Чешуя

                И. Рассказов
                Чешуя.

1. Беда.

На окраине города, где дома частного сектора вплотную подступали к замусоренной  посадке, жили всегда по своим отдельным законам от остального мира. Здесь каждая вторая семья пила всё, что привносило в их существование, как им казалось хоть какое-то разнообразие, включая всякие технические растворы на спиртовой основе. Участковый уже в возрасте с вечно хмурым лицом старался не замечать всего этого, и только когда случалась драка, и кто-то кого-то исподтишка пырял ножом, доставал из потёртой кожаной папочки листки бумаги и, вздыхая, произносил, разглаживая усы, побитые сединой: «Начнём помолясь…»
На этот раз всё примерно так и происходило, как только на пороге его кабинета, заставленного обшарпанной мебелью появилась вся растрёпанная баба Марфа. Выпучив глаза, она криком возвестила, что Стёпка, её сосед по улице, зарезал свою жену. Участковый, молча, встал из-за стола, где до этого что-то черкал карандашом в бумагах. Постоял, что-то прикидывая в уме, потом хмыкнул, взял свою кожаную папочку и кивнул, мол, веди на место преступления. Баба Марфа засеменила рядом с милиционером, на ходу рассказывая подробности:
- Маркелыч, он её бедняжку так резанул, что все кишки вывалились, - баба Марфа жестикулировалa руками, едва поспевая за грузной поступью участкового.
- Ну, и дурак… теперь посадят, - буркнул Маркелыч.
- Так ему и надо ироду проклятому. Жалко Зинку. Ещё могла бы родить, а этот ей всю биографию в клочья.
- Скорую вызвали? – спросил участковый.
- Какая скорая, Маркелыч? Все кишки наружу выворотило. Кровищи столько, что можно ковшом черпать.
- Зачем?
- Не поняла, - баба Марфа замедлила шаг.
Участковый оглянулся на неё и спросил ещё раз:
- Зачем кровь-то ковшом? Ты это, волосья подбери, а то неприятно на тебя смотреть.
- Я-то ладно, а вот Зинка… У-у-у… гад, убил-таки, - баба Марфа скривила лицо.
- Ладно, голосить. За что он её?
- Приревновал к хромому Кольке. А тот возьми ещё и подлей масла в огонь, мол, Ленка у Зинки от него, а не от Степана. Вот такой расклад получился.
- Н-да. нехороший расклад, - участковый пожевал губами. – А ты всё же причешись… Нехорошо это.

Зинка лежала прямо перед своим домом. Судя по нарядной кофте, собиралась перед сном прогуляться, да видно не суждено ей было подышать вечерним воздухом. Участковый оглядел место преступления. Здешние обитатели покосившихся от времени домишек по двое, по трое жались в стороне. Кто-то из их числа скрытый наползающими сумерками, разглагольствовал, мол, чего слёзы лить – все там будем. Говорун явно был в подпитии. Маркелыч посмотрел в ту сторону, стараясь рассмотреть «лектора-общественника». Тот, заметив пристальный взгляд участкового, сразу же замолчал, отступив за спины людей. Маркелыч обратился к бабе Марфе с вопросом:
- Кто видел это безобразие с самого начала?
- Я видела… ещё Мурсалимова с углового дома, да почти все, кто сидел на крыльце у Никитиных.
- Пусть не расходятся. Надо мне опросить их. А где виновник всего этого?
- Стёпка-то? Так убёг, паршивец, - баба Марфа по-боевому выпятила грудь. – Как резанул Зинку, сразу же подался в сторону посадки.
- Говоришь из-за ревности?
- Из-за неё… Он же пока не пьёт, нормальный мужик. А выпил – считай калека. Тут ещё хромой к нему пристал и вот…
- Что ж он его не пырнул? Пожалел?
- Так его он тоже резанул, - баба Марфа округлила глаза.
- И его? – одна бровь у Маркелыча поползла вверх.
- Ну, да… Тот подхватился и давай убегать, а тут Зинка вышла из дома…
- Ясно, - участковый тяжело вздохнул. – Надо вызывать оперативников. Ты это сходи на почту, позвони. А я пока свидетелей опрошу.
Он с минуту постоял над Зинкой, которая отмучилась, приняв смерть от любимого человека.
«Странное сочетание слов – «смерть от любимого человека». Вот судьба-то… - подумал Маркелыч. – Теперь её - в землю, его - в тюрьму, а Ленку – в интернат. Вот и все дела».
Он задержал взгляд на лице убитой. Ему в какой-то момент показалось, что у той по щеке скользит слеза. Присмотрелся.
«Действительно слеза… прощальная… Хотя откуда ей быть теперь-то, если человека не стало?»
За спиной послышались торопливые шаги бегущего человека. Маркелыч оглянулся и его взгляд наткнулся на девичьи глаза. Это была Ленка. Она бежала, выбрасывая впереди себя длинные ноги с острыми коленками. Цветастое платье было таким вызывающим, кричащим и никак не подходило для того, чтобы в нём стоять над убитой матерью. Участковый растопырил руки и пошёл навстречу Ленке.
- Стой, девонька, стой, - он произнёс это просто, без всяких командных интонаций в голосе.
- Пустите. – Ленка забилась в руках милиционера. – Ну, пустите же… мне надо…
- Тихо, девонька, не кричи, - Маркелыч прижал её к себе. – Отдышись.
- Что с мамкой? – Ленка уставилась тревожным взглядом в его усатое лицо.
- Нет мамки, девонька… нет её.
 Ленка обмякла, и вдруг схватив горлом высокую ноту, рванулась из рук участкового и захлёбываясь слезами, вывернув неестественно шею, попыталась рассмотреть то, что лежало на земле за его спиной.
- Да возьмите её кто-нибудь. Чего рты раззявили? – Маркелыч метнул взгляд в людей, жавшихся по сторонам.
Тут же чьи-то руки подхватили Ленку и увели подальше от всего этого.

Дальше всё было по протоколу. Ленка увидела мать, уже, когда ту обрядили в последний путь. Она её не узнала. Желтизна лица отпугивала, и Ленка в основном смотрела на её руки натруженные и теперь навсегда успокоившиеся. Слёзы где-то были на подходе, но их осталось так мало, что не было у них сил пробить перегородку, которой Ленка отгородила их от внешнего мира. Она стояла у гроба матери и пыталась, уже в который раз понять то, что произошло.
Отца она не видела. Соседи сказали, что его нашли в посадке пьяным в стельку и теперь будет суд. Участковый пообещал, что он получит на полную катушку. Ленка даже не поинтересовалась, что значит «на полную катушку». Ей было всё равно, потому что мать она любила больше чем отца, который жил для себя и не принимал участие в её воспитании: пил, гулял, устраивал скандалы. Из-за этого несколько раз попадал в милицию. Это его на некоторое время отрезвляло, а потом по новой. Мать терпела и только плакала украдкой и молила Бога, чтобы у Ленки в жизни всё было по-другому.
После похорон не хотелось возвращаться в опустевший дом. Ленка заставила себя переступить его порог, чтобы взять тёплую кофту. Постояв перед завешанным зеркалом, вдруг сорвала покрывало, надеясь там увидеть отражение ещё живой матери. Тёмное пятно на уровне её лица расплылось по зеркальной поверхности и больше ничего. Ленка поёжилась и пошла прочь, втянув голову в плечи.
Она не знала, куда идёт. Ноги сами несли её подальше от всех, подальше от прошлого, подальше от настоящего. Ей никого не хотелось ни видеть, ни слышать. За последние дни все так ей надоели своими разговорами, что хотелось в ответ на их пересуды плевать им в глаза, царапать лица, кусаться, топтать ногами, но только бы никогда больше не слышать слова о том, что она выросла в неблагополучной семье. До сих пор у неё в ушах стоят слова болтливой соседки о том, что яблоко от яблони недалеко падает.
«А сами, что не такие? Чешут языками от безделья и думают, что им это зачтётся. Зачтётся как же. Все одним миром мазаны. Ох, как бы влепить им по физиономиям, а лучше чем-нибудь тяжёлым по башке и чтобы… Стоп. Чего это я раскудахталась? Неужели папашины гены решили проявить себя? Ох,  батя, батя… натворил дел. И куда теперь мне притулиться? Кому нужна сирота? Ни тёток, ни бабок… Участковый сказал, что будут оформлять меня в интернат. Не хочу. Я работать пойду. Ну и что, что мне всего пятнадцать лет. Сначала буду работать, а потом и образование получу. Я свободный человек и мне подачки не надо ни от кого. Сама смогу прожить без всяких там интернатов. Устроили благотворительный марафон: кто быстрее придумает, как от меня избавиться. Я не такая – не дамся. Будет надо, самому президенту пожалуюсь, мол, так и так мешают жить…»
На самом деле никто Ленке жить не мешал. Просто, когда тебе пятнадцать лет и к тому же ты ещё и круглая сирота, то в голову лезет всякое, и откуда-то появляются навязчивые мысли о том, что все против тебя. Вот поэтому Ленка ничего и слышать не хотела об интернате. Выросшая в семье, пусть и не благополучной, она не видела для себя другой жизни, а тут вдруг этой самой жизни не стало, и кто-то из коридоров власти полез со своей «душевностью» к ней. Зачем, если уже ничего нет прежнего? Раз этого нет, то и другого не надо.
Обо всём этом Ленка рассуждала, сидя на берегу мелководного ручья, разложив костёр. Пламя, как ни в чём не бывало, лизало сухие ветки, вычерчивая в вечерних сумерках причудливые кривые линии. Тишина летнего вечера располагала вот к такому одиночеству, и мысли, перестав толкаться в голове, успокоившись, вытащили из прошлого знакомые образы и воспоминания легли у костра, расправив складки на воображаемых одеждах. Ленка перебирала всё это, будто листала старый альбом с пожелтевшими фотографиями.

Жили они так себе: как все. Пока не грянула перестройка, у отца была работа, а потом вдруг её не стало. Пробовал, как он сам говорил шабашить, но получалось не всегда. Часто обманывали его, да и как тут не обманешь, когда зальёт зенки и валяется где-нибудь в кустах. Соседи придут, скажут матери, а та в слёзы и на себе тащит работягу домой. Тот отойдёт, отлежится и опять за стакан. Рюмки игнорировал. Говорил, что не его калибр.
Пока Ленка была маленькой, это её не касалось. Она даже жалела его и пела колыбельные, когда отец пьяным валялся на диване. Но однажды всё это закончилось. К тому времени Ленка повзрослела и стала обращать внимание на то, что вокруг неё говорили об их семье. Задумалась, и стало ей стыдно и за отца, и за мать, и за своё выцветшее от времени платье, и за штопаные колготки…
Уже когда ей исполнилось четырнадцать лет, и она увидела, как мальчишки постарше мнут её сверстниц, Ленка замкнулась в себе, стала избегать компаний. Да и какие это были компании, если все друг другу навыдумывали прозвищ? Она, как могла, протестовала и говорила всем, что человек не собака, а ей смеялись прямо в лицо, мол, уж кто-то, а ты и есть самая настоящая собака. Они так ей и сказали однажды: «Сука ты Ленка и очень скоро ощенишься». Все хохотали, а она взяла и двинула самого разговорчивого в интимное место. За это её били всей компанией. Тогда она домой пришла вся в синяках. Мать, увидев её в таком виде, задала один лишь вопрос: «Ниже пояса всё цело?»
Там-то цело, а вот на душе всё какое-то в трещинках и с каждым днём этих трещинок становилось всё больше и больше. Чтобы не думать про всё такое записалась в секцию, где учили драться. Сначала нравилось, а потом интерес ко всему этому пропал. Опять одиночество стало частым гостем в её комнате обклеенной фотографиями кино-героев. Единственной отдушиной для неё были книги. Их она читала запоем и всё мечтала об «алых парусах». Да где же их на всех взять-то? Негде. От всех этих дум уже ничего не хотелось: ни настоящего, ни будущего. Сам собой пропал интерес к учёбе, и Ленке стало казаться, что все учителя смотрят на неё, как на прокажённую. Однажды она не вытерпела и в глаза спросила классную, мол, за что та к ней относится, как к изгою. Учительница, округлив глаза, обидчиво поджала губы и ответила: «Не дерзи, а то к директору отведу».
А что директор? Так себе, а не директор. Этот живой мякиш только тем и жил, что считал, сколько и кто сдал в фонд школы из числа родителей учеников. С Ленкиных родителей взять было нечего, а поэтому их фамилия давно уже стояла в списках должников. Про таких директор на каждом общем собрании школы говорил примерно следующее: «Кто - не учится, тот - работает». Это он намекал на то, что обучение стоит денег, и у кого их нет, тот и ученик никакой.
Ленка бы и рада была устроиться работать, да только кому нужна девочка-подросток без образования и профессии? Если только на панель, но туда в наше время без протеже лучше не соваться.
Даже когда ей исполнилось пятнадцать, и тогда она никому была не нужна: ни отцу, ни матери, ни… Хотя нет, их физкультурник как-то хлопнул её по заднице, когда никого рядом не было и сказал: «Ничего аппарат». Ленка покраснела, но промолчала. Спустя некоторое время, он зажал её в раздевалке и всю ощупал, сверля глазами. Ей было неприятно, но вместе с тем появились непонятные ощущения и с каждым днём они всё чаще и чаще напоминали ей об этой сцене. Ещё несколько раз физкультурник подлавливал её и проделывал с ней всякие безобразия. Она не сопротивлялась. Ленка прислушивалась к тому, что происходило в её организме, а тот ликовал вопреки здравому смыслу и стал выказывать нетерпение, в ожидании чего-то большего. Ленка и не заметила, как сама стала придумывать всякие глупости, пытаясь их соединить со своими подростковыми фантазиями. Пока она вся была во власти этого, физкультурник довольствовался тем, что топорщилось у Ленки под блузкой. Вскоре ей его нерешительность надоела и она, набравшись смелости, пригрозила: «Отцу расскажу». Физкультурник тут же отстал, но после этого по школе поползли нехорошие слухи и на неё стали показывать пальцем. Ленка старалась не обращать на всё это внимание, и если что-то выходило за рамки, и кто-то навязчиво говорил про неё непристойности во всё горло, она махала кулаками с переменным успехом. Однажды она переусердствовала настолько, что «общество» решило ей устроить выволочку. Ленка не испугалась и пришла на встречу с куском арматуры в руках. Одноклассники отступили.
После этого инцидента уже никто не хотел ей перебегать дорожку. Более того, её стали побаиваться и нашлись даже такие, кто захотел с ней подружиться. Ленке их дружба была уже ни к чему. Она стала вести себя так, как будто получила в дар что-то большее, чем заискивающие взгляды сверстников, поглядывавшие в её сторону с непонятным интересом. Были случаи, когда она просто так могла подняться среди урока и покинуть класс, бросив на прощание, что ей здесь не интересно. Как только это проявилось в её поведение, тут же поставили на учёт в комиссию по делам несовершеннолетних. Несколько раз сам участковый вёл с ней беседы. Как отметила Ленка, мужик он был добрый, и все его нравоучения сводились к следующему: долго смотрел на неё, вздыхал и, нахмурив, и без того косматые брови, произносил: «Не глупи девка».
Ленке хотелось этому усатому милиционеру всё рассказать и пожаловаться на жизнь, и попросить помощи, но что-то ей не давало сделать это. Вот так она и жила, как заноза, напоминая всем о том, что жизнь не совершенна, раз ходит по этой земле такая непонятная, нескладная девчонка с длинами ногами по прозвищу Чешуя.

