Раздвоение личности

                И. Рассказов
               
                Раздвоение личности.

1. Март.


Он ей не звонил. Его интуиция уже всё расставила на ближайшее будущее, в котором не было место прошлому.
«А как по-другому, - рассуждал он, сидя за рулём потрёпанного авто. – Ну, пересеклись, и хватит иллюзий. Если Создатель меня за это не обезглавит, то я сам себя прощу. Кстати, и не такой я грешник из всех тех, кто каждый день просыпается в этом мире под звуки гимна. Есть и более «махровые» и ничего – сучат ногами, читают вслух гороскопы. Да, молода и всё такое… Но зачем ей я? Что-то последнее время из этого списка зачастили ко мне со всякими предложениями о счастливой и долгой жизни. Какой-то у них синдром потерянности и всё куда-то спешат. В их годы так торопиться – это абсурд. Мы такими не были. Дурёхи, всё можно успеть, только не надо делать необдуманных поступков, и слов хороших не следует говорить взрослым мужчинам,  надеясь застраховать своё будущее на тот случай, если судьба покажет один большой «фиг». Так-то и ничего в этом страшного и нет, если не брать во внимание секс по-взрослому. Это потом всякие вопросы полезут наружу, мол, а где «песочные замки» и почему ни одной «звезды» с неба у меня до сих пор нет? Нет и хорошо, а то ревнители матери природы затаскают по судам. Нет, ну я тоже хорош: обнадёжил и в сторону, будто за мной очередь заняли. Обман зрения чистой воды – никто очередь не занимал. И вообще, зачем к такому «контингенту» искать крайнего, когда их столько, что в глазах рябит от перенасыщения? У них же интеллект на три с минусом, а с такими скучно. Конечно, можно их поступки списать на молодость или на наследственность: и оттуда, и оттуда потягивает сквознячком. Не моё это дело, в конце концов, и хватит об этом. Легко сказать: «Хватит», а вот стоят перед глазами и не уходят. Может это болезнь такая? Так-то стараюсь не расшнуровываться, да и все эти годы был задрапирован под самое горлышко, а их будто черти надирают. Прямо цирк и немцы и что интересно – это выглядит как приговор, который я сам себе вынес по непонятно пока чьей подсказке. Да, с такими мыслями надо ходить пешком, а лучше и пешком, и без всяких «амурных историй», а то загребут на Колыму кайлом махать. Думаю, что там я буду таким же. Если всё так, то какой смысл отсюда этапироваться туда? Видно, это судьба у меня такая – здесь «дрова ломать» до конца своих дней, а там разберёмся, что и как».
«Вот-вот, успокоил себя и думаешь, что ей от этого стало лучше. Она же не хочет уходить от тебя».
«Настырная. Хорошо, что у нас с ней ничего ещё не было. Тут я оказался на высоте. Зачем ломать жизнь маленькому человечку? У меня же, если подумать, будущего и нет совсем. Вернее будет так сказать, оно есть, но в нём может быть комфортно только одному. Почему? Ну, это очевидно: во-первых, отсутствует очередь в туалет и, во-вторых, полное погружение в тишину».
«Да, батенька, вот где твой эгоизм себя проявил во всей красе. А если ты ей нужен, как воздух?»
«Я? Ей? Рассмешил!»
«А если это правда?»
«Ага, такая крупными буковками во весь газетный лист. Эти «университеты» я уже проходил. И где все те, кому я так был нужен когда-то?»
«Желаешь знать? Так я тебя же и процитирую: «В Уганде».
«Когда я так говорил?»
«Стареешь».
«Так, всё - тему сворачиваем».
«Легко захотел отделаться. Давай, сворачивай, а она всё равно останется рядом с тобой».
«Что-то мне нехорошо. Надо бы показаться врачам. Может витамины пропишут? Сам с собой веду диспут. Так можно на этой колымаге куда-нибудь въехать, и поминай, потом компотом душу раба…»
Машина вильнула, объезжая рытвину на дороге. Весна по старой привычке любит обличать отступившие снега и метели за укрывательство всего подобного.
«Итак, что мы имеем? Классно – уже сам себя на «вы» величаю! Ну, хорошо, пусть будет рядом. А дальше что?»
«А дальше будет то, что будет».
«Ага, очередь в туалет и никакой тишины, а ещё эти сопливые орущие комочки в ползунках».
«Без этого никак. И потом, одной постели будет мало, чтобы всё получилось, как надо».
«Я понял – все силы потребуется бросить на благоустройство своего «гнёздышка». О, чёрт, а когда же жить-то?»
«Вот-вот, и ещё не забудь упомянуть про чувства».
«Ну, с ними у меня всё «тип-топ». Они на таком крепком поводке, что сохранили свою девственность. Если их спущу, то… Конечно, можно обойтись и без этого шага, а взять и просто сыграть роль пылко-влюблённого. Всё бы и ничего, да только мне хочется по-настоящему, как в хорошем кино…»
«Вот я тебя и поймал! Ты у нас оказывается романтик?»
«Ага, и ещё хочу во всём этом зависнуть на полную катушку».
«А как же мечта о тишине?»
«Легко! Уж чего-чего, а время на неё смогу выкроить. Я даже знаю, как это будет: утро и она сопит под боком, и во сне чмокает губами…»
«А ты оказывается не такой потерянный».
«Стараюсь соответствовать».
«А что будет со всем этим потом? Тебе уже…»
«Вот поэтому я и хочу, чтобы всё было по-настоящему – без всяких осечек, обманов и недомолвок. Должен же я остаться в её памяти человеком?»
«Слушай, а если прошлое вернётся?»
«На этой планете, где я – есть только настоящее, и потом моя интуиция мне подсказывает, что…»
«Значит, ты уже всё решил и надо только взять за руку это славное существо и…»
«И за руку, и за…»
«А ты, батенька, кобель!»
«Это нормально, а тем более я слишком долго в себе скрывал всё подобное».
«Смотри – напугаешь человечка».
«Ну, тут главное – не гнать лошадей».
«Ой, что-то ты такой правильный, что мне как-то не по себе становится от одной только мысли, что ты будешь счастлив в этой жизни с этим чудом. В любом случае прошу тебя - будь с ней поаккуратнее».
«Ты же меня знаешь».
«Вот поэтому и говорю тебе открытым текстом, что она не каждая и не всякая.
«Ну, понял, понял я».
«А впрочем, может это всего лишь твои очередные фантазии и ничего она к тебе не испытывает».
«И?»
«Тут давай сам шевели извилинами. Это ты же у нас романтик: сначала настроишь «песочных замков», а потом ветер налетает, и ничего нет».
«Да? Хотя может, так оно и лучше, да и возраст у меня, а тут надо что-то доказывать и постоянно гнаться за временем и потом, когда я застёгнут на все пуговицы, мне иногда бывает так хорошо, что не хочется ничего менять вокруг себя».
«Ну и какой ты после этого романтик? О «кобеле» вообще промолчу, ибо ты просто пустое место».
«Помолчи, пожалуйста».
«Что в глаз кольнула правда-матка? Ничего, тебе не в первый раз приходится подобное выслушивать. Ещё тебе замечу, что с твоей философией трудно быть счастливым».
«Да?»
«Разве я неправ? У тебя же на первом месте тишина».
«И что?»
«Так это прямая дорога на погост, батенька».
«Зато прямая и без всяких вихляний. Согласись: в этом что-то есть».
«Есть. Одиночество».
«Напугал».
«И не думал этого делать. У меня со всем подобным всегда не складывалось. Вот что мне удавалось: выглядеть так, что все вокруг считали, что у меня всё «отлично».
«И я из этого же теста слеплен. Всё бы и ничего, но люди-то у нас глазастые и начинают тянуться, как по команде, мол, тоже хотим быть такими».
«А встречаются и те, кто завидует по-чёрному».
«Точно. У таких ещё, как правило, вся жизнь в червоточинах. Беды их преследуют и по чётным и по нечётным дням».
«Ну, тут нашей с тобой вины нет. Сами они причина этому».
«Если честно, не думал про это, да и времени нет. Вот те, кто тянется ко мне - это уже интереснее…»
«А, понимаю, тебе кажется, что ты им нужен… Да? И каждый берёт от тебя ровно столько, сколько ты позволяешь им всем взять. Они берут, а ты…»
«А я жду, когда кто-нибудь из числа женских особей…»
«Ты, батенька, «бабник» и я так предполагаю, что ещё и ненормальный».
«Лучше так, чем быть «пушистым». Ведь это в порядке вещей, когда ждёшь единственную».
«Так-то оно так, да только мне и то не понятно – как она выглядит эта твоя единственная».
«Я тоже хотел бы знать, да видно, мои грехи что-то напутали в судьбе, и теперь тыркаюсь, как слепой – ищу и не могу угадать».
«Ты это серьёзно?»
«Ну, пока только вот так».
«Неправильный ты. Если всё так, как ты говоришь, то тебе лучше оставаться «задрапированным». Кстати, и ей лучше от тебя держаться подальше».
«Всё, никакой больше романтики».
«Вот и правильно».
«Ну, что за утро? У всех позитив, а у меня сплошная «чёрная полоса». Нет, я так не могу».
«Э, парень, давай заднюю скорость  и чтобы этот несмышлёныш обязательно уцелел. Кстати, прошлое по имеющейся информации скоро даст о себе знать. Тебе это не интересно?»
«Я сейчас сойду с ума».
«Ничего страшного».
«Но я же за рулём?»
«Нашёл чем удивить. Да у нас пол России  таких и все «рулят». Замечу, что в твоём состоянии лучше скорость сбавить. Всё-таки, есть вероятность, что всё будет хорошо».
«Я тебя не понимаю… Ты предлагаешь мне рискнуть?»
«Как тебя развернуло. Мы не на войне и рейд во вражеский тыл не намечается, поэтому все риски засунь себе в одно место. Ты мне только ответь: «К какому берегу хочешь пристать?»
«Не знаю».
«Хорошо, что честно в этом признался. Есть понимание момента. Да, не на все сто процентов, но это пока. А той, что сейчас хочет быть с тобой, подари вечность и пусть она ждёт своего часа».
«Нет у меня вечности».
«Ну, с этим не будет проблем, только уговор – слюни подбери. Кстати, а это кто с тобой рядом с такими выпученными глазами?»
«Инструктор. Блин, кажется я совсем выпал из реалий. Я же сдаю вождение».
«Не заморачивайся, придурок. Руль держи ровнее и дыши спокойнее. Как там у тебя было раньше – раз, два, три?»
«Не напоминай, а то я сейчас куда-нибудь воткнусь. Мне сейчас все эти воспоминания, как кость в горле. Сидя за рулём лучше думать о дороге».
«Ну-ну, а ты в курсе, что скоро она вернётся?»
«Кто?»
«Конь в пальто! Скорость прибери, «девственник».
«Опять со мной разговариваешь загадками. Кто возвращается?»
«Она… Из твоего прошлого. Я вижу, что ты не рад».
«Зачем? Да она уже и не моя».
«А чья?»
«Мамина, да папина».
«Ну, в этом плане все мы при ком-то. Так, что будешь делать?»
«Ничего?»
«Дурак, батенька».
«Знаю».
«Нет, ну вы посмотрите на него. Так вот, что я тебе скажу: ты дурак и дурак в квадрате. Ты вообще в курсе, что она тебя любит?»
«Странная какая-то любовь».
«А другой и не бывает, старичок. Ты вспомни, как всё у вас начиналось?»
«Файлы стёрты».
«А вот врать мне не надо. Всё ты помнишь и хранишь от всех это, спрятав глубоко под сердцем, как «полковое знамя». И вот что ещё – не торопись».
«О чём это ты?»
«Скорость сбавь, а то прямиком в похоронное бюро въедешь. Видишь знак об ограничении скорости?»
«Чёрт, задумался!»
«Вот его лучше не поминать. При твоём раскладе лучше обходить его стороной. Итак, какой твой будет ответ?»
«Нет».
«Не пойму: и за что они тебя все любят? Не мужик, а, извини, жопа с ушами. Неужели тебе всё по барабану? Допустим, что ты прав. Допустим, но если подумать хорошенько, то…»
«Я тебя сейчас высажу».
«А вот фигушки тебе! Объясни мне: почему ты всем им дал надежду? Пора определяться и делать выбор и живи себе дальше - вытирай сопливые носы малышне. Это единственное правильное решение и потом, сделав выбор, ты успокоишься, и им всем остальным станет легче – не надо будет ждать непонятно чего».
«Ты можешь помолчать? Я думаю».
«Думаешь? Прелестно! Тогда тебе даю одну минуту».
«Маловато».
«Ничего, а то вечность повернётся к тебе копчиком».
«Переживу. И потом, я же всё понимаю и без тебя. Вон, она от «счастливой» жизни с кошкой обнимается в Интернете. Это как понимать? Соскучилась? А я почему-то в «чёрных» списках у неё».
«А может это такая защита от твоей дури? За дорогой-то следи, «камикадзе». Кстати, когда ты в последний раз лицезрел себя в зеркале?»
«Я и так всё помню, что у меня и где располагается».
«Понятно. Ну, и всё-таки, какой твой будет ответ?»
«Пусть всё идёт, как идёт».
«Как тебя понимать?»
«А вот так и понимай. Я счастлив уже тем, что меня любят».

