И. Рассказов
Я вас боюсь!
1. Сына.
- Петюша, Петенька, - слащавый голос будил не навязчиво, но так настырно, что ему хотелось бросить что-нибудь весомое в свою маменьку.
Жестоко? Да. Зато справедливо. Ему тридцать лет, а она всё ещё продолжает его звать, как маленького. Если бы не его рост и вес, а это всё-таки цифры и цифры впечатляющие, то можно было бы подумать, что она будит малыша в детский сад. Ну, право, какой же он малыш?
- Петюнчик…
«Так, надо вставать, а то дальше может последовать что-то совсем нехорошее» - подумал Пётр и тут же вспомнил слово в рифму, которым его дразнили в детстве, услышав однажды, как она звала его с улицы домой: «Петюнчик – дрестунчик».
- Сына, ты встаёшь? – лицо, обсыпанное дешёвой пудрой, заглянуло в его комнату.
- Мне страшно, - Пётр сделал соответствующее выражение глаз. – Никак вы вся в муке? Вчера вы предстали в саже… Что это за маскарад?
- Петенька, мама ищет эликсир молодости для своей кожи, – женщина ваткой провела по лбу.
- Что ж вы сразу не сказали? Я могу вам дать отменный рецепт. Записывайте…
- Говори солнышко, я запомню.
- Вам стоит попробовать нанести на своё лицо самую простую русскую горчицу.
- Ты серьёзно? – у женщины так вытянулись щёки, что пудра стала сыпаться с них клубами.
- А почему бы и нет? По-моему только этого продукта не было до сих пор на вашем лице.
- Ты проказник. Я чувствую, что пора серьёзно подумать о твоей женитьбе.
- Мамуля, вы вгоняете меня в коматозное состояние. У меня же на женщин аллергия.
- На меня тоже?
- Вы, мать. На вас – нет.
- Слава Богу, - женщина вздохнула. – И всё-таки дружочек к этому вопросу надо вернуться после завтрака. Обещай мне напомнить, а то я могу забыть.
За завтраком Пётр вёл себя, как мышка, чтобы не выдать матери своего присутствия. Она сидела тоже, еле дыша, но совсем по другой причине. Процесс медитации в её исполнении во время приёма пищи – это было что-то. Это надо было видеть, когда всё делается настолько медленно, что восточная чайная церемония по сравнению с ней - сплошная суета. Раз есть суета – помыслы человека нечисты, а если так, чего тогда на рожу кивать, уж если не судьба, то так тому и быть, а если быть, то не миновать. Когда всё это выстроилось в непрерывную цепочку, и концепция поедания печенки с чаем окончательно сформировалась в условиях кухни, общей площадью шесть квадратных метров, стало ясно, что разговора о женитьбе не избежать…
- Петручио…
- О Господи, - сын отреагировал на новое обращение своей матери к себе.
- Да, да, Петручио. Я нашла тебе пару. Приличная женщина. С полным набором достатков и что немаловажно, с положительным набором этих самых достатков. Нет ни одного изъяна.
- То, что вы называете положительными достатками – это параметры?
- Ну, право, какой ты… Это и параметры, и габариты…
- И?
- О-о! Ты уже проявляешь нетерпение? Молодец!
- Нет, я проявляю любопытство. Что на этот раз мне приготовил рок?
- Сына, зачем же так? Разве твоя мать – рок? Я же стараюсь для тебя.
- Да? А почему-то мне кажется, что вы стараетесь для себя. Все те параметры, которые вы выставляете перед собой, как рекламный щит, один в один напоминают ваши. Это что случайность?
- Ты о чём?
- О габаритах, мамуля. О габаритах…
- Ну, сдались тебе эти габариты.
- Знаете, не вам, а мне с ней спать.
- Ты это про кого?
- Про ту, что вы мне подыскали, а теперь стараетесь всучить, пока я нахожусь в состоянии покоя.
- Не дерзи матери! Я тебя выкормила вот этой грудью, - при этих словах она хлопнула себя по левой груди ладонью.
- Что, только одной? – тут же решил уточнить он.
- Не поняла…
- Ну, я спрашиваю: вы меня выкормили только одной этой грудью, на которую только что показали?
- Ты, явно хочешь остаться сегодня без обеда, дерзкий мальчишка!
«Дерзкий мальчишка» в возрасте тридцати лет, приставил к губам ладонь и картинно заверил мать:
- Молчу, молчу…
- То-то же, - та победно тряхнула бегудями на голове и сказала: - Её зовут Александра.
- Чудесное имя! - успел вставить Пётр.
- Это ещё не всё. В зависимости от настроения ты смог бы её называть: Сашей, Шурой. Сашулей, Санькой, Шуриком…
- Шариком, - дополнил любящий сын, обозначенный ряд имён.
- Петручио, собачьи клички прибереги на крайний случай.
- На какой?
- Об этом я тебе расскажу после свадьбы.
- А что ещё будет и свадьба?
- А как же? На вас придут посмотреть: тётя Роза и дядя Игнат, баба Нюра, двоюродная сестра по отцовской линии Клара…
- Стоп, стоп… А она-то зачем придёт? Папа давно ушёл из семьи… Я его и не помню совсем и получается, что вся его родня, нам теперь и вовсе не родня.
- Сына, не путай мне карты. Я её специально для того и приглашаю, чтоб она посмотрела и всем им рассказала, какую я тебе нашла жену, чтоб у них у всех печёнка от зависти вылезла через одно место.
- По-моему это жестоко, - Пётр посмотрел на мать.
- Не жестоко, а справедливо, - поправила она его.
Мать стала перечислять дальше, загибая пальцы на руках, мол, кто ещё придёт посмотреть на «молодожёнов». Дослушав весь список до конца, и подсчитав, что это где-то человек восемьдесят, Пётр предложил:
- А может быть, мы им фотографии раздадим? Дешевле получится…
- Петручио, не мелочись. Такое бывает только раз.
- А вот и неправда. У нашего родственника, дяди Пети, было, пять жён, а ты говоришь: «только раз…»
- Запомни сына: дядя Петя, хоть он и твой тёзка, но надо сказать прямо – это самое настоящее недоразумение.
- Случайно вы назвали меня не в честь него?
- Что ты… Ну, как ты мог подумать?
- А в честь кого?
- В честь царя – Петра I.
- Вы были знакомы?
- Кто? – мать округлила глаза.
- Ну, вы с отцом, с этим царём…
- Петручио, ты меня пугаешь. Ты что уроки в школе прогуливал?
- Было и неоднократно, - признался Пётр.
- И куда только общественность смотрит? Дети прогуливают школу… Ну, я до них доберусь, - женщина стукнула по столу кулаком.
- Мамуля не отвлекайтесь…
- Так, о чём это я? Ах, да, женщина она видная, работает бухгалтером.
- Это хорошо. Будет деньги приносить, - обрадовался Пётр. – Кто где работает, тот то и тащит в дом.
- Сына, тебя надо лечить.
- Уже?
- Что значит «уже»? Срочно! У тебя исковерканное понятие о чести и достоинстве.
- Я в больницу не пойду. Я боюсь врачей.
- Это что-то новенькое, Петручио. И когда у тебя это началось?
- Так после того, как вы в последний раз познакомили меня с молодой, перспективной аспиранткой. Ну, она ещё какой-то ведущий специалист в областной больнице.
- И что она с тобой сделала?
- Она меня обследовала.
- Как?
- Как врач и призналась, что для семейной жизни я не годен.
- Почему же ты мне сразу не сказал? А я то всё смотрю: раньше за версту здоровалась, а сейчас проходит мимо и нос воротит. Шишига… Ну, я ей устрою аспирантуру. Она у меня на таблетки сядет.
- А если она правду сказала? Что тогда?
- Пусть лечит, а не язык свой распускает. Она что клятву Гиппократа забыла? Так я напомню… Так о чём это я?
- О футболе, - Пётр преданно посмотрел на мать.
Та поворочала глазами, что-то припоминая и ничего не вспомнив, спросила:
- И как?
- Боевая ничья.
- А с каким счётом?
- Три – два.
- Вот можем, когда захотим! Стоп! А какая же это ничья, если счёт, три - два?
- Я и сам не знаю. Может быть, комментатор ошибся?
- Вот страна. Куда не сунься, везде неучи сидят. Там ошиблись, там… Стоп! О чём-то это я? Футбол? Причём здесь футбол? Это ты мне тему подбросил?
- Нет, я только поддержал беседу, - соврал Пётр матери.
- Ой, смотри, Петручио, проверю, - женщина погрозила ему пальчиком. – Так, о чём это я? Ах, да, зовут её Александрой. Это я говорила. Работает бухгалтером. Это я тоже говорила. А-а, вспомнила… Я взяла билеты в зоопарк, и сегодня мы все втроём туда и отправимся.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем же туда идти втроём?
- Я не буду вам мешать. Я только издали понаблюдаю. Вы меня и не увидите совсем.
- Да? Как в прошлый раз?
- В какой это раз?
- Ну, когда вы меня с инспектором ГАИ познакомили.
- Это с Галочкой? Ну, это когда было-то?
- Совсем недавно: месяц назад.
- Да? А мне уже кажется, что в том году. И что?
- Ничего… просто до сих пор я помню, как вы стояли посредине дороги, а на вас мчался грузовик.
- Сына, кто ж ожидал, что мои туфли пристанут к асфальту?
- Смотреть надо было на предупреждающую табличку. Там чёрным по белому было прописано, что идут ремонтные работы. Так нет, вы вляпались прямо в свежее покрытие и…
- Не продолжай. Мне стыдно об этом вспоминать. Вся улица видела моё нижнее бельё, когда я на карачках рванулась с проезжей части, оставив туфли погибать под колёсами того грузовика.
- Под колёсами того грузовика погибли не только они, но и мои чувства к той очаровательной регулировщице. Когда она увидела вас передвигающейся в таком виде, она так мне и сказала, что о нашей семье была лучшего мнения.
- Ах-ах-ах, подумаешь какая… Сына, она не пуп земли и даже не хрящик, так мозоль на левой ноге. Вот такусенький, - мать скорчила гримасу и показала на пальцах, какой она мозоль на левой ноге. – Плюнь и забудь и к тому же, как потом я узнала, люди их профессии долго не живут.
- Почему?
- Давят их пачками лихачи. Ну, зачем тебе быть вдовцом?
- Незачем, - согласился Пётр.
- Правильно. Вот поэтому иди, собирайся в зоопарк, только ничего яркого на себя не одевай, чтобы не привлекать к себе внимание животных. Некоторые из них на цвета реагируют неадекватно. Могут укусить. Я даже где-то читала о случае, когда обезьяна, по-моему, горилла, затащила в клетку одну женщину и вступила с ней в связь, прямо на глазах посетителей зоопарка.
- И что же женщина?
- Спасли… Уже потом она родила детёныша.
- Как назвали?
- Если я не ошибаюсь Кинг-Конгом.
В указанное время они встретили у входа в зоопарк Александру. Дородная, высокая женщина – она выглядела эффектно. Петру, Александра понравилась. Он тут же отметил, что её рост запросто может отпугивать хулиганов. «Это плюс» - подумал он, рассматривая её мышцы на руках. Когда он коснулся её запястья поцелуем, мать порадовалась за сына:
- Он у меня такой!
Выполнив всё дальше по протоколу, она пожелала им приятной прогулки и кинулась, как ребёнок к клеткам с обезьянами, преследуя только ей известную цель. Её вычурный прикид нисколько не произвёл на обитателей этой части зоопарка никакого впечатления. Они понуро сидели, разглядывая посетителей, и было непонятно даже, кто на кого пришёл посмотреть. Судя потому, что обезьяны не реагировали на улюлюканье посетителей, можно было констатировать, что те им не нравились.
- Извините, товарищ, - мать Петра тронула за локоть уборщика клеток, когда тот пытался пройти мимо неё, сильно балансируя руками. – Они у вас всегда такие вяленькие?
- Не-а, - пьяно мотнул головой тот и сообщил, сдвинув брови: - Когда выпьют, разговаривают.
- Что вы говорите? – женщина всплеснула руками. – А скажите, они нападают на людей?
- Зачем? – уборщик тупо посмотрел на неё.
- Ну, не знаю, - она опустила глаза и произнесла еле слышно: - Может, им не хватает женской ласки…?
- Понял, - мужчина, сильно икнув, выругался. – Не, этим маленьким это ни к чему, а вот нашему Борьке…
- Это который? – мать Петра оживилась, поправляя на себе рюшечки и шовчики, шаря глазами по клеткам с обезьянами.
- А вон тот, что сидит в самой угловой. Это и есть наш орангутанг – Борька. На прошлой неделе у одной дамочки ухитрился стащить золотые часы с руки и тут же их проглотил.
- И что?
- Ничего… Ждём, когда выйдут, - уборщик клеток зевнул. – Ну, так что?
- Я вас не поняла.
- Нет… Это я вас не понял. В чём ваш интерес? – он пьяно шатнулся и сказал: - У вас что, дома проблемы с мужем?
- С чего вы взяли?
- Ну, как же? Борькой интересуетесь… Я же вижу, как вы на него смотрите. Женщина побойтесь Бога, он же ещё совсем мальчик.
- Как мальчик? – мать Петра разочарованно отвела взгляд от орангутанга. – А я думала, что он у вас опытный, а он…
- Нет-нет, вы меня не правильно поняли, - уборщик клеток почувствовал, что «живые деньги» уплывают от него, чего он не мог себе никак позволить, а поэтому бросился на все лады расхваливать Борьку: - Он у нас о-го-го! У него хватка молотобойца! Как стиснет лапищами, аж звёзды из глаз…
- А вы откуда знаете? – женщина подозрительно посмотрела на мужчину.
- Так, это всем известно, одно слово: орангутанг. А то, что я сказал, что он ещё мальчик, так это и не разобрать с ходу…
- Вы меня запутали окончательно: мальчик, не мальчик. Скажите честно: от него есть потомство?
- Вот чего не знаю, не скажу, да и в паспорт к нему не заглядывал. Может быть, и есть, но на стороне… А вам это зачем, женщина? – уборщик клеток подбоченившись уставился на мать Петра, пытаясь поймать её лицо в прицел своих глаз.
- Надо, - ответила та, и пошла прочь, то и дело оглядываясь на орангутанга Борьку, понуро сидевшего за железными прутьями.
Разыгравшиеся фантазии она уносила с собой.
Пётр тем временем прогуливался с Александрой, которая с наслаждением рассказывала ему о дебетах и кредитах, объедая не спеша мороженное на палочке. Он и слушал, и не слушал. Его всё время что-то отвлекало. То слон, задрав свой хобот, начинал трубить, то внезапно посетители дружной толпой бежали от одной клетке к другой, то раздавался львиный рык, напоминавший обитателям зоопарка, кто он есть на самом деле. Александра при этом занимала самую низкую ступеньку во всём этом, а поэтому получалось, что она по большому счёту всё что говорила - говорила в пустоту.
Время шло и уже казалось, что ничего не может омрачить хорошего настроения Петру, как вдруг он услышал знакомые интонации голоса своей матушки:
- Ах ты, собака такая… Ты меня пометил?
- Гражданочка, - чей-то голос пытался её успокоить. – Он не хотел, то есть он не метил вас. Просто вы попали ему под руку.
- Под какую ещё руку? Вы хотите сказать, что его моча на меня брызнула из руки? Тьфу ты, из лапы?
- Ну, как можно?
- Я тебе покажу собака…
- Да и не собака это, а шакал.
- Кто шакал? Этот облезлый пёс к тому же ещё и шакал? Тем более никто ему право не давал брызгать на меня своей мочой. Понаехали тут отовсюду, простому человеку негде ступить…
- Гражданочка, но вы сами виноваты, что зашли за ограждение. Это просто совпадение. Вы сюда, а его видно подпёрло. Ну, он и отлил слегка.
- Ничего себе – слегка, да я вся с головы до пояса мокрая. А вдруг я теперь заболею?
- Что вы, моча шакалов имеет столько лечебных свойств.
Толпа зевак из числа посетителей зоопарка росла на глазах. Заволновались и звери, им тоже было интересно, что там за шум-гам. Полногрудая женщина наступала на очкастого мужчину видно работника зоопарка хватая его руку, стараясь, чтобы он в принудительном порядке ощупал её и подтвердил окружающим, что она действительно вся с головы до пояса в звериной моче.
- Ну, что вы право. Здесь же люди, - упирался тот, отбиваясь от её рук.
- У этой мочи одно свойство: её запах устойчивее всех дезодорантов мира, - женщина скривила лицо.
Работник зоопарка поправил очки и выдал свою версию на счёт обоняния посетительницы:
- Мне так кажется, что вы уже пришли сюда с целым букетом заболеваний. Вот и в обыкновенной моче степного шакала вы усмотрели то, чего там никогда не было. Это не моча, а напиток «Нарзан».
- Молодой человек, вы меня за дуру не держите.
Именно на этих словах, сквозь толпу зевак протиснулся Пётр. Александра замыкала шествие. Увидев на подходе подкрепление, мать Петра, скорчила на лице гримасу, и произнесла, жалуясь:
- Сына, меня описали, - она протянула к нему навстречу свои ладони. – Они уверяют меня, что это не моча, а напиток, продляющий жизнь людям.
Пётр, соблюдая дистанцию, остановился, активно водя носом. Александра на правах будущей родственницы, окинула взглядом собравшихся, мол, кто тут на наших? Тот, кто был более сообразительным, интуитивно отступил на шаг назад.
- Матушка, - Пётр сделал ей предупредительный жест рукой, чтобы та не подходила, - по-моему, вы нашли то, что искали.
- Сына, не говори со мной загадками. Мне дурно.
Вмешался «очкастый» - работник зоопарка, то и дело, дёргая одним плечом:
- Я ей указал на то, что посетителям в зону риска лучше не входить. Судя по тому, что писающий шакал достал до неё, она пренебрегла предупреждением администрации данного объекта. Кстати, вот и табличка, где всё прописано, как себя вести вблизи клеток с животными…
В это время откуда-то из-под руки «очкастого» вывернулся уборщик клеток. Он, не обращая не на кого внимания, подошёл к возбуждённой женщине и, встав перед ней подбоченившись, произнёс в полный голос:
- Мадам, я пообщался с Борькой… Он согласился вас принять.
- Мам, кто этот Борька? – Пётр заволновался не на шутку, продолжая активно водить носом. – И что значит: «согласился принять»?
- Это не то, о чём ты подумал…
- А о чём я подумал?
Уборщик клеток перевёл с трудом взгляд на Петра и спросил:
- Родственник?
- Сын.
- Рос без отца?
- Как вы догадались? – Петр подозрительно уставился на уборщика клеток.
Мужчина поднял указательный палец к небу и, прикрыв глаза, сдвинув брови к переносице, произнёс с гордой интонацией:
- Наблюдательность, молодой человек!
«Очкастый» ещё что-то лопотал, объясняя остальным посетителям зоопарка, как вести себя вблизи клеток с животными, чтобы писающие звери не доставляли им неудобств. Уборщик клеток, вдруг широко открыв глаза, потянул носом воздух. Что-то тревожное проступило на его лице, и он почти протрезвевшим голосом сказал:
- Мадам, от вас сильно разит. Боюсь, что этот запах отобьёт у Борьки желание «общаться» с вами.
Та скривила губы, и парировала его выпад против себя:
- У вас везде тут разит. Не зоопарк, а сточная яма.
- Мам, - попробовал остановить её Пётр.
- Не мешай матери, Петручио… Я представляю, что вытворяет слон, если такие мелкие облезлые псы...
- Шакалы, - вставил «очкастый» работник зоопарка.
- Я и говорю: шакалы, - сделала она на этом слове акцент, - писают прямо на посетителей. Ноги моей больше не будет в вашем «зооуголке».
Она растолкала собравшихся людей и пошла к выходу.
- Закусывать надо! – крикнул ей вслед радостный уборщик клеток и, потеряв равновесие, облокотился на «очкастого».
Александра подхватила несколько растерянного Петра и потащила его вон. Он не сопротивлялся, да и если бы и пытался, у него ничего из этого не получилось бы.
Ночь примерила всех. Звери спали в своих клетках. Люди в своих кроватках. Тем и тем снились сны. Свой сон смотрела и мать Петра. То, что сон был захватывающим, можно было судить по тому, как она томно стонала, разметавшись по постели. Ей снился орангутанг Борька - что-то необузданное в его взгляде. Он стоял перед ней во всей красе и бил себя в грудь, а она… На этом стоит прервать повествование сна, оставив всё, что было дальше в нём за плотными шторами ночного неба.
У Петра сон был более реалистичным Он ехал верхом почему-то на Александре. Та всю дорогу ржала и ласково посматривала через плечо на своего наездника. Иногда она пыталась его хватить крепкими зубами за его волосатую коленку, на что Пётр то и дело вскрикивал, как «кокотка»: «Я вас боюсь!»
Утро, как обычно окрасилось голосом его матери:
- Петюша, Петенька…
- О-о, Господи, - простонал он, затыкая уши пальцами. – Ну, почему вы не остались вчера с этим загадочным Борькой?
- Петюнчик…
Не успел он, как обычно подумать о том, что можно подставить в рифму под это обращение, как услышал:
- Дрестунчик.
- Ну, сколько можно?
- Ой, извини Петручио, - её голова появилась в дверях его комнаты.
Что-то красное было размазано по всему её лицу. Пётр присмотрелся и спросил:
- Что на этот раз?
- Кетчуп, - она попыталась улыбнуться, и кровавая гримаса заплясала на её лице.
- Впечатляет… - он сел на кровати и, зевнув, произнёс: - А горчицей всё же было бы вернее.
- Сына, ты определённо хочешь моей смерти, - мать всплеснула руками. – Я же тебя родила, выкормила…
- Не продолжайте… Я даже знаю, какой грудью вы это сделали.
- Да, я это сделала и что теперь?
- Теперь вы пытаетесь устроить мою личную жизнь.
- А-а, ты об Александре?
При упоминании этого имени, Пётр поёжился.
- Ты себя плохо чувствуешь? – встревожилась мать.
- Отвратительно, - подтвердил её опасение Пётр и добавил: - Мне кажется у меня грыжа.
- Отчего это она вдруг и у тебя?
- Вчера я пытался протолкнуть эту Александру в переполненный автобус…
- Что? Что-то серьёзное?
- Нет ничего, - Пётр спокойно и как-то отрешённо провёл рукой по волосам. - Мне это не удалось.
- Позор и это мой сын. Хрупкую женщину не смог посадить в автобус. Как ты мог? – её лицо, обмазанное кетчупом, было зловещим.
Пётр посмотрел на мать и тут же представил, что если сейчас он сдастся, то по утрам в его комнату будут заглядывать сразу две головы с непонятными смесями на лицах.
- Ты о чём думаешь, сына? Тебе уже тридцать лет и ещё ни одна женщина тебе не сдалась «на милость победителю».
- Будем более точными: я и не пытался их побеждать…
- Вот и плохо. Помнишь Верочку? Ну, та, что работала директором продовольственного магазина? Она уже возглавляет торговый отдел в мэрии. Кстати, вышла замуж…
- Я за неё рад. Тем более, она была лет на пятнадцать старше меня.
- Ну и что? Зато жил бы сейчас, как у чёрта за пазухой.
- Вот как раз этого мне и не хотелось, чтобы за пазухой и уж тем более у чёрта.
- Сына, ты меня вгонишь в гроб. Эта тебе не та, эта не та… Ну, Александра тебе чем не по нраву?
- Тяжела…
- Ну, не знаю… Мне, казалось, что тебе именно такой тип женщин нравится.
- Ну, кто вам сказал, что я любитель комодов и сундуков? Кто?
- А разве нет? – мать сделала удивлённые глаза.
- Нет и ещё раз нет.
- Значит с Александрой всё?
- Да.
- И как ты ей об этом сказал?
- Очень просто: «Я вас боюсь!»
- Трус… Весь в отца. Трус!
Прошла неделя. Они почти не разговаривали друг с другом. Он не хотел себя обнаруживать, а она вынашивала новые планы по его женитьбе. Когда в её голове один из этих планов получил реальные очертания, она куда-то отлучилась, а когда вернулась, то положила перед ним два билета в ночной клуб – «Оторвись!»
- Это мне? А почему два?
- Один мне, а другой тебе… Я подумала на досуге и решила, что ты сам сможешь себе выбрать пару из этих… Ну, которые сегодня смотрят на этот мир с обложек глянцевых журналов.
- Вы серьёзно? – Пётр не ожидал такого от своей матушки.
- Решено, - она резанула ладонью по воздуху.
- Я сам буду выбирать?
- Сам, сам, - утвердительно закивала головой мать, - но под моим присмотром.
Пётр взвился со стула, на котором только что сидел.
- И что это за самостоятельность, когда тебе дышат в затылок?
- Петручио, в таком деле помощь и подсказка не помешает, - стала успокаивать его мать.
- Благими намерениями выстлан путь в ад, да только до первого поворота, а там кочки и ухабы.
- Ты это о чём?
- О вашем присутствии мамуля. Мне уже тридцать лет, а вы всё стараетесь мне в рот сунуть вашу левую грудь.
- Сына, последний раз, - мать просительно посмотрела на Петра.
- Последний?
- Последний, - она кивнула головой.
- Клянётесь?
- Клянусь!
- Клянитесь! – потребовал Пётр.
- Чем? – мать растерянно посмотрела на сына. – У меня ничего нет такого, чтобы…
- Клянитесь моим здоровьем, здоровьем ваших будущих внуков.
