Шкаф. ч. 26

Но не пора ли вернуться к милому занятию - взять в руки очередной экспонат домашней кунст-камеры, любовно огладить его близоруким взором, ощутить шероховатости и выпуклости, постучать ноготком по крышке часов, насладиться красками городецкого блюда и узором закарпатской писанки... Аста Давыдовна Бржезицкая подарила мне замечательных друзей - крылатую коровку и трогательно-застенчивого, с желтой ромашкой в лапках,  зайчишку. Аста - художница, мастер фарфоровых дел, живет в Москве.  Ее работы по фарфору проникнуты тонким юмором, особенно композиции на темы "Принцессы Турандот". Собственно, в музее Вахтанговского театра я и увидел это чудо. Мы познакомились, я заказал для ялтинской экспозиции фигуры на чеховские мотивы - Даму с собачкой, Чайку, Трех сестер... Мизансцены из "Вишневого сада"...
По приезде в Москву я непременно заходил к Асте Давыдовне, и она одаривала меня фигуркой восточного звериного гороскопа: то Зайцем, то Тигром, то Коровкой. Коровка символизировала год Быка. Голубовато-белая, с изящными крылышками и веселыми синими цветами на спинке, коровка представляла очень своеобразное видение телесного начала. Румяная, розовая мордочка,  украшенная хрупкими рожками,  умильно поглядывала на посетителей моего кабинета. Что-то трогательное, родственное чувствовалось в коровке: может, образ детских лет, когда мать выпаивала нас, четверых послевоенных детей, парным молоком? А может, что-то более широкое,  связанное со славянской  ментальностью:  добродушие, простоватость, увенчанные крутым ухватом... Бери шире. "Откровение" Иоанна Богослова:  и увидел он дверь, отверстую в небе, и четыре животных перед престолом... второе животное подобно тельцу... и каждое имело по шесть крыл...
Уборщица обломала крылышко. Пришлось унести бычьего ангела домой. Зайцу, слава Богу, никто ушей не ломал; мило улыбаясь, он гадает на ромашке: хорош ли будет новый год? Хорош, хорош, говорит его вид, и во всей его фигурке чувствуется добрая, слегка ироничная душа Асты Бржезицкой. Как многие еврейские женщины,  Аста остроумная рассказчица. Любила рассказывать, как ее домоправительница с братом учились русскому языку:
- Сара, ты уже спёшь?
- Да, я уже спу.
Ныне русский язык в некоторых братских стараются забыть, и странно наблюдать, как вчерашняя партийная  сволочь, а ныне незалежные президенты, нарочито коверкают русский язык.

Мстят за годы добровольного холопства.
. . .
В шкафу - новый обитатель. Подарок московской дамы - маленькая фарфоровая собачка светло-корничневой масти, с черными бусинками глаз и трогательно-фигурными ножками. Ну, ясно - Каштанка. Порода смахивает на таксу, только длинношерстную. Я подсадил Каштанку на полок, и песик, склонив головку набочок, как некий государственный человек в Киеве, наблюдает утехи банного мужика.
Татьяна приметила, что у такс развита наблюдательность. Наша Дуся отслеживает каждое мое движение; я хожу по комнате, размышляю, похрустываю пальцами,  а  такса,  сделав  брови  домиком, пытается постичь смысл моих передвижений.  Конечно, ей странно. Мотивированность собачьих передвижений более жестка: трудно представить, чтобы такса, свесив хвост,  просто бродила по  спальне в  рассуждениях о красных яблоках белого коня. Кстати, да, яблоки. Красно-белый конь, в сущности, тот же марцишор, только на русский манер. Собака, должно быть, передвигается по весьма конкретному поводу: запах еды, необходимость застолбить территорию, загнать кошку.
Выразить преданность хозяину.
Моя такса по-своему умна, я частенько прослеживаю зачатки весьма сложной мозговой работы. К примеру, ужасно любит прятать всякое добро - под одеяло и подушки, в щели на диване.  И чтобы я искал. Оказывается, учит меня охотиться! Иногда она подходит к хозяину, ложится кверху брюшком и требовательно скулит. Это значит, на пузцо вылезла опрометчивая блоха, и нужно ее отловить. Я наклоняюсь - точно, насекомое выползло из шерстяных джунглей в розовое поле.  Я предпринимаю против партизанки карательную акцию: смачиваю слюной место ее пребывания - в слюне блоха как в сетях. Хвать! - большой и указательный пальцы срабатывают как зажим; я несу глупое насекомое на казнь посредством утопления.
Благодарная такса лижет руку.
Водяная воронка затягивает блоху в смертельный мальстрем канализации, а я вспоминаю, как в юные годы сочинял фантастический роман про инопланетян:  бездушные пришельцы, словно блох, отлавливали образцы человеческой фауны, чтобы... Уж не помню, что они вытворяли с людьми и в каком космическом унитазе находили земляне бесславный конец.
Хорошо, что на фарфоровых собачках не водятся блохи.
Иначе всем обитателям шкафа - хана. Представляю, каково было бы голове Чехова, если где-то за ухом вдруг зашебуршится насекомое. Рук нет, изгнать врага невозможно...У олимпийского медведя, небось, лучезарная ухмылка живо сошла бы на нет, если фарфоровая промежность зудела от укусов.
И вообще: ну, как блохи завелись бы в футляре значка заслуженного працивника культуры? Возомнили бы невесть что!
В фарфоре блохи, слава Богу, не водятся, и рыженькая Каштанка умильно созерцает банную сцену: кажется, ее заинтриговало зеленое сердечко с хвостиком - листок, прилипший к оконечности спины мужика. Моя же такса в настоящий момент спит с хозяйкой: теплое тельце вытянулось вдоль живота Татьяны, длинная мордочка покойно улеглась на руке, черный горячий носик доверчиво уткнулся в подмышку. Несколько раз за ночь такса выползает из-под одеяла и кладет голову на подушку - совсем как человеческое существо. Правда, это позволяется только на подушке хозяйки. У меня  Дуся спит в ногах, изредка полизывая пятки. Я понимаю это так: жена не удостоена чести лизать мои пятки, и такса осознает себя в семейном прайде самкой первого разряда.  Естественно, самку второго разряда она может и покусать слегка, а то и поспать на ее подушке.
Пристрастие к пяткам я увековечил в афоризме: "Такса - токсико-
манка: прячется под одеяло и нюхает пятки".