Категория 16+
Сказка о принцессе Чихунье и Максиме Доброслове
*для взрослых дяденек и тетенек и не очень маленьких детей*
В году пятьдесят втором от незнамо какого времени, даты или от чьего-то рождества, в местечке Местнонете, Знат-Знатнете, жил-влачил бренное существование добрый молодец Максим. Да не была неоправданной приставка «добрый», так как по фамилии был он Доброслов.
Происходил он из небезызвестного на весь Местнонет рода. Отец его был граф Орфограф, а матушка княгиня Прилагательная. Взращивался Максимка в семье любящей, прилежной. Все свободное время он старался уделять чтению самых разномастных книг. Он был кем-то вроде умственного спортсмена: начинал потихоньку, с небольших текстов, затем увеличивал нагрузку, и уже в подростковом возрасте «поднимал» гигантов вроде «Так говорил Заратустра» или «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Но был он не только мозговит – атлетично сложен был. Ну и как за таким красавцем не увязаться, по меньшей мере, стае барышень половозрелых?
Только вот Максим Доброслов избирателен был. К каждой присматривался. Хотя… чаще прислушивался.
Был вот казус как-то: вел беседу он с одной из прекрасных миледи – прекрасно сложена, воспитана, непринужденна, да и при этом всем одета не аки монахиня была, так что и взгляд бросить было куда свой, чисто мужской. Смотрит он на нее, аж засматривается. И тут, словно гром среди ясного неба:
– Максимушка, изволите ль Вы мне-с помочь? Я тут за шкафОм потеряла… – Все остальные слова пропали, и только отголоски этого грома, это ужасное эхо, от коего вянули уши Максимки: «шкафОм, шкафОм, фОм…».
– Ми скузо, сеньорита, вынужден бежать по срочному принуждению, - галантность его никогда не оставляла. – Целую Ваши лилейные ручки и жду новой встречи.
Так он скрывался почти всегда. Всегда с разными словами, предлогами, подлогами. Но поцелуй его так и оставался лишь в словах, повисших в воздухе. Что касается о «новой» встрече… Не случайно употреблял он оное слово, им подразумевалось не только новизна встречи, но и барышни. Тут все понятно и без каких бы то ни было ремарок. Ремарок…
Ремарк. Эрих Мария Ремарк. Тоже вот примерчик.
Вел как-то наш Максимка переписку с девушкой из далеких краев. Причем письма ее приходили, высеченные в камне (называла она сами камни мудреным словцом “iStone”), и шли они не меньше месяца всегда да каждый раз разного материала, размера и прочего «аппаратного» содержания. Не то, что бы та мадемуазель была из прошлого или отсталая. Просто прихоть. Своя странность. Свои тараканы в голове. А что? Кто-то пиктограммами пишет, кто-то вообще непонятными знаками, порою, писал ему. Что-то вроде… «XD ))))))». Доброслов уж точно и не помнил. Не запоминалось. Почитал он это за символы от Лукавого, да придавал незамедлительному аутодафе сии нетленные «опусы».
Как бы сказал сам Максим: «Вернемся к нашим баранам». С мадемуазелью, которая изволила величать себя Стасией, общались они, ни много ни мало, полтораста дней. Да и случился здесь казус такой – всем казусам казус. Пришла очередная «скрижаль» в ответ на письмо Максима.
Помянем и письмецо это.
«Милая моя мадемуазель Стасия! Очень рад, что купленный Вами Тирзингштырк седьмой понравился Вашей кузине. Премного благодарен, что на семи «листах» отписали мне об этом. Но вот Вы, право говоря, забыли про мой единственный вопрос из предыдущего послания. Дерзну повторить его: знакомы ли Вы с творчеством Ремарка? И если да, то какие произведения Вам понравились? В Местнонете все более чем прекрасно, спасибо, что поинтересовались. А как продвигаются дела в Ненашинске? Один из купцов признавался, что сейчас Вы переживаете какие-то волнения? Уже ль постигла война Ваши края? Жду ответа с нетерпением, душа моя!
С почтением, Максим Доброслов».
Ответа Максим ждал дольше остальных, мучался. Занимал себя охотой-неохотой, дельем-бездельем. Но тот, кто ждет, да обрящет. Дождалси!
