Фантастика, но я исцелился! Покинул Голгофу. И вдруг стало скучно. Душит лень. Пора, а не пишется, не думается, даже не смотрится в зеркало: мне все равно, как я выгляжу. Зал полон, а зрителя, которому хочется что-то сказать, в нем нет.
Великое дело требует великой любви. Я бы добавил еще к словам Ницше, что отсутствие любви неизбежно склоняет к мелочи, суете. Не спасает даже Великое желание, потому что оно от разума, а не сердца.
Быстро заскучав от комплиментов, дама отмахивается:
—Вы меня утомили!
—Может быть, нам перейти к половому вопросу?
По справедливому замечанию Маркса, потребление заключается в том, что все мы кушаем из одной чашки, только ложки у всех разные. Т.е. основополагающий вопрос карьеры это — где моя большая ложка?!
Совесть, справедливость, порядочность — категории самоутешения. Там, где господствуют власть и деньги, все это малоактуально.
Человек входит в жизнь как животное, заканчивает — как получится.
Мир нормальной женщины — семья. Мир нормального мужчины гораздо шире. Отсюда войны, разруха, но и в конечном итоге — прогресс.
Жизненный опыт — это умение различать печальное и смешное.
Фантасты изобретают машину времени, но почему бы не вообразить себе машину судьбы, конструкцию, которая переносит тебя не только во времени и пространстве, но и, например, в сфере обстоятельств.
Создание судьбоносных обстоятельств — это ли не интрига? Оказаться в нужное время и именно в нужном месте — вот смак!
У всякого времени свой герой, но принцип один: поколение оптимистов сменяют циники. Уравновешивая друг друга, они чередуются, как полосы на тельняшке.
Время, которое потакает инстинктам, заканчивается анархией и разрухой.
Признак возраста — экономия. Во всем: в жестах, словах, в чувствах, движениях. Экономия формы по мере углубления содержания. И ради углубления содержания.
Вникать в других людей — это труд. Неблагодарный, в общем.
Фрейд понял одним из первых, откуда происходит все и вся, и вряд ли ошибся. Мы, в самом деле, прежде всего — скоты.
Женщины, которые нас любят, хотят замуж, а те, кто уже замужем, любят кого угодно, но только не своих мужей. Счастье — это то, чего нет.
Для бедных и дураков придуманы боги. У богатых более интересные кумиры.
Почти каждое утро по дороге в гараж навстречу мне попадалась одна чудаковатая бабка.
—А хлеба-то нет, — печально сообщала она.
Жена и любовница — это не разные женщины, а разные роли.
Когда на твоей шее уже затянута петля, выбор перед тобой невелик: либо ты сам выбьешь из-под своих ног табуретку, либо за тебя это сделают другие.
Две бабки сидят на скамейке. Одна что-то увлеченно рассказывает другой про голубей и воробьев, которые дерутся за брошенный пирожок у них перед ногами.
—Да что ты все мелешь, спрашиваешь все о чем? — отталкивает ее собеседница. — Глухая я, как пень. Ты меня толкни — отвечу!
Стою на остановке, жду автобус. И вспоминаю, что в это самое время на нем обычно приезжает на работу Она. Мы расстались. Я убеждаю себя, что так надо, что иначе нельзя. И мне бы уйти, куда-нибудь скрыться, но ноги несут меня к автобусу. Разум отталкивает, а ноги несут. Всего лишь секунду назад я гордился своей стойкостью. Куда она делась?
После того, как Иисус повстречался с Иоанном Крестителем, Дьявол терзал его еще сорок дней, проверяя душу на прочность. Мои «сорок дней», похоже, еще не прошли. Меня еще легко сбить с пути.
Прошлое всегда искушает настоящее и проверяет его на «вшивость».
Не читает ничего, кроме объявлений и протоколов:
—Толстой? Булгаков? Знакомые фамилии! Это не из 16-го отделения?
