Вокзал надежды

                Рассказов И.

                Вокзал надежды.

                1. Ну, вот и всё.

    «Чего мне не хватает? Времени… Его и раньше не доставало, а  теперь и подавно. Если останусь в живых, оно и тогда с каждым днём будет куда-то утекать, а вместе с ним и жизнь.
Может это мои последние минуты. О секундах нет смысла вообще думать. В моём положении их просто не существует. Странно, но меня это нисколько не беспокоит. Единственное, что хочется сделать, так это всё бросить и зарыться с головой в опавшую листву и лежать там до первых заморозков, открестившись от всего. Когда на зубах начнёт похрустывать утренний ледок, встать и пойти, куда глаза глядят. А куда они глядят? В них до сих пор плавает дождливое питерское небо, зацепившееся за крыши домов. Тут как не гляди, небо останется небом, а значит, придётся идти вслепую, на ощупь.
Эх, и почему ожидания так долго тянутся в пересчёте на секунды, минуты и часы? Кто всё это придумал? Абсурд чистой воды и, тем не менее, я, как большинство, живу в обнимку со всем этим. Даже сейчас пытаюсь этому соответствовать и как все смертные на земле, качаю из памяти воспоминания и делаю вид, что всё у меня нормально. Конечно всё это так, если не считать того, что у меня перебиты ноги. Теперь козырей у меня поубавилось. Вот сижу и жду «костлявую».
А может послать всех, да выбросить «белый флаг», мол, думали, что я такой, а я – другой. Какой? Не ангел – это точно. Никогда не был им и уже не буду. Почему? Так, времени совсем не осталось, чтобы перевоплощаться во что-то белое с крыльями. Чёрный я и на душе у меня рубцы с ладонь и с этим уйду от всех вас. Куда? А куда все, туда и я…
Может начать верить? Какая разница в кого или во что? Всё равно никто из нас не знает в точности об этом ничего. Верим, потому что так принято. Молимся и поклоны бьём, а на душе сумрак и грехи за руки взялись и так гнусаво подтягивают вразнобой: «Ты - морячка, я - моряк…» Фальшивят, в трёх нотах плутают, как слепые и всё норовят перекричать друг друга. Думают, что так будет лучше. Не будет. Да и откуда быть лучшему, если они – грехи наши висят камнем, мешают дышать полной грудью, тянут вниз. Хорошо, что реки обмелели, а то жизнь свою давно бы на кон поставил. Раз обмелели, значит, ещё поживём… может быть.
Вот человек, как устроен – знаю, что за всё надо будет рано или поздно платить, а стою на том, что ещё можно всё исправить и даже начинаю сам в это верить. Обманывать нехорошо даже себя, а мы обманываем и врём, в пене лжи губы пачкаем. Так-то не видно – часто их облизываем и глотаем что-то против своей воли, набиваем желудок чёрти чем. И восстать бы надо, но кому, какое дело, что там у меня внутри? Ведь верят тому, что мы говорим, а не тому, что думаем. Наши мысли под грифом «Совершенно секретно». Ну, и скажу правду о себе, так сделают вид, что глухие. Система… Вот как нас приучили: живи, не высовывайся и будет тебе почёт согласно занимаемому месту в обществе и разнарядке сверху. Никому нет дела до того, что лжи в тебе больше, чем правды. Собственно, они все такие же, выкормленные одной грудью, а скажешь об этом вслух, так посмеются между собой, мол, нашёл, чем удивить. Сегодня чистеньких нет, да и стерильность не в моде. Мы же, как попугаи – всем, так всем… по конфете.
Пить хочется. Ну, какая это жизнь, если жажда разум мутит? От глотка воды не отказался бы, а потом можно и на самое дно, в обнимку со своими грехами. А духу-то хватит? Не знаю… Сюда ехал - не думал об этом, а теперь… Интересно, это у всех такие заморочки перед казнью? Ребята из разведки рассказывали, что здешние «бородачи» - мастера своего дела. Чик по горлу свою жертву ножичком и воют от собственного «превосходства». Средневековье, да и только, но война есть война. Лучше про это не думать. Тут столько всякого такого, что мозги на изнанку выворачивает.
Жаль, что времени отмерено мало… совсем чуть-чуть. Конечно, надежда есть ещё какая-то, но лучше себя ею не дразнить, а то в последнюю минуту расплачусь от жалости к самому себе, а это уже нонсенс. Ты смотри – слово-то, какое вспомнил. Никогда раньше его не произносил. Никак действительно «костлявая» на подходе…
Пожил и будет. Ну, после того, как мою голову собакам скормят, для меня уже ничего не будет. Странно, а страха нет. Огрубел, что ли? С этим на войне просто. Она из нас делает ещё тех работничков. Все у неё ходим в подручных. Мы даже говорим так, будто жмём на курок. И с женщинами мы, как с лошадьми… Ладно, это тема закрытая, да и к чему ворошить это. Кончено всё…
Кончено, но ту кареглазую не могу вычеркнуть из сердца. Помню: Невский проспект, осень только-только развесила по краям крыш мутные дождевые капли и она прыгающая через отражения домов в лужах с зонтом непонятной расцветки. Глазища огромные и такой свет от них, будто сошла с иконы, чтобы посмотреть, как мы здесь живём. Такой можно и помолиться. Жаль, что все молитвы мои на солдатский лад, да под чарочку. Подсаживаемся мы на всё это на войне по доброй воле и потом начинаем жить одним днём, пока нас не догонит смерть. Вот и мой черёд настал. Сейчас придут…
Как же её звали…? Имя ещё такое царское - Катерина. Она сразу меня к себе примагнитила и я не стал из себя корчить «полководца». Нам простым работягам войны это не нужно, да и лампасы генеральские для нас не припасены. Мы, как сказал один классик: «пушечное мясо». Как точно-то подметил. Тогда в школе ещё не понимал, читая про это, а вот сейчас всё расшифровалось в полный рост и сижу я здесь перевязанный жаждой и жду, когда всё закончится для меня в этой жизни.
Нет, глаза у неё были нереальные. С такой бы на край света рвануть. На присягу даже не оглянулся бы. Девчонка совсем, но какая стать. Зря я тогда её надломил. Зря… Она и сопротивляться-то не могла – была в отключке, а потом наверное плакала. Вот всегда мы так: наломаем дров, а потом каемся. Не по-человечески это… Думал, что война меня «отмоет». Отмыла, мать твою… Сижу весь по уши в дерьме, копаюсь в себе, а она где-то там в «северной столице» и нет мне за неё прощения и никогда не будет… Никогда.
Господи, не оставь её, помоги, чем сможешь. А что же для себя попросить?»
Звякнул засов. Скрипнула дверь. Вошли двое. На лицах чёрные бороды. Вязаные шапочки натянуты до бровей. Молча посмотрели. Один ткнул ногой в бок, мол, живой или нет.
«Не успел ничего для себя вымолить. И на том спасибо, Господи, что не продлил мои думы до черты безумия. Ну, вот и всё…»

                2. В миноре.

- Катюша, ты чего вся такая?
Девушка с  карими глазами пожала плечами. Оторвав взгляд от окна, посмотрела куда-то мимо всего и произнесла:
- Всё будет хорошо.
- Да что с тобой?
- Что-то тревожно мне.
- Брось хандрить. Надо тебе к себе мальчика подпустить, а то крыша поедет.
- Уже пройдено, - кареглазая зябко повела плечами.
- Мальчики или крыша?
- Всё пройдено.
- Какая ты скрытная. Из дома пишут?
- Пишут.
- А чего грустишь?
- Нехорошо мне как-то. И хочу сделать, чтобы этого не было и не могу понять, откуда начинать. Один мой хороший знакомый сказал как-то, что мы слишком мало знаем, чтобы отрицать, а поэтому живём в неведении. Вот и я сейчас как на распутье.
- Познакомь меня с ним.
- Зачем?
- А мне нравятся такие… с высказываниями.
- Он далеко.
- Какие проблемы?
- Оля, он не из таких, - Катя посмотрела на подругу.
- Тем более, познакомь. Сейчас в стране с мужским полом напряжёнка, а я хочу семью и чтобы меня встречали дома надёжные руки любимого человека.
- Я сама этого хочу, но между нами очень много километров.
- Ба, если я правильно поняла тебя – это не просто твой хороший знакомый. Извини, если ступила на твою территорию. А чего ты здесь, а он там?
- Так надо.
- Только мне-то не говори про это. Что значит – так надо? Он женат? Отбить и не медли с этим. Мы должны за себя бороться.
- Никого не надо отбивать. Он давно уже сам себя отбил.
- Дети есть?
- Есть. Живут с ним.
- Так, уже интригующе. Слушай, познакомь? Я только посмотрю на него и скажу о нём тебе всю правду.
- Я и так всё знаю про него.
- Да? А чего тогда вся в миноре?
- Есть вещи, о которых женщина не должна никому говорить.
- Даже подруге?
- Даже себе.
- Мистика какая-то.

«Какая может быть мистика, когда любишь одного, а под сердцем носишь ребёнка от другого. Странная встреча - посреди осени, вдали от родного дома, под дождливым небом. Всё произошло так быстро, что оставалось только плакать и я плакала, потому что там далеко-далеко есть другой мой человек и он ждёт… Наверное, ждёт, а тут… Зачем я заговорила с тем тогда на Невском? Ему нужна была женщина? Так их вон, сколько по подворотням стоит в ожидании клиентов. Плати и пользуйся… Вот росомаха, вляпалась как дура. Не знаю, как и быть… Так бы руки на себя наложила, да грех это. Я теперь не одна – ещё кто-то бьётся в моём теле. Аборт? А вдруг потом уже ничего не будет, да и имею ли я право распоряжаться этой жизнью? Не современная я какая-то – всё у меня не так. И жаловаться-то нельзя – диплом красный и сейчас в институте на первом месте, и работа у меня интересная. Мечтала о ней, но не признавалась в этом даже себе. Может, ничего не осложнять и просто жить, как получится? Ребёнка воспитаю, да и мама будет рада. Она все уши прожужжала, мол, детей нарожала, а никто до сих пор её внуками не порадовал. Всё думает, что скоро умирать. Разве так рано уходят из жизни?
А как сказать ему? Он там ничего не знает обо мне. Такое ощущение, что судьба подбросила нам с ним испытание, и оно уже стартовало. Почему выбор пал на меня? За что? Жила без претензий на что-либо, радовалась, любила и разочаровывалась… Странно всё это – мы не виделись уже больше года. Не звонит, не пишет. Когда я звоню, его нет дома. Может, его уже не стало, а меня все обманывают? Зачем? Чтобы оградить меня от него? Это неправильно. Я его люблю. Люблю, а во мне ребёнок от чужого человека. Господи, за что ты так меня ненавидишь?»
Слеза попыталась вырваться из объятий ресниц, но Катерина смахнула её рукой и отвернулась к окну. Там с неба падал снег. Ольга подошла сзади и обняла подругу за плечи, прижавшись подбородком к её плечу. Они постояли молча.
- Всё будет хорошо, - сказала Катя.
- Будет…
В голосе Катерины Ольга уловила печальные интонации, готовые вот-вот сорваться в плачь, но не полезла к ней в душу. Они знали друг друга не первый год. Сюда в «северную столицу» приезжали всегда вместе и пытались устроить жизнь согласно своим желаниям и возможностям. Ну, какие могут быть возможности, когда тебе чуть больше двадцати, а родители остались дома? Город на Неве не самый худший на земле, а после загаженной провинции, так вообще – сказка. Вот поэтому их и влекло сюда каждый раз, как только выпадал случай. Ездить просто так, не имело смысла, а поэтому искали работу и находили. Нет-нет, на паперти не стояли и в подворотнях собой не приторговывали. Ещё были места, где не надо было себя предлагать кому-то в качестве «приза». Пусть тебе и чуть больше двадцати, но если голова не сбоит, то можно устроиться и без этих заморочек.
«Почему же он так долго не давал о себе знать? Да, у нас с ним большая разница в возрасте, но это такой пустяк и из-за этого расстраиваться не стоит. Ведь нам было хорошо вместе. Я готова ради него на всё и он об этом знает. Может, поэтому и решил не напоминать о себе? Думает, что я здесь во власти страсти и пороков, а значит, гуляй девочка, дыши полной грудью. Не такая я. Ну, о чём это я? Не такая, а под сердцем ношу ребёнка не от него. Нет, не смогу ему признаться в случившемся. Какой-то замкнутый круг и я в его центре совсем одна… совсем. И что мне остаётся? Сжать зубы и ждать. С работы пока не гонят, а там поглядим. Если всё будет хорошо, то в мае рожу. Надо маму вызвать сюда, а то я запарюсь одна».
- Слушай, а ты часом не беременная? – Ольга потрогала Катерину за талию.
- Что, заметно?
- Есть немного. Хотела или так получилось?
- Получилось.
- Смелая.
«Эх, подруга, не хочу тебе пожелать такой смелости. Езжай в свою Америку и размножайся от богатеев, а мне придётся здесь в России царапаться за место под солнцем».
- Слушай, а это не Фёдора наследник? Он уже, который месяц на тебя пялится.
- Профессия у него такая – пялиться.
- Ну, что он фотограф  - это без балды, но если это его проделки, то ты не теряйся – хомутай и будет у тебя питерская прописка, квартира с видом на сад с фонтанами. Как тебе такая перспектива?
- А откуда ты знаешь про вид из его окна?
- Ревнуешь? Успокойся – ничего у нас с ним не было. Так безобидный флирт и не более. Ты же знаешь, я собралась умотать из России в Америку. У меня свои планы на будущее.
- Знаю.
- Тогда мир?
- А разве мы воевали?
- Значит, не Фёдор? А ты его всё-таки подпусти к себе и тут же тащи в ЗАГС. Слушай, Катька, ты какая-то тормознутая. Я тебе дело советую.
- А я, может быть, хочу с тобой в Америку рвануть?
- На пару? Давай! Мы там всех на уши поставим! Устроим такой дебош в их шоу бизнесе. Сработаем на контрасте. Вот увидишь, покатит, как по маслу. Ещё отхватим себе в мужья каких-нибудь толстосумов.
- Мне уже что-то расхотелось с тобой туда ехать.
- Испугалась?
- Нет, просто скучно, когда знаешь всё про будущее.
- Чудная ты какая-то. Слушай, а всё же кто отец ребёнка? Может тот, что ждёт тебя?
- Нет, не он.
- Ну и правильно. Нечего старпёрам себя подставлять. Они такие нудные: и всё-то они знают, и предупредительные…
Катерина усмехнулась:
- А ещё просила познакомить.
- Так я это для коллекции. «Папиков» ещё не было в моём списке.
- Он не «папик»… Он настоящий.
- Так у меня и настоящих ещё не было. Это как в спорте.
- Смотри досоревнуешься.
- Ой, напугала. Да сейчас медицина такие чудеса творит.
- Знаю, здоровых лечит.
- Да, ладно тебе меня в тоску вгонять. Давай лучше придумаем фотосессию с твоим участием. Представляешь, беременная и всё такое… Я уже вижу как. Эта тема будет в первых строчках рейтингов. Вот увидишь. Фёдор слюной изойдёт, а, сколько будет ревности, мыслей странных. Ну, как?
- Оставь меня в покое.
- Ну, не хочешь раздетой перед объективом топорщиться, давай портретами займёмся. У тебя такой образ, что агентство заработает кучу бабок. Сделаем выставку, зазовём нужных нам людей, ребят подключим и мы в дамках.
- Давай, давай, только дай мне побыть одной.
- Понимаю. Ты тут погрусти, а я пойду, поделюсь своей идеей с руководством. Годится?
- Иди, иди… поделись.

