибыли, барышня?
Медсестра тут же произнесла:
- На вопросы не отвечает. Всё с кем-то разговаривает, но по имени не называет. Ждёт какого-то принца.
- Принца? Ну, его не обещаю, - седовласый прищурил глаза, - а вот койку и пару собеседников из нашего контингента – это, пожалуйста.
- Жалко её… молодая совсем.
- Жалко, - кивнул седовласый.
- Может, обойдётся? – медсестра с надеждой посмотрела на доктора.
- Будем работать.
Октябрь 2009г.