«Дорогой, но больше не милый сердцу моему Максим. Хочу просить прощения, что долго не писала. Я была… подавлена. Еще никогда мои глаза не видели такой мерзости. Я даже… ослепла на время. Я не могла ничего видеть, мир для меня перестал существовать. Я считала, что Вы единственный образованный, начитанный молодой человек. Мой месье Максим. Но это не так! Я не могу общаться с таким чудовищем, как Вы! Ну как можно было склонять несклоняемую фамилию? Мария Ремарк – одна из лучших писательниц нашего-ненашего времени! И как Вы могли так оскорбить ее? За что? Да, я знакома с ее творчеством. С творчеством Ремарк. Но не РемаркА! У меня есть принципы. И если Вы, как сказывают здесь, самый лучший человек Знат-Знатнета, то у меня нет слов! Я прикажу всем моим подданным более не принимать от Вашего государства ни единого письма! Прощайте! И жывите счастливо с другими!»
– Хех, – усмехнулся Доброслов. – Жывите. Вот уж потешно больно. Почтальон Майлович, что-то еще?..
* * *
«Следовательно, человек этот пришел сюда сам и здесь умер. Когда его захотели отделить от скелета, который он обнимал, он рассыпался прахом».
– Magnifique! – Воскликнул Максим. – C’est impecable!
– Да-с, – начал граф Орфограф, – Гюго воистину один из лучших современно-раритетных писателей. Не могу не признать этого.
– Не могу не вставить свои парные копеечки! – задорно проговорила княгиня Прилагательная. – Я буду знакомой приходиться Виктору, он просто душка!
В доме Добрословов регулярно проводились вечера чтений в семейном кругу. Ежемесячно они принимали любых желающих в своем Датском дворце и устраивали самые умопомрачительные интеллектуальные мистерии.
Доброслову шел уж которцатый год. И родители, как ни пытались это укрыть, переживали за сына своего единственного. Что же он никак да ни эдак не сойдется с одной из милейших милашек их Государства?
Орфограф, к примеру, не раз отмечал, что на семь десятков девушек находится приблизительно, с точностью до одного знака после запятой, пятьдесят три целых и три десятых подходящих его отроку девушек.
Прилагательная же всегда говорила Максиму: «Милый голубок, ну ты посмотри, какие пташки райские мечтают о тебе!».
И, словно сработал тот закон неведомый, как его назвал ученый муж герр Больцен, «Об странностях, вызываемых мыслию повторяющейся», в дверь постучали.
* * *
– Ну а что же Вы, мессир, заплутали-с так? – поинтересовался граф Орфограф.
– Да я, батенька, знаете ли, слабоумен чуток. Но вот кличка «Хитраст» пристала ко мне неимоверно. Куда ни приди – Хитраст, Хитраст… – ответил нежданный гость.
Княгиня распорядилась предоставить старику яств, каких он пожелает. Семье Добрословов явно была присуща и добродетель в довесок.
– А откуда Вы родом, Хитраст? – поинтересовался Максим. – И имя у Вас такое экзотичное.
– Максим Орфографович! Что Вы себе позволяете?! – рявкнул граф на сына. – Милый друг, – обратился он к знакомцу-незнакомцу, – извольте-с извинить моего сына. Лучший жених Государства, право сказать…
– И до сих пор холостой! – назидательно вставила Прилагательная, матушка Максима.
– Да ничего-ничего, – замахал руками Хитраст, – только лишь в познании есть одно из величайших благ. Юноша, – он повернулся к Максиму, – очень интересный вопросец Вы задали, однако! На самом-то деле зовут меня Эраст. Но вот незадача, я состоял в прислуге у одних знатных вельмож. Государство, право говоря, у них маленькое, но оно весьма и весьма достойное! Поконкурирует даже с именитыми Ворвавебом или Чалендом.
Внимание Добрословов было, как и подобает хорошему тону, обращено на говорящего. Он продолжал:
– Так вот. Уж не знаю, с чего это пошло, но хозяева посчитали, что я хитрюга редкостный. И, путем незамысловатого синтеза имени настоящего и имени мнимого, стал я Эраст плюс Хитрюга равно Хитраст. – Он отпил чаю. – Значит, лучший жених и холостой, да? А в чем проблема?
– Понимаете, – начал Орфограф, – юноша взрос в семье, где ни у одного из нас нет ни акцента, ни каких-либо дефектов речи. Он обожает книги. И вот только чуть он слышит от барышни что-то эдакое, по примеру, «нАчала» или «звОнить» – так и порешает с общением! Все равно, что перерезает глазной мост отношений, удаляет слуховые раковины разговора и деинсталлирует себя из жизни такой вот девушки.