                3. Лети, девочка… лети.

Дмитрий взял листок бумаги, долго его вертел в пальцах, что-то соображая. Писать письма на компьютере он не любил. Его не покидало ощущение, что кто-то всё время за ним подсматривает. Из-за этого все свои мысли не доверял технике, предпочитая всё хранить в толстой записной книжке. Сегодня последний день уходящего года. За окном зима расстелила белые покрывала. Это её пора и она со знанием дела украсила землю после осенних дождей. В этом году снег выпал поздно. Его ждали и вот он пал. Детвора с визгом обкатывала ледяные горки, взрослые мотались по магазинам, скупая продукты к праздничным столам. Жизнь продолжалась.
Дмитрий положил листок перед собой и подумал о Катерине. Что-то щемящее подползло к левому боку. Он потёр ладонью под сердцем и вспомнил, как четыре года назад в его жизнь ворвалось это кареглазое существо. Её поцелуй порхающей бабочкой коснулся щеки. Одно мгновение, но столько в нём было тепла, что он не удержался и ответил этой девчушке. Должен ли был он это делать? Ему давно не сорок, а ей… О возрасте не будем. Сегодня этим никого не удивишь.
Прошёл год, потом ещё один и ещё. Окружающие догадывались об их романе. Собственно, он был свободным мужчиной, а она только-только выпорхнула из стен колледжа и почему-то решила, что не надо ничего усложнять, а просто сказала о своих чувствах ему.
 Они не афишировали своих отношений, ибо людские языки завистливы и ядовиты, что собственно скоро и проявилось. Болезнь израненным зверем подмяла Катерину под себя. Он просил Создателя вытащить её и тот его услышал. За это Дмитрий пообещал ему оставить в покое эту израненную временем и людьми создание, но потом передумал и снова попросил у Создателя о снисхождении, но уже к ним обоим. Тот видно был в хорошем расположении духа, а поэтому всё у них наладилось: учёба, работа, встречи. Их было мало, этих встреч, ибо надо было устраивать быт, а времени не хватало. Они жертвовали собой в угоду тому, на что замахнулись. Шутка ли, договорились между собой когда-нибудь родить двоих ребятишек. Единственное, что пока их сдерживало от этого шага, так это учёба Катерины.
Дмитрий вспомнил, как они бродили по городу и любовались провинциальной гармонией. Много говорили, строили планы и, конечно же, целовались. Их губы, перепачканные шоколадом,  касались друг друга, и жизнь замирала вокруг них. Им никто не был нужен. Они чувствовали себя свободными, парящими над людской суетой.
Катерина менялась на глазах. Природа щедро одарила её привлекательностью. Ей хотелось быть, а не существовать. Он этому не противился и всё шутливо ворчал, мол, выбьешься в люди, про меня не забудь. Катерина смеялась в ответ и говорила: «Я возьму обязательно тебя с собой». Как-то само собой пришло решение уехать учиться в Питер. Смело, неожиданно. Дмитрий промолчал. Он понимал, что рано или поздно это должно было случиться. Девочка повзрослела, и ей необходим был простор. Простор, который сопровождает всех нас, когда мы растём. Катерина птицей взметнулась в небо, и он подумал вскользь, что если они разминутся, так тому и быть. Первое время она звонила, а потом, видно не всё получалось с заработком, и её голос он стал слышать всё реже и реже, а иногда путал даже с другими голосами, которые были рядом.
Где-то за месяц до празднования Нового года в Интернете наткнулся на фотографии рекламного агентства и узнал на них Катерину. Это был другой человек, с горящими глазами, с улыбкой, напоенной свободой. Дмитрий тогда про себя помолился за неё, мол, всё в порядке. Он, как только она уехала, держал дистанцию, давая возможность ей осмотреться, и сам на связь не выходил. Это надо иногда делать, чтобы проверить свои чувства, а тем более, когда мы взрослеем, происходит переоценка ценностей и многое из того, что нас притягивает, в какой-то момент перестаёт волновать. Это вполне объяснимо: и то, что она стала другой, и то, что мир вокруг неё преобразился до неузнаваемости. Дмитрий радовался этому, как ребёнок, ибо лучшего он не мог ей и пожелать. Это была её стихия и даже то, что ему там не было места, он воспринял, как подобает мужчине. Теперь предстояло об этом признаться и уйти. Строить иллюзии в его возрасте смешно, а потом злые языки не дремлют и ой, как много у них про запас, про всё такое заготовлено.

Дмитрий бросил взгляд на окно. Город репетировал празднование Нового года. Дочь ещё не вернулась с работы. Сын нёс службу на среднем Урале – вчера прислал письмо. У него всё хорошо. Руки коснулись листка бумаги, и опять в левом боку что-то кольнуло. Немного помедлив, стал писать, выстраивая буквы в одну строчку по незримой линеечке.
Почему-то вспомнилось, как четыре года назад расстался с супругой. Случилось это тоже под Новый год. Тогда ещё морозы стояли трескучие, а он их не замечал, поскольку был занят собой, детьми и ему не хотелось никаких праздников. Дочь ушла к подругам, сын к бабушке, а он залёг спать, чтобы быстрее всё закончилось. И действительно, всё закончилось. Утром вышел в город, а там глубокое похмелье. Любят на Руси лечить себя по утрам. Подумал о том, что и после этого Нового года всё будет проиграно по  тому же сценарию. Прислушался – где-то усердно соревновались петарды. Их присвисты и бабаханье пробивались через плотно закрытые окна, приглушённо отмеряя последние сутки уходящего года.
Дмитрий закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти ту Катерину, которая была с ним до отъезда в Питер. Всё время что-то вмешивалось, и он отгонял навороченные образы от себя, бережно ограждая хрупкое видение кареглазой девушки. Вот они сидят за праздничным столом. Это было ещё до её болезни. Они только в самом начале своего пути. Его дети держат нейтралитет. Собственно, их понять можно: та, что их родила – погибла, а та, что была после - не смогла им заменить мать. Не смогла или не захотела… Какая разница? За столом чувствовалась какая-то натянутость. Трудно держать паузу, когда кто-то на твоих глазах пытается что-то там построить. Ну, не строители мы, не строители… Надо было выждать и времени побольше. Это сейчас всё понимаешь, а тогда…
Дмитрий опустил  глаза к написанному на листке.

«Теперь о главном: о нас. Носить всё это в себе не могу. Ты – там, я – здесь, а время утекает и не хочет остановиться. Наверное, это хандра от разлуки с тобой, а может, мой скверный характер, но мне надо тебе сказать следующее: я тебя отпускаю… Не перебивай, а то укушу. Мне трудно об этом и думать, и говорить. Начну по порядку.
Ты ещё проклянёшь тот день, когда в твоей жизни появился я. Увы, годы играют против меня и мне страшно думать, что однажды тебе придётся остаться одной. Мне за тобой не угнаться. Живи, моя девочка, дари своё обаяние людям. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Моё же время вышло -  с тобой будет другой. Судьбу не обманешь…
Ну, и чего ты плачешь? Радоваться надо, что старик нашёл в себе силы и сказал правду. Ладно, ладно, не старик, но это где-то близко. Рассуди мой хороший человечек, у тебя такие перспективы, а тут я со своими заморочками. Тебе это надо? Твой мир лучше моего и не стоит его разменивать. Да, все наши планы в одночасье превратились в далёкую сказку. Спасибо тебе за неё. И потом, настала моя очередь – приносить себя в жертву. Долг платежом красен. Отпускаю, даю тебе шанс взлететь над всеми нами грешниками. Я же пойду дальше, но в другую сторону. Знаю, что не имеет смысла просить у тебя прощение, ибо, за чувства не просят – за них борются. Моя борьба не в мою пользу. Я хочу, чтобы ты победила.
Склоняюсь перед тобой и целую твои колени.
Ты всё же плачешь… Я чувствую твоё дыхание. Как хотелось бы мне коснуться тебя сейчас кончиками пальцев, как в первый раз…»

Дочитав до конца, посидел, обдумывая последнюю фразу. Что-то наползло откуда-то - стало трудно дышать. Он усмехнулся про себя: «Замахнулся на продолжение рода, а сам… Нет, всё правильно. Лети девочка, лети…»

                4. Прыжок в прошлое.

С утра затянуло небо тучами, и дождь забарабанил по крышам домов. Он бил наотмашь и от этого казалось, что невидимый отряд инопланетян десантировался на город в обуви на шпильках. Рабочий день закончился. Катерина не осталась в офисе на чай, который услужливо для неё приготовил Фёдор – ведущий фотограф агентства.
- Мне некогда, - стала она искать причину, чтобы не обидеть этого очкастого малого. – Ещё дела есть кое-какие. В следующий раз попьём. Ладно?
- Так, всё равно на улице дождь, а тут… - он повёл рукой в сторону небольшого журнального столика с дымящимися чашками.
«Ну, какой ты настырный. Ведь я всё знаю заранее. Будешь пространно говорить о своём одиночестве, будто вымаливая для себя милостыню. Ох, уж эти творческие личности. Оставь свои фантазии, оставь… Не твоя я, не твоя…» - Катерина махнула на прощание рукой и выпорхнула за дверь, на ходу раскрывая свой панковский зонт.

Питер, умытый дождём, всё никак не мог насытиться небесной влагой, подставляя дождевым тучам свои улицы, набережную Невы, здания и площади. Катерина прыгала через лужи, то и дело, выскальзывая из-под зонта под струи дождя. В какой-то момент она почувствовала, что вот сейчас должно что-то произойти. Стала оглядываться, всматриваясь в серый сумрак улиц. Он вынырнул откуда-то сбоку – широкоплечий, высокий, с непонятной радостью на лице.
- Ух, какая глазастая!
От этих слов Катерина вступила в лужу. Тут же сильные мужские руки подхватили ее, и она почувствовала под ногами пустоту.
- И что мне с тобой делать?
- Отпустить, - произнесла Катерина.
- А если я этого не хочу? – незнакомец улыбнулся, заглядывая в её глаза.
- Зато я хочу.
- Мы умеем сердиться? Ладно, где тут у нас земная твердь? Ноги, поди, все мокрые…
- А вам-то что?
- Жалко. Хорошие ноги.
Катерина, оказавшись опять на тротуаре, отступила от незнакомца на шаг. Тот кивнул на зонт и спросил:
- Пустишь под крышу?
Катерина заколебалась. Мужчина провёл ладонью по своей голове.
- Чего насупилась? Это я так, чтобы разговор завязать. Может, составишь мне компанию?
- Зачем?
- Слушай, кареглазая, ты случайно не из «особого отдела»? Одни вопросы, одни осторожности… Ну, хочется мне тебя угостить. Завтра уезжаю громить горцев, а тут такая девушка и ничья.
- С чего вы взяли, что я  ничья?
- Неужели ошибся? И кто же этот счастливчик? Имя, как его имя? Я вызову его на поединок и завоюю твоё сердце.
- Вы увлекаетесь исторической литературой? – спросила мужчину Катерина.
- И литературой тоже… Ещё мне нравятся вот такие, прыгающие через лужи в конце рабочего дня. Так что, принимаешь приглашение, кареглазая? Посидим, о жизни поболтаем…
- А мы уже на «ты»?
- Извини, привычка, но я исправлюсь… обязательно, только не отказывай.
- Ладно, куда идти-то?
Мужчина крутанулся на каблуках и ткнул рукой в вывеску на ближайшем фасаде дома:
- Можно сюда. Не возражаешь?

Кофейня была уютной. Люди сидели парами в окружении теней от тусклых ламп. Официант, с прилизанными волосами сновал от столика к столику, разнося заказы на подносе. Они сели у окна.
- Ну, что будем пить?
- А я не пью.
- Слушай, кареглазая, я ведь угощаю, а когда угощают, отказываться нельзя - станем кровниками.
- Я действительно не пью.
- Понимаю, а поэтому закажем просто кофе с коньяком.
- Если только кофе…
- С коньяком, - мужчина подозвал официанта.
Катерина осмотрелась. Здесь было уютно – тихо играла музыка, никто не срывался с места и не устраивал разборок с седевшими за соседними столиками. Официант принёс заказ. Действительно, хотелось чего-нибудь горячего - ноги промокли, и начинало першить в горле. Катерина пригубила кофе.
- Годится?
Она кивнула.
- Тебя как по имени?
- Зачем вам моё имя? Свалились на голову с неба…
- Так оно  есть. Я же из этих… ВДВ, - мужчина добродушно улыбнулся. – Не веришь?
- Почему?
- Тогда, разреши представиться – Илья.
- Былинное имя.
- На том и стоим, - гордо произнёс мужчина и тут же заказал ещё кофе.
Пока они пили этот дурманящий напиток, Катерина отогрелась, и ей стало уютно. В голове позванивали загадочные колокольчики. Они вызванивали что-то печальное, будто знали, чем это закончится. Илья всё время говорил всякие слова, кого-то вспоминал, пытался ухаживать… В какой-то момент Катерине показалось, что она засыпает. Попробовала отогнать дремоту и не смогла.