Мотор фыркнул и машина встала. Инструктор посмотрел на него и, покачав головой, произнёс:
- Придётся ещё раз пересдать.
- Что совсем «швах»? – он откинулся на сиденье всем корпусом.
- Местами. Скажу одно – я бы не рискнул вам доверить себя подвезти.
Повисла пауза.
«А может это и к лучшему, что не сдал» - он улыбнулся краешком губ.


2. Апрель.

Скажу, что устал, и сразу же кто-то захочет мне посоветовать, мол, надо себя беречь и всё в этом ключе. Тоже мне открыли Америку – «не первый год замужем…» Так, кажется, принято говорить в подобных ситуациях? В любом случае. Если и устал, то не физически, да и с головой дружу и всякие там соревнования под вывеской: «Выше. Дальше. Быстрее», всё же предпочитаю наблюдать со стороны, а если и участвую в них, то только, как говорят танцоры, в половину ноги. Ну, вот такой я – не хочу никого побеждать.
Так вот, моя усталость другая – внутренняя. Уже чувствую, как зашевелились психологи разных мастей, мол, я их пациент. Спешу успокоить – всё мимо и всякие там понятия и определения, которые они выдадут в мой адрес мне ни к чему. Почему? Во-первых, я им не верю. Во-вторых, если кто-то из их числа и является «специалистом», то это такая малая капля в море, что не имеет смысла уповать на то, что мне повезет, и я буду правильно услышан именно таким. Замечу, что работа у них не пыльная – отдельный кабинет и милые мирные беседы. Главное, что требуется от «пациентов», так это правильно заглядывать им в рот. Если вы «попадёте ногой в стремя», то за «дельный» совет «специалиста» надо будет отблагодарить, согласно существующим расценкам за услуги и вас оставят в покое… до следующего раза.
Поскольку я другой, могу с уверенностью сказать, что моя усталость всем им не по зубам, а нести всякую чушь из умных журналов и сам ещё в силах. Вот так и живу – без всяких претензий оказаться в очереди на приём ко всем подобным «специалистам».
Был у меня один случай – пересёкся с одним психологом. Ох, как его трясло после нашего с ним «поединка». Казалось бы, дипломированный и я так предполагаю, что и «отличник», а вот не удалось ему меня вписать в свои  «клеточки». Он меня и так крутил и так, а я ему на простом человеческом языке со всей душевной простотой, мол, напрасный труд. Как он осерчал. Вот именно, что осерчал, а не обиделся. У этой же братии всё должно быть только по их нему, а если нет, то обзовут безнадёжно больным и руки в карманы и разговор окончен. Смешно, ей Богу!
Я тут на днях подумал про всё это, и стало ясно, что если взять, к примеру, меня и забросить на необитаемый остров, а через день-другой к моему одиночеству приплюсовать что-нибудь из моего прошлого, ничего из этого путного не получится. Что именно? А всё, ибо, не ты, не я от этого подвоха судьбы не станем счастливее.
Нет, ну причём здесь остров и ты? Я давно уже живу в другом мире. Когда еду на работу рассматриваю людей и представляю: с кем из них я смог бы жить вдали от человеческой суеты. Пока результат ноль. О чём это говорит? Я полагаю, что о многом и в первую очередь  о том, что мне трудно подобрать пару. Казалось бы, полный финдец, а я не унываю и иногда даже пишу что-то смешное. Когда перечитываю, у меня настроение улучшается  и не потому, что весело. Тут я почти всегда попадаю в «десятку». Просто сам себе удивляюсь, как у меня получилось прожить последние три года без потерь. Думаю, что  мне это удалось благодаря всем тем, кто по какой-то причине оказывался рядом со мной.
Не скрою, иногда казалось, что кто-то из них станет твоим продолжением. Увы, у прошлого, как правило, не бывает будущего, а значит и продолжения ему не положено по рангу. Вот у настоящего – это совсем другое дело. Одна только загвоздка – я перестал доверять всем тем, кто смотрит на меня как-то по-особенному. Да, я ещё нравлюсь женщинам, но дурацкий мой характер не даёт «распушить перья». Всё мне кажется, что ты стоишь за спиной. Нет, я не оглядываюсь – не приучен.
Что будет со мной? Пока не решил. Есть один вариант – хочу посмотреть на Европу. Надо отдохнуть от нашей российской нервотрёпки. Вот так иногда еду на работу, всматриваюсь в лица людей и не нахожу ничего приятного для себя. Такое ощущение, что все в ожидании своего последнего дня. На фоне этого «вернисажа» уже не хочется тратить своё время перед телевизором, где кучка раздобревших сограждан демонстрирует нам своё превосходство над всеми нами. Мало их, но они повсюду и вот это настораживает. Как дальше с ними будет? Неужели опять к стенке поведут новоявленные «комиссары»? Может, обойдётся или накроет всех нас и правых и не совсем правых какая-нибудь стихия и ничего от нас не останется. Кстати, это касается и тебя и меня.
Ну, это так, рассуждения вслух, а на «личном фронте» всё у меня идёт к логическому завершению. Ещё эта весна провоцирует и надо только задницу оторвать и шагнуть к «последней гавани». Вот уродился таким нерешительным и хоть гранату в мотню засовывай, всё чего-то жду и придумываю в своё оправдание, мол, разные мы, да и возможно всё у неё сложится и без меня. А если нет? Вместо того чтобы вытаскивать её из-за вязания вечерами, любуюсь в одиночестве тающим снегом и мечтаю о завтрашнем дне. Если честно, пора это моё одиночество отправлять в кругосветное путешествие, а самому просто взять и коснуться её. Страшно чего-то. А вдруг это лишь мои фантазии и ничего и нет такого, ради чего можно было швырнуть свою жизнь под ноги хорошему человеку?
Конечно, может всё обернуться и совсем по-другому и она этого ждёт, а я кот мартовский всё межуюсь. Тут только одно объяснение всему этому: прошлое держит пока и её и меня за щиколотки. Так бы и шагнул, но что-то подсказывает, чтобы не спешил – этот шаг должен быть обоюдным.
Нет, это невыносимо: тут всё это, а где-то на самом краю прошлое демонстрирует свою худобу. Зачем так-то? Если это результат диеты, то ладно, а если просто безнадёга вытоптала всё нутро, надо в срочном порядке ложиться под капельницу и вообще, если в тридцать лет выглядишь, как в пятьдесят, пора на вскрытие. А как по-другому? Жрать надо даже через силу, а то, поди, гремишь костями на весь Интернет, как Буратино в первую свою брачную ночь. Вот и получается, что ни человек, а что-то среднее между погремушкой от воронья и коробкой для хранения пуговиц от старых рубашек и курток. С такой комплекцией самый раз записываться в очередь на необитаемый остров. Кстати, могу поспособствовать, только не обольщайся – мы не попадём с тобой на один и тот же. Почему? Есть задумка сделать одного человечка счастливым, а для этого мне надо быть подальше от тебя.
Вчера на улице встретил старика и у него такие были бездонно-синие глаза, что я залюбовался, а потом поймал себя на мысли: «Ему осталось гораздо меньше, чем было в самом начале…» И вот тут и грусть рассмотрел на его лице, и представил себя в его годы. Наверное, я буду другим, и когда моя старость сядет за стол переговоров с Вечностью, и тогда буду стоять крепко на двух ногах, чтобы успеть понять смысл всего того, что со мной было в этой жизни. А по-другому у меня и не получится. Правильным пацанам надо до конца просмотреть свою жизнь без всяких купюр.
Он помолчал, перечитывая написанное… «Что-то всё же упустил, - подумал и сложил листки в стол. Ещё посидел, побарабанил пальцами по крышке стола и только потом встал, потягиваясь с чувством выполненного долга.

                3. Май.

