Г л а в а 25
Так мы и дружили с Алексеем, пока он не исчез из моей жизни надолго. Я говорил уже о его трагедии – смерти Анастасии Филипповны, его матери – которую мой друг, казалось, перенёс спокойно. По крайней мере, так думали многие, Белке моей казалось, что это хорошо – не жалуется, не плачет. Хотя в «тот день» он, конечно, плакал навзрыд. Поначалу окружающие полагали, что сирота затаил всё горе в себе, и дружно собирали для него деньги со всех сторон. Потому я немного наивно и сказал, что Лёшка подорожал. Я, невзирая на нахлынувшее внимание, оказываемое Алексею девчонками нашего класса, тоже взялся опекать его. Не потому, что так хотела мама, а кто же кроме меня убережёт Лёху от влияния его бабушки Арины Родионовны?
Бабушка Алёши, которую он не слишком ценил, похоже, как и мать, осталась жить вместе с внуком в его комнате. Вернее комната эта была не Алёшки, и даже не тёти Насти, эту комнату получил муж Арины Родионовны, женившись на ней. И когда-то старушка была тут счастлива. Родила двух дочерей, поднимала их вместе с мужем в трудные времена, и не думала, что в страну ворвётся тяжелейшая война, и порушит их размеренную семейную жизнь. Так она рассказывала нам с Алёшкой. Рассказывала понемногу два с половиной года, пока он после восьмого класса не поступил (точнее его устроили) в свой любимый радиотехникум. Став студентом, мой друг ещё более подорожал - стал бриться. И так увлёкся этой процедурой, что ему уже два раза в день приходилось это делать - щетина росла не по дням, а по часам. А тут ещё он позвонил мне и сказал, что если хочу его застать по старому месту жительства, то надо поторопиться. Им с бабушкой дают комнату за выездом на Красной Пресне, потому что их старинный дом без лифта ставят на капитальный ремонт.
Ошеломляющая новость - сначала друг мой с первого класса ушёл от нас в техникум, и мы стали реже видеться, а теперь вообще переезжает на Красную Пресню. Я поспешил к нему в Богословский переулок, где и «нарвался» на Арину Родионовну, которая тут же усадила меня в кухне, решив накормить и чаем напоить. Подкармливать меня любили многие, начиная со школьной буфетчицы, возможно, потому что не капризничал - ел всё (потому и рос), но Арина Родионовна особенно. Наверное, в укор Лёшке, ведь со мной она могла поговорить о дочери – тёте Насте, так рано ушедшей из жизни.
- Присядь, хоть поговорим с тобой, Олег. А то мой внук не очень со мной общаться хочет. Что удумал-то сегодня утром. Просыпаемся мы это в выходной день, так он сразу свою шарманку заводит, и на всю громкость – хорошо, хоть соседи на даче – включил свою музыку. Я сижу, ошалелая, на кровати, а он и говорит мне: - «Баб, чё это у тебя такая морда блатная?»
При этих словах я не выдержал, Лёшка тоже – мы расхохотались. Арина Родионовна видно не первый раз слышала уже такую реакцию на свой рассказ – тоже посмеялась с нами.
- Баб, - укоризненно сказал мой друг, - ты разве не понимаешь шуток? Уже всем растрезвонила по телефону, какой у тебя внук остолоп. А я, между прочим, учусь не только в техникуме, но и среднюю школу за три года закончу. Будем с тобой, Олег, мы со средним образованием, но у меня ещё и средне-техническое намечается.
- Я рад за тебя, Лёш. А ещё больше радуется моя мама.
- Да, спасибо тёте Реле – она тогда похлопотала за меня, чтоб из школы не выгнали, за двойки мои.
- Смотри, как бы тебя из техникума не выгнали за неуспеваемость, - заметила Арина Родионовна. - Только и знаешь, что музыку включать – соседей всех разогнал из квартиры.
- Вот, Олег, видишь, как она запела, - Алёшка ещё больше, чем я в детстве «бодал» свою прародительницу. - Пойдём, лучше, в комнату, послушаем Высоцкого. Я такие песенки его достал – закачаешься.
- Раз вы скоро съедете с вашей квартиры, то мне и с бабушкой твоей хочется поговорить. – Наклонившись к нему, я тихо добавил. – Сейчас приду.
- Спасибо, Олег, посиди со мной. А то Лексей только и умеет дразниться.
- Ну и говорите тут, - Алексей сделал вид, что сердится, - а я пойду и займусь магнитофоном. У меня песни Высоцкого появились. Олег, ещё раз предлагаю, пойдём послушаем.
- Вот, - горестно протянула свои руки к внуку Арина Родионовна. – Мать свою, с больным сердцем, замучил этими песнями какого-то пьяницы, а теперь ещё друга зовёшь…
- Кто это тебе сказал, что я мать замучил песнями Высоцкого? И какое тебе дело, что он пьёт? – Алёшка с бабушкой не церемонился.
- Да как же не замучил? Настя, с больным сердцем, купила тебе дорогую игрушку себе на погибель. Вон и Реле она звонила за два дня до смерти, жаловалась на тебя…
- Правда, что ли? – Лёшка выпучил на меня свои немигающие глаза, будто хотел загипнотизировать.
- Да, - согласился я, - тётя Настя звонила Белке ночью, перед смертью, наверно хотела, чтоб она пришла и утихомирила тебя с Высоцким, который видно надрывал ей сердце.
- И что! – делано возмутился мой приятель. – Тётя Реля собиралась бежать ночью, чтоб выключить мой магнитофон? Но ведь не пришла же!
- А ты хотел бы, чтоб мама после тяжёлой работы в реанимации, куда она недавно устроилась, прибежала бы к вам ночью, чтоб отругать тебя? – тут уже я возмутился по-настоящему.
- И, правда, - утихомирился Алексей. – Твоя Белка не такая глупая, чтоб по ночам носиться по улицам. А ты бы отпустил мать свою - труженицу?
- Не отпустил бы, а пошёл бы с ней, если б мама рванула к вам по просьбе тёти Насти. В тот год по ночам и так было опасно ходить, особенно женщинам.
- Это ты про гада, который нападал на девушек молодых, особенно кто ходит в красном пальто? - Улыбнулся Лёшка. – Но у тёти Рели, кажется, такого пальто не было.
Я не знал, что отвечать - у него мать закопали в землю, а он рассуждает о красном пальто, будто это самое важное, что в Москве, не то в Подмосковье появился маньяк. Об этом, конечно, не писали в газетах, не объявляли по радио, но в коммуналках соседи живо обсуждали ненормального психа, которого никак не могут поймать. Белка почему-то сильно подозревала, что в Москве этого маньяка нет. А подстерегает он женщин не то в Подольске, не то в Серпухове – и его скоро поймают. И, правда, наверное, поймали, потому что о новых случаях, покушений на женщин в красной одежде, позже ничего не было слышно. Но Алёшка этого не знал, потому и пугал иногда в школе девчонок даже в бордовых пальто (разумеется, до похорон матери). Потом утихомирился, но, оказалось, помнит хорошо, что в год смерти тёти Насти происходило.
- Иди уж, - махнула на внука рукой Арина Родионовна, - дай мне с Олегом поговорить, хоть душу отведу с твоим другом.
- Мне что! Отводите, - Алёшка ушёл, а мы с Ариной Родионовной продолжили вспоминать её, ушедшую преждевременно из жизни дочь.
- Вот ведь Настя труженица была. Всё по даче трудилась, на огороде. Это когда ещё она работала на телеграфе. Как выходные дни – так на дачу. Её сотрудники в отпуск на море едут – она на дачу. Все из отпуска возвращаются отдохнувшие, а Настя будто и не была в отпуске.