Очнулась она уже под утро. Это произошло оттого, что тело сквозь сон почувствовало чужое постельное бельё. Катерина вскочила и ужаснулась – на ней не было одежды, а рядом лежал незнакомый мужчина. Вскрикнула приглушённо… Тот не пошевелился. Она стала спешно вспоминать вчерашний день, прикрыв обнажённую грудь ладонями. Сознание отказывалось ей в этом помочь.
«Где я? Почему здесь? Кто он? Господи…»
Она плакала тихо-тихо, как ребёнок, у которого горе только что выкрало будущее. Слёзы капали на грудь, но это были запоздалые слёзы, горькие-горькие. Сколько раз ей в жизни приходилось плакать, но так украдкой, почти шёпотом – никогда. Она встала, на цыпочках, прошла в ванную, залезла под душ и долго себя тёрла мочалкой. Когда собралась, бросила взгляд на мужчину… Имени его она так и не вспомнила.

                5. Письмо.

Весточку с Урала она получила, как раз на свой день рождения. Руки не хотели прикасаться к письму. Оно было от него – от Дмитрия. Конверт правильный с марками, и штампами, и очень тоненький. Она сразу поняла, что в нём приговор. Первая мысль была о том, что он всё знает.
«Откуда? Ведь я никому… Надо маму подготовить, а то подумает не весть что, но об этом потом, после зимы, когда стают снега».
Она постояла над конвертом, досчитала до ста и решилась… С первых строк ей стало всё понятно: Дмитрий ничего не знал, но по непонятной причине решил с ней расстаться. Он такой и если даже ничего не знал, то чувствовал происходящее на расстоянии. Катерина и раньше дивилась этой его способности и где-то побаивалась, что однажды он начнёт взламывать её мысли подобно хакеру. В них она была вся, как на ладони. Тогда, ещё в стенах колледжа она решилась подойти к нему сама, а он взял и опередил её. Мистика… Откуда он мог знать о её чувствах? Ведь это лежало так глубоко у неё на душе. Об этом-то и думала только тогда, когда рядом никого не было. Уже потом он ей признался, что знал откуда-то об этом, но до последней секунды не верил. И вот её поцелуй бабочкой на его губах. Первый, неумелый, но чистый до безумия. Сколько их было потом – не сосчитать, но этот останется в памяти навсегда.
Слёзы потекли по лицу. В голове, как тогда в тот злополучный сентябрь, стали вызванивать колокольчики. Снова их мелодия была печальной, и от этого не хотелось жить. Дзинь… дзинь…
Она дрожащими руками приблизила листок бумаги с его почерком к глазам. Ей хотелось удостовериться, что это не обман зрения. Буквы поползли, будто человечки по размытой дождями дороге. «Опять эти дожди в обуви на шпильках» - Катерина поёжилась и опустилась на пол, обхватив колени руками. Голос непроизвольно дрогнул и в комнате зазвучала мелодия: непонятная, тоскливая… Потом появились слова: «День на день не похож, то улыбка, то ложь…» Это была его песня. Он давал как-то ей её слушать… Теперь это была и её песня. Песня о том, как уходит любимый человек из жизни… из её жизни. Если бы она могла, то полетела к нему сейчас птицей через все эти километры и прильнула к губам, вымолила себе ещё один глоток счастья, последний, а потом… А что потом? Она не птица. Уже не птица: сломали ей крылья тем сентябрьским вечером и кончено…

                6. Встреча.

- Братан, помоги, будь другом.
Дмитрий оглянулся. На инвалидной коляске мужчина в полинялой тельняшке хотел перебраться через тротуарный бордюр.
- Понастроили для нормальных, а у меня видишь какой транспорт – всего одна скорость, да и та ручная.
Дмитрий помог. Мужчина спросил:
- Приезжий? Откуда?
- С Урала.
- А к нам на экскурсию?
- Нет, по делам, - Дмитрий огляделся по сторонам. – Человека одного надо найти.
- Что, много должен?
- Кто?
- Ну, тот, кого ищешь?
- Скорее ему должен я.
- Да иди ты? А кто такой? Если, кто из наших, то я здесь всех знаю.
- Девушка.
- Красивая?
- Очень.
- Ну, тогда найдёшь. Где остановился?
- Пока присматриваюсь.
- Так давай ко мне, а то  в моих апартаментах скука прописалась.
- А не стесню?
- О чём разговор? Ты где служил?
- В ракетных.
- Нормалёк… Ну, так что, пойдёшь ко мне на постой?
- Можно.
- Тогда следуй в фарватере. Я тут недалеко обосновался.

Новый знакомый оказался разговорчивым малым. Жил он действительно недалеко от Невского проспекта в трёхкомнатной квартире. Конечно, порядка в ней никакого не было - чувствовался налёт холостяцкой жизни.
- Сам живёшь или с хозяйкой? – спросил Дмитрий.
- Сам, да и  кому я нужен со своими обрубками?
- Где тебя так приголубило?
- На Кавказе.
- ВДВ?
- Угадал. Ну, ты располагайся, комната для гостей у меня направо. Туалет, ванная – это прямо, а кухня сразу налево. За встречу по сто грамм, как?
- Годится.
- Нормалёк! Меня Илюхой кличут.
- Былинное имя. Меня Дмитрием.
- Сейчас присядем, помянем, вспомним… Правильно говорю? А завтра с утра помогу твою зазнобу тебе отыскать. Ты мне только фотку покажи. Фотка-то есть?
- Имеется.
- Ну, тогда, какой базар?
Пока Илья собирал на стол, хлопая холодильником, гремя посудой, Дмитрий осмотрел фотографии на стене. На них хозяин квартиры ещё был с ногами в обнимку со своими друзьями. Все загорелые, весёлые, обвешанные оружием… Дмитрий поймал себя на мысли, что возможно кого-то уже нет в живых на этих снимках. За спиной послышались звуки. Это Илья вкатился на инвалидной коляске в комнату.
- У меня всё в ажуре. Поляна ждёт!
Дмитрий кивнул, извлекая из своей сумки бутылку коньяка.
- Ого! Да тут королевский напиток! – воскликнул Илья, принимая от него бутылку с яркой этикеткой. – К барьеру!
Сели, первую выпили за знакомство. Вторую, за родителей. Третью за тех, кого уже нет на этой земле. Илья быстро захмелел.
- Ты на меня не смотри. Закусывай… Это у меня началось, как только ноги оттяпали, - он скривился в беззвучном смехе. – Я вообще везучий… был раньше, пока из плена не вернулся.
- Ты был в плену?
- А что тебя так удивило?
- Так ВДВ…
- Бывают исключения и в ВДВ. Получилось так. Порвать себя гранатой на куски - это мне как два пальца… Да, где было её взять стерву, когда все до последней израсходовал. Кто же мог предположить, что мне ноги перебьют очередью? Если бы не это, я бы им яйца поотрывал бы вот этими руками. Веришь? – Илья протянул Дмитрию свой кулак. – Собственно, изуродовать-то они меня изуродовали, а волю не сломили. Так-то вот браток. Хотели голову отрезать, да случай оказался не в их пользу, а в мою. Ещё до службы, я водил дружбу с одной чеченкой. Они здесь квартиру снимали в Питере, а у неё брат был. Хороший малый… правильный и не трус. Так вот там  мы с ним на войне и встретились. Он оказался что-то вроде командира  у своих головорезов. Годов-то сколько прошло, а он меня вспомнил… перед самой казнью. Когда и я его признал, долго он меня к себе сватал, мол, на ноги поставим и всё такое. Пришлось мне ему объяснить, что этот путь не для меня. Думал, что убьют, но обошлось. Ночью вывез он меня к нашим позициям и оставил на дороге. Я до последнего думал, что передумает… Не передумал. Вот такая судьба. Теперь вот на иждивении у государства. Давай продолжим?
Дмитрий кивнул. Пили долго. Когда закончился коньяк, в ход пошла водка и всё, что было в доме.
- Ну, а теперь давай показывай свою пропажу…
- Какую? – Дмитрий уставился на Илью.
- А что, их несколько?
- А, ты о фотографии?
- Ну…
- Сейчас, - Дмитрий полез в карман куртки. – Вот она.
Илья взял фотографию. Долго вертел её перед глазами.
- Кто это?
- Человек.
- Ну, это без базара… Кем приходится тебе?
- Трудный вопрос, - Дмитрий взял снимок у Ильи и посмотрел на него. – Была любимой, а теперь…
Илья протрезвел, но виду не подал. На снимке была Катерина. Кареглазое создание, которую он… Повисла пауза. Каждый думал про своё.
Дмитрий вспомнил своё письмо к ней… последнее. Было это три года назад. Тогда он решил дать Катерине свободу, не спросив: «А нужна ли она ей?» Решение разыскать её пришло не сразу. Пробовал связаться с ней через её мать, но та переехала. Соседи сказали, что в другой город. Пришлось рвануть в Питер и через рекламное агентство, где Катерина работала тогда попытаться разузнать о её судьбе. Питер встретил его, как и всех других приезжих, шумом улиц и летним теплом, что здесь даже в это время года бывает крайне редко. Город его поразил архитектурой. Он вспомнил, как Катерина после первого своего посещения «северной столицы» взахлёб ему рассказывала о Неве, о площадях. «Как давно это было, как далеко ушло то время». К сожалению, того рекламного агентства он так и не нашёл. Наверное, сменили название.
Илья ворошил свою память, как мясник, у которого скверное настроение. Ему хотелось ценою жизни прокрутить свою жизнь в обратном порядке, чтобы всё исправить. «Как? Как можно это сделать, если ничего уже не осталось? Вот и этот… «ракетчик» сидит с ним за одним столом. А если разобраться, то он, участник боевых действие на Кавказе, перед ним виноват. В чём? Что воспользовался положением и…? Да пошёл он… Всего-то дел, что переспал с его зазнобой. Ещё найдёт. Их вон сколько всяких, и потом, я своё уже получил… Вон, как весело мне теперь «прыгать» по жизни на своих обрубках… Новые ноги не вырастут. Это не молочные зубы. И жизни другой уже не будет. Никогда… Лучше бы они мне голову отрезали, суки… Всех бы их на эти коляски, чтобы до конца своей жизни в дерьме этом бултыхались… Уроды…»
Илья схватил со стола полупустую бутылку и, сунув её себе в рот, стал заливать в горло спиртное. Дмитрий вскинул на него взгляд и подумал: «Душа видно болит…»

Среди ночи Илье стало плохо. Он метался в бреду, что-то кричал, но разобрать ничего нельзя было. Дмитрий позвал соседей по лестничной клетке, мол, помогите – скорую помощь надо вызвать. Заспанная женщина через дверь накричала на него:
- Да пусть он хоть подохнет, алкаш хренов. Нет покоя от вас пьянчуг даже ночью. Ходят и ходят… Я сейчас милицию вызову. Устроили притон: то песни горланят, то девок трахают.
- Гражданка, вы меня не поняли… Ему плохо.
- А мне насрать и на него и на всех вас! Я сейчас мужа разбужу.
Дмитрий отступил, вернулся в квартиру, набросил на себя куртку и вышел на улицу. Отыскал телефонный аппарат, вызвал «скорую…» Приехали быстро. Очкастый врач осмотрел Илью и сказал, прищурив глаза:
- Не довезём.

                7. Вокзал надежды.

Он уезжал. Вокзал жил своей жизнью, принимая прибывающих и провожая отъезжающих. Всё как всегда, но что-то было и отличное от этого не вмещавшееся пока в стены здания с запахами вещей, чемоданов, пережаренных пирожков и ещё чего-то неуловимого, витавшего над головами пассажиров.
Дмитрий в задумчивости стоял у окна. Ему не удалось отыскать следов Катерины. Такое ощущение, что Создатель решил всё по-своему. Ему сверху лучше видно, что и как, а нам здесь на земле этого не дано. Вот поэтому теряем порой любимых из-за пустяков. Думаем, что будем жить вечно, а получается всё, да наоборот.
Дмитрий вспомнил безногого Илью, приютившего его к себе на одну ночь. Страшная ночь с оборванными снами и этот истошный крик соседки, чтобы он убирался. «Вот он и послушался… Сейчас, наверное, смотрит на всё это с неба и материт жизнь земную до хрипоты, ибо побыл здесь совсем чуть-чуть, да и то непонятно в каком качестве: то гонял по улицам родного Питера, то воевал на Кавказе, то пил от безнадёги, да и ушёл от всего этого с обидой на всех. Может, теперь угомонится его душа? Хотя, кто его знает, что там? Ну, даже если и есть что-то, то нам людям в этом не разобраться. Ведь по существу, вся наша вера – это от страха за всё содеянное здесь, среди таких же, как мы. Творим ой, сколько разного. Вот и я наделал ошибок на своём веку. Седина по волосам бродит, а мне всё кажется, что ещё успею всё исправить. Когда? Катерину не нашёл и где искать не знаю. Объявить во всесоюзный розыск разве?»
Дмитрий отвернулся от окна и стал рассматривать людей. В этот момент там, на улице, за его спиной промелькнул женский силуэт. Если бы это произошло минутой раньше, он обязательно её узнал и бросился бы догонять, но этого не случилось.

