ПЛАСТМАССОВЫЕ ЛЮДИ
Рассказ
– Ну пора, – сказала Валя, – а то останешься. Смотри, не забудь, что я тебе говорила: к Ирочке съезди и за телефон заплати, а то отключат...
– Ну, что ты, – успокоил её Вадим Петрович, – всё сделаю, не волнуйся. Главное, лечись, поправляйся. Чтобы через месяц была как....
Он не нашёл удобного сравнения и руками показал обширные формы, что получилось несколько грубовато. Сосед Вали по купе, щеголеватый парень, похожий на откормленного рыжего таракана, снисходительно улыбнулся. « Типус, – решил Вадим Петрович, – у таких ни гроша за душой, только взять и сожрать...» И он с сомнением посмотрел на свою хорошенькую супругу. Перед самым отъездом она сделала короткую стрижку и теперь выглядела, вместо своих тридцати пяти, лет на двадцать, не более. Мужики, толкавшиеся в переполненном провожающими вагоне, уже и сейчас зыркали на неё сочувствующими глазами, а сосед, как бы невзначай, всё примерялся к вырезу её платья, где темнело начало таинственной ложбинки. От всего этого Вадим Петрович чувствовал себя неуютно. Что ни говори, а отпускать такую женщину одну и на целый месяц, и вот с этими... Он покосился на глазастого парня. Нет, конечно, он верил ей! Упаси его бог от такой пошлости! Десять лет они вместе и любят друг друга, и если бы не эти почки... Но врач сказал, и тут уж... C трудом, но Вадим Петрович всё-таки наскрёб денег для поездки супруги на воды. Пусть отдохнёт, полечится... Но, однако же.... В голову, как мыши в чулан, лезли полчища скабрезных рассказов о том, как в доме отдыха или в санатории, или... Ведь всё-таки женщина, и красивая к тому же... И черт их знает, этих женщин!.. « Фу, какая гнусность, – подумал Вадим Петрович о своих сомнениях, – какой галиматьёй я занимаюсь...» Но, ненароком встретившись с выразительными, будто лаком покрытыми, глазами тараканообразного парня, с досадой поморщился и отвернулся. «Сутки вместе, – тоскливо подумалось ему. – А по сволочной примете ничто так не сближает людей как дорога».
Поезд дёрнулся. Валя, приподнявшись на цыпочки, торопливо поцеловала мужа тем пустым, вокзальным поцелуем, который исполняется больше по необходимости.
– Иди, - сказала она, – а то действительно останешься...
Поезд еще раз дёрнулся. Вадим Петрович ткнулся губами куда-то возле уха жены и пошёл из вагона. На платформе он помахал Вале, она ответила, и окно с её смазливой девчоночьей мордашкой проплыло мимо. Вадим Петрович постоял, с завистью проводил виляющий, как у собаки, хвост поезда, вздохнул и побрёл сквозь вокзальную толчею к станции метрополитена. По дороге он расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке, с ненавистью посмотрел в пышущее как преисподняя безоблачное небо и обреченно подумал, что а вот ему придётся всё лето торчать в городе. Месяц тому назад их завод, который находился на грани банкротства, вдруг впервые за последнее время получил выгодный заказ, и Вадим Петрович, как начальник основного, механического, цеха просто не имел морального права идти в отпуск.
Придя домой, Вадим Петрович брезгливо сбросил потную одежду, принял душ, и накинув полинявший от времени бордовый халат, вдруг почувствовал, что жизнь и не так уж плоха. С работой, которую он, в связи с возможным закрытием завода, начал было уже подыскивать, теперь вроде бы можно повременить, дочка Ира отдыхает у тёщи в деревне, сегодня воскресенье, на плите мается румяный цыплёнок «табака», приготовленный Валей перед отъездом, в буфете стоит коньячок, в холодильнике – пиво, и он, здоровый, сорокалетний мужчина, находится один, как атом, в свободном состоянии и в двухкомнатной квартире. Конечно, он не собирался как-то неэтично использовать свою свободу, однако сознание того, что теперь всё можно, несколько развращало.
Вадим Петрович достал бутылку пива, очистил воблу и, щурясь от удовольствия, развалился на диване. « Всё же хорошо одному, – решил он, опорожнив одну бутылку и сходив за второй, – тихо, спокойно, никто не мешает, никто не лезет с глупыми вопросами. Хорошо! Ей богу, хорошо! А то эти, видите ли, милые, любимые женщины!.. Ха-ха! На кой шут они вообще-то нужны?
После пива Вадим Петрович вовсе не по - аристократически выпил и коньячку пару рюмок и от избытка чувств запел. Он ходил по комнате, засунув руки в карманы расстегнутого халата, и с подвыванием, на блатной мотив пел куски разных песен, которые только помнил. Вообще-то он не отличался вокальными способностями и в застольных песнопениях обычно благоразумно не участвовал, но сейчас собой просто восхищался. Иногда он останавливался перед большим, в полный рост, зеркалом, шире распахивал полы халата и с удовлетворением разглядывал своё ещё стройное, мужественное тело с соответствующими кобелиными признаками. Определённо, он нравился себе!
Нагулявшись, Вадим Петрович проголодался, прошёл на кухню и здесь перед сковородкой с цыплёнком в недоумении остановился. Вместо аппетитного, с хрустящей корочкой цыплока в ней была какая-то мутная водица, из которой жалобно, как рука тонущего, выглядывала румяная ножка. « Что за чертовщина?» – удивился Вадим Петрович. Но тут в сковородку что-то капнуло, он посмотрел вверх, на потолок, и увидел выразительное расплывающееся пятно, на котором висели капельки воды. «Пролили! – сразу понял Вадим Петрович. – Вот сволочи! Который уж раз!..» Но тут вдруг вспомнил, что соседи сверху недавно, кажется, поменялись квартирами. Значит, новенькие? « За это морду бьют, – неинтеллигентно решил Вадим Петрович, с тоской разглядывая цыплёнка, – только въехали и уже льют!» И он как был, в шлёпанцах и в халате на голое тело, бросился на восьмой этаж. « Сейчас я им врежу! – думал он, нервно дыша от охотничьего возбуждения. – Это чёрт-те что!» Он несколько раз с силой нажал кнопку звонка. В ответ за дверью послышался шорох, а потом всё смолкло. « Ага, – со злорадством подумал Вадим Петрович, – попрятались! Сейчас я вам покажу кузькину мать!» Подпрыгивая от справедливого негодования, он утопил кнопку и застыл в ожидании. Наконец щёлкнул замок, дверь отворилась, и на пороге возникла молоденькая русоволосая фея в голубом ситцевом платье белым горошком. Она посмотрела на гостя своими голубыми, под цвет платья, глазами и вопросительно улыбнулась. Вадим Петрович, приготовившийся нехорошо ругаться, от неожиданности сделал позорный шаг назад. Сердиться на это премиленькое создание было бы верхом кощунства. К тому же на ней была такая коротенькая юбочка, что он смущённо отвел глаза, и пальцем левой руки заткнул то место на своём затрапезном халатике, где через образовавшуюся за долгие годы дырочку проглядывал кусок белого волосатого живота.
– Вы кто? – спросило существо.
– Сосед, – сказал Вадим Петрович, не в силах отвести взгляд от её тонюсенького платьица, под которым, по случаю жары, наверняка ничего не было.