- Мама сколько раз предлагала ей взять в отпуск билеты на теплоход, - отозвался на жалобу старушки я, - который катает людей по Волге или Днепру, причаливая у больших городов. А там можно сначала покупаться, пока жарко, если летом, а потом показывают отдыхающим красивые места, водят в экскурсии, когда жара спадёт.
- Господи! Экскурсии, купаться в реке или море – этого Настя не ведала. Даже не знала, с чем это всё кушают, - пробовала пошутить Арина Родионовна. – Ей дача всего милей. Она и спрячет Настю от городской суеты, и накормит на целый год овощами и фруктами, которые Настя мастерица была закатывать в банки. И вся родня потом ест, и Насте хвалу поют.
- А не лучше ли было бы, чтоб вся родня понемногу трудилась на даче – не очень мучаясь на грядках, уступая этот труд другому желающему потом зимой питаться закатками? – Сказал я, взволновано путаясь в словах, но собеседница меня поняла.
- Что ты! Есть–то, все налетают. А как вскопать и посадить, да потом сорняки повыбрать и полить, то никого не допросишься.
- А вы заставляли бы вашу старшую дочь, которая живёт со своей семьёй в Жуковском и наезжала на приготовленный тётей Настей богатый праздничный стол, всей оравой, - вспомнил я. – Я говорю «оравой», потому что приезжала ваша Вера вместе со взрослыми девицами и мужем, и при этом ничего не привозила. Хотя в городе Жуковском - хвалились её дочери – колбаса вкуснее пахнет, и нет таких очередей перед праздниками, как в Москве. И даже в праздник я не видел, чтоб кто-то из них привёз что-то тёте в подарок. Хотя бы и еду, ведь им даже ехать ближе, чтоб тётя Настя так не надрывалась, таская сумки.
Мне вспомнилось, как дружно наваливались на привезённые, с трудом добытые Белкой, продукты наши родственники в Украине. И спасибо говорить у них было не принято, а отругать могли – это у них не задерживалось. Здесь очень похоже – практически такие же родные загнали тётю Настю наездами на её застолья. Она им вырасти всё на даче, да сделай заготовки на зиму, а они уж всё до крошки съедят, не задумываясь, каких ей это трудов стоит. А когда хоронили тётю Настю – даже не все на похороны пришли. Да и кто пришёл, не очень плакали, больше о поминальном застолье думали. Заплакали, как я думаю позже, когда поняли, что никто им стол такой больше не накроет, как Настасья Филипповна. И ещё на похоронах мне пришла в голову мысль - хорошо, что мама отказалась от поездок к родне в Украину. Конечно, они сами могут приехать в Москву, как приехала когда-то тётя Лариса. И могут даже обидеть Белку, украв у неё одежду хотя бы и парадно-выходную. Но потом уж долго не посетят нас, сделают такое одолжение. Что ж мы без них не соскучимся. А на те деньги, что «не отвезли» в Украину, поездим по стране. Жаль, что не увидим больше те края живописные, и хорошо, что мама прекратила эти странно «коммерческие отношения» с родственниками.
Настасья Филипповна так поступить не смогла, хотя Белка не раз её подговаривала поехать с нами в путешествие, естественно вместе с Алексеем. Но тётя Настя вместо поездок предпочла купить своему сыну магнитофон, чем возможно и ускорила свой уход. Потому я не очень стремился слушать песни Высоцкого, подпольно добытые где-то (не через тех же родных ли?) которые не раз предлагал мне послушать Лёшка, уже после похорон. Я так задумался, что не сразу врубился в слова Арины Родионовны:
- Что-то я тебя не понимаю, Олег. Как это, чтоб моя старшая дочь, что-то везла из дома, когда приезжает с семьёй на праздники в Москву?
- Вы всё правильно поняли. Почему бы вашей старшей дочери, не привезти продуктов, к праздничному столу? А внучки и внуки ваши (вспомнил об Алексее) могли бы помочь тёте Насте в работе по даче? Их именно к этому надо было приучать с раннего детства, а не только рот разевать на приготовленное. А вам бы, почему было не помочь своей дочке, хотя бы в уборке квартиры? Тётя Настя, после больницы и санатория, насколько я вспоминаю, чуть ли не через месяц уже делала уборку в общих местах в коммуналке. Это ведь после операции на сердце! А вы, в это время отбивали поклоны Богу, благодаря его, что он спас тётю Настю.
Я, будучи пионером, не мог ругать Бога, как делали многие, потому что в него верила Белка, с тех пор, как её маленькую Он спас от смерти. Потому и пишу с большой буквы. Но Арина Родионовна так неистово Его любила, что отбивала поклоны, благодаря за спасение её дочери, вместо того, чтобы просто пожалеть тётю Настю. Было бы лучше отложить моленье на время и помыть полы в квартире, тем более что она работала в поликлинике – недалеко от дома - уборщицей. Факт и от него никуда не уйдёшь.
- Так, Олег, - заплакала старушка, - разве я заставляла Настю мыть полы? Я же, уходя на работу в поликлинику, говорила ей, что вернусь и вечером помою. А прихожу, она уже вымыла. И что мне было делать?
- Но если вы знали характер своей дочери, почему не сделать уборку раньше, чем вы на работу ушли? – Мне казалось, предупреждая, что вечером помоет полы, старушка тем самым как бы намекала: - «Вымой полы, Настя, ты же знаешь, что я на работе устаю. Ничего, что у тебя недавно была операция на сердце – ты справишься…»
Я ожидал, что на всё у нестарой ещё женщины будет оправдание, но тут, к моему счастью – потому что я устал от разговора, который пользы всё равно не принесёт (тёти Насти уже нет) – ожил квартирный звонок. Арину Родионовну звонок тоже обрадовал:
- Три звонка – это ко мне подружки пришли – мои товарки по церкви. Мы сейчас помолимся ещё за Настю, чтоб ей на небе было хорошо. Ты, Олег, можешь увести Алёшу на улицу погулять? Он не любит моих подружек.
Лёха и сам показался из комнаты: - Опять твои зануды припёрлись? Вот я пожалуюсь тёте Реле, она мигом разгонит вашу шайку, два года уже назад гоняла твоих подруг. Представляешь, Олег, приходят и нудят, нудят, мне уроки учить не дают.
- Сегодня как раз воскресенье и уроки учить ты не будешь. А раз так пойдём, погуляем? Давай на площадь Пушкина – давно там не были. Сходим, может, в кино – у меня есть деньги.
- Не, в кино не хочется – сидеть там. Ещё очередь в кассу надо выстоять. А на площадь пошли. Мне и девчонки наши говорили, чтоб приходил – они там будут.
Г л а в а 26
Наших одноклассниц мы на площади Пушкина не застали. Может, они и ждали Алёшку, но ушли наверно в кино, либо в кафе – чего сидеть здесь голодными. Однако скучать нам не дали. Вскоре к нам подошла одна интересная, как сказала бы Белка, дама. Она сначала, я, правда, это не сразу заметил, разглядывала нас с Алёшкой со стороны – то справа зайдёт, то слева. И хотя мы не одни сидели на этой скамейке, обратилась она именно к нам:
- Мальчики, вы в кино хотите сниматься? Я смотрю по типажу, который я здесь разыскиваю, вы оба подошли бы на главного героя. Однако на главную роль режиссёр выбирает из многих мальчиков, которых мы, его помощники, разыскиваем. Так может он выберет одного из вас на главную роль, а второго товарищем его?
