(Глава 12 из книги Уильяма Каттона "Непроходимость: эволюционный тупик человечества" (2009))
«Человек существует как конечная цель. Поэтому: «Действуйте так, чтобы человек для вас, и для всякой другой личности, был конечной целью, но никак ни средством.» Это высшее и предельное определение свободы каждого человека».
- Иммануил Кант, «Основы метафизики морали» (1785).
«Нет в мире ничего более деморализующего, чем деньги.»
- Софокл, Царь Эврипид (428 до РХ)
«Каждую минуту рождается сосунок.»
- П.Т. Барнум
Разделение труда положило конец самодостаточности. Наша зависимость от сети обмена между различными профессиями основана на деньгах, как необходимом аспекте жизни. Вынужденное принятие денег заставляет отказаться от кантовского принципа, и мы начинаем относиться к другим людям только как к средству.
Как я уже отмечал в предыдущих главах, разделение труда сначала рассматривали как способ достижения экономического прогресса, и одновременно, как средство для достижения социального прогресса. Для Адама Смита специализация выступала как организационный принцип, позволяющий рабочим повышать производительность. В результате мы значительно продвинулись к экономическому (товарному) изобилию. Для Эмиля Дюркгейма взаимозависимость между рабочими различных специальностей, – приводящая (или не приводящая )к изобилию, – была прежде всего социально выгодна, поскольку должна была приводить к органической солидарности.
Э.А. Росс, с другой стороны, увидел плачевный исход процесса обмена, вызванного взаимозависимостью, ввиду появления новых возможностей для совершения обманных действий. «Воровство... возникающее в сложном переплетении социальных отношений» он метафорически назвал «очисткой карманов» различными производствами ради собственной выгоды. Сегодня мы можем только поразиться, насколько верной была его метафора «очистки карманов», и насколько широко она применима.
Использование людей в качестве инструментов
Разделение труда высвечивает факт взаимодействия людей, который мы обычно не замечаем. Хотя различные специалисты могут помогать друг другу в процессе общежития, обратное стороной таких отношений является то, что мы вынуждены использовать других – и использоваться ими. Механик в гараже, который чинит мотор моей машины, мне полезен. Его инструменты полезны ему. Для меня, инструменты в его руках, его квалификация, делают его полезным для меня. По сути, инструменты-и-он-сам становятся одной сущностью, и эта сущность становится моим инструментом – устройством, которое я использую, чтобы починить машину.
Во время Второй мировой войны, я работал помощником авиа-машиниста на авианосце и был инструментом, который помогал поддерживать самолеты морской авиации в должном состоянии. Ежедневно мы зависим от огромного числа инструментов. Они заставляют вещи функционировать так, как мы хотим. Когда мы покупаем билет и заходим в кинотеатр, получаемое нами удовольствие, среди всего прочего, зависит от того, кто управляет проектором и обеспечивает изображения на экране. Скорее всего мы никогда не увидим его, как не увидим множество людей, чьи специальные задачи заключаются в изготовлении фотографического оборудования и материалов, на которых были записаны актеры и актрисы, материалы доступные для проецирования, и т.п. [265]
В сложном образе жизни, который мы ведем сегодня, все мы используем друг друга для выполнения мириад задач, которые не в состоянии сами выполнить и которым не обучены. Мы обмениваемся нашими умениям и услугами с другими – в большинстве случаев не прямым образом, но косвенно, посредством множественных покупок и продаж в великой паутине торговли. Каждый из нас – некоторый ресурс для остальных людей. Другие – наш ресурс, на который мы должны опираться. Но каждое звено в обменной паутине полно искушения укоротить путь обмена. Некоторые «укорачивания пути» вполне честные и допустимые – например, обход посредников для минимизации затрат. В других случаях, «укорачивание» равноценно обману, или связано с более серьезными преступлениями.
Давным давно у нас были предки, которые жили просто. Они тоже торговали услугами и предметами, но их торговая паутина была проще и понятней паутины нашего времени, перенаселенной и технологически усложненной. Они жили, не пользуясь многими вещами и возможностями, которые мы считаем сегодня незаменимыми. Перед тем, как появились выключатели на стене, никто из них не сидел в темной комнате и не ждал, когда кто-нибудь включит свет одним движением пальца, никто не ждал, пока какой-нибудь далекий производитель изготовит «магическое» электронное устройство.
О существовании будущих электрических устройств, таких как лампы накаливания, настенные выключатели, генераторы, линии передач, трансформаторы, и т.п., люди, живущие при свечах, не знали и поэтому вряд ли могли о них мечтать. Их паутина обмена была проще, при меньшем количестве посредников и невидимых связей. И несмотря на это, время от времени, наши предки могли эксплуатировать друг друга, прибегая к «укорочению пути» для обладания желаемым объектом (воруя, например, серебряные подсвечники, а не покупая их). Но подобные «операции по укорочению» были ограничены, поскольку был ограничен сам род деятельности и ассортимент предметов.
От «укорачивания пути» к ворам-карманникам
Когда Homo sapiens впервые появился на сцене, инструментов под рукой было меньше, и как следствие меньше инструментальных ролей для других членов нашего вида. Но инструменты были, и люди использовали других людей различным образом. Рабство возникло на раннем этапе. Воровство также возникло, как только у людей появились вещи, которые другие люди могли украсть или отобрать силой. Но не было воровства в магазинах, пока не появились магазины. Не было воров-карманников, пока не появилась одежда с карманами, в которых могли прятать ценные вещи. Пока люди не начали привозить товары издалека, пиратство и разбой на дорогах были немыслимы. Эти преступные занятия возникли, когда хлынули потоки товаров, которые можно было приобрести минуя легальные торговые пути.