– Сосед, – повторил он и уточнил: – Снизу.
– Что ж, – сказало существо, – будем знакомы. Галина Николаевна. Можно просто Галя.
Она улыбнулась и протянула узкую ладошку.
– Через порог... – приходя в себя, тоже улыбнулся Вадим Петрович. – Через порог, говорят, не знакомятся.
– Что ж, входите, – тихо засмеялась Галина Николаевна.
Смех у неё был мягкий, как теплая рассыпчатая картошка, и в нём слышались обещающие нотки. Вадим Петрович вдруг заволновался. «Старый хрыч...» – обругал он самого себя и пожал её руку. И при этом непроизвольно покосился на её, ощутимо обозначившиеся под тонкой тканью, груди. « Наверняка безо всего...» – с наслаждением истинного ловеласа подумал он, но тут же опомнился и заявил:
– А вы меня залили...
– Простите, я не совсем понимаю?
– Это очень просто, –объяснил Вадим Петрович. – Если внизу с потолка капает, значит вверху потоп. Понимаете?
– Не может быть! – с истинно женской непосредственностью возмутилась Галина Николаевна.
Но щёчки её зарделись, и она пошла смотреть.
– Ах, господи... – донёсся её голосок, – надо же такое....
С тряпкой в руках она вышла к Вадиму Петровичу.
– Ради бога, извините. Прямо не знаю, как получилось... Там кран течёт...
Она была смущена, и от этого сделалась ещё прелестнее. Не извинить такую женщину было невозможно, и Вадим Петрович, конечно же, сделал это. Более того, он предложил свои услуги и, как заправский водопроводчик, устранил неисправность. У себя в квартире ту же самую работу он, пожалуй, делать бы не стал, но тут... Потом он с гордым видом вытирал руки предложенным ему полотенцем, а сам всё поглядывал, как она собирает тряпкой воду с пола, стараясь не оборачиваться к нему задом, но всё равно стройные ножки её обнажались выше допустимого. « Кобель чёртов...» - опять обругал себя Вадим Петрович и отвернулся, но его глаза по собственной инициативе повернули голову в прежнем направлении.
– Спасибо за помощь, – сказала Галина Николаевна. – И ещё раз, извините.
– Ну что вы, что вы... – развел руками Вадим Петрович. – Какая уж там помощь...
Вежливо открывая ему дверь, она оказалась совсем близко, и он, вдохнув исходивший от неё какой-то особый запах, опять заволновался.
« Чёрт-те что... – с тоской думал он, спускаясь вниз по лестнице. – Родятся же такие на нашу голову... Интересно, замужем ли она?..»
Дома он прополоскал цыплёнка и попробовал пожевать кусочек, но тот насквозь пропах известкой и был несъедобен. Вадим Петрович с великим сожалением выбросил цыплока, вытер воду на кухне, а заодно прибрался и во всей квартире. Теперь, когда он остался один и надеяться было не на кого, ему почему-то хотелось, чтобы везде был порядок. Обычно всякому иному положению Вадим Петрович предпочитал горизонтальное, на диване, но иногда на него, как инфекция, нападала жажда деятельности, и тогда он брал пылесос и принимался всё чистить, переставлять и выбрасывать лишнее.
Занимаясь уборкой, он всё вспоминал свою новую соседку, в особенности её тонкое платьице, и улыбался от приятности такого воспоминания. И так увлёкся, что в голове уже стали возникать образные картинки возможного дальнейшего, но тут он случайно встретился с глазами Вали на фото, стоявшем на тумбочке, и опомнился.
– Чёрт-те что... – сказал он вслух.
Однако это прозвучало не совсем убедительно. Нет, конечно, никакой речи об измене и быть не могло: Валя – это единственная его любовь, неповторимая, и на веки веков. Вадим Петрович, в силу своего весьма активного характера, паинькой в амурных делах никогда не был, но всякие шашни с девицами случались только до его знакомства с Валей. И вообще, он не понимал, как это можно любить много раз. По его глубочайшему убеждению любить можно только единожды, а всё прочее от лукавого. И когда по телевизору иногда показывали какого-нибудь именитого старца лет семидесяти, который якобы полюбил женщину лет на сорок, а то и все пятьдесят моложе себя и при этом бросил свою супругу, с которой прожил всю жизнь, то всё это вызывало в душе Вадима Петровича омерзение. «Какая же здесь любовь?» – возмущался он, и Валя соглашалась с ним. А вот тут вдруг, не успела уехать супруга, как... «Гнусно, братец, гнусно...» – попенял самому себе Вадим Петрович.
Проснувшись утром, он сразу же ощутил неудобство холостяцкой жизни: завтрак ему никто не приготовил. Вадим Петрович сварил себе яйцо всмятку, выпил стакан бледного, почему-то пахнувшего селёдкой, чая и стал одеваться.
Тук-тук-тук, – донеслось вдруг сверху.
Вадим Петрович вспомнил о соседке и прислушался. Тук-тук-тук, –-опять пробежали вверху сначала в одну, а потом в другую сторону. «Гимнастику делает...» – расплывшись в улыбке, подумал Вадим Петрович. Он представил, как она это делает и что при этом на ней может быть надето (а, может, и вовсе ничего!), и его губы, как у леща, клюющего вкусного червячка, сложившись в трубочку, сначала вытянулись, а затем самые кончики их досадливо пошевелились. Тук-тук-тук, – снова пробежало по потолку, а потом продолжилось равномерно на одном месте: тук, тук, тук... « Прыжки...» – вспомнил Вадим Петрович, и ему сделалось жаль себя, что вот он, такой одинокий, стоит здесь, а наверху, всего через какой-то паршивый потолок, делает гимнастику молодая, симпатичная и, может быть, тоже одинокая женщина.
Однако пора было идти на работу.
Придя на завод, Вадим Петрович заглянул к себе в конторку, размещавшуюся под потолком цеха в некоем подобии антресолей, надел халат и пошёл в цех. Это был обязательный ежедневный ритуал. Обойдя свои владения и поговорив с мастерами, он вернулся в контору, метко прозванную рабочими «голубятней», и приготовился к ежедневной пятиминутке.
Все уже были на местах: в углу большой комнаты толстая учётчица Люба флегматично жевала очередной пончик, два мастера в ожидании курили в проёме открытой двери, а за компьютером, ближе к выходу, сидел диспетчер.
Щёлкнул репродуктор, и все замолчали.
– Здравствуйте, товарищи, – сказал репродуктор. – Все готовы? Тогда начнём.
Вёл пятиминутку начальник производства Жиров. Голос у него сегодня был хрипловатый, и один из мастеров выразительно щёлкнул себя по горлу. Вадим Петрович показал ему кулак.
– Начнём со сборочного, – сказал Жиров. – Евгений Викентьевич, как у вас там?
Репродуктор молчал.
– Евгений Викентьевич, вы меня слышите?
– Ну слышу, – раздражённо ответил начальник сборочного цеха. – Только слушать-то нечего. Заказчик уже всю плешь проел, а у нас ещё конь не валялся: корпусов-то нет...
– Корпуса в механическом. Вадим Петрович, как у тебя?
– В работе, – коротко ответил Вадим Петрович. – Думаю, послезавтра первую партию дадим.
– Во - во! – вмешался начальник сборочного. – Послезавтра! А нам потом на карачках ползать. Я уж и так в цех выходить боюсь.