– Что же с нашим яхонтовым делать, – встряла сердобольная княгиня Прилагательная, – не понимающие мы в оной ситуации!
Хитраст нахмурился. Видимо, он что-то вспоминал. Под слабоумием он, видимо, имел в виду слабую память. Даже за время этого разговора у Максима уже разик-другой создалось впечатление, что он, их гость, что-то забывает постоянно.
Знакомый незнакомец заговорил снова:
– А знаете, что? А надо Вам лучше клубничной купить!
Все застыли в недоумении. И точно, подумал Доброслов младший, патология имеется у достопочтенного мессира Хитраста.
– И что еще? Ах да! – по всей видимости, он снова вспомнил предмет беседы. – Слыхал я, что у хозяев моих доча есть. Красавица, любуйся да не налюбуешься! И возрастом чуточку младше Вашего дитяти будет, в самый раз! Но вот есть проблема…
– Постойте! – перебил Орфограф. – Вы хотите, дорогой мой и милейший комрад, сказать, что в кои-то веки есть подходящая невестка для нашего сына?
– Ах! Вы мой изумрудный спаситель! – На глазах Прилагательной навернулись слезинки.
– Изумрудный? – Хитраст помолчал. – Не-е, изумрудный не подойдет. Рассеяние частиц происходит в анизатропных средах.
Максим в то время стал вести себя уж как-то больно равнодушно.
– Постойте! – вступил граф. – Что Вы говорили про доченьку Ваших хозяев?
– Точно! В общем, доча эта, говорят, невеста завидная. У нее богатство есть. Да не просто-сложное материальное, а духовное, интеллектуальное. – С этими словами у Максима в глазах пробежал огонек. – И ни один из сватающихся к ней еще не подошел. Да мало того! После встречи с ней – никого из тех молодцов-то и не видали. Вот так воть.
Глаза Максима Доброслова горели. Горели огнем счастья, заинтересованности и какого-то страннейшего нового чувства…
Большой Местнонетовский толковый словарь.
Соперничество – взаимоотношения между людьми, характеризующиеся состоянием явной или скрытой борьбы за власть, любовь, престиж, признание…
– Эраст, – начал Доброслов младший, – премного прошу Вас осчастливить меня информацией о том, как добраться в то государство великое, к дочери государей Ваших. Извольте-с также назвать мне имя этой прелестной особы. Соблаговолите…
– Хах! – непонятно почему перебил его Хитраст. – Чихунья! Зовут ее принцесса Чихунья! И вот, – он порылся в кармане своих льняных штанин, – держи! – Он протянул листок. Карту.
– Хороший Вы наш, спасительный человек! – закивала матушка. – Благодарные мы Вам родители сынишки нашего ненаглядненского! Вы кушайте-кушайте! Сытым становитесь!
Через некоторое время все удалились в опочивальни.
Наутро Эраста-Хитреца не оказалось нигде. В отведенной ему комнате было будто ничего не тронуто.
И лица его тоже никто не запомнил.
* * *
Долог был путь к принцессе да тернист. Прошел Максим осьмнадцать широких полей, поднялся в десяток высоких гор. Повидал он людей разных да наслушался от них про Чихунью легенд да слухов ранее-позднее слышимо-неслышимых. Кто-то ему советом подмогнул, мол, принцесса так, как водится в миру, не любит на кавалере красных галстуков. А кто другой говаривал, мол, невестка она наоборот, незавидная, уродина. Даже поравняли ее с Квазимодо.
Большой Местнонетовский толковый словарь.
Квази – псевдо, будто.
Модо – человек, люди.
Но Доброслов не мог уложить в рамки своего мышления и понимания тот небылимый факт, что никто никогда от принцессы еще не возвращался, что она до сих пор свободна и что другой никто ее не видел, дифирамбы ей не пел, да речей ее не слыхал. Потому верил он люду людскому неохотно.
И вот, ноне стоял он у врат-дверей той, кто наконец смогла бы ему подойти по всем параметрам да пунктам. Которой смог бы прийтись по вкусу и он сам.
Он постучал своей сильной рукой в портал «невесты».
– Кто стучится в дверь моя с толстой сумкой на плече?