- Я не могу так, - она запротестовала. – Это жестоко.
- Зато справедливо. Так что, будете клясться или…?
- Хорошо сына… я согласна. А если я нарушу свою клятву?
- Вы взрослая женщина и должны понимать всю ответственность того, что сейчас ляжет на весы судеб.
- Ой, мне уже плохо. У меня давление…
- Учтите, вам не удастся меня задурить. Итак, нет?
- Да.
- Да?
- То есть мне надо ещё подумать…
- Мне тридцать лет. Мои сверстники уже стали отцами, а я…
- Всё-всё… вот сейчас, - мать закрыла глаза. – Я клянусь здоровьем своего сына и здоровьем своих внуков… Кстати, а разве можно клясться тем, чего нет?
- Можно. Не отвлекайтесь.
- Я клянусь. Если я нарушу свою клятву, то пусть меня покарает…
- Стоп! При чём здесь вы?
- А что?
- Повторяйте за мной: то пусть свершится страшное с теми, кем я поклялась.
- Сына, я так не могу, - мать сложила руки в молитвенном жесте. – Прости… Я слишком тебя люблю, чтобы желать тебе чего-то плохого…
- Тогда сделаем так, - Пётр взял один билет и на глазах матери разорвал его на мелкие кусочки. – Я иду один.
- Сына, Петенька, - она засуетилась. - Прошу не торопись. Осмотрись сначала. Выбирай не только красивую, но и умную.
- А что так бывает?
- Почему же нет? В жизни всё бывает. Да, и слишком молодую не надо. Ну, её. Ещё окажется, что наркоманка. Куда потом её денешь?
- Матушка, можно подумать, что они при себе паспорта держат.
- А ты спроси. Вдруг?
Ну, вы даёте. Да, они все одинаково красятся, курят и пьют… Трудно будет сориентироваться.
- Вот я и говорю, что мне надо с тобой идти, а то ты наломаешь дров.
- Всё – тема закрыта. Я иду один.
Ночной клуб «Оторвись!» встретил его музыкой и радостным гулом голосов завсегдатаев. Петра пропустили без проблем. Охранник внимательно его осмотрел со всех сторон и, клацнув языком, сказал:
- Чувствую, что отсюда ты уйдёшь сегодня не один.
- За этим и пришёл, - Пётр подмигнул ему и проскользнул внутрь.
Танцующие пары были повсюду, куда не бросишь взгляд. Ритмичная музыка пульсировала так активно, что тела людей то и дело дёргались в конвульсиях, пытаясь угадать сильную долю такта. Пётр направился к барной стойке. Он чувствовал, как женские взгляды забирались к нему под одежду и от этого не шёл, а порхал, балансируя между танцующими. Получалось даже где-то под музыку и чуть-чуть в такт. Одна полногрудая блондинка с квадратным подбородком вцепилась в его брючину и спросила низким голосом:
- Ты не меня ли ищешь?
Пётр оглянулся на неё. Явно это была не его половинка, но, не смотря на это, всё-таки подумал вскользь, что на затравку сгодится и эта.
- А ты кто?
- Я Лара, - она выдохнула всей грудью на него, и он тут же вспотел. – Так что… может быть по коктейлю?
Трудно отказать женщине, а особенно такой, как эта. Пётр оглядел её сверху донизу и ответил:
- Запросто.
Они подошли к барной стойке.
- Макс, - девушка обратилась к бармену, как к старому приятелю, – два коктейля.
Парень пышной наружности с взглядом необузданной страсти, уточнил:
- Как обычно?
- Умничка, помнишь…
- А как же? – он подмигнул ей.
- Шалун… Ох, и доберусь я до твоей задницы. Отшлёпаю…
Пётр тут же представил эту сцену, и ему расхотелось распивать коктейли с полногрудой блондинкой. Он скучающе повёл глазами по сторонам.
- Ну, где ты там? – девушка оглянулась на него. – Лара хочет сказку.
- Что? Я не расслышал.
- Давай рассказывай о себе. Как зовут? Чем занимаешься?
- Пётр, - произнёс он.
- Как? Петя-Петушок, золотой гребешок? Хорошее имя… Сам выбирал или кто подсказал?
- Родители.
- Как интересно!
Бармен подал два коктейля. Лара по-свойски перехватила свой бокал и, вцепившись зубами в тоненькую трубочку, от удовольствия прикрыла глаза.
- Божественный нектар, - её голос вернулся откуда-то из небытия и натолкнулся на стоящего рядом Петра. – А ты чего не пьёшь? Пей, Петушок…
Его совсем не радовало такое обращение к нему, а поэтому он попросил:
- Зови меня как-нибудь по-другому.
- Хорошо Петюнчик.
«Так, эта мне совсем не пара» - решил он про себя и стал искать по залу ту, которая могла бы составить этой полногрудой конкуренцию в борьбе за его сердце. Её он увидел среди танцующих. Прямая осанка, лицо, будто выточенное из камня и глаза, устремлённые на него поверх голов людей.
- Вот это то, что мне нужно, - забывшись, произнёс вслух Пётр.
Лара, почувствовав, что клиент готовится свалить, перехватила его взгляд и скептически заметила ему:
- Этот орешек не по твоим зубам, мальчик.
- Ничего, они у меня крепкие. Кариес отсутствует, да и эмаль в порядке.
- Ну, тогда валяй! Флаг тебе в руки! Только учти, будешь проситься обратно – не приму.
Пётр этого уже не слышал. Он шёл навстречу той, что манила его к себе из центра зала. Музыка оборвалась и танцующие побрели к своим столикам. Пётр подошёл к девушке и галантно поклонился, пытаясь запечатлеть на её руке свой поцелуй.
- Какой ты странный, - она удивлённо смотрела на то, как он ловил её руку, а когда поймал, оставил на ней отпечаток своей слюны.
- Меня зовут…
- А давай я угадаю? – вдруг предложила девушка, незаметно обтирая руку о своё платье. – Тебя зовут…
- Петькой его кличут, соперница, - откуда-то сзади вывернулась полногрудая блондинка, и громко икнув, добавила: - Простое деревенское имя и только… Ты смотри, не заезди мальчика. Видишь, какой сладенький. Не мальчик, а мармеладка…
- Ларочка, ты его так расхваливаешь, будто у меня у самой глаз нет.
- У тебя - есть, а вот у него – нет, раз выбрал тебя… - блондинка загадочно улыбнулась и, ткнув Петра в бок, сказала, как бы прощаясь:
- Не осрамись Петручио.
Тот передёрнул плечами. Ему в какой-то миг показалось, что тень матушки блуждает по залу и всё присматривает за ним со стороны. Он огляделся.
- Кого-то ищешь? – спросила осанистая девушка.
- Да так померещилось, - он тряхнул головой и предложил. – Может быть, выпьем?
- Только чуть-чуть, - девушка взяла его под руку и повела к столику, где поджидали её две подруги.
- Откуда такие люди? – первой отреагировала на его появление широкоплечая брюнетка, и, переведя на его спутницу взгляд, сказала: - Виолета, тебе опять выпал счастливый билет. Ну, почему, хорошие мальчики достаются тебе?
- Бриться чаще надо, Розочка, - хихикнула вторая девушка, сидящая за столом.
- Молчи заноза, - брюнетка картинно замахнулась на свою соседку с выбритым затылком.
- Девочки, давайте не будем сориться, - Пётр растопырил руки и сказал пафосно: - Я угощаю!
- Ой, какой мужчинка, - пискнула «заноза» и протянула руку для знакомства. – Меня зовут Юлей.
- Это не имя – это легенда, а по паспорту… - Розочка хотела ещё что-то сказать, но Виолета её прервала.
Она стала что-то витиевато объяснять собравшимся по поводу случайностей и закономерностей, но никто ничего не понял, а поэтому брюнетка подвинулась, уступая место на скамейке ей и её спутнику, буркнув себе под нос:
- Вот и поговорили.
Пётр опьянел быстро. Сквозь нависшую пелену, которая накрыла его так плотно, что он уже не только ничего не видел, но и слышал-то с трудом. Иногда ему казалось, что кто-то гладит его по ногам. «Кто бы это мог быть?» - думал он и захмелевшим взглядом осматривал своих очаровательных соседок. Все ему по очереди строили глазки и не только. Особенно старалась Юлечка, которая так активно вытягивала губы, что временами походила на не смышлёного маленького утёнка. Всё, что он мог себе позволить в ответ, так это еле слышное мычание, потому что речь его покинула и как видно не собиралась к нему возвращаться. Ещё он мог ощущать чьи-то руки на своих коленях. Ему было чертовски приятно. Сквозь нависшую пелену каждая из присутствующих дам, сначала раздвоилась, а потом и разтроилась. Он внутренне готов был уже к ним обращаться на «вы». По его подсчётам их сидело за столом не меньше десяти, а это уже «коллектив», с которым надо считаться, но язык еле ворочался во рту, набольшее его уже не хватало. Пётр и тосты не произносил именно по этой причине, но при этом не пропускал ни одной рюмки, хотя и понимал, что вечер может испортиться в любую минуту. Что-то поднималось у него изнутри и стояло у самого горла, напоминая ему о чём-то нехорошем. Он сидел, уткнувшись грудью в край стола, свесив голову вниз. Со стороны можно было подумать, что он скорбит и скорбит долго, ответственно и что интересно бескорыстно.
- Сглазила ты его, Розочка – «хороший мальчик», «хороший мальчик». Нализался в сиську, - сказала Виолета. – И куда его такого? Не на себе же тащить?
- Любишь кататься – люби и саночки возить, - брюнетка толкнула в бок Юльку. – Правильно «заноза»?
- Точно, командир, - та крутанула бритым затылком.
- Что ж такие мужики пошли?- Виолета скептически окинула Петра взглядом.
- Ты про кого? – Розочка посмотрела на подругу.
- Про мужиков.
- А мы…? – Юлька печально округлила глаза.
- Мы, другое дело. Мы особенная каста, - сказала Розочка.
- Что-то мне ваша каста надоела: и не баба, и не мужик – так, одно расстройство… Ни ты никого, ни тебя никто, - Юлька пьяно усмехнулась.
- Ты серьёзно? – Виолета бросила на ту взгляд.
- Ага, хочу обратно податься в мужики. Только боюсь, бабам разучился юбки задирать. Вот жизнь, мать вашу… И чего меня перекосило на ваши уговоры? Солидарность, свобода, карьера…
- Ты подруга не торопись, а то не опомнишься, как окажешься на паперти с протянутой рукой.
- Не пугай меня, Розочка… Не пугай.
- Слушайте, ну что с ним делать? – не унималась Виолета.
- Да оставь… оклемается, - брюнетка повела плечами.
- Нет, я так не могу. Мужик мужика в беде не бросает…
- И эта туда же. У вас что, сегодня месячные? – Розочка хохотнула.
- Ты, чё сдурела? Откуда они у нас? Вот даёт… заигралась «баба», - Виолета вскинула брови.
- Вот такая, увлечённая я натура, - брюнетка картинно улыбнулась. – Не чета некоторым.
- Ты ещё скажи, что рожать собралась.
- Ничего себе погуляли, - Юлька пьяно уставилась на «подруг». – Слушайте, а может быть, нас чем-то опоили и у нас того?
- Чего того? – Розочка сделала серьёзное лицо. – Нет в вас постоянства, друзья-однополчане. Никак вы не хотите уйти от условностей. Всё балансируете между небом и землёй.
- Нет «девки», вы как хотите, а я буду его транспортировать, - Виолета растолкала Петра. – Товарищ, ты меня слышишь? Ты в состоянии идти?
Тот не поднимая головы, кивнул.
- Видишь, в состоянии, - Розочка скептически посмотрела на «подругу».
- Тогда подъём! – Виолета подхватила его под мышки. – На счёт раз идём на старт!
- У-у, - подал звук Пётр.
- Вот уже и сигналит… Не урони свою ношу «подруга».
- Я… вас… бо… юсь…- вытолкнул из себя по слогам «хороший мальчик» и обмяк в сильных не женских руках.
Дверь открыла заспанная женщина. Высокая девушка держала в объятиях Петра.
- Ваш?
- Мой…
- Слава Богу, а то уже сил нет. Загонял меня… Он такой у вас шалун, то один адрес назовёт, то другой, вот я его по всем этажам и таскаю на себе, как боекомплект.
Мать Петра благодарно посмотрела на девушку, пропуская её в прихожую.
- Вас как зовут?
- А вам зачем?
- Ну, как же? Сын в дом привёл девушку, и я как мать имею право…
- Извините, мамаша, но это не он меня привёл, а я его принесла, а точнее принёс.
- То есть? Объясните это ваше, то принесла, то принёс… Вы кто?
- Женщина, примите «товар». Мне тяжело его держать. Раскормили мальчика… Он один такой у вас плотный или есть ещё кто-то?
- Один… А почему он в таком виде?
- Нормальный вид: человек спит в вертикальном положении.
Ошарашенная мать Петра стояла, растопырив руки и ничего, не понимая, смотрела на девушку, державшую под мышкой её сына и при этом разговаривала с ней мужским голосом. Она наклонилась к голове своего Петручио и спросила:
- Сына, это кто с тобой?
Тот полуоткрыл глаза, и пьяно улыбнувшись, сказал:
- Друг!
2. Матушка.
Пётр проснулся оттого, что не услышал привычного голоса своей матушки, который по утрам подобно будильнику приглашал его прожить ещё один незабываемый день в этой жизни. Он прислушался, пытаясь уловить хотя бы какие-нибудь звуки, напоминающие её присутствие в этом мире.
«Ничего… странно, - подумал Пётр. – Никак что-то замыслила неуёмная душа? А впрочем, в её возрасте – это нормально: строить козни или вынашивать планы по быстрейшей женитьбе своего единственного сына. Ох, уж эти матери! И чего им неймётся? Сначала торопятся, а потом расхлёбывай за них. Сами прошли через весь этот ад, и теперь желают того же самого своим чадам. Сначала, как правило, всё романтично: цветы, всякие там ухаживания, а потом несколько аккордов «Свадебного марша» и оглянуться не успеешь и ты уже отец. Сопливая ребятня будет мочиться тебе на брюки, а когда подрастёт, начнёт клянчить мелочь. А всё для чего матерям это? А для того, чтобы потом сидя у подъезда с соседками, выдать им, мол, её сын ничем не хуже других мужиков. Глупо? Глупо».
Пётр потянулся, зевнул, раззявил рот по всем правилам и сел на кровати. Вставать не хотелось, а вставать надо было. Сегодня рабочий день и всякие там опоздания не приветствуются его работодателем. Кстати, эту работу ему подыскала его матушка. Она ему так и сказала: «Иди, работай и не осрамись». Что он маленький? Пошёл и стал работать. Если честно с работой ему повезло. Просторное помещение, много столов, за каждым из них сидит симпатичное создание. Пётр сначала и не сообразил, что это своеобразный рай на земле. Оглядевшись, он понял, что среди всего этого цветника женских образов, он здесь единственный мужчина. Повезло? Однозначно. Как заметила его матушка, что теперь у её сына есть шанс обрести семейное счастье, мол, в таком коллективе не забалуешь. Пётр промолчал, да и что он мог ей сказать после того, как заявился домой из ночного клуба на руках не то женщины, не то мужчины. Слава Богу, всё обошлось, если не считать того, что на следующий день после той вечеринки у него сильно болела голова, и хотелось устроить в квартире показательный кавардак. Матушка упредила его желания и дала волю своим эмоциям, чем собственно и спасла их жилплощадь от неминуемого погрома. Пётр смог взять себя в руки и все симптомы перепоя сами собой куда-то улетучились.
Он часто вспоминал про всё это. Вот и сегодня его память напомнила ему о том, кто он есть на этом свете. Пётр опять зевнул, вывернув классически челюсть. Только-только он вернул её на прежнее место после зевка, как его слух уловил шаги матушки, а затем и её голос, который через закрытую дверь комнаты возвестил о том, что пора вставать:
- Петенька, сынок… вставай моё солнышко, а то проспишь своё счастье.
«Ну, вот и ладненько, а то я грешным делом подумал, что преставилась» - Пётр потянулся и подал голос:
- Уже встал.
Матушка на его слова протиснула своё лицо в дверную щель и спросила:
- Разминаешься? Это хорошо. Женщины обожают крепких мужчин. Ты интенсивнее маши руками, энергичнее.
После её совета Петру расхотелось не только махать руками, но и дышать. Пересилив себя, он пару раз дернулся, неестественно взмахнув руками, отметив про себя, что сегодня его тело ему не принадлежит.
«Ну, и чёрт с ним. Обойдусь без зарядки» - подумал Пётр и пошёл умываться, на ходу планируя сегодняшний день.
Надо заметить, что это он делал каждый день, но ничего путного из его планирования не получалось. Как правило, всё шло с точностью, да наоборот. Вот и сегодня что-то подобное должно было произойти, а раз так, то Пётр решил «плыть по течению», мол, куда кривая выведет.
За завтраком матушка была весьма предупредительна. Она задала ему сначала только один вопрос. Прозвучал он так:
- Ну, как дела на работе?
- Хорошо, - ответил ей Пётр.
- Расшифруй, - потребовала матушка.
- Очень хорошо.
- А точнее? – это уже был второй вопрос.
Пётр посмотрел на неё с нескрываемым раздражением. Ему почему-то захотелось ей сказать что-то грубое, но он сдержался, подумав только, мол, опять лезет в его личную жизнь. Матушка, угадав его настроение, сказала:
- Да, сына, вот такая у тебя мать. Мне интересно знать: какие люди тебя окружают за пределами родного дома.
- Хорошие, - буркнул Пётр, пытаясь поставить на этой теме точку.
- Это не ответ. Мама хочет знать всё.
- Сегодня же перепишу всех в алфавитном порядке с указанием личных габаритов, - пообещал Петр, скривив рот в улыбке.
- Дерзкий мальчишка, когда же ты возьмёшься за ум? Все твои сверстники уже при делах, а ты у меня всё ещё витаешь в облаках. Когда это закончится?
Пётр от такого её заявления даже передёрнул плечами и пообещал с серьёзным выражением на лице:
- Скоро.
- Ты не обманываешь меня? - матушка посмотрела на него с такой материнской любовью, что ему показалось, что вот прямо сейчас она возьмёт его голову и уткнёт в свою грудь.
- Я постараюсь, - выдавил из себя через силу Пётр и интуитивно выпрямился, отстраняясь от стола, за которым они с ней завтракали.
Всю дорогу, пока он добирался на работу в переполненном автобусе, то и дело его толкали в бок и шарили по карманам. Зная, что там ничего нет, Пётр вёл себя вполне сносно: никому не дерзил и ни на кого не смотрел вызывающе, чем собственно расположил всех тех, кто так или иначе во всём этом принимал участие. Единственное, что омрачало поездку в общественном транспорте, так это смесь разных дезодорантов. Запахи так плотно заполнили всё свободное пространство от человеческих тел, что дышать приходилось не воздухом, а чем-то совершенно непонятным.
Как-то в подобной ситуации одному старичку сделалось плохо от передозировки всего подобного, и ему вызывали неотложку. Пётр был не только тогда свидетелем, но и принимал активное участие по оказанию первой помощи: делал искусственное дыхание и так увлёкся этим, что до крови исцарапал себе лицо о небритую щетину старика. Хорошо, что врачи подоспели вовремя, а то могло бы случиться непоправимое, а потом доказывай, что ты хотел сделать как лучше. У нас же как? Проявил инициативу - получи на полную катушку, чтоб не высовывался. Хочешь уцелеть – не встревай.
Так вот, после таких поездок Пётр покидал общественный транспорт, слегка покачиваясь. Отдышавшись, начинал верить, что не всё так плохо: и жить можно, и всё хорошее ещё впереди. Ну, насчёт хорошего, как вы сами понимаете, он не врал себе, потому что на работе его ждали очаровательные представительницы женского пола. Про себя он называл всех их без исключения – «милашками». Вообще, женщины в его присутствии себя вели так откровенно, что он порой задумывался о смысле жизни, и получалось так, что ему повезло с работой, хоть и платили не так много, как хотелось бы. Всё компенсировалось присутствием женских тел в визуальной близости. Надо заметить, что на работоспособности их коллектива, это нисколько не сказывалось, потому что сама работа была так себе: в течение дня перекладывали кипы бумаг на своих столах с одного конца на другой. Опять же с приходом сюда Петра, что-то изменилось в заведённом порядке, и временами случались всякие приятные отступления от правил. Например, в обеденный перерыв каждая из женщин пыталась накормить единственного мужчину своими кулинарными «опусами». Сами понимаете – это какая никакая, а экономия и тут Пётр, благодарил Господа Бога за такую благодать, потому что поесть и поесть вкусно он любил, а тут сразу столько заманчивых предложений насчёт дегустации то одного блюда, то другого. Кроме всего этого, женщины в его лице увидели для себя кое-какие перспективы. Даже замужние бросились вилять бёдрами, изображая из себя весталок. Пётр героически переносил всё это. Он был где-то в душе немножко философ, а поэтому знал, что торопиться в подобных ситуациях не стоит. Женщины в отличие от него были совсем недружны с философией, а поэтому решили устроить в честь новоприбывшего, спустя какое-то время, что-то вроде корпоративной посиделки всем отделом. Когда всё это произошло, Пётр понял, что если он не напьётся, то быть беде. Желание мужчины – для женщины закон, а если этих самых женщин несколько, то сами понимаете, что к концу посиделок он так назюзюкался, что домой пришёл еле тёпленький. Матушка, встретив его на пороге квартиры, всплеснула руками и охнула:
- Опять напился?
- Нет, просто устал, - выдвинул свою версию Пётр, балансируя всем телом на полусогнутых ногах.
- Сына, не ври маме. Правду и только правду. Кто тебя так? На тебе же нет живого места…
- Успокойтесь.
- Это ты мне? Где ты был?
- На работе.
- Пётр?
- Вот тебе крест, - он попытался перекреститься, но вместо этого почему-то рука отдала салют по пионерски.
- Сына, тебя надо срочно показать врачам.
- Лучше сразу на операционный стол, а то и прямо в морг.
- Петя пожалей меня. Зачем ты такое говоришь? Что это за настроение?
- Отличное настроение и вообще я молодец! Меня сегодня принимали в коллектив и всё такое…
- Сына, ты меня интригуешь. У тебя что, была связь с женщиной прямо на работе?
- И не с одной, - Пётр хихикнул пьяно.
- Что я слышу: мой сын развратник! – воскликнула мать. – И как после этого мне людям в глаза смотреть?
- Честно, - выдал Пётр и добавил: - Честь семьи я не уронил!
- Может всё оно и так, но где гарантии, что не будет никаких претензий?
- Вы это о чём? – Пётр уставился на мать почти трезвыми глазами.
- Как о чём: о притязаниях со стороны…
- Ах, вы об этом? Я же говорю вам, что честь семьи я не уронил. До всего этого у нас не дошло. Мы только пили, закусывали, пели и танцевали.
- Так значит, не было никаких оргий?
Пётр посмотрел на мать. Ему её было даже где-то жалко, и он сказал:
- Были, но только всё в рамках.
- Как мне тебя понимать? – та от удивления открыла рот.
- А так и понимайте: пили, закусывали и всё по плану, одним словом это были такие посиделки, где все «сёстры» и «братья», - выдохнул Пётр.
- А я-то подумала, - его мать улыбнулась облегчённо. – Ты меня напугал.
- Извините, не хотел.
- Петенька, а тебе кто-нибудь приглянулся на вечеринке? – мать стала подбираться издалека к интересующей её теме.
- Все, - признался Пётр, пытаясь облокотиться на тумбочку в прихожей.
- Сына, ты отдаёшь себе отчёт? Это же тянет не меньше, как на обзаведение гаремом. Боюсь, что с твоей зарплатой тебе и одной женщины будет многовато, поэтому хорошенько подумай, прежде чем вслух произносить такие слова. Я вот что тебе посоветую: тебе надо двигаться по карьерной лестнице наверх.
- Я боюсь высоты, - сказал Пётр.
- Ничего, эту твою боязнь можно приручить. Укрепим вестибулярный аппарат, всякие там лекарства попьёшь, походишь в тренажёрный зал. Кстати, есть у меня старинная подруга, так вот у неё дочка инструктором там работает.
- Матушка, вы опять за старое?
- А что я такого сказала? Для тебя же стараюсь и потом мужчина должен себя держать в форме. Женщины от этого млеют.
- Слава Богу, что не блеют, – пошутил Пётр и, не раздеваясь, проследовал в свою комнату.
- Сына, возьми себя в руки, - потребовала ему вдогонку мать.
Тот картинно попробовал взмахнуть руками и произнёс:
- Они меня не слушаются. Я в нокауте.
- Сына, не пугай маму, - она прошла за ним вслед и когда он, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, подсела к нему с вопросом: - Тебе уже кто-нибудь сделал предложение?
Пётр нервно дёрнул плечом и ответил:
- Я работаю в цивилизованном коллективе.
- Знаю я нынешнюю цивилизацию: кто с кем и когда хочет.
- Матушка, где вы всего этого нахватались?
- Сына, мама иногда телевизор смотрит и газеты читает…
- Вот и результат, - не дал он ей закончить своё предложение. – Спать, спать и ещё раз спать.
- Петручио, я горжусь тобой. Ты цитируешь Ленина?
- Ну, причём здесь Ленин? Я просто хочу спать. Давайте все расспросы перенесём назавтра.
- Можно и назавтра, но если у тебя была хоть такусенькая связь, - его мать показала кончик своего мизинца на руке, - то лучше всё решить разом.