Мне почему-то показалось, что она больше обращается всё-таки ко мне. Пока она ходила вокруг нас, я почувствовал - ей нужен смуглый человек (если я правильно «прочёл» её мысли), а не белокожий. К тому же Алексей уже брился и сидел сейчас с синевой на лице. Какой же это мальчик?
Мы с Алёшкой переглянулись. Разумеется, мне моя мама, работая в больнице, и насмотревшись на покалеченных детей, наказывала не доверять никому из взрослых, если куда звать будут, особенно мужчинам. Понятно почему. Если есть маньяки-мужчины, которые подстерегают женщин и убивают их, то почему бы им, не переключиться на ребят, как мы с Алёшкой. Тем более в Москве был уже такой маньяк, под кличкой «Мосгаз» - так он назывался – приходил вроде как проверять газ в квартирах. Люди ему спокойно открывали, а он убивал стариков и детей.
Но эта дама, которая подошла к нам и столько наговорила, не похожа была на убийцу. Мы взяли у неё приглашение на киностудию имени Горького (это на ВДНХ, точнее рядом с выставкой), которую я знал, с малых лет почти вдоль и поперёк. Сколько там хожено был с мамой и с поляком - Юрием Александровичем. А потом как он с семьёй уехал в Польшу, то появился дядя Домас – с ним бродяжничали там. И просто с мамой ездили – я даже как-то там значки на клумбе нашёл, аж 12 штук – с чего началась моя коллекция, растущая теперь год от года – когда за мамин счёт, а иногда мне дарили. Так что ВДНХ я хорошо знал, но как-то надо было скрыть от мамы, что я поеду в эту сторону с Алёшкой, да ещё на киностудию, где нас будут проверять, а не подходим ли мы на главную роль в каком-то фильме. Может правда и не на главную, а на другую какую роль – воображение моё разыгралось. Но пока мы, ошалевшие, шли к дому, я постепенно додумался, что, попав в артисты, я никогда не стану лётчиком. Артисты – это я слышал от кого-то в школе, особенно если ими становятся с малых лет, то потом уже не в силах расстаться с этим делом. Съёмки и слава, от участия в фильмах, так захватывают, что люди уже забывают о других мечтах.
Тогда я решил, что Алёшку я на ВДНХ просто свожу, потому что он ни разу там не был. Тётя Настя, насколько я знаю, водила его только в зоопарк, потому что это собрание зверей находилось довольно-таки недалеко от наших домов. А ВДНХ далековато – туда ещё надо долго на метро добираться. Подозреваю, что и Лёшке не сильно хотелось ехать, из поездок в их семье предпочитали дачу, где тётя Настя и потеряла здоровье.
Вспомнив о тёте Насте, я искоса глянул на полыхавшего желанием сниматься в кино Алексея: - Вот мама твоя бы обрадовалась, если б узнала, что у тебя есть шанс стать артистом?
- Ну, не зна-а-ю… А тётя Реля обрадуется, если тебя выберут?
- Думаю, мама не захочет, чтоб я снимался. Она уже столько таких юных артистов лечила, что, пожалуй, и меня не отпустит ехать куда-то.
- А что, надо куда-то ехать на киносъёмку? Вот здорово, это же и не учиться. Ехать на Юг с группой взрослых - отлично! Так я стряхну с себя лень и поеду. Это интересно… Не учиться!
- А если на Север повезут, как ты готов?
- Да мне всё равно – лишь бы не учиться. Это когда нас вызывают? Во вторник, да? Давай, отпросимся с занятий. Или нет, нельзя ведь говорить, что в артисты берут? А то все попрутся на эту киностудию – даже без приглашений. Давай тихо съездим, чтоб никто не знал.
- Я даже хочу умудриться, чтоб мама не знала. Поэтому на занятия сходим, и потом сразу поедем после обеда. Я тебя проведу, ты ведь дорогу не знаешь, но сам пробоваться не буду.
- Ты что, дурак? – Алёшка был потрясён моим сообщением. – Со мной поедешь, а сам в кусты?
- Никакие это не кусты, а просто не хочу дорогу перебегать тем, кто артистом желает быть.
- И мне, значит, дорогу не будешь перебегать? Ну, спасибо…
Так мы и съездили с Лёхой на студию имени Горького, аж за ВДНХ. И недолго же её там искали. Какой-то мужчина показал нам дорогу к ней и, узнав, что идём показываться в новый фильм, даже запел: - «И в какой стороне я не буду, по ка-акой не пройду я тропе, друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве». Из какого фильма это, ребята?
- «Свинарка и пастух», - сказал я.
- «Пастух и свинарка», - «поправил» Алёшка.
- Правильно. Ну, идите, мальчики. Желаю вам, чтоб вас и выбрали. Знаменитыми станете, если сниметесь, на весь Союз. Девчонки проходу не будут давать. Письмами завалят.
- Вот, писать ещё станут, - бубнил Алёшка, когда мы отошли от говоруна. – А я не буду отвечать.
- Успокойся, может, тебя не выберут.
- Как это не выберут, если тётка сказала, что мы подходим по типажу. Во, слово запомнил!
- Так там знаешь, сколько будет по этому типажу? Мало ли в Москве мальчишек. Да и не в Москве, как я слышал, тоже иногда ищут вот так артистов на роль.
- Не пугай. Я всё равно думаю, что меня выберут.
- Я-то не против, поэтому и поехал с тобой. А теперь смотри, вон там за самолётами павильон «Космос» - ты хоть раз там был?
- Не сейчас, Олег, потом мы пойдём с тобой в этот павильон. А пока вперёд, на амбразуру. Ты, правда, не будешь показываться? Или просто обманываешь меня?
- Нет, Лёш, не обманываю. Вот сейчас вспоминаю, что года два назад я очень хотел сниматься в кино. Помнишь, был такой фильм - «Девочка хочешь сниматься в кино»? И тогда, если бы эта дама ко мне подошла на Пушкинской или на другой площади, я бы побежал. Сейчас что-то расхотелось – учиться надо, знания добывать, а не по стране ездить.
- Так ты из-за учёбы? А с удовольствием брошу и техникум, и среднюю школу пошлю куда подальше, если меня выберут. Кстати, я сейчас должен быть на учёбе в вечерней школе. Как ты думаешь, мне справку на киностудии дадут, что я не просто прогулял, но по важной причине?
- Если попросишь, дадут, - неуверенно сказал я.
Алёшку посмотрели и велели ждать звонка - если его выберут, то позвонят. И справку ему дали, что он не просто злостный прогульщик, а занят был сверхважным делом. Кстати, пока его смотрели, дама с площади Пушкина показалась в коридоре и увидела меня:
- Ты всё-таки пришёл, мальчик? Нам как раз нужен такой смуглый парнишка. Пойдём со мной. Я тебя представлю режиссёру... Как не хочешь? Почему?
- Я просто друга привёл, который сейчас как раз на просмотре. А смуглых ребят у вас пол коридора. Есть даже на меня очень похожие.
- Ну понимаешь, иногда люди и похожие, а слово или даже предложение сказать не могут. Или произнесут так, что режиссёр гонит их с глаз долой. Тут, даже иногда интонация важна, которая, может быть, у тебя есть, а у других нет.
- Не надо меня уговаривать. У меня мечта совсем другая, а не кино. Слышал, что кино очень привязывает к себе и даже порабощает людей.
- И ты не хочешь быть рабом кино?
- Нет, а вот и мой друг появился, который как раз хочет быть этим рабом, ему и флаг в руки.