Когда мы используем термин "вор-карманник", мы представляем себе человека, который вынимает нечто ценное из кармана другого человека без согласия последнего (и вероятно даже когда жертва ничего не подозревает). Под «ценным» мы представляем себе в большинстве случаев либо денежную купюру, либо кошелек с деньгами. Вытащить чужой кошелек – значит «укоротить путь», приобрести деньги без обычных затрат труда или участия в торговле чего-нибудь за что-нибудь. [В данном случае можно даже говорить об особой "специальности" вора, или даже "призвании" - таланте, который, позволяет "зарабатывать" - ВП].
Лично я давно решил не носить бумажник в заднем кармане брюк. Из заднего кармана брюк, вероятно, легче всего незаметно вытащить плоский предмет. Нельзя сказать определенно, что ношение кошелька в менее доступном месте может гарантировать его сохранность, но я ,по крайней мере, его не терял. Помню одного карманника, который почти вытащил мой кошелек во время туристической поездки, когда я стоял с толпой туристов внутри Собора парижской богоматери, в Париже. Другие в группе видели, как в полутьме собора он приподнял край моего пальто и попытался освободить задний карман от его содержимого, а потом быстро нырнул в толпу, когда я повернулся.
Однажды, я участвовал в профессиональной конференции, в американском городе, на тысячи миль удаленном от моего дома. Деньги украли из моего кошелька, когда я спал. Кошелек лежал на тумбочке в прихожей гостиничной комнаты, куда вор проник через окно, воспользовавшись пожарной лестницей. Он бы опытным и умным вором. Перед тем, как исследовать мой кошелек, он тихо отпер и открыл входную дверь, чтобы иметь возможность быстро уйти через коридор. Но свет коридора разбудил меня, и я увидел, как он быстро убегает. Сначала я испугался, подумав, что он забрал кошелек с собой, где лежали водительское удостоверение и кредитные карточки – это значительно осложнило бы покупку бензина на обратную дорогу. Но к счастью, он взял только деньги, для минимизации риска - в случае, если будет пойман, он не смог бы объяснить происхождение других предметов.
Это важная характеристика денег. По наличным деньгам нельзя установить, кто их владелец. Деньги могут служить их владельцу, независимо от того, заработаны они или украдены. Этот факт лежит в основе «профессии» карманников. В современной экономике с широким разделением труда, мы все вынуждены использовать деньги в той или иной форме. Поэтому они нам необходимы, и большая часть нашего времени уходит на их приобретение. Деньги покупают различные ресурсы, в которых мы нуждаемся. Большинство людей получает денежное вознаграждение за свою инструментальную функцию – выполнение некоторой работы, или продажу товаров и услуг тем, у кого есть деньги для покупки. Различные виды работ или различные виды товаров оцениваются по-разному, одни считают их оценку справедливой, другие несправедливой, но в любом случае, они входят в систему обмена, которая в большой степени определяет человека в нашем мире [266]. Однако, поскольку деньги – есть деньги, независимо заработаны они или нет - люди стремятся иметь их любым способом.
Существует также стремление экономить. Тот, у кого есть деньги, постоянно стремится их сохранить в противовес желанию с ними расстаться – чтобы избежать то ли слишком больших трат, то ли возможного воровства. В обществе, использующем деньги (а это характерно для всех обществ с разделением труда), каждый стремится получить деньги, и по тому же закону, подозревает, что деньги у него хотят отобрать. Согласитесь, когда нас рассматривают как жадных до чужих денег, это очень деморализует. Точно так же деморализует, когда нас рассматривают как инструменты или ресурсы. Людям нравится, когда их считают полезными, но они с негодованием относятся к тому, что «их используют».
От воров-карманников к капитанам индустрии
Люди находятся в постоянном искушении «укоротить путь» к деньгам. Воровство в магазинах, квартирные кражи – вот лишь некоторые примеры "укорачивания пути", с помощью которых человек обходит принятые шаги для приобретения желаемых товаров. Карманное воровство – другой пример прямого получения денег. Но воровство в магазинах, в квартирах, или вообще всякое воровство, не единственный способ укорачивания пути к «богатству». Существуют и другие, более "выгодные" пути - мошенничество, коррупция, уклонение от налогов, корпоративные должностные преступления и т.д. Росс называет все эти «действия по укорочению пути» - карманным воровством в большом масштабе. Он хочет, чтобы его читатели увидели: по сравнению с этими большие грехами, грехи воров-карманников - ничтожны. Я привожу метафору вора-карманника в этой главе только для того, чтобы показать дегуманизирующую позицию эксплуататоров (в любом смысле) к их жертвам, обладателям купюр.
Если вытащенная вором купюра не будет новой, стильной и дорогой, она скорей всего не будет обладать большой ценностью для карманника. Карманник ищет прежде всего содержание купюры, некий объем валюты. Купюра используется ее владельцем как «инструмент» по обладанию другими ценностями. Человек с купюрой, в свою очередь, становится для карманника инструментом по «зарабатыванию» денег с помощью своих ловких пальцев.
