На земле завершился великий потоп, которому люди, спасшиеся на вершинах гор, дали название Девкалионова потопа.
Вновь поднялась земная твердь из морских волн, захлестнувших и затопивших землю. Среди стекающих в недра земные водных потоков восстали обнажённые скалы; взошло жаркое солнце – своим сиянием оно осушило затопленные поля, погнало по узким долинам бурные солоноватые реки, устремившиеся в низины вслед за отступающим морем. Всё жарче и жарче грели пробуждающуюся землю солнечные лучи, и стали возвращаться на склоны пологих гор уцелевшие и возрождённые люди.
Прошли века, и вновь по всей земле появились человеческие жилища, стали подниматься каменные города – где возрождались старые, а где и возникали новые…
И уже новые людские племена заселили обновлённую после губительного потопа землю; в городах пролегли оживлённые улицы, на поля, удобренные залежами старого ила, вышли землепашцы, и вновь радостно улыбнулась природа жизнедарному солнцу.
Жизнь постепенно возвращалась в этот мир, восстающий из потопного хаоса.
И тогда Старейший среди богов, тот, что ведает круговращением времен, бог Айон, предстал перед сидящим на троне Зевсом и, молитвенно припав к ногам грозного
громовержца, распустил перед ним в знак печали свои длинные серебристые кудри.
- О Зевс всемогущий, владыка небес и земли, - взмолился Айон, коего именовали пастырем извечной жизни. – Обрати свой взор на муки омрачённого мира! Видишь – богиня Энио* разорила круг людского обитания, погиб цвет человеческого рода;
потоп тоже схлынул не до конца, и с небес по воле твоей продолжают литься дождевые потоки, переполняя реки, создавая бушующие водовороты, и мир по-прежнему остается во власти первобытного хаоса! Я пришел сказать, что не намерен более править извечной жизнью, ибо устал я внимать бесконечным мольбам рода людского, и пусть другое божество, посильнее и помладше меня правит теперь миром смертных!
О, лучше бы твой ненавистник Прометей, известный заступник людей, вместо огня нектар бы с Олимпа похитил! Вот был бы хороший дар людскому роду, чтобы горести жизни рассеять и заботы изжить, одолевшие смертных!
Нахмурился Зевс, услышав такие речи из уст самого древнего бога. Долго молчал старший из Кронидов, а потом ответил Айону так:
- Напрасно ты гневаешься, извечный Айон, пастырь неисчётных лет, что бегут в тебе же самом! Я тебе обещаю, что род смертных, понёсший огромные потери, всё же на земле не прекратится! А нектар ты оставь блаженным богам; смертным же в дар как оплот утешения мы создадим сладкое вино, и будет оно подобно нектару самотечной влагой струиться! Да, нынче мир пребывает в горести, но я явлю ему сына, который высадит в землю благоуханный плод, наполненный влажным сиянием лета. Мой сын станет утолителем людских печалей, в дар людям он явит сочную гроздь, гонящую прочь все печали, и ты еще, Айон, хвалу мне воздашь, увидев, как заалеет лоза, налившись росой, и как селяне в пору позднего лета будут повсюду славить имя моего сына! А он станет ровней блаженным богам, и смертные нарекут его именем Дионис виноградный, как нарекают ныне других моих сыновей - Гермес златожезлый или Феб стреловержец!
Так ответил Зевс древнему богу вечности, и они разошлись: Зевс направился ко дворцу Геры, старец Айон – в храмы Гармонии.
