Роберт Рем
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
трилогия
© 2009 – 2012
Книга вторая
ВРЕМЯ ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЯ,
или
Ночь могущества
роман
ЧАСТЬ I
ПРОПАСТЬ РАЗРАСТАЕТСЯ
V
Рая впереди не будет – рай уже позади!
Наталья Григорьевна выглядела изможденной. Ей было около сорока пяти лет, но теперь она разительно отличалась от себя самой того периода, когда они вместе работали года два или полтора назад – веселой и улыбчивой.
– Здравствуй, Артур, – произнесла она в ответ на его приветствие, – рада тебя видеть.
В кабинете напротив нее сидела еще одна сотрудница. Наталья Григорьевна перебрала бумаги на столе и подала Артуру два нужных экземпляра соглашения о расторжении договора с ним.
– Вот они, подписанные. И печати поставлены, – пояснила она.
Артур взял их и расположился на свободном столе, куда его пригласила присесть Наталья Григорьевна. Все эти действия сопровождались соответствующими диалогами между ею и Артуром, связанными с подписанием документов. После того, как Артур совершил все необходимые действия, он положил свой экземпляр в сумку.
– Как ты сам-то поживаешь, Артур? – спросила Наталья Григорьевна.
Артур пожал плечами. В его голове созревал стандартный ответ: «Нормально». Он так и ответил:
– Нормально, Наталья Григорьевна. Но, в общем, сейчас трудно в плане работы. Деловая активность снизилась из-за кризиса, – (ему понравилась эта стандартная фраза «деловая активность снизилась», вычитанная где-то), – поэтому клиенты не обращаются. Была небольшая работа недавно, но это мизер. В общем, тянусь, как получается.
– Да, сейчас люди стремятся попридержать деньги, – сказала Наталья Григорьевна.
– Конечно, как же оторвать от себя! – съязвил Артур и добавил: – А вообще мне нравится.
– Что именно?
– Моя жизнь мне нравится… А вы как?
– Работаем. Также как все: в условиях кризиса.
– М-м, – Артур кивнул. – Что у вас нового?
В это время соседка, сидевшая напротив, ушла на обед. Наталья Григорьевна через мгновение сказала:
– Артур, у меня горе.
По тому выражению лица, с которым она произнесла эти слова, Артур сразу подумал, что кто-то умер.
– У меня дочь погибла в автокатастрофе месяц назад, – пояснила Наталья Григорьевна.
– Да-а? – протянул он с сочувствием. – Какая?
Артур помнил, что у Натальи Григорьевны было две дочери и пятилетний сынишка.
– Вторая.
Она рассказала вкратце, как это случилось.
– Они впятером с бывшими однокурсниками ехали на машине за город, за рулем был парень; по какой-то причине они выехали на встречную полосу, все четверо пассажиров погибли сразу, а он остался жив – ни одной царапины.
– Как уголовное дело?
– Не знаю, сейчас этот водитель оправдывается – ему, видимо, так посоветовали, – что якобы в него врезались сзади, и поэтому машину вынесло на встречную полосу: она встала поперек дороги, и в нее с правого бока врезались встречные машины. Но что ему может быть, он ведь из федеральной службы охраны! И свидетелей нет… Девочке было двадцать два года. Им всем, кто погиб, было по двадцать два – двадцать три года. Они в этом году закончили экономическую академию.
Артур представил эту жуткую картину: и со стороны пассажиров – как они ощущали весь ужас происходящего в салоне, возможно, пытались спастись, а в это время слышались страшные удары в корпус, – и со стороны водителей встречных машин, со скрипящими тормозами наносящих эти удары и наблюдающих мгновенную смерть других людей.
– Это еще показывали в новостях, – сказала Наталья Григорьевна, – не видел?
– Нет. Я не смотрю телевизор.
Артур чувствовал, как горе пронизывает еле сдерживавшую слезы Наталью Григорьевну. Много еще они говорил на эту тему, и в ее голосе сквозило безверие в жизнь.
– Как с твоими делами, которые ты раньше вел? – почему-то, как показалось Артуру, живо поинтересовалась она, зная некоторые обстоятельства этих дел из их прежних давних бесед, и после этого вопроса Артур вдруг уловил, что в Наталье Григорьевне произошла неизгладимая перемена. Вероятно, мысли о смерти дочери и ее деятельность на работе, навели ее на такие размышления, которые позволили ей, наконец, действительно осознать безрадостную картину окружающей жизни, познать ее глубокий смысл, таящийся в человеческом безразличии: власти к людям, людей к власти, людей друг к другу.