Деньги, в особенности бумажные, не имеют практически никакой внутренней (собственной) ценности. Данный объем бумаги (даже банкнота) не имеет большой ценности до тех пор, пока на ней не будет напечатан предписанный государством дизайн, представляющий указанное количество «покупательной способности». Когда слова, указывающие на то, что это «законный билет», напечатаны, он становится признанной валютой. Только тогда она получает достаточную для воровства стоимость. После того, как билет попадает в руки карманника, деньги, представляющие покупательную способность, можно использовать для проведения легальной трансакции для покупки различных товаров точно так же, как если бы ее проводил законный обладатель.[267]
Для карманника залезть в карман - лучше, чем стащить что-либо с полки магазина. [268] Но когда Росс использует карманника в качестве метафоры, его беспокоит не столько образ мелкого воришки, сколько стремление заправил в бизнесе и промышленности заниматься фундаментально тем же. Вместо того, чтобы «делать деньги" старым добрым способом - зарабатывая их посредством более или менее честного обмена, люди, обладающие большой экономической властью, могут получать деньги просто «за услугу». Люди с таким коммерческим мировоззрением рассматривают других людей не как самостоятельную ценность, а как средства.
Таким образом, позиция в отношении других людей, занимаемая теми, кто находится у руля экономики, часто фундаментально не отличается от позиции вора-карманника. Поэтому Росс узнал в бизнес-бароне ментальность вора-карманника.
Бизнес-ментальность Росс определяет как противоречащую важному этическому принципу Канта. Производственный и торговый процессы под командой властных людей, да и вся соответствующая активность бизнес-предприятия, рассматривается торговцами и капитанами индустрии прежде всего как способ накопления денег. Но аккумулировать деньги - означает забирать их у других [Количество денег в обращении ограничено. В противном случае возникает коллапс экономики и деноминация деноминация - ВП]. Такая коммерческая активность предполагает, что потребители, люди у которых забираются деньги, по кантовскому определению, не люди-цель, а люди-средства.
Где-то посередине между провозглашенным этическим стандартом Канта и явным отходом от него, замеченным Россом, стоит Карл Маркс с осуждением отношений между капиталистами, собственникам «средств производства», и служащими. Когда Маркс доказывал, что в результате этих отношений труд используется как «товар», причем капиталист снимает с рабочих «сливки» - сверхприбыль, он фиксировал свое внимание только на одной части этого дегуманизирующего процесса, который начал появляться в индустриальном обществе. Дегуманизация характеризовалась не только отношением владельцев фабрик к рабочим, которые рассматривались как инструменты (т.е. средства, а не цели). Конкурирующие фирмы, поставщики материалов, клиенты, транспортные системы, каждый, рассматривался не как человек – а как соответствующее звено в многосторонней взаимозависимости, вызванной разделением труда.
Конечно, работодатель в глазах наемных рабочих тоже терял свою человечность и рассматривался просто как источник заработной платы и эксплуататор. Но Маркс в меньшей степени интересовался взаимной эксплуатацией, т.е. нарушением рабочими кантовского принципа*.
Любой с доступным кошельком может стать «объектом» для карманника. Любой потенциальный клиент данной промышленности или бизнеса аналогично рассматривается как простой источник «дохода». Любой поставщик товаров или услуг, рассматривается потенциальным клиентом не как человек, а как автомат по продаже (насчет цены товара/услуги можно поторговаться). Метафора вора-карманника возможно даже глобальнее, чем подозревал Росс. Она относится к негласной позиции всего бизнеса, охватывающего население мира, из-за чего каждый из нас определяет других людей в своей основе как двуногие кошельки – из которых можно извлекать деньги.
Рассматривать «других» людей таким образом почти то же самое, что рассматривать их как полезные инструменты. Не то, чтобы каждый член современного общества рассматривал постоянно каждого другого члена общества, как-будто тот ходячий бумажник. Но нельзя отрицать растущую тенденцию к такому отношению в обществе, построенном на разделении труда и практике обмена, и неизбежно приводящей к денежной системе. Поэтому я утверждаю: дело не только в «укорачивании пути» капитанами индустрии, которые рассматривают рабочих как подлежащих сокращению затраты производства, а клиентов как ходячих кошельков, из которых надо извлечь как можно больше денег. Разделение труда, которое создает целую паутину обменных отношений, заставляет каждого относиться к другим людям не как конечной цели, но, все в большей степени, как полезным (специальным) инструментам – и/или владельцам кошельков. Природа современного общества подталкивает нас к тому, чтобы мы воспринимали людей вне нашего непосредственного круга как абстракции, и лишь смутно угадывали в них человеческие существа.
Лингвистическая анестезия
Иногда мы можем узнать о важных вещах, которые занимают умы людей, по языку, который они используют. Некоторые обороты речи карманников позволяют узнать их отношения к своей «профессии» и своим жертвам. Полтора столетия назад романист Чарльз Диккенс создал яркий образ группы карманников, обучаемых и «принятых на работу» небезызвестным мастером [269]. Когда мальчик-сирота Оливер Твист впервые попал к мастеру Фэджину, его начальное обучение этой криминальной субкультуре проводилось с помощью «игры», в которой оттачивается мастерство карманника – мальчики стараются очистить карманы Фэджина так ловко, чтобы тот не почувствовал, хотя учитель знает, что это игра. Когда очередь подошла к Оливеру, он, понаблюдав за другими, успешно вытащил носовой платок из кармана Фэджина, за что старый хитрец назвал его «умным мальчиком», и прибавил: «Я еще не встречал более способного парня». В дополнение к этой похвале, Фэджин наградил Оливера шиллингом и сказал: «Если пойдешь и дальше этой дорогой, станешь великим». После этого Оливер глубоко задумался над тем, каким образом игра по очистка карманов Фэджина связана с его будущим величием. Он еще не сознавал в тот момент, что группа мальчишек были ворами-карманниками.