Кризис жанра: все тяжелее становится петь чужие песни. Стареем. А может быть, становимся просто разборчивей. Все, кто мог предать, уже предали. Давно уже очерчен круг симпатий и антипатий. Расширяется только география взаимодействия и кое-какие возможности.
Жизнь коротка, поэтому просто существовать — скучно. Хлебнув бордо, уже как-то унизительно требовать равенства и братства вместе с толпой, давящейся за разбавленным пивом.
Муза беспросветного авантюризма то и дело сбрасывает меня с дивана и швыряет на рифы судьбы. Каждый год — новый сценарий. Лавры Остапа Бендера туманят мозги. Хождение по лезвию невозможного становится привычкой. И, как никогда, сознаю теперь закономерность финала, постигшего Франсуа Вийона.
У каждого нормального человека должна быть мечта, иначе он ничего не достигнет.
Завтра крупье в очередной раз толкнет диск рулетки, и мы опять отправимся в рейс. Ставки сделаны. Мне надоело старое амплуа, и я расстаюсь с ним без сожаления.
Почувствовать себя самим собой — значит, оказаться на сцене, на которой ты хочешь и можешь играть. Перед тем самым зрителем, который тебе дорог, потому что ты ему тоже нужен со всеми своими pro и contra.
Хорошо, когда тебя любят талантливые люди. Это окрыляет и внушает надежду. Но в жизни это не всегда так. Совсем не всегда.
Чуть ли не все наши беды проистекают от жадности. Жизнь коротка, хочется все успеть. Объять необъятное! Это трудно. Так трудно, что просто невозможно. Мы понимаем это и, тем не менее, прем на рожон. Обжигаемся, страдаем, разочаровываемся и — опять. Можно назвать это глупостью. Однако вот так.
Свободная любовь ярче, конечно, семейных отношений, но она столь же обманчива, как реклама.
—Не кипяти в этой чашке чай: лопнет!
—Это ж фарфор!
—Не знаю, но у меня лопнуло.
—Ты молотком, что ль, чай кипятила?
Судьба развивается только по одному из множества возможных вариантов. В этом трагизм нашей жизни.
Изысканным манерам и изощренной жестокости учат бандитов отнюдь не задворки, на которых, по большинству, проходит их детство. Этому они обязаны так называемой интеллигенции, твердолобой интеллектуальной богеме: их сценариям, книгам и фильмам. Чистоплюи в смокингах куют себе деньги и…принципиального, классового врага.
По справедливому замечанию Ницше, всякий инстинкт властолюбив. Власть, действительно, наиболее благоприятное условие для осуществления обуревающих нас желаний.
Закон направленного беспорядка: не пытайся избежать прогноза — иди к нему навстречу!
Мороз. На теплом канализационном люке лежит большой пес. На его грязно-белой овчине прижухся маленький, серый комок. Кошка! В трудные времена даже животные забывают о распрях!
—В какой партии вы состоите?
Бальмонт:
—Я — поэт!
Люди делятся на три типа: людей физического, умственного труда и тех, кто любит поесть. Последний тип — самый мудрый.
Жизнь удивительная штука. Ты говоришь ей: все будет так и так, а она только прищуривается лукаво и как бы подтрунивает: да ничего подобного!
С романтики начинаются не только вздохи на скамейке. С романтики начинается все.
Разговор дачниц, бабушек.
—Забыла я, как помидора эта называется. Ну, так цыгана еще в том фильме зовут…
—Будулай?
—Нет, вспомнила. Рома!
Мужиковатые бабы. Женоподобные мужики.
Клопсус.
—Не может быть! — горячится молодость.
Но зрелость уже догадывается, что в жизни может быть всякое.
Пером лучше всего двигают чувства, а не желание заработать.
TV. «Команда Кусто». В кадре несколько мужиков гоняются за белым медведем. Выстрел с вертолета — медведь на боку. Спит. Один из молодчиков вешает ему на шею ошейник с передатчиком, другой выдирает клещами зуб, третий мажет на белоснежной, шикарной шкуре цифру «25» черной краской. Они улетают, мишка, спустя некоторое время, встает. Недавний красавец теперь напоминает какого-то полярного бича. Голос за кадром называет мужиков спасателями.