– Никак. Одно дело так и лежит в Европейском Суде по правам человека. Но рассмотрение там – дело многих лет. Наша судебная система ничего не желает слышать о нуждах простых людей. Судьи не снисходят до теоретического размышления над проблемами, возникающих на стыке правовых норм разных отраслей права. Они, принимая решения, действуют буквально, из того, что записано в статье закона, а сопоставить ее в системной связи с другими нормами откровенно не желают. Не руководствуются принципами права, отметают возможность аналогии закона, которая по всем правилам в одном моем деле должна была быть применена, и в законе напрямую предусмотрена возможность ее применения к данным правоотношениям: сама власть предусмотрела правовые нормы, которые отказывается применять. Просто потрясающе! Отметают принципы Европейской конвенции о правах человека, которую сами подписали, и правовые принципы Европейского Суда по правам человека. Все толкуют так, чтобы сделать к выгоде государства, а не людей. Все это лицемерно. Вся наша правоохранительная система лишь имитирует свою правоохранительную деятельность, борьбу с произволом и беззаконием. Вся эта государственная машина, поддерживаемая нашими деньгами, деньгами простого народа, распределяемыми из бюджета от поступивших налогов, начинает работать только тогда, когда ее подкармливают дополнительно или вынудят работать заинтересованные лица ради популистских или ангажированных дел. Они исполняют заказ и рады тому, изображают из себя «слуг государевых». С обычными простыми людьми по уголовным делам расправляются без зазрения совести. По гражданскому делу, которое я вел, судьи высших инстанций принимали решения, ориентируясь на мнение суда первой инстанции, а той судье было все равно: она уходила в отставку… По другому делу, людей, интересы которых я представлял, выписали из комнаты в коммунальной квартиры, где они проживали, прямо на улицу. Они поженились, взрослые люди (им за пятьдесят), начали свою семейную жизнь, хотя ранее проживали с прежними супругами, каждый со своим. Теперь они обратно прописаться к тем не могут, а из комнаты в коммунальной квартире, которую им дали в качестве служебной, их выселяют, поскольку хозяйка двух других комнат захотела прибрать к рукам еще и третью. При этом сама она – проныра, в квартире этой не живет, имея где-то еще одну, а раньше работала в дирекции единого заказчика и лично знакома с судьей, которая вела дело: они были подругами. Именно она спровоцировала дело о выселении, но руками ДЕЗа. Сначала я помогал этой семье. Затем они обратились к другой, «прожженной» адвокатессе с опытом, а со мной консультировались, но даже та им не помогла. Прошли всю судебную систему до Верховного суда. Их выселили в никуда. Разрушили семью. А с ними еще была прописана престарелая мать, ранее проживавшая в доме саманной постройки (из сена, глины и соломы), которая уже как десять лет заброшена и не пригодна для проживания. Куда ей-то деваться?! Я лично ходил к прокурору. Он посмотрел решение суда и сказал, что ничем не может помочь. Якобы судья формально права. А я приводил факты, почему она не права: потому что местная московская власть приняла на своем законодательном уровне постановления, по которым выдавалось служебное жилье в обход федерального законодательства, в нарушение жилищного кодекса, и называет теперь эту коммунальную квартиру не служебной, а «арендованной». Уже даже обращались к прикрепленному депутату Государственной думы и Уполномоченному по правам человека, но они все формалисты и им безразлична судьба людей. Никто не помог… Эта система направлена против человека. В ней нельзя жить и нельзя работать, в ней нельзя быть счастливым.
Артур вздохнул, глядя в окно. Там на фоне голубого неба виднелись крыши высотных домов с антеннами и громоотводами. Где-то внизу за окном по широкому проспекту катили автомобили, стояли дорожные постовые с надменно-угрожающим видом и пятнистыми палками в руках.
– Вы знаете, что нашу страну за рубежом уже никто не воспринимает в серьез? – спросил он у Натальи Григорьевны.
– Что ты имеешь в виду? – переспросила та.