Надо что-то делать. Мысли снуют  туда-сюда, а мне захотелось и это понятно, ни о чём не думать и если получится, о чём я сомневаюсь, не сожалеть о прошлом. Признаюсь, трудно вот так взять и всё пустить под откос, притворившись таким ярым партизаном, которому позарез надо выиграть очередную «войну». Проблема в том, что я противник любых военных действий и из-за этого приходится плестись в самом конце всех желающих посвятить свою жизнь всему подобному. Ну, не «боец» я. Вместе с тем и не «тряпка» - могу и в морду дать. Кому? Да хоть кому… Можно и прошлому, если оно попытается ещё раз забрести на мою территорию. У меня принцип – всё, что ушло, пусть там и остаётся, куда смоталось. Если по правде, то я совсем другой и всё это безобразие сидит во мне против моей воли в образе беззубой старухи, которой вынь да положи, но чтобы последнее слово было только за ней. Придушил бы, гадину. Это я про старуху. Вот привязалась и не уходит. Упёртая шельма и что интересно, так-то мирная и совсем безобидная, а вот стоит моим мыслям потянуться к прошлому и тут начинается: ворчит, на чём свет стоит и пятками молотит, даже в висках отдаёт.
Нет, я понимаю, что сидеть и ждать каких-то изменений, да при этом всегда находиться взаперти – это может так меня переконструировать, что не приведи Господь… Надо себя менять до самой последней досточки и лучше этим заниматься самому. Беда в том, что пока не получается. Ну, ещё за окном весна и солнце жарит, а тут на повестке дня всего один маршрут: на работу – с работы. Вырваться бы от всего этого, надышаться этим пьянящим воздухом, налюбоваться природой, а потом… А что, потом? Как всё будет? Не знаю, но всю жизнь угробить на курсирование между пунктами «А» и «Б» - это капитуляция чистой воды. Конечно, можно всё это изменить и я даже знаю, как. Ну, есть вероятность, что кое-что может получиться со знаком «минус». Так-то и пусть, главное, чтобы света вокруг не стало меньше. А то, как я потом буду любоваться макушками тополей из своего окна? Нет, если что-то пойдёт не так, и я это почувствую, костьми лягу, но не допущу, чтобы из-за меня кому-то стало хуже. На худой конец, так и буду мотаться между пунктами «А» и «Б». Из двух зол выбирают, то, что безобиднее.
Я так думаю, что это весна оголила столько противоречий и в первую очередь во мне. Руки не опускаются – они давно уже там, внизу. Всё вижу и понимаю и вопросы задаю сам себе, а вот ответы какие-то получаются невразумительные. Вот и о прошлом рассуждаю с позиции прозревшего человека и удивляюсь, мол, как могло такое быть. Случись что-то подобное сегодня, то ничего бы этого не было. А что было бы? Да взял бы оглоблю да сам себя по всяким там местам. Помогло бы? Не знаю. Одно и это точно – перед глазами  не стояли бы нарисованные крыши с котами, свесившими свои лапы над мокрыми зонтами людей. Эти пейзажи навевают на меня грусть и в груди щемит. Ещё одна мысль постоянно долбит и долбит меня, мол, раз всё так, то значит, всё же было это не зря. Раз так, то жить тебе, товарищ, с этим и умирать… потом тоже с этим.
Вот наказание. Это похоже на то, как увлечённый чтением книги не замечаешь, что последние страницы в ней отсутствуют. Казалось бы, такая мелочь и можно всё разрулить – придумать свою концовку. Когда так, тебя уже не интересует, кто конкретно вырвал из книги страницы. Конечно, хотелось бы знать, что там, у автора дальше, а с другой стороны, может это и хорошо. Что именно? А всё. И потом, теперь-то какой смысл гоняться за тенями, а тем более, когда не знаешь, какая именно из всех имеющихся в природе во всём этом замешана. Тут так, берёшь и придумываешь такое, чтобы все были живы и по возможности счастливы. Что-то подобное я проделываю каждый раз со своим прошлым. У него же последние страницы тоже вырваны.
Это прямо наваждение какое-то: тут весна кружит, а я весь втянут в самокопание. Понимаю, что ничего не вернуть, но всё равно придумываю всё новые и новые сюжеты. Конечно, можно остановить все поезда и написать ей, что я твоя личная жизнь или просто так: «Я буду рядом», а потом замереть – стоять и ждать, когда время всё это вычеркнет из моей памяти. Самому мне это не под силу, а тем более, когда всё было в прошлом по-настоящему. Когда всё так, другие не в счёт, а перед глазами прыгают знакомые веснушки, и ты просишь у всех остальных прощение за то, что помнишь… её.
А жизнь себе течёт, и по утрам макушки тополей радуют твой взор, и кот ластится к тебе. Он единственный, кто тебя любит на сегодняшний день. Хотя кто-то сказал, что никто ни кого просто так не любит. Вот и он с тобой рядом, потому что знает, что твои руки накормят его и приласкают. Всё просто, как день…
И всё-таки ещё есть время, чтобы ущипнуть счастье за кончик носа. Нет только одного – уверенности, что это будет, к примеру, уже завтра. Откуда всё это? От приобретённого опыта. Конечно, можно ещё раз «наступить на грабли», только искры из глаз мне ни к чему – светло и без них.
А теперь о главном… Когда рядом с тобой есть эдакий «флюгер» на каблуках и тебе от этого хорошо, есть смысл надеяться, что всё ещё будет. Догадывается ли она об этом? Думаю, что нет. Иногда что-то пытается во мне рассмотреть, будто решает про себя уравнение не с двумя, а сразу с тремя неизвестными. Да, у неё другой ритм жизни, под который мне трудно попасть ногой в такт и всё же, когда она рядом, чувствую себя не таким потерянным. Может это и есть моя судьба? 
Он посмотрел на себя в зеркало и уже совсем серьёзно произнёс: «Опоздал, батенька, амуры крутить... опоздал…»

                4. Июнь.

Лето? Конечно, оно и ты в траву всем телом - «Бабах!». Ну, а потом тишина - будто тебя настигла вражеская пуля и ты, истекая кровью, лежишь и вспоминаешь что-то давно ушедшее от тебя. Нет, лучше так: ты, а рядом кто-то вдруг начинает тебя щекотать сухой былинкой, и нет никаких пуль, ни врагов, и вообще все войны на земле умерли навсегда-навсегда. Ещё этот кто-то что-то тебе шепчет на ухо. Что именно? Да что угодно, только бы скорее  это сбылось.
Кажется, скоро в моей личной жизни произойдут изменения. Что-то наметилось хорошее с продолжением, где обязательно будут детские затылочки с кудряшками и ради одного этого надо обязательно вспомнить, как когда-то летал, едва касаясь пятками макушек деревьев, устремившихся своими разлохматившимися кронами к небу.
Я, наверное, везучий человек. Вот и сейчас стоит закрыть глаза и она рядом. Образы, образы… Куда от них деться? Сказать что люблю, значит, ничего не сказать. Где-то услышал, что любить и понимать – это разные вещи. У меня же так получилось, что и то, и другое могут существовать только вместе – два в одном. Просыпаюсь и думаю, думаю… и всё о ней. У меня уже так было в прошлом, а потом…
Нет, на этот раз всё будет как надо и обязательно со знаком «плюс».
Кто она? Человек. Глаза? Необычные. Губы? Пока не разобрал. Да и какая разница, а тем более, когда они на месте? Если всё так, то время будет ещё найти им применение. Ноги? Всё, мы не на рынке, а то так можно дойти и до печени и почек. Шучу, конечно, а вот то, что она соткана из света – это уже серьёзно. Порой хочется подойти и обнять этот свет и долго-долго не отпускать от себя. Чего медлю, раз просматривается такая готовность? Вот таким уродился – что-то или кто-то меня ещё держит за рукав.
Я тут подсчитал, сколько человеку в среднем отпущено времени на то, чтобы побыть счастливым, и стало грустно. Да, Создатель-то скрягой оказался. Ещё мы сами беспечно прожигаем свою жизнь по пустякам. Нет, торопиться жить в любом случае не надо. Спешка не лучший попутчик, а тем более, когда знаешь, что рано или поздно всё равно «яблоко упадёт с ветки в твои ладони». Я так скажу, что временам «канатоходцев» приходит закономерный конец - на очереди времена «садовников». Осталось только сказать ей: «Встретимся на земле!» И не надо своё прошлое приглашать в свидетели: ни мне, ни ей. Поезда в обратную сторону с некоторых пор перестали ходить. Один чудак взял и остановил локомотивы, а потом написал в мировой паутине: «Я твоя личная жизнь!» Что получил в ответ? «Спасибо!» Ну, это всё же лучше, чем молчание. Видно, надо было мне промолчать.
А тем временем, «тишина с ноты ми диез» в Интернете отступила в тень, выставив на всеобщее обозрение в последний момент ключицу, обтянутую пупырчатой кожей. Что тут сказать? Каждый сходит с ума по-своему. И я вместе со всеми, так сказать за компанию в этой же обойме. А как по-другому, если слеплен из того же теста и разница только в том, что везучий я по жизни с самого первого дня своего появления на этом свете.
Конечно, каждый свой шаг я проговариваю про себя, а потом только пробую в полноги, как танцор, которому доверили заглавную роль в премьерном спектакле. На фоне этого надо ещё умудриться каждый день что-то придумывать такое, чтобы её удивлению не было конца. Она же, как ребёнок ждёт своего счастья, и обманывать её в этом – безнравственно, а значит, быть мне теперь для неё и фокусником, и предсказателем, и факиром и вообще, чёрт знает чем, только бы не упустить её.
Тут личная жизнь, а с той стороны мальчики с мотнёй у самых колен – им хочется себя прославить и они пишут «рэп», чтобы понравиться своим «пустышкам» с напомаженными ртами. Это круто, когда всё «автобиографично», но вот заморочка – познания их в музыке равны нулю, а с таким багажом нет смысла соваться туда, где уже очередь из желающих засветиться на каком-то там «звёздном олимпе». Пришлось сказать им: «Нет». Ну, вот такой я гад, но это только для тех, кто не умеет смотреть на себя со стороны. У меня же в голове звучит Стинг и от его музыки хочется встать, раскинуть руки в стороны и всем без исключения раздавать хорошее настроение. Жаль, что времени на это отпущено  совсем ничего.
Иногда наваливается безнадёга из Интернета, но я не её клиент. Я дружу с гармонией и нахожусь в постоянном движении. Когда всё так, то в самый раз крикнуть тем, кто коротает свою жизнь в социальных сетях: «Люди бегите и не оборачивайтесь, а то пустота поглотит вас и тогда никто и ничто не сможет вам помочь обрести точку опоры». Что, вы отказываетесь от неё добровольно? Ну, тогда я не знаю, кому вы будете нужны здесь на этой земле, ну если только таким же, как вы, обманутым виртуальностью.
Да, я другой – сумел из всего этого выкарабкаться и ещё у меня есть настоящая мечта, чтобы всегда со мной была рядом та, которая не предаст. Уже потом, когда у нас с ней появится такая маленькая кудрявая «куколка», да ещё примерит туфли на каблуках – это будет такой крик счастья, что сразу станет ясно, что дороже моих девчонок ничего-то и нет в моей жизни.
Так, кажется, я разговариваю сам с собой.  Вон и кот уже махнул на меня лапой, мол, опять хозяин в работе над новой книгой. Может и так, а может, и нет. Сюжетов море, а вот я такой один – довольствуюсь её улыбкой, и мне кажется, что дальше этого у нас с ней не пойдёт и не поедет. Эх, и почему я так рано родился? Наверное, сейчас Создатель на небе, слушая меня, ворчит, что трудно каждому угодить: этому рано, а тому поздно. Вот такие мы: всё хотим то, что от нас отодвинуто временем. Так-то можно и не обращать на это внимание, но чувствую кожей, что меня что-то не подпускает к моему будущему.
А недавно я рассуждал над своим одним персонажем, и получилось, что он процентов на восемьдесят срисован с меня. Как получилось – не знаю, но вот взял и, не ведая, продлил себе жизнь. Теперь, если что, то однозначно останусь среди людей…
Ну, не будем о вечном, да и дел накопилось до самой форточки. Там, где дела, обязательно присутствует движение и новые встречи и даже что-то из области обнадёживающего – в смысле понимания того, что каждый уходящий от нас день – это всего лишь напоминание каждому из нас о «бесконечной прямой». Кстати на ней, тем не менее, предусмотрены короткие окончания в образе «эпизодов». Если честно, то я хотел бы эту «прямую» подстроить под себя, и сделал бы это только с одной целью, чтобы никогда больше не расставаться с ней.
Опять разговариваю сам с собой вслух. Чудно… Нет, к врачам не пойду. В моём возрасте развлекать себя беседой – это нормально. Тут нет ничего сверхъестественного, а тем более, стране своей я не наношу никакого урона своими откровениями. То, что я не слушаю «рэп» не подпадает не под какую статью  и вообще, это моё личное дело. Зато я много читаю, по утрам качаю пресс, а по вечерам стою на голове и ещё пытаюсь жонглировать гантелями.
На днях пришла ко мне удивительная идея в голову. Если всё срастётся, можно будет поцеловать в носик «многоточие». Вот тогда я больше никогда в жизни не сниму шляпу перед уставшим фотографом (вечным студентом одного Питерского университета) со странной кличкой из двух букв, поскольку потеряю интерес к его здоровью. А у меня по-другому и не получится, ибо, судя по его статусам в «Контакте», ему не удастся завершить задуманное. Тут объяснение одно: не надо было перебегать дорогу «последовательности».
А вот вчера меня протащило «юзом». Думал, что сам себя придушу за свою нерешительность. Надо было ей открыться. Всё шло в масть, а я взял и спасовал. Это потом, когда остался один, сидел и улыбался, а на душе от её света было ликование. Отчего так-то? Дело в том, что даже если бы она сказала  мне - «нет», всё едино ощущение полёта осталось бы со мной и поезда в этой жизни замерли бы до первой отмашки. Им теперь осталось ждать недолго – один взмах и понесутся по жизни, неся кому-то встречи, а кому-то расставания.
Классно? Да и опять у неё появится маленькая надежда, что на этот раз опять все останутся живы. Вот-вот, так и будет – все смогут увидеть завтрашний день, и тогда простят друг друга, и новые горизонты буду манить их к продолжению историй о любви. Вот такой этот июнь – без всяких обещаний, что одним одиночеством на земле станет меньше.
«Ну, сколько можно об одном и том же? Прямо хочется взять и с обрыва  «солдатиком» сигануть… Всё бы и ничего, но реки нынче сильно обмелели» - подумал он, пряча в стол своё очередное откровение на бумаге.