Позже, когда Оливер вышел на улицы Лондона вместе с Чарли Бейтсом и Артфул- Доджером, и услышал, как они назвали пожилого джентльмена у витрины книжного магазина «овощ» и вытащили бумажник из его кармана, Оливера охватила паника.
Термин «овощ» для описания человека, подлежащего ограблению членами воровской шайки, повторяется в романе Диккенса, и возможно входит в лексикон подпольного мира Англии 19-го века. На слэнге современных американских карманников выбранную жертву называют «метка» [270], тот же самый термин используют т.н. «конфиденс-мен», т.е. мошенники, завоевывающие доверие людей, которых затем могут эксплуатировать. Насколько такие слэнговые термины на самом деле нивелируют человеческое достоинство трудно сказать. Но вполне возможно, что использование обезличенных слов позволяет мошенникам до некоторой степени анестизировать свою совесть.
Диккенс использовал своего персонажа Фэджина и его мальчишек не для того, чтобы осудить этих людей, но чтобы высветить пороки общества, сделавшего существование этой субкультуры возможной. Росс интересовался более глубокой дисфункцией общества. Действия «легитимных» бизнес-лидеров по извлечению денег, которых Росс смело приравнял к ворам-мошенникам, имеют возможно более тонкий, непрямой, и скрытый характер. И в то время, как он пытался заклеймить такие процедуры извлечения денег как «монументально криминальные» (даже если легальные), моя цель не столько их заклеймить, сколько выразить сожаление о том, что они имеют место.
Другими словами, я просто имею в виду тот факт, что во всех областях современного общества люди заняты деятельностью существенно экстративной - т.е. направленной на извлечение денег из кошельков клиентов, потребителей и налогоплательщиков, или со счетов благотворительных организаций, правительственных органов и т.п. Вне зависимости от того, будут ли предприниматься шаги «по укорочению» или отход от правила «купли-продажи», любые действия, в результате которых другие человеческие существа (группы, даже нации) будут рассматриваться как источники дохода – это неизбежный аспект взаимозависимости, вызванной современным разделением труда.
Мы видим повсеместное стремление относиться к другим как источнику доходов. Во многих умах оно может подавляться, скрываться, даже отрицаться. Но оно вытекает из необходимости денег – главном инструменте выполнения бессчетного количества обменов, ставших необходимых с определенного момента разделения труда. Искушение называть специализацию абстрактными терминами поэтому носит всеобщий характер. Именно эта всеобщность заставляет нас закрыть глаза на нас самих.
Разделение труда на уровне индустриализации во времена Дюркгейма было слишком новым явлением, чтобы он увидел его дисфункцию. В последнее десятилетие 19-го века этот блестящий ум все еще мог отмахнуться от «аномальных форм» разделения труда, странных отклонений от ожидаемой им органической солидарности. Но сегодня ситуация уже другая. Случаи, когда к человеческим существам относятся не более как к «ходячим банкнотам» стали настолько частыми и вопиющими, что от них нельзя отмахнуться. И неважно стало ли воров-карманников действительно больше - важно что ментальность вора-карманника проникла в сознание «нормальных» людей и слишком очевидна.
Чтобы понаблюдать за ментальностью карманника в действии читателю достаточно нажать на кнопку и посмотреть сводку вечерних новостей по телевизору, за которыми следует магическое слово «Далее - реклама». (Будем ли мы действительно выключать звук в данный момент, или наши мозги уже так приспособились, что не слышат и не воспринимают увиденное). Попытайтесь все же послушать рекламу, и вообразите, как бы она удивила Дюркгейма и Росса. Не пришли ли бы эти два выдающиеся ума в ужас от торговых сообщений в таком контексте?
Мидас, азартные игры и денежные деревья
Теперь рассмотрим другие старомодные метафоры для «укорочения пути». Магия, в общем, представляет собой набор укорочений - способов получения желаемого результата без прохождения всех необходимых для этого процедур. В наш просвещенный век большинство поклянутся, что не верят в магию, но иногда мы сами начинаем фантазировать, чтобы могли сделать, если бы обладали волшебной палочкой и с удовольствием читаем подобную литературу. Даже во взрослом возрасте мы оставляем где-то в глубине надежду на волшебство, в особенности что касается денег.
Мы можем не верить алхимикам, но помним легенду о царе Мидасе. Он хотел много золота, и его мечта о том, что все, к чему он ни прикоснется, превращается в золото, сбылась. И вместо того, чтобы искать золотые прожилки в камнях и проводить тяжелые операции по извлечению золота, он просто прикасался к предметам и они обращались в золото. Почему он хотел золота? Уже тогда, в то легендарное время, золото было мерой богатства и средством обмена, поэтому обладание золотом означало возможность приобретать все желаемое – даже в век, когда разделение труда не было таким разветвленным как сейчас. Поэтому воображаемый царь Мидас, по волшебству, получил самый короткий путь к богатству.