Будничное состояние души — такое болото, что временами просто тошнит от жизни.
Разговор мужиков у пивной. То да се. У одного говорок не местный.
—А ты, брат, откуда?
—C Львова.
—С Украины?
—Ну да.
—А, так, значит, это тебе наш Черноморский флот нужен?!
Весь в синяках гость города очнулся в вытрезвителе, ни за что ни про что пострадав от проблем, которые придумали другие люди.
Я против любого творчества, если оно лишь фотографирует жизнь. Творчество должно быть маяком, звездой, оно должно окрылять, а не полоскать тебя в том, что давно уже всем известно. Собственно, то же можно сказать и о словах, которые мы говорим друг другу.
—Какое красивое кладбище! — восхитился водитель.
Все устремили свои взгляды вслед за ним, и вскоре оказались на этом кладбище в качестве постояльцев.
Развал. Трикотаж, женские перчатки. Красивые, изящные, но дорогие. Покупательница в нерешительности смотрит на мужа.
—Берите, берите! — подначивает торговка, баба манерная, с внешностью располагающей, интеллигентной. — К каждому платью полагаются свои перчатки. Судя по всему, вы не принадлежите к низшему сословию и у вас уже есть перчатки ко всем платьям. Возьмите и к этому!
—Хорошая ты баба!
—«Баба»… Я не баба. В словаре Ожегова «баба» — это замужняя женщина низшего сословия. А я незамужняя, значит, — девка.
—Деньги, власть, развлечения!
—А-а, не то все это.
—Не скажите!
Отхлебнув, как следует, беленькой и соответственно воодушевившись, горемыка, мальченка годков сорока, бросился к гробу отца, и только родные и близкие не дали ему прилечь рядом.
—Отец! — кричал он обреченно и ронял в гроб крутую слезу. — Мать! — стонал, обернувшись. — Налей еще стопочку, сил нет!
Национализм — религия дураков и мошенников.
Парад Победы, отмененный недавно и, было уже забытый совсем. И сразу всенародный подъем, ощущение так нужного опять единения. Любому народу нужны всеобщие праздники, иначе все развалится. Любой семье!
Название магазина — «BEST SHOP». Мужик заглядывается, читает:
—Без жоп.
Чешет репку и решает зайти. Интересно же — как это так?
Иозеф Сук.
Без Иуды не было бы Христа! Все познается в сравнении.
Библейский шабат означает только одно: человек должен вспоминать о Боге! Хоть раз в неделю. Иначе он станет просто скотиной.
—Это же слухи, грязь!
—И что?
—Зачем ты их распускаешь?
—Но я же женщина! Причем, нелюбимая.
—Сколько же у него денег?
—Ну, наверное, не меньше, чем у нас ума.
—Так мало?
Долго говорить в присутствии мастеров слова не только бестактно, но и глупо.
Балаганная история — жанр. О ком бы и чем бы ни шла речь, главный герой в них все равно автор, его фантазии. Из исторических образов всегда проглядывают чьи-нибудь литературные уши. Тынянова, Радзинского, Митчема, кого угодно. Они купаются в истории, как в своем собственном пруду. По ходу меняют глубину, размеры, температуру воды, запахи, даже цвет. Их реальные прототипы при этом, должно быть, вертятся в своих гробах, как шашлыки на мангале.
Барышня:
—Ой, у меня сердце вспотело!
Почти из К.Пруткова:
Многое на этом свете закономерно, но в основном все происходит по воле случая.
Уходит любовь, уходит страдание, а вместе с ними — и жизнь. Равнодушие — это лишь утомительное ожидание смерти.
Меньше всего ощущаешь опасность именно в одиночестве, когда она подкрадывается ближе всего.
Характерная черта библейских персонажей — давать названия местам, где с ними что-либо происходило. Так вот и я. Сел, выпил в садике под грибочком и уже помечаю для себя топоним: «Место грусти». Или, например, «Вместо грусти».
