Пионерские байки или детям до 16-ти

                И. Рассказов.

                Пионерские байки или детям до 16-ти…

                1. С чего начинается Родина?

Ну, батеньки мои, держитесь! Всё, что сейчас ляжет на бумагу, кому-то покажется фарсом, и даже найдутся такие, кто захочет, не сходя со своего места, отправить меня товарняком на Колыму. Замечу, что это вполне объяснимая реакция тех, кому наше прошлое видится пушистым и безукоризненным. Вот незадача: и они, и я из этого самого прошлого, но у меня несколько другие взгляды на него. Ну, как не поделиться всем этим с подрастающим поколением? Для чего? А чтобы отпала надобность некоторым сегодняшним «старожилам» переписывать учебники истории, присваивая нашему прошлому статус непорочности. И потом, жить и делать вид, что ничего такого в нашей жизни не происходит – это, по крайней мере, попахивает проституцией… и,  причём не самого высокого класса. Кстати, один мой знакомый, узнав про то, что я замахнулся на написание этого «опуса», посоветовал мне отказаться от данной затеи, мол, не буди «зверя». Ну, конечно, сейчас всё брошу, испугаюсь и начну целоваться со своим отражением в зеркале, как будто я – это не я, а первый секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Извините, породой не вышел, да и не люблю слюнявить себе подобных. Вот руку пожать – это, пожалуйста, а хватать ртом чужие губы – это не мой конёк.
Думаю, одного абзаца будет достаточно, чтобы вам стало ясно - в какие дебри я собираюсь вас сводить на экскурсию. Многого не обещаю, но об одном могу сказать со всей прямотой: будет забавно.
Итак, поехали…

- Кто? Какого рожна? Мать вашу… - женский крик покрыл всю административную территорию пионерского лагеря «Искра».

Да, ругаться умели во все времена. И чтобы там не говорили мои оппоненты по защите нашего прошлого, система социализма в этом плане лидировала по всем показателям. Это происходило даже тогда, когда в почётном карауле замирали наши мальчики под знамёнами на ветру, который рвал языки пламени Вечного огня. Обратная сторона медали всегда несколько другого цвета, только это никогда не обсуждалось… Никогда, да и зачем, если всё подобное было отделено от гласности моралью и нравственностью, от которой сводило скулы и крошились зубы у тех, кто забывался и лез во всё это. Зря они это делали. Казематы поглотили всех их: не то смельчаков, не то дураков. Собственно, а какая разница? Тем более, сегодня, когда непомнящие своего родства тянут народы за чубы, сталкивая когда-то братьев лбами, ратуя за непонятную независимость – всё это уже и не так важно. Попробуйте это опровергнуть…

Пышнотелая женщина лет тридцати шести, а может и тридцати семи, свесившись по пояс с окна второго этажа, хотела восстановить нарушенный распорядок дня пионерского лагеря, зевая матерными оборотами через запятую. Где-то на новой территории неуёмный горнист татакал во все лёгкие: «Вставай, вставай штанишки одевай!»
Дремавший до этого дворник по фамилии Троекуров сонными глазами поводил по сторонам, пытаясь мысленно для себя решить: «Который сейчас час?» Если утро, то надо хватать метлу и начинать пылить, а если полдень, то зачем же так дудукать-то, а тем более «тихий час» только-только вступил в свои права. Если бы не орущая в окне административного корпуса директор лагеря, он бы решил, что это всё же утро и, не пререкаясь, взял метлу и стал изображать из себя «ударника коммунистического труда» в надежде, что его заметят и отметят, хотя бы устно. К счастью, это просто любимец всего лагеря дядя Вася после необдуманной вчерашней попойки проспал утренний сигнал и вот, по-видимому, перепутав время, решил на всякий пожарный случай исправиться, и ему кажется, это удалось. Троекуров поймал подслеповатыми глазами женское тело в ситцевом халатике, навёл резкость и чуть не вскрикнул.
Да, такое случается, когда ты кричишь, свесившись из окна второго этажа, не замечая при этом, что твоя грудь уже вся нараспашку. Дворник крякнул и подумал про себя: «Сколько годков её знаю, а всё такая же бесшабашная. Ну, и чего так-то убиваться? Вон вся, как спелая груша качается на виду у всех, а ты сиди, любуйся. Нет покоя для плоти, хоть в монастырь иди, записывайся. И спрашивается: «Из-за чего столько шума?» Ну, и перепутал Васёк свой выход в эфир и дуднул свою побудку не в то время… Конечно, строгача ему теперь не миновать, но это же не смертельно и потом этот самый «тихий час» он больше для нас стариков, а для орущей детворы – это ещё один повод покуролесить. Им этот «тихий час» до лампочки. Надо же понимать ситуацию – не первый день замужем. Ещё требуется учесть возраст трубача и его слабость ко всяким напиткам… А как без этого? Вон партия с трибун за простого человека глотку рвёт, когда всякие там пленумы случаются, а на деле ничего этого нет. Как это понимать? Да, любит Василий выпить… А кто в нашей стране не любит? Но зато, какие у него «золотые» руки. Одно слово – мастеровой: и на трубе самого Хачатуряна играет, что-то там с саблями и если где-то заискрит проводка,  вмиг всё починит, а то, что дуднул не там, где требовалось – это пустяки…»
Директор лагеря Беляшова Татьяна Борисовна так не считала, а, поэтому, наоравшись до хрипоты, продемонстрировав при этом подчинённым свою роскошную грудь, решила этот случай разобрать на общем собрании, а заодно напомнить всем: кто есть кто  во вверенном ей подразделении.
Что тут скажешь? Должность у неё такая, а значит, так тому и быть: она же эту самую должность заработала собственным потом и даже где-то кровью.

Было ей тогда лет двадцать пять. На руках шестилетняя дочка, а в паспорте отметка о расторжении брака. Мыкаться по заводским общагам ей порядком поднадоело, да и вероятность была высока забеременеть ещё раз. Ну, собственно, это и сейчас, и тогда было в порядке вещей, когда ты одна, а вокруг пьянь молодецкая не знает к кому притулиться. Так вот, она, как только ей намекнули, мол, директор завода, где она зарабатывала себе пенсию, подыскивает крепкого телосложения спутницу для всяких там командировок, Беляшова тут же заняла очередь в его кабинет, якобы по личному вопросу. «Смотрины» прошли с успехом. Уже примерно через месяц расторопный «ловелас» ей сказал примерно следующее: «В постели дура дурой, но как работница ты меня устраиваешь, а поэтому подыщу тебе работу согласно твоему теперешнему статусу».
Вот так она и оказалась на этой должности. Конечно, не сразу смогла вникнуть во всякие тонкости этой работы, да и желающих ей что-то дельное подсказать не было, ибо это только в передовицах тех лет писали красиво о передаче опыта, о социалистическом соревновании, о всяких починах. На деле же пришлось ей самой осваивать эту науку, чтобы не оказаться на скамье подсудимых, ибо данная должность провоцировала на всякие «шалости» относительно материальных ценностей, да и хотелось ей побыстрее зажить по-человечески: квартира, дача, машина. Когда есть цель, понятен и маршрут движения к ней. Ох, сколько работоспособных людей сгорело на этом маршруте, а вот ей повезло. Директор завода так и говорил, когда наведывался с «визитами», мол, не ошибся, что доверил эту должность и тут же поучал: «Не зарывайся».
«Зароешься» здесь как же. Тут как на границе – руку с пульса убрала и вот тебе очередное ЧП. Ладно, если оно так себе и можно самой разрулить, а если что-то более существенное и попахивает судом? Вон бывший завхоз, что до неё тут грел свои клешни, так осмелел, что когда увидел её в первый день в должности директора пионерского лагеря, от радости чуть было не свихнулся. Этот гад сразу сообразил, что с такой дурёхой, как эта, он легко пройдёт в дамки, а если что, всё спишет на эту неумёху. Замечу, что он зря так подумал, поскольку женщины порой таят в себе столько загадок и нам мужикам, чтобы разгадать хотя бы половину из этого списка потребуется две жизни, а то и все три. Вопрос: «Где их взять?» Вот-вот и я об этом, а поэтому, как только завхоз решил сыграть на её чувствах и полез в «закрома» пионерского лагеря, приговаривая при этом в полголоса, что всё общее теперь его, тут-то и повязали расторопного малого. Выходит, что не угадал ворюга. Взяли его с поличным и отправили под конвоем в зал суда, а оттуда по этапу на какие-то там прииски. Беляшова под это дело смекнула и скоренько всю недостачу списала за счёт провинившегося, после чего смогла обзавестись однокомнатной квартиркой с видом на заводской стадион, где по утрам мужчины с отвислыми животами пытались вернуть себе былую прыгучесть.
Ну, потом, когда опыта стало побольше, она и не такие проворачивала махинации. Что характерно - всё сходило ей с рук. Ведь и строчили доносы на неё, и устраивали внезапные проверки, а ей хоть бы что - удавалось всегда «выходить сухой из воды». Те, кто работал под её началом стали шептаться по углам, мол, непотопляемая. Собственно такую разве потопишь? Вся подтянутая, ногами топочет, как улан и взгляд такой, что у кого с нервами было не в порядке, сами во всём ей признавались, мол, «не руби голову», а мы отработаем. Прибавьте сюда, что за годы сидения в должности директора пионерского лагеря она обросла таким количеством «полезных» связей, что самой иногда казалось – так будет всегда: «тип-топ». Когда всё так, то какой-то там дядя Вася со своей трубой – это уже явный перебор, ибо всё должно протекать по тому распорядку, который утверждён её собственной рукой и никакие там «горнисты» не имеют права вносить свои коррективы в эту жизнь, а тем более в распорядок дня пионерского лагеря.

Беляшова пыхала так, что могла любого сейчас положить на две лопатки. Ей необходимо было на ком-то «сорвать все пломбы», и этим кем-то оказался дремлющий на лавочке дворник Троекуров.
- Почему не работаем? – переключилась на него Татьяна Борисовна, запахивая на груди халат.
- Так я… - дворник нехотя стал вставать с лавочки.
- Что ты там мямлишь? Дармоеды, навязались на мою голову… Сейчас проверю территорию и если хоть где-то замечу непорядок, вылетишь с работы в два счёта.
- Мне бы веничек другой, а то…
- Чего? Привыкли транжирить народные деньги. Наруби чилиги и будет тебе веничек.
- А лопату бы мне? – Троекуров сделал просительное лицо, мол, пора модернизировать уборку территории.
- Раскатал губы! Возьми на пожарном щите. Как закончишь, вернёшь на место.
- А если…
- Так, ты мне тут ничего не нагнетай. Я женщина бальзаковского возраста и всё подобное вредно для моего здоровья. Чего стоишь? Иди, иди… работай и помни, что от нашей бережливости и экономии зависит обороноспособность страны.
«Ага, - подумал Троекуров про себя, - и заодно благополучие отдельно взятой семьи… Беляшовых».
Тут я с ним полностью солидарен, ибо в его рассуждениях было рациональное зерно, дающее любому здравомыслящему человеку свободу в постановке вопроса на повестку дня – «О защите социалистической собственности силами трудового коллектива». Увы, свобода свободе рознь, а значит, никакой постановки вопроса не будет, а тем более, сама директор лагеря утвердила повестку дня общего собрания, где собрались заслушать объяснения лагерного трубача Василия Петровича по поводу его срыва «тихого часа».
Пришли не все: несколько работников столовой, Троекуров, музрук Антонов, две вожатые, старший воспитатель, каждый год, наезжавший откуда-то из Крыма и сам виновник инцидента. Осмотрев присутствующих, Беляшова заявила:
- Вот так мы реагируем на ЧП. Где все?
Троекуров попытался ей ответить, но директор посмотрела на него так, что дворник сразу же забыл, что хотел сказать. Музрук Антонов произнёс, как бы, между прочим:
- Люди работают согласно распорядку дня.
Беляшова смерила его долгим взглядом. Не нравился ей этот  баянист, но другого нет и не будет. Вот ей и приходилось терпеть его присутствие, а тем более он устраивался на эту работу по звонку сверху и на счёт его звонили в завод самому председателю профсоюза, а против этой организации не попрёшь. Если захотят любого сместят  и даже не поперхнутся.
Да, были времена, не то, что сейчас: профсоюзы вроде фигового листика на одном интересном месте у трудовых коллективов страны.
Ну, так вот, Беляшова понимала, что больше никого ждать не надо. Она ещё раз всех мысленно пересчитала по головам и ввела в курс дела, мол, так и так и далее по протоколу. Дядя Вася чувствовал себя провинившимся учеником. Он то и дело мигал красными глазами, утирал рукой нос и шумно вздыхал. Ему сочувствовали, но не все. Можно сказать так, что против него была настроена только одна Беляшова. Замечу, что это её нисколько не расстраивало, ибо в её руках была власть, и она могла ею воспользоваться, чтобы заставить своих подчинённых думать так, как ей того хотелось. Единственный, кто был ей не подвластен, так это музрук.
Антонов сидел, мерно покачивая ногой. Всё происходившее сейчас его не напрягало. «Да и кому нужна была эта комедия? Ну и протрубил кто-то не там и что теперь из-за этого устраивать «разбор полётов»? Ведь сыгран сигнал был без фальши. Это плюс? Плюс… - рассуждал музрук сам с собой. - И потом, ничего страшного не случилось, а раз так, то какой может быть суд Линча? Абсурд, да и только».
Беляшова, чтобы не затягивать собрание, сразу же обрушилась на трубача:
- Когда это закончится? И пьёте, и пьёте…
Антонов оживился и напомнил собравшимся работникам лагеря о том, что человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Троекуров одобрительно кивнул, мол, с наукой не поспоришь. Беляшова пропустила это мимо ушей и, вонзив в Василия Петровича свой взор, продолжила:
- Я задала вопрос?
Тот икнул. Директор передёрнула плечами:
- И что вы нам скажете?
- Больше не повторится, - просипел Василий Петрович.
- Что больше не повторится?
- Всё…
- А конкретнее? – Беляшова начинала закипать.
- Татьяна Борисовна, - Антонов попробовал встать на защиту «горниста».
- Я не с вами в данную минуту разговариваю, Сергей Владимирович.
- Странно, а для чего вы нас всех тогда пригласили? Мы живём в свободной стране и…
- В свободной стране будем жить тогда, когда научимся хорошо работать. Вот этот  товарищ саботирует наш с вами завтрашний день, а поэтому речи о свободе отложим на потом, если доживём.
Подал голос Троекуров. Он почему-то решил что слово «доживём» относится в данную минуту на прямую к Беляшовой.
- Вы себя не важно чувствуете? Может, мы прервёмся в таком случае?
Старший воспитатель кашлянул, мол, здоровье беречь бы надо, а распылять себя по всяким пустякам – это только себе вредить. Беляшова по его глазам поняла его мысль и выдала:
- Вы что, товарищи мои дорогие, хотите всё пустить на самотёк? А если завтра кому-нибудь взбредёт в голову без штанов пройтись по лагерю?
На этих словах в кабинет заглянула копна волос непонятной расцветки и голосом старшей пионервожатой Галочки сообщила:
- В старшем отряде ЧП. Местные раздели Иванова…
Повисла пауза.

Как говорят в народе - беда по одиночке не ходит. Собственно, это и не беда и даже не что-то другое, но это ещё как поглядеть. Вот поэтому тут же забыли про дядю Васю, и все силы были брошены на расследование происшествия в старшем отряде. Как это выглядело на деле? Да говорильня чистой воды и не более.
Суть дела такова: этот самый Иванов, ещё тот фрукт, во время «тихого часа» решил украдкой искупаться. Не успел он окунуться, а тут и местные подоспели. Что-то у них там не заладилось с этим Ивановым. Слово за слово - наговорили друг другу нехороших слов, а местных было раза в четыре больше, вот они и отобрали всю одежду у купальщика. Представляете теперь себе картину: пацан пробирается в свой корпус, прикрываясь листом лопуха. Конечно же, его быстренько расшифровали, а тем более, много ума для этого не надо и полетело сообщение к старшей пионервожатой. Нет-нет, человек она была хороший и вела себя, как подобает: не то, что некоторые работницы столовой. Кстати, это качество и было определяющим, когда подыскивали кандидатуру на должность старшей пионервожатой. Теперь надо было только соответствовать занимаемому положению, и Галочка старалась это делать на оценку «отлично».
Пока администрация лагеря докапывалась до причин конфликта с местными, ворочая языками, одноотрядники этого самого Иванова, сумели каким-то образом отыскать обидчиков своего друга и всыпали им по первое число. Те врассыпную к своим папкам и мамкам, мол, пионеры наших бьют. Ну, мамки понятно в крик, а папки надёргали жердей из заборов и на штурм пионерского лагеря. Наверное, они бы победили, да только неувязочка вышла: напоролись на физкультурников. Дело в том, что в пионерском лагере располагались помимо пионерских отрядов спортсмены. Жили они обособленно, поскольку тренировки, соревнования и всё прочее в этом духе у них было на первом месте. Ну, откуда было знать папкам местных, про такие подробности? Вот что значит «лезть в воду, не зная броду». Воспитатели спортивных отрядов - это всё больше мастера спорта и когда на территории пионерского лагеря заулюлюкали местные, мол, все на землю, а то переубиваем, физкультурники преподали им урок «вежливости», а тем более, если верить распорядку дня, весь лагерь был погружён в «тихий час», посапывая в своё удовольствие. В воздух полетели и жерди, и всё, что к ним имело прямое отношение на данный момент. Когда появилась Беляшова в сопровождении эскорта самых любопытных из её окружения, уже всё было кончено.
Антонов благодаря своему широкому шагу оказался впереди всей этой «кавалькады». Перед его глазами предстала следующая картина разыгравшейся «баталии», а точнее её финал. На асфальтовой аллее ведущей к новым корпусам пионерского лагеря «Искра» лежали рядком отцы местной «поросли». Все они были как на подбор: с внушительными животами, с красными мордами и почему-то босые. Обувь, кстати, покоилась отдельной кучкой: чуть поодаль. Антонов ещё подумал, чтобы это значило, и сам тут же ответил на этот вопрос, мол, входя в чужой дом - принято разуваться. Тут же в кучу было свалено «оружие» этих так называемых «штурмовиков». Судя по экипировки «вендетта» носила стихийный характер. Да, в крови нашего народа устраивать всякие там заварушки. Теперь незадачливые папаши лупили глазами в обступивших их людей и никак не могли взять в толк: где это они… Физкультурники отработали их по полной программе и память незадачливых «мстителей» от этого временно не могла с ними сотрудничать, а попросту - отсутствовала.
Беляшова набросилась на незваных гостей без всякой жалости:
- В Сибирь захотели, оглоеды? Совсем страх потеряли… А я вот сейчас прикажу вас отходить крапивой по вашим животам. Чего глазищами задвигали? А идти на штурм «детской республики» это как? Алексей Фёдорович, - директор обернулась на старшего воспитателя лагеря, - а вызови-ка ты сюда наряд. Пусть этих прохвостов наши стражи правопорядка попотчуют своим «хлебом с солью». Так, кто этих ублюдков спеленал? – Татьяна Борисовна перевела взгляд на лица физкультурников. - Мне весь список на стол. Буду лично поощрять.
Тренер по плаванью с не очень выразительной фамилией Мочалкин выступил вперёд, улыбнулся и сказал:
- Пустяки…
Беляшова смерила великана глазами, прищурилась и выдала:
- Нет, Валерий Константинович, это не пустяки… Если хотите знать, всё это тянет на подвиг. Вы, так сказать, грудью защитили наше с вами будущее, за которое, кстати, мы, и я в том числе, несём ответственность перед их родителями. Я бы сказала даже так: вы достойны того, чтобы вас увековечили в камне или бронзе и об этом я буду ходатайствовать перед…
- Не стоит, Татьян Борисовна, переводить на нас  ни камень, ни бронзу. Мы живые люди и нам бы…
- Не хотите, как хотите, а камень и бронзу мы найдём куда применить, - она пристально посмотрела в сторону «горниста» Василия.
Тот замотал отрицательно головой, мол, и мне без надобности. Беляшова скорчила гримасу, что в её исполнении означало: «А тебе уважаемый трубач это и не грозит…» Она обратилась к старшей пионервожатой:
- Галина Михайловна, я вас попрошу сегодня же на вечерней линейке организовать чествование героев.
- Сделаем.
- И вот ещё что, - директор помедлила, - на завтра назначаю конкурс патриотической песни, приуроченный данному событию, - она показала глазами на лежащих перед собой мужчин.
Антонов попробовал возразить:
- Но это нереально - за столь короткое время…
- Сергей Владимирович, в нашей стране всё реально… Или вы со мной не согласны? Кстати, вы можете идти уже заниматься своими прямыми обязанностями. Здесь и без вас разберёмся: и накажем, и пожурим, - Беляшова ласково посмотрела на Мочалкина, мол, правильно я говорю…? - и тут же продолжила: - Пока отряды разучивают песни, мы займёмся наведением порядка.
Дворник Троекуров выпрямился от её слов. Директор искоса посмотрела на него и сказала:
- Каждый на своём месте и чтобы всё было, как в Лондоне.
Кстати, слово Лондон она произносила всегда с ударением на вторую букву «о». Звучало это смешно с некоторым смысловым подтекстом. Ну, весёлая она была, когда хотела, что сразу же передавалось окружающим. Вот и сейчас все заулыбались. Беляшова обвела присутствующих взглядом и, наткнувшись на старшего воспитателя, вдруг заорала:
- Алексей Фёдорович, ты ещё здесь?
Тот спохватился и, пригнув голову, рванул в сторону административных корпусов. Директор удовлетворённо крикнула ему в спину:
- Без милиции не появляйся, а то разжалую в дворники…