Катерина только что посадила свою маму с Полинкой на поезд. Не стала ждать его отправления – на работе требовалось её присутствие. Собственно, из-за этой работы и пришлось отправить их домой, на Урал. Дочка росла бойкой и любопытной. Если бы не мама, то скорее всего на карьере надо было ставить крест. Когда мама узнала, что она беременная, то без слов прилетела и стала выполнять обязанности бабушки. Ей это не составило большого труда, а тем более воспитав троих собственных детей. Теперь-то все разлетелись. У каждого своя жизнь. Вот и Катерина подарила глазастую внучку. Ох, и проказница будет.
Проходя мимо вокзального окна, Катерина почувствовала внутренне, что кто-то из её прошлого где-то рядом. Она огляделась. Кругом люди, люди, сумки и чемоданы и всё это в движении. Она вспомнила, как в родном городе они с Дмитрием любили стоять на мосту над железнодорожными путями и смотреть сверху, на приходящие поезда. Им так хотелось уехать куда-нибудь, сорваться вместе, хотя бы недалеко, но чтобы за окном обязательно мелькали пейзажи, а они сидели бы подле друг друга и смотрели на всё это, как в кино.
Катерина вздохнула, повернулась и увидела его. Перед глазами всё поплыло. Она готова была поклясться, что там за стеклом  стоит её Димка. Это действительно был он. Она замерла. Сердце заколотилось.
«Обернись, любимый. Посмотри – я рядом, я здесь…»
Он не обернулся.

Дмитрий взглянул на часы. Заканчивалась посадка на его поезд. Он выждал ещё десять секунд и, бросив прощальный взгляд на снующих людей, направился к выходу на перрон. Проводница с оттопыренной губой набросилась на него:
- Где бродим, гражданин? Посадка уже заканчивается. Сейчас отправляемся.
- Успеем, - он протянул ей свой билет.
- У вас четвёртое купе. С вами там женщина в возрасте с ребёночком. Так вы уж ведите себя подобающе.
- Слушаюсь.
Только Дмитрий взобрался на подножку, поезд тронулся. Проводница поторопила его:
- Проходим в вагон. Освобождаем тамбур.
В купе действительно сидела женщина в возрасте с девочкой на руках. Дмитрий,  не глядя на неё, поздоровался, поискал глазами, куда бы сунуть свою сумку и тут…
- Дмитрий Сергеевич…
Он обернулся. В женщине с ребёнком узнал маму Кати.
- Василина Петровна? А вы как тут? – он, где стоял, там и сел.
- Вот от Катюшки Полюшку везу, она показала глазами на девочку.
- Катя в Питере?
- А вы не знали?
- Так мы расстались… Я тут…
- А она вас вспоминает часто.
- Постойте, так чего же я…? Мне надо вернуться. Я же к ней приезжал, да вот не нашёл… Она замужем?
- Да, за своей работой. Сейчас институт заканчивает. Думает своё дело открыть.
Вот и Полюшку родила. Везу в гости к себе
Дмитрий бросил взгляд на девчушку. У той рот до ушей и глазищи карие, как у матери.
- А где вы сейчас живёте? Я приходил, а мне сказали…
- Так рядом,  на соседней улице. Дом там новый сдали, вот мы и улучшили жилищные условия. Катюша стала хорошо зарабатывать. А вы разве ничего не знаете?
Дмитрий отрицательно покачал головой. Василина Петровна усмехнулась:
- Не пойму я вас с Катериной: то друг без друга жить не могли, то расстались… А вы разве её не видели на перроне? Это она нас сюда с Полинкой определила.
Дмитрий вскочил и бросился из купе, налетел на проводницу. Та запричитала по-бабьи:
- Гражданин, ну чего вы мечетесь?
- Мне надо сойти. Где у вас здесь стоп-кран?
- Я вас сразу раскусила, что вы пассажир особенный. Насмотрелись боевиков и вот вас корёжит. Займите своё место, а то я сейчас милицейский наряд вызову по вашу душу. Мне эти метания до лампочки. Билет взяли? Взяли. Так езжайте себе туда, куда следует, а про всякие стоп-краны забудьте, а то я мигом вас в чувство приведу.
- Слушай, сестра, мне сойти надо.
- Что прихватило? Сейчас отъедем, туалет отопру, и отводи свою душу, сколько потребуется.
- Нет, мне по-другому надо. Там на перроне один человек остался…
Из купе показалась Василина Петровна и сказала:
- Дмитрий Сергеевич, не догоните вы её. Она ведь нас посадила и ушла. У неё же работа. Сейчас готовят выставку, да и завтра они уезжают в Париж. Придётся вам ждать её дома. После поездки она обещалась приехать.
- Дома? - машинально произнёс Дмитрий.
- Я вам её телефончик шепну - созвонитесь и всё уладится.
- Как-то…
- Да успокойтесь. Я мать и всё про всё  знаю. Что вы как мальчик весь на подвиги готовый? Любит она вас… Идёмте в купе, я вас с Полюшкой познакомлю. Это не ребёнок, а прелесть. Вчера, пока мы с Катюшкой возились по хозяйству, она решила нам помочь и схватила половую тряпку ртом. Видите ли, у неё руки были заняты игрушками. Хозяйственная будет - вся в мать.

Поезд набирал скорость, выстукивая знакомый ритм: ти-та-та, ти-та-та. Жизнь продолжалась. Мимо окон бежали пейзажи. Было ощущение, что они торопятся в неведомые страны, но почему-то все они находились в прошлом. Дмитрий поймал себя на мысли, что ему хочется вместе с ними, вот так скользить мимо окон поезда и чтобы кто-то провожал его глазами… карими.

                8. Париж на проводе.

- Мам, как вы там? Как Полюшка? – Катерина спрашивала, а у самой что-то прыгало внутри в ожидании непонятно чего.
После того, как она узнала там, на вокзале Дмитрия в её жизни забурлила весна, хотя и не её это было время года, поскольку снега давно уже стаяли, и летняя жара вперемешку с дождями вступила в свои права, Катерина вся посветлела. Здесь в Париже, не смотря на занятость, она то и дело названивала домой в короткие перерывы и ждала, что вот сейчас всё встанет на свои места и жизнь протянет ей пригласительный билет в страну под названием «Счастье». Мысли кружили в вальсе, и она им подпевала про себя – душа ликовала, и от этого всё у неё получалось, и она несла людям свет и все, будто сговорившись, улыбались в ответ, мол, всё будет хорошо. Катерина в это верила всегда и часто сама говорила это вслух, чтобы не потерять надежду.
Как часто мы обманываемся и принимаем миражи за реалии. Уже потом, когда понимаем, что ошиблись, продолжаем верить и в тайне души утешаем себя. Эти утешения лишь на чуть-чуть продляют веру, а потом наступает непонимание того, что происходит вокруг и мы тыкаемся, как слепые и всё протягиваем руки перед собой. Нам кажется, что мы тянем их навстречу, а на самом деле - там никого нет… Уже нет.
Катерина про это знала и всё же ждала хоть какую-то весточку от него и не только сейчас, но и раньше, когда все мосты были уже сожжены. Теперь у неё появилась надежда, и вопросы заскользили, неслышно, как начинающие фигуристы: робко с оглядкой по сторонам. «Что он делал в Питере? Три года о нём не было  никаких новостей. А какие могут быть новости, когда один из двух решил уйти? Собственно, если бы этого не сделал он, это сделала бы я. Мой позор… О чём это я? Разве Полинка виновата? Это я оказалась в ненужный час в ненужном месте?»
- Мам, ты её не кутай… Она у меня к этому не привычная. А почему у тебя голос какой-то не такой? Ты не заболела?
- Катюша, у нас всё хорошо… Полюшка здорова…
- Мам, я скоро приеду.
- Когда? – в голосе Василины Петровны что-то дрогнуло.
Катерина сделала паузу, прислушиваясь к себе. Что-то её тревожило.
- Мам, у вас точно всё в порядке?
- Катюша, у нас всё хорошо! Как работа? Как Париж?
- Париж? Город, как город, только весь замусоренный.
- Ты меня разыгрываешь?
- Мам, я говорю тебе правду – Париж стал заложником человеческой беспечности. Никому уже нет дела до его судьбы. Собственно, у нас в России происходит тоже самое. Приеду, всё расскажу в подробностях. Да, - Катерина сделала паузу, решая: сказать или не сказать про Дмитрия. – Мам, а я на вокзале в Питере видела Диму.
Повисла пауза. Катерина поняла, что его видела не только она.
- Ты меня слышишь? Я видела…
- Слышу, - голос матери стал чуть тише. – Мы с ними оказались в одном купе.
- Да? И как он? Почему приезжал в Питер?
- Катя, он приезжал к тебе… Хотел разыскать, но…
- Но не нашёл. Вот чувствовала, что ко мне приехал, а не подошла… Побоялась разувериться, - голос Катерины запрыгал от радости, а в голове зазвучали колокольчики и почему-то с грустными интонациями. – Мам, ну он как?
- Катюша, не хотела тебе говорить по телефону, но…
- Что случилось?
- Он пропал.
- Как? Как это может быть? Вы же были вместе и ехали…
- Подробностей не знаю, но в тамбуре, куда он выходил, на полу обнаружили много крови и…
- Мам, скажи, что ты это придумала? Скажи? Ну, я прошу тебя, признайся, что это… - слёзы сдавили горло. 

Ещё одно испытание взамен пригласительного билета в страну под названием  «Счастье». Сколько их выпадает в одной короткой жизни на отдельно взятого человека? Сколько он может выдержать этот человек, борясь за себя и не только за себя, а и за всех тех, кто ему дорог.
Катерина плакала на другом конце провода в стране, где разговаривали по-французски. Ей уже не хотелось удивлять никого. Она сжала зубы, стараясь пересилить крик, рвавшийся из неё наружу. Что ей оставалось делать? Опять ждать. Она уже не слышала, как в телефонной трубке голос матери просил её не принимать близко к сердцу случившееся, ибо может всё ещё и обойдётся.
Мы такие и даже в самые чёрные и безнадёжные моменты жизни хотим, чтобы всё было хорошо. Желаем этого всей душой и даже тогда, когда ничего уже нельзя исправить. Поговорив с дочерью, Василина Петровна стала ходить по квартире, бесцельно трогая руками вещи, то и дело, перекладывая их с места на место. Полюшка возилась с игрушками. Ей было не до переживаний взрослых. Дети иногда чувствуют неизбежное, но почему-то сейчас всё это её не беспокоило – она деловито осматривала коробку с игрушками, дивясь их разнообразию. Василина Петровна подсела к ней на корточки, погладила по головке и сказала:
- Вот и умничка, надо верить во всё хорошее.

                9. Человек без имени.

- Мам, там «мертвяк» у «железки» в кустах, - пучеглазый мальчуган лет восьми влетел в дом.
- Никит, как ты меня напугал, - женщина с приятным лицом посмотрела укоризненно на сына. – Какой ещё «мертвяк»?
- Ну, там у насыпи…
- А чего ты там забыл? Я же говорила, чтобы от дома не на шаг…
- Так, интересно… Там сейчас поезда через каждый час ходят. Хожу, смотрю…
- Ох, чувствую, что быть тебе путешественником.
- Не-е, я буду военным, как батянька.
Женщина вздохнула, но ничего не сказала на это. Её взгляд скользнул по фотографиям на стене. Там, на снимках, отец Никиты улыбался всем им из другой жизни.
- Мам, ну, пойдём, я тебе покажу…
- Далеко?
- Там, у самого моста. Мы ещё туда на рыбалку с тобой ходили как-то.
- Это тебя туда черти занесли?
- Ну, мам?
- Ох, плачет по тебе ремень. Ладно, пошли, показывай своего «мертвяка», - женщина взяла из шкафчика на стене аптечку.
- А это зачем? – Никита удивлённо посмотрел на мать.
- На всякий случай.

Мужчина лежал лицом вверх. Запёкшаяся кровь коркой покрывала висок. На рубахе в области живота тоже была кровь. Женщина приблизилась.
- Этот? – не оборачиваясь, спросила Никитку мать.
- Он самый, – тот смело выступил вперёд.
- Стой там, где стоишь, - женщина наклонилась к мужчине и стала руками нащупывать пульс. – Ещё тёплый. Может, живой? – она опустилась на колени, припала ухом к его груди. – Дышит, но слабо. Дуй на хутор к Степановым. Пускай дед Ефим сюда на телеге подъедет. Ну, чего стоишь?
Никита рванул так, будто речь шла о чём-то очень важном. Как он не ошибся, ибо нет на земле ничего важнее жизни человека, а особенно, когда её можно спасти. Пока сын бегал за помощью, Мария осмотрела мужчину. Проникающее ножевое ранение в брюшную полость и сильный ушиб головы.
«Крови, конечно, потерял много… Тут и говорить нечего, но видно везучий – сердце работает. За что же тебя так обработали? Вон и карманы все выворочены… Видно, для кого-то стал добычей. Ну, что за времена: не люди, а волки. Живём по звериным законам и ждём перемен в свою пользу. Эх, жив был бы мой Сашка, он бы так сейчас прошёлся бы матом по всем в сердцах».
Мария стала обрабатывать раны. Мужчина даже не шелохнулся. В какой-то момент ей показалось, что всё это зря и он, как сказал ей Никитка – «мертвяк» и все её старания впустую. Она опять припала к груди незнакомца. Слух уловил еле слышимое постукивание сердца.

Дед Ефим прибыл без промедления. Его одноглазая кобыла по прозвищу Муська притащилась без всякой охоты. Дед покрикивал на неё, пуская в ход бранные слова. Никитка восседал рядом с ним, показывая дорогу. Не доезжая метров тридцати, соскочил с телеги и бросился к матери.
- Ну, что соседка у тебя здесь приключилось? – дед Ефим подойдя,  важно оглядел мужчину. – Эх, как его. Так-то по виду не бандит…
- Давайте грузить, а то за разговорами можем потерять его… Плох он.
- И куда его?
- Ко мне. До посёлка не довезём, а у меня хоть медицинское образование есть неоконченное, - сказала Мария.
- А сумеешь?
- Не знаю. Пока буду его поддерживать, а вы дед Ефим доктора бы привезли. У него ножевое ранение и много крови потерял.
- Вон как? А если помрёт? Может сразу его к доктору в больничку?
- Я же говорю, что не довезём. Телега – это не машина. Да и сколько вёрст. Быстро не поедешь по нашим дорогам, а медленно – верная смерть, поэтому лучше доктора сюда привезти. Я всё в записке напишу.
- Ну, раз такое дело, надо Ивана Лукича сюда доставить. Этот с опытом, да и в горячих точках побывал – знает своё дело не только по книжкам, да сидению по кабинетам. Заштопает…
Так и решили.