                5. Июль.

Нет-нет, он на этот раз не соскучился, а проголодался. Ему чертовски захотелось её видеть и ни где-то там - в окружении чужих ему людей, а прямо здесь – перед собой. Как он это почувствовал, и была ли эта такая важная необходимость для него и вообще, что это за такие ощущения, переполнявшие внутренние сосуды организма, уставшие ждать, надеяться, что всё вот-вот должно измениться, не знал никто и он в том числе. Прикасался тайком к своему прошлому и всё хотел что-то подкорректировать. Ему надо было разгрузить день сегодняшний, где вопросы выстроились в одну шеренгу, а все ответы были там, где он когда-то отпустил буквально всё, чем жил, оставив себе на память лишь многоточия.
Вот закавыка – раньше у него было, как у людей.  И даже появление ранним утром в самом центре города рабочего - асфальтоукладчика на огромной машине с иностранными словами на боку махины,  в оранжевой робе, врубившем на всю громкость свой плеер, откуда рвалась на волю такая зашибенная музыка, пронизанная ритмом, задором – они с ней восприняли не иначе, как знамение со знаком «плюс». На тот момент были такими счастливыми, что могли запросто перебегающему дорогу чёрному коту крикнуть в унисон: «Эй, брат, ты нас не напугаешь!»
И действительно, так оно и было: и недуги отодвигались на потом, а их место занимали желания. Сколько их было? Не счесть. Это уже через какое-то время, когда между ними пролегло время, и разлука затянула потуже поясок, стали поодиночке, каждый за себя, выуживать из своего прошлого маленькие осколки мгновений счастья, чтобы украсить ими свои серые будни.
И вот теперь этот голод. Зачем? Столько всего и разного вокруг и наверняка, что-то есть более стоящее, а вот его, к примеру, разворачивало всё больше и больше против часовой стрелки, и весь он был там, где пустота чуть ли не за каждым углом поджидала его с распростёртыми объятиями. Каждый новый день заставлял его быть хирургом со стажем, потрошившим свой мозг без всякого наркоза. Он пытался понять, как удаётся его памяти ещё удерживать в себе то, что по существу должно было уже отправиться в архив, а то и куда подальше. Да, звуки прошлого давно отзвучали и аккорды разбрелись, но что-то основное всё же не торопилось исчезать и вызванивало противной «секундой» в его голове, мол, не вычёркивай всё сразу, а то осиротеешь.
А он и не спешил этого делать. Просто жил, как все остальные и даже к чему-то стремился, но уже в количестве одной единицы или штуки – это как кому нравится. Иногда ловил себя на мысли, что работа и раньше и теперь его спасла и спасёт от разногласий с самим с собой. Загружал себя ею так, будто трудился на оборонном заводе, а к Москве рвался враг. Конечно, это только для сравнения, да и столица уже давно уверовала в свою непобедимость, и времена другие пришли и «стальные щупальца» – это только в фантастических фильмах и, положа руку на сердце, Москва перестала волновать сознание россиян, как матерь городов русских. Апатия? Ну, это мягко сказано… Скорее всего – полное безразличие, граничащее с цинизмом. Это будет пострашнее каких-то там «щупальцев», ибо вряд ли найдутся очередные горячие головы – «панфиловцы», чтобы вот так взять и бросить свои жизни под гусеницы непонятно чего. Он путался в тонкостях, но в целом знал, что столица давно стала прибежищем криминала, где штаб-квартиры «авторитетов» росли, как грибы, а «погоны» и чиновники разных рангов не видели ничего зазорного в том, чтобы бежать со всеми ими в одной упряжке против своего народа.
На фоне всего этого ему не всегда удавалось заметить в себе какие-то изменения, и вот пожаловал «голод» - подобрался, вцепился, и стало трудно дышать. В какой-то момент, он даже захотел любую и неважно какого роста и возраста. Было противно, но это потом, когда он себе представил, как это мерзко – прикасаться к коже человека, который совсем тебе неинтересен и не нужен. Нет, он не хотел быть «героем-панфиловцем» и ему было наплевать и на Москву, и на Питер, и на другие города. Он просто хотел выжить, и речь здесь шла только о нём, которому надо было остаться верным своему прошлому, а мысли: и правильные, и не всегда такие его отвлекали от этой кутерьмы, возникающей обычно в тех случаях, когда мы начинаем себя перепахивать.
Всё плыло перед глазами. Он как бы наблюдал себя со стороны и видел не только свою персону, но и женщин, которые бились за него. Старые и молодые и ещё совсем девочки – все они решали за него. Были и такие, кто пытался заглянуть в его мозг. Нет-нет, только в переносном смысле. Конечно, им это удавалось… частично. Здесь он умело подыгрывал им, не подпуская к своим мыслям о прошлом ни на один дюйм. Ещё ангелы-хранители отводили его в сторону от ударов судьбы. Он-то об этом не знал, и все лавры отдавал по своей простоте человеческой небесным светилам. Иногда возникало неутолимое желание – почувствовать себя наконец-то счастливым, как когда-то. Заметьте, что это такая была малость, что ему и в голову не приходило об этом просить Создателя. Он считал,  что просящих на Земле столько, что небожителю будет трудно расслышать отдельно взятого человека. И какой вывод напрашивался? Ждать.
Он так и делал, но с некоторых пор один и тот же образ закрывал от него буквально всё. Появилась некая зависимость. Это выворачивало мозг наизнанку. И потом у него это уже было раньше - если он начинал о ком-то думать, этот человек рано или поздно начинал ему принадлежать. Не хотелось ему на этот раз вот так просто взять и… Он не мог ещё раз свою личную жизнь пустить под откос, опять же навязчивость презирал, а всё выворачивалось так, что он должен был ею воспользоваться – этой навязчивостью. Временами заслонялся от всех обеими руками, чтобы не перепутать свой выход, а она стояла на каблуках и улыбалась о чём-то своём, как бы дразня, мол, попробуй, а я посмотрю, что и как. Да, свободная, взрослеющая и с головой дружит и… Ну, Создатель, удружил… Вот всё это и оставалось для него загадкой: её статусы в интернете, чьи-то цитаты. Он так переживал за неё, что ругал небо за каждую новую морщинку, пролегавшую у её глаз.
Всё это время, пока она была счастлива, он  просто делал вид или скажем так – ничего не предпринимал для того, чтобы хоть как-то напомнить о себе. У него это получалось так замечательно, что когда, а это случается через одного в этой жизни, всё расстроилось у неё, он так и остался стоять в стороне. Замечу, что он мог исчезнуть вообще с её линии горизонта, но этого не сделал.
Временами он погружался в философию и как по острому лезвию ножа шёл, не чувствуя ничего. Нет, желания были и чувства, но откуда-то появлялся цинизм и он мог долго сам с собой спорить о том, что любви и нет то совсем. Более того, после такого в нём пробуждалось что-то незнакомое доселе, и тогда он мог без оглядки послать все «охи» и «ахи» к чёрту на кулички, ибо всё это приравнивал к больной человеческой фантазии. Будучи вылепленным из того же теста, что и все, всё же удивлялся: с какой беспечностью люди готовы изменить свою жизнь к лучшему, оставив в прошлом не решённые свои проблемы. Когда философия отступала, исковыряв основательно его мозг, он становился прежним и мог и соскучиться, и проголодаться, но никогда он не опускался до того, чтобы поставить на себе или на своей личной жизни крест. Точку – да и многоточие мог, но больше никаких знаков.
Как-то так сложилось, что постепенно прогнозы астрологов поставил в один ряд с авторами лозунгов о светлом будущем. Чтобы сильно не разочаровываться в жизни, пересматривал старые фильмы, перечитывал потрёпанные временем книги и неустанно удивлялся тому, как бездарно растратил свои годы на всякие пустяки.
Когда год назад жара вступила в свои права, он ничего не предпринял, чтобы оградить себя от… И просто на какое-то время стал обладателем того, что ему ни при каких обстоятельствах не могло принадлежать. Он просто закрыл глаза и переступил через себя. Ничего не ощутил похожего с тем, что ещё сидело в его прошлом, укутавшись в тёплый плед. Стал ли он свободнее от этого? Нет. А что тогда? Пустота. Она зацепила его и потащила на самое дно. Сопротивляться не хотелось. Он так решил, что надо пройти этот путь до конца, а там что будет, с тем и жить дальше. Конечно, можно было себе приказать и даже накричать, а он взял и стал восторгаться, мол, всё обошлось и ладушки. А как иначе, если изначально всё это было заточено на расставание. Знал ли он об этом? Да. И кто он после этого? Да, да, да и ещё раз – да! А конкретнее? Грешник. И что дальше? Ничего, если не считать осколки прошлого счастья, крепко засевшие в памяти. Их столько набралось за последние пять лет, что он потерял им счёт.
Всё, что теперь его могло ожидать, уже не имело никого значения. Все потери остались в прошлом. Конечно, ещё было время, чтобы научиться жить по-другому, но он для себя уже всё решил.