Стражи правопорядка явились незамедлительно. Собственно это было и не так трудно для них, а тем более они охраняли въезд на территорию пионерских лагерей, располагавшихся на берегу реки Урал. Живописные надо заметить места здесь: песочек, тополя, берёзки и тишина. Вот что значит, когда подъезды к реке охраняет доблестная милиция. Конечно, тот, кто захочет, сумеет преодолеть все кордоны, но всё же, какая никакая, а  охрана, чтобы там не наговаривали злые языки в адрес людей в погонах.
Вот и в данной ситуации, не успел старший воспитатель Алексей Фёдорович дозвониться до милиции, они тут как тут. Ну, прямо отряд быстрого реагирования. Наверное, вы так и подумали. Увы, причина столь быстрого выезда на «происшествие» заключалась в том, что старший наряда, засидевшийся в лейтенантах, эдакий красномордый детина по фамилии Лобков имел кое-какие виды на Беляшову. Та, когда набегала на неё тоска, с удовольствием принимала этого стража правопорядка в свои объятия. Как правило, это происходило два раза в неделю ближе к ночи. На стрекочущем мотоцикле с люлькой Лобков въезжал в лагерь. Лицо его пыхало от желаний, и весь он был подобен принцу на «белом коне». В такие дни работники лагеря радовались как дети, но об этом я расскажу чуть позже.
Так вот, с появлением наряда милиции, Беляшова вся преобразилась. Лобков с важным видом осмотрел правонарушителей. Те, видно поняли в какую историю попали и поэтому отводили взгляды, в душе проклиная своих «выродков», подбивших их на столь необдуманный шаг. Теперь им предстояло пройти через руки этих молодцов в погонах, у которых была власть, и они могли этой властью распорядиться по полной программе.
Лобков пнул носком ботинка ближайшего к себе бузотёра и сказал:
- Попался… Ну, готовься, родненький.
Тот открыл рот:
- А чё, я?
- Ты мне ещё поговори тут, рецидивист.
- Я мирный человек…
- Мирные с кольями не бегают среди бела дня, а работают, не покладая рук.
- Так у меня выходной.
- Разберёмся.
Беляшова улыбнулась Лобкову, мол, без вас, как без рук и сказала:
- Вы уж товарищ лейтенант их подольше у себя подержите.
- Подержим, - пообещал ей Лобков.
- И чтобы надолго запомнили…
- Запомнят.
- И чтобы не повадно было.
- И это устроим. Устроим? – Лобков оглянулся на двух милиционеров, приехавших с ним.
Те кивнули, щеголевато поправив фуражки. Беляшова сменила интонацию, прикрикнув на лежавших у своих ног:
- А ну встали…! Разлеглись тут…
Мужчины стали, кряхтя подниматься. Лобков осмотрел их со словами:
- Повезло вам – нам как раз сейчас нечем заняться. Вот и «побеседуем».
Что, да как там дальше было, никто не знает, но после этого случая местные уже поостереглись близко подходить к пионерскому лагерю. Видно «беседа» пошла им на пользу.

А тем временем лагерь облетела новость, мол, завтра состоится конкурс патриотической песни. Надо отметить, что не всем это пришлось по нраву. В этом Антонов убедился, когда стал метаться между отрядами с баяном, пытаясь успеть, хоть что-то сделать.
В младших отрядах его встретили с распростёртыми объятиями. Воспитатели и вожатые всё понимали с полуслова и за какой-то час смогли разучить несколько песен патриотической тематики. Собственно, младший возраст – это отдельная статья любого пионерского лагеря, поскольку в те годы ещё не истрепалась детская вера в «светлое будущее», и все знали, что слово «Родина» пишется с большой буквы. Тут иначе по-другому и не могло быть, ибо в маленьких головках кружило столько вопросов и на все они хотели получить ответы. В такие отряды и вожатые с воспитателями подбирались особенные. Ставка делалась на их внутреннюю не успокоенность. Работать с малышами означало одно – забыть про себя.
В средних отрядах уже наблюдалась некоторая пассивность, но и здесь ещё можно было встретить, но очень редко желающих удивить подрастающее поколение своим пониманием жизни. Антонов чуть дольше провозился с ними. Вожатые обмахивались веточками от мошкары, томно закатывая глаза, мол, нас не тревожьте, а то мы расплачемся. Все они были как на подбор: накрашенные губы, маникюр, тени под глазами и всё это в окружении мечтательности, иллюзорности. Антонов с баяном был здесь явно лишним. Вожатая по имени Любочка сначала слегка оживилась:
- Вы к нам? Ах, да я совсем забыла… конкурс, - но потом опять вернулась в первоначальное состояние созерцательности: - А может, вы как-нибудь справитесь без нас?
- Мне некогда делать за вас ваш работу, - ответил ей Антонов.
- Всем некогда. Ну, давайте… жмите на свои кнопки, - Любочка махнула рукой, - а мы подпоём.
Дети с безразличными глазами смотрели на музрука. Оторванные от своих непонятных дел выглядели такими обиженными, что Антонов решил долго их не мучить. Раздав листки со словами песни, наиграл мелодию. Дети подтянули. Получилось неважно. Подошла воспитательница, решила показать как надо, но Бог её слухом обидел, а поэтому дети ничего не поняли толком. Антонов мысленно ругнулся и сказал вслух:
- Вот и хорошо, а дальше вы сами.
- Вы уже уходите? – очнулась Любочка. – Вот не хотите вы нам помочь. Я думала, что…
- Меня ждут в других отрядах. Слова учите. Завтра до обеда будем репетировать, - Антонов с сочувствием посмотрел на детей и подумал: «Повезло вам ребята с «поводырями». Завтра вы удивите всех».
Нет, кто другой на месте Антонова задержался бы и уже ночью гладил бы эту мечтательную особу по интимным местам. Она шептала бы ему прямо в ухо о внезапных чувствах, о любви и даже о будущем, в котором она, возможно, захотела бы быть для него и только для него рабыней или наложницей. Надо было знать психологию этих женщин находившихся в ожидании «алых парусов», мечтавших чёрти о чём, только не о работе.

Вот опять сейчас мои оппоненты поднимутся на дыбки, мол, при социализме этой дури в головах девушек не было и всё их сознание было проникнуто пониманием момента, в котором им отводилось главное место. Какое? Ну, тут трудно не догадаться. Кстати, это место в одинаковой степени принадлежало и юношам, и девушкам. Непонятно было одно: кому всё же больше?

Отбившись от приставучей Любочки, Антонов направился в старшие отряды. Ну, это отдельная глава и не самая лучшая, поскольку на этой территории царила «анархия». Здесь, если вожатая была молоденькой, всё упрощалось до безобразия. Подростки звали её только по имени, и это как бы уравнивало их в правах между собой на время потока. Всегда находился тот, кто добровольно становился её помощником, урегулировавшим отношения с коллективом, поскольку уже тогда попадались всякие «кадры» и были даже такие, кому всё было «по барабану». Кстати, воспитатели в старшие отряды набирались из числа рабочей молодёжи завода. Как правило, это были юноши, и тогда на глазах подрастающей поросли эти старшие наставники устраивали «выездную сессию» по  теме: «Что такое любовь и как с ней бороться». Пока вожатые и воспитатели «крутили во всю амура», этот самый помощник из числа активистов отряда пробовал себя в роли лидера. Получалось не всегда. Ну, взять тот же случай с Ивановым, которого раздели местные. Теперь вы понимаете: почему в старших отрядах царила, как я уже сказал «анархия».
Антонов оценивающе оглядел контингент. Девицы с проклюнувшимися бугорками на теле вызывающе смотрели на музрука. Их сверстники с угреватыми лицами с видом знатоков жизни лениво поводили носами по сторонам, делая вид, что им на всё наплевать. Вожатая сонными глазами пыталась разглядеть пришедшего. Её напарник, воспитатель отряда с точно такими же глазами, как у неё, смотрел в одну точку, по-видимому, вспоминая ночные утехи. Антонов подумал про себя: «Вот кому на Руси…» Он не успел закончить свою мысль, поскольку показался «активист» отряда, добровольный помощник, он же лидер, он же… Одним словом,  показался и тут же выдал:
- Дискотека пожаловала. Ха-ха!
Получилось как-то натянуто, но желающие хохотнуть всё же обозначили своё присутствие. Антонов понял: этот возраст вне конкурса. Не произнося ни единого слова, сунул вожатой листок со словами под самый нос. Та быстро-быстро заморгала, мол, зачем всё это? Пришёл в движение и воспитатель. Судя по его выражению лица, он только-только вернулся из своих грёз.
«Ну, о чём с такими говорить? О патриотическом воспитании? О…?» Антонов изобразил на баяне сигнал скорой помощи и пошёл прочь, бросив через плечо:
- Завтра до обеда репетируем.
- А что будем петь?
- С чего начинается Родина… - пропел Антонов и скрылся с глаз.

Вечером на линейке Галочка, старшая пионервожатая взахлёб рассказала всей дружине о героическом поступке воспитателей и вожатых спортивных отрядов, после чего дядя Вася дуднул в свой горн, кося глазами на директора Беляшову Татьяну Борисовну. У той не дрогнул не один мускул на лице. Это был хороший знак. После звуков трубы физкультурникам вручили букеты цветов и тонконогая девочка запинаясь, прочитала стихотворение в их честь.
Собственно, вот и всё. Думаю, что для первой главы будет достаточно.

                2. Нам песня жить и строить помогает.

Следующий день начался без сюрпризов. Завтрак прошёл в дружеской обстановке, если не считать того, как директор ходила между столами и покрикивала на детей, оставлявших в тарелках не доеденную кашу. Реагировали не все, поскольку, положа руку на сердце, каша была малость пересолённой. Конечно, если есть желание, то проглотить можно, а тем более, когда над твоей головой стоит фигуристая тётка и орёт, чтобы ничего не оставалось в тарелках, ибо это приравнивается где-то к саботажу. Ну, как тут ослушаться? А вдруг возьмёт и съездит по затылку своей ручищей? Обидно? Да и пожаловаться не кому.
Беляшова, конечно же, не собиралась никого дубасить по загривкам. Все её мысли были чуть в стороне от реалий. Буквально полчаса назад ей позвонили из приёмной директора завода и поставили в известность, что так называемый «кормилец» пожелал навестить пионерский лагерь, мол, давно не был  и всё такое.
«Как не вовремя… У меня же месячные…» - Татьяна Борисовна покусывала губы, пытаясь придумать отговорку, чтобы не оставаться с «ловеласом» наедине и продолжала покрикивать прохаживаясь между столами.
Все уже знали, что эти визиты были личного характера. Знали и делали вид, что это в порядке вещей. Чувствую, как сейчас заёрзали мои оппоненты. Я их понимаю, ибо нравственность в те времена была не иначе как щитом и всякие там слухи подобного толка пресекались на корню. Пресекались ли? Вот с этого момента хотелось бы поподробнее узнать о самом механизме, поскольку партия, как пелось в одной из песен тех времён, «ум и совесть», а если так, ей одной дано «возводить провинившихся на эшафот». Интересно, многих постигла эта участь? Точных цифр никто вам не скажет. Почему? Ну, тут отговорки разные. К примеру, если сказать, что вся информация засекречена. И поверят, и больше не будут задавать ненужные вопросы, и ещё другим подскажут этого не делать. Всем хорошо: и тем, и этим.
Конечно, Беляшова понимала, что подчинённые в курсе её амурных посиделок с директором завода. Надо заметить, что люди подобрались в её команду понятливые, и даже если кто-то допускал в узком кругу что-то брякнуть по этому поводу, дальше этого круга это не уходило. Да и куда было уходить-то, если вокруг лес, а там река, а там опять деревья, а потом степь, степь и снова степь безбрежная и почти неприкасаемая.

Лагерь тем временем лихорадочно репетировал музыкальные номера к патриотическому конкурсу. Громче всех старались младшие отряды. Их голоса-колокольчики перебивали сдержанные подголоски тех, кто был постарше.
Антонов обошёл все отряды, и удовлетворённо сам себе признался, что не всё так плохо, как ему виделось ещё вчера. Конечно, великовозрастные мальчики и девочки с претензией на то, что они давно уже стали взрослыми, почему-то выглядели всё же какими-то ущербными. Пели так себе, если это можно вообще назвать пением. Антонов хотел сначала вспылить и даже пригрозить, но потом махнул рукой, мол, горбатого могила исправит. Он всё, что мог, сделал, а там, куда кривая выведет. И кривая вывела…
После ужина все отряды собрались на открытой эстраде. По этому случаю поверх блузок были повязаны красные галстуки. Малыши, числившиеся пока в октябрятах, завистливо шарили глазами по старшим ребятам. Им хотелось поскорее стать такими, как они и чтобы на шее развивался… Да, такое было и тут надо отдать должное всему этому.

Я, например, до сих пор помню, как меня принимали в пионеры. Торжественней мероприятия, наверное, в моей жизни и не было, если не считать дня бракосочетания. Так вот, когда нас всех построили в актовом зале перед бюстом В. И. Ленина, и мы замерли в ожидании той минуты, когда нам повяжут галстуки, а потом мы хором проговорим клятву, после которой… Собственно, это уже потом понимаешь, что всё это игра, а тогда… Тогда всё прошло замечательно – мне вручили книжку, но почему-то с вырванными страницами. Книжка хорошая была: про девочку из блокадного Ленинграда. Я потом долго её хранил.

Антонов осмотрел отряды. Все были на своих местах. Старшая пионервожатая почему-то с бегающими глазами подскочила к нему и затараторила:
- У нас всё готово? Директор вся на иголках. Ждёт гостей. Как вообще… настроение? Ой, мне что-то тревожно. Хоть бы всё прошло на уровне. А песни соответствуют тематике? Так, надо же как-то открыть… Слово предоставить и вообще, что-то надо ввернуть про интернационализм, про единение партии и народа, а ещё лучше сказать, что мы стремимся в будущее с верой в идеи ленинизма. А? Интересно, кто приедет? Наверно, кто-нибудь из парткома завода или из профсоюза. Так, пойду приму валерьянки, а то меня всю трясёт. Боже мой…
Антонов не мешал ей всё это из себя вытаскивать на белый свет. Он считал, что у подобных экземпляров всё это должно присутствовать. А иначе как пережить то, во что веришь? Ведь всё это вбивалось в головы чуть ли не с пелёнок и уже потом, спустя какое-то время посмеивались над собой, мол, прогнулись. Были и такие, кто в это верил и добровольно давал себя во всё это вовлечь. Если получалось и старшие «товарищи по оружию» ставили в пример, можно было в недалёком будущем рассчитывать на работу в коридорах власти, а партия этого и не скрывала, и лозунги соответственного характера украшали фасады домов, мол, подрастает смена и всё в этом духе. А почему бы не подрастать? Рожали не через силу и не потому, что власть пообещала денег, а потому, что хотелось. Вот опять получается, что система социализма в чём-то оказалась добросовестнее демократии с её извращенным понятием о счастье на земле.
Антонов ещё в армии пытался найти ответы на подобные вопросы, и даже иногда удавалось приблизиться к пониманию сути того, что его окружало на тот момент. Оказавшись вновь на гражданке, даже как-то потерялся сначала, поскольку, как-то так получилось, никому он не был нужен. Долго не мог найти себе работу и это при системе-то социализма, где каждый человек был на «вес золота». Всё это чистой воды обман, ибо каждый рассматривался только в составе строя.
Недолго думая, он, проболтавшись с месяц на правах «свободного художника», раздобыл телефон профсоюзной организации машиностроительного завода и, отрекомендовавшись родственником третьего человека обкома партии области, в шесть секунд получил «путёвку» в пионерский лагерь. Почему туда, а не куда-нибудь, где было пожирней? С чего-то же надо было начинать, а лучше это делать постепенно, чтобы не попасть на карандаш всяким там «чекистам», которыми страна в то время просто кишела, как река, переполненная рыбой идущей на нерест. Что скажете - этого не было? Ну, господа-товарищи, вы даёте. А собственно, чего это я так переживаю? Вон сколько сейчас всего повылазило из щелей. На фоне их мой лепет тянет ну так суток на пятнадцать, если подходить ко всему выше сказанному по-человечески, без всякой предвзятости.

Итак, продолжим…
Стоило Беляшовой появиться в компании человека с колючим взглядом, ответственные за проведение конкурса патриотической песни засуетились. Татьяна Борисовна усадила директора машиностроительного завода, а это был он собственной персоной, на почётное место, и тут началось. Дети стали аплодировать по сигналу своих вожатых и воспитателей, в воздух полетели речёвки. Ну, а как иначе, если сам «кормилец» пожаловал в гости? Традиции надо уважать и если сказали крикнуть хором, то почему бы не крикнуть? Опять же для здоровья одна польза от такого крика, да ещё на свежем воздухе, где нет ни потолков, ни стен. Свобода! Согласитесь, что в те времена – это было единственное место, где дышалось полной грудью.
Директор завода даже прослезился от такого внимания к собственной персоне. Он благодарно кивнул, мол, спасибо родненькие за приём. Беляшова дала отмашку и на сцену выскочила старшая пионервожатая Галочка, она же Галина Михайловна. Судя по её виду, минуту назад её кто-то основательно потрепал за сценой. Все почему-то подумали на музрука, который стоял на изготовку, выставив перед собой баян. Вид у него был такой, будто он здесь проездом и вот-вот должен уехать «вечерней лошадью» в имение к своим престарелым родителям. Конечно, всё это было не так, а у Антонова просто было хорошее настроение, ибо, попав сюда в качестве музрука, сразу же усвоил для себя следующее: чтобы не случилось – никогда не расстраиваться. Всё бы и ничего, но, сколько людей, столько мнений и вот на этот раз работники столовой, свободные от смены выдвинули версию по поводу причастности Антонова к растрёпанности Галочки, мол, он это и «никаких гвоздей».
Ну, даже если и так? Кому, какое дело? Посудите сами, когда молодому, симпатичному парню заниматься личной жизнью в условиях приближённых к боевым действиям? Почему боевых? Так это же ясно без калькулятора: четырнадцать отрядов, да плюс два спортивной направленности, а в наличии всего один баянист. Замечу, что на такое количество положено две рабочие единицы, но надо отдать должное Беляшовой – умела она экономить в свою пользу. Вот поэтому Антонов, сам того не подозревая, тянул лямку и за себя, и за того парня. Кстати, в роли парня числилась собственная дочь директора лагеря, которая Беляшовой по-тихому была проведена вторым музыкальным работником. Казалось бы, мелочи, но если на всё подобное посмотреть в масштабах всей страны, то вырисовывается приличная цифра дармоедов обсасывавших страну, пользуясь бесконтрольностью и безнаказанностью. Следует отметить, что сам Антонов эти вопросы не поднимал. Да и когда было этим заниматься, если с утра и до позднего вечера только то и делал, что мотался между отрядами, готовя их к мероприятиям? Вот поэтому у него было что-то вроде бонуса для всякого трепания вожатых или воспитателей, если они были, конечно, не мужского пола. Что это вас так передёрнуло? Нервы? Так лечитесь, не запускайте, а то психлечебницы и так переполнены.