Пока дед Ефим ездил за доктором, Мария обмыла незнакомца и наложила повязки. Тот лишь один раз застонал и опять замер, будто прислушиваясь к тому, что кружило сейчас над ним. Никита крутился рядом и всё хотел понять: отчего это люди выпрыгивают с поездов? Ему до сегодняшнего дня казалось, что там в этих мчащихся в дальние страны составах течёт совсем другая жизнь. Какая она? Наверное, не такая, как здесь на хуторе, где всё подчиненно размеренному ходу времени: утро, день, ночь и так по кругу. Ещё он размышлял о том, что этот незнакомец, скорее всего герой, раз у него столько ран. Никитка наблюдал за тем, как мать бережно перевязывает их, и ему почему-то захотелось, чтобы на месте этого незнакомца оказался его отец, которого он никогда в своей жизни не видел живым, а только на фотографиях. Мать рассказывала про него много, но всё это осталось в другой жизни, когда Никиты ещё не было на свете. Мальчишеская фантазия работала безудержно и ничего кроме подвигов она не выставляла напоказ. Вот его воображение нарисовало отца с гранатой в руке перед вражеским танком. Вот он со знаменем идёт в полный рост на врагов, а за ним такие же улыбчивые и весёлые русские солдаты и все они обязательно победят и никто из них не останется лежать на полях сражений.
- Никит, кажется доктора привезли… Иди, встреть.
Со двора донеслось громыхание телеги. Никитка оборвал свои думы и бросился встречать приехавших. Высокий  старик в белой шляпе строго посмотрел по сторонам, что-то сказал деду Ефиму и не спеша, направился к дому.
- Ты за старшего? – спросил он Никитку.
- Нет, маманька, - ответил тот.
- А лет, сколько тебе, воин?
- Девятый пошёл, - громко ответил Никита.
- В армию-то пойдёшь?
- Пойду! Я, как батя!
- Молодец! Жаль, отец твой не дожил до этого дня. Хороший был человек и защитник первый. Ты уж не подведи… Ну, показывай дорогу…
Вошли в дом. Доктор с порога, не здороваясь с матерью Никитки, спросил:
- Какая температура?
- Высокая.
- Значит, организм борется. Это хорошо. Мне воды и побольше… Так, а тебе задание, - доктор оглянулся на Никитку. – Будешь с улицы охранять вход в дом. Ясно?
- Ясно.
- Давай, заступай на пост, раз ясно, а мы начнём с твоей мамкой колдовать. Ну, Мария Васильевна, помолимся своим богам…

Где-то через пару часов на крыльцо вышел доктор. Постоял, огляделся, кивнул деду Ефиму, который  возился около своей кобылы. Потом похлопал Никитку по плечу и сказал:
- Жить будет.
- Слава Богу! – дед Ефим перекрестился.
- И ему слава, и вот его матери, - Иван Лукич погладил Никитку по голове. – Ты её береги. Золотой она человек. Таких сейчас днём с огнём не сыщешь.
- Это точно, - поддакнул дед Ефим.
- Покурим? - Иван Лукич извлёк из брюк портсигар.
- Отчего же не покурить? Можно… - дед Ефим подошел, щурясь от солнца. – Ну, как он?
- Сердце хорошее. Конечно, какое-то время придётся подежурить, а так, в общем… ранение не опасное. Вот ушиб – этот себя ещё покажет. Уж больно гематома обширная. Ну, думаю, что обойдётся. Вон на войне вообще руки и ноги пришивали и ничего – живут мои крестнички, детишек рожают, - Иван Лукич затянулся, прищурил один глаз и произнёс: - С недельку пусть здесь полежит, а потом я его к себе в больничку заберу.
На крыльцо вышла мать Никитки. Иван Лукич оглянулся. Она кивнула, мол, всё хорошо. Он спросил:
- Документы при нём были?
- Ни одной бумажки, - ответила Мария.
- Надо бы заявить. Человек без имени… Ладно, сам сделаю. Тут-то справитесь, если что посылайте за мной, а так я через день наведаюсь. Лекарство оставил, уколы там, ну и всё, что полагается… Привалило тебе забот. Ничего, поднимется на ноги, спасибо скажет. От спасибо-то не откажешься, Мария? Эх, женская доля… - Иван Лукич хотел что-то сказать, но не сказал.

                10. Кто я?

Чёрные всадники на безобразных существах мешали сосредоточиться. Они кружили так низко, что когтистые лапы зверюг касались головы. Когда это происходило, что-то режущее проникало внутрь и хотелось кричать от невыносимой боли. Наверное, он и кричал, только не слышал этого, и поэтому хотелось подняться и отогнать всю эту нечисть. Так продолжалось долго. Ему уже стало казаться, что этой карусели никогда не наступит конец. Пытался не думать об этом, но больше ничего не приходило на ум и от этого все эти существа временами сливались в одно большое чёрное пятно. Когда это происходило, начинала теплиться надежда, что все они исчезли и ещё немного и эта режущая боль тоже утихнет и тогда наступит покой. Временами ему верилось, что он уже наступил этот покой и только надо к себе прислушаться, но всё повторялось: чёрные всадники проступали из этого пятна и он начинал кричать, беззвучно призывая в свидетели непонятно кого.
Через какое-то время появился свет. Захотелось, чтобы его было больше, и он потянулся к нему и тут же испугался. Ему показалось, что за ним таится беда. Задержал дыхание и попробовал вытянуть перед собой руки. Не получилось. Кто-то навалился на них всей тяжестью и мешал ими двигать. Он сделал ещё одну попытку и обессиленный  стал куда-то падать. Теперь к головной боли присоединилось ощущение, что вот-вот он достигнет дна и неведомая сила втопчет его ногами в грязь. Он стал что-то шептать. Наверное, это были молитвы, или ещё какие другие слова. Он не мог понять их смысла, а поэтому просто шевелил губами и не потому, что хотел, а потому, что так было нужно. Кому? Наверное, ему, раз он здесь во всём этом, а может и ещё кому-то, кто не хотел быть узнанным. В любом случае он отметил про себя, что когда началось падение, боль в голове утихла, и ему уже не так были страшны эти чёрные всадники на безобразных существах с когтистыми лапами.
Потом опять появился свет. Его было так много, что все видения куда-то спрятались, а может они просто затаились, чтобы нанести свой решающий удар… потом, когда их никто не будет ждать. Такое случается, когда мы не понимаем ничего в происходящем. Вот и сейчас он хотел, чтобы хоть какая-то ясность приблизилась к нему. Время тянулось медленно. Оно будто специально оттягивало наступление развязки, где обязательно кто-то должен был пасть, а кто-то восстать из пепла и если всё пойдёт как надо, то… А как надо, если ты не знаешь ничего о том, кто ты и что всё это вокруг тебя мельтешит?
Слух уловил неясное пение. Было ощущение, что кто-то нащупывает ноту. Хотелось бы верить, что эта нота правильная. Он поймал себя на мысли, что так обычно пробуешь воду, когда входишь в реку: сначала кончиками пальцев, потом погружаешь ступню, но не сразу, а постепенно. Перед глазами стало проявляться изображение: детский профиль. Что-то знакомое, но очень далёкое приблизилось на расстояние вытянутой руки, и он почувствовал запах чего-то вкусного, но вспомнить не мог. Лицо исказилось от напряжения, и тот, кто держал его руки, отпустил их. Он потянулся ими к глазам, чтобы смахнуть слезу, вывернувшуюся из-под века. Плакать не хотелось, а она была  эта слеза одна единственная и такая колючая преколючая.
«Только не это. Не хватало ещё сырость разводить тут. Тут? А где я? Всё какое-то не живое, что свет, что темень и тревога во всём. Может это сон? Странный и нехороший. К чему бы? Надо встать и всё пройдёт. Ещё эта боль… Мне надо вспомнить всё. А разве я что-то забыл? Скорее всего, всё же забыл. Как узнать, что именно? Попробую начать с самого простого: «Кто я?» Что за дурацкий вопрос? Ну, с этим разобрались. Разобрались? Так, кто же я? Что за чертовщина … Имя? Как моё имя? Нет, определённо - это сон и я в нём завяз по уши. Я хочу проснуться. Раз, два, три… Не получается. О, боги, за что вы со мной так поступаете? Дайте хоть знак, когда закончится это плен безумства».

- Мам, ты чего так и не ложилась? – Никита тронул мать за плечо.
Мария приподняла голову от стола. Посмотрела на сына заспанными глазами и спросила:
- Ты завтракал?
- Ел. Ты иди, приляг, а я подежурю. Вон вторую ночь глаза не смыкаешь, - Никитка по-взрослому стал мать провожать на кровать. – Если что, я разбужу.
- Я только чуть-чуть…
Никитка сел возле незнакомца и стал рассматривать его лицо. Ему показалось, что тот претворяется и смотрит на него через щёлочки опущённых век. Никитка встал и приблизил своё лицо к незнакомцу, стараясь рассмотреть его глаза.
«Нет, показалось… Вроде дышит, да и доктор говорил, что поднимется. Вон, какой жилистый. Такие могут многое стерпеть».

                11. Дом без стен.

Катерина, как только закончилась командировка, вернулась в Россию. Париж провожал её грозовыми дождями, что могло задержать рейс, но судьба смилостивилась, и самолёт в назначенное время всё же оторвался от земли. Небо в обнимку с серыми тучами цеплялось за крылья авиалайнера – не хотело отпускать, а может, это только так казалось.
Питер встретил её настороженно. В коридорах власти шла возня за портфели. Обычное дело для российских чиновников. Они без этого не видели смысла в своём существовании. Для простых же граждан это уже так поднадоело, что те давно махнули рукой, мол, хотят резвиться – пускай так и будет, только страну не продали бы с молотка. На этом фоне трудно было быть значимым. «Жёлтые газетёнки» привносили свой колорит в повседневность россиян, пичкая их информацией о каких-то любимцах якобы народа, погрязших в роскоши и разврате. Глянцевые журналы учили простых людей, как стать богатыми и при этом не бояться, что тебя за это самое богатство осудят.
Катерина сдала отчёт о командировке, оформила отпуск за свой счёт и сорвалась на Урал, где, как она надеялась, может найти ответы на мучившие её вопросы. Снова самолёт и место у иллюминатора. Уже в небе подумала о том, что от случайностей никто не застрахован и погнала от себя дурные мысли. Ей хотелось коснуться земли. Там её ждали, а здесь, среди вечного безмолвия она была всего лишь гостем. Долго смотрела на уменьшающиеся крыши построек, на автострады, на пятнышки озёр. Почему-то подумалось, что именно так всё будет выглядеть потом, когда её не станет там на земле. Зажмурилась и стала вспоминать прошлое, где хорошее оставило столько красок сотканных из тепла и доброты.

Как-то они с Дмитрием решили на какое-то время спрятаться от всех, чтобы никого не видеть и не слышать. Выбрали день, а было это осенью. Сентябрь баловал человечество теплом. Серебристая паутина по-праздничному летала по воздуху, придавая краскам осени некую переливающуюся золотистость. Они забрались в чащу по соседству с рекой, выбрав небольшую поляну с тянущимися ввысь тополями. Место было таинственное и тихое. Развели костёр и… Они целовались, мечтали о будущем, строили планы, шутили, узнавая себя и с этой стороны, когда весь мир остался где-то там. Не заметили, как над кронами деревьев небо потемнело и потянуло дождём. Дмитрий предложил начать строить дом. Он так и сказал:
- Пора обзаводиться недвижимостью.
Это прозвучало с какой-то иронией, но и он, и она понимали, что это игра и самая замечательная из всех известных игр, а тем более, когда двое двигаются в одном направлении и им хорошо оттого, что они вместе. Катерина взвизгнула от восторга, обняла его, прижавшись к нему крепким телом. Её слова запутались в поцелуях:
- Мы… построим большой дом, чтобы в нём всем было место.
Уже через полчаса над их головами простиралась крыша, сплетённая из веток деревьев, перевитая замысловатыми сучьями.
- А стены? Стены будут у нашего дома? - спросила Катерина.
- Никогда, – Дмитрий засмеялся. – Стены – это двери, а двери – это замки и засовы. Какая же это свобода, когда вся она в наручниках замков?
- Правильно! Нам не нужны засовы! Мы никого не боимся! Нам нечего скрывать от людей! Ура! Мы свободны! Долой стены! Да здравствует любовь!
Дмитрий любовался этой кареглазой ещё совсем девочкой и не мог оторвать глаз от её восторженных прыжков под импровизированной крышей их первого «дома» на этой планете. Вдруг Катерина перестала прыгать, и спросила Дмитрия, подойдя к нему близко-близко:
- С домом разобрались… А как насчёт потомства? Ты кого хочешь: мальчика или девочку?
Дмитрий обнял её и ответил:
- Обоих.
- Двойняшек?
- Можно и так.
- Вот здорово! А представляешь, если так и будет? Ты такой важный…
Дмитрий хохотнул, оторвав её от земли:
- Не важный, а старый.
- Ой, что ты такое говоришь? Ну, какой ты старый? Брось на себя наговаривать. Ты у меня самый-самый, а у таких не бывает возраста.
Дмитрий рассмеялся в голос:
- Точно, эдакие ветераны гражданской войны...
- Да, ну тебя… И вообще, что это у тебя за разговоры? Решил в бега податься? Ух, я тебе… любимый мой человечек, - Катерина коснулась его губ, и дрожь пробежала по её телу.
- Дим, а как мы назовём нашу дочку?
- Придумаем.
- А давай, как твою бабушку…
- Пелагеей?
- Ага! Полинка, Полюшка… Хорошее имя, красивое, - Катерина прижалась к Дмитрию. – Я тебя люблю! Слышишь? И никому не отдам и рожу только от тебя… Понял?