                2. Интернат.

Ленку всё же, несмотря на её протесты, определили в интернат. Сухонькая женщина с болезненным лицом осмотрела новенькую и спросила:
- Как звать?
- Чешуя, - ответила Ленка, хмыкнув, нагло уставившись в глаза женщине.
Та выдержала взгляд и продолжила:
- А имя у тебя есть?
- Так там всё прописано, - Ленка небрежно кивнула на бумаги перед той.
Женщина вдруг улыбнулась и сказала:
- Ту-то написано, а ты сама помнишь своё имя?
- А чего его помнить? Имя, как имя…
- Не скажи -  у каждого имени своя предыстория, своя тайна. Ты садись, чего стоишь-то? Были времена, когда люди, чтобы уцелеть, вынуждены были скрывать свои имена. Одни, придумывали что-то вроде прозвищ, и рок судьбы обходил их стороной. А были и такие, кто предпочитал умереть под своим именем и…
- И их не стало, - Ленка скривила губы.
- Да, не стало. Сильные это были люди. Давно это было, но до сих пор у нас живущих на земле осталась привычка придумывать себе всякие прозвища. Вроде бы уже и ничего не угрожает нам, а мы всё продолжаем жить под страхом смерти.
- Так я не сама – мне придумали…
- Что и не протестовала даже? – женщина с интересом посмотрела на Ленку.
- Протестовала, только они всё равно… Я и дралась…
- И сдачи давали?
- Было и такое.
- Вот видишь, как бывает нелегко отстоять в этой жизни своё право иметь простое человеческое имя. Живём по колено в… - женщина запнулась, подбирая правильное слово и не найдя его, продолжила, как бы уходя от этой темы: - Со временем, конечно, мы поймём своё назначение на этой земле, а вот пока только так. Никак не хотим признаться в себе в том, что с самого рождения мы все до одного приписаны к полкам, которые рано или поздно падут на полях сражения на войне под названием жизнь.
- Как это? – у Ленки от услышанного глаза полезли на лоб.
- Об этом мы с тобой ещё успеем поговорить, а сейчас давай я покажу тебе дом, в котором тебе надо начинать новую жизнь.

Обитатели интерната встретили Ленку с подобающим данному событию настроением. Здесь уже давно жили по своим придуманным законам, где сильный был всегда прав, а слабый, если он сам не догадывался вовремя подсуетиться, влачил жалкое существование, находясь в услужении у более нахрапистых и наглых. Глядя на них, у Ленки появилось ощущение, что все они, все до одного выросли на окраине точно таких же городов, откуда родом была и она сама. Что-то узнаваемое просматривалось в том, как они обступили её, ощупывая взглядами, где было намешано всего столько и разного, и непонятного, что хотелось скомандовать зычно: «Смирно!» и чтобы все застыли, а уж потом ходить и разбираться с каждым по отдельности, заглядывая в их истрёпанные жизнью души.
Ленка, оставшись с ними наедине, постаралась дать им понять, что она непростой орешек и так просто не подставит им спину для ударов. Она уже мысленно их окрестила про себя «обществом» и теперь надо было найти «центровую» и начинать рисовать свою границу поверх той, что была здесь до неё. Ленка взглядом нащупала ту, что была из всех находившихся в комнате самой нагловатой. Её колючие глаза без всякого стеснения шарили по телу новенькой, а губы то и дело кривились, мол, пожаловала фифочка, а тут уже все места бронированы и придётся тебе, как следует прогнуться, прежде чем ты встанешь с нами в один ряд.
Ленка смерила низкорослую девчонку  с ног до головы взглядом и подумала: «Ничего, справлюсь. Не такие получали…» Она сделала шаг вперёд, задав вопрос:
- Кто у вас тут за главного? Шаг вперёд…
- Чё, в генералы метишь? – низкорослая, та, что беспардонно рассматривала Ленку своими глазами-буравчиками, шевельнула губами.
- Повторяю для глухих: шаг вперёд, - Ленка уставилась на губастенькую девчонку.
- Ты это мне? – та, ухмыльнувшись, оглянулась на свою «свиту», жавшуюся по сторонам от неё. – Ну, ты смотри какой характер. Прямо-таки как есть генерал. А ну, девки врежем ей, чтоб соблюдала субординацию!
- Стоять! – Ленкин голос рванулся им на встречу с такой силой, что «общество» замешкалось. - Кому жизнь не дорога?
- Ой, испугались мы тебя! – низкорослая пошла на неё, выстави вперёд голову.
- Получи фашист гранату! – Ленка резко выбросила левую руку и тут же ногой нанесла удар с разворота губастенькой прямо в живот.
Та пошатнулась, но не упала. Её лицо покрылось красными пятнами.
- Ах, ты так?
Ленка ничего не ответила и нанесла следующий удар. На этот раз она попала низкорослой девчонке в грудь. Губастенькая не устояла на ногах и плюхнулась на пол.
- За что? – в голосе у «центровой» послышались плаксивые интонации.
- Было бы за что – убила бы, - ответила ей Ленка, и добавила, уже обращаясь ко всем присутствующим: - Я здесь у вас ненадолго, а поэтому предупреждаю со своим уставом ко мне не соваться. Я уже учённая и ломанная. Я не ваша.
- А чья? – кто-то спросил тихим голосом откуда-то сбоку.
- Ничья. Я сирота.
- Так мы на половину здесь такие…
- Сирота - сироте рознь, - Ленка оглядела всех. – Имени своего не называю. Для вас я просто Чешуя.
- Чешуя? – кто-то попытался хихикнуть, но тут же оборвал свой смех.

Ленка, как в воду глядела, когда говорила, что в интернате не задержится. Всё здесь было пропитано такой казёнщиной, что хотелось выть от однообразия и какой-то непонятной тоски. Распорядок дня больше напоминал то, как ухаживают на селе за скотиной. Несмотря на то, что кормили в интернате четыре раза, есть хотелось постоянно. То ли порции не докладывали, то ли организм не дополучал каких-то витаминов, то ли обстановка была не та, чтобы наедать жир, а поэтому с утра и до позднего вечера разговоры были только о еде. Ленка с презрением наблюдала за тем, как «центровая» при поддержке своих подлипал отбирала печенье и конфеты у слабых. Те, как бараны добровольно шли на это, хлюпая носами, жалуясь тихо-тихо непонятно кому только на то, что им тоже хочется и конфет, и печенья. К Ленке «центровая» старалась не подходить.  И правильно делала. Это подметили те, кого она обложила данью и в какой-то день, слабые и зависимые вместо того, чтобы отдать свои «пайки» губастенькой. Собрались гурьбой возле Ленки. Та посмотрела на их лица и сказала:
- Думаете, я вас буду защищать?
Те закивала головами. Ленка усмехнулась.
- Ну, раз, два, а дальше что? Пора самим учиться отстаивать себя. Или вы думаете, что и дальше кто-то будет за вас принимать решение…?
«Центровая» прислушалась к словам новенькой и произнесла:
- Заканчивай агитацию. У тебя своя жизнь, у нас с ними – своя. Они сами так решили, и так будет до тех пор, пока  сила на моей стороне.
- Сегодня на твоей, а завтра на их. Всё меняется и скоро они поймут, что нет у тебя никакой силы, потому что не может быть сильным тот, кто обирает слабых.
После этого разговора поборы поутихли, а может быть, просто всё это стало происходить подальше от глаз Ленки.

Осень обрушилась дождями на землю и жизнь в интернате стала ещё нетерпимей. Ленка подолгу стояла у окна и рассматривала серую пелену, окутавшую двор с поломанным штакетником. Вороны, кучковавшиеся у мусорных баков, важно рассаживались, где только можно и промокшие, ворчливые каркали то и дело, привнося в пейзаж тоскливые нотки безнадёжности веры в завтрашний день.
Как-то застав её за этим созерцанием директор интерната подошла к Ленке и спросила:
- Надумала бежать?
Ленка неопределённо пожала плечами. Ей было так тошно, что бежать или не бежать для неё это было уже не так важно.
- Перезимуй хотя бы, – женщина с болезненным лицом кивнула на окно. – Вон, какое ненастье, а тут всё же кормёжка.
- В горло ничего не лезет, как подумаю, что и завтра и послезавтра всё будет таким, как сейчас. Я жить хочу, а тут…
- Ну, что мне тебе сказать на это? Это жизнь и будет ли она лучше - не знаю. Мне уже этого никогда не увидеть.
- Почему? – Ленка оглянулась на директора.
- Врачи сказали, что мне осталось от силы месяц. Вот держусь пока… Обещали прислать замену, да только кто пойдёт работать сюда на такую мизерную зарплату, да и взять здесь нечего. Нищета сплошная.
- А что у вас болит?
- Душа у меня болит за всех вас и за то, что ждёт каждого, кто не сумеет устроиться в этой жизни. Вот ты устроишься. У тебя есть характер… А вот остальные… Здесь всё намного сложнее. Ну, чего ты на меня так смотришь? Чего? Я ещё повоюю с вами, поживу…
Ленка отвела взгляд от женщины и спросила:
- А вы не боитесь умирать?
- И боюсь, и не хочу… Когда в девчонках ходила всё строила планы, а жизнь все эти планы завернула в другую сторону. Нет у меня ни семьи, ни детей. Хотела кого-нибудь взять из интерната к себе, да вот болезнь вмешалась. Теперь вот надо готовиться к другой жизни… загробной. Что-то я с тобой разоткровенничалась. Так ты, в самом деле, собралась в бега? – директор сменила тему разговора.
- Пока не решила. Думаю…
- Леночка, ты повремени пока. Вот я умру, тогда и…
- Зачем вы так?
- Только так. Если убежишь, на меня такие неприятности обрушатся, что… Жить хочется, а это меня в один миг подкосит.
Ленка нахмурила брови и сказала:
- Живите. Я не убегу.

Как было бы всё просто, если бы жизнь на земле зависела от нашего только желания. Увы, помимо всего этого присутствует то, о чём ни один человек не подозревает: живёт себе и живёт, а оно вдруг показало свой лик и нарушилось движение по стрелке, потому что есть что-то, о чём мы никогда не узнаем, а если и узнаем, не успеем сказать об этом никому. Собственно так и произошло, когда спустя месяц, как и прогнозировали врачи, директор интерната умерла от раковой опухоли. В тот же день Ленка, собрав свои пожитки, перемахнула через забор и смешалась с серой пеленой от дождя.
                3. Овраг.

