КАК ИВАН САЛОМ ХВАСТАЛ
http://www.proza.ru/2013/03/16/81
Жизнь на изолированном хуторе принуждала обходиться во всём своими силами, так что семья Шкуратовых вела практически натуральное хозяйство.
Одежду шили из собственноручно посаженного и обработанного льна. Обувью служили лапти, сделанные из коры липового или ольхового дерева. Такая обувь особенно хороша для жизни в болотистой местности. Она – легка, широка и практически непромокаема. В лаптях ходили с весны до поздней осени. Снималась подобная обувка только летом. Тогда все – и взрослые, и дети ходили босиком. Зимой все носили валенки, которые из овечьей шерсти валял глава семейства.
Но была одна проблема, с которой собственными силами семья справиться не могла. Это было шитьё зимних шапок и овчинных тулупов. Для таких работ требовались специалисты по работе с мехом.
Поскольку спрос рождает предложение, то существовала особая каста скорняков. Это были маленькие бригады, которые группами по два-три человека, ходили по сёлам и предлагали свои услуги по пошиву зимней меховой одежды.
Там, где была в этом необходимость, они останавливались и жили у хозяев столько времени, сколько потребуется для того, чтобы выполнить свою работу. Чаще всего это были меховые изделия из овчины, реже - из лисы, зайца, бобра или даже медведя и волка.
Питались работники, как это было издавна принято, вместе с хозяевами.
Как правило, скорняками были серьёзные мужчины с чувством собственного достоинства. Ещё бы! Ведь они умели делать то, чего не умали остальные. Сшить меховой тулуп – это вам не землю пахать, тут особое умение и сноровка нужна. Кроме этого, должны были обладать скорняки недюжинным терпением. Ведь их работа затягивалась не на часы, а на дни и, даже, недели. Вот и старались мастера разнообразить свой монотонный труд: то песню затянут, то хозяйке историю какую-нибудь расскажут, то над детьми подшучивать начнут.
Ведь, ни радио, ни, тем более, телевизора, в те далёкие годы ещё не существовало. Радио, правда, уже было изобретено, но в деревни оно пришло гораздо позднее – в конце тридцатых годов.
Однажды, когда Маше было лет девять, поселились у них осенью скорняки – надо было подготовить тулупы к зиме. Мужички эти оказались со своеобразным чувством юмора – им нравилось поддразнивать детей.
Надо сказать, что незадолго до прихода скорняков, зарезали Шкуратовы своего поросёнка. Ввиду отсутствия погреба (подпочвенные воды в их болотистых местах подходили слишком близко к поверхности почвы), сало, как водится, спрятали подо мхом в клюквенном болоте. А почему, собственно, нет? Снизу - прохлада, сверху – мох, через который сало дышит и не портится.
Младшенький Иван, впервые в своей трёхлетней жизни увидел такой способ хранения продуктов. Почему-то, это его невероятно впечатлило. Видимо, интуитивно он чувствовал, что наличие мясного запаса делает его семью более состоятельной и посему, более уважаемой. Вот Ванюшке и захотелось похвастать, перед дядями, какая его семья солидная.
Зашёл он в горницу, где скорняки свои тулупы шили, и, проходя мимо них. Словно случайно, бросил:
- А у нас – сало в болоте…
Скорняки – люди бывалые, переглянулись, но промолчали. Мало ли, какой хозяйский секрет неразумное дитя сболтнуть может. Их дело – сторона. Тем более, что в комнате с ними старшая девочка сидит, ненужные меховые обрезки перебирает. Она ведь потом всё родителям рассказать может.
А Ивана задело, что его слова никакого эффекта не произвели. И, чтобы добиться своего, он поближе к работникам подошёл и ещё громче говорит:
- А у нас – сало в болоте!
Дядьки усмехнулись, но опять промолчали. И такая обида Ванюшку взяла! Он тут потрясающую новость сообщает, а никто, словно, и не слышит.
