Триптих

                И. Рассказов.
                Триптих.

                Муза.

Обо мне много пишут и говорят, забывая о том, что как не крути, а я всё-таки женщина. Такой меня изобрёл Создатель и я до сих пор готова целовать ему руки за это, ибо только в этом обличье я чувствую себя тем, кто я есть на самом деле.
Итак, я Муза. Я выбираю к кому постучаться в двери, а кого просто не заметить. Это моя привилегия и только я имею на неё право, данное мне небесными силами. Не нравится? Ну, тут я ничего не могу с собой поделать, да и где вы видели, чтобы можно было угодить сразу всем? Как говорится, на вкус и цвет товарища нет – одни единомышленники. Кстати, единомышленники – это, вполне, серьёзно и не надо к этому относиться с привкусом панибратства. Стоит только забыться, и тут же отдавишь кому-нибудь из них конечности. Замечу, что отдавить можно как задние, так и передние. Это случается, когда люди становятся на четвереньки, изображая из себя богобоязненных существ. Всё это враки и происходит от того подобное, что живущие на земле от собственной трусости и ущербности сами себя без понукания опускают на четвереньки. Если уж случилось, что кто-то попал под твою ступню, так тому и быть: уроки жизни тем и ценятся, что всегда заставляют после чего-нибудь подобного взглянуть на себя другими глазами. Взглянул – задумался, а задумался – поднялся с колен. Поднялся с колен и вот ты уже не просто Иванов, Петров, Сидоров, а человек и что-то в тебе есть такое, отчего всем вокруг становится интересно жить. Ради одного этого стоит наступать на конечности. И я – Муза это делаю без всякого зазрения совести, потому что в этом вижу смысл, а точнее лекарство для всех заблудших. Да простят меня те, кому это не помогло и они всё ещё продолжают стоять на четвереньках и виляют по-собачьи виртуальными хвостами.
Так вот насчёт распускаемых слухов обо мне, мол, она, то есть я, люблю чаще приходить к женщинам. Не буду лукавить: питаю к этой части человечества определённую слабость. Почему? Ответ лежит на поверхности: они более работоспособные. Не верите? А вы приглядитесь повнимательнее, головой покрутите по сторонам. Убедились? То-то же.
Нет, мужчин я тоже уважаю в определённых пределах. Ну, как можно их обойти вниманием? Ведь я, в сущности, женщина и мне иногда хочется, чтобы носили на руках, целовали ноги или просто покупали за деньги как последнюю девку. Конечно, всё это только образно, потому что я всего лишь Муза и то, что принадлежит людям, мне никогда принадлежать не будет. Вот поэтому у меня всегда будут целы конечности.
Не так давно я заглянула на огонёк к одному бедолаге. Сидит себе в одних трусах, обложился бумагой и тыкает карандашиком, а у самого слюни от удовольствия капают и капают. Смешно.  Но кто из вас себя видел со стороны в минуты творчества? Вот то-то: такие бывают образы, что так и хочется взять кисть и запечатлеть все эти гримасы, а потом выложить, мол, смотрите, любуйтесь. Для чего? А чтобы не забывались. У людей как? В себе подмечают что-то нехорошее и обидное в последнюю очередь, а поэтому в собственных глазах всегда предстают в белых одеждах и лица такие благородные-благородные. А присмотришься к этому маскараду, и скучно становится оттого, что так много положительного, стерильного вокруг. Нет ни одного настоящего лица. Все друг с другом на «вы», а если кто-то «тыкнул» тут же на него «гав-гав», мол, знай, своё место, и опять на себя благочинность нацепят и дуют щёки от собственной значимости. Ну, что до моего бедолаги, он был не из этих. Может быть, поэтому я чуть больше положенного задержалась у него.
Наверное, он был где-то неудачником. Интересно то, что сам себе в этом он не признавался и подобно альпинисту без страховки лез в гору под названием Жизнь. Красиво лез – засмотрелась я. Когда перед ним встал вопрос: быть или не быть, он, подумав ровно три дня, развёлся со своей супругой, отпустив свою пышнотелую пассию на все четыре стороны. Как он сам себе потом объяснил, что не любил её. Вот влюблённость была, а вот любви не было. Я ещё подумала про него, мол, хоть один нашёлся и признался в том, что большинство браков на земле не потому что кто-то кого-то любит, а потому что без этого нельзя или как сказал один киногерой: «Надо».
Вот так бывает у людей: жили себе, жили, а потом каждый взял то, что ему принадлежало, и подались в разные стороны. Я сначала хотела примкнуть к этой блондинистой особе, которая решила наставить этому бедолаге «рога», так сказать, из-за женской солидарности, а присмотрелась: пробка она, каких ещё свет не видывал, к тому же весьма грузна. Ну, тут думать надо мозгами, а не шейными позвонками. С таким такелажем и корчить из себя Джульетту на склоне лет? Бездарно потерянное время, хотя как знать, как знать. У людей иногда случаются занимательные истории.
 Ну, так вот пристала я к этому бедолаге, наблюдаю за ним, а у того от собственной писанины слюни капают и капают. Я пристроилась у него за спиной и давай строчки на лету схватывать. Почерк китайский, грамматических ошибок столько, что впору писать жалобу по месту прежнего места его учёбы, но ничего: через часик всё встало на свои места, и я так зачиталась, что у самой слюни стали капать. Я-то их ладошкой перехватываю, а мой подопечный весь в работе и так у него это лихо получается, что залюбовалась я им и решила: помогу ему.