– То, что там понимают уровень коррупции и беззакония, заполонивших страну. На нас махнули рукой, считая, что ничего не получится, и хотят поделить территорию страны из-за ее природных ресурсов. А мы тут в это время зарылись в тупом беспробудном веселье, в веселеньких развлекательных передачах, которые сплавляют людям с экранов телевизора, чтобы отвлечь их от реальных проблем. Никто ведь не осознает их масштабов и глубины! При этом многие из нашей элиты – политической, деловой, из шоу-бизнеса, – сами осознают, что будущего у страны нет, и увозят детей жить и получать образование за рубежом, используя страну и народ для выкачивания природных ресурсов и обогащения.
Наталья Григорьевна, казалось, всецело понимает Артура: она задавала те вопросы, которые ее глубоко волновали.
– Виден ли хоть какой-нибудь просвет? – спросила она его, словно Артур мог знать неведомый ответ на таинственный вопрос или на весьма определенный вопрос «Зачем жить?». Было видно, что она разуверилась и в жизни, и в этой стране.
– В смысле? – переспросил он.
– Вообще? Хоть где-нибудь? – она словно ждала ответа «нет».
– Есть, – понимая настроение Наталье Григорьевне и догадываясь о смысле ее вопроса, ответил Артур.
– Где же?
– В жизни каждого из нас.
Этот ответ звучал, вероятно, глупо в ушах Натальи Григорьевны, только-только потерявшей свое дитя, которого она лелеяла, когда носила в себе, и боготворила, когда растила и воспитывала.
– Что это значит? – спросила она.
– То, что каждый сам строит свою жизнь. Все говорят: «Как же нам быть? От нас ведь ничего не зависит!» Вот, например, люди не ходят голосовать, поэтому и побеждают не те, кто им нужен, а те, кто необходим самой структуре – такие же алчные до денег люди, не желающие работать на простых людей, желающих получать из властной должности пользу для себя.
– Ну, вот я сходила и проголосовала недавно в выходные, и все равно победила снова эта партия, которая побеждает из года в год.
– Уже хорошо, что вы проголосовали. А если бы проголосовали все! Потом в другой раз снова бы проголосовали. И если бы результаты были такими же, то есть побеждали бы те же партии, то это навело бы всех людей на реально осознаваемую мысль о подтасовках на выборах. Если большинству людей плохо живется, то они вправе в очередные выборы избрать другую власть, ибо эта – себя дискредитировала. Поскольку этого будет желать большинство, ибо оно недовольно властью, то оно пожелает проверить, почему независимо от результатов голосования, побеждают другие. Вот увидите, сразу устроят от народа дежурных на избирательных участках, да так, что ничего не то что подтасовать станет невозможно, в туалет без провожатого пойти не удастся! И выборы окажутся честными. Если власть плоха, а люди голосуют за другую, но остается прежняя, здесь дело не чисто. И навести порядок – дело самих людей. Государство, провозглашая развитие местного самоуправления одной из своих целей, саму идею губит на корню, пользуясь безразличием своих граждан к общественной деятельности и правовым вопросам. Местное самоуправление не развивается, ибо так составляются законы, которые в общем-то существуют для проформы – а это губит инициативу людей управлять своей жизнью. Человек, если его сознание вырастит, знаете, что может сделать! Причем, на самом деле сделать это довольно легко, ибо власть слаба: выдерни кирпичик и все начнет рушиться. И от того, что человек может, те крысы, которые его сдерживают и подавляют, разбегутся во все стороны – как правило, за границу: будут спасаться от гнева своего народа. Но можно так не делать, а постепенно из поколения в поколение подходить к собственной жизни осознанно, начинать с себя.
– Но что значит, осознанно? – переспросила Наталья Григорьевна. – Мне кажется, все осознанны.
– Все всё понимают, но ничего не делают, – начал объяснять Артур. – Люди посидят на кухнях в своих квартирах и поговорят друг с другом о проблемах, обсудят их на работе, посетуют и… вздохнув, снова разойдутся по своим углам, по норам. Они продолжают быть безынициативными. А если так, то людям становится безразличной судьба их детей, ведь им же жить в будущем!
– Нет, почему же безразлична? – возразила ему Наталья Григорьевна.
– Ну, посмотрите. Я своей матери всегда говорю, чтобы она переходила дорогу, только убедившись, что машины остановились, даже если она переходит на зеленый свет. И она сама говорит, что знает это, и отвечает, что делает так всегда, что стоит, пока все машины не остановятся: и я вижу по ее глазам, что это так – в них видна ее осознанность, она знает, что делает. Но есть люди, которые утром идут на работу и, стремясь успеть на уходящий автобус, чтобы попасть на постылую работу, перебегают ее, не дождавшись нужного сигнала светофора, и… а-а-а… вот вам труп. Это что, они действовали осознанно?