Итак, старшая пионервожатая стала говорить. Нет смысла передавать всё содержание её речи, поскольку всё, что она могла выдать, было давно, и я так подозреваю ещё до её рождения, выброшено на страницы газет в так называемые передовицы. Ничего нового она и не могла сказать и даже если бы захотела её обязательно поправили «старшие товарищи». Единственное на что хотелось бы обратить ваше внимание, так это, как тогда просто говорилось на страницах газет о наших врагах. О каких? Вы точно хотите это знать? Ну, тогда сядьте поудобнее. Сегодня бывшие враги поучают нас, как быстро и правильно развалить наше с вами государство. Желающих следовать их курсом промеж нас отыскалось столько, что у кого волосы ещё произрастали на голове из числа нормальных сограждан, встали дыбом, когда прознали, что желающих постоять в шеренгах «пятой колоны» со дня окончания Великой Отечественной войны не поубавилось. Если увидите сегодня такого типа в толпе, ну в смысле с волосами дыбком - это как раз из этого списка. Кстати, лысые все до одного тоже из этой партии. Просто у них корни волос не смогли справиться с нервной перегрузкой и, не сговариваясь, покинули свою «малую Родину». Этих наших «учителей» понять можно: они же у себя понастроили бомбоубежищ во дворах, а те не пригодились. Получается, что сами себя ввели в растраты. Теперь, судя по всему, хотят нам отомстить, мол, мы вас научим, как надо жить безбедно, а мы и объятия распахнули, мол, учите нас неучей, а то мы опять вооружаться начнём. Вот они и учат, а заодно наши газ, нефть, лес тащат из страны под шумок. Мы пока не очухались, а поэтому стоим по самые ноздри во всём этом  и делаем вид, что это не так: сами себе врём. Хотим, чтобы нам поверили, мол, мы другие. Другие? Да ничего подобного: такие же - «лаптем деланные». Вон церквей понастроили. Думали, что лучше будет, а то разуверились в конец и всё молимся непонятно кому, поскольку на иконах проступают лики действующих депутатов. Ну, что до меня я знаю, что будет лучше, но только после нашей смерти. Откуда знаю? Так сорока на хвосте принесла. Чудная такая птица: всё стрекочет и стрекочет… Надо природу понимать. Она же нам то и дело подсказывает, куда дальше двигать, а мы всё делаем не так.
Да, раньше при социализме об этом не думали. Тогда о многом не думали. Если бы не это обстоятельство, сейчас бы уже были впереди планеты всей, а так где-то ближе к концу списка. Что характерно нас это не напрягает. Ну, подумаешь, зарплата так себе, зато у нас все, кто во власти, не бедствуют. Достижение? Достижение. Как подумаешь об этом, гордость начинает душить. Хочется вот встать во весь рост и сказать что-нибудь светлое в честь рулителей. Конечно, иногда будто черти начинают дёргать за волосья и мысли лезут непристойные, мол, почему у нас от зарплаты до зарплаты, а у них уже что-то вроде коммунизма? Такое ощущение, что промеж нас Создатель устроил соревнование: кто кого. А чего его устраивать, когда и так ясно – они нас. Ну, тут с моими оппонентами у меня полная солидарность, ибо теперешние времена костью в горле встали и не хотят проглатываться. Слишком мы разные: народ и власть. Ну, с теми, кто наверху понятно. А что же это с нами случилось? Разные мы какие-то: кто в царя, кто в Бога верит, а мне вот хочется верить в человека. Хочется, а не получается.

Странно то, что ещё двадцать лет назад Антонов тоже хотел верить в человека, и ему временами казалось, что у него это получается. Наверное, всё же это был самообман, поскольку человек всё больше представал эдаким монолитом многоголовым: всюду строем и чтобы обязательно в ногу со всеми. Если сбился с шага, тут же пожалуйте «на ковёр». Что, разве не так? Ах, да, это больше распространялось на низы, а верхи… Судя по тому, как держался директор завода, он себя давно считал небожителем. Рядом с ним Беляшова чувствовала себя не совсем в своей тарелке. Ну, её понять можно, поскольку к своей квартирке с окнами, выходящими на заводской стадион, прикупила дачку и вот-вот должна была обзавестись новой моделью авто «Жигули». На зарплату, пусть даже директора пионерского лагеря, всё это не приобретёшь, а ведь «кормилец» ей говорил в самом начале, чтобы не зарывалась. Беляшова рассуждала про себя так: «А если кому-нибудь взбредёт в голову на неё стукнуть куда следует? Ведь затаскают прокурорские… Это ещё те псы. Бывалые такие страсти рассказывают про их усердие, что ноги отнимаются от одной мысли, что это может коснуться меня».
Директор гнала эти мысли от себя, раздаривая налево и направо ничего не значащую улыбку. Она так увлеклась, что одарила ею даже Василия Петровича. Лагерный трубач от этого весь посветлел и мысленно решил, не откладывая, сегодня же напиться в стельку.
 Вот так подумаешь: «Сколько человеку мало надо, чтобы…» А зачем требовать большего, а тем более, когда его нет? Логично? Вполне.
Тем временем, Галочка, она же Галина Михайловна закончила свою пламенную речь. Что-что, а говорить она умела долго и складно. Конечно, хотелось бы покороче, но как можно, если в каждом абзаце упоминается партия, которая наш рулевой? Тут оставалось одно: запастись терпением и просто насиживать геморрой. После вступительного слова, уже никому не хотелось выйти на сцену и сказать что-то напутствующее, а поэтому первые участники конкурса в лице представителей младших отрядов появились перед глазами зрителей. Такие все разные, они просто улыбались всем сразу, и этого было достаточно, ибо их лица источали свет. Антонов ещё подумал: «Все бы были такими, и не надо даже петь – и так всё прилично и радостно». Но разве эту малышню удержишь, а тем более, когда выучены песни и мелодии рвутся наружу из детских ртов?
Зазвучали первые аккорды и над головами зрителей заплясали лучики-ноты. Беляшова ликовала, потеряв бдительность, но боли в животе ей напомнили о критических днях и она, скривив губы, еле слышно выругалась. Тут же в голову полезли всякие гадости, и ей захотелось, их испробовать на себе во что бы то не стало, а малыши тем временем звонко выводили что-то про «кровь на рукаве» и почему-то на душе всё начинало искриться светом, если не брать во внимание директора лагеря с её месячными. Та уже хотела куда-нибудь запереться и накричаться вволю, отгоняя боль. Зрители вели себя достойно: никто не куражился, поскольку например слова из песни: «И Ленин такой молодой и юный октябрь впереди» вселяли надежду в то, что так оно и было, да что там было: есть и будет.
После младших на сцену засобирались средние отряды. Пионервожатая Любочка с подкрашенными глазами подлетела к Антонову будто ужаленная, что на неё было совсем не похоже. Тот даже отшатнулся – сработал инстинкт самосохранения. Любочка спросила:
- Выводить?
Антонов оценил её «боевой раскрас» и сказал:
- С Богом…
- С каких это пор он с нами?
Антонов скривил губы в улыбке и ответил:
- С тех самых, как я вас увидел, милая.
Любочка округлила глаза и произнесла:
- Это что, объяснение в …
- Что вы, - поспешил её успокоить музрук, - это всего лишь констатация факта.
- А зачем вы тогда меня назвали… милой? Вы чего-то недоговариваете… Я романтическая натура и мне нужна ясность, а то я за себя не отвечаю.
- Идите лучше на сцену, уважаемая. Нашли время предаваться мечтам. Где ваши певуны?
- Все тут, - пионервожатая повела рукой в сторону шестерых девочек.
- И всё? А остальные?
- У них что-то с животами… Не могла же я больных детей силком тащить на сцену. Вы не переживайте, наша Раечка будет солировать, а дети подпоют.
- Кто у нас Раечка? – поинтересовался Антонов.
- Это я, - показалась воспитательница их отряда.
Музрук побагровел, что для него было не характерно, а тут вдруг как-то нахлынуло что-то, и Антонов вспомнил, как та пыталась вчера подпеть детям на репетиции. Ему стало так плохо, что перед глазами всё поплыло. Это продолжалось несколько секунд. Вот что значит молодой организм. Если бы не это, наверное, хлопнулся бы о землю там, где стоял, а так только немного покружило его и поставило на место. Антонов проморгался, проверяя резкость, и дал отмашку, мол, пошли, чёрт бы вас побрал. И тот его услышал. После короткого проигрыша Раечка, она же воспитатель отряда вцепилась своим голосом в песню, как Тузик в грелку. Антонову даже показалось, что ещё немного достанется и ему. Он на всякий случай отошёл на шаг в сторону. Раечка продолжала терзать песню, фальшиво предлагая слушателей вернуться памятью к своим истокам. В какой-то момент ей даже повезло нащупать нужную ноту, но потом опять полезли хроматизмы, от которых выворачивало наизнанку. Интересно то, что она не только фальшивила, но и путала слова. Когда в припеве вступили детские голоса, Антонов перевёл дыхание, ибо эти смогли вернуть своего воспитателя в тональность. Хотя было подозрение, что в данную минуту звучит не одна пеня, а почему-то сразу две: одна минорная, а другая мажорная. Судя по выражению лица запевалы, песня была весёлая, но взгляды детей отчего-то были сумрачными. Собственно слова тоже были не радостные. Детские голоса попискивали: «И боец молодой вдруг поник головой», после чего врезался нестандартный голос Раечки: «Комсомольское сердце пробито».
Беляшова сидела вся не своя, да и директор завода явно заскучал. Его косматые брови, собранные у переносицы означали, что мозг находится в работе. Да, было над чем потрудиться, а тем более со сцены звучала песня на себя совсем непохожая, а ведь слова угадывались. Конечно, над мелодией надо было ещё работать и работать, но вот голос женщины-запевалы, наводил на нехорошие мысли. Эти мысли грузом давили на лобные кости, отчего хотелось встать и сказать всё, что лезло на язык. Ох, как бы он сказал, но нельзя кругом дети, а дети это наше будущее и чтобы оно состоялось надо себя держать в руках.
И, тем не менее, песня была допета. Жидкие аплодисменты и кто-то крикнул куражась: «Браво!» Пионервожатая Любочка решила, что это её «звёздный час» и, выдохнув, выбежала на поклон, мол, и я к этому руку приложила. Антонов поспешил уйти со сцены, ибо присутствовать при этом у него не было никакого желания. Удалившись, он выругался вслух: «Заставь дураков Богу молиться…»
Следующими были старшие отряды. Они уже не шутили по поводу себя во всём этом, так как на них нашло некоторое оцепенение. Самые говорливые не острили, да и не было желания. Где ему быть этому желанию, если до сих пор не знали текста песни. Вожатые и воспитатели лихорадочно раздавали ребятам клочки бумаги со словами, мол, если что подсмотрите. Антонов покачал головой, мол, жуть.
Ну, дальше можно не продолжать. Грустно это и совсем не прилично, когда прыщеватая смена отцов пыталась что-то там спеть. Наверное, это была первая ласточка тем временам, которые уже тогда засобирались в путь, пролегавший через нашу страну. Судя по всему, теперь эти самые времена у нас в гостях и я так думаю, не собираются в обратный путь. Жаль. Поторопить бы их, а то какие-то мы не совсем стоящие получаемся относительно жизни: мелкие и в мыслях, и в делах.
Ну, что сказать в заключение этой главы? Конечно, директор завода поблагодарил за тёплый приём детей, но это когда был на людях. Беляшова одним местом чувствовала, что наедине будет совсем другая благодарность. Чтобы избежать «разбора полётов», сказалась больной и на глазах «кормильца» выпила сразу три таблетки, мол, вот как горю на работе. Поверил он ей или нет, это уже не так было важно, поскольку кто-то до него дозвонился из города, и директор завода, наспех погрозив Беляшовой пальцем, умчал по делам, бросив ей на прощание: «Не расслабляйся…»
Антонов после этого конкурса старался не попадаться на глаза директору лагеря. Беляшова тоже не испытывала большого желания общаться с музруком, ибо женщина она была не глупая и понимала, что на подготовку подобных мероприятий надо бы времени отпускать побольше, чтобы потом не краснеть за результат. Нет, если у кого-то по этому вопросу другое мнение, прошу в письменном виде и, пожалуйста, пишите разборчиво, чтобы слова были правильные и запятые все на своих местах.


                3. Обратная сторона медали – это не всегда медаль.

Есть «осиные гнёзда», а есть просто счастливые семьи. Антонов хотел верить в то, что последних больше, но, попав работать в пионерский лагерь «Искра», поймал себя на мысли, что именно в условиях тишины и покоя и формируются особи, которые в дальнейшем и вьют эти самые «осиные гнёзда» и никакого отношения не имеют к «счастливым семьям».
Это стало понятно ещё в самом начале, когда Антонов только-только ступил ногами на землю детского лагеря. Стоило ему расправить плечи и тут же на него положили глаз работники столовой, эдакие говоруньи с птичьими мозгами. Их «щебет» резал слух, особенно когда они пытались с ним заигрывать, мол, откуда такие стройненькие и симпатичненькие. Ну, насчёт стройности – это у него от родителей, а вот симпатичность у него всегда вызывала двоякое чувство. Были времена, когда он подолгу простаивал перед зеркалом и рассматривал своё лицо, пытаясь понять: «За что так обошёлся с ним Создатель?» Во-первых, уши. С такими раковинными отростками можно было, не гримируясь сниматься в фантастических фильмах. Во-вторых, нос. Это что ещё за хрящевое украшение? Ладно бы где-нибудь на затылке, а то на самом видном месте. А эти ресницы? А губы? Нет, определённо Господь Бог за что-то сильно не возлюбил людей. Может быть, поэтому  на иконах все небожители нарисованы в человеческом обличье? Люди они ведь с юмором и если их задеть, как следует, могут и не такое сотворить. Конечно, весовые категории разные и тягаться с теми, кто над тобой – это абсурд, но кто-то сказал, что живём один раз или вот ещё это: «Война всё спишет». Наверное, так, только вот Антонову от этого легче не становилось, а тем более, когда без твоего спроса кто-то пытается на тебя претендовать.
Уже в первый свой день пребывания в пионерском лагере он стал искать, куда бы спрятаться, подобно тому, как это умеет делать черепаха. Сделать это оказалось сложно, ибо того, кто желает прикоснуться к твоему стройному телу, ни что не остановит.
Так оно и случилось: востроглазая блондинка Эллочка. Работавшая в столовой посудницей, решила не ждать. Она сумела пробраться в комнату Антонова, когда тот отлучился перед отбоем на пляж. Жил он один, и ей ничего не помешало без лишнего шума прыгнуть без одежды в его кровать. Антонов вернулся в приподнятом настроении, будучи под впечатлением от водных процедур и тут… Да, это был «сюрприз» и другой бы на месте музрука возблагодарил Бога, мол, как мило с его стороны. Ещё бы: блондинка, симпатичная и это несмотря на нос, рот, глаза и уши. А как она ему улыбалась? Ну, какой нормальный мужик устоит против такого набора? Вот в том-то и загвоздка, что Антонов был воспитан несколько иначе, чем большинство из тех, кто именует себя «производителями». Вот сейчас вы заёрзали, мол, так не бывает, а если и бывает, то лишь в исключительных случаях. Хорошо перечисляйте эти свои «исключительные» случаи. Итак? Что вы мнётесь? Ну, давайте я вам помогу. На первом месте у нас, если он не совсем мужского пола. Ах да, при системе социализма таких не было. Нет, это не я так решил, это нам так говорили в своё время, и потом если ничего такого раньше не было, то откуда вдруг их стало так много? Вон телевидение не успевает освещать их жизнь. Для чего? Так ведь демократия и чтобы ей соответствовать, надо держать «марку». Кто научил? Так наши друзья, которые раньше были нам врагами и научили. У них с этим вообще всё классненько!  Не верите? А вы поезжайте и посмотрите. Если понравится, можете остаться. Кстати, наших там уже столько, что пора поднимать вопрос о присоединении ряда тамошних территорий к России. А что? Имперские замашки ещё никто не отменял. Конечно, будет тяжело, ибо жить, им придётся по нашим законам, а они у нас не для народа. Нет, не все, но большинство. Есть такие, что когда дочитаешь их до конца, понимаешь, что ничего не понимаешь. Вот и получается, чтобы в них разбираться, надо обязательно иметь под рукой того, кто мог бы тебе всё растолковать. Для простого человека – это накладно, а вот тем, кто в коридорах власти – это пара пустяков, поскольку всё подобное содержится за народные деньги. Вот и получается, что при желании можно навесить ярлык на любого, если он не посмотрит на особь женского пола глазами голодного кобеля.
Когда Эллочка поняла, что Антонов совсем не кобель и у него с глазами всё нормально, ей стало даже где-то грустно, ибо она была совсем другого воспитания и романтика, мысли о любви с первого взгляда остались где-то в средних классах, когда мальчик из ПТУ снял с неё трусики и она… Да такое случается: со страху уписалась. Было стыдно, но потом немного больно и всё… Уже после школы жизнь подхватила её и стала по очереди прижимать то к одному, то к другому. Последний был художником и даже подавал надежды, но вот незадача – стали её от завода каждое лето отправлять в пионерский лагерь, мол, пока молодая давай дыши полной грудью. Накаркали… Год назад надышалась до аборта. В этот раз решила ни-ни, и вот этот музрук нарисовался. Её подбросило, как воздушный шар и вот результат: она вся перед ним, а он смотрит на неё и не реагирует.
Антонов произнёс, после осмотра женских прелестей:
- Наверное, ошиблись комнатой.
Эллочка промолчала, надув свои симпатичные губки. Антонов продолжил:
- А что же без одежды? Я бы не рискнул. Звать-то как? Собственно, какая разница… Есть хотите?
- Пошёл…
- Ничего себе… И куда же я из своей комнаты? Вы давайте приходите в себя, а то я закричу, что вы меня изнасиловали, - Антонов улыбнулся.
- Ты чё, дурак?
- А для чего вы сюда забрались и ещё вся такая…
- Какая?
- Неприличная.
- Гад!
- Интересная мысль. Всё же вам придётся уйти…
- А вот это ты видел? – Эллочка откинула одеяло.
Антонов не моргнув глазом, ответил:
- Видел.
- Врёшь.
- Нет, не вру. Меня матушка до пяти лет с собой в баню водила.
Да, это была правда. Там он насмотрелся всякого, но это было давно и кое-что всё же стёрлось из его памяти. Эллочка скривила губы и выдала:
- Извращенец!
- Может быть, только я не знаю, что это такое и потом о чём мы говорим, когда я весь в одежде, а вы…
- Идиот, перед ним девка ногами сучит, а он из себя мальчика корчит.
- Так, вы есть не хотите? – решил сменить тему музрук, бросив Эллочке её платье.
- Сам жри.
- Понял. Не смею задерживать, - Антонов отвернулся.
- Да не стеснительная я, паря. У меня такой стаж, что тебе было чему у меня поучиться. Жизнь длинная – глядишь, пригодилось бы.
- Ничего, как-нибудь обойдусь. Да и какие мои годы - ещё наверстаю…
Эллочка ушла, а Антонов подумал, что вот из таких уже ничего не получится. Ничего… Нет, если попадётся хороший человек и сумеет встать на одну ногу и потянуть за другую, то результат будет и у Эллочки обязательно получится, только вот вопрос: «Сможет ли она забыть себя прошлую?» Вряд ли. Ну, если только голову отрубить. А иначе как? Память ведь не в ногах, а в мозгах.