                Писатель.

Я никогда не думал, что однажды стану писателем. Всё подобное от меня было, ну не так далеко, но всё же, расстояние приличное и вообще считал, что мои мысли принадлежат только мне и нечего о них распространятся налево и направо. А тут случился в жизни кризис, и руки сами нашли карандаш, и из меня всё это полезло на бумагу. Когда это произошло, стало так интересно от всего этого, что я забыл про личные неудачи, и жизнь засверкала  такими красками, о которых я и мечтать не мог.
Помню, что была ночь. За окном в морозном воздухе плыл месяц. Одинокие прохожие, не понятно, по какой причине оказавшиеся в объятиях зимней тишины, ступая на скрипучий снег, протаптывали в нём тропинки. Скрип, скрип… Я стоял у окна и смотрел на всё это глазами первооткрывателя. Было ощущение, что всё это я вижу впервые. Ещё у меня было предчувствие, что стою на пороге чего-то хорошего. Что-то должно произойти в моей жизни такое, отчего всё моё приближающее одиночество покажется шалостью провидения накануне нового года.
Вот примерно так оно и случилось: сначала руки взяли карандаш, а потом всё завертелось. Помню: как-то под утро просыпаюсь, а вокруг меня валяются листки бумаги. Я взял пару листов, а там такие каракули, хоть кричи: «Караул!» У меня с почерком всегда были проблемы. Кода учился в институте, мои педагоги сокрушались: «Молодой человек, с таким почерком вам прямая дорога в медицину, а вы в педагогику. Подумайте, пока не поздно…» Несмотря на всё это всё же «белые халаты» я обошёл стороной, сохранив на долгие годы перед людьми этой профессии непонятную любовь и надежду, что уж чего-чего, а эта карьера мне не светит.
Собственно и на поприще образования я многого не добился. Почему? Ну, судите сами, как можно тут чего-то добиться, если в обществе до сих пор спорят о том: есть у нас образование в стране или его нет. Если кому-то и повезло в этой области, то это когда было? Нынче в основном всё подобное происходит по принципу, если есть деньги – быть тебе министром. Конечно, это я замахнулся слишком смело и высоко: быть тебе директором школы или заведующим детским садом. Вот это более правдоподобно выглядит. И вообще, я не человек системы и мне бег по карьерной лестнице противопоказан. Я предпочитаю здоровый образ жизни, а это сон и по возможности кусок мяса к столу. Набор небольшой, но это сообразно моей зарплате и тут я чувствую своё превосходство перед теми, кого по ночам мучают кошмары от того, что где-то, когда-то они взяли то, что им не принадлежало и теперь живут в ожидание, что за ними придут. Ну, что тут сказать: «Придут, обязательно придут…»
После той ночи, когда я стал что-то там записывать, коротая время, прошло около двух месяцев. Всё, что у меня выходило из-под карандаша, мне нравилось. Нравилось по одной единственной причине: я не верил, что это принадлежит мне. Единственное что меня расстраивало, так это моя грамматика. Ну, тут выход один: ходить в обнимку со словарём и…
Всё остальное уже не так было важно, а особенно когда стопка написанных рассказов росла как на дрожжах. В какой-то момент я поймал себя на мысли что пишу не ради смысла, а ради вот этой стопочки листов и что всё это мне не принадлежит, а вдобавок ко всему и не несёт на себе ничего позитивного. Решил самого себя опровергнуть и дал своим коллегам кое-что почитать. Реакция была столь для меня неожиданной, что мне стало холодно от того, как за моей спиной стали бить крылья, создавая что-то вроде сквозняка. Один мой коллега по работе прямо в лоб меня спросил:
- Сам написал или кто-то помог?
- Сам, - признался я и тут же добавил, что мне всё это не принадлежит.
Тот на меня посмотрел как-то странно и поинтересовался:
- А кому?
- Ему, - ответил я, кивнув на небо.
После этого пошёл гулять слух, что у меня не все дома. Кстати, заверяю вас, что из этого можно сделать для себя много интересных наблюдений, чем собственно я и занялся, подбирая образы из своего окружения для будущих своих рассказов. Как-то само собой получилось, что люди, поверившие в то, что у меня «не все дома», постепенно привыкли к моим странностям и стали рассказывать свои отрывки биографий в надеже, что когда-то их воспоминания лягут в основу моих повествований. Не буду лукавить: кое-что из всего многообразия я, переработав, выплеснул на страницы своих рассказов. 
Однажды, заметил за собой такую вещь: как только выдавалась свободная минутка перед глазами всплывал образ хрупкой девушки с такими карими глазами, от которых становилось на душе тепло и непонятные чувства посещали организм. Я поймал себя на мысли, что я не одинок и у меня есть та, ради которой…


                Она.