Не думаю, что современные люди отказались бы от возможности приобрести такую замечательную силу, или по крайней мере какую-то ее часть. Посещающие казино или покупающие лотерейный билет или участвующие в распродаже могут убеждать себя в том, что хотят развлечься, и индустрия казино поощряет этот самообман, избегая термина «азартные игры». Там, где они легальны, этот бизнес процветает потому что искатели короткого пути к богатству находятся под гипнозом царя Мидаса. Людей привлекает бесплатное золото, золото с магической покупательной способностью, золото, ради которого они не должны тяжело работать, чтобы добыть его из-под земли. Деньги желательны из-за того, что с их помощью приобретать разные вещи без особого труда, и получать богатство, которое не достижимо одним лишь честным трудом.
Но увы, для Мидаса это волшебство обернулась обратной стороной, когда его любимая дочь, которую он нежно обнял, мгновенно превратилась в золотую статую! Конечный итог дегуманизирующего стремления к магическому укорачиванию пути!
И сколько людей, выигравших в лотерею, в результате трагически закончили жизнь? Неспособность предвидеть возможные последствия, которые пробуждает магическая сила, привела царя Мидаса к трагическому концу, и в этом мораль легенды. Почему массмедиа рассказывают нам радостные истории о внезапно разбогатевших на выигрышах в лотерею и умалчивают о том, как эти выигрыши изменили жизнь счастливцев?
Почему не сообщают о тех, кто потерял выигрышные билеты? Сила золота может разорить так же, как и обогатить. [271].
О чем говорит нам сегодня древний миф о Прометее – (титане, помеси человека и Бога) и якобы благодетеле человечества ? Хотя имя «Прометей» происходит от греческого слова, означающего предвидение, сознавал ли Прометей опасность от передачи людям огня, украденного у Зевса, исполнительного директора олимпийских богов? [272]
Возможность использовать огонь - важный шаг в эволюции человечества. Но окрестив захороненную с каменноугольного века материю «топливом», вместо того чтобы понять, что это запрятанный природой атмосферный углерод, наши предки, по примеру царя Мидаса обрели магическую силу – в результате которой планета и они сами оказались на краю гибели.
Избегайте Монте Карло, Рено и Анлантик-сити, и пусть Мидас и Прометей поразмышляют над содеянным. Я приведу вам одно старомодное клише-метафору. Оно может быть сегодня позабыто, поскольку я услышал его, когда был ребенком.
Вспомните о том, что «деньги не растут на деревьях». По крайней мере во время экономической депрессии 1930-х гг, родители считали своим долгом учить детей экономии и скромности, повторяя: «Деньги не растут на деревьях». С одной стороны это клише прививало «уважение к стоимости денег», с другой объясняло: «деньги можно заработать только трудом». Дети должны были копить месяцами, чтобы купить себе вожделенную игрушку, хотя конечно тайно мечтали найти «дерево».
Смешно сказать, но сегодня вполне зрелые и образованные люди ведут себя так, как если бы весь мир представлял собой сад из «денежных деревьев». «Работа», которую они выполняют, сводится к поиску хитроумных способов снятия «плодов» с этих «деревьев». И как объяснил нам Якокка**, роль торгового агента в том, чтобы эти «продукты» двигали индустрию.
Что же это за «денежное дерево, плоды приносящие» ?
Существует множество организаций и институтов, которые люди считают денежными деревьями. Возникают ситуации, когда руководители организации начинают рассматривать организацию не как способ воплощению некоторой цели, а как денежное дерево, с которого они могут срывать плоды для себя лично. Правительства могут восприниматься аналогично как способ обогащения. Есть вопиющие примеры, когда потребители, публика, массы воспринимаются с аналогичной точки зрения. Кроме того, есть случаи, когда все три варианта «снятия денег с деревьев» работают вместе.
1.Корпоративное денежное дерево
Судьба корпорации ENRON - вопиющий пример корпорации, руководители которой использовали ее как денежное дерево. Независимо от того, какой «плод» данная энерго-поставляющая компания производила, ее «листья» хищнически срывались высшим руководством [273] . Администрация, стоящая наверху корпоративной лестницы, максимизировала свое личное богатство путем манипулирования финансовыми отчетами компании с целью завышения акций компании, несмотря на то, что компания была на пути к банкротству.
И случай с Enron не единственный. Между 1995 и 2005 гг, среднегодовые оклады исполнительных директоров 350 ведущих компаний выросли с $2.7 млн на душу до $ 6.8 млн, т.е. увеличились на 151 %, но за тот же период средние продажи компаний выросли лишь на 51%. Выплаты директорам включали в себя бонусы, акции, а также зарплаты. В 1970-х гг. большинство директоров получали выплаты наличными; к 2000 г. половина директоров предпочитала биржевые опции. «Биржевые опции» - это решение директоров компаний получать часть своей зарплаты в виде акций компании (при некоторой заданной цене, вне зависимости от их будущей стоимости), а затем продавать акции при росте цен. Ясно, что такая зарплата заставляла руководство искать пути для максимального повышения эффективности и доходов компании. Но очень часто руководство манипулировало отчетами о доходах, чтобы повысить рыночную стоимость акций компании (тогда имеющиеся на руках акции можно было продать по завышенным ценам). Это укорочение пути в богатству. В результате руководство компании обогатилось за счет других акционеров – и за счет остальных сотрудников, которых уволили, когда компания обанкротилась.