Первый поток пролетел быстро. Мероприятия следовали друг за другом в такой тесноте, что не хватало времени на личную жизнь. А какая личная жизнь в пионерском лагере? Правильно: вздохи, да ахи. Беляшовой весь этот «вертеп» скоро надоел, ибо каждый день кто-то лил слёзы, а кто-то бахвалился, мол, сумел уломать несговорчивую. Таких «несговорчивых» было пруд пруди. А как им не быть, если каждое лето старшие курсы педагогических училищ отправляли на лоно природы для приобретения навыков по… Ну, вы меня понимаете, что навыки во все времена были разные и если среди них встречались из области «камасутры», то их обладатели в дальнейшем могли рассчитывать на быстрое продвижение по служебной лестнице. Неужели и это будете опровергать? Нет, я всё могу понять, но против этих фактов не попрёшь, ибо столько примеров, когда вчерашние выпускники педагогических училищ, не моргнув глазом, становились у руля учебных заведений. Конечно, не всем удавалось достичь нужных высот в работе, и тогда помогали те самые навыки из «камасутры». Везло не всем и это надо признать, ибо здравый смысл ещё никто не отменял. Вот поэтому педагогов после процедур связанных с увольнением с работы, можно было через некоторое время увидеть, чёрт знает где. Этих мест предостаточно и что интересно, как доказательство тому, что всё это было и продолжает быть сегодня – откровенные фотографии бывших педагогов можно увидеть повсюду, где только это не возбранялось и не возбраняется.
Так вот Беляшова решила ещё в те годы положить этому конец. Она издала приказ, в котором указала на то, что все работники пионерского лагеря «Искра» в обязательном порядке должны после отбоя находиться в прямом смысле в своих кроватях. Насколько это было выполнимо, зависело от желания всех и каждого в отдельности. За всех говорить не буду, а вот за некоторых стоит кое-какую информацию слить.
Дело в том, что за первый поток Антонов сблизился с четырьмя работниками лагеря. Это были молодые, здоровые парни, которые, как и он сторонились случайных связей с противоположным полом. Собственно, и сюда они попали, чтобы отдохнуть от всего того, чем пыхала жизнь на тот момент. Чем она пыхала? Так в то время, власть вспомнила о досуге молодёжи и во всех городах в срочном порядке стали строить танцплощадки. Веянье музыки «диско» прикоснулось и к советской молодёжи. С одной стороны – это было «вторжение» западной культуры, а с другой - в карманы чиновников закапала денежка. Если капала, то почему бы не наступить на горло собственным принципам? Дело пошло: молодёжи хорошо и власть в достатке. Конечно, идеологи кое-что подкорректировали. Например, перед началом дискотек надо было провести беседу о жанровом разнообразии в музыке или рассказать биографию какого-нибудь композитора, певца, или просто музыканта. Плохого в этом ничего не было, а тем более молодёжь и под этот распорядок сумела подстроиться и приходила на дискотеки  чуть позже, так сказать, пропуская «самое интересное».
Так вот, в пионерском лагере «Искра» дискотекой заведовал Олег Степанов. Ему только-только исполнилось восемнадцать лет и руки сами тянулись к аппаратуре. Когда он восседал за микшерным пультом, на него смотрели как на «гуру». Это сейчас всё это выглядит смешным, а тогда женский пол пионерского лагеря, включая девочек из старшего отряда, таял от одного его взгляда. Антонов по-товарищески посоветовал этому «знатоку» танцевальных ритмов держать себя на поводке, а то напорется одним местом на статью – мало не покажется. Степанов отнёсся с пониманием к совету старшего «товарища по оружию», а тем боле у того за плечами уже была армия, и вообще в музыке разбирался на оценку «отлично». Зачем из себя изображать полового гиганта, когда жизнь и без этого прекрасна, и надо просто жить и наслаждаться ею.
Третьим в их компании был Димка Мушенков. Непонятно было, чем он занимался на заводе, но мышцы имел отменные и по некоторой информации вот-вот должен был получить мастера спорта по дзюдо. Так-то в пионерском лагере он числился подсобным рабочим: спал, ел, ну и всё остальное, что полагалось здоровому организму. Тем не менее, с Сергеем Антоновым сошёлся быстро, ибо нравилось ему, как музрук пел под гитару про какую-то странную жизнь. Вот нравилось, и ничего не мог с собой поделать.
Собственно и двое других: Лёша Ушаков и Игорь Новиков присоединились к их коллективу тоже на почве музыки. Бывает же такое: разные на первый взгляд и вот, пожалуйста, встретились и подружились. Ну, Лёша был почти начинающим инженером, поскольку никак не мог что-то там доздать в институте, а поэтому находился в «академическом отпуске». Поскольку он из всей их пятёрки был женатым, то держался несколько независимо и часто скептически говорил: «Суета… Всё это суета». Его жена Леночка, такая юркая «кнопочка», когда наезжала, щебетала своим аккуратненьким ротиком: «Лёшик, отдых отдыхом, но про учёбу не забывай. У тебя осенью пересдача». Тот её успокаивал, что диплом через год у него будет в кармане так и так.
Надо заметить, что при социализме взятки тоже брали, только никого не ловили так, как сейчас. Да, другие времена пришли и уже никто никому ничего не даёт. А зачем, когда есть «добровольные» спонсорские пожертвования? Организованно сдали, расписались в бумажечках, что никто руки не выкручивал за этот «бескорыстный поступок» и всё: любой зачёт, любой экзамен с первого захода. Спрашивается: «Кого тогда ловят сегодня наши блюстители нравственности?» Отвечу так: «Дураков». Да, да, самых настоящих дураков жадных до сверх прибылей. Им, видите ли, то на одно не хватает, то на другое. А где взять? Правильно – у нерадивых студентов. Кстати, при демократии их число увеличилось в несколько десятков раз. С одной стороны – это плохо, а с другой – растёт благосостояние преподавательского состава. При таком раскладе неплохо было бы поставить власть в известность, чтобы она не беспокоилась за эту часть бюджетников, поскольку они сами себе повышают заработную плату. Представляете: какая это экономия для страны? Да мы бы на сэкономленные средства смогли бы ещё один «Байконур» забубенить, чтобы всякие там американцы не больно-то носы задирали: мы им так просто зад свой не подставим. Это пусть они роют опять бомбоубежища, да запасаются продуктами, вешая своим союзникам по всяким там блокам лапшу, что Россия опять замахнулась на мировое господство. Дурни, нам бы со своими дорогам разобраться, да научиться лесные пожары тушить, а всё, что они про нас напридумывают – это плод больного воображения. Шутка ли, у них, что не фильм, то про апокалипсис. Доиграются, чёртовы дети, но это уже их проблемы и не надо нас в них впутывать.
Идём дальше…
Ну, насчёт Игоря Новикова информации было немного. Сам он сказал так о себе: «Тягаю штангу. Учусь в зенитном училище. Сейчас в летнем отпуске». В пионерском лагере он и Ушаков работали экспедиторами. Работа, как работа: загрузка, выгрузка, всякие бумажечки, где циферки и буковки и надо следить за тем, чтобы никто тебя не обманул. Обманешь тут, когда у одного взгляд с прищуром, а у другого мышцы рубаху рвут.
Вот умела Беляшова подбирать людей на ту или иную работу. Может быть, поэтому её даже где-то побаивались, хотя если присмотреться и ничего страшного и не было в ней: баба, как баба, только нервная слегка. Бывало, попадёт ей шлея под хвост и начинает зевать до тех пор, пока не устанет. Ну, и зачем себя так истязать? От этого у неё и личная жизнь вся была косяк на пере косяк. Взять того же самого лейтенанта Лобкова. Ну, чем не пара? Да, морда у него нагловатая. А как вы себе представляете работать в милиции с интеллигентным лицом? Скольких вы видели с такими физиями, да при погонах? Вот-вот, а теперь к этому Лобкову притулите Беляшову с вечно разинутым ртом. Это ведь не просто пара, а что-то вроде известной статуи «Рабочий и крестьянка». Да с них надо было картины писать, а потом за рубеж вагонами отправлять. Пусть завидуют там, какие люди есть в стране советской.
Ну, что до самого Лобкова, то он далёк был от мысли, что у него с директором лагеря что-то получится серьёзное. Вот поиграть в любовь – это ему было по карману, а тем более, когда кормили с двух рук. Беляшову, если честно, это не напрягало. Конечно, когда-нибудь ей пришлось бы определиться, мол, с кем быть. Нет, выбор у неё был, но что-то ей подсказывало: ещё не вечер. Тем не менее, когда лейтенант на мотоцикле въезжал на территорию лагеря, тишина преображалась. С его появлением даже время начинало как-то себя вести по иному. Было ощущение, что вот-вот произойдёт радостное событие. Ну, каждый это понимал по-своему. Например, работники столовой доставали из заначек что-нибудь вкусненькое припасённое для Беляшовой и на скорую руку готовили угощения для неё и «гостя», не забывая при этом себя угостить, после чего пускались в загул до самого утра, оглашая прибрежные заросли матерными оборотами и всхлипываниями. Их понять можно – желающих до откормленных женских тел хватало. Когда свои уставали, из соседних лагерей набегали охотники «погреться у чужого огня». Иногда их количество просто удивляло своим разнообразием, но чаще радовало, поскольку «загул» во все времена мыслился, как нечто бесконечно продолжающееся действо. Были случаи, когда работники столовой на утро не могли выйти на работу и тогда… Лучше об этом не вспоминать. Пусть хоть что-то останется под грифом «Совершенно секретно».
Вот Беляшова «загул» блюла в определённой строгости и вела себя, как и подобает руководителю. Сначала угощала своего «гостя» вкусностями, а потом он увозил её на берег реки на своём стрекочущем мотоцикле, и там всё у них происходило, как надо - по обоюдному согласию. На утро она выглядела посвежевшей и даже чуточку доброй. Длилось это недолго: стоило ей узнать, что кто-то из её подчинённых не явился на своё рабочее место после бурной ночи, она сбрасывала с себя всю доброту, и лагерь начинал жить по особому распорядку. Доставалось всем и даже тем, кто ночью мирно спал в своих кроватях.
Как-то Беляшова решила докопаться до компании Антонова. Они как раз всем своим дружным коллективом решили побаловать себя шашлыками. Приехала жена Лёшки Ушакова, и они после отбоя сорвались на берег Урала, прихватив с собой гитару. Надо отметить, что посидели от души, а на утро Беляшова потребовала к себе в кабинет музрука. Не успел Антонов переступить порог, как она набросилась на него, раззявив рот:
- Значит, так мы исполняем моё распоряжение?
- Какое именно?
- То самое…
- Уточните.
- Я уточню! Я сейчас так уточню, что мало не покажется! Кто вам дал право по ночам орать на весь лагерь под гитару?
- Смею заметить, что не обучен этому, - Антонов говорил тихо.
- Вы, Сергей Владимирович, тут не прикидывайтесь… Я, что совсем дура?
- Вы меня спрашиваете об этом? Так откуда мне знать? С вашей биографией я не знаком и вашей личной жизнью я не интересовался.
- Молчать! Уволю!
- А основание?
- Нарушение лагерного режима! Это вам не у себя в городе выкрутасничать. Здесь же дети, а вы…
- Не понимаю, о чём это вы? Если у вас есть свидетели всему тому, что вы сейчас на меня наговариваете, то давайте разбираться, а если это плод вашего воображения, то вам прямая дорога к врачу.
- К какому ещё врачу? Я своими ушами слышала, как на новой территории вы орали под гитару похабные куплеты.
- Это был не я.
- Как не вы, Сергей Владимирович? Гитара в лагере только у вас. Неужели будете это отрицать?
- У меня есть свидетели, что этой ночью меня на территории лагеря не было.
- И где же вас носило? Девок по кустам мяли? То-то я смотрю на всю вашу компанию – какие-то вы уж больно воздержанные. Вон по лагерю про вас легенды ходят, мол, сторонитесь женского пола. Конспираторы, мать вашу…
- А что тут плохого? Мы ведём здоровый образ жизни, а вы тут навыдумывали, хоть в пору тридцать  третью статью применять и коленом под зад и на все четыре стороны.
Беляшова поутихла, посмотрела на Антонова уже не так злобно и произнесла:
- Ладно, идите, но если ещё раз… вылетите пробкой из лагеря и вам не помогут ваши покровители из профсоюза.
После этого случая Антонов долго ходил по лагерю задумчивым. Злые языки, глядя на него, пустили слух, мол, влюбился наш музрук. Длилось это недолго. После закрытия первого потока объявилась та злополучная вторая гитара, которая так не во время заиграла, чем нанесла урон репутации музрука. А дело было так…
Последняя ночь лагерной смены и это было давней традицией, была отдана в полное распоряжение взрослых дядей и тётей. Что характерно немногие из их числа помнили о том, что в палатах ещё спят дети. Самые сознательные находились при младших отрядах. Здесь как-то ещё соблюдали правила приличия, а поэтому ребятне на ночь были рассказаны полагающиеся им сказки о добрых молодцах и прекрасных царевнах и те в благодарность за это спали и видели свои счастливые сны.
Вот в средних и старших отрядах такой идиллии уже не наблюдалось. Мальчики и девочки укутавшись в простыни, ходили по очереди друг другу в палаты и мазали лица спящим зубной пастой. Это веселье продолжалось до самого утра. Собственно безобидное занятие и только. Вот чего не скажешь про их вожатых и воспитателей. Эти на радостях, что всё уже позади, зачем-то уединялись и, потушив свет, сидели над стаканами, в которых пованивало спиртное. Надо заметить не самое лучшее – что-то на уровне дешёвого портвейна. Если позволяли условия, после возлияния следовало возлежание, пьяные упрёки и слёзы. Во всём этом многое было непонятного и в первую очередь то, что разборки возникали на кануне расставаний, а не тогда, когда всё только-только начиналось. Странно, что им всем мешало ещё тогда определиться в вопросе: «Любит – не любит?» Тем не менее, уже находясь под градусом, отдавались в порыве страсти друг другу, надеясь, что это может спасти их отношения. Боже мой, какая слепота. Я бы даже сказал так: «Дурь». Ну, много вы видели счастливых пар, которые обрели друг друга в условиях лагерной тишины и покоя? Вот и я об этом.
Так, возвращаясь к той злополучной гитаре. Оказывается, она прописалась на новой территории лагеря. И догадайтесь с трёх раз: кто имел к ней прямое отношение? Ладно, не буду вас томить: это дочь Беляшовой, почувствовав себя неприкасаемой, принимала у себя, а мама ей устроила неплохие апартаменты в новом корпусе, наезжавших время от времени друзей из города, которые собственно и резвились под шестиструнку, распевая матерные частушки. Антонов не стал откладывать «разбор полётов» до утра и нагрянул к Беляшовой, мол, есть след и надо бы власть применить. Увы, той не оказалось на месте. Дворник Троекуров, будучи в подпитии, объяснил  витиевато, что начальница с лейтенантом Лобковым где-то у реки. Антонов был воспитанным человеком и не стал рыскать, в поисках Беляшовой. Он рассудил так, что незачем мешать чужому счастью.

Да, лагерная жизнь – это не всегда фанфары и дробь барабанов. Это ещё и «огромная кузница» нравственности, о которой так хорошо умели говорить в то время в коридорах власти.
Одна моя знакомая… правда не очень хорошая, проработав лет десять во Всероссийском лагере «Артек» рассказывала про тамошние свои любовные приключения  так смело, что даже если отбросить процентов девяносто из её повествований, могло бы получится занимательное чтиво для тех, кто первый раз отправляется попробовать себя в качестве вожатого или воспитателя на лоне природы. Конечно, провинциальным пионерским лагерям до всего подобного далековато – размах не тот и всё же, как отмечают мои коллеги, задержавшиеся ещё в системе образования и прошедшие через всё это, у каждого была, есть и ещё долго будет своя планка. Вот обо всём этом и пойдёт речь в следующей главе.

                4. Милосердие никто не отменял.

 Итак, первый поток свернулся. Посвежевшая детвора разъехалась по городским квартирам. Работники лагеря на скорую руку навели порядок и стали ждать новеньких. Антонов на несколько дней отлучился в город, подышал испарениями улиц. Получив свою долю загазованности, вернулся в лагерь накануне заезда второй смены. Беляшова встретила его без радости. Её опухшее лицо, видно в питье переусердствовала Татьяна Борисовна, не выражало никаких эмоций. Антонов посмеивался, ибо, если вы помните, что сюда он попал на работу благодаря своей выдумке. Чтобы закрепить свои позиции, взял и позвонил уже из города Беляшовой и представился, изменив голос, работником профсоюзного комитета машиностроительного завода отвечающего за работу пионерского лагеря «Искра». Беляшова от волнения ничего толком не поняла, а поэтому на вопрос: «Как работается у неё Антонову?» - брякнула заискивающе, что созданы все условия и вообще она, как директор лагеря музруком довольна. Это его вполне устраивало.
«Коммуна» встретила Антонова тепло. Решили в знак начала второй смены немного посидеть у костерка, не откладывая данное мероприятие на потом. Пока обменивались последними новостями, по лагерю разнеслась весть, мол, приехали вожатые и воспитатели нового набора. Все потянулись взглянуть на новеньких. Было их немного – человек десять. С баулами стояли кучкой около административного корпуса. Вот-вот должна была появиться директор и сказать своё напутственное слово новичкам. Тут же крутились спортсмены, заигрывая с молодым пополнением. Девчонки с интересом разглядывали работников лагеря. Столовские, не стесняясь, уже мололи языками, обсуждая каждую в отдельности и всех сразу. Мушенков подойдя к работникам общепита, пошутил:
- Никак хотите из девчонок рагу приготовить?
Эллочка повела в сторону Димки бровью и выдала:
- Для тебя можно и не только рагу приготовить, да только тебе это всё равно не надо. Ты ведь у нас особенный и дружки твои… Все вы какие-то мудрёные, а мы стоим и гадаем: «За что вас всех так Господь наказал?» Руки, ноги есть, а что-то вы не такие какие-то.
- Эх, бабоньки, мы такие, как надо… настоящие. А вот что вас-то это так волнует? Вон сколько желающих возле вас потетереться, - Димка кивнул на физкультурников.
- Этим сейчас не до нас. Вон на молодняк свои прицелы навели… выбирают. Мало им девок было в первом потоке, уже на этих глаз кладут. Жалко молодняк-то… попортят, да и бросят…
- Ничего, это как игра в карты – на выбывание. Кто умный, останется цел.
Эллочка усмехнулась:
- В руках таких, как эти, вряд ли им это удастся, - она посмотрела на физкультурников, демонстрировавших новеньким свою мускулатуру. – Осмелели совсем – готовы на малолеток залезть, паскудники.
Да, воспитатели спортивных отрядов проводили смотр, выставляя в полголоса оценки новоприбывшим. Антонов прислушался краем уха к их разговорам и понял, что у тех «планов громадьё».
Наконец, показалась директор лагеря Беляшова Татьяна Борисовна. Обвела присутствующих глазами и сказала буднично, почти по-домашнему:
- Все в сборе – можно начинать. Ну, вам сейчас всё покажут и расскажут, - Беляшова посмотрела на новеньких. – Галочка, проведи девочек по лагерю, устрой им экскурсию, а потом ко мне. Буду с каждой по отдельности беседовать. Завтра заезд, поэтому попрошу всех сегодня воздержаться от ночных прогулок. Успеете ещё наломаться и, - она перевела взгляд на спортсменов, - вас это в первую очередь касается.
Волейболист по фамилии Старцев расплылся в улыбке:
- Так мы всегда дружны с законом.
- То-то я гляжу, у тебя на лбу пот выступил от мыслительных процессов. – Беляшова понизила голос. – Смотрите у меня…

Когда старшая пионервожатая увела новичков на экскурсию  по лагерю, Антонов собрал «коммуну» на совет. Олег Степанов дёргался, как ужаленный, мол, пока мы тут время тянем - девок расхватают спортсмены. Ушаков Лёша усмехнулся, прищурив один глаз:
- Тебе нужны проблемы?
- Какие ещё проблемы?
- Пелёнки, сопли… Ты, что разве не знаешь, откуда дети берутся? Куда торопится человек?
- А что? Может у меня серьёзные намерения.
Ушаков удивлённо посмотрел на Степанова и выдал:
- Ты сначала научись зарабатывать серьёзные деньги, а уж потом распространяйся на счёт своих намерений. Умора с тобой и только…
Антонов поддержал Лёшку:
- Прав, но вот у меня, пока я там наблюдал за новенькими, одна идея проклюнулась. Надо бы над ними шефство организовать, а то кое-кто уже хочет в них дырки проковырять.
Мушенков пожал плечами, мол, дело хорошее, но его что-то не прельщает быть одним из членов «Ордена милосердия». Новиков Игорь произнёс:
- Я тоже про это думал. Жалко девчонок… Надо бы покрутиться около них, авось мои собраться по спорту отстанут.
- Гадать не будем, - Антонов  взял инициативу в свои руки. – Предлагаю каждому из нас на время этого потока, - он помедлил, - выбрать себе по одной и тогда…
- И тогда все на нас станут показывать пальцем, - Мушенков запротестовал.
Лёшка хихикнул:
- Мне тоже надо будет в этом участвовать? Вот Ленка-то обрадуется!
Антонов понимающе кивнул и сказал:
- Ты будешь у нас в запасе и потом разрушать ячейку общества – это уж слишком. Мы обойдёмся своими силами, если конечно  все под этим подпишутся.
- Я двумя руками за это предложение! – Степанов шмыгнул носом. – Только у меня вопрос.
- Спрашивай.
- А если мне захочется более тесных отношений?
Ушаков похлопал Олега по плечу и произнёс:
- Горбатого могила исправит. Тебе же ясно сказали: только покрутиться и всё.
- А если это будет любовь?
- Ой, какие мы слова знаем! – Лёшка рассмеялся. – Если это случится, тогда мы будем на твоей свадьбе пить и гулять.
Мушенков хохотнул:
- Пойдут мальчики, девочки… Наш Олежек будет по вечерам подрабатывать на вечерах, пяля глаза на молодняк, а потом приходить домой, чтобы в тысячный раз сказать своей жене усталой и непричёсанной о том, как он её любит.
- По-моему это неплохо, - Антонов посмотрел с сочувствием на Степанова.
У того глаза забегали. Видно, он  только сейчас понял, как это будет муторно, да ещё эти орущие комочки в пелёнках. Лёшка вздохнул:
- Нет, брат, рановато тебе с противоположным полом любовь крутить. Вот дружить – это ещё, куда не шло, а руками женские выпуклости трогать – с этим придётся повременить. Не дуйся… Я тебе желаю добра, а то наломаешь дров, а потом всю жизнь будешь куролесить от безысходности и потом научись ценить малое, прежде чем замахиваться на что-то большое.
- Так, я хотел узнать на всякий пожарный случай. Голова-то работает и вообще у меня на будущее другие планы.
- Да? И какие же у нас планы? – Лёша прищурился.
Димка хохотнул:
- Девок помять и в кусты, мол, я не виноват, они сами себя того…
- Ну, за это можно и по этапу в Сибирь, а там потом «петухом» разоряться, - Новиков серьёзно посмотрел в глаза Степанову.
- Каким ещё петухом? – Олег набычился.
- А вот попадёшь – узнаешь.
- Ладно, не пугай мальца, а то в штаны напустит, - Димка улыбнулся.
- Да ну вас… Разбери вас тут: то сюда, то туда. Так мы будем шефство организовывать или нет? – Олег посмотрел на Антонова.
- Будем, но без всяких там последствий.
- А если не стерплю я? – Степанов тянул своё.
Новиков усмехнулся:
- Тогда примешь положение лёжа, и отожмёшься раз сто. Если не поможет. Повторишь ещё раз.
- А если и после не поможет? – Олег упёрся, как баран.
Игорь засмеялся раскатисто:
- Поможет. Мне же помогло. Видишь, какие мышцы накачал? По ночам свободно передвигаюсь по городу, и до сих пор никто не решился у меня спросить закурить.
Лёшка покачал головой и сказал:
- Попридержи коней… И потом, какие твои годы? Ещё надоест.
Олег сделал вид, что вопросов больше не имеет. Антонов подвёл черту:
- Итак, решено: будем девчонок спасать.