Между тем златокрылый бог Эрос из своего колчана извлёк огненосные стрелы, что возбуждали страсть небесного властелина к земным жёнам. Из них Эрос выбрал одну; он обвил ее вокруг древка тонким ростком плюща, затем окунул остриё в чашу с нектаром. Наложив выбранную стрелу на тугую тетиву лука, Эрос направился во дворец самого Зевса…
Тем временем юная дева Семела, дочь фиванского царя Кадма, увидела пророческий сон: приснилось ей, будто нашла она в отцовом саду куст с зелёными ветвями, и на них висела тяжкая гроздь, наливающаяся соком. Залюбовалась Семела этим пышным кустом, и вдруг упал с поднебесья огонь и охватил этот куст, спалив его дотла,
но саму гроздь при этом не тронул! А затем огромный орёл подхватил эту гроздь и, взмахнув крыльями, взлетел высоко-высоко, до самых горных вершин, и поднёс ее самому Зевсу! Зевс взял гроздь, но она оказалась недозревшей; и тогда он зашил ее себе в бедро, и явился прекрасный юноша с бычьими рогами на голове, родившийся из бедра громовержца в полной силе! А когда взглянула Семела на поверженный пламенем куст, то в сгоревшем древе узнала вдруг саму себя…
Пробудилась среди ночи от охватившего ее ужаса прекрасная Семела. В страхе вскочив со своего ложа, она бросилась к отцу – царю Кадму. Услышав от дочери сбивчивый рассказ о пугающем и зловещем сновидении, царь позвал пребывающего во дворце слепого прорицателя Тиресия. Уединившись в одном из дворцовых покоев, Кадм и Тиресий до рассвета совещались о случившемся знамении.
Поутру царской дочери был объявлен полученный от Тиресия оракул: ей нужно пройти через священный ритуал под названием тавроболия. Кроме принесённого в жертву Зевсу громовержцу быка, на алтаре должен быть заколот и козёл – животное, известное своей склонностью подъедать молодые побеги растений.
Поражённая ужасом царевна была приведена в храм Афины, где должно было состояться жертвоприношение. Животные забивались на алтаре, а под ним в подполье размещалась особая камера, куда и была помещена Семела, облачённая в длинные белые одежды. Когда жрецы забивали жертвенных животных тяжелыми двулезвийными секирами, обильно льющаяся кровь красными потоками струилась с алтаря в подземную камеру, изливаясь на голову и плечи царевны; ручьи горячей крови стекали по ее рукам, плечам и телу, от крови жертв слиплись ее длинные чёрные волосы, а пропитавшаяся кровью одежда плотно приклеилась к телу. Отчаянный смертный рёв убиваемых жертвенных животных сливался с воплями ужаса самой Семелы, чье тело с головы и до пят омывалось низвергающимися на нее кровавыми струями…
И вот служители вывели Семелу из подземелья, и в сопровождении толпы юных служанок пришла она на берег священной реки Асоп. Здесь Семела погрузилась в чистые прохладные потоки священной реки, чтобы совершить в ее водах ритуальное омовение.
Рассекая белыми руками упругие волны потока, погрузив голову в живительную влагу реки так, что за нею тянулся черный шлейф чёрных волос, разрезая прозрачные воды крепкой грудью, стремительно плыла царевна, сияющими белизной ступнями мерно взбивая за собой пузырящуюся речную воду.
Здесь и узрел ее, рассекающую течение водного потока, громовержец Зевс.
Бог Эрос, юный сын Афродиты, встал перед ликом Отца, когда тот с поднебесья
взирал на плывущую в русле Асопа Семелу, и пустил в него стрелу, увитую плющом.
Подобно мерцающей падающей звезде взвилась в полете стрела и поразила Зевса прямо в шею; оттуда дошла до сердца, а затем пронизала божественную плоть до самого бедра, как бы возвещая тем самым будущее рождение бога.
И воспылало сердце старшего Кронида страстной, всепобеждающей любовью…
Обуянный нестерпимым желанием, жадно смотрит Зевс на белые руки плывущей дочери смертных; любуется он, как светится ее розовая кожа сквозь темно-прозрачную влагу, он вглядывается в черные струи ее волшебных волос, переплетающихся с водными потоками Асопа, с замирающим сердцем поджидая, когда же снова из черных распущенных кос явится взору нагая белая шея… Но более всего любовался Зевс ее тугими грудями, как будто направленными навстречу его алчущим взорам! Всем телом фиванской царевны восторгался поражённый стрелой любви Зевс, не смея разглядывать только девичье лоно – здесь он стыдливо отвращал свой пламенный взгляд…
Наконец решился царь богов и людей вернуться в свои небесные чертоги. И ни о чём другом не мог он думать, кроме своей вспыхнувшей страсти к Семеле. Удручённый томящей его душу любовью, обращается Кронид к богам, что ведают сменой дня и ночи:
- Ночь! Так уйдёт ли сегодня завистливая Эос со светлого небосвода? Гелиос!