Женщина удручённо хмыкнула, и пошла по своим делам дальше. Возбуждённый Алёшка даже не заметил даму, которая дала ему такой шанс – в кино попасть:
- Слушай, Олег, что там было..! Давай теперь на ВДНХ, я тебе расскажу, как меня мучили. Вообще-то я уже жалею, что Вовке – нашему другу не сказал о таком событии в моей жизни. Но боялся, что он побежит впереди меня на просмотр, и перебьёт мне дорогу. Хотя у него отец работает на телевидении, и мог бы сына уже пихнуть в какое-нибудь кино…
- Ты не знаешь Георгия Михайловича. Он себя числит гением, а Володьку ничего не значащим человеком считает. И он никогда не станет сына пихать туда, где, может быть, наш друг будет талантливей отца. Тут ревность такая, что он может Вовку и убить.
- Да что ты! А я не знал, что его отец колотит.
- Он бы давно его забил, если б Бага не сопротивлялся.
Г л а в а 27
И вот теперь самое время перейти от одного моего друга к другому. Он появился у нас с Алёшей уже после того, когда умерла тётя Настя, и потом через полгода после неё, «ушёл» наш любимый с мамой Домас. Тогда в наш класс пришёл новенький - Володя Богатыренко, которого тут же прозвали Бага. Вовка был полной противоположностью Алексею, хотя их объединяло сиротство. У Алексея недавно не стало матери. И у Владимира мамы не было, будто умерла. На самом деле была она жива, и Бага даже жил с ней до шестого класса, но потом матушка моего нового товарища нашла себе жениха, вышла замуж и Володя ей, как-то вдруг, перестал быть нужен. «Любимого» сына она переправила жить к отцу, с которым сама мать Владимира когда-то ужиться не смогла. При этом пока сын жил у неё, называла бывшего мужа – а работал Георгий Михайлович режиссёром на телевидении – и деспотом, и извергом и другими плохими словами, которые Володя не мог даже повторить. Учился мой новый друг тоже, как и Алёшка с пятое на десятое, но литературу знал на твёрдую пятёрку. Он, как и моя мама, в детстве много читал – у отца его из профессорской семьи была большая библиотека. Собирал когда-то профессор книги не только для себя, но и для сына Георгия в расчёте наверно, что станет он человеком грамотным и добрым. Но расчёт не оправдался. Не знаю, читал ли сын профессора книги, как хотел его отец, но родителем для Володи он был неважным. То, что ему не удалось выместить когда-то на жене, как раз досталось сыну.
Володька, бывало, получив двойку, пытался спрятать дневник за батарею или в чулане – в большой четырехкомнатной квартире было много потаённых мест. Но пришедший с работы даже поздно ночью отец, всё равно находил этот дневник, и тогда разборок сыну было не избежать. С Володьки и в час ночи и позже срывалось одеяло, и его «выстраивали» раздетого – даже если в спальне было холодно – как солдата. И шевелиться не смей, и не моргай глазами - слушай нотации, которые тебе, сонному, читает отец. Нотации растягивались на час, полтора – пока сам Георгий Михайлович не уставал. После этого отец мог поспать до двенадцати, а Володьку раненько будила домработница, и он, не выспавшийся и усталый, приплетался в школу. И как после этого он мог хорошо учиться?
Но была и у Володи отдушина – его бабушки. Одна мать его мамы – мягкая и добрая, но очень болезная и не имеющая возможности взять внука к себе. Но когда к ней приходил Вовка и жаловался на отца, как тот угнетает его, бабушка успокаивала его, давала денег на мороженое или кино, хотя Володька и дома получал денег достаточно.
- Но, деньги, - говорил он, - никогда карман не тянут, - и шёл к другой бабушке – матери отца. Это была совсем другая старуха. Владимир называл её «Баба Яга», не потому что жена профессора была на неё похожа – совсем наоборот. Похожа эта бывшая «профессорша» была на актрису – не помню фамилию – которая играла «Фу ты, ну ты» в фильме «Близнецы». Такая барыня, что и детьми брезгует, и уголь разгружать не захотела бы даже в тяжёлые военные времена. Зато на дачу когда едет – во время войны даже – под зонтиком всегда и покрикивает на возницу – «Тише! Не трясите!» Вовка уверял, что именно так и было. Думаю, на самом деле вдова профессора не была такой барыней, но детей она всё же не любила. При этом сына – Георгия Михайловича – обожала, но растила-то она его с няньками (совсем не такими как няня Пушкина). А Володьку – внука - терпеть не могла, считая его совсем бездарным, по сравнению со своим сыном-тираном. Вот тот был «талант» у неё – правда, мы с мамой иногда смотрели телевизор и никогда нигде не видели фамилии её «талантливого» сына. В какой телестудии он скрывается?
Услышав от меня, как «Баба Яга» оскорбляет внука – Белка моя прямо ополчилась на профессоршу, словно та могла услышать её:
- Вот ты пригрей несчастного мальчишку, - с гневом обращалась она к воображаемой женщине, - который получается, никому не нужен, кроме приятелей. Тогда и вырастет из него что-либо, лучше твоего сына. А то ждёт от мальчишки сверхспособностей, не прикладывая никаких усилий сама. Времена Ломоносовых прошли. И то, Ломоносов даже для своего времени был уникум, непонятый ни императрицей Елизаветой, ни Екатериной. Те пировали, да платьями щеголяли, не замечая таланта. Сама же Екатерина почитала себя великой – равной Петру. Хотя, в общем, она и была такой, - поправилась мама, виновато глянув на меня, - что это я вздумала править историю. Когда-нибудь я вам с Володей расскажу не по учебнику, а по книге Пикуля, что Екатерина сделала для России.
- О, Вовка с удовольствием послушает, мама, он так любит твои рассказы.
Я бы добавил ещё, что не только любит рассказы, а и расспрашивает о жизни моей Белки, но боялся, что родная моя рассердится. По душе ли ей будут наши разговоры с Багой о ней, надо это сначала выяснить.
Владимир чувствовал, как к нему относится моя мама. Потому, при ссоре с отцом, а иногда и драке, сбегал к нам, однажды даже зимой, прямо в одной рубашке и штанах, не успев накинуть свою модную дублёнку. Белка его успокаивала, кормила, пришивала воротник к рубашке, оторванный при потасовке. И, бывало, одев его в пальто, из которого я вырос, а Владимиру было в самый раз, вела нас прогуляться, обязательно рассказывая что-нибудь о любимом моей матерью городе. Она с такой нежностью, а иногда и болью говорила об истории Москвы, что иногда сбивалась на стихотворные строки, которые мы с Вовкой подхватывали и пытались продолжать её рифмы. Рассказывая о вторжении Наполеона в Россию, мама начала своё повествование так:
- На Петербург походом не пошёл Наполеон,
Хотя роскошной был тогда столицей он…
- Москва его манила – чудо из чудес, - вдруг подхватил Володя и замолк, глядя на меня.
- И заманила ворога прямо в тёмный лес, - поддержал я друга, вспомнив Ивана Сусанина.
Не знаю, хорошая ли получилась рифма, но мама поддержала нас в рвении говорить о Москве стихами, заодно проверила, знаем ли мы историю родного города. Стихами же и продолжила:
- Но не кланялась узурпатору Москва.
И ключи от Кремля не несла... – И взглянула, немного лукаво, на Багу, который продолжил:
- Лишь неслись из неё в телегах богачи,
Взяв детишек и слуг, сундуки и ключи.
- Значит, вы запомнили, что вам рассказывали по истории, как богачи покидали Москву?