Тогда он встал прямо против скорняков и произносит громко так, почти скандирует:
- А у нас – са-ло в бо-ло-те!
- Да? – вдруг отзывается один из дядек, - правда, что ли в болоте у вас сало лежит? И
много ж его там?
Иван, довольный тем, что на его сообщение, наконец, отреагировали, гордо отвечает:
- Много…
Тут в разговор другой дядька вступил:
- Надо, - обращается он к напарнику, - сало то достать, да, пожалуй, и съесть…
Маня видит, что скорняки, конечно, шутят. Потому, что лица у них серьёзны, а глаза смеются.
Но маленькому Ивану такие тонкости не заметны. Он всё понимает так, как слышит. Значит, дядьки теперь заберут и съедят всё их сало! А ведь родители просили его никому не рассказывать о спрятанном в болоте сале. И бедный ребёнок, в ужасе от содеянного «предательства» начинает горько плакать.
Если бы он был постарше, то мог бы из этой ситуации сделать вывод, что «Болтун – находка для врага».
Теперь же, единственным утешением Ванюшке служит защита матери. Та, услышав горький плач своего младшенького и, расспросив его о причине слёз, взяла сына на руки и сказала, что ничего страшного не произошло. Сало они спрячут в другом месте – и никакие дядьки его потом не найдут.
КРАСОТА – СТРАШНАЯ СИЛА!
Для девятилетней Манечки, жившей изолированно на хуторе только в окружении своих близких, приезд скорняков, был почти, как праздник. В доме всегда прибрано, в обед дают мясные щи и пирог с грибами. Но, самое главное, дяденьки эти знали много разных историй. Особенно ей нравилось, когда тот, что был постарше, начинал рассказывать всякие страшные истории о летающих гробах и оживших покойниках.
Однажды, во время прослушивания одного из таких «ужастиков». Маня почувствовала настоятельную потребность сбегать «на двор», как тогда выражались, «по малой нужде».
Когда она исполнила эту естественную надобность - и вернулась на своё привычное место, один из скорняков, тот что был постарше, спросил:
- А куда это ты сейчас выбегала Манечка?
- На двор, - бесхитростно отвечала девочка. – В те годы это означало – сходить в туалет.
- Ай-яй-яй! Такая красивая девочка, а на двор ходит…
Видя, что Маня не очень понимает суть проблемы, в разговор с самым серьёзным видом вмешивается второй скорняк:
- Ты что, не знаешь разве, что красивые на двор не ходят?
Бедная Маня ужасно расстраивается. Она знает, что красива, об этом уже не раз слышала
от посторонних. Вот и эти дяденьки. Сразу, как только увидели её, сказали:
- Какая красивая девочка!
И вот теперь – такая ужасная новость! А, может быть, эти дяди шутят? Но нет, их лица серьёзны, как никогда.
А скорняки продолжают развивать свою тему.
- Как же так? Мы ж думали, что ты «на двор» не ходишь, мы думали, что ты - в самом деле – красивая девочка. А ты – вон оно, что…
Бедная Маша понимает, что никогда уже не сможет избавиться от пагубной привычки «ходить на двор», а значит, никогда не быть ей красивой…
От гнетущей безысходности, девочка начинает горько плакать.
Не знаю, чем закончилась тогда эта недобрая шутка скорняков-юмористов? Но слёзы свои по поводу потери статуса «красавицы», мама помнила всю жизнь. И частенько, посмеиваясь над своей тогдашней наивностью, рассказывала мне эту историю.
НЕМНОГО ИСТОРИИ
Смоленщина – эта земля, которая приняла, как мать, людей самых разных национальностей. В первую очередь, это произошло потому, что расположена она на оживлённом пути из Западной Европы в полуазиатскую Московию.
Кто только не оседал по обеим сторонам этого исторического тракта! Викинги, татары, литовцы, поляки, немцы и множество самых разных славянских народов – все они оставили свою каплю крови в генетическом коде жителей смоленского края.
Например, мои украинские предки с маминой стороны оказались в этих болотистых местах, будучи вывезенными с Украины в качестве крепостных крестьян.
