Был на политической карте мира Советский Союз. Была и страна Югославия - тоже социалистическая, хоть и шла она своим путём, несколько отличавшимся от нашего. Я всё ещё помню много раз повторённую разными лекторами критику «югославской модели социализма» (а также его румынской и китайской моделей).
Долгие годы Югославией руководил Иосип Броз Тито, которого наши при Хрущёве называли балканским Сталиным и вовсю ругали в прессе. Причём значительно более обидными словами, чем те, которыми позже, в семидесятые годы, клеймили Мао Цзе-Дуна. И это несмотря на то, что Тито, в отличие от Мао, ни на какую часть советской земли не претендовал и не посылал своих солдат убивать наших людей.
Понятно, что наши отношения с Югославией были тогда основательно испорчены. В 1962 году Л.И. Брежнев (тогда ещё не Генеральный секретарь ЦК КПСС) нанёс визит в эту страну, но даже после него югославы заметно теплее к нам относиться не стали.
А вот весной 1971 года наши средства массовой информации вдруг весьма активно (и очень позитивно) заговорили о Югославии, и осенью того же года Леонид Ильич вновь посетил эту страну. В тот период у меня создалось впечатление, что большего друга у страны Советов, чем Югославия, нет.
Через несколько лет, уже окончив школу и став курсантом училища подводного плавания, я неожиданно узнал, как были восстановлены добрые отношения между двумя нашими странами.
Зимой 1975 года я снова провёл отпуск в Североморске, где жили родители, и возвращался в Ленинград, в стены своей «альма-матер». Когда я в Мурманске сел на поезд, в одном купе со мной оказался Володя Беспальчев, курсант Черноморского высшего военно-морского училища. Вскоре к нам присоединился и третий попутчик. Мужчина со строгим лицом и короткой причёской по виду был ровесником моих родителей. На нём была гражданская одежда, но, тем не менее, интуиция подсказывала мне, что наш попутчик - офицер.
Улучив момент, Володя спросил меня:
- Знаешь, кто с нами едет?
- Нет. Вижу только, что он на гражданского не очень похож.
- Командир крейсера «Мурманск!»
Этот образцовый во всех отношениях корабль на Северном флоте знали и уважали. Я столько лет подряд видел крейсер с берега, а теперь вот - надо же - еду в одном купе с его командиром!
Попутчик сказал, что его зовут Владимиром Михайловичем, и попросил нас с Володей рассказать о себе. Выслушав меня, он спросил:
- А что это тебя на подводные лодки потянуло? Надводных кораблей тебе, что ли, мало?
Я слегка опешил. Никогда сам себе не задавал такого вопроса, потому что ещё в раннем детстве решил, что стану подводником, как отец.
Во всех наших последующих разговорах командир «Мурманска» пренебрежительных слов в адрес подводных лодок хоть и не говорил, но, как мне казалось, демонстрировал, что какого-то особо трепетного отношения к ним он не испытывает. Я тогда решил: «Наверное, он просто патриот надводных кораблей». Но через несколько лет я узнал, что был прав лишь частично: оказалось, что брат Владимира Михайловича, Александр Михайлович Гринчук, был штурманом на погибшей подводной лодке «С-80»…
Но о «восьмидесятке» мы за всё время пути не обмолвились ни словом, хотя об этой трагедии знали практически все северяне. Мне было больно о ней говорить (несмотря на то, что среди погибших на лодке моих близких знакомых не было), а Владимиру Михайловичу, я думаю, - тем более.
Зато наш попутчик «в картинках» рассказал, как крейсер «Мурманск» под его командованием заходил в Югославию, в порт Дубровник, в марте 1971 года.
Перед тем памятным походом Владимира Михайловича поставили в известность, что его корабль будет за границей решать задачу государственной важности. Легко было убедиться, что это не просто слова - в подготовке крейсера к походу самое непосредственное участие принимало командование Северного флота.
Моряков тогда удивило, что, помимо обычных запасов продовольствия, на борт было загружено довольно большое количество крепких спиртных напитков.
К экипажу были прикомандированы матросы-умельцы из разных флотских мастерских. Этим мастерам на корабле специально выделили помещение, где они непрерывно и в больших количествах делали из плексигласа модели крейсера (в качестве сувениров) - и больше ничем другим не занимались. Кстати, инструментов и материалов для выполнения этих работ понадобилось немало.
При стоянке в иностранном порту официальный приём гостей планировалось осуществлять в кают-компании. С её подготовкой особых проблем не было. На крейсерах кают-компания традиционно была отделана настолько солидно и с таким вкусом - хоть короля, хоть президента любой державы там принимай! В кают-компании работали специально подобранные и отлично «вышколенные» матросы-вестовые.