- О Господи, но я же уже сказал, что мы пили и закусывали, ещё танцевали…
- Так это всегда так бывает в подобных компаниях: сначала мирно, а потом…
- А потом я взял такси и приехал домой и теперь ты мне мешаешь заснуть.
- Сына, мама беспокоится…
- Ещё одно слово и я начну крушить всё вокруг. Я хочу спать.
На следующее утро голос матери вторгся в его предутренние видения, разогнав остатки сна. Пётр приоткрыл один глаз и увидел в дверях своей комнаты лицо матери. Та что-то ему говорила, не переставая смачивать своё лицо какой-то непонятной смесью.
- Сына, рассвет-чародей уже пробудил весь мир. Вставай, а то опоздаешь на работу.
Пётр про себя прошептал: «Силы небесные, она, что решила на своём лице испробовать все продукты? Нет, однозначно надо переходить на горчицу. Этот компонент сразу вернёт её в реалии».
На работе Петра встретили настороженным молчанием. Он это почувствовал, как только переступил порог офиса. Всё и ничего бы, но слова матушки, произнесённые ему на прощание насчёт того, что весь этот день пройдёт у него в духе «разбора полётов» после вчерашнего, начинали сбываться. Вспомнив про это, Пётр постарался незаметно прошмыгнуть за свой стол. Женщины проводили его взглядами каждая по-своему. Было такое ощущение, что всем им он вчера сделал предложение и, причём по отдельности от остальных.
Конечно, ничего этого и не могло быть. Чего-чего, а Пётр знал, что любой его шаг в этом направлении, может быть последним в этой жизни. Он уже был наслышан про то, как какой-то чудак уступил одной особе в автобусе место, так эта дура вбила себе в голову, что он якобы сделал ей предложение. Кстати, один знакомый Петра именно через что-то подобное обзавёлся семьёй. Этот глупец помог выйти из автобуса молодой женщине, а потом ещё и вещи донёс до подъезда. Где подъезд, там и соответствующий этаж, и квартира и всё такое - одним словом, пришёл в себя этот бедолага уже у незнакомки в постели, спустя некоторое время. Миловидное личико поставило его в известность о том, что тот обещал на ней жениться и всё.
Петр, вспомнив про этот случай, сам себе сказал: «Нет уж, дудки. Со мной этот фокус не пройдёт». Он выразительно оглянулся по сторонам, пытаясь бросить вызов любой, кто заикнётся сейчас ему о вчерашних его похождениях. Никто не отреагировал на его взгляд, да и когда было тут реагировать, если работа не собиралась так просто сдаваться. Она уже выложила кипы бумаг на столы работников, и те копались в них с видом знатоков. Пока Пётр осматривался, его память стала выводить в голове обрывочные воспоминания о вчерашней вечеринке.
«Ну, с Аллочкой говоруньей, он выпил несколько раз на брудершафт. И что из этого? Да, со стороны это выглядело, может быть и подозрительно, но их никто не остановил, а значит, всё было в рамках приличия. Опять же это было по-дружески. С грудастой Маринкой танцевал медленный танец. Набольшее его не хватило. Уж слишком притягательный у неё бюст. Так и хотелось склонить отяжелевшую голову на него, но не склонил же. А может, всё же склонил? Нет, если бы склонил, то сейчас бы ему было жарко от пересудов, а так только молчат. Молчат-то, они молчат, но как-то уж странно это делают: будто нет меня. Так дальше на очереди Элеонора Ивановна. Знойная женщина, но замужем. Да, такие экземпляры долго по одиночке не ходят. Обязательно кто-нибудь, да прилипнет к юбке. Ну, с этой стороны вроде бы всё чисто. Конечно, один раз во время танца он пару раз руку свою не туда положил на её тело. Это от усталости. Понимать нужно, а потом она к тому же и начальник отдела, а я всего лишь рядовой работник. У неё зарплата – две моих, да и ем я с аппетитом. Нужен я ей со своим желудком? Один расход, да и только. Судя по тому, как она себя держит, у неё и муж есть, а может и любовник и даже не один. Хотя, положа руку на сердце, зачем ей весь этот выводок? Это я что-то зафантазировался. Нет, она женщина красивая и вся в соку, но меня разборки с её мужем не радуют. Вон и Инга тоже из того же списка, а как вчера бёдрами водила и это-то при живом муже-то? Срамота! Кстати, почему у неё такой странный акцент? Иностранка что ли? Если так, то нам заграничного не надо. Со своими бы разобраться. Так, кто у нас следующий по списку? Верочка… Н-да, у этой тонконогой модели такой рост, что с прыжка до губ не дотянешься, но ноги – это что-то космическое, а голос такой, что мурашки начинают по всему телу чечётку выстукивать. Нет, Верочка красавица и ей я просто ни к чему. Да, я вчера пялился на её коленки. Ну и что из того? Не надо было такую короткую юбку на себя надевать, а потом ещё в танце делать всякие выкрутасы. Я же живой человек. Кстати, если она посчитает, что это уже повод, чтобы создать семью, я так ей и скажу, что это абсурд чистой воды и что от этого не беременеют. Странно, что я вообще про это сейчас подумал, - вздохнул Пётр. – Если подумал, то где-то всё-таки опростоволосился. А с кем? Не помню, хоть убей меня. Может быть с этими близняшками? Молоденькие, несмышлёные и надо полагать с повышенной гибкостью. Вон как вчера зажигали в танцах. Прямо «тати» какие-то, «горгоны», а может быть и того хуже. Ух, какие глазищи, прямо готовы дырку на мне прожечь, но красивые бестии. Конечно, красота со временем угаснет, и всё встанет на свои места. Встать-то встанет, а привычки останутся, и тогда начнётся круговерть. Надо держаться и ещё раз держаться, а то начнут сейчас штурмовать моё естество. Впрочем, если бы у мен с кем-то из них что-то было, то уже давно мне об этом намекнули бы. А если готовят мне сюрприз? Беда… Ну, со стороны замужних, если что-то и было, претензий не будет – это плюс. А если кто-то из молодых был мною «разбужен»? Неужели придётся жертвовать своей свободой? Может в отказку поиграть? Затаскают же по судам, а там и срок намотают за всё сразу. Надо подлизаться к Марии Ивановне. Она самая сообразительная среди всех тут, да и возраст у неё… Стоп, а не с ней у меня вчера…? Тьфу ты, она же мне в матери годится. Хотя когда пьян плохо разбираешься во всех этих подробностях. К тому же, как я помню, она вчера стриптиз показывала. В тот момент я был от неё на приличном расстоянии. У меня и алиби есть на этот случай: я в тот момент пухленькой Ниночке положил свою ладонь на колено. Так вот где собака зарыта? Я бы так сказал, что не собака, а целая свинья. Нет, женщина она приятная во всех отношениях и мы с нею уже в первый день моего прихода на работу перешли на «ты» и матушке она моей сразу бы понравилась, но габариты её, меня пугают…»
Только он прервал свои размышления, как обозначил себя его внутренний голос:
«Вчера не пугали».
«Это было вчера, да и выпивший я был…» - стал мысленно оправдываться Пётр.
«И, тем не менее, руку на колено ты ей положил» - внутренний голос стоял на своём.
«Это получилось случайно. Опять же темно было…»
«Темнота – друг всем начинаниям. Влип парень».
«Я? У нас ничего с ней не было» - Пётр инстинктивно весь сжался.
«Было – не было. Суд решит и вынесет свой приговор» - внутренний голос хохотнул.
«Какой ещё суд?»
«Тот самый, который устанавливает отцовство».
«Ага, сейчас… я только опёрся о колено её».
Внутренний голос Петра слегка изменил тон и выдал:
«Это ваше последнее слово, подсудимый?»
«Кто подсудимый?» - Пётр даже заёрзал на стуле от этих слов.
«Ладно, расслабься, бедолага. Это я так, для поднятия настроения. Чего нос повесил? Гляди на жизнь веселее!»
Пётр проглотил скопившуюся слюну и подумал: «По-моему у меня глюки: сам себя определил ни за что на скамью подсудимых. Надо начинать заниматься спортом, а то так можно вообще слететь с катушек».
Он ещё долго бы так себя истязал всякими подозрениями, но к нему подлетела Аллочка и затараторила:
- Гульнули вчера. Да? Ты как? А голова? У меня раскалывается. Все наши под впечатлением. Наверное, сейчас им не до веселья. Ты как считаешь? Кстати, близняшки вчера, когда ты ушёл, из-за тебя передрались. Прямо умора я тебе скажу: родные, казалось бы, а договориться не смогли. Ты сам, если не секрет, ни на кого не запал? Впрочем, если не хочешь говорить, не говори и вообще с этим делом не торопись, а то потом соплей не обберёшься. Опять же коллектив у нас бабий и никто не согласится про себя, что она не твоя пассия, узнав про то, что ты выбрал кого-то одну из всех. Кстати, наши замужние ещё те тётушки: без комплексов и во всём этом имеют равные права, как и незамужние. Вот такой расклад. Уж на что наша Элеонора Ивановна мнит себя недосягаемой, а вчера так к тебе льнула, я и решила, что ты будешь её десертом на оставшийся вечер. Одно слово – бывалая. Как она тебе самому? Ты чего всё молчишь?
- Я не успеваю ничего тебе ответить. Ты тараторишь, как пулемёт, - Пётр удивлёнными глазами посмотрел на Аллочку.
Та вскинула брови и выдала:
- Да я ещё ничего-то и не сказала.
Пётр сделал вид, что рассматривает перед собой бумаги на столе. Аллочка скорчила свой курносенький носик, хлопнула пару раз ресницами и, хрустнув демонстративно тонкими пальцами на руках, произнесла:
- Ну, если тебе мне нечего сказать, то…
- А надо? – Пётр поднял от стола затравленный взгляд.
- Ты так считаешь? Вчера ты был совсем другим.
- Вчера – это вчера, а сегодня…
- Я поняла: вчера – брудершафт, а сегодня – иди детка, займись делом. Так?
- Ну, зачем же…? – Пётр постарался улыбнуться. – Всё образуется.
- Ага, у меня от вчерашних поцелуев с тобой губы болят.
- Я-то чем могу помочь? У меня лично не болят.
- Ах, ты так? Ловелас!
Пётр на всякий случай выпрямился, оперев спину на спинку стула. Лицо Аллочки покрылось красными пятнами.
- Ты чего на него наседаешь, подруга? – к ним подрулила грудастая Маринка.
- Представляешь, этот мужлан подпортил мне губы своими поцелуями, а теперь отнекивается, мол, это не он, - Аллочка вскинула воинственно голову.
Пётр подал голос:
- Это ещё надо доказать.
- Ха-ха-ха! Да мы целовались у всех на виду!
- Не помню, - Пётр решил косить под дурочка.
- Уймись подруга. Мы вон с ним вчера медленный танец танцевали, так что теперь мне его в загс тащить или на алименты сажать?
- За что? – Пётр от этих слов даже привстал из-за стола.
- Да так, на всякий случай. Меня к тому же что-то с утра подташнивает.
- Вы что сговорились? Вот это я попал: всех собак на меня сейчас повесите.
Вмешалась Элеонора Ивановна. Она начальственно посмотрела на говорливую троицу и сказала:
- Ребята не устраивайте базара! Девочки оставьте нашего единственного мужчину в покое. Он у нас на вес золота и растаскивать его по кускам не целесообразно. Беречь надо таких, как он, а не выставлять свои претензии напоказ.
- Вам хорошо – вы замужем, - хотела, было, ей возразить Аллочка.
- Это ещё надо доказать: хорошо это или наоборот, - ответила ей Элеонора Ивановна. – И потом, нам женщинам всегда хочется чего-то свеженького.
Маринка переглянулась с Аллочкой, мол, здесь нам ловить нечего, если сама начальница намекает им о своих претензиях поучаствовать в дележе одного единственного мужчины и, причём выдвигает тут же условие: только целиком и в одни руки. Знает, как отбить охоту у молодняка стоять в очереди за счастьем. Пётр выглядел между ними эдаким нашкодивши ребёнком. Ему хотелось куда-нибудь спрятаться, и он полез под стол, пытаясь, что-то там разглядеть на полу. Элеонора Ивановна подошла к его рабочему месту и, оглядывая его округлый зад сверху, заметила в голос:
- Вам без женщины будет трудно в нашем коллективе. Определяйтесь побыстрее, а то вас разыграют в лотерею.
- Какую? – поинтересовался из-под стола Пётр.
- В беспроигрышную.
- А разве так можно?
- Сейчас всё можно, - Элеонора Ивановна слегка приподнялась на цыпочках, потягиваясь всем своим крепким телом, и добавила: - Не вы первый, не вы последний. Рынок, батенька, это такая штука, где всё подобное давно уже живёт без всяких лицензий. Так что голубчик определяйтесь поскорее. Это мой вам совет, а то…
- Я постараюсь, - выдавил из себя Пётр, вылезая из-под стола.
Рабочий день закончился, и все поспешили по своим делам. Инга без всяких предисловий подошла к Петру и произнесла следующее:
- Хочешь, я буду твоей дамой сердца?
- Зачем? – у него от её слов даже запершило в горле.
- У каждого мужчины должна быть «дама сердца». Мир так устроен, - Инга повела глазами по сторонам. Ты просто не представляешь, сколько изголодавшихся женских сердец желает тебя в данную минуту.
- Меня? Чем же я заслужил такое доверие?
- Ты ещё молод и не знаешь нас женщин. Ты идёшь домой?
Пётр кивнул головой. Инга предложила:
- Давай по дороге обо всём этом поболтаем.
Пётр внутренним чутьём почувствовал, что это «поболтаем» может оказаться увертюрой к чему-то более большему.
«А что скажет матушка? Как ей объяснить, что он был у этой спелой женщины в гостях? Кстати, она замужем, если мне не изменяет память, а это уже как-то не вписывается в то, что она сама подошла ко мне. А вдруг это ловушка? Опять же женщина она сочная и на таких, как она, держится весь семейный уклад. Нет, что-то здесь не так. Вдруг её супруг устроит мне массаж лица кулаками? О пользе таких процедур нет никаких положительных упоминаний. Неужели она меня хочет подставить? Вообще-то непохоже. А что же тогда всё это означает? Тут или она по характеру гулёна, или муж уехал в командировку, что в сущности одно и тоже, да и если бы что-то было другое, то кольцо бы она сняла с руки, а так демонстрирует, мол, я женщина с опытом и всё такое. Конечно, опытная женщина это хорошо, а, тем более что она являет собой эдакий «порт приписки» в смысле семейного очага и здесь не будет ограничений в любовных играх, но с другой стороны может всё обернуться и со знаком «минус». Вдруг её благоверный внезапно заявится в самый не подходящий момент? Страх обрубает все желания, а её будто надирает. Казалось бы, замужем, есть определённый достаток, так нет, лезет на рожон сама и хочет меня туда же подтянуть. Что-то мне не хочется, чтобы она была моей «дамой сердца». Я герой не её романа. Лучше пусть она остаётся верной своему супругу, рожает от него крикливую ребятню, кормит вкусными щами всю семью и мечтает о счастливой старости».
Инга смерила Петра томным взглядом и сказала:
- Ты какой-то робкий. Совсем ещё мальчик.
Пётр покраснел, но ничего ей на это не ответил. Она ещё постояла возле него, и будто что-то решив про себя окончательно, тряхнула головой и произнесла:
- Ну, если не хочешь и не надо. С этой минуты я «умываю руки». Пусть другие тебя фрахтуют. Ведь я же хотела по-дружески. Ну, подумаешь: и случился бы у нас промеж себя небольшой роман? Это ведь для дела… Молчишь? Ну, молчи, молчи… Кстати, я в разводе со своим кобельком. Женщина я свободная, - она перехватила взгляд Петра на обручальном кольце на своей руке и хохотнула: - А это оставила себе на память. Ладно, счастливого тебе плаванья под чужими флагами.
Пётр растерянно посмотрел вслед удаляющейся Инге. Непонятное чувство заскреблось под сердцем и может быть, впервые в своей жизни он пожалел, что отпустил эту женщину на все четыре стороны.
«Свободная и бескорыстная…почти», - подумал про неё Пётр и засобирался домой.
А дома его ждала матушка. Она от нетерпения, чтобы не скучать, решила сделать генеральную уборку. Так увлеклась за этим занятием, что когда Пётр позвонил в дверь, она сразу и не сообразила: кто бы это мог быть. Открыв ему, уставилась на сына. Пётр мельком бросил взгляд на её лицо и спросил:
- Что с вами? Опять экспериментируете над своим образом? Это что-то новенькое. Кстати, это вам больше подходит и глаза выразительные и румянец насыщенный… Дайте я угадаю, что на этот раз вы намазали на своё лицо?
- Сына, не трать время зря. Просто я делаю генеральную уборку.
- Уборку? – удивился Петр. – У нас что-то намечается грандиозное?
- После того, как ты устроился по моей наводке на работу, я каждый день жду перемен в твоей личной жизни.
- Матушка, поберегите своё здоровье. В ожиданье можно свою просмотреть, - Пётр перешагнул через порог квартиры.
- Сына, ты меня пугаешь?
- Я констатирую.
- Ты же расстреливаешь мои надежды.
- Ой, не наговаривайте! Вы сами всё это проделываете над собой по собственной инициативе.
- Неужели ты больше ничего не хочешь сказать своей матери?
- Хочу! – Пётр широко улыбнулся. – Вашего сына хотят.
- Как? – у той глаза полезли на лоб.
- В прямом смысле.
- Сына, ты шутишь? У кого же поднялась на тебя рука?
- Ой, только давайте обойдёмся без стенаний. У меня от них начинает желудок тревожиться. Кстати, а чего вы переполошились?
- Как же? Моего Петеньку хотят увести из-под материнского крыла…
- Я что-то перестаю вас понимать: то вы двумя руками голосуете за мо женитьбу, а то наоборот. Ну, так же нельзя.
- Сына, я тебя прошу только об одном: прежде чем делать кому-то предложение, покажи выбранную тобой кандидатуру мне.
- Зачем?
- А я скажу: пара она тебе или нет. У меня на это нюх ещё тот, - мать Петра направилась на кухню и уже оттуда спросила: - И кто же сегодня попытался тебя заарканить?
- Матушка, я вам удивляюсь. Что это за сленг?
- Сына, не отвлекайся на мелочи, колись о главном. Мама ждёт.
- Вам как: сразу всё выложить или можно по частям, растягивая удовольствие восприятия?
- Не томи.
Уже сидя за столом, Пётр рассказал матери о том, как его обхаживала Инга, и вообще пересказал в пылу весь свой день на работе. Та слушала временами «ойкая» и «ахая». Когда он выложил всё, что считал нужным, мать заявила:
- Я должна их видеть. Завтра же наведаюсь к тебе на работу. Если что, то сделаю там «генеральную» уборку, а то чувствую, что все они там страх потеряли.
- Матушка, это лишнее. Кстати, а если всё пойдёт не по вашему сценарию? Нет, лучше обойдёмся без самодеятельности, а то мне придётся уволиться оттуда, а я уже стал привыкать. Наломаете дров, а потом будем лаптем хлебать на пару.
- Сына, - мать сложила в молитвенном жесте руки на груди, - я только со стороны погляжу. Сяду куда-нибудь в уголок, и буду сидеть тихо, как мышка.
Пётр посмотрел с некоторым подозрением на предполагаемую «мышку», представляя, как его матушка будет возвышаться где-нибудь в уголке их офиса и ему стало смешно. Он взял себя в руки и спросил:
- Вы представляете себе эту картину? Все заняты делом, а в углу сидите вы и…
- Так я буду вести себя тихо.
- Нет и ещё раз нет.
- Сына, они тебя поработят.
- Я им не дамся.
- А если им всё же это удастся сделать?
- Никогда. Я навечно останусь неприступным, - Пётр сделал многозначительное лицо.
- Сына, а как же семья, дети…?
- Это как-нибудь потом.
- Сына, время-то не стоит на месте. Как бы не просмотреть его.
- Всё свершится в свой час, и не будем торопить события.
Мать не вытерпела и взяла ситуацию в свои руки, заявив:
- Так, теперь послушай меня: я тебя выкормила…
- Матушка смените пластинку, а то я расплачусь.
- Петручио, я буду за тебя бороться, чего бы мне это не стоило. Я докажу всем, что я непросто мать…
- Вы мать-родина, - вставил тут же Пётр.
- Дерзишь?
- Нет, подсказываю.
- Ладно, об этом потом. Я хочу побыть одна. Мне надо хорошенько подумать, а ты иди, отдыхай.
Когда мы остаёмся наедине, в голову порой приходят гениальные мысли. Примерно, тоже самое произошло и с матерью Петра. Она как стратег расставила мысленно перед собой всё, что касалось её сына, и работа закипела. Фантазии так крутили её сознание, что иногда своего сына она представляла в объятиях ни одной, а двух, а то и трёх женщин. К счастью, всё подобное она гнала от себя, памятуя о том, что зарплата у Петручио так себе, да и какая мать пожелает своему дитяти после работы прийти домой и окунуться с порога в семейную оргию? Вот и её материнское сердце болело за её «мальчика», стараясь обойти все острые углы сегодняшних реалий. Когда её фантазии обрели почву под ногами, она зашла в комнату к сыну и заявила:
- Петручио!
- Что? – тот оторвался от книги.
- Я знаю, с чего мы начнём. Для начала мы будем искать в дом хозяйку. Каждую субботу ты будешь приглашать в гости по одной из своих сослуживец, и я буду устраивать им ненавязчивые проверки.
- Что всех, всех, всех?
- Да, сына, мы им дадим равный шанс в борьбе за тебя.
- А как быть с близняшками?
- Они что сиамские?
- Да нет, но когда я с ними танцевал, то они…
- Сына, двоежёнства я не потерплю.
- А если мне они обе глянутся?
- Обе? – тут же переспросила его мать.
Пётр кивком головы подтвердил.
- И что, по одной никак?
- Никак… Они такие гибкие…
- Ты хочешь сказать: податливые?
- Нет, я хочу сказать: гибкие, - ответил Пётр.
- Ладно, в деле проверим их эту гибкость, чтоб без дураков было, а то бывают такие гибкие, что ведро с мусором поднять не могут.
Уже в следующую субботу Пётр зазвал в гости близняшек, намекнув им вскользь о кое-каких перспективах в их дальнейшей жизни. Те накрасились для порядка и в положенный час предстали перед глазами матери Петра.
- Здрасте! – прозвенели их голоса, стоило только в дверях показаться лицу незнакомой женщины в бегудях.
Откуда-то вывернулся Пётр и стал суетливо раздевать близняшек. Те тыкались в прихожей, как слепые котята, что-то мяукая невпопад насчёт погоды. Мать Петра, решила с порога уяснить для себя: кто из них Юля, а кто – Лена. Пётр хотел помочь ей в этом, но запутался так, что просто представил матери близняшек по фамилии:
- Земляникины!
- В самом деле? Редкая фамилия и вкусная на звук, - отреагировала мать.
Девушки улыбнулись на комплимент. Пётр продолжал топтаться в прихожей, не зная как перейти к дальнейшему плану, который разработала его матушка. Близняшки думали, что прямо от порога их поведут за стол, и они начнут пить чай и всё такое, но не тут-то было. Вместо этого мать Петра сразу же предложила пройти на кухню, где заявила, что в таком бардаке устраивать посиделки – это преступление, а поэтому тут же выдала гостям фартуки и сказала, растягивая губы в улыбке:
- Сначала моем и чистим, а потом и чаи погоняем.
Юля с Леной скорчили свои напудренные носики. Мать Петра подумала, что они решают между собой: кому какой фартук одеть, но оказалось, что головки их были заняты совсем другим. Пётр это сразу же почувствовал, а после того, как близняшки предложили вместо уборки сходить куда-нибудь и посидеть там, повисла тишина. Мать Петра женщина была сообразительная и, встав в дверях кухни, пророкотала:
- Только через мой труп.
Юля с Леной переглянулись. Чего-чего, а такого поворота событий они не могли себе даже представить. Тем не менее, это прозвучало, и надо было решать: или податься на уговоры этой ненормальной женщины и навести порядок на кухне, или сделать Петра сиротой. Пока они взвешивали про себя и то, и это, Мать Петра решила усилить напор и зычно гаркнула:
- Я сказала: стоять! Фартуки надеваем и за работу. Я вас научу содержать дом в порядке!
Девушки переглянулись между собой, потом посмотрели на Петра, который глазами делал матери какие-то знаки, мол, полегче, полегче. Та глянула на него и брякнула:
- Сама знаю. А ну, стройся!
- Мы лучше пойдём. Нам ещё в библиотеку надо зайти.
- Не пущу, - мать Петра растопырила руки. – У нас в доме тоже книжки найдутся. Сейчас почитаем что-нибудь вслух.
- Нет, мы всё-таки пойдём. Мы в следующий раз придём. А сегодня никак… Вы уж извините нас.
- За что же мне вас извинять? Ничего не украли, грубых слов не говорили, - мать Петра мило улыбнулась. – А Петенька мне рассказывал, что вы податливые.
- В смысле?
- Ну, гибкие, - тут же поправила себя мать.
- И что из этого? – девушки удивлённо уставились на эту странную женщину.
- Ну, так это – охота посмотреть.
- Ах, посмотреть? Вам сесть на шпагат или изобразить мостик? - близняшки расхохотались. – Ладно, давайте выпускайте нас, а то после нашего показа, вам придётся в квартире капитальный ремонт делать, а не уборку.