– Но, получается, что людей может что-то отвлечь.
– Да, может, и это называется неосознанностью. Осознанность и неосознанность находятся на одной шкале, как температура: плюсовая и минусовая – все на одной шкале. Где наступает холод, а где тепло? Для меня тепло – это сегодняшняя температура в шесть градусов тепла: я одет в футболку и поверх нее короткую ветровку. Мне даже иногда становится жарко в метро, и я снимаю верхнюю одежду. Это потому, что я каждое утро и вечер после горячей ванны на какое-то время набираю холодную воду и лежу в ней… А другие в эти шесть градусов ходят, закутавшись в пальто и меха. У каждого своя степень осознанности и она, как правило, у всех низкая, иначе не было бы трагедий в жизни и произвола в государстве. Водитель отвернулся на мгновение и вот вам, пожалуйста, в вашей семье трагедия. Подтасовали выборы и вот, к власти пришли дельцы и тупые проходимцы. Если человек не спит, а бодрствует, идет по улице, это не значит, что он в действительности не спит. Вот представьте: люди были осознанными, контролировали себя и тут – раз… всего лишь на мгновение отвлеклись, и планка сознания тут же упала на много делений, и что в итоге? А то, что это мгновение может стоить человеку жизни. То же самое относится ко всей человеческой деятельности. Люди сидят в полудреме вечерами перед телевизором, или смеются глупым передачам, или потребляют развлекательные программы – это осознанность? Нет, это неосознанность. Пока они так сидят, за их спинами проворачиваются грязные дела. С такими неосознанными людьми можно делать все, что угодно. Они бесформенное месиво, из которого можно лепить все, что нужно. Это и делается с их судьбой. Не они управляют своей судьбой, а их судьбой управляют другие. Их судьбой можно распоряжаться, как того требуют интересы кого-то другого, как необходимо другим, и этой неосознанностью злоупотребляют. Чувствуете масштабы?! Что с таким народом можно сделать? Можно поделить государство, на территории которого этот народ проживает! Можно разработать атомную бомбу и сбросить на территорию другого государства. Можно… да черт его знает еще, что можно сделать! А мы все при этом не можем сделать самую малость. Из года в год мы продолжаем считать, что в этой жизни все зависит не от нас. А от кого тогда? Что, бог, что ли посылает нам правителей? Неужели вам не смешно?!
– Да как можно этой выбранной власти верить? – воскликнула Наталья Григорьевна. – Я вчера посмотрела передачу о том, как в тридцатые годы проводились аресты в Грузии с подачи Берии. Грузия – третья по счету после России и Украины натерпелась от репрессий. Люди в передаче рассказывали, что в те времена представители власти заходили в квартиру, арестовывали человека, уводили и сразу же расстреливали, а родственникам потом врали, что его держат где-то в тюрьме, и те жили в надежде, что когда-нибудь увидят его. Это же надо было так издеваться над людьми! Это совершали нелюди! Как их можно называть людьми? Как так можно было? – брать человека… и расстреливать?!
Артур ответил:
– Мой друг однажды поехал в Карелию и посетил захоронения людей, тоже расстрелянных в тот период. Их тоже в буквальном смысле брали и расстреливали. Я спрашиваю его, по какой причине это делали, за что? А он отвечает: «Ни за что. Просто так». Как в наше время есть палочная система в милиции: нужно задержать определенное количество людей и наполнить ими камеры для задержанных, так и тогда было. Такое есть и в армии. Я помню, Наталья Григорьевна, как будучи в военном училище ходил в наряд в караул по городу, и нам на разводе давали задачу – каждому патрулю привести не менее троих задержанных. Вот так вот. Это идет откуда? От ненависти людей друг к другу. Но это не только у нас в России такое творится или творилось.
– А где еще? – спросила Наталья Григорьевна.
– Во Франции в период Великой французской революции. Например, в период якобинского террора людей топили баржами, а также устраивали французскую свадьбу – привязывали мужчину к женщине руками и ногами лицом к лицу и бросали в воду.
– Да ты что! – недоуменно вопрошала Наталья Григорьевна.
– Да, – просто ответил Артур, читавший Томаса Карлейля и Альфонса Олара, когда во время учебы в университете готовил курсовую по французской революции конца восемнадцатого века.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/22/2062
Вернуться к предыдущей главе: http://www.proza.ru/2013/03/21/2049