– Евгений Викентьевич! – остановил его Жиров, и уже обращаясь к Вадиму Петровичу:
– Может, часть сегодня к вечеру дадите?
– Вадим Петрович, – вмешался директорский басок, – надо дать.
Все замолчали.
– Надо, – повторил директор.
И на этом пятиминутка завершилась.
« Опять до ночи придётся сидеть в цехе», - с тоской подумал Вадим Петрович. И пошёл уговаривать рабочих остаться сверхурочно. Заказ надо было выполнить в срок во что бы то ни стало, иначе нечем будет выплачивать зарплату. Все девяностые годы завод держался на плаву лишь благодаря прежним, ещё с советских времён оставшимся, связям директора, которому удавалось получать кое-какие заказы. Но в последнее время ситуация изменилась, и уже никто не желал помогать гибнущему предприятию. Было принято много новых законов, но основным, негласным законом стал звериный – выживает сильнейший.
К началу одиннадцатого часа все необходимые рабочие были сагитированы, и Вадим Петрович со спокойной совестью выпил стакан газировки. Несмотря на ранний час, сделалось уже душно, а впереди был ещё целый день, длинный и однообразный, как рельс на железнодорожном полотне. «Сейчас бы в отпуск... – мечтательно подумал Вадим Петрович, вспомнил свою супругу и затосковал: – Приехала уже, наверно, или подъезжает...» Всё же было обидно целое лето торчать вот здесь, да и лето, как нарочно, выдалось жаркое...
Проходя по токарному участку, Вадим Петрович обратил внимание на женскую фигурку возле станка токаря Коробова. Стройные ножки, выглядывавшие из-под халата, что-то ему напомнили. Он приостановился, женщина обернулась, и Вадим Петрович, куривший сигарету, поперхнулся дымом – перед ним стояла его соседка!
– Здравствуйте, – без видимого удивления поздоровалась она.
– Вы? – почти с испугом спросил Вадим Петрович. – Каким образом?
– Обычным, – улыбнулась Галина Николаевна, – я здесь работаю.
– Как здесь?
– Ну не совсем здесь, а в техотделе.
– А что же я вас раньше не видел?
– Так я на филиале работала, а его закрыли.
В её голубых глазах подпрыгивали задорно-смешливые искорки, и Вадим Петрович, вспомнив вчерашнее, зажёгся было тоже, но понимающий взгляд Коробова заставил его придать лицу подобающее деловое выражение.
– Так вы по поводу вентиляции? – спросил он.
А про себя подумал, вспомнив анекдот: «Ентого нам только ещё и не хватало...» Однако это уже был не длинный однообразный рельс, и Вадим Петрович почувствовал, как в нём пробуждается некоторый интерес к опостылевшей было жизни. Присутствие молодой, красивой женщины в чисто мужском цехе как-то даже облагораживало всё вокруг. Некоторые рабочие уже уловили «женский дух» и заинтересованно поглядывали в их сторону, а сосед Коробова, рыжий токарь Нулин, снял защитные очки, и на его угловатом, перепачканном чугунной пылью, лице сияла прямо таки ангельская улыбка. « Чёрт рыжий, – подумал Вадим Петрович, – наверно, опять с похмелья, а всё туда же...» Он вспомнил тараканообразного парня в вагоне поезда и свою супругу: как она там?
– А этот ваш Коробов хорошо придумал, – сказала Галина Николаевна.
Речь шла о рационализаторском предложении.
– Парень на последнем курсе учится, – ответил Вадим Петрович.
А про себя подумал: «Всё-таки плохо, что она здесь будет работать. Народ кругом ушастый, глазастый, языкастый...» И тут же поймал себя на этой мысли: «А какого рожна тебе-то до всего этого? Баба как баба, ну и хрен бы с ней... Наверно, и муж есть...» Однако в обеденный перерыв в столовой он узнал от технолога Лёвы, что мужа у Галины Николаевны нет. То-есть, он был, но теперь они в разводе.
– Гёрлс стоящая, – сказал Лёва, – и, кажется, скучливая... Сам бы занялся, да моя половина рядом, бдит. Бери, – засмеялся он, – даром отдаю... Хочешь, новый анекдот?
И Лёва, страстный любитель анекдотов, начал рассказывать очередной.
После работы, которая, во исполнение приказа директора, продолжалась до девяти вечера, Вадим Петрович, уставший, возвращался домой. Открывая ключом дверь квартиры, он услышал шум у мусоропровода, располагавшегося на лестнице между этажами, обернулся и увидел Галину Николаевну.
– Добрый вечер, – первой поздоровалась она.
На ней было то самое платьице горошком с короткой юбочкой, и Вадим Петрович, несмотря на усталость, непроизвольно скользнул взглядом и по этой юбочке, и по ножкам из-под неё. Определённо, при виде этой женщины в нём начинали вырабатываться какие-то сексуальные гормоны, и он, несмотря на все свои принципы, ничего не мог с этим поделать.
– Добрый, – ответил он оживляясь.
– А вы слышали, – спросила Галина Николаевна, – говорят, на наш завод наехали?
И она поставила мусорное ведро с явным намерением задержаться.
– Кто наехал? – не понял Вадим Петрович.
– Бандюки какие-то...
– А-а, наверно, те самые, – вспомнил он о людях, которые скупали заводские акции. – Но их, кажется, отшили.
– Да нет же! Говорят, у них уже контрольный пакет.
– И что теперь?
– Не знаю... Да что же мы на лестнице... Хотите, пойдёмте ко мне, я вас чаем угощу? – неожиданно предложила Галина Николаевна.
Это было так вдруг, что Вадим Петрович растерялся.
– Да вы не подумайте чего-нибудь, – улыбнулась Галина Николаевна, – это просто так, по-соседски. Я ведь ваша должница... Кстати, за ремонт я вам обязательно заплачу, только чуть попозже. Ладно?
– Ладно, – согласился он, сомневаясь – идти или не идти?
Но в этот момент в его квартире зазвонил телефон.
– Жена, наверно, – сказал он, – извините. Потом как-нибудь уж...
И ушёл от неё, а войдя в прихожую, вздохнул с облегчением и взял трубку. Но звонок оказался ошибочным. «Что же Валя не звонит, – не на шутку забеспокоился он, – обещала ведь... А интересно, если бы не звонок, пошёл бы он к Галине? Скорей всего, пошёл бы. А все чаи наедине с женщинами, как правило, заканчиваются одним и тем же...»
– Гнусно, братец, гнусно... – вслух самому себе сказал Вадим Петрович.
И набрал номер мобильного телефона Вали. Но голос в трубке объяснил ему, что абонент недоступен.
Валя позвонила только уже около одиннадцати и сразу напустилась на супруга:
– Где ты был? Я прямо обзвонилась вся... Здесь какая-то яма, и мобильник не берёт, надо лезть на гору. Я звоню по простому, и тут очередь... Устроилась я хорошо, комната на двоих, со мной женщина лет пятидесяти. Как у тебя? Да, забыла сказать: съезди в больницу к Татьяне, узнай как...
Татьяна Ивановна была их соседкой по лестничной площадке и подругой Вали, хотя по возрасту годилась ей в матери. Некоторое время тому назад её положили в больницу на обследование.
– Голубушка моя, – ответил жене Вадим Петрович, – да не думай ты ни о чём, занимайся только собой, лечись...