Важно отметить, что незаконно обогатившиеся манипуляторы из высшего звена, нанесшие большой финансовый урон, имели моральную установку, которая как-бы освобождала их от обычных ограничений [274] Короче, они вели себя так, как если бы многие другие – инвесторы и рабочие, пострадавшие от их действий – были просто «карманами», из которых следовало извлекать деньги любыми возможными способами. Управляемая ими компания была денежным деревом, а их положение позволяла им срывать золотые листья.
Но компания Enron ни в коем случае не уникальна. В июле 2005 г. директор другой компании, одной из самых известных в США, был приговорен к 25 годам за подделку ценных бумаг и финансовых отчетов. Ему было поставлено в вину подлог, в результате чего раздувалась доходная часть и снижались расходы, корпорации – общей стоимостью $ 11 млрд. Кроме тюремного срока, по сообщениям Вашингтон пост, его лишили поместья и активов на сумму $ 45 млн, чтобы удовлетворить иск обманутых инвесторов [275].
Я привожу здесь эти примеры не ради примеров. Обман или мошенничество, т.е. явное нарушение закона, можно охарактеризовать как дюркгеймовскую «анормальную форму» разделения труда. Но мы должны уяснить, что это не единичные обманы, а рутинная несправедливость, выходящая за границы случайных «анормальных форм» Дюркгейма. Важно признать тот факт, что могущественные и стоящие наверху люди в современных сложных обществах, люди, считающие себя уважаемыми лидерами, которые возможно уважаются и публикой и массмедиа, могут опускаться до поведения вора-карманника по отношению ко всем другим людям. Действительно, они относились к инвесторам, а также разным категориям рабочих в их компаниях – и к безымянным, невидимым клиентам – как «карманам». Их жизни – и жизни многих рабочих и инвесторов - проживаются по стандартам извлечения денег. Моя мысль такова: стандарты извлечения денег в нашем обществе – это следствие высокого разделения труда в нашем обществе. Они представляют собой один из аспектов взаимозависимости, которая – как ранее предполагалось Дюркгеймом – должна была привести к органической солидарности. Общества так и не смогли изобрести способы сдерживания дегуманизирующего влияния «извлечения денег».
Было время, когда директора больших корпораций рассматривались как высший класс человеческих существ. Предполагалось, что они обладают набором качеств, существенных для ведения лидерской роли. Они должны были проводить определенное время в определенных местах, и держать в своих головах массу информации о деятельности своих корпораций. Поскольку предполагалось, что обычный человек не может выполнять сложные обязанности директоров, огромные зарплаты вроде бы служили справедливым вознаграждением.
В последнее время, однако, некоторые директора попытались создать совсем другой образ. Они попытались убедить правосудие (и американскую публику), что они «несчастные и обманутые». Когда директор компании World Com был уличен в том, что его компания скрыла миллиарды долларов расходов, он заявил, что не имеет никакого отношения к этой обманной бухгалтерии. Подобное заявление о невинности провозглашалось директорами других компаний.
В каждом случае, когда акционеры компании оказывались на тонущем корабле, их несчастный обманутый директор оказывался вместе с ними. Он (или она) представляли дело так, что будто просто доверяли поквартальным отчетам своих бухгалтеров. Виноватым оказывался какой-нибудь прохиндей-бухгалтер, неправильно распределявший цифры в отчетах – даже, если офис его (прохиндея) располагался рядом с офисом директора.
Не один директор обанкротившихся компаний или привлеченных к ответственности за мошенничество выдавал себя за невинную жертву "подлых сотрудников". [276] На самом деле мало найдется случаев, когда директор не знал бы, что творится в его компании. Но число процессов, на которых менеджмент заявляет о своей невиновности, становится нормой. Неужели пост директора большой фирмы дает право очищать карманы своих сотрудников? Неужели облаченные властью всегда становятся нечувствительны к подчиненным ?
2.Правительство как денежное дерево
Корпорации, находящиеся на пороге банкротства, иногда обращаются к правительству за помощью (bailout). Дотации могут принимать форму прямого гранта, т.е. фактической финансовой поддержки слабой компании, или контракта по закупке правительством продукта компании, который дает большие преимущества продавцу по сравнению с покупателем – т.е. продажи, в которых интерес компании превышает интерес правительства. Серьезная потеря «рыночной стоимости» продукции корпорацией, торгующей на международном рынке, может вызвать необходимость обращения за помощью к правительству; это даст возможность конкурировать на внешнем и внутреннем рынках. В этом случае компании мотивируют свою просьбу необходимостью компенсировать «несправедливость» на внешнем рынке.
Обращение промышленников к правительству за помощью можно эвфемически трактовать как желание законодательно или административно регулировать «равные условия игры» на том основании, что в конкурентной борьбе возникает якобы «несправедливая» ситуация. Например требование установления «равных правил» возникло, когда новый исполнительный директор компании ФордМотор Алан Мюллали, в прошлом работающий в авиационной компании Боинг, захотел поговорить с американским президентом. За первые 9 месяцев 2006 г. Форд потерял $ 7.24 млрд, и собирался закрыть несколько своих заводов, предлагая ранний выход на пенсию всем своим 75 000 рабочим в США [277]. Дженерал Моторс настояла, чтобы 35 000 рабочих уволились из компании и получили выходные пособия. [278] Три крупнейших американских автомобилестроительных компании искали решение возникших, о их мнению, проблем из-за обменного курса доллара и роста стоимости медицинских услуг. С их точки зрения, огромные финансовые потери связаны со сложностями на международном рынке.