В то же время, Шумячский район, в котором они оказались, является Западной частью исконно русской земли, которая граничит с Белоруссией. Отсюда несомненное влияние белорусского этноса на население этого района.
Кроме этого, во время отступления по смоленской дороге, немалая часть наполеоновской армии бесследно растворилась в близлежащих сёлах и помещичьих усадьбах. После этого на Смоленщине ещё долгое время даже у самых бедных помещиков и дворян имелись французские гувернёры.
И кто знает, может быть, несомненному темпераменту и сочетанию мягких славянских черт с элементами яркой южной красоты, смоленские женщины обязаны всё тем же наполеоновским солдатам.
Даже ещё наша бабушка слышала от деревенских старух рассказы о том, как голодные и замерзающие французские солдаты жалобно просили: «Клеба-а, мадам, клеба-а»…
И некоторые бабы, овдовевшие за годы войны 1812 года, не закололи этих вояк, как водилось тогда, вилами, а пожалели бедолаг и не только хлеба дали, но и в свой дом впустили… «Хоть он и басурманин, а всё ж таки, человек. Не замерзать же ему, как собаке».
Но, если рассказы о наполеоновских солдатах для жителей нашего хутора отошли в туманную даль, то инородцы, с ещё более южной, семитской кровью – в жизни семьи моей матери играли вполне реальную роль.
ФИМКА – ВОРОВКА.
Для тех, кто будет читать меня в 21 веке, напомню, что в середине 18 века был издан царский указ о «черте осёдлости». Это означал, что иудеи, не принявшие христианства, должны жить в специально отведённых для этого местах.
Жизнь в этих местечках текла согласно еврейскому укладу жизни. Если же местечковый еврей желал переселиться в крупный город или даже в столицу, то для этого он должен был испросить специального разрешения у имперских чиновников.
Дело заметно упрощалось, если иудей принимал христианство. Таким образом, он получал все права свободного российского подданного.
Революция 1917 года отменила «ценз осёдлости», но в начале двадцатых годов большинство евреев всё ещё жили в маленьких городках – местечках. Поэтому и назывались «местечковыми» евреями.
Одно из подобных местечек находилось недалеко от шкуратовского хутора. Во всяком случае, местечковые коровы выпасались в ближайших его окрестностях.
Не знаю, как уж это произошло, но Маня с двенадцати лет начала пасти «еврейских» коров.
Каждое утро, как только вставало солнце, гнала она своё стадо на выпас, где была самая сочная и свежая трава. В её обязанности входило оберегать стадо от нападения волков или недобрых людей. Так же необходимо было следить, чтобы коровы хорошо наедались, дабы на вечерней дойке у них было как можно больше молока.
В помощники Маня брала с собой собаку по кличке Полкан. Это был крупный и серьёзный пёс, который, при случае, мог бы им волка отогнать. С ним коротала девочка свои однообразные дни, когда пасла коровье стадо..
Скоро к их с Полканом компании, добавился поросёнок. Это была молодая свинка. Маша назвала её Фимкой. Практичный Василий решил, что раз уж дочка всё равно занимается выпасом, то пусть заодно пасёт и их личную животинку. Ведь коровам от этого не убудет.
Здесь я хотела бы напомнить, что в тамошних бедных краях, свиней - в те годы, и почти до 80-х годов прошлого века, выращивали не в хлевах, а пускали в свободный выпас.
Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что в данном случае использовался принцип: «Свинью – ноги кормят». Понятно, что эти милые животные, благодаря такому образу жизни не могут достигнуть больших размеров и максимальной жирности, зато сало у них получается особенное – нежное и не очень жирное.
Свинья - Фимка оказалась симпатичной и смышлёной. Она хорошо поладила с Полканом и от стада не отбивалась. А, если иногда и начинала отходить в сторону, то бдительный Полкан тут же возвращал её на надлежащее место.