                6. Август.

Он видел смерть так близко, что не нашёл в себе смелости испугаться, а может просто не хватил времени. Эта сцена его потрясла основательно. Что-то кольнуло похожее из прошлого, когда она в больничном халате, в клеёнчатых тапочках шла к нему навстречу, преодолевая расстояние всего какой-то протянутой руки. Для неё тогда казалось, что между ними пропасть и надо долго идти по шатким мосткам, прежде чем коснуться его. Он взял и шагнул навстречу и остался. Это потом их развело время по разные города и всё закончилось. Наступила долгая слякотная зима, смешавшая и весну, и лето, и осень и ещё раз, и ещё раз всё это в один безобразный ком. Зачем? Это сейчас понятно, и отпала надобность задавать этот вопрос, а тогда он просто считал свои крики и потери множились с каждым днём.
Он видел смерть и раньше, но тогда не предавал этому большого значения. Ему верилось, что его это не коснётся и жизнь длинная и в ней столько всего хорошего. Вот именно, только всё хорошее почему-то в один миг куда-то улетучилось и мысли не совсем правильные полезли в голову от созерцания реалий. Да, он стал другим. В чём это выражалось? Во-первых, стал смотреть на человека совсем по-другому: как на биологического робота. Всё это положило начало его перевоплощению в эдакого наблюдателя за теми, кто пытался себя утвердить в этой жизни, карабкаясь по карьерной лестнице вверх. У этих всё было расписано по дням на всю оставшуюся жизнь. Единственное чего не было в этом расписании, так это точной даты смерти. Во-вторых, на фоне всего этого его перестали интересовать «вздохи при луне». Нет, это не настораживало – это позволяло  трезво смотреть в глаза тем, кто сходил с ума по ушедшей любви, пытаясь склеить не склеиваемое.
За этим пожаловала странная философия. Её тезисы крепко засели у него в голове. Что-то это ему напоминало, но вот что конкретно, вспомнить он не мог, а от этого начинал себя возюкать, и получалось так, что и сама жизнь и всё, что ей принадлежало  целиком, уже не казалось ему чем-то возвышенным. Он перестал доверять словам и взглядам людей, а от их поступков всё время ждал подвоха. Может, это было и лишним, но в какой-то момент он оглянулся и не увидел ту, которая была когда-то его частью. Всё перестало существовать, а значит, умерло. Уже ничего не хотелось корректировать в своём прошлом, да и зачем, если полное безразличие поселилось там, где раньше ютился «свет».
«Вот кажется и всё» - подумал он, подставляя лицо августовскому ветру. Тот устало лизнул небритую щеку. Лето доигрывало последний месяц. Человечество было занято подготовкой к консервированию, а он стоял и слушал, как за ближайшей посадкой на стыках рельс вагонные колёса выстукивают новый ритм его личной жизни. Там жизнь наматывала круги, а здесь, где был только он и его тень, всё только-только начинало оттаивать от соприкосновения со смертью. Он сделал то, чему его никто не учил. Всё произошло быстро и только руки откуда-то знали, что и как делать, чтобы всё встало на свои места. Был ли это он или только его отражение, сказать не мог, да и не до этого было – все выводы пришлось отложить на потом. Всё, что он почувствовал, так это радость, толкнувшуюся внутри его тела и ком у горла, и гордость за себя, и страх, что это ещё не всё и будет что-то более существенное, отчего ему стоять на коленях и рвать на себе волосы, что не сумел ничего изменить в происходящем. Она задышала и всё закончилось.
Уже день спустя, подумал, что этот опыт ему может пригодиться и почему-то чётко себе представил, как всё это обрушивается на ту, которой и без того тяжело, где-то под серым небом у чёрта на куличках. Не дай, Бог… Он здесь, а она где-то там и опять больничный халат, и клеёнчатые тапочки и этот взгляд безумный и совсем не защищённый от запаха лекарств. «Надо ей позвонить… Предупредить или просто соврать, что люблю и никогда не переставал любить… Нет, всё в пустую – она мне не поверит, а значит, быть беде, - он рассуждал сам с собой, а перед глазами стоял совсем другой образ. – Поздно… Слишком поздно, чтобы штопать гнилыми нитками чужую судьбу. Она для меня уже чужая и не имеет смысла заглядывать ей в глаза и вилять воображаемым хвостом. Всё, хватит об этом – пусть будет так, как начертано… судьбой».
Он так и сделал. А на дворе август кистью подслеповатого художника водил по кронам деревьев, роняя на траву жирные капли жёлтой краски. Пока получалось не очень, да и осень ещё была за порогом и в лугах орали кузнечики, опухшие от безделья, и суслики с хитрыми мордочками пересвистывались друг с другом, хвалясь своими запасами. Всё продолжало жить, и он поймал себя на мысли, что не всё ещё потерянно. Ухватился за эту еле заметную ниточку и потянул на себя, и она поддалась. Было легко или ему только показалось это, но в какой-то момент захотелось всё начать сначала: и эту жизнь, и это лето, и ещё целую кучу всего-всего, что до сих пор просто так перетекало из одного сосуда в другой.
За всем этим он и не заметил, как сменились декорации, и кто-то счастливый покинул его. Нет, это было не похоже на то, что однажды с ним уже происходило. На этот раз ощущение потери было незначительным. Скользнул взглядом по фотографиям, зажмурился и произнёс вслух: «Будь счастлива…» Услышала она его или нет, он не знал. Собственно, это был просто ритуал, после которого не имело смысла подставлять ладони, чтобы яблоко с ветки не ударилось о землю. Каждый выбрал то, что выбрал.
Как не странно, но у него появилось свободное время и даже деньги, которые он, не задумываясь, потратил на бутылку хорошего коньяка. Ему захотелось помечтать о своём будущем, и чтобы обязательно над головой склонилась бы ветка, закрывая собой часть неба и кто-то почти прозрачный на цыпочках вспорхнул и завис, моля только об одном – дать шанс остаться с ним. Пока он во всём этом пытался отыскать для себя подсказку, как поступить, это невесомое существо  коснулось его лица, и он заплакал. Ему было жаль времени, которого у него уже почти не оставалось на то, чтобы стать счастливым. Промелькнула мысль, мол, а может рискнуть, а там пусть что будет и вообще, победителей не судят. Ну, таких, как он не грех и четвертовать. Одни мысли чего стоят и все-то они против всех, ну и против него самого в том числе. Такое ощущение, что человек сам себе роет могилу, но делает  это так добросовестно, что всем кажется – он просто строит железную дорогу на собственные средства. Угу, где бы их ещё взять. Вон и ремонт завис: и надо полы перестилать в доме, и с мебелью что-то не мешало бы решить, и вообще, что это за жизнь – вместо того, чтобы жить постоянно что-то подкручиваешь или подпиливаешь в своём жилье. Никакой свободы. Спрашивается: «И на кой ему такая жизнь?» Собственно, он этот уже вопрос поднимал и приходил к неутешительному выводу, что так жить нельзя и его тянуло совсем в другую сторону, и тогда он мог себе позволить сказать зазевавшейся особе: «Я вас…» Попадались дуры и верили и даже начинали втайне от него строить планы на будущее, а он брал всю их фантазию и в топку. А чего тут кокетничать, когда всё что хотел, получал даром от них?
С каждым разом всё подобное затупляло у него чувство ответственности за свои поступки. Он перестал сострадать, и даже сентиментальность, которая каким-то образом ещё ухитрялась находить в его душе щелочку, взяла и покинула его. Ей он стал неинтересен. А кому будет дело до такого, если всё у него идёт наперекосяк? Ну, отгородился от власти – флаг тебе в руки, но зачем же против себя самого баррикады возводить, а тем более, когда всех прировнял к «пушечному мясу» с той только разницей, что одних он хотел видеть рядом с собой, а других и на дух не переносил.
Да, человеческая природа многогранна и необъяснима, а тут ещё вот такая заморочка – был человек и вдруг сломался. Ему-то и невдомёк, что пора сворачивать знамёна и вплотную надо заняться своим здоровьем. Подсказать и то некому – всех разогнал своей философией. И что осталось? Ровным счётом ничего, если не считать маленькой надежды, что всё ещё будет хорошо. Нет, если бы не его встреча со смертью, то и этой надежды бы не было, а так появился шанс и теперь надо только правильно шагнуть, чтобы не наступить на очередные грабли.

                7. Сентябрь.