– Ладно, ладно, чего ты вдруг заворковал? Соскучился уже что ли?
– Ты же знаешь, я всегда по тебе скучаю...
– Ладно, Дим, целую. Тут народ ждёт, завтра ещё позвоню.
– И я тебя целую, – ответил Вадим Петрович, – крепко-крепко, и с пристрастием, и прочими дополнениями.
– Дурачок... – сказала Валя, и связь прервалась.
Но по её ласковому голосу Вадим Петрович понял, что его слова были восприняты должным образом.
Следующим утром он опять слушал, как делает гимнастику его соседка, и снова ему весьма образно представилось всё происходящее наверху: всякие изгибы, наклоны вперёд и назад, и прочие разные позы, которые для гимнастики, в общем-то, были совсем необязательны, но которые, тем не менее, воображением воспроизводились.
– Хрень какая-то! – вслух заругался Вадим Петрович, останавливая полёт своей фантазии.
Его суждение о любви никоим образом не переменилось. Он точно знал, что кроме своей Вали никогда и никого более не полюбит, и душой по-прежнему был со своей супругой, и волновался, и переживал за её здоровье, но... Эта соседка... Ничего уж такого сверхъестественного в ней, вроде бы, и не было, красивая женщина и не более того. Но Вадима Петровича почему-то влекло к ней и влекло чисто физически, на самом, что называется, низменном, животном уровне. И это для его интеллектуального эго было особенно постыдно и унизительно.
– Хрень какая-то! – повторил он.
На улице погода переменилась, шёл дождь, и Вадим Петрович стал искать зонтик. В это время в дверь позвонили. «Неужели она?» - с некоторым испугом успел подумать он, открывая дверь. Но на пороге стоял Юра, десятилетний мальчик, внук Татьяны Ивановны.
– Дядь Дим, вас бабушка просит, – сказал он.
– Бабушка? А разве она не в больнице?
– Её вчера папа привез, – объяснил Юра, снизу вверх глядя на Вадима Петровича своими крупными темно-карими глазами.
– А где же папа?
– Они опять к туркам поехали за товаром.
Родители Юры были «челноками» и торговали одеждой.
– Значит, выздоровела бабушка? – спросил Вадим Петрович.
– Говорит – да, а сама всё лежит...
Вадим Петрович следом за мальчиком вошёл в соседнюю квартиру. Татьяна Ивановна, иногда касаясь стенки, вышла в прихожую ему навстречу, и Вадим Петрович остановился ошеломлённый: настолько разительна была перемена, произошедшая с этой женщиной. Она до того похудела, что сделались заметны все лицевые кости, а платье висело на ней, как на вешалке. Прежде такая интеллигентная, с красивым аристократическим лицом, теперь она была только абрисом прежней Татьяны Ивановны, лишь её серые умные глаза по-прежнему блестели из провалившихся глазниц. И это всего за какие-нибудь две – три недели, что он не видел её! «Что с вами?» – едва не спросил Вадим Петрович, но вовремя остановился.
– Доброе утро, – поздоровался он.
– Доброе, – ответила Татьяна Ивановна. – Вы, Вадим Петрович, верно, торопитесь на службу. Так я вас не задержу... Мне необходимо поговорить с вами. Если вам будет не трудно, зайдите ко мне после службы. Сможете?
– Смогу... – как-то неопределенно ответил Вадим Петрович, всё еще поражённый её видом, но тут же поправился: – Буду, обязательно буду...
На лестничной площадке к нему тотчас, заговорщицки оглядываясь, подошла другая соседка, из квартиры справа, Софья, женщина лет сорока, толстая и любопытная. Она работала в ЖЭКе, и всё обо всех знала.
– Ну как она? – шёпотом спросила Софья.
– Что вы имеете в виду? – не желая вмешиваться в какие-либо сплетни, вопросом ответил он.
– Да как же, говорят, рак у неё... – зашептала Софья. – Неперабельный и какой-то скорый. Говорят – месяц и всё... Вон оно как...
«Неужели на самом деле рак?» – с искренней болью за Татьяну Ивановну подумал Вадим Петрович.
– Говорят, – сказал он, – да мало ли что говорят...
И, вернувшись к себе в квартиру, нашёл все-таки зонтик. Лифт не работал, и он уже стал спускаться по лестнице, как сверху его окликнули:
– Вадим Петрович!
Он оглянулся: наверху, склонившись через перила, ему улыбалась Галина Николаевна.
– Вы что же, не на машине? Дождь ведь... Хотите, я вас подвезу?
«Опять она... – подумал он, – зацепил что ли я её или наоборот – скорее, она меня зацепила?» Он уже начинал бояться её присутствия, чувствуя, что при определённых обстоятельствах может, забыв о совести и прочей атрибутике морали, поддаться искусу, и тогда... Что будет тогда? Подобное делают, наверно, тысячи и миллионы мужчин ( впрочем, и женщин тоже), делают ежедневно, и совесть никоим образом не мучает их. Что же он-то так изводится? Может, отказаться ехать с ней? Но это же глупо!
– С удовольствием, – сказал он. – А моя – в ремонте...
Они ехали по мокрому асфальту, струйки воды стекали с выпуклого профиля дороги и весёлыми ручейками устремлялись в решетки сточных колодцев. У неё была старенькая, но весьма резвая шестерка со спортивным рулём, и рулила она тоже резво, нагло вклиниваясь между машинами. Кое-кто из водителей – мужчин, высовываясь из окон, начинал было ругаться, но, увидев эффектную женщину, лишь улыбался и махал рукой: мол, поезжай, коли невтерпёж.
Вадим Петрович, предпочитавший более осторожную езду, когда по его мнению надо было бы притормозить, привычно нажимал правой ногой на отсутствующий тормоз, однако глаза его вместе с дорогой каким-то образом захватывали и часть салона слева на уровне сиденья, где её ножки, открытые чуть выше колен, ловко управлялись с педалями. Галина Николаевна замечала эти его взгляды и движения и улыбалась. Глядеть на её ноги с обнаженными коленками становилось муторно, и Вадим Петрович, словно сексуально озабоченный подросток, был вынужден несколько наклониться, всеми силами пытаясь унять свои поползновения. «Да что же такое со мной?..» – растерянно думал он, отворачиваясь от её ног, но уже и одно только присутствие рядом этой женщины возбуждало его. А Галина Николаевна говорила о всякой всячине, он отвечал тоже что-то пустое, чувствуя, однако, что она понимает его и что оба думают об одном и том же, и оба уже готовы на это...
– До вечера? – спросила она, запирая машину.
– До вечера, – покорно согласился он.
В проходной завода вместо обычного вахтёра стояли два охранника в чёрной униформе какого-то частного агентства, а цех встретил Вадима Петровича толпой пришедших уже рабочих, которые, сидя на верстаках, скучковались на слесарном участке и оживлённо обсуждали что-то.
– Вадим Петрович, – подошёл к нему молодой мастер Потапов, – это правда?
– Что правда?
– Завод закрывают, да?
– Кто тебе сказал?
– Да все говорят.
– Я не в курсе, сейчас выясню. Ставь людей по местам, – приказал он Потапову.
А сам взбежал наверх в контору, поздоровался с учетчицей, которая с утра уже что-то жевала, и позвонил директору.