Итак, Ленка подалась в бега. Стояла поздняя осень, и уже по утрам первые морозы щёлкали напоенную землю дождями подобно хлысту невидимого пастуха, сгоняющего со всей округи разбредшееся стадо. Вот и сегодня стоило утренним краскам обозначиться в реалиях, как Ленка расслышала под ногами обутыми в поношенные кроссовки похрустывание. Это была весточка от приближающейся зимы, мол, я на подходе - готовьтесь люди. Ленка зябко повела плечами. Эту ночь её пришлось провести под полусгнившим стогом сена. Теперь вся её одежда была пропитана сыростью, и это создавало некоторый дискомфорт, от которого желаемая свобода уже не бала так желаема. Так устроен человек, что пока ему хорошо, он  мечтает о большем. Не всегда это большее стерильно – всегда присутствует что-то такое, что заставляет нас вспоминать былое.
Ленка прошагала весь день, держась пожелтевших посадок. К вечеру набрела на овраг, со дна которого тонкой струйкой поднимался дымок. Она втянула воздух носом, и смело сделала шаг к самому краю, пытаясь отыскать спуск. Когда она оказалась на самом низу, рассмотрела у костра одиноко сидящего человека. Первая мысль была убежать, но потом, подумав, решила, что от судьбы не убежишь.
- Эй, погреться можно? – окликнула она незнакомца.
- Конечно, - ответил мужской голос. – Вон сколько места.
Ленка подошла к костру и протянула озябшие ладони над пламенем.
- Откуда топаем? – мужчина поднял на Ленку усталые глаза.
- Оттуда, - она неопределённо мотнула головой.
- Значит, коллега. Есть хочешь? У меня есть немного хлеба. Сухой только, а так если во рту подержать, то…
- А мне без разницы, какой, - ответила Ленка. – Я такая голодная, что готова с деревьев кору сдирать зубами.
- Ну, при нашей-то жизни, я думаю, что до этого не дойдёт… Как-нибудь прорвёмся.
- Прорвёмся, - согласилась с мужчиной Ленка и присев на корточки стала подбрасывать в костёр полусырые ветки.
- Зовут-то как? – поинтересовался мужчина.
- Чешуя.
- Оригинально. А меня Пётр Петрович.
- Длинно уж больно. А короче?
- Бомж, - ответил мужчина и протянул Ленке кусок чёрствого хлеба.
- Если последний, то не возьму.
- Бери, бери… Всё, что последнее - оно и есть первое.
- Мудрено, - Ленка взяла хлеб и принялась его раздирать зубами.
- Что значит молодость: и зубы на месте, и аппетит отменный.
- А вы чего здесь в одиночестве?
Мужчина устремил взгляд на пламя костра. Его голос еле слышно раздвинул нависшую тишину:
- Так получилось.
- А расскажете? - попросила Ленка.
- А надо?
- А чего сидеть молча? Время занять надо чем-то, а так за разговорами оно и пролетит.
- Ну, если только для этого, - мужчина помедлил, как бы собираясь с мыслями. – Слушай… Был я молод, удачлив. Жена красавица, дом, работа – одним словом, жить да жить бы, а меня возьми и потяни к азартным играм. Зацепило так, что ночами стали, снится игровые автоматы. Жена меня уговорила обратиться к врачам. Сходил, послушал, а потом всё по-старому. Проиграл столько, что до сих пор в моей голове не укладывается: квартиру, дачу, машину, всю обстановку… Кое-как с женой смогли устроиться в семейном общежитии. Огляделся – натворил дел, а тут возьми и случись беда: пьяный водитель наехал на автобусную остановку. Кого на смерть, а кого на инвалидность. Моей Марьянушке повезло – попала во второй список. Стал думать, как из всего этого выбираться. Чтобы жену вылечить требовалась операция и не одна, лекарства там всякие, уход. А денег-то нет. Врачи руками разводят, мол, будут деньги будем лечить, а без денег… А где же мне их взять? Решил заложить нашу комнату в общежитии. На полученные деньги отправился в казино и засел за рулетку. Я везучий… Вот и на этот раз и часу не прошло, сорвал банк. Мне бы его рассовать по карманам да к Марьянушке, а меня дальше потащило. Азарт – это такая штука, что самому выйти из-под него невозможно. Одним словом, спустил я всё до последней копейки. Ну, как тут домой возвращаться? Какими глазами на жену смотреть? Решил по бывшим друзьям пройтись. А что значит бывшие, знаешь? Это не настоящие. Бывшие, никогда не станут настоящими. В результате моих посещений никто из них не дал мне ни рубля – все показали на дверь. Как быть? Уже хотел заняться разбоем, да в последний момент вспомнил, что счастье на несчастье не построишь. Решил я себя из этой жизни вычеркнуть. Уж было собрался и верёвку припас, а тут возьми моя Марьянушка и опереди меня. И как только у неё сил хватило подползти к балкону и  оттуда вниз. Не стало её и меня не стало…
- А дальше? - Ленкин голос еле шевельнулся в ночном пространстве.
- Обитал на городской  свалке… Но какие это свалки в провинции? Так себе. Вот я  и решил податься в столицу. Говорят, тамошние бомжи даже богатеют с годами. Как разбогатею, Марьянушке памятник справлю из гранита, а то лежит, как сирота… Как ты думаешь не врут насчёт богатства?
- Не знаю. Если там так хорошо и об этом все знают, то народу столько в Москве, что не протолкнуться.
- А я схожу, посмотрю. А вдруг всё, правда? Я ведь везучий…
- Как в азартные игры?
- Не напоминай, а то я заплачу. Мне и так покоя нет – весь на нервах. Вот только одиночество и мать-природа спасают меня.
- Раньше надо было думать, а сейчас толку-то от этих ваших слёз, - Ленка с осуждением посмотрела на мужчину. – Наломали дров, а теперь хотите отделаться слезами.  Придёт время  - расплатитесь за всё сполна.
- Да, да… я знаю, что так и будет. Я даже верю в это.
- Скажите: а зачем вам надо было всё ломать в своей жизни?
- Сам не знаю. Бес попутал.
- Это не Бес. Это вы сами. Вот и сейчас себе в этом не признаётесь, а придумываете про Беса. Стыдно…
- И стыдно, и больно, - согласился мужчина и замолчал.
Ленка посидела ещё чуть-чуть и поднялась, отряхивая на себе одежду. Мужчина оживился:
- Куда ж ты на ночь? Вон и дождь собирается.
- Идти надо.
- Ложись под корягой. Там сухо, а утром пойдёшь. Да и отдых ногам нужен. Я у костра подежурю. Посижу, подумаю о своём, а ты поспи.
Ленка потопталась в некоторой нерешительности, а потом согласно кивнула головой и пошла к коряге. Подложив под себя побольше опавших листьев поплотнее застегнула куртку на все пуговицы и молнии, легла, уставившись в спину, сидящему у костра мужчине. Веки устало сползли на глаза, и она опрокинулась в сон.
Снился ей родной дом с изрисованными обоями. Это она в раннем детстве постаралась проявить свои художественные способности. Родители не ругали её за это. Вообще, у неё получалось рисовать так, как ни у кого из их класса. Хвалили часто, и даже рисунки на выставки брали. Ей бы ещё учиться этому, да только где денег взять, когда в семье через день пьяные скандалы?
Ещё ей снился интернат и директор. Она стояла у окна и смотрела, как Ленка перелезает через забор, чтобы убежать. Лица её она не видела, но чувствовала, что та её осуждает.
Под самое утро ей почудилось сквозь сон, будто кто-то её окликал, звал на помощь. Ленка открыла глаза, но ничего не увидела и не расслышала – шёл дождь. Она вновь окунулась в сон. Ещё что-то снилось важное, но стоило ей только открыть глаза, как всё куда-то растворилось. Сознание ещё пыталось выцарапать хоть что-то из ночных видений, но всё было тщетно – не было той силы, чтобы всё вернуть назад.

Утро лениво прикоснулось к лицу Ленки. Ресницы дрогнули, и она открыла глаза. Дождь уже перестал моросить, и теперь сырость вползала во все щели, пытаясь согреться в потаённых уголках, скрытых от утренней прохлады. Ленка проморгалась, пытаясь высмотреть в пелене тумана очертания вчерашнего собеседника. У костра никого не было. Она выползла из-под коряги. Вобрав в плечи голову, подошла к костровищу и стала ногой разгребать потухшие угольки. На самом его дне показались малиновые проблески. Ленка оглянулась по сторонам и позвала:
- Эй, вы где?
С утра голос был грубым и совсем не похожий на тот, что принадлежал ей до этого дня.  Она прокашлялась и снова позвала. Никого. Тишина и только она, съёжившаяся у медленно разгорающегося костра. Ленка подбросила дров, но те, будучи мокрыми, только издали шипящий звук и затушили маленькие проблески угольков.
«Наверное, отправился в столицу» - подумала она про мужчину и стала выбираться из оврага, цепляясь руками за мокрые ветви деревьев и кустарников.
Этой девочке-подростку, оказавшейся в этот час и именно здесь стоило только повнимательнее оглядеться по сторонам и она увидела бы, как в стороне у противоположного края оврага почерневшая не то от горя, не то от времени ветка березы, неестественно выгнувшись, держала на весу неподвижное тело, вцепившись в человеческие волосы корявыми сучьями. Она будто пыталась вытащить этого человека из огромной ямы, в которую он попал из-за своей беспечности.
Наверное, это было правильно, что всего этого Ленка не видела. Какая-то неведомая сила гнала её отсюда всё дальше и дальше и она, выбравшись из оврага, ссутулившись, подставив спину, нарождающемуся новому дню, брела вдоль посадки, будто посланная самим Создателем убедиться в том, что здесь на Земле, всё уж не так и плохо.
                4. Беги девонька, беги.

Ленка выбралась к дороге. Огляделась, пытаясь сообразить в какую сторону ей идти дальше. Туман плотной стеной отделял её от окружающего мира. Она прислушалась - ни одного звука, ни шороха, ни вздоха. Тишина была такая, что в ушах стало позванивать. Ленка не раздумывая, ориентируясь по светлой полосе в небе на востоке, пошла в ту сторону, интуитивно обходя лужи. Было прохладно, и как только она об этом подумала, зубы тут же стали предательски выстукивать морзянку.
«Н-да, а впереди зима и непонятно, что меня там ждёт, и будут ли мне рады. Да и ждут ли?»
Размышляя над всем этим, она не сразу расслышала звук притормозившей машины. Оглянулась. Огромная фура с зелёной кабиной, урча, уставилась ей в спину подслеповатыми фарами. Ленка потянулась к ней, как к долгожданной обещанной награде за своё терпение. Из кабины высунулось улыбчивое лицо водителя с фиксой на верхнем зубе, и хрипловатый голос спросил:
- Подвезти, красавица?
От всего этого несло какой-то кислотой, настоянной на «фривольной лирике», но Ленке было сейчас не до всех этих тонкостей. Она подошла к фуре и, задрав голову, просительно сказала:
- Мне только до города.
- Замёрзла?
- Ага, - Ленка попыталась улыбнуться.
Водитель  оглянулся по сторонам, задав очередной вопрос:
- А чего одна блукаешь? Заблудилась что ли?
- Домой иду, - ответила Ленка, выжидательно рассматривая лицо водителя.
- Ладно, давай полезай, - тот открыл дверцу пошире, но, увидев вблизи грязную одежду попутчицы, вдруг заявил: - Таких грязных не сажаю. У меня стерильность в салоне…
- Дядечка, - взмолилась Ленка, - мне только до города. Сил нет уже.
- И зачем ты мне такая? А чем расплачиваться будешь? Возись с тобой потом: этого не умею, этого не знаю. Я ведь мужчина крупный – порву, как Тузик грелку. А ну расстегни куртку, хоть оценю товар.
Ленка, ничего ещё не понимая, непослушными пальцами расстегнула молнию. Водитель с видом знатока скользнул взглядом по её выпирающимся бугоркам на груди. В глазах заплясал нехороший огонёк и тут же погас. Осмотрел ноги в потрёпанных спортивных штанах, вздохнул и произнёс, отводя от Ленки в сторону масленый взгляд:
- Ну, что с тобой поделаешь, полезай… договоримся, только куртку с себя сними, а то перепачкаешь мне тут всё.
Ленка, как слепой кутёнок тянется к сиське матери, потянулась к дверце машины. Водитель подал её руку. Она вцепилась, и он втащил её одним рывком, сильно выдохнув:
- Так говоришь домой идёшь? А звать-то как?
- Чешуя… - еле слышно ответила Ленка.
Водитель хохотнул и пропел фальшиво:
- Эх, мать-чешуя, не поймал я ничего… Так что ли? Ничего сейчас всё будет тип-топ. Вон там за поворотом есть лесочек и полянка удобная. Там мы с тобой и покувыркаемся. Денег-то у тебя нет? Нет. Вот поэтому отработаешь поездку, а заодно  познакомимся поближе. Так? Я за рулём целую ночь сидел. Имею я право на раслабуху? А? Не слышу… Чего молчишь?
Ленка инстинктивно поджала ноги. Что-то липкое от слов водителя, как ей показалось, стало растекаться по полу кабины. Она вся съёжилась.
- Чего ты? Боишься?
Ленка отрицательно замотала головой. Водитель одобрительно хмыкнул:
- И правильно. Я насчёт «грелки» и «Тузика» пошутил. Всё проделаю красиво. Уверяю, тебе понравится. Кстати, никто до сегодняшнего дня на меня за это не жаловался. Были случаи, что даже просили повторить. Лет-то сколько тебе?
- Пятнадцать…
- Тю-ю, - у водителя брови полезли на лоб. – Так ты это… малолетка? А чего на дорогу вышла? Нужда заставила или…?
- Домой возвращаюсь, - Ленка потупила глаза, начиная понимать все его намёки.
- Так ты не поэтому что ли делу? – водитель недовольно заёрзал на сиденье.
- По какому?
- Ты из себя пай-девочку не строй. У меня на таких как ты - глаз намётанный. Чем расплачиваться будешь со мной?
- Дядечка, у меня денег нет.
- Зато у меня есть. Смотри, - водитель откинул крышку бардачка. - Будешь понятливой, дам несколько бумажек.
Ленка, как загипнотизированная, уставилась на  мятые купюры. В глазах поплыли круги. Ей захотелось прямо сейчас схватить эти замусоленные бумажки и бежать отсюда куда-нибудь подальше, чтобы только не слышать голос этого фиксатого водителя. А тот, не обращая внимания на неё, всё говорил и говорил, поглядывая на маленькую грудь попутчицы стянутую цветастой блузкой:
- Вот сейчас сделаем остановку и потолкуем. Ты девочка смышленая – сумеешь всё понять с первого раза, а будешь себя хорошо вести, так ещё и заработаешь себе на мороженое. Мороженое любишь? А?
- Люблю, - как в тумане ответила Ленка и, не глядя на водителя, попыталась открыть дверцу со своей стороны.
Тот перестал улыбаться и грозно посмотрел на неё со словами:
- А ну, не балуй, а то сделаю больно.
Ленка продолжала дёргать дверцу за ручку. Тогда водитель, выругавшись в голос, схватил её одной рукой за волосы и силой пригнул к своему паху.
 – Не будем терять времени, лапа. Давай начинай отрабатывать поездку. Ну?
Всё произошло быстро. Ленка вцепилась зубами в ногу водителю. Тот заорал, давя на тормоза. Возникло замешательство, и Ленка с каким-то неосознанным остервенением набросилась на дверцу машины, хватаясь руками за никелированную ручку. На её счастье механизм поддался и она, на последней минуте сунув руку в открытый бардачок, схватила одной рукой деньги. Водитель попытался её поймать за одежду, но она вывернулась, кубарем вылетела из кабины и, не оглядываясь, помчалась через вязкую пашню подальше от дороги. Вслед ей водитель разразился таким отборным матом, что с  распаханной земли стаей поднялись в небо чёрные силуэты птиц.
Она бежала не оглядываясь. В висках сильно что-то пульсировало, и было ощущение, что вот-вот она задохнётся. Лёгкие не успевали за её ногами и в какой-то момент перестали ей подчиняться. Она задохнулась, повалилась на землю, продолжая прижимать к себе мятые купюры. Хотелось кричать не то от радости, не то от боли. Она бы и закричала, только в горле стоял ком и не давал ей этого сделать. Отдышавшись, поднялась на ноги и побрела в сторону видневшихся деревьев. Где-то там за её спиной за пеленой тумана ещё можно было расслышать ругань водителя фуры, но теперь он ей был не опасен. Между ними лежала невидимая граница, отделившая её, от всяких неприятностей, в том числе и от него.