Вопросы… Извечное движение человеческой мысли в поисках истины к тем или иным ответам. Для него не составляло большого труда вдруг оказаться слишком рядом с человеком, который вызывал у него не поддельный интерес. Если этого требовали обстоятельства, мог положить к ногам такого многое из того, что ещё принадлежало ему. Иногда, следовавшие за этим события разворачивались с такой быстротой, что адреналин зашкаливал. Всему виной, по-видимому, было чрезмерное увлечение игрой во что-то хорошее, чему он никак не мог подобрать название, но продолжал в этом участвовать, как заядлый игрок
Как правило, всё начиналось без всяких обещаний на то, что проигравших не будет и, тем не менее, каждый раз он оказывался в проигрыше. Виду не подавал, и всем казалось, что он самый успешный человек в этой жизни, а на самом деле всё было куда прозаичнее – он умело уходил на второй план. По совету одной своей знакомой, которая чуть было не запустила свою пятерню в его причёску – отпускал ситуацию, чтобы всё проходило само собой. Получалось? Да. Уже через неделю мог свободно балансировать на воображаемом канате и даже дарить комплименты прекрасному полу. Всё ладилось, и жизнь по-новому раскрашивала перед ним перспективы. Ну, кто же добровольно откажется сыграть ещё и ещё раз в эту нескончаемую игру, где на кону всегда одно и то же – счастье.
На этот раз всё развивалось вопреки логике, и он не должен был говорить эти слова, а он взял и брякнул. Она всё поняла по-своему и замолчала, как рыба выброшенная на берег волной-интриганкой. Странная тишина… странная. Кто вообще её придумал такую? Ну, в чём её смысл? Нет, если человек размышляет над сказанным и при этом молчит – это одно, а если смысл произнесённых слов повлёк за собой страх и он сковал всё, что должно двигаться, тогда в самый раз прыгать с горы и чтобы вместо рук были крылья. Вот-вот, как тут прыгнешь, если окаменел и всё тут? И потом, кто-то сказал, что несёт ответственность только за то, что сказал, а не за то, кто и как это услышал. Улавливаете смысл? Всё бы и ничего, да только что-то сидело в нём эдаким гвоздём. От этого все сомнения, рождавшиеся в его голове, были направлены против него. Он тоже держал паузу. Это давало возможность ещё раз за разом  проговорить самому себе то, что уже было выпущено им наружу и теперь надо было угадать все комбинации, которые могли возникнуть в предполагаемом диалоге.
Первое, и это он ставил во главу угла, всё имело настолько серьёзные намерения с его стороны, что уже изначально было заточено на положительную реакцию. Второе, и к этому он тоже был готов, всё могло лечь поперёк его желаниям и тогда долго ещё ему не слышать топота детских пяточек в своём доме. Готов-то он был, но внутри смириться с этим не мог. Его тянуло к ней, а она медлила, будто выцеливая что-то в своём будущем. Ну, а что там может быть такое важное, если надо вот так погружаться в себя и молчать день, другой, третий? Это невыносимо долго, чтобы понять, насколько мы отстаём от ритма жизни. Нет, торопиться не надо. Всё должно быть в постоянном движении: и молчание, и ожидание, и возникающие в связи с этим сомнения, ибо по-другому и быть не может, потому что это жизнь.
Во время всего этого он поймал себя на мысли, что перестал интересоваться своим прошлым. Пришло успокоение, но вместе с этим и какая-то неизвестность появилась, вселявшая в него не то страх, не то робость. Временами хотелось всё повернуть против часовой стрелки, и чтобы ещё не было никаких слов, и она всё так же приходила бы и улыбалась, делясь с ним своими маленькими победами в этом жестоком мире. «Ну, почему он не смог себя заставить промолчать?» - размышлял он, в очередной раз откладывая встречу с ней. Наверно, всё же это был страх или так – неверие в то, что он ей просто нужен. Впрочем, оно и хорошо, если всё против него, а то столько ещё всего нерешённого вокруг и вот она встанет во весь рост, и хоть беги на все четыре стороны. Эх, мужичьё дранное, само себя кнутом, чтобы бег не замедлялся, а ноги-то подгибаются и от этого уже и жить хочется только в обнимку с бутылкой и всё топить на дне стакана, что с таким трудом тянулось до этого к свету.
Нет, так он не хотел, хотя горло и выворачивало в крике, и тогда он просто уходил в себя и тыкался по Интернету, убеждая себя в том, что есть те, кому намного хуже, чем ему. После такого ему было чуть-чуть легче и уже откуда-то брались силы, и он шагал и даже делал добрые дела и кто-нибудь обязательно называл его «доктором», хотя какой он «доктор», если сам себя не мог поставить на ноги. Ну, если только «докторишка», да и то самый захудалый, если смотреть правде в глаза.
А смотреть надо было и не только этой правде в глаза и в переносицу, и в рот и чтобы обязательно при этом никто ему в этом не мешал. Все лишние вон! Здесь решается судьба и советчикам нет места там, где… Это только в кино, да в книгах, всё по сюжету, а в жизни готовые клеше не в ходу. Нет, что-то встречается похожее и можно даже в автобусе наблюдать, как какая-то особь отчитывает по телефону своего избранника, мол, ты не мужик и денег заработать не умеешь, и ничего у тебя не шевелится и вообще, зачем ты такой нужен, если мне от тебя так плохо. После таких случайно увиденных сцен, он готов был душить всё это племя собственными руками. Что его останавливало? Та, что хранила молчание.
Тут паузы, а вокруг вальсировала осень. Тинэйджеры с проводами из ушей, подсаженные на что-то в стиле «бум-трах-бах» независимо бросали взгляды на окружающих, считая их «лохами». Наманикюренные их пальчики сжимали бутылки из-под пива и задницы белели из джинсов с заниженной талией. Мода пыталась скрыть их недостатки, а получалось всё да наоборот: кривые ножульки обутые в дешёвые кроссовки китайского производства, какие-то майки с набором слов на английском языке, бейсболки с всякими «фенечками» и полное отсутствие понимания происходящего. Он ловила себя на мысли, что при виде всей этой пёстрой компании, ему хотелось как дать по этим ушам с проводами, а потом стоять и смотреть, как слюнявые рты пытаются выстроить себе защиту, мол, демократию не чапай. Да кому она нужна ваша эта… Выдумали всё и теперь пытаются соответствовать, а в столице на первомайскую демонстрацию из двенадцати миллионов  жителей вышло всего-то тысяч сто пятьдесят и то цифры явно завышены. Давай крути педали человечество – твоё будущее в надёжных руках болтунов.
За всем этим он и не заметил, как всё улеглось и уже ничего не хотелось. Другие мысли полезли в голову. Если бы не осень с её сентябрьской моложавостью, он так бы и остался сам по себе, но вот Создателю, видно этого не хотелось и снова что-то полупрозрачное влетело к нему и прильнуло, дыша прямо в грудь. Сумел разобрать только одно: «Соскучилась». Отстранилась и закружила – он и не успел уловить её запах. Хотел протянуть руки, а она взяла и выпорхнула в окно, крикнув ему на прощание: «Я твоя личная жизнь!» Он усмехнулся, мол, чертовка меня же и цитирует, ну попадись мне, я тебя расцелую до потери рассудка. Размечтался. Не для того она выпорхнула в окно на полном ходу, чтобы возвращаться. Он ещё долго оглядывался назад, но и через день и через два, там всё было окутано тайной. Ему стало казаться, что всё это ему привиделось. Раз так, то всё это пустое и не надо строить никаких иллюзий – раз нет её, то умерла.
Он ещё ничего не успел прочувствовать, если не считать лёгкого следа на своей щеке от её губ. Такой маленький чирок – не успел даже понять, за что ему такой бонус, а она просто взяла и растворилась. Мистика? Может быть, хотя он не верил никогда во всё это. Хотел бы, но не получается и всё из-за того самого гвоздя, что сидит у него внутри и будет он сидеть в нём до конца его дней, ибо таким уродился.
Всё закончилось в тот момент, когда он сумел-таки себе сказать: «Нет». В чём смысл этого запрета? Тут и гадать не надо – он решил поставить на своей личной жизни что-то вроде прочерка, мол, ушёл в неоплачиваемый отпуск по причине ухода за своим прошлым. Ну, стоит перед глазами оно и не уходит, а ещё воображаемыми гусеницами перемалывает его всего. Так бы отойти в сторону и уцелеть, а вот не получается. Пробовал по-разному и даже влюблялся, так сказать клин клином, а один чёрт – всё кувырком. И опять всё по кругу: взгляды… совсем чужие и где-то даже неприятные и от них только запах желаний непонятных, без которых он привык уже обходиться.
Конечно, это лежало на поверхности, растопырившись, а вот всё остальное пряталось у него внутри, и каждый раз он пытался вытащить это на свет и как следует отшлёпать, чтобы успокоить себя и просто не думать больше о прошлом. А как это сделать, если, шагая по городским улицам, он натыкался взглядом на дома, деревья, где ещё можно было различить её тень. Сердце сжималось, и он был готов всё простить, чтобы начать всё с самого начала. Это потом, когда он приходил в себя, сжимал зубы, понимая, что этого никогда не будет – вычеркнутые имена уносит ветер. Ещё он мечтал перестроить этот город и пересадить деревья, чтобы ничего не напоминало ему о ней. Нет, это была не ненависть, а элементарная предосторожность на тот случай, если она захочет вернуться сюда. Он рассуждал так, что после такой реконструкции ей будет труднее отыскать его, а значит, он сможет остаться здесь и даже, наверное, будет счастлив, потому что уцелел.
Там прошлое, а здесь настоящее и надо шагать и шагать на звук, на свет, да на что угодно, только не останавливаться.

                8.  Октябрь.