Помилосердствуй, коли сам ты страсть любовную изведал! Что ж не погоняешь ты бичом коней своих нерадивых? Я ведь в силах ускорить явление ночи: если б желал, то и тебя, и светлую Эос затмил бы тучами, и воцарилась бы Ночь среди дня, споспешница моей жгучей страсти! Селена… запрягай же повозку свою, молю я тебя! Поднимись над прекрасным домом Семелы, вместе с звездою Киприды там воссияй, ибо я так желаю…
И ночь моей страсти сделай длиннее для Зевса!
Услышал Гелиос мольбу Зевса и поспешил завершить свой дневной путь по небесной дороге, и богиню Эос за собою увёл. Погасла вечерняя заря, и истомлённый ожиданием Зевс устремился наконец к дому Семелы.
Подлунным мерцающим путём промчался он по безлюдным улицам Фив, невидимым ветром проник во дворец и пронёсся по дворцовым залам, и все замки и запоры сами собой спадали под его взглядом. Достиг Зевс спальни царевны и, оставаясь невидим для смертных, заключил спящую Семелу в трепетные и нежные объятия!
Застонала Семела во сне, телом своим разметавшись на ложе… а Зевс, нависнув над нею, вдруг принял удивительный облик: телом как человек, а голова вроде бычья и с парою телячьих рожек! Но вот распался облик человекобыка, а вместо него явился лев рыкающий с густо-косматой гривой; лев же внезапно пантерой переметнулся.
А напоследок принял царь богов вид пятнистого змея, который обвился вокруг обнажённого тела Семелы и, добравшись тонким язычком до ее белорозовой шеи, поласкав ее, сонную, затем на упругие груди ее опустился, мягко и плотно сжав их кольцами змеиной алчущей плоти…
Долго так наслаждался Зевс, играя переменой обличий, которые были невидимы смертному взору; и любому казалось бы, что в спальне царевна одна, только видится сон ей – и сладостный, и тяжкий, и томящий. Бог же, вновь человеческий облик принявший, обезумев от страсти, невидимыми устами сливался с губами спящей Семелы, и сам свой нектар в лоно ее изливал, чтобы сыном она разрешилась.
И вот стало происходить в спальне царевны нечто невероятное.
Из каменных стен вдруг начали пробиваться цветы, какие обычно растут на весенних горных лугах, а между плит пола проросли побеги зелёных растений! А само ложе царевны вдруг опуталось зелёными листьями, и как будто лежала она теперь на цветущей земле, не в спальне, а на природе… А бог, поднявшись над ложем, обратился к спящей возлюбленной с ласковым словом:
- Знай же, Семела – сам Зевс твой любовник! Ты с небожителем, с богом бессмертным спозналась! Страсти бОльшей, чем страсть моя, ты не найдёшь среди смертных! Пусть же родится бессмертный, и станет Семела богиней! Ты же на радость богам и людям младенца родишь, кто забвенье всем смертным подаст в злосчастье и в горе…
* * *
С богом бессмертным бесплодным союз не бывает…
В должное время Семела почувствовала себя в тягости. И беременность царской дочери оказалась не совсем привычной для окружающих ее людей. Царевна вдруг обнаружила страсть к плетению венков; Семела плела их из молодого плюща, надевала на голову себе и своим подругам в девичьих играх . Лишь стоило ей заслышать сирингу* старого козопаса, имевшего обыкновение наигрывать пастушескую песнь среди близлежащих горных склонов, как царевна тут же бросалась – босая и простоволосая – прочь из царского дворца; как безумная, мчалась Семела в лесные дебри и дикие долины; если где-то раздавались звуки кимвалов и флейт, царевна бежала на широкий луг и на виду у всех пускалась в пляс…
Когда же положение царской дочери стало для всех очевидным, по дворцу и городу начали ползти сплетни и слухи, как это бывало и бывает всегда от начала времён.
А на Олимпе бог зависти Фтон возревновал величавую супругу громовержца Геру к
неродившемуся еще младенцу. Он принял ложный облик бога войны Ареса, ненавистного отцу Зевсу, но зато любимого своей матерью Герой, и явился в покои царицы богов, когда она мирно беседовала с богиней Афиной.
- О великая царица! – воскликнул Фтон. – Поищи себе супруга получше в нашем поднебесье, ибо Зевсом отныне владеет Семела; и ради милости ложа ее предпочитает он семивратные Фивы семислойным небесным сферам! Вместо тебя, грозной владычицы бессмертных, он в своих объятиях чреватую смертную деву имеет, Кадмову дочь!