- Сына, ты кого привёл в дом? – мать Петра сменила тон. - Никакого обхождения.
- Ну, матушка…? – Пётр укоризненно посмотрел на мать.
Та, не обращая внимания на его протест, заявила:
- Так, сына, эти нам не подходят. И не перечь матери, а то заставлю мыть унитаз. Это моё последнее слово, а вы пошли в свою библиотеку, читари.
Весь остаток дня Пётр чувствовал себя побитой собакой. Его матушка наоборот вела себя так, будто одержала победу перед преобладающим в живой силе противником. Она в одно касание навела порядок в квартире и счастливая вышла на балкон, озирая улицу сверху подобно полководцу, которому вот-вот должны были принести ключи от завоёванного им города. Конечно, ключи ей никто не принёс, но, тем не менее, её самолюбие ликовало: она спасла своего Петюнчика от несчастного брака. Мысленно она где-то в душе сожалела о том, что близняшки показали свой норов. Уж больно красивые девки оказались, а от таких особей и детки рождаются симпатичные, и тут было о чём вздыхать.
В понедельник Пётр заявился на работу в подавленном настроении. Он из-подо лба оглядел всех по отдельности, кто на тот момент был в офисе. Никто на него никак не отреагировал.
«Слава Богу, по-моему, пронесло» - подумал он, и сев за свой стол, уткнулся в бумаги.
Кто хоть что-то знает про женский коллектив, меня прекрасно поймёт, что мать-природа ничего гениальней не придумала, как посадить в одну «клетку» сразу несколько очаровашек. Как правило, в подобных ситуациях все собой довольны и живут в мире, но когда на территорию такой идиллии вторгается мужчина и что немаловажно, к тому же и ничей, то тут начинаются всякие брожения в головках слабого пола.
Пётр про это знал вскользь, а поэтому не сразу почувствовал, как вокруг него образовался тесный круг, сплетённый из женских тел. Конечно, это только образно, потому что случись это в реалиях, он тут же скончался бы на месте от разрыва сердца. Кстати, это порой случается не только от страха, но и от радости. Так уж устроен человек и не знает он, например: сколько ему надо радоваться и сколько горевать, пытаясь найти ответ на вопрос: «Для чего приходил в этот мир?»
Пётр, к счастью, иногда думал про всё это, и неутешительные выводы мучили его сознание. Получалось так, что ему не суждено было встретить свою половинку в этой жизни. Горько? И горько, и обидно. Тем не менее, временами его посещало прозрение, и он начинал мысленно приподниматься с колен. В такие минуты он готов был сделать любую женщину счастливой. Именно в один из таких моментов к нему и подошла Мария Ивановна. Она обратилась к нему так:
- Голубчик, опуститесь на землю. Любите в первую очередь себя. На кого вы похожи из-за своих переживаний? А хотите, я сделаю из вас «мачо»?
- Хочу, - непроизвольно вырвалось у Петра.
Когда это произошло, он не сразу понял, что за всем этим может последовать, а когда сообразил, то пятиться назад было уже поздно. Мария Ивановна с восторгом оглядела его всего и сказала:
- Вы себе не представляете, что я из вас вылеплю. Вас никто не узнает. Вы настолько изменитесь, что, например, мысли о суициде перестанут вас посещать, и вы заживёте свободно.
- Вы думаете?
- Голубчик, я это знаю! Поверьте мне угасающей женщине: не такие «перцы» как вы сиживали у меня на коленях. Я научу вас разврату!
- Зачем?
- Чтобы вы приносили пользу.
- Кому?
- Нам, бабам! Вы же, в сущности, кобель.
- Я? – Пётр покраснел. – Ну, да, где-то так.
- А раз так, то чего тут рассусоливать? Сегодня я приглашаю вас к себе, мой мальчик.
- Меня? – Пётр растерянно посмотрел на пожилую женщину. – Что мы с вами будем делать?
- Придаваться любовным утехам. Я проведу вас через такое, что вы обретёте неоценимый сексуальный опыт. Вы увидите ад во всём великолепии!
- А это не будет больно?
- Это будет незабываемо, дурашка! Вы познаете: и меня, и себя…
- А можно только себя?
- Это неприемлемо. К тому же вы уже вышли из подросткового возраста, когда картинки с обнажёнными женщинами рождали в вашей голове несбыточные фантазии.
Пётр зачем-то перешёл на шёпот:
- Я вам доверюсь: у меня до сих пор это случается.
- Да? И как часто? – Мария Ивановна тоже перешла на шёпот.
- Почти всегда.
- Мой бедненький, как я вас понимаю. Ничего, после общения со мной, вы будете чем-то вроде ледокола в сексуальных отношениях с противоположным полом. Обещаю вас закалить так, что все женщины мира будут вас хотеть.
- Да, мне так много и не надо, - взмолился Пётр. – Мне бы одной хватило бы за глаза.
- Это вы сейчас так говорите, а когда побываете в моих руках, будете рыть от нетерпения землю ногами и грызть зубами удила.
- Это вы всё обо мне? – спросил, встревожено Пётр.
- А о ком же? О вас голубчик, о вас… Кстати, вы ещё не возбудились?
- Уже, - Пётр потупил взор.
- Вот видите, вы не потерянный экземпляр для нашего общества, - Мария Ивановна оглянулась на коллег и сказала во весь голос: - Девочки, моя методика действует.
Только тут Пётр понял, что всё это время, пока эта зрелая женщина вела с ним душещипательную беседу, он был вроде «подопытного кролика». Он весь сжался и покраснел.
- Ну, что же вы так себя недооцениваете, коллега? – Мария Ивановна доброжелательно посмотрела на него. – Вы уж определитесь: кто из всех, - она обвела присутствующих взглядом, - вам по сердцу и в добрый путь…
Находясь, всё ещё под впечатлением её обещаний сделать из него «мачо», Пётр спросил:
- А вы?
- Я? – она слегка хохотнула. – Я не имею морального права перебегать дорогу молодым. Жаль, конечно, но принципы менять с возрастом всё сложнее и сложнее. Кстати, и не советую в меня влюбляться, а то наплюю на мораль и нравственность и заезжу до смертельной радости. У меня это быстро: раз и кончен бал. Трёх мужей схоронила по этой неосторожности. А вам ещё жить и жить, молодой человек.
Надолго Пётр запомнил этот разговор. Это было ему как предупреждение, мол, за буйки не заплывай. Он и не заплывал: жил размеренной жизнью и только мысленно пускался во всякие там рассуждения, взвешивая все «за» и «против», пытаясь мысленно представить работающих с ним женщин в роли своей жены.
«Верочка, тонконогая модель могла ему нарожать симпатичных детишек, но куда ей с её тонюсенькими ногами носить на себе объёмный живот с будущим потомством? Нет, это ей будет не под силу. Разговорчивая Аллочка, судя по всему и в постели будет болтать без умолку, а это как пить дать, будет его отвлекать от исполнения им гражданских обязанностей. Что ей рот скотчем залеплять? Как-то не по-человечески получается. А что делать? Мариночка… С этой можно было бы создать крепкую семью. Вон она, какая крепенькая. А если начнёт мне изменять? Такой одного мужчины никогда хватать не будет. Здесь природа и с ней не поспоришь. Если слово скажу, то и придушит на счёт три: удавит одним бюстом. Сладкая смерть… Ну, с близняшками понятно: их надо брать оптом, а тут я не боец, да и матушка после их визита мечет молнии в их адрес. Здесь надо с этим считаться, а то «войны» не избежать. Я человек мирный, а значит, Ленку с Юлей мне не видать, пока матушка в здравии. Ещё остаётся Инга. Серьёзная женщина, рассудительная. Скучновата бывает местами, а так вроде бы и ничего, да и замужем уже побывала, а значит, опыт семейной жизни у неё есть. Интересно он у неё положительный или отрицательный? Впрочем, чего гадать? Ах, я забыл про Ниночку, но тут всё без комментариев: красивая, но её мне не прокормить. Да, вот такая наша мужицкая судьба: если денег в кармане, как кот наплакал, смотри эротический канал по кабельному телевидению и не рыпайся. А я и не рыпаюсь, только какой-то зов внутри меня зародился и никак не проходит. К чему бы это? Конечно, можно было бы рискнуть и замахнуться на семейное счастье Элеоноры Ивановны, но подкаблучником быть нет большого желания, хоть и сладкая она женщина и всё такое. Вот и получается и партия заманчивая, а что-то претит перейти к навязчивым ухаживаниям. Воспитание что ли у меня какое-то особенное? Вот и получается, что остаётся Мария Ивановна, а эта сама призналась, что заездит меня до смерти. Может, шутила? А если нет? Куда же податься. Опять кругом одни обломы».
Так за размышлениями и тянулась жизнь Петра. Пока он взвешивал своё будущее на весах сомнения, как-то незаметно подкрался Новый год. Люди, по давно заведённой традиции засели за составление праздничных меню, решив истратить на всю эту затею уйму денег. Примерно то же самое происходило и в семье Петра, только с той разницей, что матушка не подпускала его к этому процессу, считая, что так он больше принесёт пользы. Собственно Пётр и не настаивал. К тому же на работе у них тоже что-то планировалось, и он полностью переключился на подготовку празднования Нового года в кругу коллег. Вообще, корпоративные посиделки это что-то, а особенно, когда на них не допускаются близкие родственники. Конечно, это ненормально и даже есть случаи, когда из-за этого распадались семьи и, тем не менее, традиции никто не хотел менять.
Ну, так вот, Пётр решил к празднованию Нового года подойти со всей ответственностью и поэтому приобрёл по знакомству у одного спившегося театрала карнавальный костюм. Когда его матушка наткнулась на этот образец человеческой фантазии в шифоньере, первая мысль была у неё о том, что Петручио и вовсе не мужчина, а наоборот. Она даже всплакнула, мол, её кровиночка Петюнчик уродился никак все, а с отклонениями. Успокоившись, решила, что может быть это и не его, а он взял лишь поносить. Конечно, и первая мысль и вторая, где-то жили на соседних улицах, потому что как не крути, изначально мазаны были одним мёдом, и этот мёд был горек. Мать Петра дала волю чувствам и выплакалась вволю. Если бы ещё Пётр не задерживался в последнее время на работе, может быть, всё не так мрачно рисовалось в её голове, но тот приходил усталый, и едва коснувшись ужина, заваливался спать. Только однажды он заявился весёлый на подпрыгивающих ногах. Как выяснилось, это Верочка, тонконогая модель, затащила его с собой в кукольный театр. После этого посещения мать Петра уже стала подумывать о свадебном торжестве. Она исходила из того, что её сынуля какое-то время был наедине с девушкой в полутёмном помещении, а это почти всегда провоцирует на что-то нелегальное в отношениях между двумя особями разного пола. Её даже не смущало то, что они в том кукольном театре были не одни. «Ну и что, что там были люди? Это же повсюду вошло в норму и если парень целует девушку в общественном месте, а если ещё и…» Конечно, до всего остального фантазии у матери Петра не опускались, но что-то смутное бродило в её воображении и вот-вот могло материализоваться. Она это чувствовала и может быть, поэтому торопила события насчёт Петенького бракосочетания с Верочкой. Наверное, оно так бы и случилось, но тут появилась грудастая Мариночка и испортила всю обедню. Всё началось с того, что она стала угощать Петра в обеденный перерыв выпечкой собственного приготовления. Тот млел от всяких вкусностей и прямо на глазах округлялся в боках. Его мать стала подозрительно на него посматривать и однажды выдала:
- Сына, ты определись наконец-то, а то я вижу, что опять двоежёнство встало на твоём горизонте. Предупреждаю, что хлопот не оберёшься с одной, а уж с двумя и подавно.
Пётр только кряхтел в ответ и мычал не членораздельно, мол, всё образуется. Слава Богу, вмешалась Мария Ивановна со своими наставлениями, и его потянуло к этой умудрённой жизнью женщине. Когда она в очередной раз напомнила ему, что он не жилец, если решится связать свою жизнь с нею, Пётр только тогда поостыл и взглянул на всё происходящее трезво. Оказалось, что не всё так плохо, а особенно когда за окном зима разбросала повсюду белые покрывала, да и до Нового года было рукой подать. Всё завертелось в праздничном настроении, и дни полетели чередой, нагруженные сумками с продуктами питания к праздничным столам сограждан. Мать Петра пробовала расспросить его о работе, ну и обо всём таком, но тот отмахивался, мол, пишем отчёты и сейчас не до романтических сцен.
- И с кем ты пишешь эти самые отчёты? – так просто не сдавалась его мать.
- Со всеми.
- Как? У вас опять там оргии?
Пётр вежливо улыбался и говорил:
- Не передёргиваете, а то я уволюсь и сяду вам на шею.
- Нет, я не против: оргии, так оргии, но мама должна знать, что её сын в надёжных руках.
- Надёжнее некуда: с меня пылинки сдувают.
- Что - прямо так и сдувают? – не верила его словам мать.
Пётр утвердительно кивал головой
- Ой, что-то ты темнишь Петюнчик. Растопчут тебя твои амазонки, и не крякнешь.
- Успокойтесь…
Мать вытирала платком глаза, в душе радуясь тому, как всё складывается. Она, не стесняясь, допускала мысль о том, что вот-вот её Петюнчика кто-нибудь да охмурит. «Заждалась я чего-то…» - вздыхала она про себя.
Ну, дурное дело – не хитрое, а тут ещё и Новый год распростёр свои объятия, а если сюда прибавить карнавальный костюм, что висел в шифоньере у Петра, то сами понимаете, что события стали разворачиваться незамедлительно в этом направлении. Надо отдать должное, прежде чем нарядиться во всё напоминающее отдалённо греческое, Пётр на правах любящего сына объяснил матушке: для чего ему нужен этот костюм. Та поверила, а может быть, сделала только вид, что поверила, потому что сердце матери всегда в ожидании чего-то неясного и даже тогда, когда всё понятно и так.
Так вот, стоило Петру заявиться на работу в этом одеянии, говорливая Аллочка от увиденного воскликнула:
- Обалдеть! - и чуть было не съехала по стене на пол.
Её тут же подхватили и усадили на стул, дав попить воды. Придя в себя, она потянулась к Петру. Тот весь сжался, но оказалось, что напрасно, потому что удивлённая женщина простонала, трогая ткань его костюма:
- Какой изумительный шифон!
Остальные женщины сделали тоже самое, цокая, каждая на свой манер языками. Пётр даже покраснел слегка от гордости, мол, как я вас всех уел. Мария Ивановна щуря свои близорукие глаза, ближе всех подобралась к нему и не только ощупала ткань костюма, но и забралась под неё, чем вызвала у окружающих ревностные взгляды.
- Жеребец! – констатировала она в голос. – О таком мечтает в душе каждая женщина. Жаль, что я не поддалась на ваши уговоры, молодой, да ранний. Кстати, если у вас возникнут опять похожие желания в отношении меня, и я заартачусь, не слушайте меня старую, валите на пол и будьте тем, кем вам предначертано быть матушкой природой.
От этих слов ткань на костюме Петра в определенном месте заволновалась, на что сразу же обратила внимание грудастая Мариночка, охнув в голос так томно, как не делала этого ещё никогда в своей жизни. Постепенно все стали приходить в себя. Первое замешательство улеглось и говорливая Аллочка обретя опять свой дар, затараторила, мол, в таких одеждах, как у Петра, пировать надо не за столами, а на полу, как это было принято в Древнем Риме. Её тут же поддержали и дружно сдвинули столы в другой конец офиса, а всю выпивку и закуску расположили на полу. Пётр непринуждённо расположился во главе «поляны» и женщины стали, следуя его примеру подыскивать себе места поближе к еде. Пётр загадочно улыбался, глядя на то, как женщины пытались сесть поприличнее, не помяв своих вечерних платьев. Комичнее сцены нельзя было придумать. Видно это почувствовали и сами женщины и, не сговариваясь, стали разоблачаться. У Петра от их решения глаза полезли на лоб, а улыбка застыла на лице с побелевшими губами. Так обычно выглядят ошалевшие от счастья. Собственно Пётр таким и был: он не двигался, а только дышал и лупил глазами по вырезам ажурного нижнего белья на женщинах и думал про себя, что если и есть на земле рай, то именно вот сейчас, он находится здесь перед ним.
«Вот с этого и надо было начинать, а то бросились ткань рассматривать,- мелькнула у него мысль. - А если бы они себя так повели в первый мой день прихода на работу? Сейчас, наверное, кто-нибудь из них с сопливой пацанвой уже нянчился бы. Стоп! А мне это надо? Вот президенту нашему надо – это я знаю, потому что всякие посулы раздаёт. Вот ему надо – пусть и улюлюкает, а я ещё погуляю. Вон сколько вариантов и все в нижнем белье. Умру, а коснусь каждой…. Аж дух захватывает!»
Ну, что до всяких там касаний, они себя не заставили долго ждать. Пётр как мог, сдерживал свою плоть, но та сквозь полупрозрачную ткань так и рвалась наружу. Конечно, пока ещё не пили, все делали вид, что ничего этого нет и все «братья» и «сёстры» между собой, но стоило первым каплям спиртного коснуться человеческих желудков и всё пошло, поехало. Женщины стали бессовестно рассматривать его волосатые ноги из-под полупрозрачной накидки. Пётр ещё подумал с опозданием, что надо было хоть штаны что ли спортивные надеть, а то сидит теперь, как на аукционе и глазами шлёпает от беспомощности. А женщины, не сговариваясь, уже строили про себя, в отношении него всякие планы и выходило так, что ещё чуть-чуть спиртного и начнутся открытые действия со всякими пикантными подробностями. Элеонора Ивановна сидевшая подле Петра доверительно сказала ему:
- Сегодня тебе предстоит многое узнать из того, что лежит за гранью человеческого разума, - и тут же посоветовала присутствующим: - Девочки на спиртное не налегаем. Нам ещё надо провести беспроигрышную лотерею, а это дело серьёзное.
После этих слов тонконогая модель Верочка с сочувствием посмотрела на Петра и произнесла:
- Бедненький, достанется тебе сегодня от всех нас.
- Не пугай, мальчика, дурёха, - накинулась на неё Мария Ивановна и тут же обратилась к Петру: - А ты пей и закусывай и поплотнее. Тебе понадобятся сила и выносливость, а лучше и то и другое и чем больше, тем лучше.
- Для чего? – спросил он у неё, предчувствуя что-то нехорошее.
- Для здоровья, глупенький, - она по-матерински потрепала его по щеке. – Ты кушай, кушай, а завтра уже будет завтра, и всё пройдёт и будет – «тип-топ».
Её оборвала грудастая Мариночка, затянув песню в голос:
- Выбери меня, выбери меня птица счастья…
Вмешалась говорливая Аллочка:
- Это не по сценарию.
Она так тараторила, что Элеонора Ивановна сделала ей замечание, мол, куда несёшься?
И действительно, что это с нами людьми происходит? Только сядем за стол, в одну секунду напиваемся, а потом кружит нас как осенние листья: одних лицом в салат, других головой под стол и так по нарастающей. Первой не выдержала Верочка и спикировала носом в жареного цыплёнка.
«Я так и знал, что слаба она, - размышлял тем временем Пётр. - Не по конституции своей пьёт, а это всегда один и тот же финал. Вот и результат – умаялась».
Второй подкосилась Мариночка. Эта завалилась на спину и пьяным голосом потребовала:
- Посадите его на меня.
- Это она о ком? – забеспокоился Пётр.
- А кто ж её знает? – ответила Мария Ивановна. – Ты кушай, кушай… сейчас танцы начнутся.
При упоминании о танцах, близняшки сорвались с места и пустились гнуться под собственное татаканье.
- Ишь, как стараются, змеи. Думают быть первыми. Нет уж, пойдёте последними, а то и вообще просто посмотрите, а то лезут всегда поперёд, как ошпаренные, - произнесла Мария Ивановна.
- Вы о чём это? – Пётр интуитивно напрягся.
- Я-то? Ты пей, пей… Думай о хорошем. Кстати, ты сказал дома: куда пошёл?
- Сказал.
- Это ты зря сделал.
- Почему?
- Зря и всё тут, - ответила ему Мария Ивановна и взяла его руку в свою ладонь. – Ну, что голубчик, начнём?
- Что?
- А всё. Ты же хотел меня познать?
- Вы о чём?
- О танцах несмышлёныш, - она улыбнулась. - Мы как будем: быстро или медленно?
Пётр представил на мгновенье, как сейчас эта зрелая женщина, похоронившая трёх мужей, будет им манипулировать в танце, и ему расхотелось танцевать. Он поискал глазами, где бы ему спрятаться от неё. Из всего, что попало в его прицел глаз, была грудастая Мариночка, но она лежала без движения, пьяно таращась в потолок своими серыми глазами. Ей было не до него. Мария Ивановна произнесла откуда-то сбоку:
- Голубчик, не создавайте неразберихи. Нам паника ни к чему, да и очередь вас не поймёт.
Пётр отстранился от Марии Ивановны и спросил:
- Какая ещё очередь?
Он попытался сосредоточить свой взгляд на ком-то из присутствующих, но изображение поплыло, а потом раздвоилось, и какая-то тень встала между ним и миром. Пётр напряг зрение, и ему показалось, что это и не тень вовсе, а Элеонора Ивановна, которая почему-то в отличие от всех остальных была в тройном изображении. Он открыл рот и с силой произнёс:
- Сколько ж вас тут? Я вас боюсь…
Всё потонуло в каких-то непонятных звуках. Тяжёлые веки опустились на глаза, и Пётр почувствовал, как чьи-то руки стали стаскивать с него одежду. Он хихикнул от щекотки и провалился в пропасть. Через некоторое время появился образ Верочки. Тонконогая модель уплетала жареного цыплёнка и приговаривала: «Бедненький, бедненький…» Пётр попытался у неё отобрать птицу, но ничего у него из этого не получилось. Тогда он сказал на неё нехорошее слово и тут же получил звонкую пощёчину. Веки дрогнули, и он открыл глаза. Первое что он увидел перед собой, был до боли знакомый взгляд, но почему-то белая борода и эти косматые брови на лице мешали рассмотреть того, кто трепал его по щеке.
- Очухался, Петюнчик?
- Мама, - всхлипнул Пётр, узнав в бородаче, свою матушку.
- Узнал, значит, будешь жить, - произнесла он. - Это хорошо, что я появилась во время, а то эти особы обесчестили бы тебя без всякого стеснения.
- Он сам, - попробовала защитить свой коллектив Элеонора Ивановна, сильно икнув.
Мать Петра оглянулась на неё и выдала:
- По судам затаскаю, а надо будет - на алименты посажу! Устроили тут вертеп. Я найду на всех вас управу!
- Да, мы хотели пошутить только, - пришла на помощь своей начальнице толстушка Ниночка.
- Вот теперь я буду шутить: или сейчас вы мне всё выкладываете, или я не знаю, что с вами сделаю! Объясните мне: отчего эта зрелая женщина сидела сверху на моём бездыханном Петюнчике?
- Так, сами говорите, что на бездыханном теле, - попыталась объяснить ей Мария Ивановна.
- И что? – не унималась мать Петра.
- Искусственное дыхание делала, - закончила свою мысль Мария Ивановна.
- А почему без платья?
- Жалко, помнётся, вот я его и сняла.
- Ну, допустим, а остальные, почему все раздетые?
Элеонора Ивановна ответила так:
- Вы женщина и должны нас понять.
- Я всё поняла и давно, - мать Петра оглянулась по сторонам. - А вот и податливые сестрёнки и тоже в чём мать родила. Ну, я так и знала, что вся ваша гибкость в этом, что на вас. Ну, ничего, сейчас я возьму Петюнчика, и пройдём экспертизу на предмет изнасилования, и вот тогда мы с вами поговорим уже более конкретно и не здесь.
- Ха-ха-ха! – подала голос говорливая Аллочка, пьяно скорчив губы. – Да ваш сынуля всех нас, прямо здесь… вон сколько у нас свидетелей.
- Что всех? – у матери Петра от удивления отпали накладные брови Деда Мороза.
- Да! - язвительно резанула в голос лежащая на полу грудастая Мариночка.
Придя в себя, мать Петра стащила с лица белую бутафорскую бороду и спросила присутствующих:
- И как же он смог изловчиться, что всех вас… непонятно.
- Вот и нам не понятно, - ухватилась за спасательную соломинку Элеонора Ивановна, - раздел, сделал своё дело, напился и отрубился. Классический подход межличностных отношений между мужчиной и женщиной.
- Докажите? – вдруг воспряла духом мать Петра.
- Вот в суде и докажем, а сейчас у нас праздник и вы, между прочим, на нём не прошеный гость. Очистите помещение, гражданка! – Элеонора Ивановна повысила голос.
- Так, значит, несмотря ни на что вам всё же хочется веселиться, и всё происшедшее не спутало вам карт? – мать Петра ухмыльнулась. - Вот и получается, что все ваши наговоры на моего Петюнчика – это всего лишь пустой брёх.
- Выбирайте выражения, а то…
- Но, но, лахудры, мало я вас посохом отходила? Хотите повторения? У меня не задержится. Ишь, окопались тут, чувырлы.
- А это уже оскорбление и тянет на…
- Молчать! Смирно! – голос матери Петра возвестил о чём-то важном, что уже стояло на пороге этого офиса.
Все женщина присмирели под её взглядом, и только Аллочка всё ещё не могла остановиться и ляпнула:
- Не верите нам и не надо, но ваш сын – маньяк.