– Это он, это он, местнонетский доброслон!
И следующие слова Максим услышал менее отчетливо, но все ж различимо:
– Принцесса! К Вам тут новый хахаль приперси! Остряк, по ходу!
* * *
– Здоровеньки булы! Як сам? – у невесты был грубовато-милый голос.
Такое неординарное приветствие, однако, не обескуражило Максима Доброслова, и он начал:
– Доброго Вам дня, прекрасная принцесса, Чихунья! Я прибыл…
– ЧО-О-О?! – резким вскриком прервала его девушка. – Как ты меня назвал?!
– Ум… Э-э… – Максим впервые в жизни мямлил. – Чи… Чихунья.
– Какая я тебе, едрить тебя налево, Чихунья?! Меня звать Чохулия!
Доброслов решил не терять лица, и продолжил в классической манере.
– Очень приятно, мадемуазель Чохулия! Прекрасное Ваше имя, должен заметить! А меня зовут Максим, Максим Доброслов.
Принцесса смотрела на нового кандидата смешанным выражением лица – в нем было место и презрению, и ехидству. Она молчала.
– А у Вас такое интересное имя, – продолжил жених, – весьма экзотичное для слуха моего. Не подскажете ль, а что означает столь прекрасное созвучие?
Принцесса состроила недовольную гримаску и выпалила:
– А чо, хули я-то? Эт к родцам моим вопрос, не ко мне. Чохулия и Чохулия.
Как-то раз несчастье приключилось с Максимом. Опрокинул он на себя чан с водой горячей. Ошпарило его кипятком всего. Долго знахари да лекари ходили в дом Добрословов, заговаривали, мазали мазями, растирали отварами. Вылечили, слава богу.
Но даже тогда ему не было так плохо, как стало сейчас, после речей принцессы, слух любого ужасающие. Да от кого? От девушки! От прекрасной, статной и очаровательной девушки!
Говоря языком Чохулии: «Как серпом по… щенному месту».
Максим оглянулся. Дверей, через кои он вошел, как и не было. Похоже жилище магическое. Что же делать? Куда бежать да ноги уносить?
Никак. Стой, Максимушка. Стой ровно и прямо. Веди себя так, как вел бы всегда с барышней.
* * *
– Эх, вона как мы его! – упоенно кричала принцесса и смеялась потешно. – Тиль Тралль, поддень его!
– Я твою мамашу… – далее цензура не позволяет озвучить.
– Вынужден признать, – ответствовал Доброслов, – что вы крайне не правы. Отцом моим является граф Орфограф, а не Вы.
– Чо ты, умник что ле? – вторил Тилю второй из секюритэ, чьего имени Максим еще не слышал.
– Ну-с, умником называть себя – до боли глупо, совершенно необъективно и уж очень высокомерно, сударь.
– Да ты просто больной! Дебил! – крикнула принцесса.
– Дебил? Простите меня, душа моя, но Вы заблуждаетесь. Не болен я олигофренией первой степени.
– Чо ты там лопочешь, хрен усатый?! – снова голос Тралля.
– Растительности на лица моем, и в частности мусташа, не имеется. А говорю я о том, что «дебилизм» – это не более чем олигофрения первой степени. Если Вам интересно, то «имбицилизм» и «идиотизм»…
– Да заткнись ты! – рявкнула Чохулия. – Из ушей сейчас гной потечет от твоего долбанутого языка!
Максим оставался непоколебим.
– Отчего же «долбанутый»? Извольте-с пояснить, я, право, не понимаю. Касаемо гнойных выделений, это тоже в данный момент невозможно. И причиной этого уж точно не могут быть слова мои, принцесса.
– Ты, же не манж па сижу! Я те сказала, ты лох Лохнесский!
– При чем здесь то, что Вы не кушали вот уже шесть дней? И почему лох? И почему Лохнесский? В оном месте не бывал я никогда, и…
С лица принцессы уж давно сошла улыбка. Она резко встала, приподняла подол платья и мелкими, но быстрыми шажочками направилась к Доброслову. Тот оставался на своем месте.
Когда Чохулия подошла вплотную, глаза ее, цвета голубого топаза, оказались на уровне груди Доброслова. Она вздернула свой носик и вперила взгляд прямо в его, Максима, глаза.
– Почему ты не злишься?! – ее голос сорвался в визг.