- Не так по истории, тётя Реля, как по вашим рассказам. Но теперь, Олег, за тобой очередь говорить, что случилось дальше с Москвой. Выручай, я запутался с ключами. Зачем они им?
- Я готов. Слушайте: Но напрасно забрали дворяне ключи,
Всё надеялись, враг в их дома не войдёт.
Он вошёл, мечтая, есть русские калачи, - подхватил Бага и закончил:
Но их пёк на пожарах непокорный народ.
- Вижу, вы неплохо знаете историю Москвы. Но что дальше?
- А дальше вы, тётя Реля. Подтолкните нас. Пару строк, потом мы с Олегом догоним вас.
- И пылала как факел Москва, - продолжила мама. -
И сгорела почти что дотла.
А когда прочь погнали врагов
Из руин город встать был готов. - А теперь вы, ребята, придумайте, как Москва восстанавливалась.
Молодела Москва, одевалась камнем, - неуверенно начал я.
Украшалась Храмом Иисуса Христа.
И вздыхала – помолимся в Храме.
Чтобы нечисть какая на нас не пошла.
- Вот и такой прекрасный значимый Храм разрушили в революцию, - мне показалось, что у Белки в глазах мелькнули слёзы. Почувствовав, что она может сейчас прямо на улице ополчиться на разрушителей, я остановил её:
- Ты же знаешь, по своему вещему сну, что Храм этот когда-то восстановится.
- Да, точно. Придёт время, и его восстановят, как Москву после пожара 1812 года.
Бага, что-то уже слыхавший, от нас о Храме Христа Спасителя, заинтересовался:
- А где этот храм находился, вы хоть бы раз меня сводили к тому месту. И что сейчас там находится? Потому что по пословице – свято место пусто не бывает.
- А на месте этого храма, когда снесли его в 33-м или 34-м году, решили построить грандиозный помпезный Дом Советов – прямо недалеко Кремля, - взялась рассказывать Белка. - И он бы, этот дом, вознёсся выше всех в центре Москвы. Мало этого, решили ещё громадную статую Ильича поставить на нём.
- Но как бы потом Ленина было рассмотреть с земли? – поразился Володя.
- Вот именно. И к тому же птицы, которые непременно садились бы на его голову – там гадили. И вот решали – ставить или не ставить Ленина так высоко, что и чистить его, как прочие памятники было бы невозможно.
- А пока решали, - подогнал маму я, - началась война. А после войны – из котлована, который был уже вырыт, решили сделать здравницу для столицы – построили бассейн «Москва», где мы с мамой купаемся иногда.
- Но ты же ещё и в школе плаваешь в бассейне, неужели мало? – Возразил Вовка.
- Да, только на уроках физкультуры, а больше плавать мне не положено. Это только для спортсменов наших устраивают дополнительные сеансы.
- Но это и хорошо, что тебе в школе не дают лишнего плавать, - сказала Белка. – Ты со мной ходишь в этот чудный бассейн зимой и поздней осенью, чтоб и мама оздоровлялась.
- Да, при вашей работе, тётя Реля, не мешает иногда снять с себя груз от тяжёлых больных.
- Спасибо, Володя, жаль только что ты с нами в этот бассейн не ходишь.
- Мой отец с ума бы сошёл, если бы я ходил куда плавать, да закаляться. Он даже когда сам плавает в закрытом бассейне «Чайка» меня не берёт. Видно с дамками ходит – ему не до меня. Вот только когда с вами или с Олегом хожу по Москве, отпускает. А в последнее время я ему и не докладываю. А то пришлось бы ему объяснять, что прогулки с вами меня не только развивают, но и успокаивают от его бредовых наставлений.
Такие беседы успокаивали Владимира, возвращали покой в его душу и наверно придавали уверенность, что жизнь его когда-то наладится. Почему? Однажды мама проговорилась, что к ней её мать относилась ещё хуже, чем Георгий Михайлович.
Случилось это, когда мы уже заканчивали девятый класс, и считали себя вполне взрослыми, чтоб серьёзно обсудить своих родственников. Пытаясь хоть немного приоткрыть тайну, почему иногда люди ведут себя так, а не иначе. Мама отозвалась на жалобу Вовки, что его отец – деспот. Тогда Белка призналась, что её мать вела себя очень похоже. И попыталась разобраться в причинах бессердечности Юлии Петровны:
- Моя мать, Володя, была ещё хуже, потому что твой отец хоть как-то беспокоится за твою судьбу – хотя ведёт себя жестоко. А моя мама вовсе не обращала на меня внимания. Одевала в лохмотья, которые я не успевала зашивать – да и ниток в те времена не хватало. О питании моём, да и младших дочерей не заботилась, даже когда я сдавала выпускные экзамены. Тогда я и ушла из дома в одном платье, на которое сама себе заработала и без копейки денег.
- И как вы выжили? – Удивлялся Владимир, которого всегда одевали и кормили хорошо.
- Выжила. Всегда находились люди, которые мне помогали. Даже помогли от мамы уйти, а она очень хотела, чтоб я осталась в семье той же рабыней, какой была до ухода из дома.
- А вы бы не были рабыней, пусть бы сами себя обслуживали.
- Во-первых, время было суровое после войны. А старшая сестра и мама – жили как барыни, хотя мать родила ещё двух дочерей, когда папа вернулся с войны. И не принеси я воды, не свари обед – а для этого ещё надо было дров наколоть, если папа раньше не наколол... Так вот, не сделай я всего этого, меня могли излупить, как сидорову козу. А я человек гордый – меня бить нельзя. Правда после избиений у матери или отца начинались такие боли в руках и ногах, что они какое-то время потом боялись меня бить.
- Так и не готовили бы ничего им.
- Но были ещё сестрёнки малые, им есть надо, да и самой. Бывало, правда, что наготовлю, а сама не успеваю покушать – из-под рук всё исчезало.
Тут я вспомнил, как быстры в еде наши львовские родственники, почему мы в те края теперь и не ездим. И только хотел сказать об этом Белке, как она подала знак, чтоб не сбивал её. И продолжала: - Вот так я, Володя, жила. Гораздо хуже, чем ты. И при этом, удивительно, кто мне помогал, не знаю, но училась я хорошо.
- Зубрить, наверно, приходилось уроки? – Володя хотел добраться до истины.
- А когда же мне это было делать, при такой загруженности, если глаз к небу поднять не возможно? Несу, бывало, воду с Днепра или от колодца, и вспоминаю, что рассказывал учитель по какому-то предмету. Вот память у меня тогда была уникальная, что раз услышу или прочитаю в книге – неважно учебнике ли, или художественной литературе - долго помню, несколько лет. Так и экзамены сдавала в украинской школе. Что-то из билетов могла подучить. Например, пять билетов в начале и пару в конце. А тяну билет, попадается пятнадцатый или тринадцатый. Присяду, повспоминаю. И иду, отвечать. Потом, даже не узнав, какая будет отметка – их сообщали лишь в конце, когда все сдадут - несусь домой. Потому что голодная уходила на экзамены, едва успев сварить обед.
- А обеда-то и нет, - поспешил вставить я, ещё раз вспомнив, как быстро умеют умять то, что мама приготовила, её сестры. Ещё и гостей могут привести на банкет.
- Да что же это такое! – Володька аж скрипнул зубами. - За что вас так угнетали родные ваши? Насколько я знаю от Олега, дети, где вы уже работали – в детских яслях или сейчас в больнице, вас любят, вы ведь как ангел оберегаете. Но получается и ангелов можно эксплуатировать, пока они не восстанут. Вот что это за люди, которые могут издеваться над своими родными? Может, вы мне подскажете? Какой сатанизм толкает их на это? Заложено это в людях с самого начала или они приобретают эту чёрствость и подлость?