Войдя под сень облетевших деревьев, Ленка присела на пожухлую траву и расплакалась, размазывая слёзы по лицу. Плакала, а сама рассовывала деньги по карманам спортивных штанов, то и дело, поглядывая в сторону дороги. Она мысленно благодарила провидение, что так всё закончилось. Ленка сразу и не поняла, что сидит полураздетая на земле. Её куртка осталась в кабине фуры. Стоило ей только об этом подумать, как зубы стали выбивать чечётку. Холод прижался к разгорячённому девичьему телу, и ей стало зябко. Встала на ноги, осмотрела кроссовки. Подошвы держались на честном слове.
«Надо идти, а то замёрзну. Мне болеть нельзя» - сама себе сказала Ленка.
Она попыталась определить куда идти. Заправив блузку в спортивные штаны, обхватила плечи руками и засеменила вдоль посадки.
Медленно очень медленно  текло время. Оно перебирало невидимыми стрелками секунды, минуты, часы. Всё это выстраивалось по кругу, и все живущие в этом мире подчинялись этому порядку, где день сменял ночь, а ночь - день.

                5. Болезнь.

Ленка открыла глаза. Над ней нависала тень. Ей показалось, что та рассматривает её подслеповатыми глазами. Ленка попыталась отстраниться от неё, но тень, как это, ни странно прикоснулась к ней тёплыми ладонями, проведя по голове руками. Касания были добрыми, и Ленка инстинктивно стала подставлять то левую сторону, то правую. В какой-то момент ей показалось, что это вовсе и не ладони, а крылья птицы. И эта птица машет ими над ней, чтобы ей было легче дышать. А дышать было и на самом деле тяжело. Что-то мешало Ленке схватить воздух всеми лёгкими, и она беспомощно разевала рот, ловя пересохшими губами еле уловимое дуновение. Ещё этот жар, давивший на всё её тело. Было ощущение,  что кто-то невидимый разложил на груди угли и теперь медленными движениями подбрасывает сухой хворост…
Непроизвольно вырвался стон, и Ленка смогла расслышать незнакомый голос:
- Вся горит. Надо бы в больницу.
- Мам… - Ленка потянулась навстречу этому голосу, но сил не хватило приподняться, и она обессилено уронила голову на подушку.
Через какое-то время, так ей показалось, кто-то острой иглой стал колоть ей веки глаз. Ленка зажмурилась, потом заморгала. Свет болезненно уставился в её раскрытые глаза. Она вскрикнула от боли и прикрыла веки, сжав челюсти до хруста в зубах
- Очнулась? – незнакомый голос дал ей понять, что рядом есть ещё кто-то и этот кто-то готов прийти ей на помощь.
 Ленка замерла, пытаясь вспомнить то последнее, что связывало её прошлое с настоящим. Обрывки образов всплыли, как в тумане и стали медленно дотрагиваться до её сознания тоненькими пальчиками. Вот она едет в кабине большой машины. Вот грязные руки хватают её за волосы. Что-то неприятное выступило на кончике языка. Тошнота тут же подступила к горлу. Ленка собралась с силой и попыталась сглотнуть неприятный ком.
«А что было потом? Помню, бежала и… потом какие-то деньги. Деньги? Откуда?»
Ленка открыла глаза и, не обращая внимания на яркий свет, подала голос:
- Где я?
- У меня, - женский голос возник у её изголовья.
- А вы кто?
- Человек, а зовут меня Мария Ивановна.
- Ленка повернула голову и посмотрела на женщину приятной внешности.
- Что со мной?
- Сильная простуда. В больницу тебя надо показать. Сама откуда будешь?
Ленка ответила не сразу:
- Не помню.
- Не хочешь говорить или действительно не помнишь?
- Не помню, - повторила Ленка и закрыла глаза.
- Ну, и ладно… сейчас муж мой вернется, и повезём тебя к врачам. Зовут-то как?
Ленка, не поднимая век, ответила:
- Не помню.
- Может, прозвище назовёшь?
Ленка насторожилась.  Что-то ей подсказывало: здесь о ней всё уже знают.
«Откуда?»
- Ладно, хватит из себя шпионку изображать. Ты здесь сутки целые бредила – всю свою биографию нам с мужем рассказала.
- Неправда, - Ленка встрепенулась и открыла глаза.
- Правда, правда… вот только имя своё не назвала, а прозвище тараторила так, что нам с мужем показалось, что ты девонька того… Сейчас-то, как себя чувствуешь?
- Нормально, - буркнула Ленка, стараясь не смотреть на женщину.
- Это хорошо, а в больницу всё равно надо тебя свозить.
- Мне туда нельзя.
- Ищут? – догадалась Мария Ивановна.
- Скорее всего, что да.
- Натворила чего или…?
- С интерната сбежала.
- Ну, положим. А деньги, откуда у тебя такие…?
- Это совсем другая история.
- Плохая или…?
- Уже никакая.
- Никакая, значит, можно о ней пока забыть. Так?
- Примерно так.
- А что же с интернатом-то вышло?
- Вышло и вышло, - Ленка недовольно заворчала. – Туда я больше не вернусь.
- Что, не ужилась?
- Вроде того.
- Ну, и как нам быть с тобой дальше? Я неволить не хочу, да и девочка ты взрослая, но только ты живёшь в государстве, а оно обязано заботиться о таких, как ты. Где гарантии, что ты правильный человек? Кто поручится за тебя? Запомни, если жизнь начинаешь с плохих поступков, они так и останутся на твоей совести до самого конца.
- Останутся, так останутся, - Ленка попыталась сесть на кровати.
- Лежи, лежи… сейчас тебя кормить буду.
- С ложечки?
- Надо будет и с ложечки. Судя по тому, как ты выглядишь, сможешь и сама… Или я ошибаюсь? – Мария Ивановна лукаво улыбнулась и вышла из комнаты.
Пока она ходила куда-то, Ленка огляделась по сторонам. Всё кругом напоминало о том, что это ей не принадлежит: эти книжные полки, стол, фотография, на которой был изображён паренёк в солдатской форме.
«Наверное, сын» - подумала Ленка, и вспомнила свой родной дом.
Вернулась Мария Ивановна и с порога объявила:
- Сейчас поешь куриного бульона, а потом выпьешь чай с малиновым вареньем. Простуду надо гнать из себя, а то она такая: натворит дел – всю жизнь будешь расплачиваться.
- Вы меня извините, если я что-то не так тут говорила. Ленкой меня зовут.
- Не Ленкой, а Леной, - поправила её Мария Ивановна и улыбнулась. – Я так и думала.  Давай наваливайся. Это не еда – это лекарство. Ешь, пока всё тёплое.

В больницу её не повезли. Насовали антибиотиков, всяких там растираний и простуда отступила, забрав с собой часть человеческой силы. С недельку Ленка провалялась в постели не вставая. Ослабла так, что когда по надобности поднималась, ноги отказывались ей подчиняться.
Мария Ивановна оказалась женщиной, как сегодня говорят в народе, с понятием, да и её супруг дядя Андрей ей в этом не уступал. После семейного совета, они решили оставить Ленку у себя. Обещали с интернатом всё уладить, и если встанет вопрос, то даже удочерят её. Ленка не сопротивлялась. Так они и зажили вдали от всего остального мира, окружённые на своём хуторе полями и лесами.
Ленка поднялась на ноги быстро. Привыкшая с самого детства к самостоятельности, она сразу же подключилась к ведению хозяйства. Мария Ивановна поглядывая на неё, иногда говорила своему мужу:
- Какая девка работящая. Жаль, что наш Васька затерялся где-то там, на войне, а то бы и лучшей невестки в дом и не надо.
Дядя Андрей вздыхал и успокаивал её:
- Не береди ни себе, ни мне раны. Я верю, что он вернётся. Надо только ждать.
Ленка об их сыне знала только чуть-чуть. Ушёл по призыву, попал в снайперы, потом Кавказ и вот теперь непонятно что: то ли жив, то ли нет. Мария Ивановна с дядей Андреем надеются, ждут, а он, их сын, всё не возвращается и не возвращается. Видно не так-то это просто вырваться из цепких лап войны.
Как-то Мария Ивановна застала Ленку возле полок с книгами.
- Читать любишь? - спросила она её.
- Люблю, - ответила Ленка.
- Вот и читай… Это нашего Василия библиотека. Хотел в институт поступать, да вот вышла задержка не по его вине, но он обязательно вернётся… я это чувствую.
Это уже потом Ленка узнала, что их сын попал в плен к боевикам. С этой новостью  на хутор пожаловали какие-то люди в штатском. Долго о чём-то говорили с дядей Андреем. Когда уехали, он рассказал, что за Василия требуют выкуп. Мария Ивановна бросилась по родственникам, но нужной суммы не набрали. Тогда обратились в военкомат, а там заявили, что на предателей у них нет денег, а есть только пуля. После этого дядя Андрей запил.
Если честно, то Ленка об этой войне знала так мало, что ей было дико слышать о том, как чиновники отнеслись к трагедии в этой семье. Выросшая среди городских окраин, впитавшая в себя и хорошее, и плохое, а чего больше она так и не разобралась, Ленка теперь изучала совсем другую жизнь, и получалось так, что человек сегодня нисколечко не стоил. Страна смотрела сквозь пальцы на своё будущее, надеясь, что родятся другие и эти другие будут лучше, а точнее покладистее и если им повезёт, они-то и доживут до старости.
Дядя Андрей постепенно взял себя в руки, и жизнь на хуторе потекла размеренно ни чем, не напоминая окружающим, что в этой семье произошла беда. Только теперь Ленка  увидела и поняла, что у людского горя могут быть разные лица. Здесь под крышей дома,  приютившего её, оно было совсем не похожим на её горе. Несмотря на этот осадок, горький и какой-то тяжёлый от постоянных мыслей сполз на сердце, и Ленка, ложась спать каждый раз, прокручивала своё прошлое как кино, пытаясь увидеть то, из-за чего так нелепо разрушилась её семья. В чём смысл её дальнейшей жизни, если чуть ли не в самом начале эта самая жизнь подставила ей подножку? И теперь не жалует,  и в будущем не будет жаловать. А всё почему? Никто не знает ответа.

С приходом зимы жизнь несколько преобразилась. Мария Ивановна повеселела, и то и дело говорила всякие приятности, мол, придёт весна и все вернуться к своим истокам. Дядя Андрей только молчал на всё это. Он знал что-то такое, о чём никому не хотел говорить. Единственное, что он сказал однажды, так это то, что их Василия выкупил какой-то американский богатей. Мария Ивановна сначала опечалилась, а потом, как-то сказала: «Раз родина отвернулась от него, пусть ищет своё место под солнцем на чужбине. Даст Бог - всё образуется». Сказала так, а ровно через неделю слегла. Сердце отказалось ей помогать, дальше ждать своего единственного сына. Ленка стала дежурить у кровати Марии Ивановны, наблюдая за тем, как она медленно угасает.
После нового года она вроде бы даже стала вставать, и румянец заплясал на её впалых щеках. Дядя Андрей повеселел. Ленка тоже воспряла духом, и тут пришла какая-то официальная бумага из коридоров власти, где чёрным по белому было прописано, что их сын Василий не просто дезертир, но ещё и предатель. Дальше шёл перечень того, в чём его обвиняет власть, и выходило так, что ждёт его на родине колючая проволока и всё такое… После этой бумаги пожаловали серьёзные люди и долго о чём-то разговаривали с дядей Андреем. Когда они уехали, Мария Ивановна у него спросила:
- И что теперь будет?
- Если вернётся – посадят… лет на десять, а то и больше, - вздохнул дядя Андрей.
- За что?
- Говорят за измену.
- Предатели в плену не сидят, а служат и им не грозят отрезать голову, и не требуют выкупа, - Марию Ивановну понесло.
- На войне всякое бывает.
- Так пусть разбираются.
- Когда им разбираться? Война сейчас  - не до этого им.
Ленка задумалась: «Их сын предатель? Возможно ли такое? Вон сколько умных книг собрал. С такими «учителями» родине не изменяют. Нет, здесь какая-то ошибка. Ведь предатель – это кто? Это… человек. По своей сущности слабый, ненадёжный… Василий, судя по рассказам его родителей, никогда не был таким и потом, как можно предать то, что с самого рождения принадлежит тебе? Как?»
Мария Ивановна не выдержала нового сердечного приступа и слегла, выставив в потолок заострившиеся черты лица. Дядя Андрей ходил тучей. Опять Ленка дежурила у кровати его жены, а он подобно большому дубу гнулся под ударами судьбы и не хотел уступать.
Как-то он заявился домой еле тёпленьким. Что-то видать у него сломалось внутри. Не глядя ни на кого, с порога прошёл на шатающихся ногах к холодильнику, достал початую бутылку водки и хотел прямо из горла начать пить, но Ленка отобрала у него её и крикнула:
- Не дам!
- Ты чего? – дядя Андрей уставился на неё.
- Не дам вам жизнь калечить: ни себе, ни Марии Ивановне. Что ж вы такой слабак? Сына выручать надо…
- Надо, – согласился пьяно он, - да руки у меня коротки. Наш Василёк далече, а тут в его адрес всякую чушь несут, мол, воспитали предателя родины. Вот такие дела. Ну, как тут не напиться?
Мария Ивановна, болезненно сморщив лицо, повернула голову и сказала, выглядывая из своего угла:
- И никакой он не предатель. Сердце матери мне подсказывает, что он сделал всё, как надо было. Это уже те, кто его посылал на смерть что-то напридумывали в своё оправдание. У нас и раньше так было, а сейчас, когда в  стране бардак и подавно нет правды. Вот я себя и спрашиваю: стоит ли расстраиваться из-за таких пустяков? Не стоит. Жаль, что здоровье пошатнулось, а так бы я им всем сказала, что о них думаю. Я мать, а они взяли моего мальчика и отправили умирать… Ради чего?
- Суки! Все до одного суки! – дядя Андрей стукнул по столу кулаком. - Терпения нет. Штаны по кабинетам протирают, а наши пацаны им звёздочки зарабатываю своими смертями. Вот этими  руками порвал бы всех на клочья, «благодетели» хреновы…
- Ладно, Андрюша, успокаивайся, - Мария Ивановна посмотрела на мужа как-то по-особенному. – Покушай и ложись отдыхать. Завтра поговорим и потом, Василий наш жив, а всё остальное уже не так важно. Правда? Мы вытерпим. Вот только бы на ноги мне подняться, а то совсем расхворалась…

Через неделю, Марии Ивановны не стало. Умерла от очередного сердечного приступа. Не успела до них доехать неотложка. Жили-то на хуторе, а дороги, сами знаете какие у нас - одно слово, Россия.
Ленка на похороны не осталась. Оставив часть своих денег на памятник, буркнула что-то непонятное дяде Андрею и ушла, унося в своём сердце, светлую память об этих людях.