Ну, вот пожаловали дожди и капли размывают её силуэт – лобовое стекло в осенних слезах. Она водит осторожно и машина, как лодка проплывает по лужам. Небо не такое, как в Питере, но всё едино много в нём обречённости. Ощущение такое, что всё уже предрешено, и оно знает, кто и за что будет мокнуть под струями дождя.
А где-то светит солнце и даже ещё пахнет задержавшимся «бабьим летом». Как это может быть? Может. Он мог бы об этом написать целую книгу, где обязательно были бы двое и сентябрьское небо над головой, костёр и, конечно же, ощущение внутренней свободы, замешанной на воспоминаниях. Эх, махнуть бы туда на пару деньков, а эти дожди пусть себе здесь резвятся! А что, когда-то надо делать что-то непохожее, чтобы не закиснуть и потом, живём-то один раз, и никто не знает – сколько всем нам отпущено. Это мы только делаем вид, что есть дела и это важнее того, что может с нами произойти уже вон за тем поворотом. А если вдруг откреститься от обыденности и взять, да и рвануть по жизни против правил? Боязно? Ну, тогда вот тебе этот дождь за воротник и лобовое стекло в разводах, и рули себе на здоровье – влюбляйся по Интернету в очередной мираж, а потом кусай губы от досады, что опять промахнулась. Что, тоже надоело? Тогда я и не знаю, каким вареньем он должен намазать тебе бутерброд, чтобы ты от обилия слюны захотела просто быть с ним, ну или на худой конец - один глоток элементарного чаю. Чего-чего, а это блюдо он в силах тебе устроить, да и в кладовке где-то ещё томится банка с клубничным вареньем – ждёт своего освобождения из плена темноты.
Что-то у меня получается, как в доброй сказке о мальчике по имени Кай и девочку Герду – не хватает только роз на окне и чтобы снаружи не дождь вызванивал по стеклу, а холодный взгляд Снежной Королевы высматривал очередную жертву. Ну, за этим дело не станет – всё в природе переворачивается с ног на голову. Вон и прошлой весной черёмуха и яблони расцвели раньше срока, и стояла такая жара, что люди не дождавшись открытия купального сезона, лезли в мутную воду, как очумелые. Если «белые мухи» закружат в небе не в свой срок, ничего страшного не произойдёт. Мы привыкшие и он один из нас, и она точно не будет кричать на всех перекрёстках, что это не по правилам. В её жизни такого не по правилам уже столько было, что ко всему привыкла. Ей теперь сам чёрт не страшен, да и какой он из себя – это ещё надо знать, а это значит, что может, его-то и нет, а всё, что про него говорят – это плод нашей необузданной фантазии и не более. Тогда почему там, в прошлом она так сильно боялась чего-то неотвратимого? Может её так пугала предстоящая разлука с ним? Ну, а что в этом такого, ради чего надо было царапать себе лицо и до крови выгрызать ногти? Он этого так и не смог понять. Тот эпизод надолго засел в его памяти и не хотел оттуда вылезать. Порой одолевала одна и та же мысль, что тогда это произошло неспроста и может быть – это её прошлое решило дать ей знать о себе, мол, привет, девочка… Вот-вот, приветы бывают разные, а тогда этот привет скомкал её и мятой бумагой швырнул под ноги прохожим. Он наклонился и поднял и потом не отпускал, пока она сама не решила: и за себя, и за него, как всё будет у них. Как именно? А никак. Это же проще, чем что-то объяснять окружающим о своих чувствах, а так взяла и затерялась в «северной столице».
Он на днях чисто автоматически включил телевизор. Показывали старый фильм о стражах правопорядка, и там за кадром всё время звучала такая бравая музыка, а на экране проплывал среднестатистический город с дымящимися трубами, с просевшими крышами на домах и людской поток, зажатый в тисках автомобильных пробок. Это сейчас многие из нас вышли из спячки и сказали себе, что жить так нельзя. И что изменилось? Изменилось, но не в лучшую сторону. Спрашивается: «Может, и не надо было  просыпаться-то?»
Он над этим не задумывался, ибо и так скука одолевала, и хотелось уже в который раз взять и врезать по чьим-нибудь ушам с торчащими из них проводами. Нет, свои желания он держал на коротком поводке и вообще, радовался за тех, кто ещё мог летать и душой, и телом… Собственно, он и сам был из этого списка, но каждый раз отмечал, что уже нет таких переживаний. «Наверное, старость» - размышлял он, пытаясь в людском потоке рассмотреть что-то непохожее на всех. Встречалось кое-что, но всегда кто-то его опережал, и приходилось лишь констатировать факт присутствия в этой жизни совсем других, непохожих на большинство. Да, их было катастрофически мало, но они были. Оставалось только понять, откуда они берутся здесь, в этой стране, где на конвейер было поставлено воспроизводство двуногих существ. Эти особи с лёгкостью подменили чувства на что-то иллюзорное замешанное на меркантильности. Им так легче было смотреть в глаза друг другу, и отпадала надобность нести ответственность, если вдруг не склеивалась личная жизнь. Ну, подумаешь, дети будут расти без родителей. Конечно, это в худшем случае, а в лучшем – отцы раз в месяц пришлют рубли или принесут всякие безделушки сомнительного производства, чувствуя при этом себя не меньше чем Амбромович при покупке очередного спортивного клуба. Не хило, если закрыть глаза на массу неточностей и несовпадений в действительности.
Вот проблема, так проблема. Он даже хотел хотя бы одну из этого числа вырвать и показать ей совсем другую жизнь. Чем-то надо было себя занять, да и ждать кого-то из своего прошлого уже не имело смысла, а тут столько обречённых на долгое одиночество. Замечу, что альтруизм среди мужчин встречается крайне редко, поэтому все его попытки просто разбивались о броню, непонятно зачем выставленную ими, как напоказ, мол, нам плохо, но нас не так-то легко завоевать. Да и в мыслях у него не было этого делать. Ну, почему сразу надо было устраиваться у неё под одеялом? Здесь речь о конкретных полярно-противоположных вещах и нельзя путать одно с другим. Объяснение у него было только одно происходящему: все они «пустышки», не заслуживающие доверия.
«Странные они… - рассуждал он, изредка забегая на их страницы в Интернете. – Выходит, что и верить им нельзя… ни одной. Весь их плаксивый тон – это вроде приманки для тех, кто готов включиться в эту нескончаемую игру упрёков в адрес друг друга. И речь здесь не о разнице возрастов, и даже не о длине ног, и даже не о социальном статусе, и… А может послать всех их и жить себе без всяких заморочек, игнорируя их сопливые носы? Пусть себе рыдают в виртуальном мире себе на здоровье – всех не осчастливить, да и есть дела поважнее и вот ими и стоит заняться».
На днях он помог женщине с её сумками. Как она на него посмотрела! Это был не взгляд – это была такая искренняя увертюра, после которой надо было обменяться телефонами. Надо было, надо, а он просто улыбнулся и ушёл. Конечно, это неправильно и даже если бы он пригласил её на что-то пузырящее в бокале, а потом они бы бродили по городу и просто говорили – это было бы здорово и даже, наверное, у них оказалось много общего и он… Тут надо сделать паузу, так как он – это что-то не поддающееся пониманию среднестатистического человека и скорее всего, в какой-то момент грусть забралась бы в уголки его глаз, и он опять подумал бы о той, что однажды стояла перед ним в больничном халате и в клеёнчатых тапочках. От этого не убежать – держит прошлое.
Конечно, так не будет всегда, но пока только так. И снова память листает страницы прошлой жизни, а настоящее стоит и ждёт, когда всё закончится. Он себе и представить не мог, что так может быть. В кино, в романах – это понятно. Но тут, где не знаешь порой, куда шагнуть, и рядом нет ни одного сценариста, тебе самому приходится выбирать за кого ты: за «красных» или за «белых». Временами хочется быть и за тех и за других, только бы они перестали делить всё на части. Так-то нельзя - делить. Вон и природа вся ощетинилась против этого, а мы всё едино ещё голосуем за тех, кому верим. Ну, малые дети и вся наша демократия, чем-то смахивает на кусок пирога – кто сумел, тот с набитым ртом. Куда уж тут думать о личной жизни, да и что она собой представляет, если до сих пор всё сводится к элементарному повторению пройденного. Скучно это и просто пустая трата времени, ибо счастьем это назвать трудно, да и радость не переполняет, а значит, всё это не то.
Он каждый день выгонял свои мысли проветриться. Как это выглядело? Садился у окна и пробовал сосредоточиться на макушках тополей, которые  торчали облысевшими ветками в разные стороны. По утрам стаи ворон оккупировали их, и тогда в предрассветные часы это напоминало ему что-то мистическое, подсмотренное из его же прошлого. Иногда ему казалось, что это посланники преисподней присели передохнуть  перед дальней дорогой, а в их клювах известие для тех, кто уже выработал свой ресурс и им пора задуматься о душе или просто собрать свои вещички и на выход из этой жизни. Замечу, что следующим по этому маршруту лучше себя ни чем не обременять – руки должны быть свободными.
Наблюдая за этими странными образами в окно, он представлял себе, что когда-то и к нему пожалуют эти бестии и он будет не готов, а поэтому начнёт оттягивать время и затеет накрывать на стол, мол, откушайте, гости дорогие… Ага, очень дорогие… Да век бы их не видеть.
Нет, определённо этот октябрь не такой ненормальный, как тот, что был три года назад. Вообще, в его прошлом была только одна осень, когда он мог себе позволить не сожалеть ни о чём. Это было в самом начале, а потом… был «первый эпизод», после чего непонятное затишье. Он тогда и не знал, что это только увертюра к тому через что ему придётся ещё пройти. Оглянулся и подумал о том, что всё рано или поздно заканчивается. Ему катастрофически не хватало пространства тогда – теперь оно у него было, но всё же чего-то не доставало.

                9. Ноябрь.

«Всё до безобразия просто – никто никого не любит на этой земле» - рассуждал он, просматривая по выходным дням старые комедийные фильмы. На экране знакомые лица и всё дышало незатейливо и даже временами верилось, что так будет и дальше, когда его уже не станет. Это позволяло на чуть-чуть замедлить падение, в котором он находился последние месяцы. То, что он падал, ощущал всеми клетками своего организма. Надо заметить, что это падение можно было остановить – стоило только приказать себе или крикнуть, мол, дайте руку. Он поступил по-другому – замолчал. Ему не хотелось в глазах других быть таким – обязательно кто-то проявил бы участие и даже пожалел. Вот незадача – всё подобное никогда не приветствовал, если это каким-то образом имело отношение к его персоне. Всё, что в этих одеждах начинало кружить вокруг него, тут же попадало в странный список «жалейщиков», откуда никогда никого не вычёркивал.
Вот и сейчас, падал вниз и никто не мог заподозрить, что всё так плохо у него. Да, не было опоры под ногами и «ангелы-хранители» вдруг сделались глухонемыми. Временами даже было забавно, да и падение сродни полёту, только с той разницей что всё время смотришь себе под ноги, а там… Так-то и свобода, и сердце замирает, как в детстве на качелях и есть уверенность, что это и совсем не смертельно. Как знать, как знать…
И, тем не менее, он ещё мыслил, и это подталкивало  его к решению…  самому важному на сегодняшний день. На фоне глобальной реконструкции планеты своё падение он временами рассматривал, как недоразумение, ибо, если верить учёным умам, всё человечество обреченно. Получалось так, что буквально все падают вниз, только с разной скоростью. После таких мыслей ему уже не было так одиноко, и он мог со спокойной совестью раскладывать по полочкам  свои слова и поступки. Ну, очень личное он всё же предпочитал запирать на такой замочек с секретом, к которому трудно было подобрать отмычку.
А вот она, ну та, что из его прошлого видно хотела взломать все его секреты. Ради любопытства? Может быть. Почти на одних цыпочках следовала всё это время за ним след в след и подсматривала за каждым его шагом. Конечно, это её право и потом он никогда и никому не запрещал дышать с ним одним и тем же воздухом. Чтобы в этом убедиться, достаточно было зайти на его страничку в Интернете и вот он весь нараспашку – бери и пользуйся. Приходили и пользовались и она в том числе, а он просто жил себе дальше без всякого окрика, мол, а ну-ка брысь отсюда. Да и зачем? Можно ведь и напугать, а ей бедолаге того первого раза хватило на всю оставшуюся жизнь – «первые эпизоды» самые страшные, потому что первые. Это потом пытались понять они с ней, что и как или кто во всём этом виноват. Она-то думала, что сглаз, а всё оказалось гораздо проще – грехи прошлого, а точнее слова и поступки её близких надо было «отработать». Вот она и отработала. По-другому на этой планете и не бывает. Создатель ничего не забывает и рано или поздно спрашивает со всех и за всё. Спросить-то спросил с неё, да видно не услышал того, что хотел. И вообще, был ли это ответ? Как бы опять не решил пройтись по её судьбе. Пронеси это испытание мимо неё, Господи. Не выдержит она, не выдержит. Вот поэтому он и не прогонял её – давал следить за собой, чтобы дышала полной грудью воспоминаниями о прошлом. Это лучше всяких лекарств, а особенно когда по осени хандра натягивает вожжи, а хочется быстрее проскочить это слякотное время и на скорости влететь в снежный декабрь.
Он был из этого же списка, и стоило первым заморозкам шибануть по осенним лужам, стал запрокидывать голову к небу и ждать появления «белых мух», а они всё не летели. Было ощущение, что кто-то там наверху установил таможенный контроль и теперь, если что-то и прорвётся оттуда на землю, вряд ли будет похожим на снег. Так и случилось: зачастил холодный липкий дождь.
В такую погоду надо сидеть дома и лучше в обнимку с интересной книгой, а не шастать по улицам с задранной головой к небу. Конечно, он знал об этом, но так устроен человек и ему обязательно надо «в пику» всем прогнозам делать что-то не то. Зачем? А вот, поди, разберись и не стоит крутить пальцем у виска, да и не поможет это, а если это так, давайте принимать всё, как есть.
Да, да, он не стал уединяться в четырёх стенах от навалившегося ненастья на город, и интересная книга сиротливо лежала на столе, прикрытая программой телепередач на неделю. Ей, конечно, хотелось оказаться в его тёплых руках. Она чувствовала себя в них себя уютно и ради этого могла ждать его всю вечность.
Наверное, это так и было и та, что из его прошлого, подобно этой книге тоже о чём-то подобном размышляла про себя, а чтобы он ничего не заподозрил такого, в Интернете в своём статусе написала так: «Замужем». Он наткнулся на её страницу случайно и когда прочитал, вздохнул облегчённо и подумал: «Ну, вот и хорошо… Теперь мой ход и это будет логическим завершением этой странной истории из моего прошлого…» Афишировать своё будущее не стал, да и жизнь научила его держать всё это взаперти.
Как часто мы поступаем наоборот и в своё оправдание начинаем торопить время, чтобы скорее всё забылось, а то и вовсе киваем на свои слабости, будто всё от них, а мы здесь случайно оказались. Ну, а что мы ещё можем придумать, да на ходу, да под ручку с верой в то, что ещё не вечер и если что-то и будет в будущем, то только со знаком «плюс».
Вот и он был не исключением и поэтому всё время себя ощущал канатоходцем, которому позарез надо удержать равновесие. И это притом, что он уже падал вниз, потеряв опору под ногами. Трудное дело: падая, ещё балансировать между прошлым и настоящим. А что тут ещё добавить-то? Повезло парню, как утопленнику. Сам он об этом и не подозревал, ибо жизнь считал с некоторых пор чем-то вроде испытания и каждый день впрягался в лямку в образе безмолвного мула и тянул её к линии горизонта, где каждому из нас обещано и понимание, и прощение. Ради одного этого мы терпим себя такими, какими получаемся. Он был одним из этого числа.
Кажется, что-то сболтнул не то – употребил глагол в прошедшем времени. К чему бы это? Неужели я забегаю вперёд? Но откуда мне знать, чем всё это закончится? Скорее всего, это мой мозг что-то там наковырял и вот результат – близится неминуемая развязка. Сумею ли я предугадать день и час, и будет ли мне позволено вмешаться в ход событий, чтобы все остались целы?
За окном проплывал последний месяц осени и уже через пяток дней зима торкнется в мир людей, чтобы напомнить всем нам о своём праве, короновать уходящий год.