- Мне трудно об этом говорить, поскольку я отдалилась от своих «сатанических», как ты говоришь, родных. Их можно называть и так. Можно называть вампирами. Вот твой отец вампир – он питается твоей энергией, и я не люблю таких людей. Ему хорошо, когда ты страдаешь. Но бывают и такие случаи, когда люди питаются кровью своей родственницы тихо, почти незаметно, и в результате она умирает от общения с этими кровососами...
Г л а в а 28
Высказав это, Белка замерла, видно переживая, что проговорилась нам о чужой тайне. Про свои беды она спокойно рассуждала, а вот чужие секреты не хотела разоблачать.
- Мама, это ты о тёте Насте? – сообразил я.
- Да, дорогой мой защитник. Вот у Насти не было такого защитника, и её родная мама с Настиной же старшей сестрой так укатали работой, что она не прожила после операции, обещанные врачами пятнадцать-двадцать лет.
- Значит, Лёша не защищал свою мать? - Вовкиному удивлению не было предела. - А она была хорошей родительницей?
- Настя была бесподобная мать и дочь для Арины Родионовны. Но бабушка Алёши, хоть не такая кровопийца, как моя мама, но по простоте душевной смогла довести Настю до могилы.
- По простоте душевной - это как?
- Володя, мне тяжело в очередной раз травить своё сердце. Я уже столько думала-передумала отчего умерла Настя. Одно время даже себя винила. Но если я вырвалась из смертельных объятий своей мамы, уехав от неё, и почти зареклась к ней ездить, то Настя этого никак не могла сделать. Знаешь, есть такие люди, которые борются за свою жизнь, а есть такие, которых затягивает быт, и они рады ради него угробить себя. Так получилось с Настей. Но дальше об этом поговори с Олегом, как он это понимает. Вы уже взрослые, и пора вам разбираться не только в литературных персонажах, а и в не совсем обычных жизненных ситуациях.
- Слушай, Олег, распутаешь меня в этой истории?
- Попробую, если ты поездишь со мной по «Светам», - у Вовки на лице проявилось недоумение, - по магазинам, конечно. Холодильник нам нужен, вот только учёбу закончим… По всей Москве гонять придётся – холодильники сейчас стали появляться, но искать надо.
- Да я готов. Отец, правда, опять, как после восьмого класса хочет меня запрячь в Артек работать. И не пионервожатым – для этого, говорит, я хил, а открывать-закрывать шлагбаум для машин. Это в жару стоять или сидеть в будке – ужас просто. Только и счастье, что кормят там хорошо. Но, знаешь, быть слугой для всяких высокопоставленных деток - противно. Мне здесь-то их рожи надоели, у нас и в школе таких полно.
Поддержала ли Белка разговор или хотела сгладить последний выпад Баги, только сказала примиряюще:
- Ну вот, а мы с Олегом радовались за тебя в прошлом году, что ты хоть в море побултыхаешься. И когда бродяжничали по Крыму – Олег тебе рассказывал об этом, да? Так вот, как только мы попали в те края, где расположен Артек, хотели к тебе заглянуть, несмотря на то, что не знали, в каком отряде ты находишься. Однако до ворот основных добрались, и там нас остановило объявление, что в лагере карантин.
- Жаль, что вы не зашли со стороны служебных ворот – там бы мы увиделись. А что касается моря, то я ходил в свободное время к нему с ребятами, но не плавал, а лишь пятки мочил. Я ведь даже в нашем бассейне не научился, за что меня отец и сослал шлагбаумщиком работать. Но, наслушавшись про вашу сложную жизнь, мы с Олегом соберёмся и поездим по Москве, пока не найдём вам холодильник. Только ты мне, Олег, всё же объясни, отчего умерла матушка Лёшки и как смогла выжить тётя Реля, окружённая такими вампирами в своей семье.
- Конечно, но не сразу, - возразил я, - вот только сам разберусь в этом, надо ещё подумать.
- А я и не тороплю, - Бага не спорил, - походим сначала возле наших уже приметных мест, и ты всё вспомнишь. А знаете, тётя Реля, я так соскучился по вашим литературным викторинам, что вы зовёте разминкой для души. Может, вы погоняете нас с Олегом по литературным темам, даже по тем книгам, которыми нас в школе не давили?
- Хорошо, - Белка улыбнулась. – Начнём с «Золушки» или «Сестрицы Алёнушки»? Знаю, что моложе вы были, когда о них мы говорили. И «Варвара – краса – длинная коса» вам уже не подходит. Тем более «Мужичок с ноготок». Я уж не говорю о «Волшебнике Изумрудного города». Нет. Вам подходят не сказочные персонажи, а герои близкие вам по духу. И это, разумеется «Неуловимые мстители»? Где борьба со злом, где наказывают злых людей?
- Ну, мама, мы с Вовкой прорабатывали эту тему на уроке всем классом.
- Да, лучше что-нибудь из классики, - взмолился Бага, хотя он любил кино про погони с догонялками, драками, перестрелками и прочими приключениями, которыми был наполнен этот фильм. - Или о жизни великих людей расскажите. Вы так здорово рассказывали о Жуковском и Циолковском... Я дома, конечно, порылся в книгах и почитал о них, но вы рассказали тогда очень красиво.
Я замер в ожидании, мне тоже нравились её рассказы о людях значимых, но ещё малоизвестных нам. Как-то она завела со мной речь о Ломоносове. И так говорила, будто она вместе с ним прошагала с обозом из Архангельска в Петербург, а потом ездила с будущим учёным в немецкую страну, и вгрызалась там вместе с ним в гранит науки. А после совершала открытия, конечно, в своём стиле.
Ведь обожая литературу, историю и географию (ну, может ещё, ботанику и биологию) Белка не вникала в глубины математики, физики или химии. Хотя и изучала их в школе и, может даже, получала хорошие отметки. Но мама моя была погружена в иной мир – поклонялась богине Литературе – и ненужные темы выветрились из её сознания. Правда не настолько, чтоб всё забыть и разучиться считать или не помнить какие-то химические реакции, которые преследуют человека по жизни или физические явления, происходящие в природе. Нет, это она понимала и принимала. И даже рассказывала о них так, будто сама участвовала в разряде молний, висела радугой над полями или плавала по неизведанным морям с вымышленными литературными героями. Хотя нет! Многие из героев были реальны. Например, княжна Тараканова, грозившая Екатерине Второй занять её трон, за что бедную княжну пленили хитростью с помощью графа Орлова и, беременную от него же, бросили в каземат.
Рассказывала Белка о ней, словно перенёсшись мыслями в то древнее время, страдая вместе с внебрачной дочерью Елизаветы Петровны, а стало быть, и внучки Пётра Первого. Елизавета Петровна старалась быть доброй царицей, но не могла свою дочь воспитывать сама – такие были времена – пустила её бродить по миру. И сколько мук впоследствии приняла княжна Тараканова, хотя до того, как её пленил наглый, без стыда и совести, граф Орлов, и отдал её на растерзание вместе со своим ребёнком, жила хорошо. И даже прекрасно по тем временам – какой-то период княжна погуляла по свету, разоряя богачей. В этот её «прекрасный период» Белка особенно не погружалась. Мама говорила про пьянки и разгулы княжны, сравнивая это с жизнью своей старшей сестры в Одессе. В такие моменты Белка как бы отстранялась от этой легковесной особы, бабочкой легкокрылой порхающей по жизни. Но, когда княжна оказывалась в ловушке, тут мама снова её жалела и будто пыталась смягчить существование несчастной женщины. И не признавала, что жизнь Таракановой закончилась во время потопа, как это отражено на картине в Третьяковке. У мамы княжна жила долго – правда без ребёнка, который не захотел родиться - жила в келье, в монастыре.