                6. Среди воров.

На попутных машинах Ленка добралась до города. Родной дом встретил её настороженно. Она постояла у калитки, рассматривая окна прикрытые ставнями. Снег выдавал присутствие людей – их следы хорошо просматривались в вечерних сумерках. Ленка даже подумала, что всё это время пока её здесь не было, время переиграло тот отрезок жизни, когда беда пришла в их дом. У неё появилось ощущение, что вот-вот откроется дверь и на полусгнившее крыльцо выйдет мать. Она постояла, прислушиваясь к звукам, раздававшимся по соседству. Кто-то пьяно выводил о том, как хороши в саду цветочки, безбожно фальшивя и коверкая слова. Ленка открыла калитку и прошла к дому, прогоняя от себя непонятные ощущения. Пнула дверь ногой. Та, не сопротивляясь, скрипнула, выпуская на свежий воздух что-то невидимое. Оно тенью упало на истоптанный человеческими ногами снег и замерло.
Ленка вошла в дом. Привычным движением нащупал выключатель, но света не было. Уже кто-то постарался, и всё что мог, взял отсюда на вечное пользование. Ленка обошла дом. Всюду были видны следы разорения. Никто её здесь не ждал, да и кому было сюда возвращаться на это, образно выражаясь, пепелище, где всё было усыпано пеплом воспоминаний о жизни, которой больше никогда не повториться.

Ночь она решила провести на вокзале. Здесь хоть можно было досидеть до утра, а там уже думать, куда двигаться дальше. Жизнерадостный вокзал встретил её разноголосицей, время от времени нарушавшейся резким голосом диктора о том, что такой-то поезд прибывает или убывает с такого-то пути. Люди метались с чемоданами, создавая невообразимую толкучку. Это чем-то смахивало на то, как протекала жизнь в древнем городе Вавилоне. Точно такие же разношёрстные, общающиеся на разных языках, люди спешили жить. Вот Ленке сегодня и именно сейчас уже не надо было никуда спешить. Она огляделась по сторонам, отметив про себя месторасположение работников правопорядка. Те прохаживались с дубинками в руках, буравя человечество  так, как будто чуть ли не в каждом втором из этого списка они подозревали нарушителя общественного спокойствия. Ленка постаралась, не привлекая к себе их внимание, забраться в самый дальний угол, памятуя рассказ одной из интернетовских девочек о том, как эти блюстители порядка над ней поиздевались, когда наткнулись на неё в одном из недостроенных домов. Втиснувшись между чьими-то узлами, Ленка замерла, прислушиваясь к разговорам вокруг себя.
Вскоре веки её опустились, и она окунулась в мир сновидений. Стоило только этому произойти, тут же возник образ Марии Ивановны. Она стояла и качала головой, как бы отчитывая Ленку за то, что та ушла с хутора. Через небольшой промежуток времени выплыло лицо отца. Бритый наголо, он был мало похож на себя и ещё эта непонятная улыбка и то, как он дёргал нервно плечом – всё это не понравилось Ленке, и она погнала сон от себя прочь. Когда его лицо растворилось в каких-то красноватых пятнах, она почувствовала, на себе чьи-то руки. Осторожные пальцы пытались расстегнуть молнию на её куртке. Ленка приоткрыла веки. Чернявый парень цыганской наружности, пытался проникнуть под куртку. Он нисколько не волновался. Это было заметно по тому, как он вёл себя, осматривая людей, что суетились со своими узлами. Им было не до него. Ленка решила спутать незнакомцу карты, и громко вздохнув, сделала вид, что просыпается. Чернявый моментально встал и пошёл прочь, стараясь затеряться среди сновавших людей.
«Вот усни тут, а из тебя какой-нибудь мужлан вмиг сделает женщину. Надо держать ухо востро. Тут всякого «хлама» хватает. Одно слово – вокзал».
Она села и огляделась.
«Так посмотришь, вроде все такие мирные и милые люди, а капни поглубже и окажется, что вор на воре сидит и вором погоняет. Снуют туда, сюда и у каждого что-то на уме. Ну, и лица, как есть монстры… А эти охранники из числа блюстителей, так и норовят продемонстрировать свою значимость. Дал Бог дуракам власть, теперь жди результата. Только бы к ним в лапы не попасться. Поставят в позу, и будешь их ублажать и проклинать себя за то, что девкой родилась на этот свет. Да, эти тебя не поведут под марш Мендельсона к алтарю. Эти всё и так возьмут. Вон как глазами шарят по женским фигурам. Мерзко и противно. А куда денешься, если зажмут где-нибудь в закутке? Никуда… И станет одной бездомной дурой-давалкой больше. Вон их, сколько сейчас стоит по всем дорогам в надежде, что жизнь подбросит им что-то из области сказок. Ага, подбросит и так это сделает, что до конца своей жизни, пусть и короткой будешь сопли на кулак наматывать.  От такой жизни не то что на панель выйдешь, а и на осиновый кол сядешь, чтоб только на жратву денег заработать. А если подумать, то зачем такая жизнь нужна? Для чего всё это: мучения, лишения? Ну и заработаешь на жизнь, а, сколько всего попутно прихватишь? А если вдобавок ко всему ещё и родишь? Ну, куда тогда: под поезд или на дно реки?»
От этих мыслей Ленку перекосило так, что лицо обезобразилось такой гримасой, что старик хотевший сесть рядышком на свободное место, передумал, с подозрением осматривая Ленку с ног до головы.
«Ну, что вы на меня свои зенки все пялите? Такое ощущение, что на моей голове рога проклюнулись» - Ленка поправила машинально на себе вязаную шапочку.
Опять противный голос диктора объявил в громкоговоритель посадку на поезд, и суета всколыхнула людскую массу, и чей-то надрывный голос заорал: «Украли! Люди добрые, украли…»
«Вот–вот: люди добрые украли. Ох, какие добрые…»
 Ленка встала и пошла к выходу на перрон. Ей захотелось на свежий воздух из этого спёртого царства человеческих тел. На перроне была та же суета, только здесь её разбавлял падающий с неба снег. Белые размашистые снежинки без разбора падали на одежду, головы и лица людей, придавая сцене отъезда какой-то неповторимый колорит.
Ленка стала прохаживаться вдоль поезда, делая вид, что кого-то ждёт. Из подслеповатых окон вагонов на неё смотрели лица пассажиров. Заспанные, они рассматривали то, что сейчас двигалось по перрону вокзала, жестикулируя и громко крича. Ленка во всём этом не участвовала. Она просто шла, втянув в плечи голову. Им, всем, сидящим в тёплых купе, было невдомёк, что именно сейчас мимо них проходит пока никем не изученная Вселенная или нет: Вселенная – это слишком громко сказано,  лучше пусть будет планета и имя этой планете…
 «Чешуя - моё имя» - сама себе сказала Ленка и показала язык какому-то кавказцу, делавшему ей из окна своего купе непристойные знаки, мол, иди сюда – озолочу.
«Насрать мне на твоё «золото». Езжай к себе домой, где наши мальчики будут тебя гонять по горам, играясь в игру под названием «пиф-паф». Если повезёт, убежишь, а нет – так вместе со всем своим «золотом» сгниёшь в земле и будет всей твоей жизни один большой «писец». Тоже мне ухажёр нашёлся».
Поезд дёрнулся. Невидимый нерв пробежал по всему составу сопровождаемый клацаньем металла о металл, и медленно вагоны поплыли мимо фонарных столбов. Ленка остановилась и стала смотреть за тем, как поезд постепенно исчезал в красках зимней ночи, оставляя после себя неприметное расплывчатое пятно. Когда последний вагон «сделал ей ручкой», она ощутила себя настолько одинокой, что готова была хоть сейчас догнать поезд и, вцепившись в поручни, ехать на нём на край земли.
Она не сразу сообразила, что это её кто-то окликнул. Она оглянулась: два милиционера посмеиваясь, манили к себе её руками. Ленка вся съёжилась. Не раздумывая, спрыгнула на пути и, перепрыгивая через рельсы, побежала от них прочь. Раздался милицейский свисток и грубый окрик коснулся её уха: «Стоять!»
«Ага, сейчас. Будешь командовать своей собаке или жене, если она у тебя за собаку» - огрызнулась про себя Ленка и, не оборачиваясь, ускорила бег.
Милиционеры, судя по звукам, бросились за ней в погоню.
«Врёшь – не возьмёшь,  да и я не проста -  не отдамся без Мендельсона».
Она поднырнула под вагоны, сделала поворот и пробежав метров тридцать вдоль поезда  опять под вагоны. Страха не было, была какая-то настороженность. Она, не сбавляя темпа, перелезла через какие-то нагромождения и опять по рельсам, подальше от здания вокзала, подальше от фонарных столбов, поближе к темени, чтобы никто не смог до неё добраться. Всё это время, пока она бежала по этому кладбищу потрёпанных вагонов, сильно пахло мазутом и углём. Несколько раз она падала, но опять поднималась и бежала… Когда дыхание стало сбиваться остановилась и огляделась.
«Наверное, тупик» - подумала она, рассматривая очертания вагонов, выступивших  из темноты. Испещрённые надписями они как будто нарочно перекрывали ей дорогу. Ленка вспомнила, что про это место по городу ходили всякие байки, мол, здесь обитают воровские шайки. Горожане старались сюда не заглядывать. Собственно здесь и смотреть-то было нечего, да и если разобраться эта территория им и не принадлежала, а, следовательно, и совать нос сюда было не зачем. И не совали.
Ленка прислушалась. Где-то бренчала расстроенная гитара, и чей-то пьяный голос пытался поймать тональность, сипло, выводя не в такт: «А ты такой холодный, как айсберг в океане…» Она постояла с минуту, вслушиваясь во всё это, как бы взвешивая: идти, или не идти и тряхнув головой, пошагала на звук гитары. Ленка чисто машинально подумала про этот свой шаг, что ей всё равно терять нечего, а тем более, когда сама жизнь от неё отвернулась и теперь, скорее всего ничего светлого и радостного не будет у неё на пути.
Шаг, ещё и ещё… Она попыталась  оглянуться назад, но неведомая сила толкнула её в спину и она, споткнувшись, влетела в круг людей, сидевших у костра. Пахло жареным мясом и как ни странно свежими огурцами. А над всем этим благополучием зима сыпала снегом, размашисто раздаривая себя непонятно кому и не понятно за что.
- Вот те вам, не сбывшаяся мечта поэта, - чей-то голос весело кольнул морозный воздух. – Это судьба!
 Ленка подняла голову. Чернявый парень, тот, что пытался очистить её карманы, широко улыбался, с прищуром рассматривая гостью. Остальные, кто находился здесь, корчили непонятные гримасы, не то от веселья, не то просто за компанию…
- И как нас зовут? – чернявый смерил взглядом Ленку. – Судя по прикиду на сироту мало смахиваешь. А чего ж к нам подалась? Тёплая жизнь наскучила? Так как нас зовут?
- Вас не знаю, а меня Чешуёй, - произнесла она, вставая на ноги.
- Ну, прямо русалка! – воскликнул обладатель сиплого голоса.
Вмешалась женщина с перепачканным лицом:
- Шпионка она. Явилась выведать наше месторасположение. Подосланная она. Слышишь Цыган?
- Угомонитесь, а то перепугаете человека, - чернявый продолжал улыбаться. – Так откуда ты такая?
- Местная я.
- Какая же ты местная, если мы тебя не знаем? – мужичок с сиплым голосом отложил в сторону гитару и добавил: - Нинка дело говорит – подосланная она, как пить дать.
- Умолкни Конопатый. Я людей с первого взгляда распознаю. Она не из этих – молода уж больно. Лет-то сколько?
- Этой весной шестнадцать исполнится, - Ленка осмотрелась по сторонам.
- О-хо-хо! Малолеток нам для полного счастья не хватало! – Женщина с перепачканным лицом хохотнула. – И что ж вам дома не сидится, детвора?
- Нет у меня дома. Сирота я, - Ленка зло посмотрела на ту. – Из интерната сбежала.
- Свободы захотелось? – тот, кого чернявый назвал Конопатым, как-то нехорошо посмотрел на Ленку.
- А чего мне её хотеть, когда я и так свободна.
- Гнать её в шею. Самим жрать нечего, а тут ещё лишний рот, - беззубая молодуха с перепачканным лицом сплюнула себе под ноги.
- Не скули, - чернявый уставился на Ленку. – Еда в жизни не главное… Главное справедливость.
- Ты Цыган, прямо, как Ленин в семнадцатом. Тот тоже так языком молол, и где мы сейчас с его справедливостью? Правильно - в ж… Сколько раз народу было обещано, что будут жить в будущем, как люди? Живём? Нет - не живём. Нинка правильно говорит, что лишний рот нам не потянуть.
- Чего делать умеешь? – чернявый, не обращая внимание на слова Конопатого, обратился к Ленке с вопросом.
- Всё, - она не отвела взгляда от его чёрных пронзительных глаз.
- И воровать?
Ленка утвердительно кивнула.
- Докажи… - влез Конопатый.
- Вот, - она достала из внутреннего кармана мятые денежные купюры. – Возьмите если надо.
- Конечно, надо, - засуетился Конопатый. – Вот и премия подоспела, а то сидим, мясо жарим, а чем запить его, и не знаем. Так ведь можно вообще пить бросить. А, Нинка? Нет, вы как знаете, но чтобы мясо не спрыснуть водярой – это нонсенс!
- Слушай, ты свою учёность засунь на сегодня подальше, а то я тебя побью. Цыган, пусть он сбегает за водочкой? А то в горле уже пересохло. А? – беззубая женщина состроила гримасу на лице.
Чернявый молча, взял протянутые Ленкой деньги и, отсчитав нужную сумму, сунул Конопатому в руку.  Мужичонка подскочил от радости, и что-то просипел, мол, я мигом. Нинка, раззявив рот, прокричала ему в спину:
- Не вздумай пить по дороге, а то схлопочешь. Не посмотрю, что ты отпрыск профессорского рода – нос откушу.
- Чем кусать-то будешь? Зубов-то: тю-тю, - Конопатый оглянулся, скорчившись от смеха.
- А я дёснами так хвачу – мало не покажется, - Нинка погрозила ему кулаком.