Где ж твоя ревность, о Мать? Нет ее напрочь! Что ж, тогда не нужен мне дом на Олимпе: я возвращаюсь на землю, оставляю отчее небо, и отправлюсь в родимую Фракию! Не желаю я больше видеть боль материнскую, порождённую мужем неверным.
А если нагрянет он в землю фракийскую, влекомый любовью к тамошней деве, то узнает, как способен яриться Арес, ведь нашим копьем, смертоносным для рода титанов, я прогоню и Кронида, пусть будет хоть трижды отцом мне! Он, сочетаясь браком с земными жёнами, уж давно завалил звёздный свод плодами своих страстей – и небо сделалось домом для смертных! Я ухожу! Ведь младенец, носимый Селеной, станет жить на Олимпе, вместе с тобою, Афина: славу твою он затмит – девы, матери сроду не знавшей!
Слова ложного Ареса распалили злобу в сердце Геры. Фтон же, раздув пламя ревности в груди Геры, прянул с Олимпа прочь, как вихрь проносясь по невидимым воздушным тропам. И сам он был невидим: для рода смертных он проносился по небу подобно струям тумана.
Разгневалась грозная Гера и, поднявшись с трона, сама шагнула тяжкой поступью вниз с олимпийских вершин. В далёких диктейских горах нашла царица богов Апату – богиню, полную злобных умыслов. Богиня обмана жила в горной долине, возле ложной гробницы Зевса, и особо почитаема она была критянами, оттого и гуляла по миру слава о них как об отпетых лгунах.
Высокая, узкобёдрая, с копной длинных и спутанных волос, встретила богиня
обмана навестившую ее блистательную царицу Олимпа.
- Ну, здравствуй, Апата, рекущая речи коварства, та, что в искусстве притворства Гермеса превосходит! – обратилась к ней Гера. - Ныне привела меня к тебе беда: Зевс ради страсти мгновенной к смертной девице – той, что вскоре умрёт и навеки исчезнет, мне, небесной сестре, отказывает от ложа! И страшно мне, что брат и супруг мой Кронион из-за страсти слепой меня прочь с Олимпа изгонит, сделав Семелу проклятую новой царицей! Дай ты мне пояс обманный – тот самый, с помощью которого Рея мужа запутать сумела, бёдра свои обернувши! Я не стану подносить Зевсу камень в пелёнках*, о нет! Лишь девка земная мой гнев возбуждает, и ложе, из-за которого буйный Арес дом на Олимпе бросает во злобе; ну на что мне званье богини, когда какою-то смертной юницей Зевс от меня уведён!
Выслушав царицу Олимпа, отвечала ей Апата:
- Мать Эниалия бога, единая на престоле! Дам я тебе пояс и всё, что ты мне ни прикажешь; ибо богами ты правишь, о первая после Зевса! Вот же тебе подпояска, вяжи ее прямо под грудью, дабы Ареса на небо вернуть, а если желаешь, то ум зачаруешь Кронида… Зевс, оставив жёнам земным вожделенье, сам вернётся на небо, чарой опутан могучей, ибо сильнее она пояса самой Афродиты.