Я росла и не подозревала, что смогу когда-нибудь полюбить человека намного старше меня. Что это было? Не знаю. Я и сейчас вся там, в том временном отрезке, где всё осталось навсегда под покровом неразрешённости.
Всё начиналось, как у всех: взгляд, ещё один взгляд, потом решила себя проверить и опять его взгляд… Потом были слова – понятные и простые, как воздух и я задышала. Задышала не жадно, а ровно, не торопясь, потому что в данной ситуации поперхнуться нельзя было, потому что спугнуть кашлем первые чувства - это непростительная роскошь для девочки, которой только-только исполнилось девятнадцать лет.
Мы сразу поняли, что созданы друг для друга. Наверное, это судьба, а может очередной тест на пригодность к этой жизни. Не знаю…
Он взял меня и закружил и в прямом и переносном смысле. Я не сопротивлялась, потому что он был первым моим мужчиной, и ничего кроме чистоты в этом не было. Это понимал и он, и я, и нам было так хорошо, что люди, замечавшие наше счастье, дивились тому, что это ещё можно встретить на улицах нашего города, где от прежней жизни остались лишь старые полусгнившие борта затопленных кораблей.
До сих пор он приходит ко мне во снах, и мы снова и снова одни, а вокруг вечность. Мне было так хорошо тогда, так неповторимо сегодня, когда всё это осталось в прошлом. Как я хотела иметь от него детей: мальчика и девочку. Он тоже этого хотел. Видно, слишком мы сильно этого хотели и где-то в какой-то момент просмотрели чёрную птицу, подстерегавшую наше счастье на взлёте. Мы ничего об этом не знали. Жили друг для друга, и в этом был суровый приговор Создателя на то, чтобы ни ему, ни мне больше так в этой жизни никого не любить. Страшно себе представить, как надо будет жить потом со всем этим, если вдруг…
Это «вдруг» не замедлило себя ждать. Оно навалилось дождливой осенью на меня, и я выпала из реальности. Я стала видеть многое, что для большинства людей навсегда скрыто пеленой, отделяющей нас от потустороннего. Мой мозг не справился с этим. Мать-природа закрыла мне глаза своим ладонями, и я перестала узнавать мир. Выпав из реалий, я превратилась в «кусок мяса». Мои страхи и видения пугали окружающих. Я эту чувствовала, но ничего не могла с этим поделать. Всё было против меня.
Он пытался мне помочь, но медицина вынесла свой вердикт - моя болезнь останется со мной навсегда и по наследству перейдёт к моим детям: мальчику и девочке. Уже тогда каким-то образом я поняла, что Создатель этого не допустит и у меня никогда не будет детей. С этим можно было смириться, и жить себе тихо-тихо не поднимая головы от земли, не замечая счастливых лиц, не слыша детского смеха, погрузив себя в темень.
Болезнь не сразу, но отступила, оставив после себя на душе рубцы непонятные и совсем не похожие на что-то встречающееся в жизни. Я оказалась в состоянии расщепления: одна моя часть жила в прошлом, другая в настоящем и было трудно им договориться между собой на счёт того, как быть дальше. Одна была у меня надежда, что он придумает выход, как это у него всегда получалось в рассказах. Я и до этого зачитывалась его сказками для детей и взрослых, а теперь это оказалось, чуть ли не единственной возможностью вспомнить себя такой, какой я была до болезни. Получалось не всегда: мучили вопросы и один из них: «А как же наша любовь?»
Сомнения жили вместе со мной. С ними я просыпалась и с ними я ложилась. Всё, что было на моей стороне, так это вера в наши отношения и в то, что всё ещё будет хорошо.
Увы, пришло время, и я поняла: мы отдаляемся. Он много работал – я много болела. Мы перестали видеться. Несмотря на это надежда во мне жила и этому было только одно объяснение: я его любила. Я и сейчас его люблю. Как-то ещё раньше до болезни он мне сказал, что так могут любить лишь сумасшедшие. Выходит, что «накаркал» - теперь я действительно не отдающая себе отчёта. Стоп… Всё не так -  я человек, а не «кусок мяса» и люблю я его  и хочу от него детей, но болезнь…
Стать бы мне сильной, взмахнуть крылом, отогнать «чёрную птицу» и ранним утром прилететь к нему на окно. Пусть хоть раз в жизни сбудутся его сказки про людей. Сколько бы я ему рассказала о себе нового и плакала бы от счастья, что он рядом, тыкалась мокрым лицом в его подбородок и шептала: «Я твоя».

Р. S.

Она вышла замуж за другого. У них родились мальчик и девочка. Болезнь отступила или просто затаилась. В любом случае здесь не обошлось без Создателя и просто человеческое счастье поселилось в их доме.
Писатель дожил до старости. Добился многого, но никогда не смог полюбить никого так, как любил это кареглазое, хрупкое существо. Его мечта быть с нею, осталась лишь на бумаге в его рассказах…
Муза проявила благосклонность к этому бедолаге, надолго поселившись в его апартаментах. Ночами принимала образ его возлюбленной и приходила к нему, дразня его воображение воспоминаниями о прошлом.
Всё.

                Май 2008 г.