                10. Декабрь.

Наконец-то, снег… Здравствуй долгожданная радость! И действительно, радость и ещё какая – вся сотканная из надежд во всё лучшее. Он удивлёнными глазами рассматривал изменения в природе. Уже не надо было запрокидывать голову к небу, и так было ясно, что жизнь продолжается. Настоящее путалось в воротник, выставив наружу симпатичный носик. Одно было непонятно – это от холода или от смущения. Иногда прилетало сообщение от неё на телефон, что скучает, а он… Он не торопил время, полагая, что это уже счастье – стоять под этим небом, раскинув руки и думать о ней, которую ждал, не понимая, как это может быть серьёзно. Да, так оно и было: зима и аккорды, возвестившие о конце его одиночества. Нет, это были не мажорные созвучия – в них угадывалась еле заметная грусть, что его прошлому больше никогда не повториться. Ведь не всё в нём было обреченно на забвение.
Он ждал эту зиму, чтобы глубокими вечерами снимать с её усталого тела одежды, неустанно моля о Вечности, подарившей ему это счастье – быть рядом с самой доброй женщиной на этой планете. Они дышали одним и тем же воздухом, разговаривали с одной интонацией и рассматривали друг друга долгими внимательными взглядами. Всё самое главное и лучшее было ещё впереди, а это всего лишь увертюра к тому, чтобы в их доме зазвучал детский смех. Он так и говорил ей в самое ушко, что за чувства не расстреливают. И потом, когда уже столько пройдено каждым из них поодиночке, не имеет смысла что-то придумывать, просто надо сесть и подвести итог всему, что ушло безвозвратно. Если упустить время, в конце декабря это сделает самый главный вор страны – президент. Что так встрепенулись? Тут надо понимать так: в новогоднюю ночь желает и обещает много, не краснея,  а уже через день-два берёт свои слова обратно. Это классика или почти классика. Ну, и кто он после этого? Конечно, вор, только какой-то неправильный – сам по себе. Урки и те стараются о нём помалкивать, мол, не тронь и вонять не будет. А всё почему? Так не по понятиям живёт, сволота. Нам-то до этого дела нет, а вот разногласия и не состыковки всё же присутствуют в этом вопросе. Раз всё так, значит рано или поздно «пояснительная записка» будет обнародована, а пока одни догадки, да его речь на фоне кремля, да куранты на всю страну, мол, мы самые-самые. Это потом подведём черту, вспомнив всех поимённо, и пожелаем им счастья не зависимо от ранга. Что-то не так? А что конкретно? Это насчёт прошлого? Ну, а почему бы и ему не пожелать того, что всем?
Конечно, он ждал, что вот-вот всё изменится в его жизни, но вопреки всему этому в новогоднюю ночь оказался один на один с телевизором. Всё те же лица в экране и это ничего, что не всеми любимые. Им весело – у них деньги и власть, а тут по эту сторону экрана каждый за себя. Ну, это и понятно – выбираем то, что выбираем. Вот он, к примеру, выбрал тишину. У телевизора убран звук. Слышно, как за стеной пьяный сосед выясняет у своей старухи, какое сегодня число. Та видно тоже в сильном подпитии и речь её не разобрать, но повышенных тонов хватает. Сосед переходит на ругань и бьёт свою спутницу жизни. Крик и потом снова тишина…
Через час буквально за полчаса до курантов в соседской квартире уже составляется протокол и участковый то и дело нервно тычется взглядом в висящие над телом старухи настенные часы. Старик всё ещё во власти спиртных паров тупо смотрит в одну точку и понятые, сорванные из-за праздничного стола, переговариваются, брезгливо осматриваясь по сторонам. Все хотят успеть поднять бокалы за начало нового года. Все, да не все… Бьют куранты. Участковый про себя матерится – не успеть ему, не успеть. Хозяина квартиры уводят. Понятые с облегчением спешат к своим салатам, подписав протокол. Где-то на нижних этажах кто-то радостно кричит: «С Новым годом!» В потолок летят пробки от шампанского. Вот тебе и тишина…

                11. Январь.

Утро. Он ещё не ложился. Телевизор всё ещё пытался безуспешно развеселить страну. Убранный звук, конечно, внёс свои коррективы в достижение поставленной цели в отдельно взятой квартире. Взгляд весь в экране, но сознание где-то блуждало.
А за окном снег. Зима старалась по-своему прикрыть следы человеческого невежества. Люди и их, было, немного шли, пошатываясь в разных направлениях. Было ощущение, что они заблудились. Изредка останавливались, пробовали что-то кричать, но голоса были тихие, усталые и никому до них не было дела – страна отсыпалась после новогодней ночи.
Он очнулся. Глаза ожили, пробежали по комнате. Промелькнула мысль: «Это судьба…» Налил себе в фужер водки и выпил. Вкуса не почувствовал. Поискал взглядом вилку, а потом просто запустил руку в блюдо с холодной курицей и стал, есть, тщательно двигая челюстями. Постепенно на кончике языка обозначился вкус, и ему захотелось ещё выпить. На этот раз он водку налил уже в рюмку. Подержал её перед глазами, а потом вдруг выплеснул содержимое на экран телевизора. Ещё раз наполнил рюмку, встал, подошёл к компьютеру, коснулся клавиатуры – монитор засветился. Через пару минут в мировой паутине появилась запись: «Я всех вас люблю!»
Потом был сон – короткий и тревожный. Та, что из прошлого стояла перед ним, кутаясь в больничный халат. Произнося постоянно одну только фразу: «Я твоя…»
Первый день нового года прошёл незаметно. Он пытался себя чем-нибудь занять: бродил по квартире, рассматривая обои, вымыл посуду, искупался. Пробовал читать, но потом сдался и завалился спать, положив под щёку две усталые ладони.
На следующий день не стал ничего придумывать. Оделся и вышел на улицу. Погода радовала – всюду лежал девственной белизны снег. Светило солнце и глаза слезились от всей этой красоты упакованной в золотистую россыпь мельчайших кристаллов. На календаре стояло второе января. Он вспомнил, как в прошлом вот точно в такой же день вёл её по утреннему морозцу, а она вся такая снегуристая в белом пуховике, румяная, плакала от счастья. Ей было хорошо с ним – болезнь отступила, и хотелось говорить без устали, но речь ещё не восстановилась и она заикалась. Чтобы скрыть своё смущение прижималась к его плечу лицом, оставляя на его куртке льдинки-слезинки.
Он был рядом, но почему-то уже тогда казалось ему, что это не навсегда. Ещё подумал, что это их последний «белый танец». Зима аккомпанировала им поскрипыванием снега под каблуками. Всё было наполнено торжеством от одной только мысли, что самое страшное испытание уже позади. И тут она его спросила: «Зачем я тебе такая?» Он не смог ей тогда ничего ответить. Язык не повернулся сказать правду, а она была эта правда, и пилила ему мозг, и он не знал, куда бежать от боли, раздиравшей его всего на мелкие кусочки. Конечно, ответ был, но в тот момент ему показалось, что он прозвучит фальшиво и поэтому промолчал, а тем более, как потом показало время, уже ничего нельзя были изменить – всё у них  с ней пошло на последний круг.
«Как всё просто, - подумал он, любуясь этим январским солнечным днём. – Вот  и ответ на мой вопрос: «Почему нам надо было расстаться?» К чему всё это привело? К бесполезным поискам ответа? А всего-то надо было посмотреть правде в глаза. Вот спустя столько лет и вспомнил всё и посмотрел… Стало ли мне легче? Да. Думаю и ей сейчас уже не так пасмурно, как раньше, а если к этому приплюсовать, что сегодня ещё и её день рождения, то есть повод поднять бокал хорошего вина за долгую-долгую жизнь. Дай, Бог ей всего-всего, а уж там, как получится».
Он ещё постоял. Птицы подтренькивали, прыгая по черепичным крышам сараев. Воробьиная стая возилась в сугробе, пытаясь, отвоевать корку хлеба друг у друга. На детской площадке ворковали голуби, выискивая обронённые кем-то семечки. На дереве каркнула ворона, сзывая своих сородичей отправиться к мусорным бакам, где дворовые псы уже копались своими мордами в целлофановых пакетах. Из подъезда показался заспанный соседский кот. Прищурившись, оглядел двор так, будто он это вовсе и не он, а городовой. Постоял, прицениваясь, во сколько обойдётся этот новый день его «бюджету» и засеменил к сараям, где воробьям уже удалось договориться между собой насчёт корки хлеба. Мимо проковыляла старуха, держа в каждой руке по сумке с пустыми бутылками. Праздник праздником, а думать о хлебе насущном, не надо забывать. Это им там сидящим в коридорах власти в постель и кофе, и бутерброды подадут, а здесь до подобной роскоши всем нам ещё топать и топать. Он проводил старуху взглядом, потянул в себя всей грудью морозный воздух. На глазах показались слёзы. «Вот оно, какое счастье» - подумал он. Не стал ничего больше расшифровывать, да и я этого делать не буду. Оно это счастье у всех разное: у одного замешано на воспоминаниях, у другого - напрямую зависит от настоящего, у третьего неразрывно связанно с будущим, у четвёртого… Ну, вы меня поняли, что я хочу сказать. Так-то на эту тему можно говорить нескончаемо долго, да вот закавыка – на повестке дня всего у нас с вами одна тема: «Раздвоение личности». Всё остальное будет чуть позже. Согласитесь – это разумно и не лишено логики.
Кстати, и через день, и через два, и через три он так и не вернулся в свою квартиру: как вышел второго января из неё так и… Хочется верить, что всё не так трагично и однажды он вернётся. А как иначе, если все возвращения начинаются с разлук?

                12. Февраль.

Очень коротко: все живы и счастливы… Подробности опускаю. Да и чувствую, что порядком всем вам надоел. Не держите на меня зла – я просто хотел разобраться в себе. Предчувствую вопрос: «Разобрался ли?» В себе – да, а вот во всех остальных не продвинулся ни на шаг. Человек загадка: и слова, и поступки его таят много тайн, но пока мне это оказалось не под силу. Вот немного передохну и тогда с новыми силами начну штурмовать неизведанное.
До встречи.


                Май 2012 г.