Так ответила Апата и, отдав Гере вожделённый пояс, мгновенно исчезла – будто ветер, взвилась на воздух, рассекая поднебесные выси над диктейскими горными отрогами. А Гера направилась прямиком в беотийские Фивы, в опочивальню Семелы…
Там, на пороге, царица Олимпа преобразилась в старуху, приняв облик любимой царевной кормилицы, которая еще ее отца Кадма вскармливала своей грудью! Вставши возле ложа, Гера устремила свой негодующий взгляд на ближнюю стену, только бы ложа изменника-мужа не видеть. Узнавшие кормилицу самого царя служанки Семелы приняли ее с почётом: одна пригласила ее занять удобное кресло, а другая на сиденье мягкий ковёр подложила. Гера удобно разместилась в кресле, не сводя взора с царевны, томившуюся в ожидании уже близких родов. Семела была бледна и слаба, и ложная кормилица, тряся головой от мнимой ветхости, заговорила с нею участливо и плаксиво:
- Ах, что ж так бледна ты, царевна… прекрасная роза стала анемоном*, чья жизнь так непрочна! Точит забота какая? Иль слышала речи бесстыжие от горожан
преболтливых? Ох, уж это злоречье из бабьих ртов… вот беда-то! Поведай же мне, дитя, кто похитил твой девичий пояс? Кто из богов тебя обесчестил, кто это был: может, это бурный Арес, забывший свою Афродиту, пусть тогда подойдёт к твоему ложу, копьем потрясая как даром! Если это Гермес, отрекшийся ради красы твоей от супруги Пейто, пусть предложит тебе жезл золотой, ваш брачный союз закрепляя! Если это сошёл Аполлон с поднебесья – пусть в ознаменование вашей страсти формингу тебе он оставит: если Кадм, твой отец, ее увидит, то сразу признает, ибо видел ее он на собственной свадьбе! Ну, а если ты скажешь, что муж твой – сам старший Кронион, пусть явится к ложу в сиянии пламенных молний! И в громе великом, чтоб люди сказали: «Лишь Гера сама и Семела являются в блеске зарницы!» Гера ревнива, но заботы тебе не доставит: Арес, твой дед по матери, того не допустит! Так кто ж всё-таки муж твой? А впрочем, молчи, дорогая… вижу, отец твой идёт – как бы он не услышал!
И ложная кормилица поспешно оставила Семелу и, выйдя из дворца, тотчас пропала из виду. А Семела осталась одна…
Слова Геры заронили ей в сердце тяжкую печаль. Червь сомнений подтачивал ее душу: кто же всё-таки был с ней той памятной ночью? Правда ли – Зевс? Ведь не верят ей ни отец, ни даже родные сёстры: Автоноя смеется над нею, называя безумной гордячкой, Агава лишь презрительно кривит губы… и просто не верит! Как их убедить в том, что супруг ее – Зевс, что это он отец ее будущего ребенка? Как убедить сестер, если сама она терзается сомнением, а действительно ли царь богов и людей посетил ее брачное ложе? И вот поднимается с постели Семела и спешит она в храм, превозмогая телесную слабость и душевное смятение. Там, у алтаря, возносит она горячую молитву небесному владыке… и трудно понять, то ли действительно это молитва, а то ли – горький упрёк…
- Зевс, наш отец и владыка! Милости божьей молю, ведь тебя я видала в одном сновиденье! Почестей я не желаю, доставшихся смертным на долю: будь ты быком для Европы, будь ливнем златым для Данаи – я ревную только лишь к ложу Геры! Но если почтить меня хочешь – пусть в моем брачном покое разольётся эфирный огонь, пусть страсть сверкнет из тучи зарницей – вот будет мне дар твой небесный! Вот это и будет знак твоей любви вопреки неверию Агавы! Дай заключить мне в объятия пламень небес, дай мне супружеский огонь! Разве над любою невестой не зажигается светоч брачный, когда свершается свадьба? И разве не достойна я зарницы свадебного блеска? Ведь в жилах моих течёт кровь Ареса и самой Афродиты!
Муж мой громогремящий! Почему же ты к Гере нисходишь в полном божественном блеске, лик ей священный являя, а к Семеле быком или змеем крадёшься?
Так горько жаловалась и плакала Семела у алтаря царя богов и людей, вымаливая самой себе страшную участь.
И Зевс-громовержец так отвечал недальновидной царевне:
- Несчастное дитя… злобные умыслы Геры твой разум затмили! Неужели ты думаешь – молнии сладостны будут? Совсем немного уже осталось тебе дней от тяжкого бремени разрешиться, совсем скоро должен явиться на свет наш сын – так не домогайся же от Зевса явления зарниц смертоносных! Ты единственная из моих возлюбленных о таком даре умоляешь – даже Лето-титанида не просила такого!
Но непреклонной оставалась дерзкая смертная Семела: упорно шла она навстречу своей гибели…
- Посмотри, мой могучий супруг, - воскликнула она, - в доме своем Кадм, мой отец, затворился, чтобы не слышать слухов постыдных про дочь-любодейку; по улицам царь Фив боле не ходит – людям стыдясь на глаза показаться, ибо болтают все горожане об этаком тайном союзе, и Семелу бранят с ее женишком малодушным! Что же за брачный подарок мне – сплетни базарных торговок? Даже рабыни про позор мой судачат, но еще боле боюсь я дурного языка невоздержанной кормилицы! Ну почему не видала я ни блистанья глаз твоих лучистых, ни сияния твоего лика, ни пламенной зарницы… Смертный лишь чудится мне, а ведь по воле твоей богом должна разродиться!