Уже на второй день весь лагерь жужжал. Больше всех лихорадило столовских работников. Ну, как же, лагерная «коммуна» нарушила обет, сделав шаг и, причём без принуждения в сторону противоположного пола и что характерно мимо тех, кто их кормил и поил. Эллочка от злости разбабахала несколько тарелок. Видно, музрук всё ещё сидел у неё под сердцем, и так просто она не хотела отступать. Тут явно гены блондинки намертво отключили понимание, и она рвала и метала так, что старшая по столовой посоветовала ей обратиться к спортсменам, мол, эти быстренько её «поставят на ноги». Эллочка скривила физию и выдала:
- Мне хочется не количества, а качества.
- Ну, милая, тебе не угодишь: то подавай быстренького и напористого, то спокойного и рассудительного. Где логика? Ты сначала определись, а уж потом икру вокруг себя метай. Здесь тебе не Гаити, где под каждым кустом рай.
- Что не Гаити – это точно, - Эллочка покрутила носом, – опять подгорела поджарка. Ну, какой здесь рай? Ад, да ещё борщами несёт, как из нужника.
- Но-но, девонька, ты мою профессию не цепляй. Любого порву за неё, - старшая по столовой упёрла кулачки в бока. – Вот ещё раз что-то подобное скажешь, я тебе волосья-то повыдёргиваю. Ишь, окопалась тут: задом крутит, посуду бьёт… Видите ли, ей борщи не нравятся. Не нравятся - не жри. И вообще, собирала бы ты свои манатки, да дёргала в город, а то здесь на свежем воздухе мысли у тебя крен сделали не в ту сторону. Как бы не нарваться тебе на общественное порицание. Беляшова давно на тебя зуб точит – ждёт, когда сорвёшься. Что я не видела, как ты на директора завода смотрела? Если я видела, то и другие тоже обратили на это внимание, а раз так, то Беляшова для тебя теперь враг номер один. Ей дорогу лучше не перебегать – сомнёт и не оглянется.
Эллочка сразу же прикусила кончик языка. Был грех – подумывала о «кормильце», как женщина. Ну, случались с ней такие заскоки: бросало её из крайности в крайность. Как тут её осуждать, когда организм здоровый, а тут никакого внимания со стороны этого долбанного Антонова. Конечно, свет клином на нём не сошёлся, но задело сильно её: как он с ней обошёлся. Способ-то проверенный, когда сама в постель прыгаешь, а он взял и отказался.
И правильно сделал. Во-первых, он познакомился с белокурой девушкой, полькой по национальности из числа тех, кто приехал вожатыми на второй поток. Во-вторых, когда-то надо было что-то менять в своём окружении, а тут как раз всё срослось. В-третьих, он тоже приглянулся ей, и стоило ему открыть рот, чтобы познакомиться, как она первая назвала ему своё имя. Просто, без всякого жеманства и это было знамением. Сергей только и успел, что кивнуть и всё у них началось, как в хороших фильмах. Всё так, если бы не Степанов Олег. Этот с позволения, сказать который с серьёзными намерениями, пристал к Сергею, мол, уступи её, а то я не знаю, что с собой сделаю. Антонова такая искренность обескуражила, и он поинтересовался у Олега:
- И что именно?
Если честно, Степанов сам не знал. Может, и знал, но в последний момент передумал, а чтобы не упасть в глазах музрука, решил потянуть время. Пока он этим занимался, Антонов дружил со своей «подшефной» на всю катушку. Нет, вы неправильно сейчас подумали – ничего у них не было из области «детям до шестнадцати». Они просто общались и это их так сблизило, что спустя несколько дней, Антонов даже взял девушку за руку. Это увидел Степанов. Он после ужина коршуном налетел на Сергея и стал плаксиво ему выговаривать, что так не поступают друзья и всё в этом плане. Тот выслушал не перебивая, а потом взял и послал плачущего юношу по матушке, как это частенько делал старшина в армии, когда «молодые» пытались отбиться от рук. Надо отметить, Олег тут же взял себя в руки и пообещал больше никогда не возвращаться к этой теме. Собственно, так оно и должно было быть с самого начала, но вот захотелось Степанову под ручкой фланировать с глазастой полячкой, и вот это его хотение чуть было не поставило его на грань психического срыва. Такое случается у тех, кто ещё не был в армии. Казалось бы, такая  малость: два года вдали от родного дома, а сколько позитива и надо заметить, без всяких там затрат. Нет, определённо не умеем мы ценить малое, а потом, когда приходит что-то большое, не знаем, как с ним себя вести. Что-то примерное и продемонстрировал Олег Сергею, пытаясь уговорами и жалобами упросить того осчастливить отдельно взятую особь, то есть себя. Антонов оказался эгоистом и не стал кривить душой, а просто взял и послал просителя.
Степанов успокоился и подкатил к одной из новеньких вожатых. Девушка оказалась требовательной с хорошо тренированными ногами, что собственно и подкупило Олега: он растаял от её чар. Уже на следующий день заявился к месту постоянной своей парковки таким разбитым, что Димка Мушенков воскликнул:
- Свершилось!
Лёшка Ушаков хихикнул:
- Теперь ты обязан на ней жениться.
Подключился Новиков Игорь:
- Вопрос только в том: «А это ей надо?» Судя по моей «подшефной», зря мы ввязались в эту авантюру.
Все посмотрели на Антонова, мол, и как быть теперь со всем этим? Тот помолчал, а потом махнул рукой, что означало следующее: «Хотят – пусть получат, если конечно, хотят».
- Хотят, хотят, - Новиков кивнул.
Димка ему поддакнул:
- Много и по всякому.
Степанов в разговоре не принимал участие. У него закрывались глаза, и зад искал, куда бы присесть. Судя по всему его «подшефная» не только была крепка ногами, но и всем остальным, что приводит мужчин в восторг. Конечно, когда этого много, этот самый восторг всё больше походит на то, как выглядит корабль после длительного шторма. Антонов с сочувствием посмотрел на Олега и сказал:
- А вот и первые потери. Ещё одна такая ночь и Беляшова тебя спишет вчистую на берег. Ей нужны работники, а не сонная единица с осунувшимся лицом. На что будешь семью содержать?
Степанов что-то промычал про рай в шалаше и замертво свалился на кровать. Мушенков покачал головой и произнёс:
- Не видать нашему Олежеку семейного счастья. Уйдёт девка к спортсменам. Они вне конкуренции, а с такими ногами как у неё, ей прямая дорога в ту степь. Жаль пацана… Одна ночь, а он весь уже похож на ветошь. Вот что значит не дружить с физкультурой.
- Молодой, ещё научится… - Новиков бросил взгляд на Степанова.
- Конечно, какие его годы, только эта его ногастая ждать не будет и таких ему рогов в башку вколотит, что шея с трудом поворачиваться будет, - Лёшка вздохнул. – Предупреждали его, так нет, видите ли, у него серьёзные намерения.
Антонов сказал:
- Главное, чтобы близко к сердцу не принимал своё фиаско…
- А ты его утешь – уступи свою полячку, - Димка хохотнул в полголоса.
- Она не вещь и потом, как оказалось, что одна из всех оказалась нормальной девчонкой. Зачем же, ей мешать жить? И потом у нас с ней, как и полагается у двух людей, всё отлично: мы смотрим в одну сторону.
- Хоть у кого-то срослось, - посетовал Новиков. – Нам остаётся только доиграть свои роли. Так? Если так, сделаем их счастливыми хотя бы на этот поток… наших «подшефных».
Лёшка сказал:
- Вот после этого уже не хочется делать никаких добрых дел. Выходит наш орден «Милосердия» себя не оправдал.
- Ну, почему же? А вот у Серёги-то всё нормалёк, - Мушенков кивнул на Антонова.
Новиков Игорь хмыкнул:
- Время покажет.

Да, милосердие никто не отменял и, тем не менее, какое-то оно получилось однобоким: хотели, как лучше, а получилось, как у всех. Собственно, а кого в этом винить, если на афишах кинотеатров в то время под названиями фильмов писали – «Детям до 16-ти лет…» Сейчас-то со всем этим всё гораздо проще: есть деньги – иди, наслаждайся. Это уже потом в голове начнут мысли царапаться, мол, хотим на волю от всего этого наслаждения. Ну, пустишь их, а они в раскоряку встанут и не с места. А всё почему? Так в кино всё красиво, а в жизни всё со знаком «минус» и привкус какой-то горьковатый. Может поэтому у нас в стране столько разводов? Мы же живём и всё сравниваем, и получается, что жизнь до кино не дотягивает процентов девяносто. Много это… слишком много. Мы же, как дети верим, когда нам врут с экрана. Что характерно и плачем, и смеёмся над кино-героями даже тогда, когда знаем, что это обман. Раз так, значит, нас всех это устраивает?
Забегая вперёд, скажу, что акция «Милосердие» так и не увенчалась успехом. Ближе всех по смыслу и содержанию к ней был Антонов, но и у него ничего не получилось с белокурой девушкой. Разбежались они с ней, хотя, как показала жизнь, этого не надо было делать ни в кое случае. Ну, теперь-то что кулаками махать, да слёзы лить… видно судьба такая.
                5. Казаки-разбойники или мысли вслух.