Конечно же, на борту «Мурманска» оказались и самые лучшие коки, в распоряжении которых были очень хорошие продукты (страна не скупилась на достойное снабжение флота продовольствием - вопрос обычно был лишь в том, что из выделенного флоту и в каких количествах доходило до кораблей…)
К сожалению, за многие годы, прошедшие с того дня, я, видимо, многое из рассказа Владимира Михайловича забыл. По крайней мере, не помню, говорил ли командир «Мурманска» что-нибудь о том, каким был весь поход, что интересного видел он на пути из Баренцева в Средиземное море - фантазировать не буду.
Помню только упоминание о мелком забавном эпизоде, случившемся где-то у югославских берегов. Когда крейсер на очень малой дистанции расходился с прогулочным теплоходом, на котором путешествовали нудисты (загоравшие абсолютно без всего прямо на верхней палубе), матросы столпились у борта, чтобы поглазеть на это зрелище, в таком количестве, что корабль чуть было не накренился…
Помню ещё кое-что из рассказанного Владимиром Михайловичем про день захода в порт Дубровник и о событиях, произошедших там в период стоянки.
Подход к побережью был не самым простым. Командование крейсера и штурмана, конечно же, ещё при подготовке к походу изучили карты и лоцию района, но местные правила предписывали в обязательном порядке брать на борт лоцмана.
К борту крейсера подошёл лоцманский катер, и вскоре на мостик поднялся лоцман - улыбчивый мужчина в куртке с большим количеством карманов, немолодой, но энергичный. Неизвестно, кем он был по национальности и на каком языке разговаривал - все попытки наших моряков поговорить с ним по-английски, по-немецки и даже по-русски оказались безуспешными. Вот впереди показался какой-то буй. Его назначение нашим офицерам было непонятно - он был окрашен совсем не так, как в те годы было принято у нас. Командир показал лоцману рукой на плавающий предмет и спросил:
- Скажите пожалуйста, что это за буй?
Лоцман обрадованно закивал головой:
- Я, я! Буй!
Командир понял, что, пожалуй, толку с этого лоцмана будет немного.
Ну да не очень-то он им, по большому счёту, и нужен был. Штурмана заблаговременно вычертили крупномасштабный планшет этого района, выполнили на нём предварительную прокладку пути, и теперь крейсер шёл по заранее рассчитанным курсам. Оставалось только контролировать место корабля визуально и с помощью радиолокатора, непрерывно измеряя эхолотом глубину под килём.
Подумав об этом, командир слегка похлопал лоцмана по плечу и сказал:
- Ну ладно - тогда только стой и смотри!
В порт вошли благополучно. Лоцман подсунул командиру листок, на котором надо было указать водоизмещение своего корабля и мощность машин - чем больше были эти цифры, тем больше была премия у лоцмана. Когда командир написал цифры «16 640 т» и «110 000 hp» (то есть 110 000 лошадиных сил), лоцман просиял, осознав, какую громадную работу он только что выполнил.
Командир понимал, что по окончании проводки лоцмана традиционно надо ещё и чем-нибудь угостить. По его приказанию на мостик принесли целый ящик мясных консервов - пусть возьмёт сколько сможет, если захочет. Обрадованный лоцман, не переставая благодарить советских моряков, рассовал все банки по бесчисленным карманам своей чудесной куртки и вопросительно глянул на командира.
«Наверное, ещё хочет»,- подумал Владимир Михайлович.
Принесли второй ящик. Большая часть его содержимого тоже каким-то непостижимым образом разместилась в карманах лоцмана.
Увы, не помню, говорил ли нам что-нибудь Владимир Михайлович об особенностях швартовки - но всё равно я уверен, что этот манёвр был выполнен безукоризненно - командир «Мурманска» был признанным на флоте мастером своего дела.
Практически сразу же после того, как крейсер встал у причальной стенки, его начали посещать - одна за другой - многочисленные делегации.
Приём начинался в кают-компании корабля (и обычно он там и заканчивался). Вот на таких-то мероприятиях пригодилось и большое количество спиртного, и модели-сувениры, которые делались непрерывно, как на конвейере. Югославские газеты, освещавшие ход визита советского крейсера, восторженно отзывались о русском гостеприимстве.
Правда, не очень-то просто оказалось выполнить одну из задач, поставленных нашим командованием - оно потребовало: если нашим югославским коллегам, представителям флота, захочется детально ознакомиться с кораблём, следует показать им крейсер, не показывая, по сути дела, ничего!
