… И я не могу удержаться: приоткрываю рот и пропеваю в голове первые строчки песни. Впрочем, я до сих пор не помню её слов, а поэтому продукт моего душевного волнения напоминает скорее пение нанайских мальчиков: «Наа-на-на---на--на-на-на-на-на…».
Я спускаюсь в метро. Понедельник, 19.30 по московскому времени. Рабочий день окончен, и я вместе с остальными, включив автопилот, двигаюсь по обыденному маршруту домой. Я иду не спеша, с толком и расстановкой лавируя в тесном потоке из острых локтей и не любящих церемониться сумок. Протискиваюсь, отаптываю кому-то ногу и с радостью припадаю к поручню эскалатора, крепко-крепко вцепляясь в него. Теперь можно немного отдышаться, начинаю отсчет, и, досчитав до 62-х, с очередной вздыбленной волной обрушиваюсь в переполненный вагон поезда.
Поезд совершает еще две остановки в пределах кольцевой линии и устремляется прочь от центра города. Одновременно количество людей в вагоне начинает уменьшаться, там и здесь появляется свободное пространство, а вскоре и незанятые сидячие места.
Я прислоняюсь спиной к закрытым дверям, в n-ый раз игнорируя предостерегающую фразу «не прислоняться» (её иногда можно встретить и в иной редакции (все вопросы к самым «творческим» пассажирам метро): «не слоняться», «прислоняться», «слон»). В наушниках клокочет уже следующий альбом на этот раз американской группы Dredg. Я закрываю и открываю от удовольствия глаза, незаметно для других потаптываю правой ногой. Выходить еще не скоро. Моя остановка – конечная.
Наблюдая за людьми вокруг, я постепенно прихожу к мысли о том, что в метро люди часто делают вещи, которые на поверхности им кажутся неправильными, несерьезными, глупыми или даже ужасными. Не ужасно ли это? Или прекрасно?
Например, частенько, сидя на краешке сиденья, человек вдруг может начать молиться: наклонит туловище вперед (голова опущена, глаза вперены в пол) и выпрямится обратно. Наклонится один раз, второй, третий. Вагон раскачивается из стороны в сторону, а человек, сидящий на краешке сиденья, молится.
Если же скорость поезда выше, а туннель виляет более изощренно, то вагон в свою очередь раскачивается еще сильнее. И вот тогда люди начинают танцевать: переступают с ноги на ногу, делают несколько шагов вперед, чтобы потом изящно возвратиться назад, выбрасывают вперед руки, хватаясь за партнера, незнакомого мужчину или женщину, оказавшегося рядом.
В метро люди часто слушают музыку, но не слышат ее. Не любят принимать помощь: поднимаются вверх по неработающему эскалатору, думая: «Пусть же исправным пользуются другие…»
И уходя (выходя из вагона), они никогда не прощаются.
Очередная остановка. Мой поезд постепенно замедляется и через несколько секунд останавливается. Открываются двери и новые порции людей и прекрасных незнакомок устремляются внутрь. Я по обыкновению смотрю на вновь входящих, облетаю их лица мимолетным взглядом в попытке зацепиться за что-нибудь интересное. И… Бинго! Мой взор останавливается на девушке в синем. Она, не спеша, заходит в вагон и направляется в мою сторону. Подходит ближе, ещё ближе и останавливается возле меня: в пятидесяти сантиметрах слева по самой что ни на есть диагонали. На вид ей лет двадцать пять. Карие сосредоточенные глаза, алые губы без следов помады, черные волосы, на укрощение которых ушло не менее десяти крокодильчиков, стройная, спортивная фигура и… изящные пальчики. На моих глазах они нежно обхватили стальной поручень. Не знаю почему, но в тот же самый момент я проглотил слюну.
Поезд вновь тронулся, разогнался и буквально полетел, я же стоял, как вкопанный. Не мог ни пошевелиться, ни повернуть головы. Казалось, и дышать я перестал. Девушка в синем стояла рядом, смотрела перед собой и, как мне казалось, иногда поглядывала на меня. Я изо всех сил старался поймать этот момент, но мое боковое зрение совершало один фальстарт за другим.
«Смотрит или не смотрит? Минуточку. Минуточку. Вот сейчас!» Вновь мельком смотрю на неё. «Нет, не смотрит. Что ж я так? Наверное чуть-чуть не успел. Она уже успела отвести взгляд. Она же смотрела на меня, ей богу, смотрела. И что всё это значит? Почему она стоит так близко ко мне? Вокруг так много свободного места. Она может сделать три шага налево, три… нет, четыре шага направо, а она стоит в пятидесяти сантиметрах от меня. Я ей понравился, приглянулся? Она вошла в вагон, посмотрела в мою сторону и что-то внутри неё звонким голоском отозвалось: «Подойди к нему. Познакомься. Наверняка, он просто душка!» Так что ли? А мне… Мне она тоже сразу же понравилась. Красивая. И в синем. Синий - мой любимый цвет. Так что же делать? Что делать-то? А, может быть, мне только кажется, что она мной заинтересовалась, иначе, почему у меня до сих пор нет девушки? Для меня девушки – это НПО (непознанные порхающие объекты), мистерия, загадка. А я им, такое впечатление, не очень-то нравлюсь. Иначе как объяснить тот факт, что у меня до сих пор нет девушки?
Были. Раньше были. Целых две. С одной мы однажды жутко поругались на почве какого-то просмотренного фильма: я утверждал, что главный герой того фильма «негодяй», она же его называла «душкой» (ага, вот откуда это спорное слово взбрело мне в голову только что!). И поругались мы, похоже, так удачно, так мастеровито, что в тот же день приняли решение расстаться.