- Если он маньяк, то я кто, по-вашему, получаюсь? – мать Петра выпрямилась во весь свой рост, и костюм Деда Мороза на ней подозрительно затрещал.
В этот момент Пётр открыл глаза и произнёс:
- Дедушка-а…
- Не отвлекай меня, сына. Мама занята. Потерпи – дома поговорим.
Пётр рос послушным мальчиком, а поэтому после этих слов опять провалился на дно бездонной пропасти.
На следующий день голос матушки возвестил ему о том, что жизнь продолжается.
- Петюнчик!
«Боже, сделай так, чтобы я оглох» - взмолился он, превозмогая боль в голове.
- Вставай маньяк!
«Это что-то новенькое. К чему бы это?»
- Петручио, - матушка вторглась в его комнату, умащивая своё лицо долькой лимона.- Сына, объясни маме: как тебе удалось раздраконить всех своих сослуживец?
- Что ты сейчас сказала? – Пётр наморщил лоб, вспоминая вчерашние посиделки.
- Сына, только не держи меня за дуру. Я же всё видела?
- Что?
- Всё, сына: ты был весь усталый настолько, что не мог буквы произнести.
- Не может быть?
- Может сына, может. А ещё этот твой внешний вид и эти коллеги по работе в неглиже. Да, удивил ты меня вчера. И кто же будет матерью твоего ребёнка?
- Как? Уже?
- А ты думал, что на это уйдут годы? Ох, и лапоть ты у меня. Да тебя вчера эти фурии так обработали, что я не удивлюсь, если все они от тебя понесут.
- И самая старенькая тоже?
- Вот чего не знаю, того не знаю. Эта была последней. Её собственно я и застукала на тебе. Наболтала мне, что у вас ничего с ней и не было, а это она просто тебе делала искусственное дыхание.
- Для чего? – спросил мать Пётр.
- Я ей задала тот же вопрос. Она мне так и не ответила.
- Я ничего не помню.
- Вот и хорошо, что не помнишь, а то сейчас уже под следствием сидел бы. В рубашке ты у меня родился. И всё же на будущее поостерегись. Для твоего организма две женщины уже перебор, а вчера я насчитала, чуть ли не пол-эскадрона и одна к одной, хоть сейчас на выставку. Породистые шалавы! Так вот вчера я им спины-то посохом поскребла.
- Может быть, не надо было так?
- Надо сына, надо. Если бы твоя мама вчера не заявилась на вашу вечеринку в образе Деда Мороза, то ещё не знаю, чем дело закончилось бы, да и закончилось ли? Вчера мы расстались в натянутых отношениях с твоими коллегами. Чувствую, что продолжение ещё будет…
В этот момент в дверь в прихожей позвонили. Мать Петра пошла, открывать, бросив на прощание ему:
- А ты вставай, приводи себя в порядок, маньяк.
На пороге квартиры она увидела вчерашних «жриц любви». Те стояли с букетом цветов, понурив головы.
- Пожаловали? – голос матери Петра напомнил им о своём превосходстве над ними в данную минуту, мол, не я к вам пришла, а вы и теперь счёт пойдёт не в их пользу.
- Мы хотели бы… - начала было говорить Аллочка, выпучив глаза.
- То, что хотели, вы уже вчера мне продемонстрировали, - оборвала её мать Петра.
Вперёд выступила грудастая Маринка. Она держала в каждой руке по бутылке шампанского.
- О, тяжёлая артиллерия! – поприветствовала её мать Петра. – Судя по экипировке, разговор намечается занятный. Ну, ладно, чего порог топтать, проходите.
Коллеги Петра по работе гуськом прошли в квартиру. Все держались степенно. Мать Петра ещё про себя подивилась: какими могут быть одни и те же люди разными. Она закрыла дверь и, усмехнувшись, произнесла:
- Вы что-то сегодня не разговорчивые. Если бы не шампанское, то подумала бы, что вы пришли проводить моего Петюнчика в последний путь.
Элеонора Ивановна от услышанного нервно повела плечами и сказала:
- Мы вчера погорячились. Сами понимаете: праздник и всё такое.
- Ну, с праздником мне всё понятно, а вот насчёт всего остального никак не могу в толк взять: чего это вы моего сынулю в оборот взяли? Вы ещё вчера что-то говорили про какую-то лотерею. Жребий что ли бросали на него? Интересно, и кому, какой фарт выпал? Не уж-то сорвалось? Может быть, сегодня продолжим?
- А можно? – тонконогая Верочка подала голос откуда-то от самого порога.
- Можно, а тем более Петюнчик заявляет, что ничего у него с вами и не было. Получается, что вы его раззадорили и в кусты. Так же не годится. Значит, так: я мать и знаю, чем лечить вашу грусть и его необузданную фантазию.
Тем временем, Пётр, кряхтя, вылез из-под простыней и направился в прихожую, едва улавливая какие-то звуки. Он распахнул двери спальни и предстал перед своими коллегами по работе в интригующем виде: в трусах по колено и в чёрном носке на правой ноге. В одно мгновение он почувствовал себя таким маленьким и беззащитным, что ему захотелось, как вчера за кого-нибудь спрятаться. Он наморщил лицо и пролепетал, теряя сознание:
- Я вас боюсь…
Его тело осело на пол, и все присутствующие на тот момент в прихожей воскликнули в один голос. Возглас был таким внушительным, что мать Петра ойкнула, увидев, как её кровиночка распласталась на полу. Она всхлипнула и произнесла в голос, сглотнув воздух:
- Вот и рецидив на лицо. А всё ваши шуточки, - упрекнула мать Петра женщин.
Те не стали отнекиваться и кинулись поднимать ослабевшее тело её сына. Близняшки бросились на кухню и без всяких уговоров стали смахивать отовсюду пыль. Тут же поставили на плиту чайник и ещё что-то. Другие тоже без дела не остались. Мать Петра, опустившись на диван, подумала про себя: «Давно бы так, а то всё чего-то тянули, а мужик чуть было «с катушек не слетел». Теперь твердит одно и то же: «Я вас боюсь» и всё, хоть тресни».
Прошёл ровно год. Всё встало на свои места: Пётр наконец-то обзавёлся семьёй. Маленькая шустрая женщина как-то незаметно вошла в его жизнь, и он понял, что рано или поздно что-то подобное случается с каждым человеком на земле, и стал просто жить, радуясь своему счастью и уже никого не боясь. Кстати, работу он сменил и, теперь, занимается бизнесом. Его матушка была против его ухода. Она, как женщина с опытом ещё долго галдела, мол, неплохо мужчине всегда при себе иметь запасной вариант. Что она имела в виду, Пётр не стал выяснять, потому что ему это уже было ни к чему.
3. Ну, и семейка.
Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. Это я к тому вспомнил, что как-то под воскресенье, а точнее в чётную субботу, спустя каких-то там полгода, семейная жизнь Петра стала разваливаться прямо на глазах. В тот злополучный день он проснулся в плохом настроении. После пробуждения долго рассматривал спящую супругу и не мог глазом зацепиться за что-то такое, ради чего надо было добровольно вляпаться во всё это.
Замечу, что его избранница дышала ровно, ибо спустя шесть месяцев после аккордов «Свадебного марша» Мендельсона, уверовала в то, что на ближайшее время сумела себя обеспечить мужчиной. У неё от этого и сон был крепкий, о чём её супруг мог только мечтать.
Вы спросите меня: «Почему это у неё всё хорошо со всем этим, а у него так плохо?» Отвечаю: «Сам виноват». Ну, посудите сами: здоровый мужик и так крючиться перед собственной матушкой. Конечно, она «добрейшей души» человек и всё такое, но именно она-то и сыграла партию первой скрипки в их отношениях с женой. Учитывая то, что Петру досталась всё же женщина с определённым набором достоинств и это его матушка признала безоговорочно, она же первая не утерпела и полезла в их отношения, мол, я вам не чужой человек. Собственно, а почему бы и нет? Ведь такое не редкость, когда молодые находятся под пристальным вниманием родителей, а тем более, сидя перед телевизором, матушка Петра часто крестилась и говорила вслух: «Уберёг тебя сына Господь-то наш… Вон какие чучундры бывают, а твоя прямо кралечка». Говорила, говорила, а потом вдруг её понесло совсем в другую сторону, и так её завертело, что она не утерпела и брякнула соседям на скамейке у подъезда, про свою невестку вот так: «Кто-то обронил, а мой Петюнчик подобрал». Сказано это было с такой интонацией, что все, кто на тот момент при этом присутствовали, поняли – до развода рукой подать.
И, тем не менее, Создатель сразу-то решил не рубить с плеча и дал полгодика, чтобы молодые притёрлись друг к другу. А как тут притрёшься, если матушка Петра такая инициативная оказалась, что решила не ждать у моря погоды: и саморучно кое-что полезла подкорректировать в их семейных отношениях. Кстати, это как раз совпало с днём, когда её лицо устало улыбаться невестке. Галочка, так звали супругу Петра, раскусила свекровь с полуслова и дала той такой отпор, что бедная женщина забыла не только своё имя, но и фамилию, погрузив предварительно лицо в миску с майонезом, чтобы скрыть от окружающих нездоровый румянец, выступивший почему-то пятнами.
Сами понимаете, что после увертюры всегда следует, как правило, основная часть. Началось такое, что Пётр не на шутку забеспокоился и стал даже в целях собственной безопасности дверь в супружеской спальне на ночь заваливать всякими вещами, чтобы его матушка не могла застать их с супругой врасплох. Галочка, видя его каждодневные старания перед тем, как лечь спать, заметила скептически:
- Твою мать этим не остановить.
Пётр поинтересовался:
- А чем можно?
- Цианидом, - ответила ему Галочка, хихикнув, пряча свой носик-пуговку под одеяло.
- У меня не поднимется рука, - признался ей Пётр.
- Тогда терпи.
И Пётр стал терпеть. Вообще, старался из своей комнаты не показываться. В туалет и то пробежками передвигался, создавая такой шум, что соседи снизу неоднократно вызывали участкового. Тот приходил, водил носом и назидательно говорил, разглядывая обитателей «неблагополучной» квартиры: «В обществе живём и надо бы иметь уважение…»
Конечно, всё это пролетало мимо ушей. Мысли, если они и были, то стояли в раскоряку. Например, пока участковый проводил профилактическую работу, Пётр, мелко дрожа, радовался, что не послушал супругу насчёт цианида, а то бы сейчас уже давал показания прикованный наручниками к табурету. Галочка его вообще делала вид, что все эти нравоучения её не касаются. К тому же на милом личике было выведено огромными буквами: «У меня алиби на все случаи жизни и не надо на меня пялиться, козёл в погонах…» О матери Петра стоит сказать особо, ибо она в этой компании себя считала и судьёй, и прокурором, а если так, то какого хрена этот участковый на её территории топчет своими стоптанными ботинками паркетный пол? Она так смотрела на милиционера, что он поспешил свернуть свою агитацию о любви к ближнему и, раскланявшись, убрался восвояси. Собственно, и правильно, а тем более эта женщина, вскормившая своего Петюнчика грудью, имела полное право являться участковому во снах и проделывать над ним всякие непристойности. Замечу именно её появление в сновидениях Петра, лишило того покоя. Нет-нет, с ним она ничего не проделывала, но уже одно то, что она там появлялась, было для него ударом, вынести который его психика уже не могла. Пётр в знак протеста отказался спать и чрез неделю стал таким вяленьким, что его супруга в сердцах высказала ему свои претензии:
- Вот значит, какой ты? Так нам бабам и надо…
- Ты это о чём? – Пётр, ничего не понимая, смотрел на свою половинку покрасневшими от бессонницы глазами.
- Ты же импотент…
- Так быстро? – удивился Пётр. - Я думал, что лет десять продержусь.
- Ха-ха-ха! Да ты мечтатель, Петюнчик! – Галочка передразнила мужа: - Продержусь…
- Не называй меня так.
- Предпочитаешь по отчеству?
Он не успел ей ответить – в комнату протиснулось лицо его матушки. Смерив молодых взглядом, прошелестела:
- О чём спор дети? Гала, - мать Петра часто называла сноху с украинским выговором, - как спалось? А ты моя кровиночка всё сделал, чтобы твоя кралечка не бузила? Ой, а что это на тебе лица нет? Гала, ну так же нельзя… Заездила мальца. Петюнчик, я вот что тебе скажу – надо себя уважать…
Галочка не дала ей договорить, и пошла на свекровь грудью. Её голос клокотал:
- Ваш Петюнчик импотент, уважаемая! И не надо его просовывать в Казановы… Причиндалами не вышел!
Ну, скажите: «Откуда в такой хорошенькой женщине столько желчи?» Пока сидели рядком и принимали поздравления от гостей за свадебным столом, всё шло гладенько, а потом… Знаю, что этого в нашей жизни хватает. Бывает и такое, что любимых посылают на три буквы, чтобы вычеркнуть всё из памяти. Довычёркивывались, что рождаемость стала падать. Пётр был другого склада: терпеливый. Наверное, в отца своего. Его матушка не стала церемониться со снохой и полезла на ту, как на баррикаду. Гала не хотела уступать и пёрла лавиной на мать Петра. Тот даже растерялся и подумал вскользь, что крови не избежать. Как он близок был к истине. Его супруга так хлобыстнула дверью, что чуть было не оставила его родительницу без головы. Мать Петра ус пела-таки вывернуться и убрать голову из дверного проёма. Видно её ангелы-хранители не дремали. Повезло женщине. Когда дверь перед её носом захлопнулась, накладные ресницы с неё ветром сдуло. Это был не просто вызов, а удар по будущему их проживанию на данной жилплощади.
Пётр, видя бегство матушки с «поля боя», рванулся к ней на выручку и тут же получил от своей половинки кулачком в солнечное сплетение. Перед глазами запрыгали весёлые Микки Маусы без штанов, и Петру почему-то подумалось, что именно так должен выглядеть рай. Если бы не боль в области живота, он предпочёл бы никогда не покидать этот дивный уголок. Чтобы хоть как-то засвидетельствовать своё нахождение в реалиях, подал голос, мол, умираю. Его матушка, забыв про стыдливое бегство, шибанула пинком дверь. Та с силой стукнулась о сноху, попав ей по затылку. Гала от неожиданности подпрыгнула на месте и перелетела через Петра с возгласом: «Убивают, стервецы!»
Ну, после такого поворота событий молодые с чистой совестью подали на развод. Если честно, Пётр плохо соображал, что происходит. Зато его матушка резвилась, как дитя. Гала не смогла на это смотреть – собрала вещи и за порог, пригрозив свекрови, что она ещё вернётся за причитающейся ей долей. Соседи уже на следующий день спросили у матери Петра, мол, куда сноха лыжи навострила?
- В командировку, - брякнула та, не подумав.
- С двумя-то чемоданами? – усомнились те.
- Так на долго, - мать Петра и глазом не моргнула. – У них у этих учённых иначе никак нельзя.
- А как же твой теперь-то… без женской ласки?
- Ничего… потерпит.
- Ой, что-то не верится.
- Нет причин для беспокойства… - мать Петра сделала скорбное лицо и добавила: - Крест у него отныне такой: ждать…
Только через неделю Пётр осознал своё положение: ничей – значит, свободный. У него появился аппетит. Это радовало его матушку, и она всё подкладывала и подкладывала ему, мол, наедай свою «медальку». Она так над ним ворковала, что Пётр в какой-то момент пожалел о разладе с Галочкой. Видно угадав его настроение, матушка решила закрепить успех:
- Сына, как настроение?
- Отличное! – Пётр немного приврал.
- Ты только о ней не думай.
- О ком?
- Ну, о твоей?
- О моей? – Пётр стал косить под дурочка.
- О жене…
- Ах, вы об этой несчастной? Дело решённое – развод!
- И правильно, сына! Ишь, чего удумала: мы для нее, видите ли, испытательный полигон. Вот пускай теперь себе локти кусает.
- Намучается.
- И поделом и потом какая ни какая, а тренировка.
- А если всё же дотянется?
- Ну, тогда ей прямая дорога в Сочи… на олимпиаду.
- Я тоже хочу.
- И ты поедешь, моя кровиночка, но в другом качестве.
- В каком?
- В качестве жениха! – мать Петра так и засияла от этой мысли.
- Вы опять? Я только-только себя почувствовал…
- Сына, разведённые мужчины живут недолго.
- Почему?
- Так это известный факт – мрут, как мухи.
- И что не бывает исключений?
- Бывает, но очень редко и не в нашей стране, - мать Петра сделала серьёзное лицо и с пафосом произнесла: - И вечный бой – покой нам только снится.
- Вы опять подались в милитаризацию. Без боя никак нельзя, матушка?
- Нельзя, Петручио! Это жизнь!
- А вот в кино…
- Так, чтобы я тебя больше не видела перед телевизором. Там брехни через край.
- Но и в книжках пишут, что…
- Я выброшу всю эту бумажную «бижутерию». Я сделаю то, что не завершил Гитлер в своё время.
- Я вас боюсь…
- Сына надо жить реалиями – с перспективой на будущее. Учишь тебя, учишь. А ты всё витаешь в облаках. Слушай меня, Петручио, а я тебя в обиду не дам. В моих пороховницах пока сухо, да и в седле я ещё держусь. Если будешь следовать моим курсом, быть тебе при погонах с золотым теснением.
- Не хочу я в армию, - Пётр даже попытался в знак протеста пустить слезу.
- Без соплей… Ты мужик ли нет? Засунь свою сентиментальность…
- Я вас не узнаю.
- Я сама себя не узнаю. После твоей жёнушки чувствую, что всё прежнее из меня куда-то улетучилось. Теперь я могу, если Родина прикажет, коня на скаку подковать.
Пётр охнул:
- Прямо Левша…
- Бери выше, сына… Я теперь сама не своя.
- Нет, определённо вы меня страшите.
- Ничего, привыкнешь. Главное, чтобы портки были сухими. Понял?
Пётр кивнул. А как иначе, если, сколько себя помнил, эти самые портки стирал всегда сам. Ну, тот, кто знает, о чём это я, меня поймёт. Всем остальным это ни к чему, а тем более, когда у них есть, кому эти самые портки стирать.
И вот наконец-то суд. Поясню, что бывшая супруга Петра подала на раздел имущества. Конечно, и дураку понятно, что ей ничего не причиталось, ибо прожили они самую малость и ничего не успели нажить и, тем не менее, она рискнула продемонстрировать свои аппетиты.
Женщина-судья с приятными чертами лица не стала вдаваться в подробности их семейных отношений, так как за её трудовую жизнь столько всякого подобного прошло, что она могла закрытыми глазами зачитывать решение суда. Собственно, она так и сделала. Матушка Петра прямо там от радости исполнила, но только в урезанном виде «Лезгинку». Пётр пробурчал что-то несуразное, мол, всё хорошо, когда не знаешь, как это самое «хорошо» выглядит. Стоит отметить: Гала в суде вела себя с первой минуты вызывающе, а тут и вовсе слетела с катушек. Решение суда на неё произвело неизгладимое впечатление. Она громко сглотнула слюну. Матушка Петра тут же сказала:
- Ишь, змеюка… того и гляди начнёт всех жалить. Ну, пусть только попробует, я ей устрою отворачивание башки. Сделаю так, что не успеет понять, откуда подкрался этот… Ну, как его…
Пётр ущипнул матушку и шепнул ей на ухо:
- Тот, кто подкрался незаметно называется п…
- Сына, не матерись. Мы же не одни.
Казалось бы, всё обошлось и надо бы передохнуть, но вы не знаете матушку Петра. Её энергии мог бы позавидовать сам Стаханов – ударник коммунистического труда. Не успели страсти успокоиться, она начала сроить стратегические планы. Пётр делал вид, что его это не касается. Вообще, старался матушку по пустякам не расстраивать. Кстати, это её устраивало, поскольку ему она, если честно не могла ничего доверить из того, что роилось у неё в голове. Когда все её планы были выстроены, и даже что-то уже было воплощено в жизнь, она сказала ему так:
- Сына, завтра будь при галстуке. Будет решаться твоя судьба.
Пётр от этих слов вздрогнул. Он кожей почувствовал, что матушка его «вышла на охоту». Означало это то, что опять предстоят смотрины.
В означенный час, когда раздался звонок, он заперся в своей комнате под предлогом того, что приводит себя в порядок. Успокоенная этой новостью, его матушка направилась в прихожую, напевая в полголоса: «Ой, мороз, мороз…»
На пороге стояла миловидная особа, хлопая длинными ресницами.
- Я по объявлению, - прошелестела она, едва двигая губами. – Я ещё вам сегодня звонила.
- Вы, Анна?
- Да.
- Отлично… отлично. Очень хорошо! – мать Петра сканировала фигуру девушки. – Проходите. Мой уже на старте.
- Так быстро? Он же меня ни разу не видел ещё.
- Пустяки. Вы девушка симпатичная, да и у меня насчёт этого всего глаз-алмаз и потом в этом доме моё слово решающее. Кстати, и объявление в газете – это моя задумка.
- Ваша? А как же ваш сын?
- Он мне полностью доверяет. Я знаю свою кровиночку. Ему нужен руководитель, а не просто жена. Что такое жена? Постирать, сварить, накормить, прибраться, достать и при этом не разорить семейный бюджет… Согласны? А мой-то, как дитя… Он ещё до сих пор в своих снах летает. Летун, а жизнь его кромсает. Вот поэтому ему нужна такая жена, чтобы могла вовремя его приземлять. Вы такая?
- Я вообще, против знакомств через газету, но тут что-то во мне щёлкнуло.
- Сильно щёлкнуло? – поинтересовалась мать Петра.
- Средне.
- А лет сколько?
- Тридцать уже.
- Замужем были?
- Нет.
- Ну, что сказать – прекрасный возраст. Думаю, поладим.
- А сколько вашему сыну лет?
Мать Петра улыбнулась и выдала:
- Стариком его не назовёшь, ибо выглядит молодцом и всё у него торчком. Никто ему не даёт его годы, но это дело поправимое. Несколько бессонных ночей и всё устаканится.
Анна посмотрела на мать Петра. Та ухмыльнулась:
- Ну, а чего не проходим? Сейчас оцените моего Петюнчика. Кстати, а по профессии вы кто?
- Дизайнер-визажист.
- Что это за хреновина такая?
- Ну, это когда приводят в порядок внешность.
- Да? И лицо тоже?
- И лицо, и всё что под ним и над ним.
- Мой, Бог, какая удача! Вот вы мне и нужны! Нет, определённо сегодня мой день! Вы меня поймёте, как женщина и как этот… визажист – я бьюсь над своим фейсом, который уже год, а результат так себе. Разве это справедливо? Я перепробовала всякие там «маски», а не вижу улучшений… Нет, мы с вами определённо споёмся.
- Но…
- Давайте без всяких там «но». Петюнчик, ты готов? Молчит гадёныш, - мать Петра подмигнула Анне. – Он у меня человек-загадка. Не удивлюсь, если сегодня предстанет в образе Алена Делона. Вы знаете такого артиста? Я по нему с ума схожу. Кстати, отец Петра чем-то был на него похож. Особенно снизу до пояса. Петручио, не заставляй себя ждать! Сына, твой выход!
Дверь из комнаты Петра распахнулась и на её пороге появился… Да, Ален Делон, только из другой жизни. Из какой конкретно? Ну, тут трудно с первого взгляда определить. Пётр был в галстуке на голой шее. Жилетка в клетку едва сходилась на его животе. Почему-то без брюк, но зато семейные трусы задиристо смотрели на присутствующих какими-то кубиками и зайчиками. На ногах перемигивались разными цветами носки.
Мать Петра схватилась за сердце, пытаясь сохранить на лице улыбку. Она даже хотела что-то сказать подбадривающее, но её кровиночка опередил и выдал:
- Салют женщины! Ну, как?
- Блеск… - прошептала ошарашенная Анна.
- И это всё? А так? – Пётр встал боком.
- Отпад…
- Ага, стройный, как кипарис, - поддержала Анну его мать и тут же задала вопрос: - А где Ален Делон? Ты же сказал, что…
- Где, где? Наверное, у себя во Франции, - Пётр широким жестом развёл руки. – Мы в России, а тут свои заморочки.
- Сына, ты меня убил… Маме плохо.
- Ну, зачем же так трагично? Вот и девушке понравилось… Вам понравилось?
Анна кивнула. Пётр улыбнулся и продолжил:
- У тебя не сын мамуля, а золото. А вы знаете, это она меня такого выкормила.
- У всех дети, как дети, а этот… - застонала мать Петра.
- Пора переходить к собеседованию, - тот предложил незнакомке присесть за стол. – Вы песни любите?
- Люблю.
- А какие?
- Разные.
- Ну, такие я не пою… А хотите, что-нибудь из народного фольклора?
- Сына, только не частушки, - взмолилась мать Петра.
- Отчего же? В них столько задора и…
- Начни с чего-нибудь нейтрального, Петручио… пожалей моё сердце.
- И с какой же тогда начать?
- Ну, с этой, - мать запела: - Никто замуж не берёт…
Пётр наморщил нос и произнёс:
- Это не мой репертуар. Уж слишком правдивая песня.
Анна встрепенулась и спросила:
- Это камушек в мой огород?
Пётр тут же повеселел и переключился на неё:
- Так у вас есть подсобное хозяйство? Ну, тогда обойдёмся без песен. И сколько у вас голов рогатого скота? А птица есть? А дом большой?
Мать Петра встревожилась.
- Сына, откуда у тебя такая тяга к натуральному хозяйству?