Катерина открыла глаза. Самолёт продолжал набирать высоту. Моторы натужено работали, пробивая дорогу авиалайнеру к облакам. Вот они обняли «железную птицу» и на какой-то момент за иллюминаторами всё погрузилось в белую пелену. Мир разделился на две части: одна была там, где находилась земля, а другая по эту сторону - в салоне самолёта. Два неравнозначных мира, но, сколько между ними было общего. Катерина огляделась вокруг – люди, как люди, пока ничего не случилось, а если… Она стала гнать от себя эту мысль и вспомнила маленькую Полинку, маму…
Как ей хотелось стать прежней, чтобы опять строить дом без стен и обещать Дмитрию, родить только от него… «Не сдержала своего слова. Та дождливая осень всё перечеркнула в моей жизни. И хочу забыть, но не получится – Полюшка не даст. Назвала-то её в честь Диминой бабушки. Имела ли я на это право? Никто не скажет, а то, что сделано, так и останется… Неужели до конца моих дней Создатель будет тыкать во всё это и требовать непонятно что от меня? Нельзя так поступать с людьми, нельзя. Собственно, а почему я вдруг решила, что всё это исходит от Бога? Кто его видел? Никто. Болтают разное, но все, кто хочет, чтобы в него верили, какие-то настороженные.  Может, его и нет вовсе, а люди сами себе усложняют жизнь поступками, а потом выдумывают того, кому молиться. Абсурд! Как один может услышать всех? Никак. Вот и со мной случилась беда и хоть голову расшиби в молитвах, ничего не изменится – так всё и останется. Если это так, то и нечистой силы нет. Вот умора - её нет, а мы всё валим на чёрта, мол, попутал и всё такое. А я не буду ничего делать такого. Пусть всё остаётся как есть. Вот только бы Димка был жив. Мне ничего не надо, только бы он жил».

                12. Блуждающий во времени.

- Как наш больной? – Иван Лукич переступил порог, посмотрел на Марию,  кивнул Никитке.
- Слаб. Бредит и ничего не ест, - ответила Мария.
- Ну, это нормально, при наших возможностях. Дайте ополоснуть руки, да я его осмотрю. Участковому я всё обсказал. Должен заявиться со своими протоколами, так вы тут ему место покажите, где нашли бедолагу. Работа у него такая – всё про всех знать.
Иван Лукич тщательно вымыл руки с мылом, вытер их и только потом подошёл к мужчине лежащему на кровати. Тот не подавал признаков жизни.
- О чём бредил? - спросил доктор.
- Не разобрать было. Всё кого-то звал.
- Имён не называл?
- Называл, но все женские.
- Никак бабника нам судьба подбросила, - улыбнулся Иван Лукич и тут же, поймав на себе укоризненный взгляд Марии, сказал: – Шучу я …шучу. В нашем деле без юмора нельзя, а то крыша поедет. Ну, температура спала - это плюс. Вот то, что не ест – это минус. Как только глаза откроет, попробуйте напоить его куриным бульоном. Не переусердствуйте, а то швы разойдутся на животе. Нам повторные операции ни к чему. Если дела пойдут и дальше так, то на будущей неделе заберу его к себе. Главное, чтобы он всё вспомнил. Есть у меня подозрение, что эта задача для него на какое-то время будет не по силам. Были у меня пациенты с подобными ушибами головы. Пришлось повозиться. Некоторые так и остались во власти своих блужданий во времени. Для них – это, как путешествие на другую планету, а для родных – мука: видеть всё это и не знать, как ему помочь вернуться в реалии. Будем надеяться, что с ним, - Иван Лукич показал глазами на мужчину, - этого не случится.
- А если?
- Ну, мы не боги, а только люди. Всё, что у нас есть – это вера и надежда. Будем ждать.

Минула неделя. Незнакомец так и не пришёл в себя. Приехал Иван Лукич и забрал его к себе в больничку. Собственно, это было и правильно, поскольку там можно было его подпитывать через капельницу, а тем более ожидаемый кризис не принёс ухудшений. Это был шанс на то, что всё обойдётся.
Первое время Мария, после отправки незнакомца в больницу, не могла себе найти места. Что-то с ней стало происходить. Наверное, сказалось долгое отсутствие мужчины. Собственно, девять лет без мужа – это срок, а для женщины двойной. Сидя у постели незнакомца, она изучила все чёрточки на его лице. Вслушиваясь в его бред, иногда припадала губами к его руке и шептала слова, стараясь успокоить. Уже потом, когда тот утихал, корила себя за слабость и плакала, вспоминая мужа, который обещал вернуться и не вернулся. Когда ей сообщили, что собственной жизнью он спас своих солдат от смерти, она ничего не почувствовала, а только представила, как он телом лёг на брошенную гранату. Страшная смерть и никому не нужная. Ну, подвиг – это понятно, но почему именно он должен был это сделать? Были и другие, но они предпочли спрятаться. Её Сашка не спрятался. Весёлый, всегда готовый прийти на помощь любому… Вот и пришёл. Не стало его. Сыну уже девятый год идёт и надо что-то решать с собой, но как тут решать, если всё ещё стоит перед глазами и не уходит. Ждать? Конечно, это поступок и есть такие, что ждут и продолжают надеяться, но не будем себя обманывать – оттуда не возвращаются. Обо всём этом она и раньше думала, оставаясь наедине с собой, а теперь, просиживая ночи у постели незнакомца, всё чаще ловила себя на мысли, что может быть это ей Создатель даёт шанс. Глупо, как глупо, но хочется в это верить…

Через неделю заезжал дед Ефим  и рассказал, что незнакомец очнулся. Мария попросила, чтобы сосед подбросил её в больницу. Быстренько собрала передачу и поехала. Не успела она переступить порог больницы, как перед ней вырос во весь свой рост Иван Лукич.
- Куда?
- Так, дед Ефим сказал, что…
- Мало ли что сказал дед Ефим. Мария, мы же с тобой взрослые люди и должны понимать, что есть такие вопросы, на которые ответов пока нет.
- Я что-то вас не понимаю.
- Голубушка, наш больной, увы, сейчас блуждает во времени. Мы его наблюдаем, но ушиб оказался роковым – память не вернулась к нему. К тому же он ещё так слаб, что…
- А у меня вот тут ему… - Мария кивнула на сумку с передачей.
- Это передам, но увидеться с ним пока не удастся. Давай, подождём. Есть опасение, что его мозг хорошо встряхнуло при падении с поезда.
- Может его отправить в область?
- Конечно, отправим, но сначала немного его подлечим. Сердце хоть и хорошее, а и ему нужна помощь. Не беспокойся. Как только ему станет лучше, я за тобой пришлю. Договорились?
- А давайте я к вам устроюсь на работу?
- Милая ты моя! Вы удивительный человек! Беда в том, что наше ведомство стоит в списках на сокращение работников, и тут я ничем не могу помочь. Кризис приближается  к границам нашего государства. Придётся пояски затягивать потуже. Вон, как в правительстве заговорили о необходимости единения всего народа. Заговорить-то заговорили, да только слова – это ещё не дела. Поживём, посмотрим на все их декларации. Может и получится, а может, и нет. В любом случае интересно будет узнать, чем всё это закончится. Кстати, участковый был?
- Был. Толку-то от его вопросов. Он больше о моей жизни расспрашивал. Надоедливый какой-то.
Иван Лукич улыбнулся:
- Это оттого, что он не ровно дышит в твою сторону. Ты вдова и он живёт бобылём. Вот его и тянет к тебе, а ты женщина симпатичная и хозяйство у тебя справное. Мы же мужики перед всем этим готовы на коленях стоять, пока нас не заметят.
- Скажете тоже. Какая ему я пара? У меня сын растёт.
- Ну, что ты так взъерошились? Я тебя за него не сватаю. Вот что люди говорят, я тебе и передаю, а ты решай.
- И нечего тут решать. Люди мне не указ. Надо будет – полюблю и не того, кого людская молва выберет, а того, кто на сердце ляжет.
- И я за это… двумя руками, - Иван Лукич закивал. – А гостинец от тебя я передам. Можешь не беспокоиться.

Палата была небольшой. Белый потолок, стены, выкрашенные в голубой цвет, занавески на окнах, засиженные мухами, несколько кроватей с потемневшим от времени постельным бельём и больные, каждый над своим кульком. Иван Лукич вошёл, оглядел всех, улыбнулся и сказал:
- Привет коммуне! Какие новости  в коллективе?
- Доктор, ты бы этого от нас отселил. Мелит чушь всякую… Боязно, - старикашка выставил вперёд сморщенный нос.
- И куда мне его деть прикажете, уважаемый? Палат всего две: в одной вы, в другой женский пол. Если я его к женщинам определю, меня же с работы уволят. Кто вас тогда на ноги ставить будет? И потом, ему общение сейчас полезнее любого лекарства будет. И где он наш герой?
- Герой – с дырой, - буркнул старикашка.
- Не будем акцентировать на этих деталях, - Иван Лукич повернулся к койке, где лежал мужчина без имени. – Ну, как настроение?
Тот настороженно бросил взгляд из-под бровей, но ничего не ответил человеку в белом халате. Иван Лукич обратился к больному на соседней койке:
- Как он?
- Болтает иногда про что-то своё, а так всё больше молчит и смотрит, как Ленин на буржуазию.
- И как же он смотрит на эту самую буржуазию?
- Со злом.
- Этого не может быть. Ленин на буржуазию смотрел с пониманием, поскольку имел прямое отношение к ней. Ну, да ладно об истории. Как же мне вас величать? Не вспомнили? – Иван Лукич приблизился к мужчине без имени. – Что ж подождём. Куда нам торопиться? Правильно? Тут вам одна симпатичная особа кое-что передала, так я вам вручаю. Витамины вам не повредят, только не торопитесь и жуйте медленно.
Мужчина бросил взгляд на пакет в руках человека в белом халате. Иван Лукич присел на край его кровати и стал выкладывать содержимое передачи. Мужчина следил за его руками.
- Интересно устроен человек: может быть здесь с тобой рядом, а мыслями находиться за тысячу вёрст, а то и вообще в другом времени. Сколько человечество не бьётся над этой загадкой, а никак не подпускает нас к себе эта тайна, будто опасается, что полезем дальше. Ну, что тут скажешь? Вот такие мы и ничего не можем с собой поделать. Как думаешь – это правильно? – Иван Лукич посмотрел на мужчину без имени. – Молчишь. Правильно делаешь, ибо чего зря языком махать, если не знаешь, о чём речь идёт. Кстати, недельки через две разрешу тебе выходить из палаты, так ты смотри не убеги, а то розыск – это не в моей компетенции. Вот зашить, или там что-то удалить – это моё, а гоняться по полям – это уж извини… Ну, так ты ешь… Будет желание - товарищей угости, а то они тебя побаиваются. А чего в тебе такого, чтобы бояться - я не пойму. Да, и вы к нему сильно-то не приставайте. Разговаривать разговаривайте – вдруг оттает. Ему надо вспомнить всё про себя, а то так и пойдёт по жизни под чужим именем. Всё бы и ничего, да только, как потом быть ему, если прошлое обратно запросится? Тут надо не переусердствовать. Так я на вас надеюсь, коммуна.

                13. Тупик.

Катерина обняла Полинку. Дочка прильнула к матери, обхватив ладошками её шею. Маленькие пальчики едва касались, но этого было достаточно, чтобы почувствовать родного человека.
- Лапушка моя, - Катерина заплакала.
- Ну, зачем ты так убиваешься? – Василина Петровна погладила дочь по голове. – Найдётся он.
- Мама, о чём ты говоришь? Уже заканчивается третья неделя, а хоть кто-то сказал что-то утешительное? Никто ничего не знает. Ну, что за страна? Почему, когда надо, могут иголку в стоге сена найти, а тут человек пропал, и только руками разводят. Как это понимать?
- Катюша, но ведь ищут…
- Они ищут? Ты в это веришь? Мама, чтобы их расшевелить, надо сделать так, чтобы им пригрозили сверху увольнением или денег сунули в конверте. Это же система и все кто в ней, живут по своим законам в отрыве от всех нас. Мы для них просто люди-единицы… О нас вспоминают, когда им требуются наши голоса на выборах. Куда бежать, кому жаловаться?
- Надо ждать…
- Я уже не могу. Я соскучилась по жизни. Мне хочется рядом с собой видеть его.
Полинка ничего не понимала в том, о чём разговаривали эти родные ей люди. Она просто вдыхала запах матери, тыкаясь носиком в её щёку. Пальчики щекотливо перебирали её длинные волосы, путаясь в них, они были похожи на лапки паучка, который заблудился в чаще леса. Её мир жил другой жизнью и это было удивительно, что рядом кипели страсти, и непонятная энергетика пульсировала, навзрыд набрасываясь на всё живое, а она просто сидела у матери на руках и радовалась тому, что та была с ней рядом.