Казалось, исполнительные директора забыли, что эра дешевого топлива, позволявшая ежедневно перемещаться миллионам американцев (и значительному количеству людей в других странах) на частных автомобилях, подходит к концу. Для них было непостижимым, что автомобиль – считавшийся нормальным и неизменным средством передвижения - может стать непригодным из-за изменившихся обстоятельств. Эти директора настаивали на том, что ищут «равных условий игры», а не «правительственных дотаций». Эта ситуация сильно напоминала «спасение» корпораций ранее федеральными властями – а именно выдачу кредитов компании Крайслер в 1979 г. дабы та избежала банкротства. Я помню карикатуру того времени: отец и сынишка стоят перед Капитолием, и ребенок спрашивает: «Как называется этот дом, папа?». На что папа отвечает: «Дом Крайслера». [279]
Кроме того, правительственные займы получали электрические компании, фермеры, железные дороги, химические компании, кораблестроители, колледжи и воздушные перевозчики. Некоторые промышленные компании рассматривают военное ведомство как денежное дерево. Представители в Конгрессе из регионов, в которых расположены эти компании, обычно лоббируют кредиты для заключения ими выгодных контрактов. Местное население, экономика которых зависит от близко расположенных военных баз, обычно сопротивляются их закрытию [283].
Существуют и другие способы «срывать деньги» с правительственных «деревьев».
3.Население как денежное дерево
Какая бы ни была информационная среда – газеты, журналы, радио, телевидение, кино, внешняя реклама – большинство рекламных «посланий» используют язык и другие символы как инструменты для извлечения денег у аудитории. С помощью рекламы, товары продаются, или «продвигаются». Она представляют собой стандарт корысти в человеческих отношениях. Реклама подразумевают, что люди, находящиеся под ее воздействием, это карманы, хотя эвфемически их называют «потребителями», а иногда еще более эвфемически «клиентами».
В терминах предложенной Эмерсоном теории власти (цитируемой в гл.8), рекламная промышленность – это производство, посвященное тому, чтобы разбалансировать человеческие отношения – делая потребителей более зависимыми, а продавцов еще более властными. Реклама способствует потребительству, вызывает неудовольствие у людей теми вещами, которыми они обладают, тем опытом, который они приобрели, и даже тем, кем они себя считают в данный момент – поэтому они покупают новый продукт или новую услугу.
Вот пример того, как далеко это может зайти в современном обществе. В июле 2007 г Parade Magazine одно из приложений, вставляемых в воскресные газеты по всем Соединенным Штатам, попросило читателей внести предложения по сокращению затрат почтовой службой, чтобы сдержать рост заплаты за почтовые услуги. Один из читателей предложил почтовой службе зарабатывать на том, чтобы печатать рекламу на марках, и тем самым понизить стоимость пересылки. В редакции журнала откликнулись на это предложение с энтузиазмом. Действительно, журналы и радио и телестанции «поддерживаются рекламой». Почему бы почтовому ведомству не перенять эту практику?
Ясно, что «затраты» почты о которых идет речь, это монетарные затраты. Но существуют и немонетарные затраты кроме стоимости марки. Например, почтовый офис выпускает «памятные марки». Они напоминают об исторических личностях, местах, или событиях - и знание этих атрибутов национального наследия может только приветствоваться. Почтовая марка тем самым служит гражданам еще и этим. Однако, если на марке реклама, это указывает на то, что почтовая служба - это по сути торговая фирма, служащая рекламодателю, а не гражданам, т.е. она не выполняет свою главную задачу – не помогает людям общаться между собой. [285]
В последние годы американцы осознали свою зависимость от поставок нефти из недружественных стран и очень расстроились, но не увидели в ней ситуацию в терминах эмерсоновской теории власти. Зависимость американцев от стран Ближнего востока дает этим странам возможность влиять на американскую политику. Точно также зависимость индивидуальных автомобилистов в США от топлива открывает их карманы для поставщиков бензина. Когда поднялись цены на бензин, многие почувствовали себя «на поводке» у главных нефтяных компаний вместо того, чтобы задуматься о конечных запасах топлива в недрах Земли. Конгрессмены провели хорошо разрекламированные «исследования» политики нефтяных компаний, в результате компании были признаны невиновными в «завышении цен».
Летом 2007 г я написал письмо исполнительному директору британской Vodafone Group Plc о его выборе слов для описания стратегии, направленной на получение преимуществ от «новых технологий». Его выбор слов меня поразил своей симптоматической близостью к дегуманизирующей ментальности вора-карманника. Не рассчитывая на ответ, я написал следующее:
В вашем письме от 12 июня к акционерам, под заголовком «Стимулирование прибыли и понижение затрат в Европе», вы говорите: «В Европе мы концентрируем внимание на стимулировании (drive) дополнительного дохода от ключевых голосовых услуг и сообщений, и сокращаем расходы».