Зевсу пришлось внять мольбам неразумной Семелы, ибо даже он не дерзал спорить с волею великих Мойр – владычиц Судьбы… И тотчас ясное синее небо над Фивами затмили грозные тучи, и засверкали ослепительные молнии, а в поднебесье прокатился оглушительный гром… Озаряя чернеющий небосвод ярким светом зарниц, прянул с небес на землю Зевс подобно стремительно падающей звезде.
И поднялось великое смятение на земле: в страхе ударились в бегство дикие звери, попрятались птицы, громко мычал и блеял домашний скот; взволновалось море, овеваемое черными вихрями, несущимися со склонов гор, а люди искали спасения либо в домах, либо под сенью неприступных крепостных стен. Дворец Кадма содрогнулся от ударов грома; в пространствах между каменных колонн поднялись языки пламени…
В ужасе бросились бежать все обитатели царского дома, и лишь одна Семела, словно безумная, металась с длинными распущенными волосами среди разгорающегося пожара, словно забыв о своем тягостном положении, и пронзительно кричала, обращая лицо к чёрному небу, полосуемому яркими зарницами:
- Громы и молнии Зевса – вот сиринги моих эротов, сверкание молний и горних высей огни – вот мой брачный светоч! И не нужны мне факелы, ибо светоч мой славный – зарница! Я – супруга Зевса! И пусть Агава живёт с Эхионом, пусть Автоноя зовётся женой Аристея, пусть Ино с Афамантом обитают себе в горной Фессалии, как обычные смертные… а я – Геры соперница! Не хочу я кифары смиренной – пусть мой брак воспевают молнии Зевса!..
Так восклицая, металась обезумевшая Семела по объятому пламенем дворцу,
повергая всех в ужас; и вот в какой-то страшный миг огонь охватил ее…
Заполыхал на ней длиннополый хитон, потом пламя перекинулось на густые длинные волосы, и вот превратилась гордая дочь Кадма в пылающий факел! И некому было даже помочь ей, ибо в страхе бежали все прочь из охваченного огнём и сотрясаемого громами дворца. Но посреди всеобщего смятения внезапно пронесся невидимый вихрь, и сверкнуло в сгустившемся мраке будто золотое сияние! На мгновение виден стал среди почерневших колонн в клубах черного дыма некто прекрасный и сильный в сверкающем шлеме и коротком плаще; проявился на миг и пропал…
Грянулась на пол своей пылающей опочивальни охваченная огнём безумная Семела; и в то же мгновение раздался среди всеобщего разрушения слабый и жалобный писк. Это из чрева погибающей царевны появился недоношенный младенец.
Неминуемая гибель ждала его, но уже близко был тот, кто бесшумно проносился в переходах дворца, оставляя за собой золотое сияние…
- Иди же ко мне, малыш! – лукаво усмехнулся Гермес.
Семела же еще успела узреть угасающим взором, как подхватил стремительный бог на руки ее появившегося на свет младенца. И быстрее вихря помчался Гермес прочь из пылающего дворца Кадма, унося с собой бесценную ношу.
А от неразумной дочери Кадма осталась лишь горсть чёрного праха.
* * *
Получив от Гермеса недоношенного младенца Семелы, Зевс зашил его себе в бедро, и когда истекло положенное время, царь богов своей рукой вскрыл швы. Повторные роды у Отца принял вездесущий Гермес; вместе с младенцем на руках он взлетел в сияющее поднебесье над склонами драконийских гор, где произошло это событие. Гермес нарёк своего брата-младенца Дионисом, ибо в ноге свое бремя выносил Зевс-Дий,* при этом хромая из-за непомерно раздувшегося бедра. И только появился вновь на свет будущий бог, как Гермес подхватил его на руки и помчался с ним к нимфам, живущим возле горного потока Лама; эти нимфы и стали первыми кормилицами божественного младенца. Нимфы заботились о маленьком Дионисе как о родном, и он рос под их опекой счастливым младенцем.
Однако очень скоро закончилось это идиллическое счастье: гнев ревнивой Геры, прознавшей, где скрывают сына ненавистной ей Семелы, настиг прекрасных дев.