Антонов был по натуре человеком общительным. Он как-то легко сходился с людьми, а если речь шла о детях, то тут ему не было равных. В нём всё время присутствовало какое-то движение, эдакий моторчик, со всеми отсюда вытекающими последствиями. Если бы приделать к его спине что-то вроде пропеллера. Он запросто мог быть, например, Карлсоном, но только таким поджарым. Тогда точно он к своему баяну не притронулся никогда в жизни, поскольку дел столько бы на него навалилось, что не приведи Господь начать вести им подсчёт – до конца жизни не смог бы подняться в небо, а всё сидел и считал бы.
Собственно, всё это фантазии, но, попав в пионерский лагерь «Искра», Антонов почувствовал уже на второй день: скучать здесь ему не придётся. Тут вот ещё в чём дело: он с малых лет бредил армией. Сколько себя помнил по детству, всё скакал верхом на палочке, изображая из себя героя гражданской войны. А кто в то время не играл в будёновцев? Сначала в них, потом в Александра Матросова, а чуть позже в Юрия Гагарина. Это сейчас дети играют в искателей приключений, которым всё по барабану. Правильно, а в кого им ещё играть, не в депутатов же? Этих развелось, как собак не резанных. Нет, встречаются и среди них колоритные личности, но, если честно, лучше бы они занимались делом: мели улицы, убирали снег или на худой конец строили дома. Глядишь, пользы было больше.
Ну, так вот, проработав в пионерском лагере где-то с недельку. Антонов обратил внимание, что по большей части всё это ему напоминает сонное царство. Первый поток он ещё кое-как вытерпел, а вот на втором решил кое-что подкорректировать. Надо учесть тот факт, что он весной только-только вернулся из рядов вооружённых сил и в нём ещё витал дух воинства в погонах. Что это такое? А вы сходите годика на два, да послужите и всё поймёте без разжёвывания. Что, нет желания? Тогда придётся поверить мне на слово, ибо тот, кто прошёл эту «школу жизни» никогда не забудет команду: «Подъём!» Может эта команда или ещё что-то яркое из подобного возымело действие и, проснувшись как-то утром, Антонов почувствовал острую необходимость огласить окрестности пионерского лагеря «Искра» боевым кличем. Уже после ужина он собрал вокруг себя желающих поучаствовать в данном представлении.
Суть заключалось в следующем: он «разбойник», а все остальные «казаки». Вот-вот, вы догадались - он предложил сыграть в игру под названием «Казаки-разбойники». Соотношение сил было один к двадцати. Ну, «казаки» воспарили духом, мол, попался музрук. Ничего подобного – не на того нарвались. Антонов в первый день проявил такую сноровку, что «казаки» не на шутку разгулялись. Насилу вожатые и воспитатели потом заставили их уснуть.
На следующий день игра повторилась. На этот раз желающих изловить Антонова увеличилось примерно в два раза. Его это не остановило, и вновь музрук продемонстрировал умение уходить от погони. Все были в восторге. Особенно, это пришлось по душе вожатым и воспитателям, которые на какое-то время оставались в гордом одиночестве, предаваясь самосозерцанию. Они восседали на верандах отрядных домиков, обмахиваясь веточками, дремали, выставив свои личики лучам заходящего солнца. Сплошная идиллия. Не хватало только для медитации сада камней. Конечно, при желании можно было его устроить, да только при социализме подобная экзотика всё больше обходила стороной государства, где по праздникам граждане облачались в красное и белое, горланя песни о вождях, о маршалах и о генеральных секретарях. Ну, что сказать по этому поводу? Дань времени: петь о тех, которых спустя какое-то время будут обливать грязью, мол, довели страну нехристи.
Так вот, пока Антонов мотался по зарослям, прятался на деревьях, вожатые и воспитатели грезили, сонно поглядывая на тех, кого из их подопечных не приняли в игру. Если отогнать в сторону философию, можно без всякой лести сказать, что всё это походило на рай, но только с одной оговоркой: временами до слуха доносился раздирающий детский крик: «Лови, гада!»  Собственно, а почему бы не быть этому крику? Если бы сейчас эту игру поставить на поток, то кричали бы куда жёстче и слово «гад» вполне могло сойти как ласкательное по своему содержанию. Что, будете спорить? Правильно не надо, а то штаны проспорите. Я понимаю, что без штанов сегодня ходить по улицам – это так себе и никого не удивить этим и, тем не менее, лучше всё же в них, а то внесут вас в список бомжей, а оттуда не так-то легко выкарабкаться.
Кстати, были противники этой игре и тогда. Знаете ли, такие ревнители нравственности, которые тут же забили тревогу, поскольку среди «казаков» попадались не только мальчики, но и девочки. А куда же без них? Они тоже хотели орать во всё горло, а ещё стукаться разгорячёнными телами друг о друга. Это же естественно, когда энергия выходит из тебя наружу и хочется ощутить некоторую свободу, штурмуя заросли, в которых может находиться «разбойник». Если повезёт, можно будет навалиться на него всем телом, прижать к земле и пусть только попробует вырваться. Нет, Антонов понимал всю пикантность таких моментов, а поэтому никогда не поддавался, чтобы тела подростков, а особенно девочек оказались в прямом контакте с ним. Замечу, что это было главным аргументом у тех, кто выступал против этой игры. Вслух про это они не говорили, но намекали на якобы не совсем социалистический подход в выборе игры с детьми, которым скоро придётся шагнуть в жизнь.
Боже ты мой, о чём речь? О том, что мальчики и девочки могли коснуться друг друга? И что? Ах, я забыл, среди них был взрослый мужчина и это тянуло где-то на статью о… Если честно, как бы система социализма с этим не боролась тогда, а она боролась и даже кого-то ловила и наказывала, подсаживая в камеры «законникам», это в конце-концов рванулось при демократии на волю с таким упорством, что сегодня о педофилии не знает разве только глухой и слепой. Сегодня это любимая тема у журналистов. Спасибо им, что просветили. Договорились до того, что стало модным быть педофилом. А почему бы и нет? По телевизору говорят обо всём этом в открытую и в Интернете не протолкнуться и что характерно всё это под вывеской борьбы с безнравственностью. Господа, повернитесь лицом к культуре, дайте «копеечку» на поддержание детства, посмотрите себе в глаза, ведь мы не такие… Что же мы сами себя во всё это тыкаем и тыкаем, тыкаем и тыкаем? Ну, сколько можно? Как сказал мой сосед по лестничной клетке: «Я бы этих говорунов в проруби утопил». Представляю такую картину: лето, пляж, а мимо проплывают синюшные утопленники. Ну, прямо демонстрация военно-морских сил и только.
Так вот, когда Беляшова вызвала к себе Антонова и с подачи шептунов заявила, что его игры до хорошего не доведут, тот успел только сказать следующее:
- Растим, не зная кого, а потом удивляемся: «Откуда у нас преступность берётся?»
- Сергей Владимирович, меня не надо агитировать. Я эти «университеты» ещё раньше вас прошла и знаю, чем всё подобное может закончиться.
- И чем же?
- Ну, что вы из себя строите тут? – директор понизила голос. – А вдруг у них появится влечение? Это же ЧП! Что вы так на меня смотрите?
Антонов ухмыльнулся:
- Если я вас правильно понял: после таких игр у вас в своё время проявилось влечение… Так?
- Да. Ну, не совсем так, но в общих чертах что-то такое обозначилось.
- И как это выглядело?
- А это уже не ваше дело. Могли и сами догадаться.
- Не дурак и всё же не могу понять: куда вы всё клоните?
- Туда, Сергей Владимирович… туда. Поймите, что мы работаем с детьми, а тут вы носитесь по кустам, а они все за вами. Что подумают люди?
- Какие?
- Все.
- Все-все?
- Вот именно.
- И всё-таки вы говорите со мной какими-то загадками. Конкретизируйте.
Беляшова сбавила громкость и зашептала:
- Вон в лагере «Факел» на первом потоке девчушку изнасиловал физрук. Так ему мало этого показалось и он, когда приехала бедолагу навестить мать, и её сумел как-то уговорить на секс.
- А причём здесь игра «Казаки-разбойники»?
- Вы что прикидываетесь? Я вам русским языком говорю, что в соседнем лагере физрук изнасиловал…
- Это я понял, а как связать это с игрой? В чём суть ваших претензий?
- Вот что значит, когда у человека нет педагогического образования, - вздохнула Беляшова.
Антонов сделал серьёзное лицо и решил уточнить:
- Это вы сейчас имели в виду себя?
- Молчать! Устроили тут разврат среди белого дня!
- Извините, - музрук с невозмутимым лицом «полез в бутылку», - это вы про свою дочь сейчас мне намекнули?
- Что? Сергей Владимирович, по вам Соловки плачут… Какое вы имеете право говорить мне, матери про мою дочь?
- Так вы ничего не знаете? Я думал вы в курсе, что она…
Беляшова замахала на музрука руками. Антонов замолчал, не меня выражение на лице.
Здесь стоит ввести вас в курс дела. Оказывается, чадо Беляшовой не ограничилась распеванием похабных куплетов под гитару в компании наезжавших до неё друзей из города. Это чудо как-то после отбоя устроила в своей комнате что-то вроде стриптиза. Нет, всё происходило на этот раз без музыки, но те, кто видел её в окне совершенно голой, пережили немало волнительных минут. Эта начинающая «звезда» завела не только тех, кто на тот момент находился в е комнате, но и Петровича, лагерно горниста. Тот, как увидел всю расхристанную и такую манящую девицу, с перепугу наскочил на столб, тем самым, нанеся себе увечье в виде гематомы на всё лицо. Это уже потом в медпункте до него дошло, что в образе Наяды выступила дочь директора лагеря. Эх, как его подбросило. Врач Мариночка от неожиданности чуть было перед ним не пала на колени, а у неё эти колени новёхонькие - хоть сейчас на выставку. Дядя Вася за сердце схватился, поскольку два раза, да за столь короткий промежуток времени видеть женские прелести в такой близи – это же пытка. В его возрасте пытка - это приговор организму и в первую очередь разуму. Вот его и потянуло к Мариночке. Конечно, ничего бы он с ней запретного не сотворил: больше бы намаялся. А какого ей бедненькой? Надо же понимать момент, как он есть, а не то, что вы подумали и потом женщина она молодая и всякие желания при ней. А как же? Вон Старцев из спортивных отрядов сколько раз к ней подкатывал, мол, для кого себя бережёшь красавица, а она ничего утерпела – не бросилась на его мускулистое тело. А тут какой-то Петрович с вечно красными глазами и она вся такая нараспашку. Конфуз, да и только.
Ну, дядя Вася себя взял в руки, слюну-то проглотил и за дверь со своей гематомой во всё лицо. Замечу, в ту минуту с него можно было рисовать  образ Кваземоды. Положа руку на сердце, скажу  так: одно лицо, только наш колоритнее получился.
Уже на следующий день по лагерю пополз слушок, что дочка Беляшовой за просто так раздевается после отбоя и выставляет своё молодое тело всем на обозрение в окне. Эта новость дошла и до директора лагеря. Как мать она поняла её, но как руководитель… Здесь несколько нюансов, поскольку Беляшову за всё подобное могли призвать к ответу, а тем более речь шла о её кровиночке.
Теперь же, когда музрук решил озвучить то, что и без его стараний летало по лагерю перепачканной птицей, ей пришлось свернуть свою лекцию о нравственности, а проще говоря, отпустить Антонова на все четыре стороны без всякого выговора в устной форме. Тот был не глупым человеком и, пораскинув мозгами, решил добровольно отказаться от игры в «Казаки-разбойники». Дети ещё долго к нему приставали  с расспросами, мол, почему больше они не будут за ним мотаться по зарослям? Он сослался на занятость. Дети, удовлетворённые ответом, быстренько сориентировались, и стали сами с собой играть в эту игру, делясь на «казаков» и «разбойников». Всё бы и ничего, но если в роли «разбойников» оказывались девочки, тем доставалось по полной программе. Судя по тому, что желающих поучаствовать в игре не убывало, означало только то, что спрос быть пойманным рос день ото дня. 
Беляшова пронаблюдав ещё с недельку за всем этим безобразием, издала приказ о проведении лагерной игры «Зарница». В срочном порядке был создан штаб, и работа закипела. Как-то за всем этим все подзабыли о выкрутасах её дочуры, да и когда было этим заниматься, если пионерский лагерь был переведён на военное положение? Вожатые и воспитатели подтянулись. Своих подопечных всюду водили только строем и с этими, как их там… с речёвками. Так-то вроде бы всё, как всегда, но в воздухе появился запах беды. Уж на что дворник Троекуров был пытанный временем и тот брякнул в узком кругу: «Как бы не осрамиться». Что он имел в виду трудно сказать, но вот лагерный горнист Петрович для себя сделал кое-какие выводы и на время проведения игры дал обет не пить спиртного ни капли. Над ним подтрунивали, мол, наш «ополченец» хочет дойти до рейхстага. Тот терпеливо переносил насмешки, памятуя о том, как Беляшова его разделывала на первом потоке перед всеми. Конечно, если припёрло бы, он дал себе волю и надрался бы в стельку, но чтобы это произошло, надо было случиться чему-то чрезвычайному, а где его это чрезвычайное взять, когда даже физкультурники на какое-то время перестали по ночам делать рейды в поисках женского пола. Лагерь весь преобразился: отряды целыми днями приводили в порядок свои территории. Беляшова придирчиво обходила корпуса, ворочая носом по сторонам. Всё ей казалось, что-то не так в этой «Зарнице».
Ну, не дал Бог ей смекалки: приказ издала, а куда дальше с ним двигать не знала. Ладно, Галочка старшая пионервожатая подсказала, мол, надо бы знамя спрятать, а отряды пускай ищут. Тут до Беляшовой и самой дошло, что игра «Зарница» – это не только «трудовые десанты», но ещё и приключения, а там где они присутствуют, должна быть какая-то тайна. Одним словом, знамя спрятали и объявили на утренней линейке, что неизвестные похитили лагерную святыню. Тут же не сходя с места, поклялись найти и наказать воришек, а знамя вернуть в кабинет директора лагеря. Захваченный всеобщим порывом, дворник Троекуров предложил к поиску святыни привлечь лейтенанта Лобкова, на что Беляшова при всех пальцем постучала себя по лбу, мол, думать надо, прежде чем такое говорить. Тот обиделся. Петрович хотел ему объяснить, что к чему, но Троекуров послал его к такой-то матери, за что получил горном по горбу. Началась потасовка - «петухов» бросились разнимать. Получилось не сразу, поскольку, разнимальщиков оказалось гораздо меньше тех, кто хотел зрелищ, а поэтому последние долго не подпускали к дерущимся «миротворцев». В результате чего Петрович помял свою трубу о голову дворника, а тот надавал дяде Васе своей натруженной рукой таких «лещей», что у того  опять стала проступать на лице гематома. Когда развели противоборствующие стороны по углам. Беляшова всплеснула руками и простонала:
- Что же вы со мной делаете, ироды? Как мне вас таких показывать гостям?
Дело в том, что она с лёгкой руки наприглашала с завода всяких там нужных людей, чтобы те воочию убедились, как подрастающее поколение следует традициям своих дедов и отцов. А как быть, если горнист лагеря весь синий? Он, что матрос? Конечно, можно его нарядить в тельняшку и даже голову обмотать бинтами, мол, герой, а с другой стороны какой он герой, если глаза вечно красные от перепоя? Срамота.
Тем не менее, что-то надо было делать. К тому же знамя уже «украли» и вот-вот должны были прибыть гости, так сказать наблюдатели за проведением игры «Зарница», да и отряды уже рыли землю в буквальном смысле этого слова. Особенно старались младшие обитатели лагеря. Эти так вошли в образ, что стали у всех на глазах, прямо на линейке есть землю. Их вожатые пытались объяснить им, что это делать не обязательно, на что те заявили: «А как же клятва?». Кое-как уговорили их перенести этот акт «самопожертвования» на другой день, сославшись на нехватку времени, мол, все ритуалы и обряды потом, если доживём, конечно.
Когда объявили о начале игры, ребятня подхватилась и врассыпную. Вожатые с воспитателями за ними, чтобы ничего такого не случилось. Ну, старшие отряды вели себя куда сдержаннее, и их понять можно, а тем более, Беляшова пообещала нашедшему знамя всего-то какой-то там тортик. Вот-вот, не торт и не тортище, а такой махонький тортик. Ну, кто будет ради этого шастать по зарослям? Дураков нет, да и куда ты с этим тортиком, когда система социализма приучала с детства всех поголовно со всеми делиться? Вы попробуйте на досуге купить тортик и разделить, ну, хотя бы человек на двадцать. Если получится, я вам точно такой же куплю в качестве приза.
Итак, сигнал к началу поиска знамени прозвучал. Отряды с гиканьем кинулись обыскивать территорию пионерского лагеря «Искра». Пока они рыскали вдоль и поперёк, прибыли гости с завода. Беляшова мысленно про себя перекрестилась – «кормилец» не приехал. «Ну и хорошо, а то у меня настроение дрянь и вообще хочется побыть одной после этого мероприятия» - размышляла директор, встречая гостей натянутой по такому случаю улыбкой. Годы сидения в этой должности научили её этому, и теперь она демонстрировала приехавшим своё хорошее настроение, мол, у меня всё под контролем. А как иначе? Сама и знамя свистнула, как сказал бы дворник Троекуров, если бы знал про это, сама и спрятала его. Оставалось дождаться счастливчика и вручить ему тортик. Пока гости осматривались, Беляшова наведалась в столовую и намекнула старшей, что надо бы накрыть стол для заводчан. Та скорчила лицо, что означало: «А что я им подам, когда давеча вы со своим Лобковым последнее подобрали, проглоты. И жрёте, и жрёте, как у себя дома».
Что тут сказать? А нечего сказать – всё, правда. Беляшова привыкла жить не за свой счёт, а за счёт государства. Она так к этому привыкла, что не могла себе представить, что однажды придётся идти в магазин за продуктами, тратя свои кровные. Когда старшая по столовой развела руками, мол, всё что могу, так это каша и то рисовая и без молока, директор так на ту посмотрела, будто прокурор и сразу же, как по мановению волшебной палочки появились: рыбка копчёная, курочка жаренная, отбивные свиные, огурчики малосольные, грибочки, какие-то ещё морепродукты в красивых банках, апельсины и даже арбуз величиною с голову хорошего быка. Всё бы и ничего, только отчего-то после трапезы и гости, и сама Беляшова стали как-то странно поглядывать в сторону сарайчиков с буковками на дверцах «М» и «Ж».
Дети же тем временем излазали всю территорию пионерского лагеря – знамени нигде не было. Правильно, откуда ему было там взяться, если оно находилось в бельевом шкафу у Беляшовой. Эта дама решила так, недолго поколебавшись, что пусть тортик никому не достанется. Ну, хозяин барин, а тем более она здесь главная и ей решать, кому есть этот самый тортик. Нет, женщина она была неплохая, но иногда что-то в ней само против её воли переключалось и тогда что-то несуразное выступало на передний план, превращая ещё вполне симпатичное создание в элементарный кусок мяса. И вот теперь этот самый кусок мяса нервно подёргивал головой, кося правым глазом в сторону туалета, сделанного в виде такого грибочка мухоморчика. Конечно, она рванула бы с превеликим удовольствием под его уютное крылышко, чтобы там себя почувствовать на «седьмом небе», но, будучи гостеприимной хозяйкой, терпеливо таращила глаза на гостей, давая им понять, что только после них. Те не стали себя долго упрашивать и бросились на перегонки к манящим сарайчикам с буковками на дверцах.
Пока гости приводили себя в порядок, Беляшова бочком пробралась в свой кабинет, огляделась, достала из шкафа знамя и замерла. Судя по всему, опять что-то в ней переключилось, но только теперь в другую сторону и не в самую худшую. Вот поэтому она приняла решение, суть которого заключалось в том, чтобы игра имела логическое завершение, ибо, если знамя не найдут, придётся его искать и завтра, и после завтра. Сам собой возник вопрос: «Как в таком случае поступить с гостями?» Собственно, на правильный вопрос должен был последовать правильный ответ и он последовал: «Гостей пришлось бы в таком случае кормить и дальше, удивляя всякими деликатесами». А где их взять? Какая же это экономия? Их вон, сколько и не просто едят, а жрут, будто с голодного края. А кому отчитываться за нецелевое использование средств, отпущенных на детей? Получается, что лучше пожертвовать тортиком, тем более он махонький, чем потом из пальца высасывать причину, по которой деньги уплыли на угощения заводских проглотов.
Одним словом, Беляшова решила перепрятать знамя, чтобы его, в конце концов, кто-нибудь нашёл. Всё бы и ничего, но чтобы перепрятать, надо было незаметно его вынести из кабинета, да и потом сунуть, ну например, в дупло дерева или в урну из-под мусора, а там пускай ищут. Если возникнут трудности, можно будет и подсказать. А почему бы и нет? Это же игра, как никак.
Беляшова покрутилась по кабинету, и вдруг её осенило. Она задрала платье и стала накручивать знамя вокруг своей талии. Хорошо, что оно было размерами полтора на полтора метра. Когда Татьяна Борисовна взглянула на себя всю такую укутанную в зеркало, ей стало дурно: талию Ванькой звали. Она втянула живот – чуть-чуть полегчало на душе, но в таком положении она могла пробыть полминуты. Вряд ли за это время она смогла бы отыскать нужное дерево с дуплом. Беляшова зажмурилась и шагнула за порог своего кабинета. В два прыжка слетела по лестничному проёму на первый этаж и тут…
Вот с этого момента стоит более подробно рассказать о том, как её подхватили спазмы в животе. Беляшова на автопилоте помчалась к сарайчику с буковками на дверцах. Старшая по столовой наблюдавшая за всем этим удовлетворённо заметила про себя: «Сработало. Будешь теперь знать, как потрошить неприкосновенный запас. Это тебе за всех нас…» И действительно, Беляшову пронесло по полной программе. Дворник Троекуров тоже видевший её рывок в туалет ещё подумал, обратив внимание на округлые формы живота: «Догулялась баба… Ай, да Лобков! Ай, да умница, обрюхатил нашу птаху! Теперь будет её рвать на каждом шагу. Дитё-то в чреве развивается по своим законам и ему наплевать как себя чувствует мамака… Вот дела, так дела…»
Конечно, Беляшова от подобных мыслей была так далека, как могла себе позволить, а позволить она могла себе немногое и только то, что от неё находилось в данный момент на расстоянии протянутой руки. «Гости», тем временем, посетившие сарайчики с буковками «М» и «Ж», прохаживались, облегчённо оглядывая себя на предмет: а всё ли у них в порядке? Ну, те, кому посчастливилось что-то подобное через себя пропустить, знают, что одним разом это не обходится, как правило. Благо этих самых сарайчиков с буковками по территории лагеря было натыкано предостаточно, а поэтому, как только в животах начинало бурлить, «гости» пускались на рысях, чтобы успеть. Замечу, успевали все. Дворник Троекуров вертевшийся у них под ногами отметил про себя так: «Никак нашенский хлеб да соль оказались не ко двору». Что, да как гадать не будем и потом, когда Беляшова вся пунцовая показалась из сарайчика с буковками «М» и «Ж», дворнику было уже не до того. Во-первых, куда-то подевалась округлость в области талии директора. Во-вторых, она вела себя так, как будто не её обрюхатили, а она и при этом сразу нескольких человек. Троекуров на всякий пожарный случай решил удалиться, мол, моя хата с краю ничего не знаю. Он-то ушёл с глаз долой, а у самого мысли-то скребутся и самая наглая о том, что у директора случился выкидыш, когда она, чёрт бы её побрал, тужилась в туалете. «Кому рассказать и смех, и грех, - размышлял дворник. – Ну, и живучий народ эти бабы и что характерно везёт им по жизни, как никому. Так бы её «кормилец» стёр с лица земли, за брюхатость эту самую, а теперь ещё поработает. Конечно, грех так-то думать, да и дитё жалко. Вот чучундра натворила дел. Это же статья… Хотя, как на всё это посмотреть ещё. А чего тут смотреть? Разродилась и всё тут. Да, дела…»
Беляшова же в данный момент вся была, как на взводе. Положа руку на сердце, она готова была забеременеть сейчас от любого, только бы вернуть знамя, которое по неосторожности уронила прямо в выгребную яму. За такое могли и руки оторвать, а чтобы не мучилась и голову за одно. Конечно, когда тебя так подпирает и ты вся наизнанку, тут не до советской власти и можешь такое про неё загнуть, что становится страшно за своё будущее, если кто-то подслушает и донесёт. Слава Богу, на тот момент рядом никого не было, и Беляшова прокляла всех вождей вместе взятых и по отдельности каждого. А как иначе, если живот крутит так, что пот градом по всему телу? За всем этим она и не заметила, как знамя-то и сползло с её талии и прямо в «бездну». Она ещё по своей простоте попыталась-то рукой подцепить, да куда уж там – глубоко, да и перепачкалась бы, а кругом люди. Вот поэтому, когда она появилась и посмотрела вокруг себя, Беляшова не нашла никого, на ком могла бы сорвать своё зло. Обидно? Ещё бы… И тут ей на глаза попался музрук. Антонов шёл, как ни в чём не бывало, что-то насвистывая в полгромкости. Беляшова крутанув носом вокруг себя, отметила, что пахнет прилично и прямиком к музруку, мол, выручай. Тот выслушал её стенания и заметил так, между прочим:
- Раньше за это лишали погон и имущества.
- Что я не понимаю? Так как быть? – директор умоляюще посмотрела на Антонова.
- Доставать.
- Как?
- Руками.
- Так там же…
- А иначе расстрел, - произнёс Антонов на полном серьёзе.
- Да бросьте…
- Не верите – не надо. Моё дело предупредить.
- Кому бы поручить? – она пристально посмотрела на музрука.
Антонов улыбнулся и сказал:
- Увы, я слишком исполнительный – извожусь так, что перепачкаю и вас, и всех «гостей», а мне ещё на баяне играть.
- Да, да, вы не подходите. Может Василия Петровича попросить? У него же руки «золотые» и он такой придумщик, каких ещё поискать. Сергей Владимирович, вы не могли бы ему мою просьбу передать?
- Я-то передам, но где его искать?
- Так он, наверное, у себя. Вы сходите, и…, а я к «гостям». Нехорошо как-то… Крутит их чего-то после столовой. Никак наши пошутить решили? Дознаюсь - поубиваю.

Антонов сходил и всё обсказал лагерному трубачу. Дядя Вася, он же Петрович хмыкнул и выдал:
- Без бутылки не полезу.
Музрук понимающе кивнул, мол, а кто без неё родимой полезет? Петрович посопел, потоптался, махнул рукой и сказал:
- Придётся на пустой желудок лезть, выручать нашу святыню. Вот всегда так: одни срут, а другим вычерпывать. Ладно, может потом, когда совесть заговорит, да премию подбросит… А?
- Подбросит, - Антонов опять кивнул.
- Ох, и напьюсь я тогда на радости. Ну, веди, показывай, где наша жаба знамя утопила, мать её за титьку.

Петрович «святыню» быстро нащупал. Вытащил, посмотрел на знамя и обмер. Думаю, разжёвывать вам не надо, что, да как. Ну и куда с таким полотнищем? Беляшова примчалась, зажав нос, осмотрела то, что вот-вот должны были найти пионеры, и ей стало дурно. Петрович видя, как ту колбасит, решил, не откладывая справиться у директора о поощрении. Беляшова махнула рукой и произнесла:
- Будет тебе премия.
- Большая? – тут же поинтересовался Петрович.
- Пока не знаю.
- А кто знает?
- Ну, чего пристал?
- Так, мне бы горло только смочить, - Петрович жалостливо посмотрел на Беляшову.
- Я тебе смочу! Ишь, откуда начал… Будешь настаивать – ничего не получишь.
- А я общественность подниму, - заявил дядя Вася.
- Ты, чего Петрович? Я же пошутила… - Беляшова замахала на него руками. – Иди, снеси знамя в стирку. Пускай баба Рая его в порошок окунёт. На солнышке оно быстренько высохнет, а то что-то наша «Зарница» долгоиграющая получается.

Ну, знамя простирнули и подсушили, а потом кто-то из младших отрядов его и отыскал. Скорее всего, не сам – помогли, подсказали. У нас же при социализме такое практиковалось частенько. Или кто-то будет опровергать подобное? Давайте, а я посмотрю, как это получится. Люблю смешное кино, а если ещё оно приправлено показной шелухой, ну прямо не оторвёшься. Так и смотрел бы без выходных и отпускных. Жаль, что ещё работать надо, а то бы плюнул на всё и лежал себе на диване и хохотал, так сказать жизнь продлял. Кстати, пока вы не стали опровергать, хочу напомнить вам о показательных школах. Такие, как правило, были в каждом городе в те времена, когда ленинские идеи вбивали в головы подрастающему поколению. Если кто-то из эшелонов власти наведывался в гости или по делам, его прямиком везли в данные учреждения, а там для них вышколенные дети пели и плясали, рассказывали стихи и клялись, что будут учиться только на «пять». И знает ли, ведь учились. Да, прошли те времена. Сегодня перед нами стоят другие задачи и уже от показного остались одни лишь рожки да ножки. Нет, иногда нас пробивает, и мы начинаем «липу» за действительность выдавать. Только я понять не могу: зачем? Ну, одно дело, когда надо показать, что отпущенные деньги на что-то очень важное ушли по назначению и совсем другое дело, когда во всё это бросаемся, чтобы просто отдать дань прошлому, мол, традиции надо время от времени поминать  «хорошим словом», а то история нам покажет «кукиш». Куда мы в будущее без этой самой истории? Ведь опять наломаем дров: и опять кто-то будет с броневика звать  в светлое будущее, и ему поверят и пойдут за ним, а потом вернутся те, против кого шли и устроят «разбор полётов», но уже со своими вводными. Чтобы в следующий раз было неповадно головы поднимать, устроят что-то вроде приватизации, а потом объявят русский народ неспособным жить в новых условиях и полезут к нам со всех сторон заграничные учителя-консультанты. А всё почему? Так, Россия всегда была хлебосольной: последнюю рубаху отдаст с себя, только бы не мешали ей валяться на печи.
Это я к тому, что умеет у нас народ жить на широкую ногу. Ну, вот такие мы: и тогда при социализме, и сегодня всё хотим себя обмануть, мол, всё у нас «тип-топ». Конечно, если не брать во внимание ямы и колдобины под ногами. Привыкшие мы идти по таким дорогам, да и, наверное, не сможем шагать по ровным, заграничным. Ходить-то пытаемся, когда случай подворачивается, только отчего-то над нами посмеиваются, мол, русские идут. Раньше это вызывало панику, а сейчас – смех.

Кстати, этого смеха хватило и после  игры «Зарница». Дворник Троекуров поделился мыслями насчёт беременности Беляшовой со своим близким окружением. Те валялись на земле с таки рёвом, что столовские работники подумали – это не к добру. Только они про это поболтали, а тут и это самое недоброе и нарисовалось в лице директора. Как она орала на старшую по столовой. Столько оборотов никто и никогда не слышал в одном месте и на такой громкости. Беляшова не стала ходить вокруг, да около и обозвала столовских хапугами, после чего пообещала самолично провести ревизию. На её языке это означало, что кому-то придётся распрощаться в лучшем случае с работой, а в худшем… Ну, тут как Создатель допустит. Этот может всякое в зависимости от настроения, а оно у него на дню меняется по нескольку раз. Тут не подстроишься, а угадать и вовсе невозможно. Вот и получается, что Беляшова могла кое-кому подпортить биографию. Надо отдать должное - умела эта женщина наводить порядок вверенном ей подразделении. Уже на следующий день столовая вся блестела, и столовские работники покорно склонили голову перед работодателем. Беляшова оттаяла и жизнь в лагере потекла, как и прежде: дети себе, взрослые себе.

                6.  Миру - нет, войне – да!