Я подумал, что здесь типографская ошибка. Может быть вместо «drive» (стимулирование) нужно было написать «derive» (получение) ? Объясните, пожалуйста. Мне казалось, что смысловое различие этих двух слов должно указывать на различие корпоративной стратегии по отношению к потребителям европейского рынка. Я думал, что дегуманизацию этого послания компания могла бы смягчить, если вместо «стимулирования» дополнительного дохода ориентировалась просто на «получение» дополнительного дохода. Мое письмо касалось прежде всего разной тональности этих слов. К моему удивлению, через месяц я получил очень ясный ответ. И я не удивился, когда письмо было не от исполнительного директора, которому я писал, а от «Заместителя секретаря группы компании». Но я очень удивился тому, что мой вопрос был интерпретирован как вопрос о различии двух рынков, а не двух слов. Вот его содержание:
Уважаемый сэр,
Спасибо за письмо от 9 июля. Я полагаю, слово «стимулировать» было использовано намеренно и должно было передать наш упор на стимулирование дохода от ключевых голосовых услуг и сообщений. Я не считаю, что данный термин использован для подчеркивания разницы в корпоративной стратегии в отношении другого рынка.
Спасибо за ваш интерес в нашей кампании.
Искренне ваш...
Написанное от имени уважаемой телекоммуникационной компании, а не мошенников Энрона, данное письмо и провозглашаемую в ней политику нельзя рассматривать как дюркгеймовскую «анормальную форму», возникшую от разделения труда. В ней подтверждается агрессивная позиция компании в отношении потребителей, как денежного дерева, с которого нужно побольше сорвать. Это письмо убедило меня в том, что компания рассматривает потребителей, как денежные карманы. Оно означает: где бы потребители ни находились, они представляют собой просто рынок, из которого следует извлекать прибыль, на что компании следует «сделать упор». Короче, будучи глубоко погруженным в стандарт извлечения денег, автор письма остался глух к смыслу моего комментария о «различии в тоне» двух слов «стимулировать» и «получать».
Табачная дегуманизация
Вероятно, не найдется такой промышленности, в которой позиция «очищения карманов» по извлечению денег не противостояла так вопиюще здравому смыслу и глубокому сожалению, выраженному главным хирургом Эверетом Купом по поводу пристрастия публики к курению. Невзирая на давно установленное отрицательное воздействие курения сигарет на здоровье, приводящего к трети всех случаев заболевания раком, и еще большего числа болезней сердца, миллионы людей продолжают покупать и курить сигареты. Многих курильщиков поражают атеросклероз, язва желудка, проблемы с родами, и т.д., и почти обязательно эмфизема. Куп пишет: «Публика обязательно потребовала бы действий от Конгресса, если бы нечто убивало «ежегодно полмиллиона человек» - но это не коснулось табака».
Любое сомнение в том, что позиция в отношении «очистки карманов» доминирует в нашем обществе легко рассеивается, если послушать директоров табачной индустрии, утверждающих перед комиссией в Вашингтоне, что они не считают табак – пагубной привычкой - продолжая манипулировать с содержимым никотина для обеспечения уровня продаж сигарет тем, кто захотел бросить курить. [287]
Компаниям не должно быть позволено делать профит на явно опасных продуктах, заявил бывший глава Food and Drug Administration [288]. Общество давно находится под воздействием компаний, формирующих отношение к сигаретам и способствующим привыканию к ним. FDA вскрыла обман и манипуляцию никотином, но табачная промышленность продолжает заявлять, что поскольку продукт легальный, к нему надо относиться как ко всем остальным, даже если табачные продукты убивают людей.
FDA давно пытается поставить заслон для того, чтобы дети не могли покупать табачные изделия, т.е. сделать их менее привлекательными. Но стремление компаний повысить прибыль становились на пути FDA и им удавалось каждый раз обходить запреты. Радикального сокращения курильщиков нельзя добиться за счет технического мониторинга качества этих продуктов – это возможно только поставив заслон на пути производителей.
У администрации штатов, в которых возбуждались судебные процессы над табачными компаниями, не было никаких намерений приводить их к банкротству. Деньги были главнее, и этим руководствовалась администрация. Часть от дохода компаний поступали в казну штатов. Миллиарды, ожидаемые за 20 лет, были таким лакомым кусочком, что законодатели стыдливо соглашались со всеми доводами компаний.
Дилемма
Если все производства, ориентированные на карманы потребителей, будут распущены, что станет с человеческим обществом ? Это будет означать роспуск современной системы разделения труда.
Следствием этого почти наверняка будет вымирание Homo sapiens, чье масштабное существование зависит от множества преимуществ, полученных в результате огромного количества специализаций, развившихся за последние столетия. Эти различные специальности координируются обменными сетями через посредство денег – приводящих – почти автоматически – к комплексу царя Мидас – у людей, потерявших свою самодостаточность.
Сможет ли общество будущего жить по другим правилам? Сможет ли общество жить по забытому кантовскому принципу так, чтобы к людям относились не как к простым инструментам? Я задаю эти вопросы, но не уверен, что мы сможем (или даже захотим) повернуться от Homo colossus к более мудрой и скромной версии Homo sapiens.
_______________________________________________________
* Это понятно, т.к. степень эксплуатации со стороны капиталиста несоизмерима со степенью "эксплуатации" его рабочими. - ВП
** Менеджер компании Форд и президент компании Крайслер. – ВП
[Комментарий ВП. Несмотря на все несчастья советского тоталитарного режима, различие в зарплатах не было столь вопиющим. Более того, ввиду небольшого ассортимента товаров, большие деньги были, вообще говоря, ни к чему. Их можно было, хранить, разве-что как небезызвестный Корейко в романе "Золотой теленок" (в туалете за сливным бачком). Это способствовало материальному (и социальному) уравниванию людей. То есть, люди не рассматривались как "инструменты по обогащению". С приходом капитализма и рыночной экономики, люди потеряли свое первородство. Слишком много стало "карманников"]