Ленку приняли в «общество» без всяких осложнений. Как объяснил чернявый по прозвищу Цыган, что на прошлой неделе двоих из их компании повязали менты и теперь их мало, чтобы противостоять наплывшим из Азии искателям лёгкого заработка. Наметился передел территорий и здесь нельзя показывать слабинку. Что интересно милиция во все подобные разборки не вмешивалась, а если вмешивалась и то только тогда, когда какая-нибудь из сторон не проплачивала блюстителям порядка за такую услугу. Выглядело это примерно так: одних сажали, а на их месте обосновывались другие. Когда те выходили, уже ничего сделать нельзя было. Ну, если только не подключались авторитеты, но те в последнее время предпочитали иметь дело с легальным бизнесом, а всё подобное отдали на откуп «шестёркам». А какой прок от «шестёрок»? Так, одна возня. После которой кому-то продырявят живот или что-то ещё. Как правило, все претензии оставались на уровне разборок, и это устраивало всех.
Цыган так и сказал Ленке, что воровская жизнь отличается от той, что крутят в кино. Здесь свой кодекс и крови бывает столько, что можно умываться ею.
- Захочешь уйти – уходи, но только сейчас, пока вся не завязла.
- Я останусь.
- Тебе решать, хотя и не совершеннолетняя ты. Да, за что такую кликуху заработала?
- На русалку кастинг не прошла. Вот только на Чешую наработала, - ответила Ленка, скривив губы в усмешке.
- Ничего, отличишься – будет  у тебя что-то повесомее.
- А мне нравится эта.
- Хозяин  - барин.

Уже через недельку Ленка поняла, что прав был Цыган - воровская жизнь не сахар.
Зима выдалась снежной. Уходить от милиции по сугробам, петляя след, как заяц, было трудно. К концу такой пробежки пот градом скатывался по спине, и хотелось лёгкими вобрать в себя весь воздух, какой был доступен взгляду. В такие минуты каждый мог тебя взять и попользоваться, потому что не было элементарных сил к сопротивлению. Как-то Конопатый, хотел, было приладиться к Ленке, мол, чего скучаешь девонька? Так та ему влепила, что искры посыпались из глаз.
- Ещё раз сунешься, останешься без своих причиндалов, - пригрозила ему Ленка.
Конопатый решил проявить настойчивость и тут же огрёб ещё. Когда очухался, спросил её:
- А что это было?
- Пока только разминка, - ответила ему Ленка.
- Так ведь больно же…
- А нам не больно, когда нас насилуют?
- Так его кобеля дранного! – засмеялась подошедшая Нинка, беззубо щерясь.
- Молчи дура! – просипел грозно Конопатый.
- Это за всех нас баб тебе! – та и не собиралась сдаваться.
- По какому случаю веселье? – поинтересовался Цыган, появившийся на звук их голосов.
- Спарринг у нас. Отрабатываем приёмчики, - просипел Конопатый.
- И как, получается?
- Более чем, - ответила за него Ленка.
- Ну, что ж продолжайте, а я посмотрю.
Конопатый взволновано поспешил сказать:
- На сегодня достаточно. Надо над теорией ещё мне поработать.
Цыган понимающе улыбнулся, но ничего на это ему не сказал.

Ленка понимала, что долго не пробудет среди этих людей. Самое большее до весны и то всё это было у неё под вопросом, потому что всё чаще она вспоминала участкового Маркелыча, который ей на прощание сказал, когда она уезжала в интернат: «Будет,  что нужно - обращайся».
Время пролетело быстро, и пока судьба не сильно тормошила воровскую шайку, а поэтому никаких непредвиденных ситуаций не возникало. Жили тем, что добывали на вокзале у зазевавшихся отъезжающих, да побирались на стихийном привокзальном рынке. Праздники, будни – всё было выкрашено у них одной краской.
Уже в самом начале марта, буквально перед самым международным женским днём, Ленка решила наведаться к Маркелычу в отделение, ну и рассказать про себя ему всю правду, не выдавая подельников. Видно, как раз в этот день судьба сбросила с себя зимнюю дремоту и распушила свой хвост, мол, я вам сейчас покажу. И показала: ещё на подходе к отделению милиции, Ленка почувствовала какую-то тревогу на сердце. Завернула за угол и замерла. У входа в здание, к которому она шла, стояли люди. Люди, как люди, но рядом с ними она рассмотрела венки. Не зная: кто и что, она поняла – опоздала. Крадучись прошла за спинами любопытных прохожих мимо, бросив взгляд на портрет в чёрной рамке. Это был Маркелыч. Всё тот же суровый взгляд из-под взлохмаченных бровей и дальше люди, люди, цветы, цветы… Краем уха она уловила разговор двух людей в штатском, что участковый нарвался на пулю. Ленке стало стыдно перед этим суровым стражем порядка, желавшим её только добра. Непрошенная слеза поползла по щеке, потом ещё и ещё… Прохожие оглядывались на Ленку, спеша по своим делам, а там, в окружении венков лежал тот, кому уже не надо было никуда бежать.
«И куда я теперь со всей своей биографией? Опять тянуть лямку за компанию с ворами? Зачем?»
Ленка решила не возвращаться, но и в городе оставаться было нельзя. Скорее всего, она до сих пор в розыске, а значит, первым делом её упрячут за решётку распределителя. Разбираться будут, но не сразу, а потом… Когда? Может быть никогда.
Рассуждая о своей дальнейшей жизни, она не сразу услышала чей-то насмешливый голос, пустивший в её адрес что-то неприятное.  Ленка оглянулась.
- Кого я вижу? Чешуя собственной персоной! Где пропадала, юная давалка? – парень в вязанной шапочке надвинутой по самые брови обратился к своим двум спутникам. – Не хотите развлечься?
Те задвигали слюнявыми губами, мол, а даст?
- Эта даст и даст бесплатно. Правильно я говорю Чешуя?
Ленка хотела ему ответить так, чтобы у того в горле пересохло от её слов, но, оглядевшись по сторонам, вдруг произнесла:
- Дам.
Парень обрадовался:
- А я что говорил? Куда пойдём? – он посмотрел на Ленку.
- Есть тут одно место.
- Далеко?
- Пошли, покажу, - она развернулась и зашагала в сторону ближайшей подворотни.
Шла не торопясь, обдумывая про себя всё, что она сделает сейчас с этими недоносками. Зайдя в подворотню, оглянулась. Троица семенила следом, о чём-то между собой переговариваясь.
«Наверное, очерёдность устанавливают. Давайте родненькие – мне-то без разницы. Я ведь девушка свободного парения. Мне главное получить «удовольствие», а кто из вас будет первым, а кто последним мне на это от чистого сердца наплевать».
Со стороны они напоминали, то, как по весне собаки, сбившиеся в стаю ходят след в след за сучкой, соблюдая только им известную иерархию. Ленка остановилась у приоткрытой двери, ведущей в подвал. Скорее всего, это была дворницкая. Судя по не тронутому снегу на ступеньках ведущих вниз, туда этим днём ещё не ступала нога человека.
«Вот и хорошо, а то мои ухажёры притомятся, если их тащить на вокзал. Какой тогда от них толк?».
Она подождала троицу, оглядела всех поочерёдно и сказала, кивая на подвальную дверь:
- Здесь.
Парень в вязаной шапочке переглянулся со своими дружками, мол, годится или нет? Те ворочали ошалело глазами. Им видно было всё равно. Да и судя по их виду всё это у них было впервые, и они, насмотревшись в отсутствии родителей «порнухи», теперь думали только о том, чтобы у них получилось как там. Ленка хмыкнула:
- Ну что, очко играет? Жим, жим…? Давайте смелее, а то я передумаю, и все ваши фантазии вытекут вам в штаны.
- Ну, если ты и в сексе так остра, как в разговоре, то мы с тобой подружимся. А, парни? Кстати, у тебя там всё стерильно? Нет никаких заболеваний?
- Ты у меня будешь первым, - Ленка посмотрела на парня в вязаной шапочке.
- Ха-ха! Заливай побольше. О тебе по школе такие легенды ходили, что, если даже десять процентов правда, на тебе клейма негде ставить.
Ленка убрала ухмылку с лица, мол, слухи – это ещё не аргумент. Парень в вязаной шапочке продолжил:
- Если я окажусь не прав….
- Ты на мне женишься, - перебила его Ленка. – Вот твой папаша обрадуется, а особенно мамочка. Я ведь девочка с гонором – могу и к твоему папику под одеялко прыгнуть. Пойдут у нас с ним мальчики, девочки… Я ведь такая: женю его на себе, а потом заставлю, чтобы ты меня мамкой называл. Вот тогда я оторвусь по полной программе.
- Ты чё дура?
- Что испугался? Не нравится… а распускать свой язык, перебирая бабьи сплетни – это как называется? Ну, если сказать нечего, то для жизни ты ещё не совсем потерянная душа. А вы чего слюни распустили? – Ленка обратилась к двум другим. – Может, кто из вас, меня в жёны возьмёт? Чего глазами лупите? Что не по карману девочка? Слишком языкастая? Ладно, расслабьтесь, я так вам дам, авансом, а то смотрю, на вас лиц нет – одни физиономии.
- Чё ты нам лапшу вешаешь? – парень в вязаной шапочке взял Ленку за руку.
- Ого! Какие манеры! Может быть, для начала сбацаем какой-нибудь эротический танец на пару? Разогреемся перед траханьем…
- Ты точно не нормальная. А ну, раздевайся, а то мы тебя сами всю расстегнём.
- А у вас губы не треснут?
- Шалава была, шалавой и осталась. А ну, братва вали её прямо здесь.
Ленка не стала ждать – перехватила руку парня в вязаной шапочке и, заломив её до отказа, ударила ногой ему в левое коленною. Тот присел от боли, ойкнув.
- Пора мне брать инициативу в свои руки. А то вы какие-то нерешительные, - произнесла Ленка с выдохом, нанося очередной удар ногой в его дружка.
Тот скорчился от боли со словами:
- Ты чего, чего?
- Что-то не так? Вы же хотели развлечься, а для мальчиков вашего возраста на первом месте всякого рода бродилки и стрелялки, так сказать «бои без правил». Или я ошибаюсь?
- Иди ты к чёрту! – парень в вязаной шапочке, стоя на одном колене, повернул голову в её сторону.
- А вот это грубость. На грубость необходимо реагировать. Я реагирую, - Ленка ударила локтем его по лицу. – Повторить?
- Сука, ты мне губу разбила!
- Опять неверно выбран тон. Это наверно от болевого шока. Ладно, живи, только в следующий раз подбирай для компании не таких слюнявых. Стоят и пузыри пускают, прямо как дети, когда у них зубки режутся.
Ленка отступила в сторону. Троица, оглядываясь на неё, поспешила убраться. Парень в вязаной шапочке бросил на прощание:
- Мы ещё вернёмся к этому разговору.
- Иди, иди… проверься. Вдруг чего-нибудь подхватил. Половая жизнь таит в себе достаточно неразгаданного…
Когда искатели острых ощущений скрылись из виду, в одном из домов открылась форточка, и старческий голос заверещал:
- Бандитка, я сейчас милицию вызову!
- Не приедут они сегодня, дедушка…  им сегодня не до вас. Хоронят хорошего человека.

Ленка решила вернуться к ворам. Конечно, её уже там ничего не держало, но вот именно сейчас, она не знала, что делать и куда податься. Проплутав по городу до вечера, сторонясь многолюдных улиц, она, как только небо потемнело, направилась в сторону вокзала. Привычным маршрутом прошла к месту их обитания. Уже на подходе обратила внимание на какую-то гнетущую тишину.
«Странно – не слышно привычных голосов…»
Ленка ускорила шаг. Картина, которая ей предстала перед глазами, повергла её в ужас. На снегу прямо возле углей потухшего костра валялось два тела. В одном она без труда узнала Цыгана. Он лежал лицом вверх. Собственно, то, что раньше было этим лицом, теперь выглядело устрашающе: череп был проломлен в области лба, и оттуда текла кровь. Глаза смотрели в небо, и не было в них ни  малейшего желания, чтобы жить. Рядом с ним скрючившись, как бы прикорнув, лежала Нинка, беззубая затейница. Кровь залила её лицо, которое она прикрывала руками. Ленка дотронулась до её плеча. Та никак не отреагировала. Конопатого нигде не было.
«Может смог убежать?» - подумала Ленка, пятясь задом вдоль вагона.
Ангел–хранитель уберёг её и на этот раз. Для чего? Никто об этом не знал.

Очнулась она у какого-то забора. Обшарпанный, вдобавок ко всему  оклеенный частными объявлениями, он напоминал собой что-то противоположное добротному рекламному щиту, с которого, как правило, смотрит на всех нас сытая, счастливая жизнь. Ленка пробежала глазами по объявлениям, приходя в себя, как бы ища ответ на повисший вопрос: «Как быть дальше?»

                7. Любящий отец.