Маня хорошо выполняла свои пастушеские обязанности. Все коровы были здоровы, давали хорошие удои, а это означало, что за ними хорошо следят и молока не воруют.
Хозяева коров хвалили честную девочку и исправно платили её родителям за работу, правда, совсем немного. Тем не менее, бедная семья Шкуратовых даже и в этих небольших деньгах видела неплохое подспорье для своей жизни.
Вообще-то, если быть совсем честными, то Маня всё же немного нарушала договор, заключённый с владельцами коров. Иногда она выдаивала кружечку-другую, молока, чтобы вместе с куском ржаного хлеба «заморить червячка».
Конечно, это не наносило практически никакого ущерба коровьим удоям. Но скоро в этом деле у Мани появился конкурент.
Как-то, когда девочка в очередной раз подсела к одной из бурёнок, чтобы наполнить парным молоком свою кружку, рядом с ней оказалась любознательная Фимка. Далее рассказ пойдёт от первого лица.
- Я, из интереса, как Фима отреагирует, взяла и направила ей в рот струйку молока. Свинке это явно понравилось, и я ещё пару струек ей в рот пустила. И всё. Больше я и не вспоминала об этом. Но прошло некоторое время и владельцы коров стали жаловаться моему батьке:
- Что это коровы наши доиться плохо стали? Может, ваша Маня их на плохие участки кормить выгоняет?
Батька сказал мне:
- Хозяева на тебя жалуются. Смотри, высеку, если плохо будешь пасти!
Я – давай стараться! На самые хорошие участки коров выгоняю, слежу даже, чтобы гнуса разного поменьше на пастбище было. От этого ведь, тоже молоко у коров убывать может. Короче, из кожи вон лезу, чтобы надои увеличились.
Но ничего не помогает! Молока коровы всё меньше и меньше дают. Евреи ропщут, грозятся, что за такую пастьбу платить не станут. Я уж не знаю, что и подумать? Воров, вроде не видно, чтобы коров выдаивали. Да и Полкан такого бы не допустил. Словом, совсем дела у нас плохие!
Если что и радует, так это то, что Фимка растёт, как на дрожжах. Чистенькая такая, розовая. Кажется, что насквозь светится.
Зато у меня дела – хоть плач! Если откажутся от моей работы владельцы коров - достанется мне тогда кнута от батьки…
И вот, когда наказание казалось уже совсем неизбежным, обратила я внимание на Фимку – а что это она от одной коровы к другой бегает?
Стала я внимательнее за свинкой наблюдать – мать честная! Да это ж она коров выдаивает. Подлезет под коровье вымя, когда оно уже полно, да и сосёт молоко.
Причём, вначале - первую, самую жирную порцию, у одной коровы отсосёт, а потом к другой таким же манером пристраивается. Так и бегает всё время от одной коровы до другой – вымя им облегчает. И что характерно, делает это она нежно, умело – так что коровы стоят во время такой дойки, не шелохнутся.
А хитрая какая! Все эти дела делала Фимка в самом дальнем от меня краю стада. Понимала, значит, что занималась запрещённым делом. А ведь я ей всего один раз молочную струйку показала.
Помаялась я какое-то время, а потом решилась всё отцу рассказать:
- Так мол, и так - свинка наша коров в стаде обсасывает. Надо что-то срочно с этим делать!
Конечно, я не сказала при этом, что сама животное этому делу научила.
Батька почесал в затылке:
- Так вот оно что! А я то радовался – вон, как на выпасе травяном свинка наша хорошо растёт. Вот же подлая скотина! И как это только она сообразила, что коров можно выдаивать? Но теперь всё, дочушь! Пока евреи не докумекали, в чём тут дело – со свинкой надо кончать.
Конечно, мне было очень жаль Фиму. Я ведь к ней привыкла за это время. Но понимала, что батька – прав. Короче, зарезали мы свинку. И сколько жила - никогда такого мяса вкусного не ела. Ещё бы! Ведь на свободе животное гуляло, да парным молоком питалось…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
http://www.proza.ru/2013/03/28/44