Когда на борт прибыла югославская военно-морская делегация, её члены изъявили желание сразу же осмотреть корабль. Командир сказал, что крейсер уважаемые гости, конечно же, посмотрят, но сначала они приглашаются в кают-компанию. Коллегам с разных флотов общаться между собой было нетрудно - сербо-хорватский язык, на котором говорили в Югославии, все наши понимали даже без перевода процентов на восемьдесят, а то и больше.
Застолье было таким обильным, что после него у гостей пропало всякое желание ходить по кораблю.
На следующий день югославские морские офицеры вновь изъявили желание осмотреть «Мурманск». Они, смущаясь, попросили разрешения посетить крейсер уже в неофициальном порядке, а то накануне как-то неловко получилось - на борту были, а корабля так и не увидели… От захода в кают-компанию гости наотрез отказывались, но их каким-то образом удалось уговорить - и всё произошло точно так же, как накануне…
Вот так корабль и принимал одну за другой самые разные делегации - и военные, и партийные, и даже правительственные.
Всё складывалось просто прекрасно, но в один из дней командир получил доклад о том, что запасы крепких спиртных напитков на борту подходят к концу. Такая ситуация ещё накануне похода рассматривалась как вполне возможная, и на этот случай на корабль был загружен чистый медицинский спирт сверх положенных норм.
Решили развести спирт пресной водой до получения объёмной концентрации 40% и придать этому раствору цвет коньяка с помощью пищевых красителей, которых на камбузе было предостаточно.
Так и сделали, да вот только оказалось, что у людей, готовивших этот «коньяк», то ли с математикой, то ли с химией в школе не всё было в порядке…
Вот как это выяснилось.
Во время приёма очередной делегации контр-адмирал из числа подводников, бывший во время похода старшим на борту корабля (его фамилию Владимир Михайлович, кажется, не сказал), произнёс первый тост и поднёс к губам стопку с самодельным напитком. И тут же глаза закалённого подводника с лужёной глоткой полезли на лоб, ну а гости - те просто закашлялись, вытирая выступившие слёзы. Пока члены делегации приводили себя в порядок, адмирал долго, молча и многозначительно смотрел на Владимира Михайловича, а затем встал и мстительно произнёс:
- Слово для следующего тоста предоставляется командиру корабля!
После произнесения тоста Владимир Михайлович влил в себя огненную жидкость и понял, что спирта в ней гораздо больше, чем 40%...
Ничего, сошло. Правда, гости всё же спросили:
- А как называется этот напиток?
Долго командир раздумывать не стал и сказал первое, что на ум пришло:
- Коньяк «Медвежий угол!»
Гости одобрительно засмеялись, но всё же сказали:
- Очень уж злой он у вас!!!
Во время стоянки «Мурманска» в Дубровнике югославы не только сами приходили на крейсер, но и устраивали приёмы для советских офицеров. Однажды их даже пригласили в ресторан, где гостям был показан... настоящий стриптиз! Сейчас этим никого не удивишь даже в нашем отечестве, а тогда никто из нас и подумать не мог, что когда-нибудь увидит подобное шоу.
Для советского человека само слово «стриптиз» ассоциировалось с крайней степенью морально-нравственного разложения, свойственного лишь «загнивающему и умирающему капитализму». Но когда югославские друзья представили советским офицерам женщину, которая у танцовщиц стриптиза была кем-то вроде художественного руководителя, и гости разговорились с ней, то оказалось, что и в стриптизе есть свои достаточно чёткие нормы и правила, которые нельзя нарушать...
Может сложиться впечатление, что вся (довольно продолжительная) стоянка крейсера «Мурманск» в Югославии сводилась лишь к банальному застолью многочисленных делегаций на его борту, однако это было лишь фоном для установления добрых отношений. Надо ещё добавить, что наши моряки не только радушно принимали всех гостей на борту, но и достойно вели себя на берегу. Они показывали уважение и симпатию к братьям-славянам - и видели, что к ним здесь относятся так же. Получилось то, что сейчас называют «народной дипломатией».
До появления «новых русских» с известным всем поведением за границей было ещё далеко, поэтому у югославов в результате визита «Мурманска» сформировалось однозначно положительное отношение к СССР. К тому же, многие тогда всё ещё помнили, что для них сделал Советский Союз во время Второй мировой войны.
Возможно, по всем этим причинам Брежнева (уже Генсека!), который повторно прилетел в Югославию вскоре после визита «Мурманска», встретили там очень хорошо.