– Да, Вадим Петрович, я тебя слушаю, – ответил директорский басок.
У него на пульте внутризаводской связи высвечивались фамилии звонивших. Голос у директора был глуховатый, в нём чувствовалась усталость.
– Георгий Михайлович, в чём дело? – спросил Вадим Петрович. – Все говорят о закрытии завода, о банкротстве... Что в реальности?
Директор долго молчал, и было слышно его тяжёлое с посапыванием дыхание. «Возраст сказывается...» – подумал Вадим Петрович.
– Что в реальности спрашиваешь? – наконец переспросил директор. – В реальности одна лишь модная нынче б......я виртуальность...
Вадим Петрович не поверил своим ушам: за все годы работы он ни разу не слышал от директора ни одного матерного слова. А тут... Да ещё по заводской связи.
– Работай пока, – сказал директор, – заказ надо выполнить.
И отключился. А Вадим Петрович понял, что дело дрянь, и напрасно он прекратил поиск работы.
Он спустился в цех, объявил рабочим, что пока ещё ничего не ясно и что, для того чтобы получить зарплату, надо работать. И разогнал все стихийные собрания. А сам пошёл в сборочный цех к Евгению Викентьевичу.
– Заводу копец, – ответил на его вопрос начальник сборочного.
Он был постарше Вадима Петровича, но обращались они друг к другу на «ты».
– Ты чего-нибудь знаешь? – спросил Вадим Петрович.
– Знаю, что какая-то фирма скупила наши акции, и завод теперь уже по закону не наш. Жора (так заглаза все звали директора) ждёт приставов. – И, помолчав, добавил с презрением: - Придурки...
– Кто придурки? – не понял Вадим Петрович.
– Да работяги наши: за бутылку водки всё готовы продать... Кстати, выпить не хочешь? У меня коньяк есть.
– С утра вроде бы ни к чему, – засомневался Вадим Петрович.
– А брось ты! Теперь уже всё равно... Помянем наш родной завод.
И они, закрывшись в кабинете Евгения Викентьевича, не чокаясь, как за упокой, выпили по рюмке коньяка.
После работы Вадим Петрович специально задержался в цехе, чтобы не возвращаться домой в машине соседки. А она, по-видимому, ждала его. В окно было видно, как Галина Николаевна довольно долго и бесцельно крутилась возле своей машины, но Вадим Петрович стоически выдержал и дождался, когда она уедет.
Придя домой, он вспомнил о своём обещании и зашёл к Татьяне Ивановне. Открыл ему Юра.
– Баб, к тебе дядя Вадим, – объявил он и ушёл в свою комнату, из которой сразу же послышалась стрельба и другие звуки, обычно сопровождающие игры на компьютере.
Татьяна Ивановна, сидевшая в своей комнате на постели, поздоровалась и, с трудом встав навстречу гостю, со смущением поправила одеяло и торопливо заткнула какую-то белую тряпицу со следами чего-то красноватого на ней промеж подушек.
– Да вы бы не вставали, – сказал Вадим Петрович.
– Да, я, пожалуй, сяду, – согласилась Татьяна Ивановна.
И она снова села на постель, указав Вадиму Петровичу на кресло напротив.
Вся её небольшая комната была доверху заставлена полками с книгами, книги были и во всех остальных двух комнатах. Из соседней по-прежнему доносились звуки компьютера.
– А читает? – спросил Вадим Петрович, кивнув в сторону этих звуков.
– Случается, – скептически ответила Татьяна Ивановна и добавила с горечью: – Иногда...
Очевидно ей, всю жизнь проработавшей в школе преподавателем литературы, было очень обидно, что её внук, несмотря на все усилия, так и не пристрастился к чтению книг. Телевизор и компьютер заменили всё.
– Я, верно, обременяю вас, – сказала Татьяна Ивановна, - но, к сожалению, мне больше не к кому обратиться... Я, Вадим Петрович, очень больна, у меня неоперабельный рак с множественными метастазами. Жить мне осталось недолго. Но теперь уже не это заботит меня.
Говорила она совершенно спокойно, без какого-либо волнения, с полным осознанием своего состояния.
– Может быть... – начал было Вадим Петрович со стандартным предположением, что не так уж всё и страшно.
Но Татьяна Ивановна прервала его:
– Этого не надо, – сказала она. – Я прожила достойную жизнь, и ни о чём не жалею. Но моя дочь и зять люди совершенно пустые. Марина полностью под влиянием своего мужа. Конечно, тут моя вина, но теперь говорить об этом поздно. Меня, Вадим Петрович, заботит Юра. Он мальчик хороший, начинающий уже думать, но вокруг этот страшный мир с волчьими законами... Вы, Вадим Петрович, и Валентина – одни из немногих, кто сберёг в себе духовную целостность. У нас с Мариной больше нет родственников, а близкие зятя сродни ему самому... Юрочка дружит с вашей дочерью, и я прошу вас, Вадим Петрович, примите его в свою духовную общность.
Неожиданно Татьяна Ивановна закашлялась, засуетилась, ища тряпицу, и, прижав её ко рту, торопливо вышла из комнаты. И потом ещё долго её кашель доносился из ванной. Вернулась она вконец ослабевшая, с жалким, виноватым взглядом своих умных, всё понимающих глаз.
– Вы уж простите меня ради бога, – тихо сказала она.
– Да нет, что вы... – промямлил Вадим Петрович, понимая, что говорит пустое и никому не нужное.
Но что ещё можно было сказать в подобных обстоятельствах... Ему больно было смотреть на неё. «Господи, – подумал он, – если ты есть, то почему выбрал именно её, а не какого-нибудь подонка? Ей ведь нет ещё и шестидесяти... И если это наказание, то за что такое наказание? За её доброту и духовность, за то, что она всю жизнь учила детишек тому же?»
– Даю вам слово, – сказал Вадим Петрович, – Юра будет для нас как сын...
– Спасибо, – поблагодарила она, – я знала...
Вечером Вадим Петрович смотрел по телевизору футбол, а за футболом начался российский фильм, сделанный по образцу американских, со стрельбой и голыми девками. Вадим Петрович обычно таких фильмов не смотрел, но этот заинтересовал его попыткой режиссёра привнести в обычную «стрелялку» что-то русское, духовное, и он досидел у экрана до конца. А досидев, встал и плюнул: всё было настолько примитивно и психологически необоснованно, что создавалось впечатление, будто сценарий писал школьник примерно класса пятого и никак не более.
– Какое убожество... – вслух сказал Вадим Петрович.
И почему-то вспомнил о соседке, о которой как бы и забыл уже.
Опять, как и вчера, Валя позвонила около одиннадцати. Вадим Петрович сказал ей, что Татьяну Ивановну выписали из больницы, но о диагнозе, не желая волновать свою сердобольную супругу, умолчал.
Утром во входную дверь позвонили. Вадим Петрович прямо из-под душа, с полотенцем на шее, надел халат и открыл. На пороге, улыбаясь, стояла Галина Николаевна.
– Я опять на машине, – сказала она, – вас подождать?