- Это, наверное, во мне гены проснулись.
- Какие гены, Петручио, когда мы живём в окружении цивилизации? А вы что же молчите? – мать Петра посмотрела на Анну. – Чёрт вас дёрнул за язык со своим огородом.
- Уточните, пожалуйста, свой вопрос, - девушка передёрнула нервно плечами.
- У меня не вопрос, а претензия. Вы зачем заговорили про землю? Мой мальчик не для этого столько страдал, чтобы…
- Ну, зачем же так-то? - Пётр попытался вмешаться. – Земля – это недвижимость.
Мать хлопнула себя ладонями по животу и выдала:
- Вот это недвижимость!
- Мама… - Пётр захотел ей возразить.
- Не перебивай старших. Что это вы меня из колеи своим натуральным хозяйством тащите? Ох, молодёжь…. Я вот, что думаю: эту встречу придется отложить.
- Надолго? – поинтересовалась Анна, стрельнув глазами по семейным трусам Петра.
- Пока вас не раскулачат, милочка, - брякнула мать.
- А это обязательно? – анна испуганно перевела на неё взгляд.
- Другого выхода не вижу и потом специальность у вас какая-то подозрительная: дизайнер-визажист. Так кажется?
- Но я ещё владею английским языком.
- Языком? – мать Петра сделала страшные глаза и прохрипела, краснея: - Сына, она нам не подходит. Вы, вот что дорогуша, давайте на выход. Чего сидеть вхолостую? У нас дел по горло.
Анна встала из-за стола с неохотой. Голос у неё подрагивал:
- Вы же сами назначили мне эту встречу. Мы с вами так хорошо по телефону поговорили, а тут вдруг…
- Подумаешь… поговорили по телефону. Знаете, голубушка, сколько нам звонят? У нас желающих на Петюнчика посмотреть – пруд пруди. Ну, что же вы замерли? Вы, поди, и на работу опаздываете. Да?
- Нет-нет, сегодня я работаю только вечером… на выезде.
Мать Петра взвилась и заголосила:
- Петручио, ты слышал? Эта овца ещё и на выездах работает. Так-то тихая с виду, а капнули и столько всего. Нет, есть Господь, раз глаза нам открыл. Уберёг…
- Я вас не понимаю, – Анна, подталкиваемая матерью Петра в спину, шла и оглядывалась, мол, за что так-то про неё подумали.
Виновник смотрин следовал в фарватере, опустив голову, туго соображая в том, что вот только что произошло на его глазах.
Когда «гостья» удалилась, мать Петра обратилась к сыну:
- Приведи себя в порядок. Хватит тебе в нижнем белье мух пугать. Сейчас народ попрёт, а ты весь в кубиках, да в зайчиках. Не позорь фамилию, Петручио…
- Так мы ещё кого-то ждём?
- Сына, ты меня разве не знаешь? Я если, за что-то берусь, то берусь с размахом и…
Она не закончила ещё говорить, как в дверь позвонили. Даже не глянув в глазок, мать Петра одним рывком справилась с замками. На пороге стояла дородная женщина - одна из тех, которых обычно любят рисовать спившиеся художники, вкладывая в полотна свои больные фантазии. У Петра ёкнуло сердце, и руки захотели сбросить с себя всё, что ещё цеплялось за его тело из одежды. Трусы в одну секунду оказались у щиколоток. Незнакомка пророкотала, пытаясь рассмотреть Петра за спиной бровастой женщины:
- Мне это подходит.
Конечно же, мать Петра не видела ничего этого, поскольку на затылке у неё не было глаз, да и материнское сердце почему-то ничего не почувствовало, а ведь должно было, но почему-то не произошло этого. Она полезла к женщине с расспросами:
- По объявлению? И сколько вам лет?
- Какая бестактность… Вы кто? – женщина пошла на мать Петра.
- Конь в пальто!
- Ясно, аномалия…
- Чего?
- Я говорю: нашла коса на камень. Наверное, вы мать… вот этого юноши. Войти-то можно?
- Нельзя.
- Даже так? Что, испугались за своего пупсика?
- Угадали: вспотела и уписалась одновременно.
- Ну, с этим живут долго. Это я вам, как врач говорю. Кстати, могу вас осмотреть. У меня хоть и узкая специализация, но в общих чертах знаю, как ставить диагноз.
- Вот как будет широкая… эта ваша специализация, милости просим, а сейчас – вот Бог, а вот порог.
- Это вы мне? – женщина попыталась опротестовать своё выдворение, но мать Петра не дала ей договорить и с размаху хлобыстнула входной дверью, отрезав раз и навсегда незнакомку от своей кровиночки.
Когда обернулась, чуть не поперхнулось. Её Ален Делон стоял во всей красе: без трусов, но ещё при галстуке.
- Что с тобой, сына? Не уж то сглаз? Возьми себя в руки, Петюнчик. Так же нельзя раскисать, из-за каждой юбки. Их вон сколько, а ты у меня один. И в кого ты у меня такой уродился?
- В папу… - Пётр разомкнул губы.
- Не поминай этого урода! Нет, и никогда у тебя не было отца. Заруби себе на носу. Какой же ты у меня недалёкий…
- Дурак, что ли?
- Догадался? Ну, хоть какой-то плюс, а то у меня уже возникло желание показать тебя врачам.
- Каким?
- Всем сразу. Лечить, так лечить.
Опять звонок в дверь. Мать Петра матерясь щёлкнула запорами, а на пороге… Да, такое бывает только в кино: шикарный мужчина, одетый с иголочки и голос такой снежно-голубой…
- Вы давали объявление?
- Да…
- Хочу взглянуть на «товар».
Пётр, хоть только что и был признан дураком, сообразил быстрее своей матушки, что на пороге стоит представитель сексуальных меньшинств. Чтобы обозначить свою ориентацию заорал, выпучив глаза:
- Голубые не пройдут!
От его крика мать чуть не села на пол. Мужчина оценивающе посмотрел на крикуна, мол, чего штормим брат или как там… сестра? Пётр поспешил усилить акцент:
- Руки прочь от… - но дальше не знал, что придумать, от чего надо было убирать.
Мужчина кивнул понимающе и произнёс:
- Наверное, ошибся.
- Ага, и квартирой, и подъездом, и домом, - Пётр широко улыбнулся. – У нас вообще в округе голубыми не пахнет.
- Странно… Придётся кое-что подкорректировать в вашем микрорайоне, а то непорядок получается.
Ещё целую неделю порог их квартиры штурмовали всякие претенденты на обретение семейного счастья. «Страждущих» было столько, что мать Петра погрустнела, а вслух сказала:
- Сына, ну посмотри, что делается на белом свете. Сколько несчастных ходит по этой грешной земле. Куда только смотри Создатель? Ой, что ещё будет со всеми нами потом, если сейчас уже так всё хреново, - и заплакала, утирая фартуком глаза.
Пётр на это никак не отреагировал, стараясь внешне казаться спокойным, а в душе уже кто-то неведомый раздувал потухшие уголья. С каждым днём жар давал о себе знать всё больше и больше. Пётр пробовал его хоть как-то затушить – пил кипячёную воду, а потом ночами часто бегал в туалет. Конечно, после таких пробежек, какой там может быть сон, и он слонялся по квартире, пугая тишину босыми ногами. Когда было совсем невмоготу, подходил к окну, упирался лбом о стекло и перебирал в памяти лица женщин, с которыми ему пришлось в этой жизни уже встретиться. Всё хотел угадать в них ту, которую, скорее всего, просмотрел. Всё казалось, что она уже была в его жизни, только он её не узнал, не почувствовал…
4. Ух, ты!
Вот-вот должен был прозвенеть будильник. Пётр лежал с открытыми глазами и ждал этого толчка в новый день. Мысленно представлял, как стрелки на часах подбираются к обозначенной отметке.
«Что же так долго? Может и не будет ничего, а я лежу себе и лежу тут всеми забытый. И матушка что-то себя никак не обозначает» - мысли потянулись нестройной вереницей и на какое-то мгновение он выпал из реальности. Ему представлялось, что всё у него в жизни, как в добротном американском фильме: он весь такой правильный, а рядом с ним длинноногая мамзель, которой в удовольствие с утра пошуршать на кухне, готовя ему завтрак. Только всё это промелькнуло в его сознании, как будильник противно звякнул. Петра подбросило от неожиданности – кровать издала характерное: «Ух, ты!» День, можно сказать, встал на пороге с распростёртыми объятиями. Недоставало только матушкиного голоса. Пётр не успел порадоваться этой мелочи, как из-за двери послышалось:
- Сына, ты как?
Что она имела в виду, было трудно сказать, и Пётр решил подстраховаться – про интонировал где-то в тональности до-мажор:
- Я в порядке.
- И, слава Богу, - мать просунула голову в его комнату. – Как спалось, моей деточке? Никто не тревожил мою сладость?
«Сладость» тут же отреагировала:
- Всё в норме, - и подтянул одеяло до подбородка.
- Сына, у тебя от меня какие-то тайны?
Конечно, ему было, что скрывать от неё, ибо это что-то каждое утро напоминало ему о себе. Пётр буркнул в ответ что-то невнятное.
- Ты не заболел, Петручио?
Он тут же подумал, что вот теперь всё встало на свои места – матушка в своих диезах и значит, надо ждать всему этому продолжение со всеми вытекающими отсюда последствиями.
- Отвечай маме сейчас же. Я же забочусь о тебе.
- Спасибо… Я, как-нибудь сам.
- А вот так не надо. Ты пережил личную драму и за тобой нужен уход.
- Мне уже не три года.
- В три года у тебя ещё не было никакой личной драмы. Сейчас тебе нужен покой и ещё раз покой.
- Да я здоровый мужик и у меня всё, ну просто офигено!
- Фи, сына, где ты нахватался таких слов: «мужик», «офигено»? Я просто настаиваю на комплексном обследовании твоего организма.
- Это-то зачем?
- Хуже не будет.
- А я сомневаюсь.
- Это тоже лечится, - мать Петра попыталась вся пролезть в комнату сына.
Тот рявкнул:
- Мне надо одеться!
- Так я и помогу, если что, а заодно тебя и осмотрю.
- Ещё одни шаг и я начну с вами изъясняться лозунгами, - Пётр перешёл на шёпот.
- Сына, раньше ты никогда так со мной не разговаривал. Ты точно себя хорошо чувствуешь?
- Я здоров как бык или даже так: как стадо быков!
- Определённо твоя психика сбоит, - мать ретировалась, испуганно мигая глазами.
Завтракали молча. Собственно, аппетита и не было. На стене похрипывало радио, «вешая лапшу» обывателям, мол, всё у нас прекрасно в стране и только нехорошие люди в это не верят. Пётр не выдержал и, привстав, убрал до нуля громкость. Мать удивилась:
- Что с тобой?
- Не доставай меня.
- Что за тон?
- Нормальный.
- Ну, а зачем радио обидел?
Пётр промолчал. Мать понесло дальше. Голос её сейчас заменял радиоточку:
- Начинать день надо легко. Наша жизнь…
- У меня сегодня нет настроения, слушать весь этот бред.
- А я сразу почувствовала, что ты какой-то не такой. Опять снилась твоя… бывшая? О, я представляю – какие непристойности она с тобой вытворяла. Сына, смотри мне в глаза. Я угадала? – Пётр опустил взгляд. – Не молчи. Ты хочешь моей смерти? Ты её получишь.
- Ах, бросьте! За последний месяц вы уже ровно четыре раза собирались это сделать.
Мать поперхнулась, но сумела из себя выдавить:
- Теперь я понимаю цену твоей любви ко мне.
- Не сгущайте краски и без этого тошно.
- Ну, вот и симптомы себя не замедлили проявить. Я вызываю «скорую». Тебя надо госпитализировать.
- Давайте уж сразу в морг. Чего ходить кругами-то?
- Сына, ты жесток.
- Не более чем вы.
- Родная мать желает тебе добра, а ты…
Пётр замялся, поскольку в словах матушки улавливался смысл, и это было лучшим доказательством тому, что она действительно печётся о его здоровье. Всё бы и ничего, но то, как она это проделывала, наводило на мысль, что эта опёка вредна и вредна очень.
- Не думала я, что из тебя получится «чучело». Весь в отца, - она в сердцах поставила точку в конце своего небольшого монолога, пока он искал выход из создавшейся ситуации.
Конечно, выход где-то был и стои только поднапрячься и всё получится, но надо знать Петра – его иногда кусала какая-то муха непонятной национальности, отчего он шёл на стену, выставив башку, уверенный в то, что результат будет и будет в его пользу. Он встал из-за стола и хотел уйти без прений, но матушка вдруг «пошла на второй круг» и выдала:
- И это твоя плата мне за все мои бессонный ночи?
Надо было промолчать, но Пётр этого не сделал. Он решил «громко хлопнуть дверью»:
- А я вот возьму и вступлю в интимную связь с Людкой из пятнадцатой квартиры. Вот!
У матери побелело лицо. Язык вытолкнул вот это:
- Петь, ты чего такое говоришь? Она же соплячка и отец у неё пьющий.
- А мне по-барабану и потом в эту самую связь я не с ним буду вступать.
- Сына, она ещё ребёнок… Послушай меня – мы не в Азии, а в России. За это могут и кастрировать.
- Я что «лох»? Я не дамся!
- Ой, дурень, спеленают же, как грудничка. Ну, зачем тебе эта малолетка, да ещё на кривых ножульках? У неё и мать из психушки не вылезает. Нет, не одобряю я твой выбор. Если уж потянуло на «лолиток», вон Надька из восьмой… У неё хоть мать приличная – моет полы в магазине. Конечно, птица всё ж не нашего полёта, но хоть ноги ровненькие. Ну, кастрации тебе всё едино не избежать. В народе как говорят? «Из двух зол выбирают…» Вот и давай тогда выбирай «зло» с прямыми ногами.
Пётр не дослушал, махнул рукой, мол, дело решённое, и нечего дебаты тут разводить. Мать схватилась за сердце со словами:
- Паскудник ты, Петя… Вырастила на свою голову педофила… Прости меня Господи за дела мои грешные и слова покаянные запоздавшие… Как я после этого соседям в глаза буду смотреть, ирод?
- С гордостью!
- За что ты меня казнишь, сына?
- За моё «счастливое детство»!
- Я тебя не понимаю.
- Поясняю: вы меня родили, выкормили. Так?
- Подтверждаю, - мать сглотнула слюну. – Вот этой грудью кормила, - она коснулась ладонью того места, где сердце выстукивало хаотический ритм.
- Подробности опустим. Мы не в цирке.
- Петручио, ты говоришь загадками.
- Это я отвлёкся, - Пётр бросил на мать испепеляющий взгляд. – Далее, школа, где нас всех учили ходить строем и орать по всякому поводу речёвки. Было?
- Так это же сплачивает.
- Я бы несколько подкорректировал: не сплачивает, а обледеняет.
- Где ты набрался этой гадости? Это же…
- Не штормите, мама, а то я перейду на междометия.
- Ты мне рот не затыкай. Отвечай: откуда это слово?
- От верблюда! Нас так теми речёвками задурманили, что все мы стали, как один похожи на такие гладкие куски льда – прозрачные и холодные. Вот поэтому: идиоты всех мастей обледеняйтесь!
- А ты у меня философ! – у матери Петра лицо посветлело. – В любом случае, сына, надо быть начеку.
- Вот-вот, поджав хвост ходить по этой жизни. Я так не желаю!
- Нет, точно в отца пошёл. Тот был таким же «революционером» – всё звал в «даль светлую». Я и потянулась за ним, а оказалась почему-то в роддоме, а потом пелёнки, распашонки.
На какое-то мгновение Петру стало жаль матушку. Он даже захотел её обнять и пообещать, что не сделает без её ведома в этой долбаной жизни больше ни одного шага, но потом всё же решил повременить с сентиментальностью, и произнёс следующее:
- Встретить бы этого «революционера» да по морде...
- Это ты про отца-то? А за что? – мать вскинула брови к потолку.
- За баррикады!
- После драки кулаками не машут, сына.
- Ничего, я бы помахал, а заодно в глаза его бесстыжие плюнул.
- Петя, ты фашист! Он же твой отец!
- Вот именно за это и плюнул бы, а там пусть судят.
- Петручио, ты как хочешь, но я вызываю «скорую», - мать поднялась из-за стола с таким настроем, что у Петра засосало под ложечкой, и закружилась голова.
«Скорая» не приехала, а примчалась. Врач, эдакий бровастый мужчина с заспанными глазами без всякого интереса окинул взглядом мать Петра. Это её оскорбило, но в данной ситуации она предпочла коготки прибрать, а тем более, человек был при исполнении и ещё этот белый халат, и чемоданчик с всякими лекарствами.
- Кто у нас больной? – врач оглядел комнату.
- Он, - мать Петра пальцем ткнула в сына.
- Ясно. Ну-с, молодой человек, как мочитесь?
Пётр не хотел так просто сдаваться и произнёс не без умысла так:
- Стоя.
- Типичная ситуация у особей мужского пола, - врач кивнул. – Ну, раздевайтесь – будем на вас смотреть.
Мать забеспокоилась. Пётр стал с себя стаскивать брюки.
- Даже так? – врач подбоченился. – Это уже интересно! А что же вы снизу начали-то?
- Так вы сами поинтересовались, как я мочусь.
- Ну, раз у вас это вызвало такую реакцию, продолжайте. Не стесняйтесь… Кстати, - он посмотрел на мать Петра, - а у вас музыка имеется?
- Зачем?
- Так под неё будет зрелищнее.
Пётр на тот момент уже стоял в одном носке и в семейных трусах, если не брать во внимание часов на левой руке. Врач оценил фигуру больного и попросил присесть. Пётр послушно присел.
- Ну, что сказать, хруста в коленях я не обнаружил. Где работаете? – и тут же поманил Петра к себе пальцем. – Надуйте живот.
- У меня не получится.
- А если постараться?
- Боюсь… пукну…
- Да? Тогда не надо…. Придётся вас обследовать с помощью пальпации, – врач стал ощупывать живот Петра. – Здесь как? А вот тут? Во сне жажда не мучает?
- Его кошмары преследуют, - влезла мать.
- А об этом пусть он сам расскажет. Мы уже большие и нам уже, сколько годков-то? – врач оглянулся на женщину. – Кстати, а вас жажда по ночам не мучает?
- Мучает, - мать Петра облизнула губы.
- Это уже интересно. А что вас ещё мучает?
- Всё!
- И давно это у вас?
- Вот, как он появился на свет, - мать Петра кивнула на сына. – Может, вы и меня заодно осмотрите, доктор?
Тот подержал паузу за уздцы. Пока он это делал его доставала одна единственная мысль: «Вася, ты на работе… Помни о детях и жене».
- Можно и посмотреть, - наконец произнёс врач и обратился к Петру: - А вы одевайтесь. Кстати, вы так мне и не сказали, где работаете.
- Там, - Пётр неопределённо махнул рукой в сторону.
- Доктор, так мне раздеваться? – напомнила о себе хозяйка квартиры.
Врач опять схватился сознанием за спасительную паузу. Он сейчас напоминал собой одновременно и «человека в белом халате», и почему-то мужчину изголодавшегося по приключениям с обязательным участием в них женщин. Глаза его перебегали с матери Петра на её чадо, которое и не торопилось облачаться.
- Так я не поняла… Мне как быть?
Врач замялся и произнёс:
- Да я и так вижу, что у вас всё в порядке.
- А вот у меня подозрение на…
- Когда, кажется, надо креститься, – оборвал женщину врач и, повысив голос, поторопил Петра: - Одевайтесь, одевайтесь, а то подхватите воспаление лёгких, симулянт вы наш великовозрастный. Вы, батенька, благодарите Бога, что у меня сегодня хорошее настроение, а то бы я вам выписал бы одну микстурку в память о своём визите.
- Доктор? – мать Петра, пышущая желаниями, стала расстегивать на себе халат.
Тот воскликнул:
- Да у вас жар, любезнейшая. Ну, что же вы прямо здесь?
- Тогда пройдёмте в спальню, - мать Петра вся заискрилась. – Это не займёт много времени.
Доктор, следуя за ней, проворчал себе под нос:
- Надеюсь на это очень.
Пробыл он там самую малость. Видно чувство долга взяло верх над тягой к приключениям. Всё, что он успел, так пробежать пальцами и то только слегка по руке матери Петра, хотя та норовила подставить ему себя всю. Увы, врач оказался «стойким оловянным солдатиком». Надо отдать должное его выдержке. Да и что там было осматривать, если он сразу понял, что это не женщина, а броня, только с разыгравшимися фантазиями. Покидая спальню, врач так бегал глазками, что со стороны могло показаться чёрти что. Пётр же был так занят собой, что не обратил внимания на него. Конечно, надо было ему поинтересоваться: «А была ли у вас судимость?» Дело в том, что все руки врача были синими от татуировок. Ну, сначала на всё подобное тебе наплевать, мол, а вдруг он в молодости служил в десантниках и всё такое и только потом что-то приходит на ум совсем нехорошее и вот тут… Ладно, на этот раз всё обошлось, и врач оказался неплохим человеком. Конечно, у матери Петра о нём осталось другое мнение. Ну, тут одно объяснение: всем сразу не угодишь, а тем более, когда ты в «белом халате». Кстати, когда он покидал квартиру, ему подумалось, что на этих «боровах» пахать надо, а они ищут на себе болячки.
Появившаяся из спальни вслед за доктором мать Петра, притворным голосом сообщила сыну, что у неё всё в порядке. Где и в каком именно месте уточнять не стала. Судя по лицу, ей не удалось уговорить врача на более тщательный осмотр. Она потянулась, зевнула, как голодная львица, издав при этом что-то похожее на звериный рык. Пётр оценивающе посмотрел на неё и почему-то подумал, что ей не мешало бы пройти рентген, а то и вовсе записаться к гинекологу, ну, на худой конец к стоматологу. Те тоже неплохо возвращают в реалии, если берутся за дело, засучив рукава.
Петра потянуло на воздух, и он пробкой вылетел из объятий квартиры. Уже на улице он себя осудил за то, что брякнул матери о своём желании вступить в интимную связь с Людкой из пятнадцатой квартиры. Стоило ему только себя отчитать за этот непродуманный шаг, и вот она вывернулась из-за угла. Нет, девка она рослая и маникюр у неё бросается в глаза на расстоянии, и в волосах заколка модная, а вот ноги, блин подкачали… Зато в колготках в сеточку. Мужики через одного с ума сходят, когда что-то подобное видят на ногах у женщин. И правильно делают, ведь такими колготками можно и рыбалить, и ещё всякой ерундой страдать от нечего делать.
Пётр кивнул Людке, мол, утро доброе. Та раззявила рот и просипела:
- Сигаретки не будет?
- Нет. А что с голосом? – поинтересовался Пётр.
- Наоралась.
- С утра-то?
- С ночи, - Людка смачно сплюнула в сторону.
- Работала что ли?
- Ага, стахановка: и ртом, и…
- Это что же за работа такая у тебя?
- Коммерческая тайна, - Людка нагнулась и подняла с земли «бычок».
Пётр спросил её:
- А если заразу подхватишь?
- Я закалённая и мне вирусы не страшны. Огонька не будет?
- Я же не курю.
- Ха, может, ты и не пьёшь, сосед?
- Отпираться не буду – иногда перепадает.
- Тогда угости девочку пивком, - Людка икнула, выпустив в сторону Петра приличную дозу ароматов.
Тот поморщился. Людка ухмыльнулась:
- Это я вчера с одним… Как его звали-то? Вот память стала – не вытащишь ничего наружу. Так вот завалились к нему в берлогу и дали жару. Ох, и мастер мне подвернулся. Нет, я тоже в этих вопросах кое-какой опыт имею, но этот «гамадрила» меня укатал – попотели славно.
До Петра, наконец, дошло, о чём идёт речь. Его взгляд осуждающе скользнул по кривым ногам соседки. Людка погрозила пальчиком, пошатываясь:
- А вот так на меня смотрят, когда хотят… Слушай, дай отдышаться… А? Через пару часов в форму приду и тогда…
Пётр перебил её:
- Лет-то тебе сколько?
- Девятнадцать…. скоро будет… будущей зимой.
Пётр скривился. Людка выпятила нижнюю губу и с вызовом спросила:
- Что, старая для тебя? А ты не смотри, что ноги у меня не совсем того… Я устойчивая и выносливая… Если хочешь знать, у меня разряд по шашкам, а это «плюс» и скажу так – неплохое дополнение к моей… - она хлопнула себя по ягодицам. – Вот что значит каждодневная тренировка. Как наливное яблочко! Эх, сосед, если после всего этого ты меня пивком не угостишь, мы с тобой не сговоримся.
Пётр покачал головой, мол, и зачем ты мне со своим разрядом по шашкам. Людка пожала плечами, и пошла от него, выбрасывая ноги от бедра. Оглянулась, сплюнула и выдала:
- Чистоплюй…
- Сама кобыла!
- Я? Ах, ты…
Пётр решил прервать диалог и чуть ли не вприпрыжку рванул за угол. На ходу поблагодарил Создателя за то, что вовремя открыл ему глаза на соседку. «Теперь меня никакими деньгами в пятнадцатую квартиру не заманишь. Дудки! Дураков нема» - подумал Петр, смешавшись с прохожими.