На следующий день Катерина стала обзванивать знакомых. К счастью, ещё её помнили и сочувствовали, но никто не мог помочь. Кому-то не давал покоя её взлёт, девочки из провинции, решившейся круто изменить свою жизнь. Ей это удалось. Но какой ценой? Это никого не интересовало. Всякие подробности люди придумывали сами. Это было привычное для них занятие. Никто в этом не видел ничего плохого, а поэтому, как только стало известно, что она обосновалась в Питере, тут же поползли слухи о том, что Катерина находится на содержании у богатого человека. Имени его, конечно же, никто не знал, но это не мешало людям сочинять про неё небылицы и более того, привносило в сплетни некий шарм таинственности. Теперь же, когда она обратилась за помощью, стало ясно, что все слухи надуманны. Ну, кто с этим захочет смириться? Её выслушивали, а потом отфутболивали, в глубине души пряча зависть. Да, и такие встречались, и их было достаточно, для того чтобы понять, каким может мир быть двуликим.
Обзвонив всех знакомых и выплакав всё накопившееся на сердце, Катерина решила обратиться напрямую  к власти. Ей нужен был только один человек, но такой, чтобы смог помочь. Увы, разрекламированные персонажи в милицейских фуражках, в реалиях мало походят на тех, кто по вечерам приходит в наши квартиры с телевизионных экранов. В этом она убедилась, как только попала в кабинет начальника областного управления внутренних дел. Тот встретил её с распростёртыми объятиями, маслеными глазками полоснув по женским ногам. Катерина почувствовала, как этот увалень начинает её раздевать в своих фантазиях. «Перетерплю» - подумала она и, помолившись про себя, села в предложенное кресло. Тут же перед ней появился коньяк и ещё что-то на блюдцах. Она поняла сразу, в каком русле пойдёт разговор. «Главное не подать виду, что…»

Придя домой, долго стояла под душем смывая с себя следы от липких взглядов все тех, кто провожал её в спину, после разговора с первым человеком по борьбе… «Ну, какой он первый? Так себе, сукин сын - импотент хренов. Эх, жаль, под рукой не оказалось пистолета - я бы ему показала, как умею отстреливать причиндалы у похотливых особей».
После душа закрылась в своей комнате и молчала, уставившись в одну точку. Только под вечер вышла. Посмотрела на мать и сказала чужим голосом:
- Я уеду… из страны.
- Бог с тобой, - мать всплеснула руками.
- В России для меня нет счастья.
- Катюша, и куда же ты?
- Да хоть во Францию. Подальше от этих уродов, захвативших власть… Не могу я их видеть: холённых, самодовольных. Наели хари на народные деньги. Если останусь здесь, сойду с ума, а мне этого не хочется.
- Кать, может всё ещё образуется.
- Здесь? Никогда. Видела я сегодня морды тех, кому жить в завтрашней России. Не хочу дышать с ними одним воздухом. Боюсь заразиться и не перебивай меня… С работой проблем не будет. Как устроюсь, тебя с Полинкой к себе заберу. Поедешь?
- Так, а как же дом? И потом ты же у меня не одна: ещё брат и сестра есть у тебя. Ты, конечно, езжай, если решила, но я…
- Хорошо. Полинку на тебя пока оставлю.
- Оставляй, оставляй… Пока молодая пробуй, а то годы они ведь бегут только в одну сторону – заднего хода у них нет. Вдруг счастье тебе улыбнётся.
- Есть ли оно?
- Должно быть. Ты только верь, Катюша.
- Вся моя вера втоптана системой в грязь. Не верю я больше. Вытравили у меня всю её до последней капли.
- Как же так?
- А вот так, мама.

                14. Чему быть, того не миновать.

Мария не помнила, когда стали её все называть по отчеству. Наверное, это произошло после гибели мужа, а когда родился ещё и Никитка, так были случаи, соседские мужики перед ней даже шапки снимали. Уважали они Александра. Из здешних был и все знали его, как домовитого и рассудительного. Часто приходили за советом - никому не отказывал. Недолго их счастье птицей парило над домом – не стало его, и все тяготы по хозяйству легли на женские плечи. По всякому было. С соседями повезло: помогали, пока Никитка грудь сосал, а потом втянулась и уже к ней стали приходить за помощью.

Как-то заехал дед Ефим и сообщил, что её «крестничек» идёт на поправку. Всё бы и ничего, да только не всё так просто. Дед Ефим так и сказал:
- Я нашему доктору намекнул, если что-то не получается по части медицины, надо «клин клином вышибать». Вот к нему память и возвернётся. Помню я по молодости…
- Тоже мне нашли, что посоветовать, - прервала его Мария. - Если вас послушать, надо его опять с поезда сбросить. Так?
- Если для дела, то почему бы не рискнуть? Помню я по молодости… - начал было опять вспоминать дед Ефим.
- Вы бы ещё гражданскую войну сюда приплели. Несёте невесть что. Он даже имени своего не помнит, а вы «клин клином…» Тело вылечить – это вам не душу из темноты вызволить. Сейчас она мечется, ищет выход, а найти не может. Тут не клин нужен, а что-то другое.
- Так, мне это понятно и без образования. Ты вот что ответь мне: «А ты смогла бы его к себе взять?»
- Как это к себе?
- Ну, в мужья, к примеру. Ты одинокая и он весь такой потерянный. А? Мужчина он степенный. Доктор его хвалит. Опять же в доме руки мужские нужны, да и Никитке твоему, как без отца-то? Это ничего, что он имени своего не помнит. Мы ему новую биографию сочиним.
- Дед Ефим, вы часом не того? Что такое говорите? А если к нему память вернётся и окажется, что есть у него уже и жена, и всё остальное…? Что тогда прикажешь делать?
- Ну, что вы за народ такой – бабы? Сколько живу, удивляюсь вам: то голосите, что мужиков вам не хватает, то сразу руки в гору, мол, никого не надо. Нулевая логика. Ну, я понимаю, если бы ты была из этих… из белявеньких. Ну, которые дуры дурами.
- Из блондинок что ли?
- Во-во!
- Ах, бросьте. Меня понять надо…
- Чего там понимать? Второй месяц в больницу шастаешь. Ведь я всё подмечаю.
- А оно вам надо?
- Да я что, а вот поселковые уже вас между собой поженили. Вот такие дела.
- Ну, люди! Прямо нельзя человека проведать. Вы же сами говорите, что он мой «крестничек».
- Говорю, и люди говорят, только есть и такие, кто ради того, чтобы языками почесать, могут и не то ещё сболтнуть.
- Ой, напугали!
Собственно, обо всём этом Мария знала задолго до этого разговора с дедом Ефимом. Что она могла сказать этому старому человеку? Всю правду про свои думки? Зачем? Людские пересуды на то и существуют, чтобы время от времени появляться и потом также исчезать. Поселковых баб не приструнить. Это традиция и тут надо просто вести себя как можно спокойнее. А насчёт своего «крестничка» уже столько передумала, что страшно подумать о той минуте, когда решится она ему открыться. Да-да, девять лет без мужика – это ещё та пытка. Её понять можно и то, что однажды его прошлое встанет между ними. Как он поступит? Какое решение примет? Жить с оглядкой и каждый раз ждать, что всё сломается и больше ничего уже не будет впереди – страшно.

Прошёл ещё один месяц. В очередной приезд Марии в больницу, Иван Лукич, прокашлявшись, сказал:
- Мария… Мария Васильевна, твоего-то выписываем.
- Так, он ещё ничего не вспомнил?
- Что смогли, сделали, а дальше душу его будет лечить время.
- Неправда, что время лечит. Не лечит оно. Вон сколько лет прошло, а у меня Сашка до сих пор перед глазами стоит. Иногда ночью  проснусь, а он рядом и смотрит на меня, улыбается, – слеза сбежала по щеке. – Не лечит время, а только притупляет боль.
- Дай Бог тебе терпения, - Иван Лукич посмотрел на неё. – Тут наши бабы слух пустили, мол, ты своего «крестничка» хочешь к себе забрать. Я подумал, что…
Катерина улыбнулась. Она знала уже про все распускаемые, про неё слухи, мол, вдова с хутора себе муженька присмотрела. «Ну и что? Имею полное право. Вот сделаю, как хочу, и подавитесь вы все своей злобой и завистью, а я посмотрю потом, куда ещё ветер подует: в мою или вашу сторону».
Иван Лукич, будто угадав её мысли, произнёс:
- Ты женщина, каких ещё поискать. Если решишься его взять к себе, не прогадаешь.
- А его вы спросили? – она с вызовом посмотрела на доктора.
Тот ухмыльнулся:
- А чего его спрашивать, когда он только о тебе и расспрашивает.
- Обманываете?
- Люди в моём возрасте обманывают редко. Могу сказать, между нами, мужик стоящий и без вредных привычек. Да, прошлое помахало ему ручкой. Здесь я бессилен, но во всём остальном сделал всё и даже чуть-чуть больше. Так что решать тебе.
- А если его прошлое вернётся? Что тогда?
- А что?
- Окажется, что у него семья и всё такое, а тут я со своими соплями.
- Зачем ты так?
- А как? Второй месяц приезжаю, разговариваю с ним. Привыкла, да и тянет меня к нему. Вон и Никитка теребит, мол, когда дядя Серёжа вернётся?
- Так вы ему уже и имя дали? Молодцы! А он об этом знает?
- Я ему сразу доложилась.
- Ох, какие вы скрытные! Ну и что мне тут теперь перед тобой расшаркиваться. Иди к нему. Ждёт, все глаза проглядел с самого утра.

                15. Ещё одна жизнь.

Как человеку без прошлого смотреть на этот мир? Что в нём ему знакомо, а что он видит в первый раз? Какие запахи, звуки рождают в его голове образы? Куда они ведут потом его сознание, плутая в лабиринтах памяти?
Сергей после выписки попал на хутор. Нет, он не казался новичком в этой жизни. Всё, что его сейчас окружало, было, ему знакомым. Вот только прошлое отгородилось от него высоким забором и не подпускало к себе. Это единственное, что мучило его. Если бы не Мария и сын её Никита, он и не знал бы в какую сторону ему плыть. Их вон сколько сторон-то и ветер дует то туда, то оттуда, а жизнь одна и надо что-то выбирать. Вот именно, что одна, а в его случае ещё и поделённая на две части: до и после… Та, что «до» - покрыта мраком, а та, что «после» - сейчас стояла перед ним с распростёртыми объятиями, только-только начиная разбег. Сергей понимал, что если он промедлит, останется на разделительной черте, а тогда не будет конца его мыслям и вопросам о прошлом. Это хорошо, когда у тебя есть настоящее и ты устремлён в будущее, а когда всего этого нет и прошлое размыто до неузнаваемости временем. С таким «багажом» можно навсегда потеряться в себе.

- Дядь Серёж, а ты кто? – Никита задавал вопросы, не спуская глаз с поплавка.
- Человек.
- Я не про это. Ты воевал?
- Не помню. А тебе, зачем всё это?
- Да, поселковые пацаны болтают, что ты из этих… из бандитов.
- Откуда же у них такая информация? Я не знаю, а они в курсе. Прямо чудеса, да и только.
- И я им про это.
- Ты, Никита этому не верь. Вот придёт срок – я всё вспомню.
- И ты тогда уйдёшь?
- Куда?
- Ну, туда, откуда пришёл…
Сергей задумался. Что-то кольнуло в груди. Конечно же, ему хотелось узнать о той жизни, что была «до», но дороги туда так перепутались, что в лучшем случае он попадёт туда только в другой жизни.
- Так ты не уйдёшь?
- Не знаю, - Сергей подумал о Марии: «Хорошая она и глаза светятся особенным светом. Такое чувство, что чего-то ждёт, а сказать стесняется. Иногда подойдет, возьмёт за руку и молчит».
Сергей посмотрел на Никиту и спросил:
- Отца вспоминаешь?
- Я его не помню. По фотографиям узнаю и то потому, что мамка сказала, что это он.
Помолчали.
- У тебя клюёт, - Сергей кивнул на поплавок перед Никитой.
- Это мелочёвка балует. Здесь на озере рыбы мало. Нынче река не разливалась, а вот в прошлом году мы с пацанами поселковыми таскали вот таких карасей, - Никита вытянул перед собой ладонь, как заправский рыболов.
Сергей улыбнулся и подумал: «Наверное, я тоже был таким  когда-то». Опять полезли мысли о Марии: «Вчера она плакала. Стал расспрашивать  - ничего не сказала».
- Слушай Никита, а чего у твоей мамы глаза грустные?
- Вы думаете легко ей на себе всё хозяйство тащить? Хорошо, что теперь вы с нами. Легче будет, да и мужские руки – это мужские, а не какие-нибудь там. А вам у нас нравится?
- Нравится.
- Я вас ещё и на реку свожу. Там такие места есть, где рыба из воды сама выглядывает и подмигивает.
- Врёшь!
- Ну, не подмигивает, а только выглядывает, - Никита засмеялся.