От неё приятно пахло хорошими духами, на груди в вырезе сиреневого платья висел маленький кулончик, который невольно заставлял глаза останавливаться на нём, а заодно и на всём остальном возле. «Наверняка стекляшка, – подумал Вадим Петрович, – но красиво...» Было в этой женщине что-то нагловато-сексуальное, притягательное. Овал лица, губы, глаза, груди, бёдра и вся она, вкупе со своими чуть нервными и быстрыми движениями, как бы заявляла нахально и не скрываясь: я – женщина! И какой мужчина мог бы возразить против этого! И Вадим Петрович тоже не возражал. Однако... Однако была совесть, честь и другая женщина, которую он любил.
– Да, подождите, – всё-таки согласился он.
И пошёл одеваться, но в дверь опять позвонили. На этот раз это был внук Татьяны Ивановны Юра с двумя связками книг, которые он еле нёс, слегка подволакивая их по полу.
– Это ты куда? – с удивлением посмотрел на него Вадим Петрович.
– Бабушка вчера велела вам отдать...
– Зачем? – ещё больше удивился Вадим Петрович.
– Не знаю... Она так сказала.
– А где она сейчас?
– Спит...
Вадим Петрович стоял в растерянности. Быстро пробежав взглядом по корешкам изданий, увидел – книги старинные, редкие, раритет...
– Давай, неси назад, – сказал он мальчику, пытаясь помочь ему.
– Нет, бабушка сказала... – упёрся тот, не давая ухватиться за тесьму, связывавшую книги.
– Ну хорошо, положи сюда, – показал Вадим Петрович на столик в своей прихожей, опасаясь, что Юра оставит дорогие книги у двери.
«После работы поговорю с ней», – подумал он, спускаясь вниз по лестнице. Лифт снова не работал, хотя теперь его обслуживала какая-то фирма.
Потом они ехали в её машине, и опять Вадим Петрович чувствовал волнение, когда смотрел на неё. «Сколько ей может быть лет? – гадал он. – Двадцать пять, тридцать...» Сложно было определить возраст женщины в макияже. «Лёва сказал, что у неё есть дочь... Значит, лет тридцать...»
– Галина Николаевна, – обратился он к ней, – я слышал, у вас дочь есть?
–А может, пора на «ты»? – улыбнулась она и шутливо протянула руку: – Галя.
– Дима, – засмеялся Вадим Петрович, пожимая её ладошку.
– Вот и познакомились, – тоже засмеялась она.
И от этого соприкосновения Вадим Петрович почувствовал, как в нём опять возникло влечение к этой женщине.
– Дочка, три годика, она сейчас на даче с моей мамой, – сказала Галина Николаевна.
– А моей уже десять...
– Почти невеста.
– Да, сейчас это быстро, – согласился он.
По дороге они попали в пробку, и пока стояли, всё говорили о детях, но Вадим Петрович чувствовал, что она ждёт от него следующего шага. В глубине души он верил, что не сделает этого шага, но всё равно было волнительно.
У завода их встретила толпа рабочих. В проходной и у ворот стояли вооруженные автоматами люди в чёрных масках и внутрь никого не пускали.
– Я ж говорил, – сказал Евгений Викентьевич, подходя к Вадиму Петровичу, – копец котёнку.
Щёки обычно чисто выбритого начальника сборочного цеха сегодня были серыми от седоватой щетины, а под глазами висели синеватые мешочки. Он галантно поклонился Галине Николаевне и поцеловал ей ручку.
– Ей богу, – сказал, вздыхая, – если бы не женщины, то впору удавиться. Сучье время...
– Да что вы такое говорите! – возразила Галина Николаевна.
– Реальность говорю, милая дама, реальность. Вот эти бандиты, – кивнул он на людей с автоматами, – и есть самая настоящая реальность. А всё остальное – это пустая говорильня и как это... ну да, – виртуальность! Модное нынче словечко со всякими олигархами, менеджерами, хренеджерами и прочей шушерой, грызущей, жующей и сосущей тело моей страны...
– А Жора здесь? – прервал его Вадим Петрович.
– Подписывает акт о капитуляции, – усмехнулся Евгений Викентьевич.
В это время из проходной вышел директор завода. В обычном своём сером костюме и при галстуке, он остановился на ступеньках некоего подобия крылечка у входа, постоял, оглядел притихшую в ожидании толпу и вдруг, торопясь, стал снимать галстук. Снял и сунул в карман пиджака.
– Всё, – сказал негромко, – завод закрыт.
– А зарплата как? Мы же работали! – загудела толпа.
– Заказ мы выполнили, – ответил директор, – зарплата будет. Это я вам обещаю...
И, сгорбившись, пошёл к своей неизменной чёрной «Волге».
После его отъезда начался стихийный митинг. Но говорить, собственно, было уже не о чем. Галина Николаевна отошла к группе женщин итээровцев, а Вадим Петрович с Евгением Викентьевичем пошли в бар неподалёку и распили на двоих бутылку водки. Поговорили, проклиная власть прошлую, нынешнюю, а заодно и будущую, потому как никому и ничему уже не верили, и разошлись.
Вечером Вадим Петрович поговорил по телефону со своей супругой, сварил по её совету на ужин пельмени, которые, оказывается, лежали в морозильнике, допил остатки коньяка и лёг спать. А утром, проснувшись, посмотрел на часы и испугался, что опаздывает на работу и начал уже торопливо одеваться, но вспомнил, сел на диван и долго и тупо смотрел на стрелки древнего, еще советских времён, будильника, который, однако, продолжал исправно отсчитывать секунды, складывая их в минуты, часы и дни. «Вот я и безработный, – подумал Вадим Петрович и усмехнулся, – а что далее? В запасе были кое-какие деньги, но большая их часть истрачена на путёвку Вали, а жить-то надо... И где теперь искать работу?»
В прихожей Вадим Петрович увидел две стопки с книгами, взял их и, выйдя на лестничную площадку, позвонил в дверь Татьяны Ивановны. Открыла сама хозяйка. Она еле передвигалась, откровенно придерживаясь за стенку прихожей.
– Зачем это? – спросила она, увидев книги в его руках. – Это же вам.
– Я не могу принять такой дорогой подарок, – возразил Вадим Петрович.
– Нет, нет – возьмите... Прошу вас. Это книги моего покойного мужа, и мне бы не хотелось, чтобы они были проданы.
– Как проданы?
– Голубчик Вадим Петрович, после моей кончины их продадут тут же. Знаете, как сказал мой зять? Книги, говорит, вредны для здоровья...
– То есть? – не понял Вадим Петрович.
– Да, да, на них, видите ли, пыль собирается...
Вадим Петрович, с детства воспринимавший книгу как реликвию, как нечто высшее и почти святое, не нашёлся, что сказать.
– Берите, не сомневайтесь, – дрожащей рукой Татьяна Ивановна дотронулась до его плеча, – пусть это будет памятью обо мне...
Небольшая её ручка высохла до того, что косточки фаланг явственно проступали сквозь истончившуюся кожу.
Входная дверь открылась, и вошёл Юра с пластиковым пакетом с ручками.
– Здравствуйте, дядя Вадим, - поздоровался он. – Баб, быстрой овсянки не было, я такую взял. Продавщица сказала, что если подольше поварить, то она тоже будет мягкая.
Хорошо, – безучастно согласилась Татьяна Ивановна.
И по голосу Вадим Петрович понял, что её уже не интересует никакая овсянка – ни жёсткая, ни мягкая.