Всё это – о Таракановой я рассказывал когда-то Володе и сейчас, когда он упомянул о Жуковском и Циолковском, я надеялся ещё раз услышать рассказ мамы об этой несчастной женщине. Догадается ли Бага, что Белка бывала в том времени и помогала княжне, когда той было тяжело дышать от измены любимого ею человека, обещавшего ей горы золотые. Размышляя, я пришёл к умозаключению – что если бы безголовый Орлов женился на княжне, то и её бы спас от монастыря и ребёнка бы красивого и здорового имел.
- Не стоит о Жуковском, - заметил я. – Ведь ты уже, Вовка, начитался о нём – дома, в вашей библиотеке. Давайте лучше уж о княжне Таракановой.
- Ой, правда! – Бага, повернувшись, чуть со стула не упал. – Тётя Реля, ну расскажите об этой интересной даме. Я помню о ней только по картине «Княжна Тараканова», на которую в Третьяковке обратил моё внимание Олег. И вы, кажется, тоже с нами были тогда?
- Нет, Володя, в тот раз я с вами не была, - Белка грустно улыбнулась и посмотрела на меня внимательно. – А ты чего хитришь? Вы же сами с Володей добавили недавно в нашу библиотеку книгу Данилевского, в которой есть повесть «Княжна Тараканова».
- Это по макулатуре, - протянул я.
- Значит, если по макулатуре, так и читать не надо? Странное дело – ты собираешь книги, а читать их не намерен. Когда-то, в пять лет прочёл «Три толстяка» - книга выдуманная, хотя и боевая. А «Княжна Тараканова» - о существовавшей когда-то особе, промелькнувшей в нашей истории, как тень отца Гамлета. И я смотрю, молодёжь не очень стремится, чтоб знать о ней.
- Не сердитесь, тётя Реля. Я обязательно прочитаю эту книгу, чтоб с вами потом разобраться в жизни княжны Таракановой. Вообще-то я, честно говоря, пытался её читать, но так с пятое на десятое. Скажите, какие книги мне ещё прочесть в это лето, чтоб можно было, потом побеседовать о них с вами?
- О писателях посмотри, вот о Пушкине, например, наверно у вас найдутся интересные книги. Почитай, Володя. А потом я расширю ваши с Олежкой познания об этих людях. Возможно, я припомню то, чего в книгах нет.
- Конечно, эти книги из серии «Жизнь замечательных людей» написаны уже в советские времена, я слышал, там не всё правдиво изображают в этих книгах. Пишут так, как должно быть. Тётя Реля, я думаю, вы читали книги, написанные когда-то ранее, или кто-то вам тоже рассказывал? Я заметил, вы знаете гораздо больше, чем нам рассказывают учителя. Потому и говорить с вами гораздо интересней.
- Конечно, - улыбнулась Белка. – Я не требую лишнего, и оценки не ставлю.
- Лучше бы вы требовали и ставили оценки. Потому что когда чувствуешь, что человек много знает и делится с тобой своими знаниями, для такого человека и книги охотней читать.
Мы и читали с Володей по маминому заданию – вместе и врозь – потом разбирали материал, как в школе, доискиваясь до мельчайших мелочей. И всё это чтоб потом блеснуть перед Белкой, показать какие мы умные. Но начали не с её любимой Екатерины Второй, а с Петра Великого. И когда читали детство Петра, описанное Алексеем Толстым, кстати сказать, почти нашим современником, то почему-то называли будущего царя Петрушей, как и его матушка – Наталья Кирилловна. Таким Пётр и вошёл в наши стихи. Которые мы сочинили с Вовкой, буквально на ходу – прогуливаясь по любимому скверу. Начал, конечно, Бага:
- Пётр родился в Москве, но славен будет в веках Петербургом, тем, что открыл им окно в Европу. Правда людей он погубил немало, возводя город на болотах, но и Москва наша когда-то среди болот строилась. Но, как говорят старые люди, «Слава Богу», что холмы не срыли, и мы с тобой можем гулять по Москве то, восходя вверх, по какой-то улице, то спускаясь вниз как на каруселях или на качелях – аж голова кружится.
- Пётр тем ещё имя своё в веках увековечил, - вставил я, подлаживаясь под старорусский стиль друга, - что флот построили и ворога воевали им успешно, тем открывая окно в Европу. Но успешней более воевали при Екатерине Второй, флот усовершенствовав. Тогда же и море Чёрное из полона турецкого вызволили, и Крым к России присоединили.
- Вот ты съездил в прошлом году в свой любимый Крым, где ты родился, так теперь ему дифирамбы готов петь? А давай мы с тобой, всё же Петруше сложим несколько строчек. У меня уже первая готова:
- Петербург-то построил Петруша.
И за то Фальконе его на коне воздвиг.
Я добавил: - А в Москве с лошадями непруха.
Долгорукий спокойно на коне сидит.
Конь под ним не вздымается бурно.
И спокоен под властной рукой.
И Москву Юрий построил не бурно.
Лишь велел, чтобы в ней был покой.
Володька посмотрел на меня и улыбнулся с насмешкой: - Ах, ты так! Так вот тебе:
- Но какой там покой, под татарской ордой?
Иль непрошенных панов наскоки?
Кровь врагов и российская лилась рекой.
Всё то было до боевого Петра.
А Петруша окно прорубивши в Европу.
Покоривши моря, под Полтаву пошёл
И там славу себе и нашёл.
Я подыграл Володе: Пётр рожден был строителем новой Державы.
Флот возвёл он для воинской славы.
Под Полтавой прижал Карлу дерзкому хвост.
Пусть не лезет на Русь тот прохвост.
На этом Володя немного сдался: - Хватит о Петре. Может у нас также получится и о Екатерине Второй? Естественно надо забыть о её любовниках, которые возводили её на трон, и которых она потом обогатила при своём правлении.
- Орловы братья, численностью пять человек, со товарищами и недоброжелателями Петра Третьего, её недалёкого умом мужа. Короче возводили Катерину на трон целым полком, - сказал я, вспомнив слова не учителя истории, а Калерии Олеговны – моей мамы.
- Конечно, - сказал Володька, - тебе ли не знать от тёти Рели, которая, наверное, все книги художественные про Екатерину прочла. Ну, дай хоть одну зацепку, что можно Катюше в хвалу возвести? Кроме того, что она пьесы сочиняла, которые до наших дней не дошли. Или их уничтожили большевики, как пережиток царских времён.
- Ох много можно поставить в плюс Екатерине Второй. Но ведь ты, Бага, не запоминаешь. Что услышишь, на другой день забываешь.
- Вот если сейчас стихи сложим про Катерину, то не забуду.
- Хорошо, флот, который построил Пётр Первый через столетие, а может и раньше – жутко устарел. Воевать на нём, на Чёрном море было невозможно. Тем более, что у турок эскадры были лучше и хорошо оснащены оружием. Это я, естественно, не от мамы узнал, а по истории хорошо запомнил в классе.
- А я где был?
- А ты болел или стихи сочинял.
- Ещё ты, мой дорогой друг, - сказал Володя с нажимом, - съездил в прошлом году в Крым и там тоже хорошо изучил, как его завоёвывали при Екатерине Второй.