Чтобы придать смысл предстоящему дню, нужно уже с утра настроиться на что-нибудь радостное. Хотя бы на рюмку водки.
С честностью у нас, в России, обстоит следующим образом: если честен, значит, дурак. Во всяком случае, человек опасный.
Кандидат в депутаты с трибуны:
—Поддержим отечественного производителя!
Зал дружно зааплодировал. Он сел в «Мерседес» и уехал.
Звонок на радио: молодой человек просит поздравить с днем рождения свою подругу.
Ведущий:
—А кем она работает?
—Она гинеколог.
—Может быть, вы что-нибудь хотите ей передать?
—Да, хотелось бы, чтобы она все-таки больше заглядывалась на лица.
Она шла мне навстречу, юная, очаровательная. Ее глаза были чисты, словно два родника и голубы, точно летнее небо. В них томилась еще не свершившаяся любовь и, соответственно, много грусти. Хотелось сказать ей что-нибудь нежное. Но, поравнявшись, она деловито сунула в рот папиросу и сама с хрипотцою спросила:
—Огоньку не найдется, отец?
Понять — еще не значит простить. Простить — это уже забыть о многом.
Одиночество — итог селекции окружающего по определенным принципам, которые вдолбило тебе воспитание и науки. Заумь, в общем-то, мало понятная простым людям.
История имеет какие-то вехи только в глазах потомков. Для современников это — река, похожая на беспрестанную, вялотекущую шизофрению.
Ищешь утешения — иди в церковь, За вдохновением нужно в люди, у которых Бог внутри.
Многие мужики обзывают женщин «шлюхами» просто из зависти. Тешат себя иллюзией, что взять этих красоток легко.
Ненависть еще никого на свете не сделала справедливым.
Две дачницы:
—Семеныч-то? Ему пятьдесят сегодня. День рождения собирает.
—Молодой еще.
—А что ему, — у них уже огурцы свои!
И бизнесмен, и поэт — оба люди искусства. Только один воплощает его в камне, на бумаге или на экране, другой — в реальной жизни.
Интервью.
—Что вы можете лучше всего?
—Я не могу, но хочу хорошо петь. Хочу, но не могу сыграть главную роль в каком-нибудь интересном фильме. Зато я хорошо занимаюсь сексом. Разве этого мало?
—Что бы ты сделала, если бы поймала золотую рыбку?
—Продала и купила бы себе золотое колечко. Хи-хи.
Июньский вечер. Набережная Волги. На каждом шагу — кафе. Гремит музыка, в воздухе плавают ароматы цветов и жареного мяса. Отдыхающих много. Они пьют пиво, жуют, весело переговариваются о чем-то. Желающих искупаться нет: холодно еще. Лишь один энтузиаст плещется в речке метрах в двухстах от берега. Брызги от него летят во все стороны, искрятся в лучах заката. Может ногу свести, — ведь никто не поможет.
—Давай, давай к берегу! — кричат его обеспокоенные приятели.
Но тот плывет вдоль набережной, не удаляясь и не приближаясь, как будто специально внося душещипательный экстрим во всеобщий беззаботный балдеж.
В Христа я верую, но не более, чем в любую другую красивую сказку.
Если враг ничтожен, стоит ли его считать врагом?
Обо всем все известно. Придуманы все слова и законы, открыты и перепаханы земли, изборождены все моря. Жизнь расписана от и до. Родившись, при желании, можно уже с достаточной степенью уверенности предположить, чем все это кончится. Так думали всегда. И тем не менее жизнь прекрасна. Просто прекрасна и все, даже если в этом сомневаются тысяча Энштейнов. Это так уже потому, что с утра взошло солнце, что лето, безумное, ослепительное лето гоняет по лугам серебряные гривы ковыля, что твой бокал еще полон, и чьи-то очаровательные глаза, чья-то божественная улыбка все еще согревают твою душу неописуемо нежной любовью. А ты улыбаешься ей в ответ и, покраснев, как мальчишка, шепчешь свое восторженное:
—Будь!