Дома он заботливо протёр все подаренные ему книги и расставил по полкам, ряды в которых заметно уплотнились. Вадим Петрович взял дореволюционное издание Карамзина с комментариями и начал читать стоя, а потом сел на диван и так углубился в историю «Государства Российского», что даже глаза заболели. Тут только он вспомнил о настольной лампе, которую можно было зажечь, но в этот момент зазвонил телефон. Звонила Галина Николаевна.
– Я всё-таки хочу пригласить вас на чай, – сказала она и замолчала в ожидании.
Предложение было более чем ясным, и ещё вчера он, может быть, стал бы сомневаться, но после нынешней встречи с Татьяной Ивановной, с человеком, который стоял на пороге в небытиё, перед его сексуальным поползновением будто выросла стена. Стена эта, наверно, постоянно была в нём, но лишь теперь она вдруг чётко обозначилась и сделалась непреодолимой.
– Извините, Галина... Галя, – поправился Вадим Петрович, – сегодня не смогу. – И добавил, чтобы уж раз и навсегда обозначить их отношения: – Давайте соберёмся, когда приедет моя супруга...
– Что ж, – согласились в трубке после некоторого молчания, – давайте соберёмся...
И послышались частые гудки. А Вадим Петрович пожалел, что отказал так резко, надо было, наверно, как-нибудь помягче, подипломатичнее... Впрочем, это его теперь не очень заботило, и он снова углубился в описание похода Ивана Грозного на Казань.
А уже через день, вдруг случайно в окно увидел Лёву, идущего рядом с Галиной. Вадим Петрович предполагал нечто подобное, однако всё же и обидно стало, что его заменили так скоро. И он, любопытствуя, даже приоткрыл дверь и послушал. Судя по дальнейшим звукам, в свою квартиру Галина Лёву на чаепитие, видно, не пригласила, и вскоре он начал спускаться вниз по лестнице. Только что отремонтированный лифт снова не работал.
Вадим Петрович удовлетворённо хмыкнул: явный «отлуп», который получил Лёва, всё-таки доставил ему удовольствие.
Завтра была суббота, и предстояло съездить в деревню навестить дочку и тёщу. Вечером в телефонном разговоре о том же самом напомнила и Валя. Он пока не стал говорить ей о закрытии завода, а Татьяне Ивановне Валя, очевидно, звонила сама, потому что спросила прямо:
– Она очень плоха?
– С чего ты взяла?.. – попытался уклониться от ответа Вадим Петрович.
– Не изворачивайся, – оборвала его супруга, – не умеешь. Я уже всё знаю.
– Ну как тебе сказать... В общем, плоховата.
– Она встаёт?
– Пока – да...
На том разговор на эту тему закончился.
Утром Вадим Петрович позвонил на всякий случай в автосервис, но его «пятёрка» ещё не была готова. Пришлось ехать на электричке. Покупая в магазине гостинцы для дочери и тёщи, он задержался и едва успел войти в вагон, как состав тронулся. Все сидячие места были уже заняты, и Вадим Петрович встал рядом с компанией молодёжи. Крайний парень с гитарой в руках посмотрел на него и подвинулся, обнажив кусок скамейки.
– Уплотнимся, братцы, уплотнимся, – слегка сдвинул он сидевших рядом товарищей, и добавил с шутливой двусмысленностью: – Любой чел у нас сидеть должен.
После чего Вадим Петрович довольно комфортно устроился на сиденье.
Компания, судя по разговору, была студенческая.
– Горь, давай что-нибудь, – попросила парня с гитарой черноглазая девушка, сидевшая напротив.
– Три поцелуя, – улыбнулся гитарист, обнажив слегка редковатые, но нисколько не портившие его белые зубы.
– Так дорого? – шутливо возмутилась девушка.
– Инфляция, – улыбаясь, развёл тот руками.
Русоволосый, широкоплечий, с волевым подбородком, он держался уверенно и независимо, и по отношению к нему других ребят чувствовалось, что это – лидер.
– Ну, только сюда, – согласилась черноглазая, показывая на свою щёку.
– Ирка, хватит с утра целоваться! – притянула её к себе сидевшая рядом подруга.
– О кэй, ставлю на счётчик, – сказал гитарист и заиграл.
Один из парней достал из рюкзака котелок и стал отбивать по его дну ритмы. Гитарист запел. Голос у него был с хрипотцой, но приятный. А вот песни Вадиму Петровичу не понравились: ни смысла, ни поэзии, ни рифм. Играл же парень неплохо.
– Давай свою, – сказал кто-то.
– Гитарист почему-то посмотрел на Вадима Петровича, улыбнулся и запел:
– У тебя сломался кэш,
ты теперь без памяти.
Игла в тебе и сумерки,
а над тобою жмурики.
Уходим в ночь,
с дороги прочь!
Долой реальность,
да здравствует виртуальность!
Пластмассовый компьютер,
пластмассовые люди,
закованные в джинсы,
с двоичным кодом в голове...
«Вот это точно, – подумал Вадим Петрович, – пластмассовые люди с двоичным кодом в голове... И на хрена им что-то ещё?» Посмотрел на ребят – все в джинсах, в том числе и девушки, обтянутые донельзя. «Современная молодёжь... – снисходительно-скептически внутренне усмехнулся Вадим Петрович. – Однако подмечено хорошо: пластмассовые люди...»
– Простите, – обратился он к певцу, – это ваши стихи?
– А что, прониклись? – улыбаясь, спросил тот.
– Ну, как сказать, местами неплохо, особенно это – «пластмассовые люди»...
– Значит, прониклись, – с удовлетворением сказал певец. – Стихи, конечно, не фонтан, но в теме. Игорь, – протянул он руку.
Вадим Петрович назвал себя и завязался разговор.
Оказалось, ребята едут на стройку в заброшенный ещё с советских времён пионерлагерь, который теперь купил какой-то предприниматель и собирается сделать из него что-то наподобие пансионата. Место было выигрышное: лес, неподалёку речка с запрудой и от станции не так далеко. А дорога к пионерлагерю шла как раз через деревню, в которую ехал Вадим Петрович.
– Выходит, нам по пути, – сказал он. – А вы что же, как бы стройотряд?
– Обещали неплохо заплатить, – ответил Игорь, – а стипендия, сами знаете – в общаге тараканам не хватит...
– Ну и как, выкручиваетесь?
– Кто как. Кому предки помогают, кто подрабатывает – по всякому. Москвичам – ничего, они дома, а я с Алтая... Брат с сестрой маленькие, мать не работает, да и у бати не всегда работа есть.
– Да, весёлая жизнь... – сказал Вадим Петрович, вспоминая свои студенческие годы.
Они пришлись на начало так называемой горбачёвской перестройки, когда многие в стране ещё верили в «светлое» будущее, когда, пусть призрачным светом, но светила всё-таки идея коммунизма и, хотя почти никто не верил в этот коммунизм, хотя все понимали, что это пучок сена, привязанный на палку перед мордой осла, который манит его, заставляя идти вперёд, но у людей была всё-же надежда на лучшие времена. А теперь? Что теперь? Ни великой страны, ни веры в будущее – ни-че-го... Теперь вот и он стал безработным...
– А что, разве раньше лучше было? – спросил Игорь.
– Лучше-не лучше... – задумался Вадим Петрович. – Но, понимаешь, надёжнее.... Все знали, что, например, хлеб или колбаса, как стоят сегодня, так же будут стоить и завтра, и послезавтра. И не было ни олигархов, ни безработных. А в принципе... в принципе – тоже хреново было... Ты не куришь?