Ночь погнала её прочь от паровозных гудков, от снующих людей с узлами на улицы города. Она шла, думая о том, как несправедлива жизнь. Вот и сейчас она оказалась, в который уже раз выброшенной обстоятельствами в прямом смысле слова под ноги прохожим. Никому она не была нужна и никто руки не подаст, а если и подаст, то только для того… Об этом Ленка не хотела даже думать. Она шла себе и шла, а мимо неё пролетали машины, в салонах которых сидели на первый взгляд счастливые люди, и им до неё не было никакого дела. Собственно, Ленка другого от них и не ожидала, потому что слишком разные они были по отношению к ней. Она провожала глазами каждое проносившееся мимо неё авто и говорила сама себе, что настанет день, и она точно так же будет мчать на скорости и клаксонить налево и направо, мол, получите за то, что когда-то меня не замечали. Да разве ж они поймут? Нет, не поймут.
Думая о своём, Ленка и не услышала звук притормозившей рядом с ней машины. Иномарка, судя по виду не последней модели и, скорее всего поддержанная уставилась яркими фарами вдоль дороги, вызывающе блестя бамперами. Открылась дверца, и водитель со сросшимися бровями масленно проурчал:
- Почему одна красавица? Может, покатаемся? У меня и музычка для такого случая есть подходящая… А?
Ленка, расслышав слово – «красавица», непроизвольно отшатнулась в сторону. Перед глазами встал водитель огромной фуры, у которого она украла деньги. Тогда ей было страшно, да и чувствовала себя пацанкой. Теперь что-то другое было у неё в внутри и страх, который хотел, было, себя обозначить, почему-то не стал этого делать, и вместо этого какая-то нагловатость полезла из неё, напоказ выставляя что-то, ну совсем нехорошее. Не раздумывая, она шагнула к машине и села на переднее сиденье. Водитель зацокал языком и вдруг запел приятным голосом: «Поедем, красотка кататься, коней вороных запряжём…» Ленка посмотрела на него так, как будто пыталась узнать в нём старого своего знакомого. Машина мягко тронулась с места, и утоптанный человеческими ногами снег поплыл мимо окон, прощально бросая взгляд вслед струйке дыма из выхлопной трубы.
Водитель успевал и балагурить и смотреть то на дорогу, то на Ленку. Она уже знала, какие планы роятся у того в голове, а поэтому не хотела его разочаровывать, мол, мечтать не вредно. А тем более, чего ей его бояться, когда в боковом кармане куртки лежит прекрасный складной нож – подарок Цыгана. Если полезет к ней, она сумеет укоротить его желания.
- Ну что, по шашлычку? – предложил бровастый.
- Годится, - Ленка кивнула, одарив мужчину многообещающим взглядом.
Тот от внутреннего нетерпения даже заёрзал на сиденье.
- Зовут-то как?
- Никак, - ответила Ленка.
- Понял, не дурак. А как у нас обстоят дела со здоровьем?
- Девочка.
- Не понял, - водитель слегка притормозил, бросив изучающий взгляд на Ленку.
- Девочка, девочка… не целованная, - она криво улыбнулась.
- Так, вылезай, а то я за себя не отвечаю! Забралась, расселась, глазки тут мне строит… Мне проблемы не нужны. За тебя такой срок намотают. Вылезай, - он остановил машину.
Ленке выходить не хотелось. Здесь было тепло и пахло вкусно. Она посмотрела на водителя и сказала:
- Странный вы какой-то: то идём сюда… по шашлычку, то да сё, а теперь выпроваживаете.
- Моя машина: хочу - сажаю, хочу – высаживаю.
- Ну, с машиной понятно… А как насчёт обещанного шашлычка?
- Сама себе купишь. Я тебе не фонд «Милосердие», - водитель затравленно покрутил головой по сторонам. – Где твои соглядатаи?
- Всё под контролем дядя, - ответила ему Ленка, сообразив, что тот имеет в виду сутенёров.
- Вылезай - я тебе сказал. Некогда мне с тобой возиться.
- Да, кобель, но  трусливый. Наверное, и жена есть, и дети, а всё тянет налево. Да?
- Не твоего ума дело, - огрызнулся водитель.
Ленка не хотела отступать и задала ему вопрос:
- А если бы ваших дочерей вот так бы подсадили и повезли на шашлычки, как вы меня?
- Мои не такие. Они у меня умницы.
- Ну, конечно, они умницы, а я дура, только это без разницы: что умные, что дуры – они в постели все одинаковые. Различия есть, но это так чисто формально: одни сообразительные, а другие не очень. Вам, какие больше по вкусу: сообразительные или которые не очень? Наверное, которые не очень. Этим легко на уши лапшу повесить и всё такое. Вот сообразительные – эти могут и заявить, если что. Так?
- Вылезай – кончен разговор.
Ленка пристально посмотрела на водителя и спросила:
- Вы  детей своих любите?
- Тебе то, что от этого? Ну, люблю…
- Странная у вас любовь: их любите, а незнакомых девок шашлычками угощаете. Прямо орден спасения какой-то получается. Вот дочки обрадуются за своего папеньку, узнав про странное его хобби. Небось, я в вашем списке не первая, кого вы «осчастливили» своим вниманием. Угадала?
- Замолчи! Ты кто такая, чтобы мне про всё это говорить? Соплячка!
- Я? Нет, я не соплячка – я из полиции нравов. Слышали что-нибудь про такую службу? – Ленка усмехнулась. – Вот сейчас мои коллеги подъедут и быстренько вам всё разжуют, а не сможете проглотить, они вам и в этом помогут.
Водитель покосился на Ленку. В его взгляде столько было негодования, что он готов был её задушить. Выдержав паузу, мужчина произнёс:
- Ладно, что тебе от меня надо? Ну, чёрт меня попутал…
- Интересное дело вырисовывается: как только что-то подобное возникает в человеческих отношениях, тут же находятся виноватые и всё больше, я делаю на этом акцент, представители потустороннего мира. Вам не кажется это забавным? Легко отделаться хотите. Так не бывает.
- Ну, чего ты ко мне прицепилась?
- А ничего… Я бы всех вас вот таких отцов к стенке ставила бы.
Водитель повёл плечами. Видно ему это было неприятно слышать. Ленка молча, вылезла из машины и, помахав на прощание ладошкой, сказала:
- А за дочками следите, любящий папаша. Предугадать всегда сложно, как оно повернётся потом.
 Иномарка с места рванула так, будто хотела подальше спрятаться от всех на этом свете. Ленка удовлетворённо посмотрела ей вслед и сказала вслух:
- Вот дал дёру, кобель бесстыжий.
Было ощущение,  что она только что раздавила какую-то гадину в образе человека. Брезгливо стала вытирать подошвы кроссовок о снег. Ей всё казалось, что там притаилось что-то нехорошее и в неподходящий момент выпрыгнет и сделает ей бяку.
«Ну, почему ко мне всё время что-то подобное цепляется?» - подумала Ленка, выбираясь из сугроба.
Ей некуда было идти. Прошлое давно от неё отреклось. Настоящее и подавно делало вид, что её уже нет. Что уж говорить о будущем, которое и знать ничего не хочет про то, что где-то на этом свете есть одинокий человек, которому просто не везёт катастрофически в этой жизни. Вроде и имя есть, и прозвище, и всё что отличает человека от зверя, а всё равно гонит ветер судьбы её по ухабам жизни и нет им ни конца, ни края этим ухабам.

                8. Поворот судьбы.

Ночь, подбитая морозцем, шарила по городу, щипая одиноких прохожих за лица. Ленка хотела пересидеть это время суток в каком-нибудь подъезде, но это раньше было можно, а теперь предусмотрительные жильцы домов отгородились от не прошеных гостей металлическими дверями с домофонами. Конечно, можно было бы завернуть в какую-нибудь ночную забегаловку, но там свои были заморочки. Ленка кое-что о них слышала, а поэтому знала, что шагающий по минному полю, не всегда достигает его края. Зайдя в один из дворов, выбрала скамейку и села, засунув руки в карманы куртки. Хотелось спать. Веки медленно наползали на глаза, и она, то опрокидывалась в дремоту, то опять ловила взглядом очертания двора.
Примерно через час одна из подъездных дверей открылась, и оттуда выкатился резвящийся комок шерсти. Старческий голос произнёс:
- Колба, не мельтеши…
Ленка повернула голову и открыла глаза, пытаясь рассмотреть говорившего. Это был высокий седой старик, выведший свою питомицу на прогулку. Болонистая собачонка металась по двору, вынюхивая своим острым носиком что-то знакомое. Старик закурил и стал прохаживаться, опустив голову вниз. Собачонка смешно передвигалась среди сугробов, то и дело, приседая, задрав ушастую морду к тёмному небу. Когда она из себя выжала всё, что могла выжать, воинственно огляделась по сторонам. Завидев Ленку, прижала уши к спине и ластящейся походкой потрусила к ней, вылупив глаза-бусины.
- Колба, не увлекайся, а то оставлю ночевать на морозе, - напомнил собаке старик о правилах приличия.
 Та даже не отреагировала. Замерев в метре от Ленки, рассматривала незнакомого человека во все глаза.
- Колба,  домой, - старик бросил окурок, собираясь уходить.
Собака залаяла, не переставая глазеть на Ленку.
- Ну, что там у тебя? – хозяин собаки направился в её сторону. – О! Да  у нас здесь целый дуэт. А что вы здесь делаете в столь поздний час?
 Ленка подняла глаза на старика. Её голос без всякой живинки спросил:
– А что нельзя?
- Можно-то оно можно, только холодно уж больно, - старик поёжился. - А вы одна ночью, да ещё сидите на этих деревяшках. Вы же будущая мать -  всё себе на свете застудите.
- А если мне некуда идти?
- Совсем некуда? – старик смерил Ленку серьёзным взглядом.
Та подтвердила кивком. Старик потоптался, не зная, что дальше-то говорить.
- Сирота я.
- Это вы придумали или…?
- Не я это придумала, а жизнь за меня так распорядилась, а точнее, так вышло.
- Плохо вышло, если всё это правда.
- Вы мне не верите?
- Пока не знаю.
- Вы думаете, что я всё это придумала, чтобы вас разжалобить?
- С какой целью? – старик насторожился.
- Ну, например, чтобы залезть к вам под одеяло.
- А вот это уже перебор. А ну, вставайте… Вставайте, вставайте… идёмте – я вас чаем угощу.  Переночуете, а завтра разберёмся насчёт вашего сиротства.
Ленка хмыкнула:
- А приставать не будете?
- Обязательно буду, - старик закашлялся. – Что ж у вас нынешних мозги какие-то взъерошенные? Вот в наше время такого не было.
- Сегодня всё по-другому, чем было раньше. Всё упирается во время.
- А мне кажется, что всё же жизнь зависит от людей. Значит так, предлагаю нашу дискуссию по этому вопросу продолжить у меня дома, там и теплее, и светлее. Колба, а ты чего не приглашаешь свою знакомую?
Собачонка подпрыгнула и что-то протявкала.
- Вот так-то будет лучше, - старик посмотрел на Ленку:  - Так мы идём или будем раздумывать?
Ленка встала и побрела за стариком, который, не оглядываясь, пошагал к подъезду. Шествие замыкала Колба. Она бежала на коротких ногах. Выставив ушастую мордочку по направлению к теплу, где у неё был свой угол и еда.

С этого момента в жизни Ленки что-то произошло. Если честно, она не была готова  к этому. Кто-то невидимый решил сделать ей подарок. Он оказался как нельзя кстати.
Старик был художником. Вся его квартира, увешанная холстами, поразила Ленкино воображение: повсюду видны были подрамники, и пахло краской или ещё чем-то, что всегда сопровождает художников по жизни. Ленка, увидев его работы, тут же спросила:
- И это всё вы?
- Нет – он, - старик улыбнулся и пальцем показал на потолок. – Всё, что делает человек на этой земле, ему дано оттуда.
- Вы в это верите?
- Я это знаю.
- Откуда?
- Тоже оттуда, - старик улыбнулся. – Ну, давайте знакомиться. Меня зовут Семизнаков Иван Сигизмундович. Обратите внимание: на присутствие в моей аббревиатуре разно-полюсных составляющих моего целостного «Я». Это мне досталось от моих предков. А у вас как со всем этим обстоят дела?
- У меня всё гораздо проще. Чешуя… - Ленка чисто машинально произнесла своё прозвище.
- Как, как? – художник наклонился к ней. – Я не расслышал.
- Леной меня зовут, - поправилась она.
- Светлое имя… А по батюшке?
- Не помню. Да и нет у меня отца.
- Вообще, не было или…?
- Или, - Ленка потупила взгляд.
- Ладно, об этом потом, а сейчас  ванную.
- Зачем?
- А вы что собираетесь спать с таким лицом? А как же гигиена?
Ленка понятливо кивнула и прошла по указанному направлению. Иван Сигизмундович выдал ей махровое полотенце и огромных размеров халат, сообщив:
- А я пока чай подогрею. Думаю, что от бутербродов вы не откажетесь. Угадал?
Ленка смущённо улыбнулась. Иван Сигизмундович понимающе посмотрел ей прямо в глаза, мол, пока есть аппетит, жизнь будет продолжаться.

Прошёл месяц. Ленка осталась жить у художника. Он оказался не только хорошим портретистом, но и человеком с большой буквы. Когда Ленка рассказала ему свою биографию, опустив некоторые подробности, Иван Сигизмундович долго после этого ходил по квартире и что-то всё прикидывал про себя в уме. Прошёл ещё месяц и однажды, а это было в воскресенье, он сказал следующее:
- Лена,  я старый человек и всё, что есть у меня – находится здесь, в этой квартире. Ты молода… Это ничего, что я к тебе на ты?
- Иван Сигизмундович… - Ленка укоризненно посмотрела на старика, мол, нашли, о чём спрашивать.
- Понял - не против. Так я продолжу тогда. Ты молода и прежде чем  что-то подобное у тебя появится в жизни, ты набьёшь себе немало шишек. Собственно, судя по твоим рассказам, до встречи со мной это уже было в твоей жизни, а поэтому я хочу сделать так, чтобы тебе в дальнейшем было не так грустно, когда ты останешься одна.
- Иван Сигизмундович…
- Не перебивай – я знаю, что говорю. Одним словом, я сделаю тебя своей наследницей.
- За что мен такая милость?
- А просто так.
- Но что подумают люди?
- Злые языки всегда найдут, за что зацепиться. Давай не будем их замечать и радоваться жизни. Тебе надо закончить школу. Здесь я договорюсь.
- Так меня, наверное, до сих пор разыскивают…
- И с этим разберусь, а тем более, губернатор почитатель моего таланта. Ну, должен же я в этой жизни кроме картин, сделать ещё что-то хорошее?
- Но почему именно для меня? Чем я заслужила всё это?
- А ни чем… Или так, моя Колба в тебе признала родственную душу. Да? – Иван Сигизмундович потрепал свою любимицу за ушами. – Кстати, родственников у меня мало, да и те дальние на десятом киселе замешанные. Эти только того и ждут, чтобы погулять на моих поминках. Недавно одна из них решила ко мне свою дочку прописать, а  она, мол, за это будет меня таблетками кормить. Отказал я ей в таком милосердии. Нужную таблетку я и сам приму без посторонней помощи, а потом я ещё и не старый, чтобы окружать себя сиделками. Правда?
Ленка согласно кивнула.
- Вот поэтому есть у меня желание – отличиться.
- И всё-таки, многое из сказанного для меня непонятно.
- Лыко, да начало - начинай сначала, - Иван Сигизмундович закатил глаза. - Нет, определённо тебе надо заняться своим образованием. Девушка ты начитанная, но это ещё не факт, что тебе подвластно играть в этой жизни на равных. Ну, так что мне повторить?
- Я не знаю. Это так неожиданно.
- Тогда так: я занимаюсь юридическими тонкостями, а ты садись за учебники. Моя наследница должна соответствовать моей фамилии.