- Признаюсь, узнал много того, что мы на занятиях проскакивали галопом. И вот тебе пример того, чему нас вообще не просветили. Самый хороший и деловой был любовник у Екатерины – это Потёмкин. Пикуль в своих книгах вообще любовников называет фаворитами.
- Это как при французских дворах были миньоны? Помнишь из книги «Три мушкетёра»?
- Миньоны во французских дворах вообще мелочь по сравнению с фаворитами Екатерины Второй. Хотя тех и других одаривают драгоценностями и поместьями, и они были как бы комнатными собачками. Кроме братьев Орловых – те, каждый по-разному, но хотели что-то сделать для России. Но и для себя постарались усердно.
- Особенно Гришка Орлов, первый фаворит Екатерины. Он, кроме драгоценностей и дворцов желал ещё стать мужем императрицы, хотя изменял ей на каждом шагу, ещё и поколачивал, - проявил свои знания Бага.
- Поэтому она и не вышла за него замуж, да и надоел он ей – сущий бездельник.
- А чтоб Григорий отстал от неё, придумала Екатерина хитрую комбинацию. Отдалила Гришку от двора – послала его холеру усмирять. Тот, понимая прекрасно, что его на смерть послали, кинулся со всем жаром в самое пекло, но холеру усмирил, и она его не тронула. Хоть что-то полезное для России сделал. Возвращается героем, а ему во дворец ходу нет. Там уже Потёмкин властвует, - Володя думал, что я поругаю царицу за легкомыслие, а у меня был другое мнение на этот счёт.
- И правильно сделала Екатерина, сменив ленивого самодура, на безвестного на тот момент Потёмкина, дав ему ещё звание князя. Самый деловой у Екатерины был князь Потёмкин – Таврический. «Таврида» – раньше так Крым назывался. И вот за то, что Потёмкин приложил большие усилия, чтоб это полуостров присоединить к России да ещё, чтоб путь к нему проложить через Николаев, Херсон и Одессу – это я тебе большие города называю, а сколько маленьких стояло по пути, что из России к морю Чёрному идти. Вот тебе уже и стих, - обрадовался я
- Короче, - сказал Вовка и стал сочинять свой стих:
Потёмкин вёл Россию не в потёмки.
А путь он к морю пролагал.
И Крым меж тем он покорял.
И турок в Турцию согнал.
Пускай живут в своих пенатах,
А к нам не лезут как пираты.
Что это право за дела,
Чтоб Турция Россию загребла.
Иль мало нам орды татарской?
Или разбоя шляхты панской?
Москва стояла и стоит.
И русский люд ей – это щит.
- Здорово! – отозвался я. – Ты почти как Блок сочиняешь стихи. Но давай, если уж ты задел Москву, ещё сочиним ей здравицу. Мало ли мы с тобой по неё вышагивали, без трамваев и метро.
- Трамваи и метро - это не то,
Что исходили мы ногами, - почти сочинил Володя.
Но если славить уж Москву,
То вспомним Петербург, где не бывали.
- Мы в Ленинграде не бывали, - отвечал я,
Так Петербург тетерь зовётся.
Но книг и слухов много мы узнали.
И слово наше как-то отзовётся? И начинаем наши опусы о Москве и Ленинграде. Это тебе, Володя, не о Крыме фокусы.
- Итак, начнём, - сказал Бага. – Что мы знаем о Ленинграде, по слухам и по книгам.
- В Ленинграде нельзя заблудиться, - начал неуверенно я,
Хоть направо, хоть влево пойдёшь.
А Москва над тобой веселится.
Чуть свернёшь и в загадку войдёшь.
В Ленинграде все улицы ровными были, - продолжал Володя.
А Москву не ровняли, для честного люда.
Реки в трубы запрятали, холмы не срыли.
То взбираешься, то спускаешься, тайны повсюду.
В Ленинграде все тайны тебе растолкуют, - продолжал я, вспомнив рассказ одноклассника.
Город новый и в нём разобраться легко.
А Москва завёдёт в даль такую.
Здесь легенды с историей ликуют.
Здесь загадки повсюду от древних времён, - не отставал Бага.
Золотая орда здесь топталась.
В темноту город был погружён.
Но прогнали Орду, а Ордынка осталась.
– И хватит, Олег, - Владимир вздохнул. - Я устал сочинять. За тобой не угонишься. Может быть, потом, мы вспомним и об Александре Невском и о Минине и Пожарском. Кстати и о войне 1812 года, куда нас твоя мама водила Панораму смотреть. Обо всём можно сочинять стихи, если знаешь тему хорошо, а нам ещё чуть-чуть надо подучиться. Кстати, эти стихи, которые мы сейчас сочинили, ты сможешь записать в тетрадь и показать Реле Олеговне?
- Записать могу. А Белке мы их покажем, когда будем вместе, даже прочтём на разные голоса, Думаю, что маме понравится, что мы не просто так по Москве ходим, а всё замечаем и стихи сочиняем.
- Запиши, ещё раз тебя прошу. У меня голова дырявая – если сразу не запишу свои мысли, о чём-то интересном, в пять минут забываю.
Сказал так любознательный мой друг, а по окончании девятого класса исчез надолго, что было мне на руку, потому что с получением паспорта у меня случилась волынка. И как-то это так надавило мне на нервы, что разматывать чужую жизнь казалось мне совершенно неуместным. Но книги, которые были уже собраны мной и Белкой по макулатуре, я стал подчитывать, пока не получил паспорт.
С получением же документа я намеревался пойти работать, в каникулы, чтоб хоть немного помочь матери. В августе к нам приедут гости из Польши. Алик и Пётр нанесут ответный визит через три года после нашей поездки в Варшаву. А как же! Чтоб тётя Аня упустила такой момент и не подсунула нам своих сыновей, которые выходят у неё из-под контроля. Сама справиться не может, так вот тебе, бывшая воспитательница взрослых юношей. Это тебе не мужа моего влюблять в себя. Попробуй, влюби своих бывших воспитанников. А не то они тебе покажут Кузькину мать. Приезда вышедших из-под контроля матери и отца братьев боялся не только я. Боялась и Белка, но не показывала мне этого.
- Интересно, читает ли Володя так книги, как ты? – Мама вошла внезапно и застала меня врасплох. Я меньше читал, чем думал о приезде наших старых друзей.
- Не надейся, Вовка пообещал и забыл. Он очень забывчивый. Вот расспрашивает о тебе и расспрашивает. Пройдёт год – два и он забывает. Начинает спрашивать, по новой методе. Вроде другими словами, но всё о том же. И кружимся мы вокруг тебя, как Земля вокруг Солнца.
- О Польше вспоминал, - поймала меня Белка. – Как мы ездили в Торунь, где родился Коперник. А кто остановил Солнце и раскрутил Землю? Он, дорогой всей Земле астроном.
- О том, что Коперник раскрутил наш шарик, свидетельствует толстая свеча, с ликом Коперника и движением Земли, подаренная тебе Юрием Александровичем.
- Да такой сувенир о великом событии у нас есть.
- Хочешь, я сочинил стишок о Копернике?
- Интересно, - Белка просела на диван и приготовилась слушать.
- Коперник Землю раскрутил.
И уже тем народам мил.
Пускай вращается Земля.
Несёт и день и ночь она.
- Ну да, - подытожила Белка, - если бы Земля не крутилась, то на одной её стороне вечно бы жгло солнце, а на другой была вечная ночь. И, быть может, люди, если бы Земля не крутилась, не смогли бы придумать паровозы, корабли, самолёты. Земля крутится, и мозги людей стараются не отстать от неё.
2-я часть --- http://proza.ru/2013/06/01/1150