Наслала она на них безумие. Нимфы стали нападать на путников на перекрестках дорог и на горных тропах и убивать их; завывая и крича, носились они по горным склонам, размахивая острыми окровавленными ножами, и не было никому от них спасения. Поражённые недугом буйства, нимфы и маленького Диониса растерзали бы на части, если бы не спас его всё тот же Гермес: невидимый для утративших разум женщин, Гермес похитил младенца из его колыбели и унёс его в Фессалию, в дом царя Афаманта.
Афамант был женат на сестре Семелы по имени Ино; Гермес появился во дворце Афаманта в тот самый момент, когда недавно разродившаяся царица подносила к своей налившейся молоком груди новорождённого сына Меликерта. Ставши в тени тяжелого полога в опочивальне царицы, Гермес тихо и ласково обратился к прекрасной Ино:
- Вот тебе, славная Ино, новый сынок! Это младенец Семелы, родной сестры твоей, коего в брачном покое громы и зарницы спалить не смогли, но сестра твоя в бурном огне там сгорела. Пусть же этот младенец в доме твоём пребывает, и пусть ревнивый и грозный взор злобной Геры его не узрит! Да будет на тебе божие благословение! Ведомо мне, что станешь ты нереидой, вместо родителя Кадма старца морского Нерея отцом назовёшь… и сын Меликерт твой станет морским божеством! А тебя нарекут Левкотеей – Белой богиней, ключницей волн и течений, защитницей всех мореходов…
Высказал свое пророчество Гермес и, оставив младенца, устремился в небеса – невидимый и быстрый, как ветер. Улыбнулась Ино услышанным ею посулам вестника богов: звучит заманчиво и довольно необычно… А потом еще улыбнулась и новому сыночку; с нежнолюбивой заботой прижала божественного малютку к своей материнской груди, и поудобнее пристроив обоих младенцев подле себя, одну грудь дала Меликерту, а другую – Дионису. Закончив кормление, царица позвала свою рабыню Мистиду родом из Сидона и велела ей унести принесённого младенца в темный дальний покой, чтобы никто его не увидел, и там тщательно присматривать за ним.
Только никакой дальний покой не в силах скрыть божественного младенца от взоров Геры, как бы ни охраняла и ни лелеяла его верная Мистида! Разгневанная Гера поклялась водами реки Стикс, что дом Ино погрузится в пучину бед и несчастий. Вездесущий Гермес и тут пришёл на выручку маленькому брату. Не осталась клятва Геры им неуслышанной; тотчас вернулся летучий бог в дом Ино и забрал младенца.
Не успела Гера перехватить стремительного, как мысль, Гермеса. На сей раз он, бережно сжав в своих объятиях маленького Диониса, полетел к горным отрогам Крита. Предстал Гермес перед титанидой Реей, матерью самого Зевса!
- Вот прими же, величайшая из богинь, нового сына Зевса, которому суждено к высоким звёздам вознестись! Гонит его повсюду ревнивый гнев Геры за то лишь, что рождён на свет он Дием. Нет, не Ино, как я вижу, подобает растить это дитя, а одной лишь тебе – матери, Зевса родившей! Ведь только ты, великая Рея, смогла вырастить будущего царя богов!
Вымолвил всё это Гермес и взмыл в синеву небес, расправив мощные крылья в воздушных потоках веющих ветров. Так остался Дионис во владениях своей могучей праматери Реи – у нее и суждено ему было отныне расти и получать подобающее богу воспитание.
_ _ _ _ _ _
*Энио - богиня войны, распри и раздора, спутница Ареса;
*сиринга – пастушеская свирель. Согласно мифу, названа по имени нимфы Сиринги, которая, убегая от преследовавшего ее бога Пана, превратилась в тростник. Опечаленный Пан срезал стебли тростника и сделал из нее первую свирель, которая с тех пор стала главным музыкальным инструментом пастухов;
*«Я не стану подносить Зевсу камень в пелёнках» - Гера намекает на известный в мифологии рассказ о том, как титану Крону, имевшему обыкновение проглатывать своих только что появившихся на свет детей, титанида Рея подала вместо родившегося Зевса камень, завёрнутый в пелёнки;
*анемоны – цветы, используемые эллинами в погребальных ритуалах;
*Дий – одно из имён Зевса.