Ну, куда податься рослому мужчине, в статусе которого начертано всего одно слово: «Свободен»? Тут варианты могут быть разные, и остаётся только шагнуть в сторону одного из них. Пётр, воспитанный матерью без отца, стал метаться, и это вывело из себя водителя автобуса. Правильно: то зайдёт, то выйдет, то зайдёт, то выйдет. Уже на что кондукторша спокойная попалась и та стала проявлять нервозность. Ещё кто-то из пассажиров пустил «шептуна» и она почему-то подумала на Петра, хотя тот и не думал себя растрачивать по таким пустякам. Он, если за что-то брался, то делал всё с полной отдачей, а тут всего какой-то «шептун». Это ни как не было похоже на Петра. Тем не менее, кондукторша скомандовала водителю: «Езжай», и тот, поймав момент, перед самым носом метающегося пассажира закрыл дверь. Пётр удивлённо вскинул брови, а автобус мягко шурша колёсами, тронулся с места. Непонимание застыло на лице и тут в спину Петра врезалась женщина с двумя баулами, вбежавшая на остановку с одной единственной целью – успеть. Увы, не получилось.
- Не уложилась в норматив.
Пётр повернулся к женщине и… Ага, его будто молнией шибануло. Да, это была она: рослая, на каблуках, увешанная по всему телу какими-то оберегами и вдобавок ко всему с двумя огромными сумками. Он ещё подумал про неё: «Не женщина, а конь!» Вслух он постеснялся выразить незнакомке своё восхищение её формами.
- Теряю резвость, - женщина с грустинкой посмотрела вслед удаляющемуся автобусу.
Пётр предложил:
- Так я могу догнать.
- Мужчина, с каких пор у вас вместо ног колёса?
- А я постараюсь!
- Вы? – незнакомка оглядела оценивающе Петра с ног до головы. – Не смешите одинокую женщину, а то я описаюсь.
- Прямо здесь?
- Ну, а что тут такого? Может же меня подпереть?
- В логике вам не откажешь.
- Так вы будете догонять или сразу перейдём на «ты»?
- А это удобно?
Женщина улыбнулась и сказала:
- Что-то мне подсказывает, что ещё раньше - в прошлой жизни, мы с вами уже пересекались. А?
Пётр отрицательно замотал головой и произнёс:
- Точно, нет. Если бы что, то я бы запомнил.
- Наверное, показалось. Так мы переходим на «ты» или семейное положение не позволяет?
- Позволяет.
- Значит, ничей.
- Угадали. А вы… - Пётр замялся.
- Ну же смелее будущий отец моего ребёнка, - женщина подмигнула ему. – И не надо на меня так смотреть. Я женщина с норовом и не уважаю романтические отклонения от реалий.
- Как это?
- А вот так: секс во главу угла, штамп в паспорт и…
- Не правильнее будет, сначала штамп, а только потом… всё остальное?
- А ты меня заводишь. Зовут-то как?
- Пётр. Можно Петя.
- Ой, это длинно. Имя придётся подкорректировать. Думаю, с этим проблем не будет – деньги в кассу и готово! Будешь ты у нас просто – Пит. Кстати, а я – Кэт.
- А по-русски?
- Так же.
- Но звучит всё же как-то не по-нашему… Странно всё это.
- Вся наша жизнь состоит из странностей. Ну, чего стоим?
- А что?
- Веди куда-нибудь, и сумки возьми, а то у меня от них уже руки ниже колен стали. Нет, ты не подумай, что я требую… Я прошу. Дай мне почувствовать себя женщиной.
- Так это… я мигом, - Пётр схватился за баулы и охнул. – Что в них?
- Книги.
- Зачем столько-то?
- На все случаи жизни. Что в спину ступило? Ладно, давай я сама, да обопрись на меня… производитель. Вот повезло, так повезло… А с виду вроде справный. Зарядку делаешь по утрам?
- Угу, - соврал Пётр, покраснев.
- Вижу, что врёшь, но с этим потом разберёмся. Где живёшь?
- Там.
- Там, это где? – Кэт посмотрела туда, куда махнул рукой Пётр.
- Да за углом. Кажется, отпустило, - он опять потянулся к сумкам.
- Нет-нет, я сама. Ты лучше сконцентрируйся, а то я по сексу соскучилась до ломоты в зубах. Ой, не надо меня так дырявить глазами. Тоже мне нашёлся тут дырокол с мотнёй. Я женщина свободная и почти одинокая… местами. У меня может быть ничего ещё существенного в жизни и не случалось. Сам-то женат был?
- Один раз.
- Количество меня не интересует. Надеюсь, что с женщиной моих лет знаешь, как обращаться. Нет, ты глаза не опускай. Что, не помнишь? Ладно, не тушуйся – я начитанная и если что подскажу.
Пётр смотрел на эту Кэт и не мог нарадоваться – из неё энергия била таким «ключом», что временами появлялась даже мысль: «А не подстраховаться ли? Касочку на макушечку, а то эта энергия может и оглушить ненароком». Ещё от неё исходил запах, как от хорошей беговой лошади. Нет, не пота, а такой лёгкий аромат… «победы», которая вот-вот должна была себя проявить во всей красе. Пётр стоял и не верил тому, что так всё ладненько складывается в его личной жизни. Конечно, ещё предстояло об этом как-то доложить матушке. Должна же она быть в курсе его отношений с этой… «амазонкой» с двумя сумками в руках доверху набитыми книгами. Судя по её настойчивости, она готова была уже сейчас начать с ним отношения и ещё этот запах исходивший от неё – одним словом, Пётр капитулировал по всем статьям.
- Ну, веди свою Дульсинею, рыцарь, - Кэт крякнула под тяжестью сумок.
Пётр повеселел и повёл. Он шёл почти гордо, если не считать одной мелочи – привязалась одна мыслишка, такая бледненькая-бледненькая, отчего голова при ходьбе то и дело уходила в плечи. Кэт всю дорогу его подбадривала:
- Ничего, ничего - я тебя за шесть секунд на ноги поставлю. Живёшь-то один или как?
- С матушкой, - Пётр произнёс это еле слышно.
- Чего помрачнел? За меня беспокоишься? Ты не смотри, что я начитанная… Если что-то пойдёт не так, смогу за себя постоять.
- Я думаю, что всё обойдётся.
- Тем более, выше нос, Пит! У тебя с этого момента начинается новая жизнь и эта жизнь – я!
Пётр покосился на Кэт и подумал: «А может к чёрту этот секс? Вон она, какая шустрая: и имя мне подпортила, и хочет меня на ноги поставить… А чего меня ставить, когда я и так на них? Может рвануть, пока дело до кровати не дошло? А вдруг догонит? Ну, с сумками ей будет трудновато за мной угнаться, и потом я же петлять буду. И вот что ещё: ну, догонит, к примеру, а что предъявить сможет мне, когда я чист перед законом?»
- О чём задумалась детина? – Кэт улыбнулась Петру.
- Не скажу, - буркнул он и побежал от неё.
- Ты куда, олень? Что творится – обнадёжил начитанную женщину и в бега подался! Ах, сволота, а я тащусь за ним вся в чувствах и предвкушениях со всем своим приданным! Тихушник! – Кэт бросила свои баулы, встала, упёрла руки в боки, озираясь по сторонам. – Куда податься нормальной бабе? Вот из таких и получаются злостные алиментщики… Гражданин, - она обратилась к проходившему мимо мужчине с лысиной во всю голову, - вы случайно не одиноки?
- А что?
- Так я могу поспособствовать избавлению вас от этого недостатка.
- Зачем? – мужчина замедлил шаг.
- Вы что дурак? Вам секс не нужен?
- Нужен, - признался мужчина.
- Ну вот, и сговоримся, - Кэт хлопнула себя ладонями по бёдрам.
- Только, чур, меня избавлять от одиночества не надо. Одна год назад попыталась это проделать, и остался я без квартиры.
- Лопух!
- Сама дура!
- Но в отличие от некоторых себя за деньги не предлагаю. Даёшь крепкую семью – ячейку общества!
- Это не про меня, - мужчина заторопился себе дальше.
Кэт протянула в его сторону руки со словами:
- Постойте, гражданин… Вы меня не правильно поняли. Ну, куда же вы?
- Некогда мне… Дела.
Кэт проводила лысого взглядом и сказала, вздохнув:
- Ну, что за утро такое: то девственник попался, то импотент… Нет, ну точно импотент, раз лысый. Не город, а чёрти что – иллюзион бесплатный, да ещё я в придачу мечусь тут вся со своим барахлом.
Пётр бежал недолго. Стал задыхаться, оглянулся и, убедившись, что его никто не преследует, даже расстроился. Вот пойми этих мужиков: то так им надо, то так. Постоял, помассировал себе левый бок и подумал: «Собственно, а что я так расстроился-то? Раз не преследует, значит, чувства у неё так себе. Мне такого добра не надо». Пётр расправил плечи и что-то даже бравурное попытался протатакать в полголоса. Всё говорило о том, что на проспекте стоит нормальный человек, имеющий в наличии: две ноги, две руги, одну голову, ну соответственно и тело в количестве одной штуки. Конечно, у всего этого не было только одного – «порта приписки» и означало это следующее, что весь этот набор, не принадлежащий никому, кроме своего хозяина, был обречён на долгий дрейф непонятно где в окружении пустоты.
Замечу, что некоторые из нас что-то подобное уже переживали в своей жизни, и каждый по–разному выбирался из всего подобного. Вот и Пётр что-то подобное замыслил, а поскольку он был не как все, то и ждать от него следовало всего-всего. Конечно же, он мечтал «бросить якорь в какой-нибудь удобной гавани» и больше не пытаться искать на свою «сидушку» приключений, а просто, дожив до старости, вписать себя в список знатоков жизни и сидеть в круг домочадцев, поучая их нехитрым навыкам в области человеческого счастья с видом человека достигшего заветной линии горизонта. Всё бы и ничего, да только что-то у него пока всё это было только в планах, которые он то и дело саморучно переделывал, согласно реалиям, сулившие ему иногда одну выгоду за другой.
Когда он заявился домой с румянцем на щеках, мать поинтересовалась у него:
- Заразу в дом не принёс?
- Не понял, - Пётр убрал с лица своё хорошее настроение.
Мать состроила ехидную мордочку и спросила:
- Как прошла близость?
- С кем?
- С Людкой из пятнадцатой квартиры?
- В тёплой, дружеской атмосфере, - соврал Пётр.
- То-то я смотрю – сияешь, как медный таз. А ты знаешь, что она?...
- Знаю.
- Прямо камикадзе – и всё-то он знает, и ничего не боится. Ты, хоть понимаешь, что твои отношения с этой… пахнут дурно? Чего молчишь? Она же б… И я так скажу: с большой буквы. Рот-то открой, прикрикни хоть на мать для порядка, мол, я дура и ничего не понимаю в этой жизни.
Пётр набычился, что-то его подмывало – всё сделать матери в пику. Он выдал:
- Я вот думаю: сейчас тебя обрадовать или через…
Мать схватилась за сердце со словами:
- Только не это, сына. Мне как потом в глаза соседям смотреть? Если ты так себе представляешь продление нашего рода, тогда я трупом лягу между вами, но не допущу позора.
- Прямо вся как есть ляжешь? – Пётр усмехнулся.
- А чего мелочиться? Да я по частям и не умею. Если дело на то пошло, то я Петручио ещё не старая женщина. Пойдёшь супротив меня – рожу.
- Не получится.
- Сына, мы женщины и не так можем извернуться, только бы смыть позор с семьи. Не заставляй меня рисковать своим здоровьем. Запомни: мы женщины стареем только тогда, когда теряем интерес к мужчинам. Это происходит лишь в одном случае.
- В каком? – Пётр явно подначивал мать, пряча в уголках рта улыбку.
- В самом торжественном – когда мы умираем. Вот поэтому мы вечно молодые.
- Ну, с этим кто будет спорить? Однако родить всё равно не удастся в…
- Сына, возраст – это ещё не приговор.
- Ладно, пошутил я… насчёт Людки. И потом зачем мне она, когда столько других вокруг, - сдался Пётр.
- Вот и хорошо, - мать распахнула объятия. – Шельмец, напугал меня. Я тут списочек уже составила. Есть интересные кандидатуры…
Пётр возвёл глаза к потолку и подумал: «Продолжение следует…»
5. Вылитый пингвин.
Лето! Ну, какой дурак не захотел бы в середине зимы плюхнуться своим раздобревшим телом в луговые травы? Это же нормально, когда после метелей и вдруг во всё дурманящее, а рядом река и ты чуть-чуть пьяненький идёшь по обрывистому берегу и потом в чём был, падаешь, не удержав равновесие. И вот результат: костюм и всё, что было под ним на тебе в стельку мокрое, и ты уже почти протрезвел, и тебе захотелось почему-то вонзить зубы в крепкую корку хлеба с чесноком. Ну, на счёт последнего – это на любителя, а во всём остальном никаких отступлений от реалий.
Когда всё подобное приснилось Петру, он расценил это как знамение к переменам в личной жизни. О, сколько уже было у него этих перемен! А сколько надежд? Всё куда-то промаршировало мимо него.
Пётр встал. Стараясь держаться бодрячком, похлопал себя ладонями по животу и подумал: «Вылитый пингвин». Тут же в голове возник план, как себя привести в надлежащий вид. Чтобы не прослыть в своих глазах только теоретиком, опустился на четвереньки, после чего перевалился на спину и, задрав ноги к потолку, стал качать брюшные мышцы. Нет, интенсивных движений здесь нельзя было наблюдать и, тем не менее, когда матушка заглянула в его комнату, она воскликнула:
- Сына, ты решил себя угробить? Это же почти суицид, только с небольшой отсрочкой.
- Вы мешаете мне рождаться заново, мама, - просипел Пётр, подогнув колени к своему подбородку. – Пора начинать жить.
- А до этого ты чем занимался?
- Присматривался.
- Да? Что-то ты долго это делал. В любом случае, Петручио, ты на правильном пути.
- Я рад, что вы меня поняли.
- Да нет, сына, просто я согласилась с тобой, чтобы не омрачать тебе начало нового дня.
В прихожей звякнул телефон. Мать Петра на пятках сделала поворот на сто восемьдесят градусов. Пётр удивился той чёткости, с какой она крутанулась на месте. Он ещё повалялся на полу, решая про себя – продолжать ему качать пресс или отложить на завтра. Из прихожей донёсся голос матери: «Он занят. Да, готовится к олимпийским играм в Сочи. Что? Ну, хорошо… Сейчас позову… Пётр, тебя дама просит подойти к телефону!»
- Меня? – запыхавшись, Пётр прошлёпал в прихожую.
Мать протянула ему трубку со словами:
- Голос, интригующий и такая настырная, прямо политбюро… - мать подмигнула сыну, занимая место поудобнее, чтобы быть в курсе предстоящего разговора.
- Да, Пётр у аппарата…
- Дрянь! – женский голос на том конце провода явно «бросал в лицо перчатку».
- А вы, собственно кто?
- Я? Я – прелесть!
- По вашему голосу этого не скажешь, - Пётр хохотнул, пытаясь ситуацию взять в свои руки.
- Дрянь, дрянь и ещё раз дрянь!
- Вы так эмоциональны, что вводите меня в ступор.
- Дрянь!
Пётр подумал и выдал:
- Сами вы… - посмотрел на мать округлёнными глазами, давая понять ей, что не понимает, кто бы это ему звонил, да ещё с такими претензиями, да ещё с самого утра. – Вы, наверное, спутали номер, гражданочка.
- Да-да! – мать Петра попыталась докричаться до звонившей со своего места.
- Кто там ещё вякает у тебя под боком? – хозяйка голоса явно хотела «войны».
- Так, гражданочка, давайте на счёт - раз кладём трубку, чтобы не было никаких осложнений у всех нас со здоровьем, - Пётр решил расстаться мирным путём с незнакомкой.
- Я тебе положу… Я так тебе положу, что…
Мать Петра попыталась сбить спесь со звонившей и закричала на всю прихожую:
- А вот это ты видела? – она скрутила мясистый кукиш на правой руке.
- Мама, не подливайте в огонь масло, - Пётр осуждающе посмотрел на мать.
- Сына, я не дам каждой желающей… делать из тебя…
На том конце провода пригрозили:
- Слушай ты, передай своей, если она не заткнётся, я только пальцем пошевелю, и вас навестят мои «мальчики» и сделают из вас…
- А кто у нас «мальчики»? – Пётр насторожился.
- А вот приедут, и познакомитесь.
- Во сколько ждать?
Звонившая женщина выругалась. Это говорило о том, что никаких «мальчиков» у неё на самом деле не было и в помине, а если и были, то только так по женским делам. Пётр это почувствовал сразу и облегчённо вздохнул, а вот его матушка, выставив свою массивную грудь и почему-то куда-то в сторону, уже сучила ногами, чтобы потягаться с незнакомкой в знании жизни. Ей, явно хотелось визита этих загадочных «мальчиков». Она крикнула:
- Мы гостям всегда рады!
Пётр прикрыл ладонью телефонную трубку и сказал:
- Ну, на кой они вам, мама? Это вообще какие-то «левые».
- А откуда тогда у них наш телефон? Может это тётя Аня из Питера?
- Какая ещё тётя Аня? – Пётр зашипел на мать.
- Троюродная сестра дяди Славы.
- Кто такой дядя Слава?
- Да ты его ни разу не видел… Это племянник по линии…
Пётр сделал такое лицо, чтобы матушка замолчала, и произнёс в трубку:
- И всё-таки, вы гражданочка ошиблись номером.
Мать полезла к телефону, брызгая слюной:
- Дай, я сама с ней поговорю.
- На, только не переусердствуй.
- Сейчас ей устрою взятие «Зимнего дворца», - мать выхватила у Петра из рук трубку телефона. – Милочка, а не пойти ли тебе…
Ну, что последовало дальше, каждый из вас хорошо себе представляет. Я же со своей стороны, как автор, могу достоверно довести до вашего сведения, что никто не пострадал физически, да и надо знать мать Петра, чтобы ждать от неё чего-то сверхъестественного. Ну, немного покричали друг на друга, а тем более это была и никакая ни тётя Аня из Питера. Раз нет, то крик был уместен. Пётр, когда матушка дала понять звонившей, что «граница на замке», посоветовал ей в срочном порядке уединиться в кабинку для раздумий. Дело в том, что в животе у родительницы всё клокотало. Несмотря на одержанную победу, всё же кое-какой осадок нашёл себе пристанище в её организме, где собственно и пытался обрести теперь покой. Мать к совету сына отнеслась с подозрением и так на него посмотрела, что он, схватив в прихожей кипу газет, сам подался в туалет на осмысление всего происшедшего.
И вот там, его посетила мысль, что с этого дня он не только возьмётся за своё тело двумя руками, но и в корне изменит отношение к жизни. Выйдя из задумчивости, вооружился бумагой и карандашом, чтобы составить список книг, которые должны всегда находиться под рукой цивилизованного человека, ибо книги – лучшие учителя. Ну, читать их или нет, это уже каждый решает сам для себя. Что касается Петра, то читать он любил, а особенно классиков. Там, как он удостоверился, букву «ё» никто не дискриминировал, да и тексты были понятны и доступны его разуму. На второе место после книг, он наметил посещение культурных мероприятий. Замечу, что посещение дней рождений он сразу же вычеркнул, ибо ничего «культурного» в данных мероприятиях не находил для себя. Так-то он проявлял к ним огромное терпение, но сам свои дни рождения старался скрывать, ибо не умел принимать подарки – всё ему казалось, что кто-то, но обязательно сунет в красивой упаковке ему от «чистого сердца» «белые тапочки».
Пока Пётр вырабатывал стратегию по отношению к самому себе, его матушка наглоталась успокоительных таблеток и завалилась на диван. Её храп ознаменовал, что на отдельно взятой территории воцарился мир и покой. Пётр воспользовался минутой затишья и, напялив на себя ещё не ношенные одежды, рванул окультуриваться. Выбор мест, где бы ему в этом могли поспособствовать, было немного, а если быть точным, всего одно – фотовыставка в административном здании городского отдела культуры. Здесь иногда отдавали вестибюль на первом этаже под всякие мероприятия подобного направления. Вот и на этот раз несколько десятков фотографий были размещены по крашеным стенам, внося посильную лепту в облагораживание царившей в здании пустоты.
Посетителей в этот час было немного: две девочки в возрасте четырнадцати лет, старик, постоянно теребивший свою бороду, женщина непонятного возраста с ридикюлем и собственно сам Пётр. Ну, ещё у входа скучал щупленький вахтёр в камуфляже с топорщившимися усами страной расцветки.
Фотовыставка была так себе. Девочки подростки то и дело смеялись, тыкая наманикюренными пальцами в снимки. Женщина несколько раз делала им замечания, но до них видно не доходило. Поскольку Пётр мероприятия данного порядка рассматривал, как возможность встретить на них интеллектуальную особу своих лет или чуть-чуть помоложе для ведения совместного хозяйства, то сами понимаете, посетителей выставки он мысленно расставил как игрок в шахматы в виде фигур на воображаемой доске. Подросткам отвёл роль «пешек», но с оговоркой: после достижения совершеннолетия, а поэтому в их сторону он даже не покосился. Вот женщину он осмотрел тщательно. Сразу было видно, что она из числа разведёнок, которой нечего делать в четырёх стенах своей квартиры. Как правило, такие: и ходят, и ходят - разнашивают обувь, а счастья, как не было, так и нет. Это сразу бросалось в глаза, а особенно надетые на ней тёплые колготки. В такую-то жару, во всё подобное рядиться может только тот, кто не доверяет в этой жизни уже никому. «Да, вот женщину макнула жизнь одним местом» - мысленно подумал про неё Пётр, вычёркивая её из списка своих интересов. Оставался старик и вахтёр. Ну, здесь понятно и так: нормальным пацанам это не надо.
Пётр за пять минут обошёл всю выставку и направился к выходу. Вахтёр, а это было именно так, решил проявить бдительность и на всякий случай прикрыл своим тщедушным телом входную дверь. Дело в том, что он, как только появился Пётр, почему-то решил немного пофантазировать и так увлёкся, что уже этот здоровяк с потным лицом в его фантазиях предстал не посетителем, а бандитом, спустившимся с гор. Нет, если бы Пётр просто осматривал выставку – это одно дело, но ведь он ещё ощупывал взглядом остальных посетителей. Это не ускользнуло от глаз бдительного вахтёра и вот стоило Петру шагнуть к двери, под ногами что-то завошкалось мягкое. Так бы он и не заметил, но это «мягкое» что-то там ойкнуло. Женщина оказалась с хорошей реакцией и слухом, и только послышалось: «Ой…», она тут же повернулась корпусом к входной двери, а там…
Да, Пётр стоял на вахтёре двумя ногами, пытаясь понять – почему дверь не поддаётся и почему его ногам так мягко. Тут ещё вскрикнула женщина. Голос её походил на голос матушки и Пётр на автопилоте стал пролистывать кадры из своей жизни. Тем временем вскрикнувшая разведёнка, раскинув руки, пыталась закрыть от девочек-подростков происходящее у входной двери. Этой сцене она сразу же присвоила третью категорию сложности, где насилие стояло на первейшем месте. Пётр себя со стороны не видел, а поэтому не мог оценить ситуацию, а тем более, даже подумать про себя что-то эдакое. Конечно, возглас женщины его заинтересовал, но когда он увидел ещё и хихикающих девочек с блестящими от любопытства глазами, понял, что сейчас вот-вот должно произойти что-то не совсем приличное. Посетитель, который то и дело теребил свою бороду, тоже проявил интерес к происходящему, но поскольку со зрением у него было не совсем всё хорошо, поэтому он больше доверял не глазам своим, а ушам. Те ловили только доносившиеся междометия от входной двери и возгласы женщины, которая почувствовала огромную ответственность перед подрастающим поколением в лице двух подростков. Она им прямо так и посоветовала:
- Давайте рассмотрим вот этот снимок, - ткнула пальцем в чёрно-белую фотографию на стене. – Что мы здесь видим?
Девочки не отреагировали и потом, там, у входной двери было куда интереснее. Наконец, посетитель с бородой не вытерпел и спросил, обращаясь сразу ко всем присутствующим:
- Что происходит?
- Вертеп, - женщина зашипела, как змея.
- Не понял.
- Насилие, гражданин.
- Так вертеп или насилие?
- Здесь дети… Говорите потише, - женщина перешла на шёпот. – Когда надо, эту милицию не дозовёшься. А ещё культурное учреждение, называется… Ну, что вы встали, как истукан? Идите, разберитесь с этим… Вы, что не мужчина?
- Мужчина, но в преклонных летах, - бородатый отвернулся к фотографиям.
- И что?
- А ничего, я все приёмчики забыл и вообще, я не военнообязанный.
Пока шёл этот разговор, Пётр сумел разглядеть у себя в ногах вахтёра. Тот смотрел на него умоляюще, мол, добей…
- Вы чего тут делаете, гражданин? Вам плохо? – Пётр сошёл со старика, проявляя запоздавшую учтивость к старшему возрасту.
- Нет, ничего… уже могу дышать, - ответил вахтёр.
- Дома надо сидеть, а вы тут разлеглись.
- Так не по своей воле. Это же вы меня свалили… на пол.
- Я? А почему я ничего не почувствовал? – Пётр удивился и бросился поднимать потерпевшего на ноги. – Надо было кричать…
- Я кричал.
- Да? Странно, но ничего не было слышно.
Вмешалась женщина:
- А я слышала. У меня, кстати, музыкальный слух. Я виолончелистка.
Пётр уставился на неё так, будто речь шла о выживших после крушения корабля «Титаник». Женщина повела плечами, как бы давая ему себя рассмотреть в развороте, мол, вот какая я.