В случае со второй девушкой наша размолвка произошла по более банальной причине: она изменила мне с каким-то молодым, начинающим режиссером. Наверное, он сулил ей кучу дублей, распрекраснейших ролей, мальчиков-фанатов под окном. Не знаю. Я всё это дать ей был, конечно же, не в состоянии, ведь я обычный менеджер. Оптом впариваю нашим компаниям-партнерам носки итальянского производителя Lachioni. Что и вы не слышали о таком бренде раньше? Да что же это такое! Отличные же носки… Дааа. Расстались мы… С моей второй девушкой, конечно же, не с носками. С ними-то всё в порядке.
Вот! Вот! Опять посмотрела. Ей богу, посмотрела. Стопроцентных доказательств у меня, конечно же, нет, но, по-моему, - да! Посмотрела! Нет, абсолютно точно посмотрела. Господи, я весь вспотел. И почему я переминаюсь с ноги на ногу, как сумасшедший? На меня уже несколько десятков глаз уставилось. Стоп! Вот так-то лучше. Спокойствие только спокойствие. Что я слушаю-то? Какую-то группу. На каком языке они поют? Турецком, украинском? Я не знаю, что я слушаю. Знаю только, что я со всей силы зачем-то стиснул зубы и теперь они неприятно скрежещут. Такой из нирваны уводящий звук получается, словно линейкой проводишь по парте, только громче. Расслабь лицо, разведи челюсти. Разведи! Подумай о них как о парусах! Она же вновь сейчас посмотрит, а у тебя лицо, как у гражданина КНДР.
Чёрт! Только, наконец-то, расслабил лицо, как опять начал переминаться с ноги на ногу. Да что же это такое! Надо подумать о чём-нибудь хорошем, о чём-нибудь сладострастном. Надо отвлечься. О чём бы таком подумать?
О, чёрт! Она придвинулась ко мне ещё ближе, на сантиметров пять точно! Я видел-видел. Вот попал… Надо срочно что-нибудь ей сказать, заговорить с ней. Мне представилась такая прекрасная возможность! Я могу познакомиться с этой девушкой, могу полюбить её, а она может полюбить меня. Да что я говорю? Я уже представляю, как мы лежим с ней рядом в одной постели, усталые, сонно улыбающиеся. А там уж и женитьба, и дети. Нааа… Об этом ещё рано думать. Совсем рано. Так что, стоит познакомиться?
Вот! Вот! Опять! Опять посмотрела. Ну, шалунья. Ха-ха. Так. Соберись. Какой фразой лучше претворить наше знакомство? А что должна быть какая-то особенная фраза? Можно сказать просто: «Привет». «Привет». «Привет». Хорошее слово, весит, словно пух. Ничего не весит. Так что, прогарцевать им? «ПрИИвет». «ПривЕЕЕт». И еще раз повторю, чтобы при произношении получилось поувереннее: «ПрИИвет», «ПрИИИвет». Ну хорошо… В атаку…
Нет-нет-нет. Стоп! Какой еще такой «привет»? Так нельзя. Это слово не подойдет: надо начать с чего-нибудь поизысканнее, посногсшибательнее.
Господи, неужели мы будем с ней встречаться? Я буду своими губами прикасаться к её таким аппетитным губам, я смогу сжимать её ладонь, целовать её шёлковое колено. Я буду говорить ей: «Люблю тебя». Каждый день на ночь. И она будет дарить мне самые лучшие подарки на мой день рождения и на новый год. И с ней каждый новый год действительно будет новым, прекрасным, незабываемым, мелодичным. Я познакомлюсь с её родителями. Надеюсь, они полюбят меня, потому что я их уже люблю. А её? Люблю ли я её? Да. Ну, надо же. Да! И если она когда-нибудь будет плакать, то только на моём плече, но не долго. Я не позволю. Моя одежда впитает все её слезы, а с ними и печаль, и тогда я возьму и отожму её, как следует. А после я ещё раз её обниму, поцелую в ушко и скажу: «Я только учусь быть тобой. И когда-нибудь стану».
Дааа… Сколько у меня в голове воспоминаний о событиях, которые ещё даже не произошли! Они летают во мне, кружатся, дельтапланят. Иии, опять! И опять, черт побери, я переминаюсь с ноги на ногу, словно страстно желающий писать гардемарин. И руки… Не знаю, куда девать свои руки. Они живут своей жизнью: то заползают в карманы, то выползают из них, сперва роятся в моих волосах, а потом щипают за бедра. Да что ж это такое? Каким странным типом я наверное кажусь со стороны?
Жарко. Очень жарко. Сюда бы кондиционер. О, очередная остановка. Стой! Как так? Подожди! Ты куда? Выходишь? А я? Я остаюсь!? Нет, я не могу остаться! Но куда же ты??? Ты же стояла так близко! Дышала в мою сторону. Ты же так часто смотрела на меня! Уходишь? Я… Я…».
«Следующая остановка - «Улица Подбельского». Конечная!» - по всему вагону, как всегда сухо, разнеслась записанная миллион лет назад и до сих пор пребывающая в полном здравии фраза. Я наконец-то перестал переминаться с ноги на ногу и стоял смирно с перекошенным, пунцовым лицом, таким, как цвет этой, родной мне, сокольнической линии, с неизменной «Улицей Подбельского» на конце. И… Вот… Через несколько минут поезд вновь останавливается. Она самая… Конечная.