– Извините меня, мадемуазель. Я право не понимаю, за что я должен…
– Зли-ись! – еще более высокая тональность.
– Зачем? Для чего? С какой целью? Я не могу понять, простите.
– Да что ты все время извиняешься, что ты за хрен-то такой с горы! Злись! Я приказываю! – Она топнула ножкой.
– Извините, что извиняюсь. Злиться не могу, простите.
Терпение Чохулии лопнуло. Она сжала губки, вся налилась краской, резко крутанулась на все сто осьмдесят и побежала к трону своему. Села. Некоторое время хранила молчание. Потом взглянула на Максима исподлобья. На ее лице вырисовалась издевательская улыбочка.
– Я тебе сейчас скажу, – начала она. – Ты понимаешь, что ты ничего в этом мире не стоишь? Что ты ноль без палочки? Пустое место. Ты никому не нужен был, не нужен сейчас и никогда не будешь нужен. Ты отброс общества. Таких как ты, умников, надо сжигать на кострах, надо убивать, расчленять, расщеплять. Ты портишь наш род! Ты не нужен этому миру! Тебя определяет только твой статус, да положение твоих родителей. Сам ты ничего не можешь. Слышишь?! Ничего! И, знаешь, что самое интересное? Тебе нечего мне на это ответить! Нечего! Потому что ты знаешь, что я права!
Она замолчала. Максим тоже молчал.
Коронный прием. Тяжелая артиллерия. Унизить человека, убедить его в том, что он никто и ничто. И со всеми непреклонными юнцами срабатывало в мгновение ока. Они сразу же начинали кричать, рвать волосы, лезть на принцессу с кулаками.
А Максим… Он стоял на прежнем месте. С прежним выражением лица. Выжидал. Максим Доброслов.
– Брависсимо, сеньорита! Гранде грации за Вашу пламенную речь! Право, не слышал еще таковой ни от кого, – принцесса уже была вся предвкушении предстоящего «взрыва». – Я слушал Вас внимательно, и очень Вам благодарен за Вашу речь.
ЧТО?! Как благодарен? Этого не может быть!
– Позвольте-с, ответствовать. Да, в этом мире я действительно ничего не стою. Увы. Таков нонешний устрой, что человек не есть товар.
Что он несет?! Где катарсис? Где эмоции?!
– Что я ноль без палочки? Прекрасная аллегория! Но не применима ко мне. Опять же, я человек и личность. А это уже что-то. Опустим подробности про пустое место, это аллегорический синоним.
Взорвись! Заори! Обзови меня хотя бы!
– Никому не был нужен? Здесь тоже вынужден не согласиться, как бы ни хотелось Вас огорчать, милая Чохулия, я…
– Заткнись! – крикнула она, да так, что в соседнем королевстве лопнули все стеклышки и окуляры моноклей у джентльменов. – Заткнись сейчас же! Какая я тебе милая?! Чо ты стоишь не как мужик себя ведешь?! Тряпка!
– Я веду себя, как подобает, и как сам желаю себя вести, моя дорогая. Простите-с, с аллегорией на тряпку тоже вынужден не согласиться…
– Урод! – крикнула она.
– Нет… – ответил он.
– Козел! – взвизгнула она.
– Нет… – вздохнул он.
– Крендель хренов!
– Нет…
– Торчок недоделанный!
– Нет…
– Тварь!!!
– Нет…
– А-А-А-А-А!!!!! – исступленно захрипела принцесса, вскинув голову вверх.
Все это время Максим оставался там, где стоял. И все это время он не отрывал глаз от принцессы. Потому он первым заметил, как из-под Чохулии заструилась легкая дымка. То ли пар, то ли еще что-то невиданное это было. В тот же момент в дворце загорелись лампы о красного цвета, завыла волком тревога. На потолке замаячила странная надпись, выполненная греческими буквами «;;;;;;».
– Богурт, – прочитал Максим, – или бугурт… Интересно, такого словца я знать не знавал никогда. Надо будет записать…
Тревоге завторил нежданно голос: «Баттхёрт! Баттхёрт! Баттхёрт!».
И разверзлась крыша дворца в одночасье, отодвинулась по разные стороны аки створки обсерватории, и все светлее становилось внутри покоев принцессы, и нежданно образовался столб света, да ниспустился он на принцессу, на троне изнемогавшую.
Да ослепился Максим Доброслов. Да впал он в забытье.