- А вот я не слышал, хотя музыку люблю с детства.
- Ну и шли бы в филармонию, - буркнул вахтёр, ощупывая своё тело. – А то придут, поглазеют и никаких тебе благодарностей, а ты стой, карауль тут всех.
- Товарищ, - женщина постучала пальцем себя по лбу, - вы хоть понимаете, что говорите? Люди тянутся к прекрасному, а вы им по рукам за это.
- Ты меня ещё учить будешь. Я жизнь прожил и знаю, что люди тянутся к выпивке.
Вмешался бородатый посетитель выставки:
- Ну, этого трудно не заметить. Вот взять фотографию под названием «Первая зарплата»…
Женщина махнула ридикюлем, мол, многое вы понимаете. Вахтёр выпятил грудь и сказал:
- Вы дамочка ещё не видели жизни, а вот я…
Пётр решил прервать дискуссию и произнёс:
- Если вы не имеете ко мне претензий, разрешите покинуть здание.
Вахтёр захлопал глазами. Бородатый посетитель кашлянул в кулак, как бы отстраняясь от решения этого вопроса. Женщина раззявила рот и выдала:
- Надо провести экспертизу, а потом этому делу дать ход. Я читала и знаю, как и что делать. Что вы на меня так смотрите? – она смерила Петра взглядом. – Среди белого дня пристаёте к пожилому человеку, а теперь хотите просто взять и удалиться. Что, в бега собрались? А вы чего застыли, как памятник коммунарам? Набирайте номер – вызывайте милицию. Вы вахтёр или так себе?
Пётр развёл руками, повернулся к вахтёру и сказал:
- Тут ещё надо разобраться: кто к кому приставал.
- Как это? – тот выставил воинственно усы. – Люди добрые…
- А что? – Пётр решил развить тему: - С какой целью вы встали у меня на пути? Не подаяние же вам надо было от меня?
- Как вам не стыдно? – женщина сжала кулаки. – На вас смотрят дети, а вы…
- Дети отвернитесь, - произнёс Пётр, - и уши прикройте, сейчас дядя будет ругать противную сторону плохими словами.
- Жуть! Куда смотрит общественность? Вызывайте милицию и этих…собак с ними, - женщина грозно посмотрела на вахтёра.
- А собак-то зачем? – тот даже растерялся.
- Пригодятся.
Пётр ухмыльнулся и сказал:
- Вам бы гражданочка не на виолончели играть, а …
- А вот это уже оскорбление, - женщина брызнула слюной.
Бородатый посетитель решил встать на защиту Петра и произнёс:
- Что вы пристали к человеку. У вас есть претензии к нему? – он уставился на вахтёра.
Тот чисто машинально отрицательно помотал головой. Женщина повысила тон:
- Как так? Тогда у меня есть!
Бородатый посетитель сделал паузу и продолжил, уже обращаясь конкретно к ней:
- Сформулируйте тогда их.
Женщина глотнула воздуху и выдала:
- Этот гражданин на глазах вот этих крошек, - она кивнула через плечо на двух девочек подростков, которые выпучив глаза, ждали за её спиной развязки этой истории, - пытался продемонстрировать…
- Это наговор, - Пётр пожал плечами. – Мне нечего демонстрировать и вообще, я вас первый раз вижу. Вы, собственно, кто?
- Свидетель.
- Чего свидетель? – бородатый посетитель начинал терять терпение. – А вы что молчите, потерпевший? Вы, потерпевший? – перевёл взгляд на вахтёра.
Тот почесал затылок:
- Так… запутали меня в конец.
- Ну, что вам сделал этот гражданин?
- Помял слегка…
- Вот видите – контакт был, - женщина торжествующе посмотрела на бородатого.
- И что? Вон в автобусах таких контактов столько, что…
Пётр, пока выясняли, сколько и кому он должен, покинул стихийное собрание. На улице лето кудрявило женские затылки. Мужчины, вооружившись пивом, восседали как цари в тени деревьев. Им было наплевать в буквальном смысле на всё и на всех – они блаженствовали, посасывая горький напиток, ведя нескончаемые разговоры о земных делах. Обшарпанные здания, увешанные рекламными щитами, звали в какую-то непонятную жизнь, которая якобы где-то уже на подходе и надо только раскошелиться и все желающие могут там оказаться уже завтра, ну, в крайнем случае, на будущей неделе. По дорогам мчали расфуфыренные машины, и светофоры только успевали мигать разноцветными цветами то одним то другим – надо было успеть всем дать «зелёный свет».
Уже дома Пётр проанализировал всё случившиеся с ним на выставке. Где-то на пятой минуте он заставил себя перекреститься, ибо вывод о происшедшем был не в его пользу. Он так себе и сказал: «А ведь могли и посадить». Он это выдал вслух. Матушка, сновавшая рядом, вздрогнула. Уши её почувствовали что-то вроде сенсации, но только со знаком «минус». Она припёрла Петра к стене своим бюстом и он, чтобы не нарушать мирного климата в их отношениях, рассказал всё, что помнил.
- Сына, тебя нельзя отпускать одного. В следующий раз я буду твоим поводырём.
- Я против этого.
- Петручио, мама знает, что говорит и потом мир так жесток, а ты слишком доверчив.
- Я уже взрослый.
- Конечно, конечно, но до сих пор тебя преследуют одни неудачи и это меня настораживает. Пора с этим кончать.
После таких слов матери, Петру захотелось взять что-то режущее или колющее и вернуться на выставку, чтобы… Вот-вот, вернуться и застать там и ту с ридикюлем, и того, который вахтёр, ну и заодно бородача и этих пигалиц с блестящими глазами, а там пусть судят. Матушка видно угадала его настроение и погрозила ему пальчиком, мол, голову-то, зачем подставлять? Пётр замялся и сказал:
- И в мыслях ничего подобного не было.
- Ну, если врёшь, держись у меня. Ты думаешь легко нам вас таких непутёвых рожать?
Пётр обиделся и буркнул:
- Не нравится? Тогда надо обратно засунуть.
- Сейчас, только досчитаю до десяти, - мать подбоченилась. – Что-то ты у меня слишком разговорчивый стал. Никак встретил очередную зазнобу? Смотри у меня – сначала мне покажешь, а потом знакомься.
Пётр запыхтел, как самовар:
- И как это должно выглядеть?
- По-человечески.
- Не понимаю. А если всё же сначала…
- Петручио, не отклоняйся от моей «генеральной линии», а то я тебя придушу вот этими руками. Тебе самому не надоело быть в конце строя? Ты же у меня видный… орёл и плечи у тебя правильные и всё в соответственном комплекте. Ну, что же ты всё норовишь зацепиться за вторые роли? Горе ты моё луковое…
- Надоело. Я уеду.
- Куда?
- За границу.
- И кто тебя там ждёт?
- А может и ждут.
- Ага, представители сексуальных меньшинств.
- Это почему? – Пётр удивился.
- А это у них надо спросить. Кстати, в какую страну намылился сбежать?
- Пока не решил.
- Темнишь, сына. Ну, ну… Если узнаю, что в Голландию, я от тебя отрекусь.
- За что?
- А вот так.
- Хорошая страна.
- Хорошая-то она хорошая, да всё у них там разрешено, а это уже попахивает пофигизмом. При нашем российском менталитете – это недопустимая роскошь.
- А если я в Африку слиняю? – Пётр от волнения облизнул пересохшие губы.
Матушка встрепенулась как большая домашняя птица и выдала:
- И я тогда с тобой.
- А вам-то, зачем туда?
- Мне темперамент их мужчин по душе. Целыми днями танцуют с этими… копьями, а потом ещё гражданский долг свой до самого утра исполняют.
- Когда же они спят?
- Вот заодно поедем и разузнаем.
- Нет, я передумал, да и жарко там.
- Ничего привыкнем, - мать посмотрела на сына. – Зато не надо будет тратиться на зимнюю одежду.
- А может всё-таки, ну эту Африку? Кстати, этих чёрненьких можно и у нас встретить. Я буквально на той неделе иду по улице, и мне навстречу выворачивают две такие с ямочками на щеках.
- С ямочками? – мать недоверчиво посмотрела на Петра.
- Ага, и с этими бусами ещё…
- И с бусами?
- Да, и выпить предложили, но я отказался, а они мне на чистом русском, мол, ну и дурак, что такой правильный.
Мать Петра задумалась, рассуждая вслух:
- Так говоришь чёрненькие и в бусах?
- Ещё ямочки такие на щеках, - подтвердил Пётр.
- А день, какой тогда был? – догадка промелькнула в глазах матери.
- Воскресенье.
- Ну, тогда ясно, что это за африканцы такие… Это же ряженные… Второй день какой-нибудь свадьбы, а ты и подвернулся под «горячую руку». Наш народ на выдумки, ох и фантазийный! Я однажды и не такое видела. Сначала-то испугалась, а потом ничего - так меня умотали, что домой вернулась с рассветом. Вот времена были – криминал себе, мы себе, а страна богатела назло капиталистам и все нас уважали в мире. А сейчас что?
- Что? – Пётр весь подобрался.
- Что, что? Ничего не разобрать: живём - сами у себя в долг берём, а отдавать ещё не знаем, чем будем. Это как называется? – мать Петра сглотнула слюну и сама же и ответила на свой вопрос. – Бардак – это называется, Петя.
Ну, после такого откровенного разговора в самый раз за стол, да суповой ложкой поработать до треска за ушами. Пётр всхлипнул, что надо было понимать так, мол, пора что-то положить в желудок, а то как-то грустно на душе, да и время ужина во всех нормальных квартирах этого города. Не смотря на это, мать Петра медлила, и всё мяла и мяла в ладонях какую-то бумажечку. Казалось бы, так себе клочок в линию, но вот всё же, что-то за этим таилось. Когда Пётр водрузил своё тело за кухонным столом, матушка, прежде чем поставить перед ним наполненную тарелку, так вкрадчиво поинтересовалась:
- Как настроение?
- В смысле? – Пётр покосился на кастрюлю, с торчащим из неё куском мяса.
- У меня к тебе серьёзный разговор, сын.
«Что-то новенькое» - подумал Пётр и спросил:
- А можно после ужина?
- Ужин ещё заслужить надо.
- Начинается… Что, опять смотрины?
- Да, опять. Ты хочешь всю жизнь в мальчиках пропрыгать? А седина в бороду пролезет, что тогда?
- Что?
- Это я тебя спрашиваю. И в кого ты таким уродился? Так вроде посмотришь – всё в комплекте, а ум…
- Вы меня интригуете, - Пётр расправил плечи.
- Нет, точно ты Петручио того. Значит так, вот адрес и сегодня мы с тобой идём на разведку. Я уже предупредила их о нашем с тобой визите. Женщина чистоплотная, вдова, живёт с родителями, имеет машину и лицом не капризная – есть чем полюбоваться.
- Например?
- Симпатичная. Тебе этого мало?
- В прошлый раз тоже была симпатичная, а я как посмотрел на неё, так чуть дара речи не лишился.
- Так это от радости, сына!
- Нет не от неё. Я потом анализировал и пришёл к неутешительному выводу.
- Давай без этого. Выучила на свою голову. Одним словом так: я сказала, а ты мозгами шевели, а то останешься один на всём белом свете.
- А вы?
- А что, я? Мне может быть надоело уже возле тебя чечётку выстукивать. Все пятки сбила. А кому я такая буду нужна? Не ценишь ты мать, Пётр.
- Ладно, уговорили.
- Не врёшь? – мать посмотрела на сына.
- Есть хочется.
- Я повторяю свой вопрос.
- Я согласен.
- Клянись.
- Клянусь.
- Ещё раз.
- Клянусь.
Мать улыбнулась и сказала:
- Теперь можно и заняться приёмом пищи. Тебе мяско положить, Петручио?
На смотрины отправились на следующий день ближе к вечеру. Как объяснила матушка Петру – после ужина лица разглаживаются, а звёзды провоцируют на романтическое начало в любовных делах. Ну, до всяких там дел у Петра была строгая внутренняя установка: ничего руками не трогать и в рот без спроса не совать.
Пришли. Ну, как малые дети – мать сразу же полезла целоваться. Это у одиноких женщин встречается на каждом шагу. Ладно, хозяева квартиры не были привередливыми и протянули ей свои руки для поцелуев. Мать Петра так расчувствовалась, что с порога заявила, мол, я не одна, а с принцем. Сам «принц» в этот момент делал вид, что он здесь просто так, а вот эта женщина в цветастой юбке – это вообще непонятно кто, и он к происходящему имеет лишь косвенное отношение, поскольку состоит с ней в каких-то там родственных отношениях. Кстати, до этого момента у него и мысли не было, чтобы в этом усомниться, а теперь появилась мысль, что во всём этом ещё надо разобраться, ибо отношения отношениям бывают рознь.
Хозяева квартиры имели дородные тела. Особенно выделялась хозяйка – у неё всё так и просилось наружу. Пётр оценил и тут же поёжился, ибо её супруг перехватил его взгляд и громко кашлянул. Той, ради которой они сюда пришли, пока видно не было. Пётр про себя представил её, сообразно тем параметрическим данным, которые сейчас их встречали в прихожей. Ему стало немного не по себе. Стал озираться по сторонам и всё теснился спиной к входной двери. Хозяин квартиры пробасил:
- Проходьте у залу.
Пётр мысленно перекрестился, ибо, что-то подобное он когда-то видел уже в кино, где хохлы выдавали свою доню замуж. Там всё кончилось плохо. Это навело его на мысль, что с ним произойдёт то же самое. Мать топталась, как кавалерийская лошадь и всё никак не могла нацеловаться. Хозяйка квартиры даже позволила себе, шутя её хлопнуть рукой по губам. Все засмеялись, кроме Петра.
Прошли в зал. Хозяин тут же включил магнитофон и предложил всем садиться. Пётр прижался к матери. Та понимающе ущипнула его за бок и спросила хозяев:
- А где ваша доча?
- Тут я, - из спальни появилась молодая женщина на каблуках.
Пётр не ошибся – она была в родителей. «Ну, почему мне так везёт на «холодильники»? Может прямо сейчас сигануть с балкона? Хотя какие могут быть балконы на первом этаже? Обложили, гады со всех сторон».
А гады тем временем уже гремели тарелками, цепляясь вилками за куски всякой нарезки. Пётр вздохнул и снова посмотрел на молодую женщину. Та не сводила с него глаз. Её отец, облачённый в спортивный костюм, разлил водку по рюмкам и громко произнёс:
- Будем! – рука привычным жестом метнула спиртное в организм. – Хорошо пошла! Значит, начнём говорить, так сказать, строить планы на будущее. Мы люди простые… Почти мусульмане, но живём по христианским законам. Мать, кто у нас из этих-то… Ну, у которых полумесяц в почёте?
- Да шо ты буровишь, Степан? Та вы его не слухайте. Он ещё со вчерашнего никак не может определиться: пить ему или обождать. Племяш с армии вернулся, и они на радостях немного перебрали. Ну, ради сегодняшнего мероприятия пришлось не всё сразу выпить… Тут у меня бдительность где надо. Степан, а ну сядь, я тебе говорю, и поставь рюмку. Люди пришли с делом, а он наяривает. Мусульман ещё каких-то приплёл. Вы не пугайтесь – мы с Украины и у нас даже паспорт есть.
- О! Как это мило! – мать Петра подвела глаза к потолку. – Я была на родине Шевченко… Шикарный композитор.
- Да вы шо? – хозяйка квартиры всплеснула руками. - А мы о таком ничего и не слыхали. Степан, да выключи свою тарахтелку. Ну, прямо глушит аспид всю человеческую речь своей блатотой.
- Зин, ты чего против классики имеешь? – хозяин квартиры громко икнул.
- Выключи, я тебе казала и послухай, шо люди разговаривают. Когда ещё доведётся так посидеть?
Мать Петра встрепенулась:
- Так мы, надеюсь, сговоримся, а там и породнимся.
- Чего-то у меня мысль уплывает… Да он, доче и не родной и с него какой спрос за качество? Тот, что был до него весь кончился, - хозяйка квартиры ласково посмотрела на Петра. - А чего ваш «принц» сидит букой? Ему шо наша Груня не нравится? Так, мы тоже может, имеем претензии к его «царственной» особе.
- Да, что вы? Нравится ему и Груня, и вы, и ваш супруг мусульманин… Да, Петя? Ну, кивни, ради приличия сына?
Пётр кивнул и то только потому, что зудящая муха хорошо подгадала, где присесть на его широком лице, чтобы передохнуть.
- Ну, вот видите? – мать Петра уставилась на хозяйку квартиры.
- Вижу, исполнительный… Это хорошо. Степан, а ты чего молчишь?
- А шо я? Не мне же с ним детей стругать… Вон пускай она присматривается, а то сбегёт на второй день, как в позапрошлый раз.
- Та, не слухайте его… И где только он успел наслушаться бабьего трёпу? Ну, был грех…
- Ага, - хозяин квартиры хохотнул, - через день и так в течение последних десяти лет.
- Ты чего молотишь? – супруга посмотрела на свою половинку грозно.
- Мамо, он опять всё испортит. Я больше так не могу, - Груня залилась слезами.
Мать Петра перестала жевать глазами повела по стенам вокруг себя, как бы ища подсказки, и тут её глаза наткнулись на фотографию на стене. На неё смотрело усатое лицо, сильно напоминавшее… Она медленно стала приподниматься из-за стола. Хозяйка квартиры засуетилась:
- Вы уже уходите?
- Да, дела…
Пётр радостно последовал за матерью.
- А «принца» с собой возьмёте или как?
- Я бы оставила, да вот что-то меня сомнения одолевают, что ему будет здесь уютно, мать Петра ещё раз навела резкость на фотографию на стене.
- Так может вам слабительное дать? – хозяйка квартиры, утёрла губы ладонью.
- Зачем?
- Так будет повод задержаться. И не поговорили, и только-то сели… А какие у вас дела? Может их того?
- Нельзя, - мать потащила Петра за руку за собой в прихожую.
Хозяин квартиры набычился и гаркнул, пьяно двигая губами:
- Я не понял… У нас разговор или непонятно что? А ну сели, а то я сейчас топор возьму… Пришли – это хорошо. Мы стол накрыли, так сказать потратились, а получается, что всё зря. Так? Я на такое не подписывался. И где мой топор, Зин?
Мать Петра перекрестилась. Хозяйка квартиры зачем-то стала на неё дуть и всё что-то хотела ей сказать на самое ухо. Пётр топтался, как Никита Михалков в фильме про Шерлока Холмса, наступая всем подряд на ноги. Одна Груня была как танк спокойная. Она продолжала сверлить Петра взглядом, от которого у того мурашки бегали по всему телу и почему-то парами.
В прихожей было тесно. Ещё Хозяин квартиры всё-таки отыскал свой топор и теперь упрашивал собравшихся выпить на посошок, так сказать, поддержать компанию, ну и заодно традицию. Мать Петра кивнула, мол, легко, а сама глазами по топору туда-сюда. Хозяйка квартиры неустанно улыбалась и говорила, косясь на свою дочь:
- Да, она у нас добрая. Тихая и покладистая…
Пётр, стуча зубами, вдруг поддакнул ей в тон:
- Где положишь, там и возьмёшь.
- Точно! – хозяйка квартиры полезла обнимать его. – Зятёк!
Пётр отстранился и сказал:
- Дайте осмотреться…
- А чего там? Мы люди простые…
- Мусульмане, - вставил хозяин квартиры, выронив топор.
Мать Петра ойкнула – топор пришёлся ей по ноге. Хозяйка квартиры кинулась к ней со словами:
- До свадьбы заживёт!
- Свадьбы не будет, - мать Петра скривилась. – Вы же мне говорили по телефону про неё, что она хрупкая вдова, а это же…
- Ну-ну, договаривайте, - хозяйка квартиры подбоченилась.
Её супруг то же встал в такую же позу и поддакнул:
- Мы слушаем.
Пётр во избежание скандала, который собственно уже назрел, стал выталкивать мать за порог квартиры. Груня округлил глаза и спросила:
- Вы уходите? – она только сейчас поняла, что и с чем едят. – А как же я? Ведь ещё ничего вы не увидели… Я, и мостик умею делать, и на шпагат сажусь после третьей рюмки.
- Да? – Пётр оглянулся, а потом к матери: - Может, останемся? Посмотрим? А вдруг?..
- Сына, - мать зашипела ему прямо в лицо. – Делаем ноги… Я тебе сама и мостик, и шпагат покажу…
Ну, «ноги они сделали». Этот факт нельзя замалчивать. Уже дома, когда остались наедине с ним, она сказала Петру:
- Сына, я не хотела тебя расстраивать, но она тебе не пара… Я только увидела её, сразу поняла, что это твоя сводная сестра по отцу… Ну, который сбежал от меня, когда ты только-только обживался в моём теле. Этот гад тогда рванул в Украину и там… Это потом привёз свою новую семью сюда, а после этого спился от усердия, ибо, всегда был кобелём первостатейным. Я как-то с ним пересекалась, и он мне хвалился, что жену зовут Зинаидой, а дочку Груней. И как я запамятовала? Конфуз… Слава Богу, что всё так закончилось: и мы целые, и они при своих салатах остались.
- Да, история… Вот папаня наследил по всей планете… - Пётр вздохнул.
- По всей не по всей, но до меня у него нас было штук десять, если не более.
- Шустрый.
- А то! Самец, блин! – мать Петра перекрестилась.
Прошла неделя. И всё началось по новой. Пётр, чтобы не разочаровывать свою мать, вёл себя, как телок на поводке. А что надо матери, когда годы поджимают, а единственный кормилец и жалом не водит? На этот раз им предстояло познакомиться с одной моложавой особой, которую матери Петра порекомендовала одна давнишняя знакомая их семьи. Она так и сказала про свою протеже: «Не девка, а огонь!» Мать Петра повеселела, поскольку ей самой надоела эта скучная жизнь - хотелось экстрима.
На этот раз, когда они пришли на смотрины, мать Петра вела себя более сдержанно. Девка-огонь сама открыла им дверь и спросила:
- Пришли на меня посмотреть? – и тут же добавила: - Этот что ли, претендент на место рядом со мной? Слушай, дядя, тебе сколько лет, что до сих пор с мамой за ручку ходишь?
- М-м-м… - Пётр разомкнул рот.
- Что, дар речи потерял? Да вы проходите… У нас как раз ремонт в полном разгаре. Лишние руки нам не помешают, - девка-огонь обернулась в комнаты и крикнула: - Предки, «гастарбайтеры» пришли!
- Кажется, мы не туда попали, - мать Петра дала своей кормой задний ход.
- Туда, туда… Вы же от Марии Павловны?
- Ну? Но мы не эти «гастарбайтеры»…
- Да, ладно, чего уж там. Слушай дядя, там батяня унитаз меняет… Ты, как по этому делу?
- Я? – Пётр округлил глаза.
- Понятно. Одним бонусом меньше, - девка-огонь скривилась.
В прихожую выглянуло миловидное женское личико и спросило:
- Кого это черти принесли? У нас такой кавардак, а тут…
- Мы от Марии Павловны, - мать Петра попыталась улыбнуться.
- И?
- Так мы пришли…
- Ну, дальше-то что? – женское личико в одну секунду перестало быть миловидным. – Я ведь этой старой перечнице сказала, что у Лизки уже есть парень…
- Вот именно! – вставила девка-огонь.
Пётр засопел. Его мать покрылась пятнами. В этот момент дверь, ведущая в туалет, распахнулась и лысоватый мужчина в одних трусах, громко матерясь, выкатился в общество. Девка-огонь воскликнула:
- Папаня, у нас гости!
- На кой они нам? У меня унитаз не хочет устанавливаться… Кстати, а по какому вопросу?
Мать Петра сощурила глаза и выдала:
- Пришли соли попросить.
- Всего-то? А ты хлопец в унитазах смыслишь? – мужчина уставился на Петра. - Иди, подержи, а я одну пендюрину прикручу. Не ломайся. Ты ведь мужик?
- М-м-м… - Пётр как-то робко покосился на мать.
- Идём, идём… Сейчас поможешь и я вам не только соли дам, но и спичек целый коробок и мыла… кусок пожалую.
Унитаз установили. Пётр извозился, как чёрт. Мать всё это время топталась в прихожей, нервно подёргивая щекой. Девка-огонь, как могла, развлекала её своей болтовнёй. Хозяйка квартиры опять нацепила на лицо миловидное выражение и всё пыталась рассказать матери Петра какие-то подробности из непутёвой жизни Марии Павловны. Конечно, это было интересно, но не за этим же они тащились через весь город, чтобы выслушивать сейчас некоторые подробности о жизни их давнишней знакомой. Кстати, это попахивало неприятно. Когда появился Пётр, его мать по-русски поклонилась семейству и рванула входную дверь на себя. Это было проделано с такой силой, что замки на двери жалобно звякнули. Хозяин квартиры пустил матом, мол, помощи на копейку, а соли им подай. Девка-огонь хохотнула, зажав рукой рот, и уже вдогонку крикнула не прошеным гостям: «Приходите завтра! Мы пол будем красить…»
Только на улице мать Петра «спустила пар». Она говорила долго и громко, из чего следовало, что люди уроды, а её чадушко – это вообще невезучий человек и вся жизнь – полное дерьмо. Случайные прохожие оглядывались на странную пару: женщина жестикулировала, а здоровенный детина стоял и понуро опустив голову, слушал то, что на хорошей скорости летело из неё во все стороны.
Июнь 2006 г. - сентябрь 2012г.