После этого разговора всё завертелось с такой быстротой, что у Ленки возникло ощущение, что каждый день она проживает за двоих. Она чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Единственное, что её отрезвляло, так это взгляды соседей, тусовавшихся на скамеечке у подъезда. Они так и говорили, мол, старика потянуло на молоденьких. Иван Сигизмундович на это только добродушно ворчал:
- Ну, вот как в окружении всего этого можно остаться человеком? Так и хочется всем им в глаза насыпать соли, а на их языки намазать горчицы.
- Это же жестоко, - Ленка осуждающе смотрела на него.
- Зато запомнится надолго, - парировал тот. – А как ещё иначе заставить людей поверить в благонамеренность моих действий?
- Может им всё объяснить, мол, так и так.
- Наивная душа… А им это надо? Сколько разочарований, сколько интриг - перестанут в ту же минуту существовать. Не дай Бог, в отместку за это они ещё что-нибудь придумают. Вот тогда меня точно по судам затаскает общественность, мол, объявился на старости лет растлитель молодых и неопытных…
- Вы это серьёзно?
- Шучу, Леночка, шучу.

Как часто наши шутки бывают в шаге от реальностей. Как только весна отзвенела ручьями, и трава полезла к солнцу тоненькими стебельками, Ленка почувствовала какую-то тревогу. Она появилась в квартире Ивана Сигизмундович как-то сразу: вчера её и следа не было, а на следующий день она вошла и расположилась в кресле у телевизора. Было это буквально через неделю после майских праздников. Иван Сигизмундович отпраздновав День Победы, опять стал ходить по всяким чиновничьим кабинетам, выбивая всякие бумажки и бумажечки с подписями и печатями. Однажды он в означенное время не вернулся домой. Ленка, прождав его сутки, бросилась в милицию. Там её выслушали и разъяснили, что когда пройдёт трое суток, тогда и приходи, мол, примем заявление и начнём расследование, а пока посоветовали обзвонить больницы и морги. Ленка весь день просидела на телефоне, вызванивая по указанным номерам. Результат её радовал: нигде Иван Сигизмундович не был обнаружен, а тревога почему-то не проходила. Спустя трое суток опять сходила в милицию и написала заявление. Потянулось тревожное ожидание. Так бы оно и дальше было. Только спустя некоторое время в дверь квартиры постучали. Ленка открыла. Перед ней стояла разодетая женщина. С порога незнакомка выдала, изобразив на холёном лице удивление:
- Почему ещё не освободили квартиру?
- Как?
- А вот так: купила её. Собственность это моя и по закону положено освободить жилплощадь.
Ленка растерялась и произнесла чисто машинально:
- А как же Иван Сигизмундович?
- А какое мне до него дело?
- Но это его квартира?
- Была его – стала моей. Продал он мне её.
- А сам где?
- А мне почём знать? Значит так, завтра до обеда, чтобы квартиру освободили.
- А вещи куда, картины…?
- Это не мои проблемы.
- Но Иван Сигизмундович не мог её продать…
- Не мог, а продал. Кстати, вы родственница?
- Нет.
- Ну, а тогда чего вы задаёте такие вопросы? Документы у меня на руках…
- Покажите, - потребовала Ленка.
- Покажу, но только родственникам, – сказала, как отрезала женщина. – Если завтра не съедите, придётся подключать участкового. Понятно?
Когда незнакомка ушла, Ленка села на корточки и стала думать, массируя себе виски. Что-то важное всё время ускользало от нее, и нехорошее предчувствие улеглось у её ног.
К вечеру пожаловали какие-то люди, назвавшиеся родственниками Ивана Сигизмундовича. Соседка по площадке, проявившая бдительность дозвонилась до одного, тот сообщил остальным и в полном составе «делегация» прибыла, так сказать на раздел, а точнее на растаскивание имущества художника. Когда Ленка попыталась встать у них на пути, дородный мужчина с лысиной от уха до уха пробасил:
- А посторонним здесь вообще не место. Кыш, отсюда мелюзга. Будешь путаться под ногами, посажу в колонию для несовершеннолетних.
- За что?
- За разврат! – рявкнул мужчина.
Ему тут же поддакнула сухонькая бабулька с золотыми зубами во весь рот:
- Да, да, у нас и свидетели найдутся. Окопалась здесь иждивенка.
- За что же вы так на меня? Это не правда, - слёзы выступили на глазах у Ленки. – Иван Сигизмундович не такой, чтобы…
- Он не такой, а ты такая… штучка. Хоть о покойниках плохо и не говорят, но покойник жил – чудил и умер примерно так же.
- Как умер? – Ленка уставилась влажными от слёз глазами в бабульку.
- Так… утоп твой благодетель.
- Неправда!
- Правда, правда… - дородный мужчина добродушно проурчал вслух. – Если бы был живой, моей ноги здесь не было, а так можно и прийти, кое-что взять на память о старике.
Ленка, размазывая слёзы по лицу, произнесла:
- Слетелись вороны…
- Но-но… за это можно и схлопотать. Выметайся отсюда, пока я добрый, а то участкового позову.
Ленка молча, прошла в комнату и стала собирать свои вещи. Колба кружила под ногами у людей. Дородный мужчина наступил на собаку и, выругавшись в сердцах, заявил:
- И это шавку забирай с собой.
Колба, почувствовав себя здесь лишней, прижалась  к Ленке, мелко дрожа, выпучила глаза-бусины, мол, не забудь про меня, а то я умру.
На выходе из подъезда с Колбой на руках Ленка наткнулась на взгляды соседей. Самая говорливая, сморщенная с быстрыми глазками спросила её:
- Съезжаешь что ли? Ну, и правильно: взяла своё и будет. А Иван-то был ещё тот  кобель, раз на таких молодух его потянуло. Небось, и обрюхатил девку-то, - старуха повернула своё лицо к сидевшим с ней рядом бабулькам.
Ленка не стерпела и плюнула ей под ноги. Её голос подобно сорвавшейся с цепи собаке кинулся на этих умудрённых жизнью людей:
- Когда же вы насытитесь своей болтовнёй? И жить–то осталось чуть–чуть, а всё продолжаете вокруг себя гадить, пороча светлые имена.
Старухи онемели, не зная, что и сказать. Их перекошенные рты от негодования хватали воздух, но Ленка этого уже не видела. Она повернулась и пошла прочь. Ей уже было всё понятно и про этих у подъезда, и про тех, что хозяйничали сейчас в квартире Ивана Сигизмундовича. Этим и тем уже нельзя было ничем помочь.    

                9. На перепутье.

Ленка сидела над рекой, свесив ноги с крутого берега. В этом месте вода вплотную подступала к нему, подмывая глинистую землю, поросшую талом. Нынешняя весна, не изменяя устоявшимся традициям, заставила реку  стать неспокойной. Бурлящая поверхность её с какой-то необъяснимой жадностью вся была утыкана каким-то мусором, ветками. Сверху было отчётливо видно: сколько всего удалось реке подобрать на своём пути, и теперь со всем этим она несла свои воды куда-то за горизонт. Ленка сидела и смотрела на всё это, слушая тишину, за которой Вечность проводила совещание, собрав вокруг себя силы добра и зла. Это обыденная картина там и тогда, где на кон поставлена жизнь отдельно взятого человека. Этим отдельно взятым человеком была сейчас Ленка по прозвищу Чешуя. Пока решалась её судьба, Ленка дышала свободой замешанной на горьком осадке от воспоминаний.
Ровно через неделю ей исполнится шестнадцать лет, а пока - только пятнадцать и ей, несмотря ни на что, хочется жить, смотреть на эту реку, вдыхать эти запахи ранней весны с привкусом растаявших снегов. Всё это были единственные свидетели её состояния. Она сидела, глядя на мутноватую воду и грусть, сложившая свою голову на её плечи умиротворённо сопя, чем-то напоминала собой Колбу, которая лежала в ногах у Ленки, сквозь сон чутко подрагивая ушами.
Со стороны это выглядело так, как будто человек пришёл проститься с чем-то дорогим. Такое случается в жизни каждого из нас. Одни об этих моментах помнят всю жизнь, другие забывают уже на следующий день. Ленка ничего пока об этом не знала. Её по этой жизни вела неведомая сила. Она и только она выбирала до этого дня какие-то непроходимые тропочки и, взяв эту девочку за руку, тянула за собой, не оборачиваясь. Но сегодня что-то произошло необычное - Ленку никто никуда не тянул, и она просто сидела и думала о том: «А будет ли продолжение всему тому, что сейчас лежало перед ней?» Этот вопрос мучил ее, и она мысленно искала ответ на него, перебирая в памяти всё, что с ней случилось за последнее время.
Там за её спиной, по трассе гремя рессорами, визжа тормозами, мчат машины, привозя и увозя из города, в котором она выросла всё то, что рано или поздно придёт в негодность. Было ощущение, что люди, живущие в «каменном мешке» об этом и не подозревали, проживая день за днём, радуясь чему-то непонятному и быстротечному. Ленке даже подумалось, что всё это проделки старого злобного колдуна, который обманом всех людей заманил в тесные клетушки под названием квартиры, навечно приковав их сознание к четырём стенам. Глядя на всё это сейчас со стороны, Ленка про себя улыбалась, потому что ей удалось вырваться из этих плохо пахнущих объятий. Теперь ей не надо будет день за днём плутать в лабиринтах улиц, стиснутых обветшалыми зданиями, обитатели которых будут всегда смотреть на этот мир из окон, засиженных мухами. Одни будут стареть, другие взрослеть. На смену умершим - родятся ещё и ещё точно таких же несчастных, и всё повторится вновь.
Ленка передёрнула плечами, вспоминая про то, что именно в этой реке нашли Ивана Сигизмундовича. Добрый старик стал жертвой неуправляемой страсти одних, обладать тем, что  принадлежит другим. Ленка читала как-то про «чёрных» риэлтеров, но, то было где-то там, в столице. Теперь эта зараза показала своё лицо и здесь, где благодатная почва, сдобренная человеческой беспечностью и безнаказанностью, без осложнений приютила и этот человеческий порок.
Вот не стало Ивана Сигизмундовича и все его жизненные принципы тут же пошли, образно выражаясь, «на костёр». Не каждому они по карману, да и будят совесть у человека. А кому хочется будить то, про что даже наедине бояться вспоминать? Вот поэтому, отвернув глаза - всё в огонь и чтобы следа не было ни о человеке, не о том, что он исповедовал. Сегодня всё это так легко проделать, а тем более, никто на тебя за это косо не посмотрит и дурного слова не скажет, потому что, те, которые пришли в дом Ивана Сигизмундовича, сегодня в большинстве.
Во сне завозилась Колба. Через полу прикрытые веки посмотрела на Ленку. Этому четвероногому существу  надо было удостовериться, что она здесь и жить дальше, довольствуясь тем, что всё так сложилось и не более.
Ленка прислушалась. Река несла свои воды. Ей все человеческие переживания ни к чему – у неё своих хватает. Вот и тогда, когда трое накаченных парней бросили в неё с обрыва безжизненное тело старика, она не сопротивлялась, а бережно подтащила его к коряге и там положила аккуратно лицом вверх. Ленка представила, как это могло быть и ей стало зябко. Она вобрала голову в плечи и отогнала мысли о том, что это тоже выход, если жизнь опять покажет ей «кукиш». Перед глазами на миг предстала картина, как она опускается на дно реки, хватая ртом воздух. Дыхание, натолкнувшись на плотный слой воды, начинает истерически сопротивляться, но поздно – лёгкие наполняются мутноватой жидкостью и перед глазами мелькает вся её жизнь: короткая и несправедливая. Ленка инстинктивно дёрнулась. Колба вскочила и залаяла, почувствовав что-то нехорошее рядом с собой. Ленка хватанула ртом воздух и очнулась от своих мыслей, закашлявшись, не сдержалась и, обняв Колбу, заплакала. Яркое солнце, замедлив своё сползание к линии горизонта, на какое-то мгновение зависло над кронами деревьев, уставившись в заплаканное лицо Ленки. Она зажмурилась, как от горького лекарства и сказала вслух:
- Страшно умирать…молодой.
Колба завиляла коротким хвостом. Сунув свою острую мордочку ей в лицо, лизнула щёку. Ленка взяла её за уши и произнесла:
- Ну что подруга будем делать? Куда нам с тобой податься?
Собака прижала уши, мол, ты человек – тебе и решать.
 Ленка потрепала её по спине. Конечно, решать ей, но это трудно, когда нет решений. Она оглянулась в сторону города - там для неё нет будущего. Ленка перевела взгляд на реку. Мысли нервно передёрнули невидимые затворы безобразного оружия.
«Умирать рановато, да и Создатель не простит меня за эту слабость. Через столько прошла, а тут…»
Солнце, успокоившись, выбросило прощальные лучи света, рассыпав их полумесяцем из-за линии горизонта. Они скользнули по кронам деревьев, слегка коснувшись далёких куполов монастыря. Ленка посмотрела на них. Что-то у неё в душе дрогнуло, будто кто-то добрый  совсем близкий человек погладил её по голове. Она вздохнула и задумалась.
Ещё не решив ничего, она через некоторое время встала и пошла на свет угасающего солнца с одной надеждой - дойти. Она уходила от своего прошлого, а где-то там за невидимой чертой Вселенная продолжала держать совет, и силы добра и зла с пеной у рта отстаивали своё право обладать этой душой, не подозревая о том, что Ленка по прозвищу Чешуя уже на подходе к тому, чтобы принять решение в пользу жизни.

                2009 г.