После игры «Зарница» наступило временное перемирие. Длилось оно дня два, после чего Беляшова решила усилить акцент в воспитательной работе в патриотическом направлении. Ну, раньше с этим было просто: повязал галстук, нацепил комсомольский значок и ты уже патриот. Казалось бы, куда больше-то? Так нет, подавай директору Татьяне Борисовне концепцию, мол, на кого страну оставим, если что. А что? Что она имела в виду, говоря эти слова на собрании? Это же надо было додуматься – после отбоя собрать у себя в кабинете вожатых, воспитателей и всех остальных и устроить чуть ли не пленум партии. Уж на что Галочка, она же Галина Михайловна, она же старшая пионервожатая знала в этом толк и то сидела вся как под гипнозом. Беляшова так чесала языком про патриотическое воспитание, что ей поверили, и даже старший воспитатель хотел крикнуть «На бис!» Не дали, зашикали, мол, время позднее. «Вот, люди, наступили песне на горло» - обиделся Алексей Фёдорович. Он после этого ещё долго ходил надутым индюком по лагерю и всё косил глазом по сторонам, подмечая недостатки во всём и даже там, где их не было. «Странный типчик, - сказал про него дворник Троекуров, - все летом на юга прут, а этот оттуда сюда. Что-то тут не ладное». А собственно, что ж тут странного? Устал человек валяться на пляже и ринулся туда, где попрохладнее. Кто ему запретит? Правильно никто, а тем более, когда платят деньги и деньги большие и всё только потому, что ты дальний родственник по линии жены главного инженера машиностроительного завода. Всем бы так, да куда там: на таких предприятиях может быть только один главный инженер. Конечно, есть и другие должности и эти всякими способами устраивали свих близких и дальних родственников в пионерский лагерь «Искра», так сказать подышать свежим воздухом, поправить здоровье. Ладно, если бы за свой счёт, так нет, все норовили пососать государство за титьку, забыв про совесть напрочь.
К примеру, был такой кругленький человечек по фамилии Егорычев. Роста небольшого, глазки махонькие, а характер такой гадливый, что собственная жена в год по нескольку раз уходила из дома. Так-то они жили справно – он был каким-то там кладовщиком на заводе. Надо заметить, что должность, связанная с риском для жизни накладывала свой отпечаток на его уклад, как в быту, так и в мыслях, а поэтому, чтобы никто ничего не заподозрил нехорошего, этот самый Егорычев числился руководителем кружка по выпиливанию лобзиком. Ну, это такие маленькие пилочки, которыми водишь по фанере туда-сюда и получаются изумительные вещи, если конечно, руки растут, откуда надо, а не из… При нём всегда находилась его верная спутница по жизни. По-моему у неё было такое редкое имя – Клавдия. Женщина интересная, и будучи ещё не совсем старой, она умела себя подать  общественности. Выглядело это примерно так: каждое утро выходила на веранду домика, в котором им с мужем была выделена комната, потягивалась, закатывала глаза, после чего смачно отплёвывалась и только потом звала своего суженного:
- Павлуша, иди сюда… Ты только посмотри, встало солнце, милый!
Егорычев выкатывался на веранду в семейных трусах, морщил своё конопатое лицо, отхаркивался и отвечал:
- Успокойся, дорогая… Нельзя так реагировать на мать природу нашу. Ну и встало, ну  и солнце, ну и вчера оно было, ну и что?
- Ты не романтик, Павлуша! – жена собирала губы в трубочку и пробовала свистеть.
Егорычев шипел на неё:
- Уйми свои фантазии. Свистеть с утра – это плохая примета.
- Если верить в эту чушь, то мы с тобой вообще не должны были встретиться в этой жизни.
- Это всё я дурак… Видите ли, на ночь глядя без хлеба не мог пожрать. Сходил за хлебушком.
- Ты о нашей первой встрече? Ты был великолепен… тогда.
- Жрать захочешь не то сотворишь, - Егорычев сплёвывал в кусты и, почесав волосатую грудь удалялся.
Его жена пыталась делать наклоны, задрав руки над головой. Со стороны это больше походило на то, как пингвины, если бы это было вообще возможно, ловят такси, попав на улицы современного мегаполиса. Беляшова застав как-то её за этим занятием, уже через какое-то время выговаривала Егорычеву, мол, это всё-таки детский лагерь, а не профилакторий для попистых особ. Тот проглотил обидные слова, ибо это был камешек и в его огород, так как в еде его жена не знала отказа и ела  так, чтобы было интересно жить. Собственно, с его должностью, смешно было бы сидеть на диете, а поэтому питались они с супругой и за себя, и за того парня. Кстати, по нему было видно, что он тоже ест за двоих, а вот его половинка даже, где-то за троих и плыла в теле в полном смысле этого слова. Когда всё такое начинает после побудки делать наклоны, да ещё что-то там скандировать – это кого угодно насторожит. Егорычев так ей и сказал, после разговора с Беляшовой:
- Ты это завязывай своей йогой заниматься, а то неровен час, выдадут тебе путёвку…
- Куда?
- Туда. Ты что не понимаешь, что мы не у себя на даче. Здесь же дети.
- Кому это я помешала? Не хочешь смотреть – не смотри. Мне может быть надо больше двигаться. Врачи рекомендуют…
- Я тебе сказал, завязывай, а то отправлю домой…
- А, я поняла – ты хочешь здесь с поломойками шуры-муры крутить… Кобель бессовестный!
- Не шуми, люди кругом… - Егорычев перешёл на шёпот.
- А пускай слышат – какой у меня муж…
- Дура, здесь же такая акустика.
- Да, насрать мне на твою акустику. Видите ли, ему моё тело не нравится. Когда в тот злополучный вечер за хлебом пёрся, не побрезговал – завалил извращенец…
- Ты что мелешь, лахудра? У нас же с тобой всё было по согласию… Ну, мать, ты даёшь!
- Всё, отдавалась. Изгрыз мою молодость кровопийца, а теперь права качаешь.
- Да кому ты нужна, цаца такая, - Егорычев начинал закипать, – царевишна пучеглазая.
- Правильно належался, вкусил запретного плода, а теперь из меня дуру делаешь… Мерзавец!
- Уймись, а то в лоб дам!
- Это ты умеешь, а вот правде в глаза посмотреть – кишка тонка! Что не так?
- Какой правде? Ты о чём вообще сейчас вот тут говоришь? Я шёл в тот вечер за хлебом, а ты на лавочке сидела. Закурить попросила. Я дал.
- Ага, закурить дал, а потом честную девушку взял, ирод. Чтоб мои глаза тебя не видели…
Егорычев опешил. Его жена явно вела в счёте и это почти  что на его территории, где все знали, какая у него должность на заводе и сколько ему приходится терпеть, чтобы дом… его дом был полной чашей. С этим смириться он не мог и поэтому, собрав в кулак силу воли и терпение, решил переждать, мол, пускай прокричится.
Эх, Егорычев, Егорычев, ну откуда в тебе столько самоуверенности? Где ты видел, чтобы женщина могла сама без всякого принуждения успокоится, когда речь идёт об её чести? Да она быстрее признается в измене Родине. Да, жену Егорычева лучше не цеплять, а тот взял и проигнорировал эту её слабость и вот результат: началось с мелочи и дошло, чуть ли не до развода. И где? На природе, среди тишины и покоя. Спрашивается: и чего людям не хватало? Этот с лобзиком над фанерой потеет, эта в гамаке с журнальчиками храпит. Не жизнь, а вечный курорт. Конечно, Беляшова могла за всё это потребовать компенсацию, но тут своя стратегия: сегодня она им помогла жиром заплыть, а завтра они ей. А как же? Это же система, которая, кстати, и при социализме и при демократии живуча. Собственно и при капитализме она смогла бы себя чувствовать превосходно, ибо, имея связи при любом строе, можно не думать о завтрашнем дне.
Чувствую, как мои оппоненты погрустнели. Ну, тут и мне что-то не сосем комфортно, поскольку радоваться нечему. Да и как можно веселье из себя выжимать, когда живём обманом в обмане? Как? Это просто: верим тому, что сами про себя выдумали. Если честно, так с этим свыклись, что разучились различать, что, правда, а что не совсем эта самая, правда. Кому-то это не помеха дышать. А как быть с теми, кто в этом задыхается? Реанимация? Укольчики? А не дешевле будет сразу голову под топор сунуть?

Антонов, наблюдая порой семейные разборки четы Егорычевых, ловил себя на мысли, что всё это напоминает ему военные действия, при чём стреляют они  друг в друга метко. Сказывался житейский опыт и прожитые годы бок о бок. Конечно, музрук не представлял себя на месте Егорычева: и чтобы с лобзиком над фанерой корпеть, и чтобы жена своим раскормленным телом раскачивалась в гамаке, и чтобы по утрам отплевываясь, они вместе любовались восходом солнца, стараясь забыть ночную близость. Антонов сатанел от одной только мысли, что всё подобное присутствует у каждой семейной пары. После такого созерцания чужого «счастья» ему уже ничего не хотелось. Он долго лежал у себя в комнате и смотрел в пыльный потолок, представляя себя таким раскормленным добрячком в семейных трусах, с волосатой грудью на кривых ногах. Нет, с ногами у него было всё в порядке: и грудь не зарастала растительностью, как у южан, и всё ещё верилось, что именно у него всё будет иначе и тогда все эти Егорычевы со своими должностями канут в лето. Ага, канут! Держи карман шире! Эти экземпляры при любом строе будут востребованы, а особенно в нашей стране, где вор на воре восседает и вором погоняет. Как бы там не было, но пока Егорычевы орали друга на друга, нет-нет, а сомнения всё же напоминали Антонову о себе, мол, губы не раскатывай – ты такой же, как эти двое.
Ну, что тут сказать? Всё зависит от самого человека. Конечно, должность накладывает свой отпечаток и на поведение, и на слова, и на поступки. Вот Егорычев и отрабатывал по полной программе и свой достаток, и свою спутницу жизни с мозгами от мясорубки. Хорошо, что Создатель не дал им детей, а то бы сейчас под ногами ползали такие раскормленные кусочки мяса с претензией на лучшее место под этим солнцем: «Нам бы только поудбнее расположиться, а до всего остального дела нет».
Как видите на примере, казалось бы, счастливого семейного союза всё выглядит совсем не так. А как начиналось: утро, солнце… и вдруг эти двое посреди всего этого. Ну, пошлостью это не назовёшь, но где-то близкое, что-то похожее прошмыгнуло.

Жизнь в лагере тем временем шла своим чередом. Беляшова держала руку на пульсе. У неё не забалуешь, да и куда там, когда строгость её конёк. На этой самой строгости всё держалось. Уж на что дядя Вася умел, когда хотел, уходить из-под удара и то старался лишний раз не нарываться. Собственно, и все другие, кто имел слабость пить на работе, старались себя чем-то занять, только бы не думать о выпивке.
И всё-таки, когда срывались, уходили в глубокое «подполье». Выглядело это так: запирались в подсобке в районе душевых кабин среди хозяйственных построек и резались в карты, приводя себя в порядок.
Как-то после изрядно выпитого решили немного поостыть. Уж чего-чего, а в логике работягам не откажешь. Так вот Петрович, слесарь Витёк, рыжий малый с вечно задумчивыми глазами, дядя Петя… Ну, этот типчик вообще был приблудный, поскольку никем не числился, но всегда ошивался на территории пионерского лагеря «Искра» и дворник Троекуров засели за карты, мол, бережённого Бог бережёт. Надо заметить правильное решение, ибо Беляшова в этот день рвала и метала. Что уж там с ней приключилось – это без ста грамм было не разобрать. А поскольку так, то какой дурак согласится добровольно, будучи в подпитии предстать перед глазами директора лагеря? Как говорят хохлы в таких случаях: «Дураков нема». Вот и наши персонажи единодушно постановили, что лучше играть в карты на раздевание, чем стоять с поникшими головами перед грудастой Беляшовой.
Надо заметить, что игра сразу же определила, кому сегодня быть без штанов. Витёк легко расстался с брюками. Троекуров хохотнул:
- Что жарко?
- А то, - ответил ему в тон слесарь.
Троекуров поёжился. Ему было, отчего так себя вести – карта пришла дурная. Так можно было в шесть секунд оказаться голым. Такая перспектива его не устраивала. Петрович, угадав его настроение, предложил:
- А хочешь, я буду за тебя одежду скидывать?
- За просто так?
- Ну, зачем же так плохо обо мне думать, - лагерный трубач еле ворочал языком. – Обижаешь.
- А тогда в чём твой интерес?
- А ты мне свою выпивку уступишь…
- Выпивку? – дворник задумался.
Вмешался дядя Петя, прошамкав:
- Шоглашайся, а то игра какая-то шкушная.
Троекуров кивнул, мол, годится, да и ему уже было достаточно – что-то самогонка сегодня в него шла через силу.  Игра потекла дальше. Через пять минут Троекуров продулся в чистую – Петрович сидел голый. Уговор есть уговор, и дворник отдал свой стакан дяде Васе. Тот его в себя опрокинул и тут же завалился на боковую. Его укрыли одеялом, мол, сон лучшая закуска и давай дальше играть. Сколько это длилось, они сказать не могли, ибо самогон повалил всех на пол, и храп накрыл их с головой.
Так бы оно и ничего, если бы не появление Беляшовой. Какой чёрт её потащил в эту сторону? Такое ощущение, что ей или настучали, или просто выпивохам не повезло в этот день. Представляете себе картину: хорошо сложенное женское тело распахивает пинком дверь подсобки, а там… А там лежбище тюленей и между прочим редкой породы. Я бы даже сказал так: вымирающего вида. Сразу-то директор лагеря ничего не разобрала, а когда глаза привыкли к сумраку, царившему внутри, сумела разглядеть некоторые подробности. Особенно это касалось лагерного трубача дяди Васи. Этот лежал весь распахнутый, выставив свои причиндалы напоказ. Ему-то что, он весь в снах, да плюс выпитый самогон, а тут его работодатель и ему этому работодателю сразу же поплохело. Да, Беляшову понять можно и даже посочувствовать, а вот Петровича после демонстрации своего мужского начала, явно ожидало что-то, ну совсем нехорошее.
После первой минуты наступила вторая. Беляшова задержала дыхание, поскольку пованивало отменно. Ей бы повернуться и уйти, но тут что-то в ней взыграло и она, переселив тошноту, заорала не своим голосом:
- Подъём!
Команда не была услышана, что лишний раз доказывало: пойло при определённой дозировки может быка посадить на задницу. Судя по тому, что действующие лица валялись, речь шла об уникальном рецепте первача, что где-то тянуло на нобелевскую премию. Ха, разве этим удивить русского человека? Да у нас в каждой деревне почитай этих лауреатов по всяким премиям в области самогоноварения, как клопов. Наверное, поэтому Беляшова решила пойти дальше и поддала ближайшее тело носком туфли. Счастливчиком оказался слесарь. Из всей компании он был самым молодым. Почувствовав чужака на своей территории, он сквозь сон послал непрошенного гостя к такой-то матери, чем сильно раззадорил директора лагеря. Беляшова набычилась и пошла в атаку, забыв про тошноту. Ну, как тут не гордиться ею? Это же вылитая мать Тереза, но только в условиях развитого социализма. Она ухватила за волосья слесаря и стала трясти. Витёк глаза откупорил без всякого промедления, ибо было непонятно, кто с него пытается снять скальп. Мутным взором уставился на Беляшову и, не признав в ней директора лагеря, спросил:
- Вы ко мне?
Вместо ответа услышал брань, и ему захотелось дать этой бабе по куполу. Наверное, так бы оно и случилось, но Беляшова опередила его и долбанула башкой об пол. Из глаз посыпались искры, и изображение поплыло – слёзы выступили дружно, закрыв собой женское лицо. Следующим на очереди оказался дядя Петя. Этот-то, если бы знал меру, вообще мог не попасться под горячую руку, но не повезло: Беляшова так его мотанула, что у того вывалилась вставная челюсть. Это не остановило директора лагеря и для большей назидательности, схватив бедолагу за грудки, порвала ему рубаху до самого пупка. Тот даже не обиделся, поскольку был в полной отключке. Что интересно: этот не почувствовал, а вот дядя Вася, он же Петрович завошкался и даже попытался встать. У него было такое выражение на лице, будто он собирался дунуть в свою  трубу. Поискал руками на ощупь свой инструмент и не найдя его, улыбнулся сам себе, мол, и хрен с ним и тут же завалился на спину. Беляшову это возмутило: перед ним видите ли стоит директор, а этот гад без всякого стеснения демонстрирует своё «хозяйство». Было бы на что смотреть, а то так рогалик и тот какой-то прошлогодний. Она топнула ногой и повысила голос:
- Дармоеды, подъём!
Медленно стал подниматься Троекуров. Он из всей их компании был самым исполнительным. Сначала сел, потом открыл один глаз, огляделся, пальцами помог другому глазу посмотреть на этот мир и ужаснулся. Его голос обозначил себя так:
- Где это я?
- А очухался! – Беляшова облизнула губы.
Троекуров увидев её, вскочил и встал по стойке смирно, мол, рад стараться и всё такое, хотя при чём здесь это, когда под ногами лежат тела его собутыльников. Первая мысль была о выпитом самогоне: «Никак траванулись?» Беляшова не дала ему передышки и скомандовала, вперив покрасневшие глаза в его перекошенный рот:
- А ну, хватайте, любезный, своих компаньонов и на свежий воздух.
- Зачем?
- Надо.
- А может они не хотят? – Троекуров пробовал отвертеться от подвернувшейся работёнки, а тем более, он уже сообразил, что Петрович весь голый и тому явно не понравится, что его в таком виде вытащили на этот самый свежий воздух
- Я сказала… - голос Беляшовой напомнил дворнику: кто он, а кто она.
Тот, кряхтя, вцепился своими лапищами в тело дяди Пети и потащил к выходу. Беляшова подгоняла его словами:
- Как пить, так энергии хоть отбавляй, а как держать ответ, прямо божьи одуванчики. И кто же у вас за старшего? Никак этот нудист… Да?
Троекуров, если честно не знал значение слова «нудист», а поэтому кивнул чисто машинально, что означало одно: он… больше некому.
- Я так и предположила – раз без штанов, то он, - Беляшова оценивающе посмотрела на причиндалы Петровича. – Да, мужики, как вас жизнь-то уродует к старости.
- Так мы чего? Мы только хотели, а тут… - дворник выволок дядю Петю на свежий воздух, выпрямился и сделал глубокий вдох.
- Чего встал? Хватай следующего.
- Передохнуть надо, а то сердце сейчас выпрыгнет наружу.
- Видите ли, у него сердце. Не разжалобишь.
- Сейчас маленечко поостыну.
- Я тебе поостыну. Хватай своих корешей – сейчас будем их в чувство приводить.
- Может не надо?
- Мне лучше знать и потом с этого дня все вы у меня в чёрном списке. Будете пахать до седьмого пота, - Беляшова злорадно посмотрела на Троекурова. – Ясно?
Тот кивнул.
Ну, вся дальнейшая процедура выглядела так: ведро воды и это ведро воды со всего размаха… Правильно догадались. Когда мокрые и взлохмаченные выпивохи очухались, Беляшова прочитала им лекцию о вреде алкоголя то и дело, грозя вычесть из зарплаты все их прегрешения. Положа руку на сердце, никто ничего не понял, если не считать Петровича, который стыдливо прикрывался майкой. Кося глазами на Беляшову, мол, и чего разоряться по таким мелочам, а тем более, когда пойманы с поличным. Да, после такого фиаско лучше вести себя потише. Надо отметить, что слесарь Витек так не считал, и стоило Беляшовой замолчать со своей пламенной речью, подумал про себя: «Пил, пью и пить буду!» Ну, хозяин барин, а тем более даже после случившегося Беляшова не могла никого уволить, поскольку на такие мизерные зарплаты она не смогла бы найти им замену. Собственно, были дела и поважнее этих «разборов полётов». Во-первых, необходимо было готовиться к встрече с ветеранами Великой Отечественной войны. Во-вторых, хотелось бы сделать это мероприятие запоминающимся и, в-третьих, по лагерю стал бродить слушок, что Беляшовой осталось не так-то много времени сидеть в этой должности. Вот для того, чтобы укрепить свой авторитет, она и решила изобрести что-то эдакое. Сама-то она не знала, что именно, а поэтому нагрузила своих подчинённых работой по самые ноздри, мол, за что я вам деньги плачу. Обратите внимание, что подобные обороты встречались в речи начальников во все времена. После таких слов почему-то верилось, что не государство, а все они распоряжаются фондами заработной платы и только от них зависит благополучие всех и каждого. Ну, на счёт всех я не знаю, но то, что в те времена зарплата зависела от многих факторов, и если что-то выпадало из поля зрения, можно было, не ожидая объяснений просто затягивать поясок потуже. Это примерно как в школе, когда у учителя в классе были любимчики и не совсем любимчики. Тут и надо искать причину тому, что не все люди хотели работать хорошо. Были даже такие, кто говорил, что в мутной водице легче плодиться. Не знаю, не знаю – не пробовал. Одно могу с уверенностью утверждать, что желающих работать «спустя рукава» в России всегда хватало.
Как только Беляшова раздала указания своим подчинённым, всё завертелось. Старшая пионервожатая Галочка, она же Галина Михайловна в свою очередь нагрузила работой отрядных воспитателей и вожатых. Кстати, старший воспитатель почему-то оказался не у дел. Собственно, его это устраивало, поскольку делать вид, что работаешь и просто работать – это для него не имело никакой разницы, а тем более, когда тебе платят деньги не за результат, а за то, что ты просто существуешь на этом клочке земли, где под красными флагами раскинулся пионерский лагерь «Искра».
Итак, Алексей Фёдорович оказался в списках людей, которые работали так себе, а если быть более точным, то вообще не работали. Обычно такие ходят кучкой, а не по одиночке. Почему? Наверное, скучно в одиночку шланг изображать. Вот поэтому он и сблизился с четой Егорычевых. Глава семейства по запаху определил в нём своего человека и уже на следующий день поделился с ним соображениями по постройке катамарана. Алексей Фёдорович откликнулся, но без особого энтузиазма, мол, работа не волк в лес не убежит. Егорычев на это никак не отреагировал, поскольку труд уважал и был уверен, что именно он сделал человека из обезьяны. Такая уверенность, да помноженная на желание доказать всем и себе в первую очередь, что он не примат, ставила Егорычева чуть ли не вровень с самим Михайло Ломоносовым. Конечно, это всего лишь фантазии и, тем не менее, это действовало таким стимулятором, что позволило ему обработать старшего воспитателя, и тот дал согласие в меру своих сил и способностей помочь Егорычеву воплотить свою мечту в жизнь. Они стали пилить фанеру, согласно имеющимся чертежам и так увлеклись, что за какую-то неделю смогли что-то скандибобрить. Жена Егорычева, прохлаждаясь в гамаке, наблюдала за мужчинами и думала о наболевшем. О чём? Так я же говорю: о наболевшем. А что у женщин всегда на уме? Правильно: секс.
 Ну, что вы сразу погрустнели? Сейчас опять начнёте ногами сучить, ртами зевать, что при социализме никакого секса не было, а детей поставляли секретные лаборатории по разнарядке сверху. Ага, сейчас буду на знамени клясться, что так оно и было. Я-то помню, как мой родитель, когда родилась сестра, от радости чуть не спился. А всё почему? Так я же говорю, что от радости. Он такой был весёлый, что, приходя в роддом, под окнами распевал арии из оперетт Кальмана. Роженицам нравилось, да и врачам хоть какое-то разнообразие. Вот как это вычеркнуть из памяти? А вы говорите, что секса у нас при социализме не было. Так можно договориться до того, что у нас не было ни женщин, ни мужчин. Это же, ни в какие ворота не лезет. Кстати, всё подобное почему-то время от времени выплывает откуда-то. Непонятно только для чего? Неужели опять происки  врагов хотят задурить нам головы, что мы не люди, а непонятно что? Я так думаю: пора на каждом доме вывесить плакаты о том, что секс в России был, есть и будет.
Стоило двум волосатым мужчинам продемонстрировать одной, ну очень раскормленной женщине свои торсы, как у той начались головные боли. Спрашивается: на кой ей такой отдых, когда в голове кто-то постукивает таким маленьким противненьким молоточком: тук-тук, тук-тук. Ладно бы, только эти молоточки, а то по ночам снился мерзкий старикан с огненной бородой, и всё что-то бормотала на своём тарабарском языке. Супруга Егорычева сразу же вспомнила, что в фильме про Анну Каренину, что-то подобнее тоже приходило по ночам к той, а потом «Бах!» сама взяла и под поезд. Жуть… Собственно, сны Егорычева половинка не умела разгадывать, а поэтому доверилась интуиции и старалась близко не подходить к железнодорожным путям, которые, кстати, упирались в забор детского лагеря «Искра». Надо пояснить, что здесь находилась конечная станция детской железной дороги, по которой два раза в день сновал игрушечный локомотив. Игрушечный или не совсем – это неважно, поскольку супруга Егорычева при её темпераменте могла лечь и под него, если этого потребовала бы от неё жизнь. Нет-нет, с головой у неё было всё нормально, но вот иногда что-то всё же сбоило и тогда на неё что-то находило.
Как-то прохлаждаясь в гамаке, она и не заметила, как её фантазии разбудили её плоть, и ей захотелось прямо сейчас с этим загадочным старшим воспитателем лагеря рвануть на этом недостроенном катамаране куда-нибудь в камыши. Алексей Фёдорович был от таких мыслей так далеко, что когда поймал на себе взгляд супруги Егорычева, первым делом подумал, что ей не повезло с мужем. Уж чего-чего, а всё подобное он мог считывать даже с женских пяток, А тут всего-то глаза, в которых всё прописано большущими буквами. Мужчина он был воздержанный, да и зачем афишировать свои слабости, а поэтому проигнорировал бросаемые в свою сторону намёки, чем очень озлил женщину. Та, чтобы дать волю оскорблённым чувствам, устроила Егорычеву скандал и пообещала бросить своё тело на рельсы. Оценив все «плюсы» и «минусы» данного обещания, Егорычев махнул рукой, мол, давай, если решила. Это ещё больше разозлило потенциальную «Каренину» и она сорвалась… Пока бежала до железной дороги гадала про себя: «Успею ли? Вот дура, а расписания не знаю… Сейчас заявлюсь, а поезд – тю-тю. Обидно. Придётся идти топиться…»
К её счастью поезд ещё стоял на станции и вот-вот должен был отправиться в путь. Супруга Егорычева с трудом пролезла в дырку в заборе и только после этого сообразила, что ей осталось жить на этом свете совсем чуть-чуть. Кто через это не прошёл, тому не понять её состояния, а оно у неё было таким, будто она шла по канату. С её-то фактурой да по канату – смешно и, тем не менее, это выглядело так. Растопырив руки, она замерла, вперив глаза в локомотив, дышавший скрытыми лёгкими через силу. Она ещё подумала про себя: «И никакой он не игрушечный, а самый настоящий, только какой-то малюсенький и… весь голубенький. К чему бы это?»
Пока она так стояла, балансируя между «сейчас» и «как-нибудь в другой раз», локомотив бибикнув гнусаво, возвестил об отправлении. Егорычева не шелохнулась. Ей бы, если она решила под поезд, забежать чуть вперёд, чтобы по ходу следования, а эта дурында стоит себе и стоит. Ну, какой поезд будет ждать свою «Анну Каренину» - ему же двигать надо, а тут гадай, чего и кому хочется: на поезд или под него. Вот локомотив и дернулся, и жена Егорычева метнулась к нему. Ага, держи карман шире! Будет тебя он ждать. В следующий раз приходите, и играйтесь в свою «Каренину», а лучше вообще выбросьте это из головы, поскольку при социализме суицид – это явный перебор. Я правильно излагаю, уважаемые мои оппоненты? Что-то примолкли… Никак устали мою белиберду читать. Ладно, отдыхать-то надо хоть изредка. Пускай прогуляются, свежего воздуха глотнут, а там глядишь и повеселеют. Я ведь их понимаю: не сладко жить при демократии, где что ни день, то одно разочарование, то другое. Вон и памятники сносят новоявленные «фюреры» всех мастей. Всё никак не наиграются – тащат свои народы в непонятное будущее, ногами топчут память, поскольку знают, что ничего нового не изобретут, чтобы им поверили, а им так хочется стать самыми-самыми. Да, манию величия лечить  трудно, а особенно, когда прыгаешь «из грязи в князи». Откуда мне это известно? Так, это ещё в школе об этом нам рассказывали. Странно, что сейчас об этом умалчивают. Наверное, стесняются в глаза посмотреть подрастающему поколению. Их не обманешь. Сегодня они другие, а раньше всё было куда проще: хором клятву произнесли и вот ты уже строитель коммунизма. Интересно, куда все эти строители подевались? Неужели перекрасились?