Мария ждала своих рыболовов. Вот уже ровно месяц Сергей жил у них на хуторе. Вёл себя просто, без всяких там вывертов. Она понимала, что он весь в ожиданиях. Его ожидания все повёрнуты назад, а её… Собственно, а при чём здесь она? Мария рассуждала так, что сможет собой пожертвовать, если прошлое всё же решится вернуться к нему. Она сильная и ей не привыкать ждать.
За этими мыслями её и застал участковый.
- Здравствуй, хозяйка! – полноватого телосложения милиционер вошёл во двор.
Мария оглянулась. Не нравился ей этот страж правопорядка. Был он какой-то скользкий с какими-то обезьяньими ужимочками, с сопением и этот взгляд из-под нависших бровей: колючий, раздевающий.
- Твой постоялец где? - спросил участковый.
- На озёрах с Никиткой.
- Ну и хорошо. У меня разговор к тебе.
- Что за разговор?
- Ишь, какая шустрая. Ты сначала усади, да поднеси стопочку, а там и разговор будет.
- Садись, где нравится, а на счёт стопочки – не держу.
- А обманывать нехорошо. Своего-то угощаешь… А?
- Что, сорока на хвосте про это поведала?
- Ладно, чего птицу цепляешь? Разговор у меня к тебе деловой.
- Даже так? – Мария вздёрнула правую бровь.
Участковый расположился на крыльце. Обвёл подворье взглядом и стал говорить:
- Слушай, Мария…
- Васильевна, – подсказала ему Мария.
- Ну, зачем так официально? Я же от чистого сердца, без протокола. Вот что я тут подумал: пора тебе своему одиночеству помахать рукой.
- А я не одинокая. Сын у меня…
- Так-то оно так, да я о другом. Ты вдова, я одинок…
- А, вот куда ты клонишь? Слушай, Петя, тебе, что поселковых баба мало? Всех перемацал, а всё из себя праведника корчишь. Не надоело?
- Мария, ты это брось - я при исполнении.
- Ой, не смеши! Я думала, ты свататься пришёл, а у тебя на уме одна работа.
- Одно другому не мешает.
- Так я угадала, что ли?
- Вроде того.
- А чего тогда в глаза тыкаешь: «Я при исполнении…» Что, по-человечески разучился с людьми разговаривать?
- Но-но…
- Не запряг, чтобы так-то.
- Мария, видит Бог, что намерения у меня серьёзные.
- Петро, никак тебя на молодух потянуло?
Участковый вскочил. Его слова сыпались мелкой щебёнкой. Он говорил громко, мешая всё в одну кучу. Приплёл сюда зачем-то Сергея, пообещав его упрятать за решётку. Мария недослушала до конца и налетела на него коршуном:
- А вот его не тронь.
- Отчего же? Посидит, одумается, и не станет чужих баб отбивать.
- Ты это про кого тут насвистываешь?
- А хотя бы и про тебя. Нечего ему здесь землю рыхлить и без него желающие имеются.
- Ты, что ли, Петро?
- А ты… против? Мария, я давно на тебя глаз положил… Ещё твой был жив, а я уже на тебя заглядывался. А что теперь получается?
- Что?
- Мария, не пара он тебе. Ну, кто он? Без роду и племени и документов нет. Тут ещё надо разобраться, что он за птица. А может он скрывается от правосудия?
- А что же ты до сих пор не проверил?
- Я проверю… Я так проверю, что…
- Не много ли на себя берёшь? А если за ним ничего нет, а ты вот так взял и человека оболгал?
- Зря ты так со мной, Мария. Ой, зря! У меня всё схвачено. Захочу, статью ему такую пришью, что из тюряги не вылезет. Вон сколько «висяков» по району, а начальству показатели нужны по раскрываемости. Я им твоего жильца, а мне повышение по службе. Смекаешь?
- Ну, ты и гад… - Мария пошла на участкового грудью.
Тот схватил её за руки и стал выкручивать их, шумно дыша перегаром ей в лицо. Она попыталась вырваться, но мужские руки цепко держали её за запястья.
- Мерзавец!
- Давай кричи… Никто тебя не услышит, а я своё возьму, - участковый повалил её на землю. – Не хочешь по-хорошему, будет, как я захочу.
- Какая же ты мразь, Петро…
- Молчи, стерва! Сейчас я тебя научу уважать власть – поимею, как последнюю девку, а потом жалуйся. Не тебе поверят, а мне…
- Только попробуй.
Участковый сел на Марию сверху и злорадно произнёс:
- А кто мне помешает это сделать? Ты? – он стал одной рукой сдирать с неё платье. – Кому-то можно, а мне что, слюни глотать? Извини – подвинься…
Катерина закрыла глаза и стала считать про себя секунды: «Одна, вторая, третья…»

Сергей с Никитой уже подходили к хутору. Им оставалось только обогнуть небольшой лесок, как раздался душераздирающий крик Марии о помощи. Сергей побежал через заросли. Никита едва поспевал за ним. Первое что он увидел - спину человека в милицейской рубашке. Подбежал и схватил сзади за шею, применив удушающий приём. Милиционер рванулся, но руки Сергея держали обидчика мёртвой хваткой. Раздался хрип:
- Пусти…
Сергей узнал участкового. Стащив его с Марии, произнёс на выдохе в самое ухо:
- Вот как мы, значит, служим трудовому народу?
Участковый видно узнал Сергея и прохрипел:
- Сука, посажу…
- Не успеешь. Сейчас придушу тебя и где-нибудь закопаю. Земли много – никто не найдёт. Да и кто будет искать?
- Пусти, паскуда…
- Пущу, но сначала ответь на мой вопрос: «Что ты хотел сделать с этой женщиной?»
- Она сама…
Сергей усилил захват. Участковый посинел.
- Ответ неверный. Так, мне свой вопрос повторить или…?
- Всё скажу, только отпусти… Сам, я сам…
К этому времени прибежал Никита. Мать в слезах. Дядя Серёжа держит участкового. Сообразил, что тот сделал что-то плохое. Никита схватил валявшийся тут же черенок от лопаты и замахнулся. Мария кинулась к сыну и перехватила его руки.
- Пусти, я ему дам!
Участковый зажмурился, в ожидании удара. Сергей встряхнул похотливого милиционера, но из захвата не выпустил.
- И куда тебя теперь такого девать? Посадить под замок?
- Никто вам не поверит.
- Вот нам-то как раз и поверят.
Никита вырвался из объятий матери и плюнул в лицо участковому. Сергей сказал:
- Это аванс. Ну-ка, принесите мне верёвку, да покрепче.
- Что ты задумал? Я же вам всю жизнь сломаю, если что и эту суку, и её щенка первых пущу в распыл, а тебя…
Сергей не дал договорить: повернул его к себе лицом и сильно ударил головой в лоб. Мария вскрикнула:
- Серёжа, не надо!
- Надо. Таких учить - первейшее дело, – он заглянул в глаза участкового. - Молчишь? Ну, молчи… Сейчас тебя привяжем к телеге и провезём по посёлку, чтобы все увидели, кто ты есть на самом деле.
- Слушай, давай договоримся, - участковый сник, догадавшись, что с ним хочет проделать этот беспамятный.
- А зачем мне с тобой договариваться? Какая от тебя польза? Погоны нацепил, а про совесть забыл.
- Ну, отпусти… Я всё осознал.
- Да не осознал ты, а испугался. Не место тебе в милиции. Сдам я тебя, куда следует. А там пусть решают.
- Сдай, сдай, только по посёлку не срами. Я же здесь родился. Меня каждая собака знает.
- Знает. Да не совсем.

Забегая вперёд, скажу, что участкового по прозвищу «Бахча» после этого случая перевели в другой район. Начальство посчитало, что сигнал о попытке изнасилования – надуман. Тем не менее, чтобы продолжение не получило дальнейшего развития, его отослали от греха подальше. Уже через три года его всё же уволили из органов с формулировкой о несоответствии. Люди поговаривали, что он позарился на чужое добро. Что и как, никто в подробностях не знал, а так языками мололи, только после этого его больше никто не видел в здешних краях.

У Сергея и Марии родилась девочка. Назвали Анютой. Память к нему так и не вернулась.

                16. Десять лет спустя.

Вокзал встретил Сергея разноголосицей. Сновавшие люди не замечали друг друга: толкались, что-то переспрашивали и снова лезли со своими баулами, задевая встречных и не отвечая на их замечания. Сергей только ступил под своды этого вокзала, как почувствовал: что-то с ним происходит не то. Собственно, и раньше, когда они с семьёй приезжали в Питер, с ним творились необъяснимые вещи. Марии он ничего не говорил, стараясь найти ответ на происходящее сам, никого не посвящая в свои проблемы. Его тянуло сюда, и он не мог понять: почему?
Мария постепенно поборола свой страх, что прошлое отберёт у неё настоящее. Жили с Сергеем дружно, воспитывали дочку и благодарили Создателя за маленькое человеческое счастье. Никиту забрали в армию. Служит под Москвой. Пишет, что дедовщины нет, как в прежние времена. И на том спасибо. Кому? Наверное, людям. Это они же всё придумали для собственного «комфорта» - унижая, возвышаться.
Теперь же времена другие пришли, опутали Россию долговыми распискам, и чуть ли не полстраны попало в должники системы, где который уже год власть пытается соответствовать демократии. Живя на хуторе и не влезая во всё это, Мария никогда и не думала, что однажды осиротеет их дом. А ведь было, как у людей: любовь, строили планы на будущее, и потом рухнуло всё и не стало Никитиного отца. Как только она смогла уцелеть после такого? Теперь вот у них с Сергеем семья. Удивительный он человек: много знает, умеет, а откуда всё этого у него, вспомнить не может. Уже десять лет они вместе, а как будто только вчера увидели друг друга. Такое случается, когда живёшь и не веришь во всё это и ждёшь развязки непонятной и настораживающей.
Сергей об этом не думал. Он свыкся с тем, что ему никогда не вспомнить себя в прошлом. Загонять себя из-за этого в угол не стал, да и не имел он на это право – рядом были те, кому он был нужен.

- Эй, дорогой, дай погадаю, - пожилая цыганка потянулась к руке Сергея.
- Зачем?
- Всё о тебе скажу. Ведь ты ничего о себе не знаешь.
Сергей улыбнулся, мол, знаю я вас таких. Цыганка продолжила:
- Вот и улыбаешься ни как тот…
- Который?
- А ты руку-то мне свою дай, тогда скажу.
- Ладно, попробуй, - Сергей протянул цыганке свою ладонь.
Тёплое касание. Он почувствовал это и ещё что-то, но это было необъяснимо. Наверное, это бывает, когда вдруг что-то родное вторгается в твою сегодняшнюю жизнь из прошлого и ласкается брошенным котёнком, мол, возьми я хочу твоего тепла. Ну, что же ты, такой робкий? Это же я - твоя жизнь с самого первого дня до сегодняшних секундочек и минуточек до самого донышка… вся твоя.
Цыганка бросила мельком на него взгляд и сказала:
- Две жизни у тебя. Одна та, что была в прошлом, другая рядом… Везучий ты.
- Ну, про жизнь сегодняшнюю это понятно. А что было со мной до неё?
Цыганка помедлила:
- Там тебя ждут до сих пор…
- Кто? – Сергей напрягся.
- Дети: сын и дочь… и ещё один человек, - цыганка продолжила: - и имени у тебя два.
- Первое… Какое первое?
- Дмитрием нарекли тебя мать с отцом.
Сергей свободной рукой дотронулся до виска.
- Я ничего не помню… ничего из того, что было. Кто я?
- Не рви своё сердце. Всё вспомнишь.
- Когда?
- А вот сейчас я уйду, и всё произойдёт.
Сергей повёл глазами по сторонам, будто хотел увидеть что-то главное для себя. Цыганка ещё держала его ладонь в своих руках, и вдруг он почувствовал, что за спиной начинают расти крылья, и они его отрывают от земли. «Что за чертовщина? Привидится же такое…» Он захотел увидеть цыганку, но не увидел. Её не стало, и только лёгкое облачко перед ним с опущенной головой не то человека, не то небесного духа… Сергей повёл головой по сторонам – цыганки нигде не было. Тот же вокзал, те же спешащие навстречу или наоборот прочь люди и какая-то щемящая тоска и боль в области сердца. Он увидел её. Сознание размашисто распахнуло скрытое в тайниках памяти, и он улыбнулся женщине. Она шла, не обращая внимания на толчки людей. Глаза… карие светились радостью, и вся она была сотканная из света. Сергей попытался перекрестить видение, но рука почему-то не хотела его слушаться. «Ну, почему всегда так? – мысли закружили в его голове усталыми птицами, будто собирались улететь надолго в тёплые края. – А что я знаю про всё это?»
И вдруг он понял, что знает и про себя, и про всех остальных, кто, так или иначе, был ему знаком по той прошлой жизни. Сердце молотом отдавалось в груди. Ему казалось, что это биение слышит не только он, но и другие люди.
- Здравствуй, Дима? – женщина с карими глазами остановилась перед ним. – Ты почти не изменился.
- Мы разве знакомы?
- Не узнал?
- Нет.
- Значит, забыл. Я Катерина.
- Чтобы забыть - надо помнить, а я…
- Ты всё такой же и улыбка твоя, как раньше… А помнишь, как ты любил говорить, что мы слишком мало знаем, чтобы отрицать, а поэтому живём в неведении?
- Я не помню этого.
- Это уже и не так важно. Главное, что ты есть… Мне так спокойнее. А мы с мамой тебя часто вспоминали. Она умерла три года назад. В последнее время она жила здесь… в Питере. Полинку мне помогала растить. А ты знаешь, она на меня похожа. Такие же глаза карие… Учится здесь. Вот думаю забрать её с собой. Я же теперь живу во Франции. У меня там свой бизнес. Замуж вышла… А как у тебя? Дети, наверное, уже внуками одарили…
- Дети? Какие?
- Дим, ты меня действительно не вспомнил или…? Я твоя Катя…
- Извините, но вы ошиблись. Меня зовут Сергеем.
На лице женщины проступила растерянность. Она произнесла:
- А так похожи… и глаза, и голос. Этого просто не может быть.
«Может… Может, моя девочка. Спасибо тебе за эту встречу. Кто знает, когда бы я вспомнил себя. Быть человеком без прошлого – этого не пожелаешь и врагу…»
- Вы плачете? – Сергей заметил на лице женщины слезинку.
- Нет, просто что-то в глаз попало. Сейчас пройдёт.
Катерина стояла и не могла уйти. Она не верила, что он  - это другой человек. Ей, хотелось вот прямо здесь крикнуть, как тогда в лесу: «Долой стены! Да здравствует любовь!» Как давно это было: и они, и их первый дом и последний на этой планете.
Подошла женщина лет сорока, с худенькой девочкой за руку. Посмотрела на Катерину и обратилась к мужчине, которого та приняла за Дмитрия:
- Серёж, пойдём, сейчас объявят посадку на наш поезд.
- Да-да, - Сергей посмотрел на Катю, - нам надо идти.
- Конечно, конечно… - она кивнула и опустила глаза.

Он уходил с той, что была с ним сейчас, и это было правильно. Наверное, так и должно было быть.  Нам не осудить, нам понять бы сначала надо, что со всеми нами происходит. Почему всё так? Нет, ничего безоблачного и сердце кричит перепуганной птицей, плачет, просится обратно, а время безучастно смотрит на всё происходящее. У него уже нет сил, оплакивать всех нас, потерянных в этом пространстве. Мы любим вдогонку и уже не помним, кто мы есть на этом свете и ищем в беспамятстве губы любимых, произносим их имена, когда ночь душит нас мокрой от слёз подушкой.
Сергей шёл и чувствовал её взгляд на своей спине. Он не молил, не осуждал – он прощал…
Мария обернулась и спросила:
- Что с тобой?
- Всё хорошо… - он не умел врать, а вот сейчас врал – ему было плохо.
- Ты весь бледный.
- Маша, я вспомнил… Я всё вспомнил.
Мария замедлила шаг, но не остановилась. Сергей оглянулся. Там, где только что стояла Катерина, никого уже не было. Мысль лёгкой бабочкой-поцелуем вспорхнула и потянулась вверх: «Может, мне всё это привиделось?»

                Ноябрь 2009 г.