* * *
– Максим! Максимушка! Очнитесь! – Певучий беспокойный голосок, как красиво…
– Принцесса, смотрите! Смотрите! Он очнулся!
– Боже правый, помогите ему! – Снова этот голос. Как красиво…
Максим почувствовал, как его кладут на что-то не очень мягкое, но и не очень-то жесткое. Куда-то несут. Перекладывают уже, по видимости, на кровать. Лба касается прохладная материя. На грудь его ложится лепесток розы… Стоп, что-то слишком уж странная форма у лепестка. Он присмотрелся… Да это рука, ручка принцессы! Ах, какая она нежная, какая легкая!..
Максим кое-как сфокусировался на лице, которое нависало прямо над ним. И он увидел ее. Красивое личико, маленький носик «уточкой», небольшие и прекрасно сложенные нежно-розовые губки, ресницы (Ах!) он таких не видел ни у кого. Коротенькие волосы цвета каштана, но при этом убранные. И один небольшой локон челки, спадающий на лобик, на котором кое-где виднелись тончайшие паутиночки вен. И кожа, даже без прикосновения к ее ланитам было ясно, что они пышат нежностью и бархатом.
Каждый раз, когда она моргала, он будто бы ощущал легчайший ветерок от ее ресниц на своем носу. Он чувствовал каждый ее беспокойный вздох на своем подбородке. Он весь растворился в ее красоте и женственности.
– Выпейте вот это, милый мой Максим, – она поднесла к его губам сосуд с жидкостью. Он отпил. Вкусно. Очень вкусно. Чересчур вкусно.
Что это? Он встает. Он не управляет своим телом. Оно само садится на кровати. Принцесса, его суженая, стоит прямо перед ним. И смотрит своими светло-голубыми глазами в его бесконечно карие.
Максим берет обе ее руки в свои руки. Делает движение, будто сажает ее. Сзади моментально появляется стул с удобной подушечкой. Реакция слуг безупречна.
Она начинает первая:
– Максимушка! Как же я счастлива! Вы прошли мое испытание. Вы победили Чохулию. Вы навсегда изгнали ее из нашего дворца. Эту метафизическую модель создала я со своим учителем, господином Больценем, Вы, должно быть, слышали о нем и о его учениях. Вы герой! Вы освободили всех прежних претендентов на мою руку и сердце. И Вы МОЙ герой. Отныне я только Ваша, и только Вас я буду любить, Максим Доброслов. Нас ждет счастливое будущее, я знаю это. Вы являлись мне во сне… Простите, мне кажется, я сбивчиво говорю. Это от переизбытка чувств! От эмоций! Вы тот единственный, Вы тот самый! Вы… Вы… Я Вас люблю!
На этом принцесса закончила. На мгновение даже подумалось Максиму, что она ждет лишь поцелуя. Но думать Доброслов любил. Не «подумывать», а именно «думать». Это его природа. Его сущность. И он умел совершать мыслительные операции быстро.
Он думал о том, что да, действительно, вот она – героиня его романа. Родители будут, наконец, счастливы. Она прекрасна, она красива, она…
С другой стороны, что это было за испытание? Множество других бравых молодых мужей потеряли рассудок пред Чохулией, пустились во все тяжкие. Высвободили беззаконного бранного змия наружу. И Чохулию создала она, самая лучшая девушка, его будущая жена и мать его детей. А вдруг, у Чохулии тоже были чувства? Да, пусть она лишь плод науки герра Больцена. Но никто еще не знает природу, психологию, физиологию «искусственных иллюзий». Принцесса сказала, он изгнал ее, Чохулию. Какое ужасное слово. Но, может, ей было больно? Может, несмотря на то, что испытал он сам, она испытала стократ больше и тысячекрат больнее?.. Да и что это за таковой «тест»? Почему он именно ТАКОЙ? Противный, небранный.
Грязный.
Оценивай человека не по словам его, а по делам его.
По делам его.
Доброслов поднял голову, еще раз окинул взглядом всю прекрасу очертаний личика принцессы.
Он встал, она встала тоже. Не выпуская ее рук из своих, он улыбнулся и сказал:
– Ми скузо, сеньорита, вынужден сейчас бежать по срочному принуждению, – галантность его никогда не оставляла. – Целую Ваши лилейные ручки и жду новой встречи!
КОНЕЦ