– Курю.
– Пойдём, покурим.
Они вышли в тамбур и закурили. За окном ещё проносились предместья непомерно разросшейся Москвы, иногда лишь перемежаясь полями и перелесками, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше. С утра небо хмурилось, но теперь в нём начали образовываться синие прогалы, и порой проглядывало солнышко.
– Вот я вчера читал историю Карамзина, – сказал Вадим Петрович, – и, знаешь, пришёл к убеждению, что мы, русские, никогда хорошо и не жили: ни при князьях, ни при царях, ни при коммунистах, – никогда. И сейчас не живём...
– Так кто в этом виноват? – усмехнулся Игорь.
– Кроме живущих здесь больше винить некого....
– Но это не мы развалили страну, – возразил Игорь.
– Верно, её развалили мы и предыдущее поколение, но ты же сам поёшь: « пластмассовые люди». А могут ли пластмассовые создать что-нибудь?
– Вы хотите сказать, что наше поколение всё из пластмассы? – с вызовом спросил Игорь.
– Ну не всё, но...
– Вы ошибаетесь, – прервал Игорь. – Поверьте, мы всё понимаем. И далеко не все из нас пластмассовые.
Они вернулись в вагон, и далее этот разговор не продолжился.
По выходе из электрички Вадим Петрович пошёл вместе с молодёжью. Растянувшись по полевой дороге, все направились к виднеющемуся на горизонте лесу. С одной стороны поле было засеяно пшеницей, а с другой всё заросло бурьяном, и на нём уже успели вырасти небольшие берёзки. Вверху заливались жаворонки, летали кусачие оводы, и девушки с испугом отмахивались от них, прячась за спины парней. По этому поводу сыпались шутки, остроты, «приколы» с чисто студенческим, более интеллектуальным, чем в обыденности, смыслом, и Вадим Петрович чувствовал себя среди этих ребят как рыба в воде. Пластмассовые они или не пластмассовые, но это была его среда, и он понимал её. Да и девушки поглядывали на него вовсе не как на старика, не как на «уже», а скорее как «на всё ещё», и это было приятно.
Они дошли до леса, прошли его и, выйдя в поле, увидели впереди деревню, а над ней серый дымок.
– Какой – то чудак в такую жару печку топит, – заметил Игорь.
– Да нет, это не печка... – приглядываясь, остановился Вадим Петрович. – Это пожар, кажется...
Ему издалека показалось, что горит тёщин дом, и он сорвался и побежал. И все побежали за ним следом. Но, добежав до деревенского проулка, Вадим Петрович увидел, что горит совсем другая изба. Вокруг уже суетился народ.
– Пожарных-то вызвали? – спрашивал кто-то.
– Да вызвали, вызвали...
– А Дуська где?
– Дуська-то? А где ей быть – за Малаховой избой на травке валяется... Воды, воды надо...
– А ребята её?
– Да нигде не видать...
К единственной деревенской колонке выстроилась цепочка из людей с вёдрами.
Из окон избы показалось пламя. И вдруг из этого пламени выскочил мальчик лет семи, пробежал несколько метров и упал. Волосы его были опалены, дымилась рубаха на спине. Какой-то мужик окатил его водой из ведра.
– А Васятка, Васятка где? – бросилась к мальчику женщина из толпы.
– Тама, – плача, показал тот на горящую избу.
– Сгорит ведь, сгорит!.. – умоляюще обратилась женщина к толпе. – Да сделайте же что-нибудь, люди!
Но все стояли, смотрели переминаясь... И вдруг раздался клич:
– Вперёд, пластмасса!
И кто-то, рванув дверь в избу, ринулся в огонь.
«Игорь… – по голосу узнал Вадим Петрович, и в голове мелькнуло страшное: – Там ребёнок…»
– Лей на меня, – приказал он бабе, по цепочке передававшей ведро с водой.
И весь мокрый рванулся следом за Игорем. Жар и смрад сразу же охватили со всех сторон. В дыму почти ничего не было видно.
– Ты где? – позвал он.
– Я здесь, – ответил голос. – Его нигде нет.
Вадим Петрович, задержав дыхание, продвинулся на голос и наткнулся на Игоря.
– Понизу ищи, понизу... – подсказал он, выпуская из себя остатки воздуха, чувствуя, что уже не может не дышать, и вдохнул – обжигающий едкий дым ворвался в лёгкие.
«Задохнусь...» – мелькнула мысль.
Но, превозмогая страх, он опустился на колени и стал шарить руками в поисках кровати или стола, или ещё чего, где мог бы кто-то прятаться. Но его опередил Игорь
– Нашёл! – вдруг радостно закричал он. – Он здесь...
– Живой?
– Живой.
И чем-то ткнул в поднявшегося на ноги Вадима Петровича. Этим чем-то оказалась нога мальчика, которого нёс Игорь.
Они бросились к двери, но их встретило пламя, в окнах тоже плясали языкастые огненные драконы. Лопнувшие от жара стёкла открыли доступ воздуху, и огонь распространялся стремительно. «Сгорим…» – испуганно мелькнуло в голове Вадима Петровича. И вдруг боковым зрением сквозь дым в углу избы, в закутке, он углядел еще одно небольшое оконце.
– Туда! – показал он.
Окно было составлено из нескольких небольших рамок, в которые пролезть было невозможно. Вадим Петрович, локтем разбивая стёкла, до крови раня руки об оставшиеся осколки, с трудом, но вырвал эти рамки.
Головой вперед они направили мальчика в образовавшийся проём, тот вывалился наружу и пополз прочь от огня.
– Давай! – приказал Вадим Петрович Игорю.
– Давайте вы… – возразил Игорь.
– Слушать меня, пластмасса! – осёк его Вадим Петрович.
Игорь довольно легко вылез, а Валим Петрович, просунувшись до половины туловища, вдруг застрял и дёргался, не понимая в чём дело. Что-то в области таза мешало его дальнейшему продвижению вперед. Оба ботинка свалились с ног, и ступни уже чувствовали жар огня. . «Сгорю…» – паникуя подумал Вадим Петрович, и дёрнулся изо всех сил, помогая тянувшему его за плечи Игорю и, наконец, вывалился наружу. Тотчас на них обоих вылили ведра воды, они отползли от горящей избы и сели на траве в окружении толпы, а пацанёнок лет пяти, спасённый ими, до того не подавший ни звука, как ни странно, живой и невредимый, теперь плакал.
– Ну чего ты ревёшь, дурачок? – ласково спросил Вадим Петрович, успокаивая.
– Мишку жалко... – ответил мальчик.
– Там что, ещё кто-то есть? – испугался Вадим Петрович.
– Да нет, – улыбнулся Игорь, обнимая пацана. – Игрушка это...
Волосы у него на голове скурчавились от жара, рубашка была разорвана, и сквозь образовавшуюся прореху проглядывал кусок покрасневшего, то ли оцарапанного, то ли обожжённого тела. Наверно, ему было больно, но он сидел и улыбался. А Вадим Петрович, вспомнив, как он филейной частью застрял в проёме, обнаружил в своём брючном кармане сломанную авторучку, которой, видимо, и зацепился за раму, и тоже заулыбался.
Вокруг стояла сочувствующая им толпа, а они сидели внутри неё, и со стороны их видно не было.