После неудачного сведения счётов со своей жизнью жена Егорычева решила покинуть пионерский лагерь. Сборы были не долги, да и к чему устраивать «показательные проводы», когда и так все вокруг в курсе их семейных размолвок. Беляшова прознав про отъезд супруги Егорычева, сказала, разглядывая своё лицо в зеркале:
- Не умеешь рулить мужиком – не берись… Иметь тело – это не главное. Надо постоянно бдеть, а то рухнет счастье и куда потом с растрёпанной репутацией? Вот взять меня – держусь, а ведь в любой момент могу слететь. Падать вниз всегда труднее, чем подниматься вверх. Желающих посмотреть на всё это гораздо больше, чем нам кажется и что интересно: те, кто был раньше с тобой и ел из одной миски, не побрезгуют подыграть падению. Подыграют, и потом будут смотреть на тебя, а ты летишь вниз и знаешь, что это конец, - Беляшова провела ладонью по щеке. – Интересно, кому я перебежала дорожку, что захотели меня выбить с этой должности? Неужели «кормилец» мне замену нашёл? Извращенец, всё на малолеток тянет… Пердун, а туда же: извозится, как шахтёр, а толку от его любовных игр на копейку. Ну, какой от него прок? Слюней больше, чем дела и ведь ничего не скажи против,  а то обидится. Узнаю, что его это фортели, сама заражусь и его идиота на это подпишу.
В дверь кабинета постучали. Беляшова отпрянула от зеркала и произнесла:
- Войдите. А это ты, Галина Михайловна! Как у нас… всё спокойно?
Старшая пионервожатая стрельнула глазами в угол, где теперь покоилось выстиранное лагерное знамя. Беляшова сделала вид, что всё забыто и стёрто из памяти. Галочка сглотнула слюни и сообщила:
- Татьяна Борисовна, у нас всё идёт по плану: отряды в процессе осознания порученной им работы. В ближайший родительский день можем блеснуть!
- Отлично! – Беляшова удовлетворённо кивнула. – Надо такое мероприятие придумать, чтобы у заводских начальников слёзы вышибло.
- Вышибем!
- И чтобы надолго они все запомнили, что мы здесь не просто так работаем, а работаем, не покладая рук и не за страх, а за совесть.
- Запомнят! Я такое придумала, что у самой комок к горлу подкатывает, как подумаю про это. Сначала торжественная линейка, после чего идём на берег Урала и пускаем по воде зажжённые свечи в память о погибших в Великой Отечественной войне.
- Хорошо! Отличная задумка!
- Потом концерт и костёр.
- Костёр? А не много ли огня для одного мероприятия?
- Я всё рассчитала.
- Да? Ну, а сценарий где?
- Ещё в работе. Хочется всё учесть и чтобы никакие нештатные ситуации не испортили впечатление от праздника.
- Это правильно. Нам ЧП не нужны. Кстати, всех настрой на то, что люди буду на мероприятии высокого полёта и чтобы все подтянулись, а то я вчера прошлась по территории и насмотрелась такого, что хоть сейчас «суши сухари». Наверно, уже все в курсе.
Старшая пионервожатая кивнула, ибо цыганское радио в лагере работало отменно, не то, что местный радиоузел. Кстати, им заведовал Олег Степанов. Ну, кнопки нажимать – он был мастер, а вот запаять, да устранить поломку, тут его мозгов явно не хватало. Вот поэтому радио работало с такими перерывами, что Беляшова махнула рукой, мол, видно не судьба, да и без него спокойнее. Тратить деньги на покупку нового оборудования не входило в её планы, а поэтому эту тему обходила стороной. Так то оно так, да вот неплохо было бы в столь торжественный день запустить в эфир нечто неординарное. «Запустишь здесь, когда на ходу подмётки рвут оглоеды. Вчера эти выпивохи устроили лежбище нудистов, сегодня ещё кто-то захочет прожить день не так как все. Что им всем надо? Кормить - кормят, спать ложатся с кем понравится. Курорт, мать их… Даже воровать не возбраняется, но в разумных пределах. А всё почему? Так добрая и терпеливая я… Конечно, много здесь не украдёшь, а если и подфартит, то и то уже списанное. Вон на прошлом потоке прачка вафельные полотенца упёрла. Поймали, стали расспрашивать, мол, зачем ей одинокой женщине целых пятьдесят полотенцев. Так эта росомаха и говорит, мол, на память о лагере. Ну не дура? Дура и ещё какая. Не умеешь воровать – сиди, как мышь и учись у тех, кто при делах. Сколько ярких примеров, - Беляшова стала мысленно перебирать образы своих подчинённых: - Старшая по столовой… Эта живёт, как у чёрта за пазухой и ведь не выгонишь хапугу – кто-то у неё есть там в заводе, да и на такие места а бы кого не пошлют. Умеет крутиться шельма. А этот водитель, что продукты возит… Так-то тихоня, а уже «Жигули» прикупил. Спрашивается: на какие такие шиши? Нет, неоскуделая русская земля – умеет наш народ повышать своё благосостояние».
Пока Беляшова гоняла по кругу свои мысли, старшая пионервожатая закончила излагать свои наработки по мероприятию. Директор посмотрела на неё и произнесла вслух:
- Вот что в тебе мне нравится Галочка, так это предусмотрительность. Вот кому-то повезёт… Ты, наверное, и готовить  умеешь?
- Пробовала, - ответила старшая пионервожатая.
- Вот видишь, какая ты умница. Тебе бы ещё опыта поднабраться и можно смело шагать в жизнь, - Беляшова пристально посмотрела на её стройные ноги с волосатыми икрами. – Темпераментная…
- Не поняла.
- Да это я про своё, - Беляшова действительно подумала о дочери, которая, как подсказывало ей её материнское сердце, этим летом уже распрощалась со своим девичеством.

Итак, все в лагере шуршали: подметали дорожки, рисовали стенгазеты, боевые листки, разучивали музыкальные номера. Так бы и ничего, да только бросался в глаза некий трудовой подъём, просматриваемый в лице лагерного  трубача дяди Васи. Этот проштрафившийся горнист рысью мотался по всей территории, соглашаясь на любую работу, только бы заслужить прощение в глазах Беляшовой. Та уж, на что была женщина злопамятная и то не на шутку растревожилась, когда увидела Василия Петровича, тащившего на плече обрубок ствола дерева. Она-то его увидала со спины и сразу же подумала: «Вылитый Владимир Ильич Ленин, только без кепочки. Надо бы это сходство как-то использовать. Может в сценарии у Галочки место для него найдётся? Хотелось бы начальству в глаза сыпануть чем-то эдаким…»
Ох, зря она решила доверить Петровичу роль вождя. Дело в том, что из-за этого сходства он в жизни претерпел много всякого. Когда был молодым, даже позировал одному художнику. Собственно из-за этого и пить стал, желая себя состарить. Не вышло. Ну, вот такие гены достались ему.
Когда Беляшова о своей идее рассказала Галочке, та ухватилась за неё двумя руками и завизжала, как полоумная:
- Нам бы броневичок… А?
- Зачем? – Беляшова сразу же подумала о дополнительных растратах.
- Речь толкнуть.
- Речь?
- Ну, да… Как в семнадцатом!
- Постой, постой… а на кой нам речь Ленина, да ещё с броневичка, когда у нас тема Великая Отечественная война?
- Так для усиления акцента…
- Может, без усиления обойдёмся?
- Можно и так, но тогда надо обыграть появление вождя, а то все подумают, что он участник второй мировой…
- А пускай он просто пройдёт так на заднем плане с этим… бревном на плече, - предложила Беляшова.
- Точно, как тень отца Гамлета, мол, всем мы вам покажем! – встрепенулась Галочка.
- Надо только уточнить: что и кому покажем, а то, как бы нам за это по рукам не надавали. Партия не дремлет, да и профсоюзы на чеку. Ты подумай, а потом доложишь. Кстати, что у нас с костром?
- Готовим.
- Вы там по аккуратнее, а то нам за наше «…взвейтесь кострами» могут биографию подправить.
- Всё продуманно, - успокоила директора Галочка.

И вот настал долгожданный день. Ради такого мероприятия утреннюю зарядку отменили. Тщательно умывшись и нацепив пионерские галстуки, отряды с речёвками чуть ли не строевым шагом прошли в столовую, где их расторопные повара накормили манной кашей. Беляшова намётанным взглядом следила, чтобы в тарелках всё было чисто. На этот раз всё прошло удачно – она не повысила голоса и даже пыталась улыбаться. Дело в том, что как назло опять пришли месячные  и ей, если честно хотелось пустить весь этот праздник под откос. Она рассуждала так про себя: «Наверное, меня сглазили. А как иначе ко всему этому относиться? Прямо какое-то наваждение… Такое ощущение, что кто-то на меня навёл порчу. Эх, узнать бы кому это надо, я бы тогда порезвилась…»
Да, женскую логику не обуздать сознанием, а поэтому оставим её в покое, а, тем более, что касается месячных – это уже дело интимное и мы с вами к ним не имеем никакого отношения.
Итак, лагерь преобразился в ожидании начала праздника. Как не странно, но заработал радиоузел. Беляшова ушам своим не поверила, когда из репродуктора борясь с треском, зазвучала бравурная музыка. Она ещё подумала второпях, мол, надо бы как-то поощрить… Только эта мысль сделала один круг почёта и громкоговоритель поперхнулся – наступила тишина. Беляшова произнесла еле-еле: «Ну и на этом спасибо…»
Старшая пионервожатая увела отряды на построение. Вот-вот должны были прибыть долгожданные гости: ветераны, заводское начальство и все остальные, кто считал своим долгом посмотреть на всё это собственными глазами. Директор пионерского лагеря «Искра» вся светилась. Надо заметить, что на этот раз «кормилец» не приехал. Беляшова сразу смекнула, что неспроста это – видно всё же подыскал ей замену, а раз так то, с должностью придётся распрощаться. «Иуды, продали с потрохами… Ну, я так просто не сдамся – успею кое-кому на ногу наступить, а там пусть разбираются. Я что им девочка для битья? Нет, я полноценная женщина и со мной не надо, как с куклой обходиться. У меня может тоже есть чувство собственного достоинства, а по нему грязными подошвами. Никакой культуры, а ещё людьми называются. Нет, надо уйти – я уйду, но зачем же втихаря всё проделывать?»
Ну, то, что директор завода не прибыл – это отдельная история. Этот перестарок решил блеснуть перед новой пассией, как он ловко ныряет в воду с тарзанки. Видно, что-то не рассчитал - не долетел до воды. Обидно, а тем более на него смотрела эта грудастая Машка из сорок пятого цеха, а он мордой в песок. Ну, какой он после этого для неё авторитет? Ведь, как пить дать, бабам разболтает об этом конфузе и пойдёт гулять молва по заводу, что он никакой. Доказывай потом, что всё это наговор. Тем не менее, что есть, то есть и для Машки он слабоват. Ей бы гренадёра с ямочкой на подбородке, а у него только одна ямочка и то на пупке. Когда Беляшова узнала про всё это, она тут же забыла про свои месячные и так стала топотать ножищами, что дворник Троекуров перекрестился и подумал: «Опять что-то замышляет чёртово семя». А что она могла замыслить, когда всё и так уже было прописано в сценарии? Оставалось только дождаться начала мероприятия.
И вот торжественна минута. Ветеранов выстроили в шеренгу. Зазвучала музыка и ведущие звонкими голосами стали читать стихи. Всё, как всегда, если не считать одухотворённых лица ребятни. Сегодня как никогда дисциплина была на пять с плюсом, и это радовало. Беляшова вся нафуфыренная так крутила бюстом, что у неё на бюстгальтере что-то там отскочило, и грудь обвисла и, причём не вся, а только одна – правая. «Жаль, что не левая, - подумала тут же она. – Так бы я могла её время от времени поправлять, мол, сердце покалывает, а теперь что там поправлять справа, когда там всё, что есть – это грудь и только. Безобразие…»
Ну, насчёт того, что это безобразие не будем обсуждать, ибо взоры присутствующих были прикованы к проходившему действию. Да, Галина Михайловне, она же Галочка постаралась на славу: всё шло без запиночки. Ага, без неё, но только до того момента, пока не появился дядя Вася с бревном на плече, в кепочке, изображая из себя Ленина. Он как-то не совсем уверенно вышел на публику: или стеснялся, или бревно было слишком тяжёлое. Несмотря на это в нём признали вождя пролетарской революции и ветераны зашептались:
- Смотри - Ильич!
- Как живой!
Петрович, вместо того чтобы показаться и уйти, почему-то остановился и стал озираться.
- Не-а, не похож…
- Точно не он… у настоящего взгляд с прищуром.
- Да-да, этот подкачал и походка неустойчивая.
- Тебя бы под это бревно…
- А что? Я когда в сорок пятом на себе тащил два бидона со спиртягой, не спёкся же.
- Ты бы ещё вспомнил, как ты без штанов под стол пешком бегал.
Беляшова почувствовала, что сценарий пошёл не так, как планировалось. Она зашипела старшей пионервожатой, стоявшей с ней рядом:
- Уводи эту тень отца Гамлета, а то наши ветераны что-то заволновались.
Галочка стала подмигивать Петровичу, мол, постоял и хватит. Тот ничего не понял из её подмигивания, а поэтому вдруг заговорил:
- Я что-то подзабыл: куда это бревно положить. Сошёл с маршрута…
Тогда Галина Михайловна подскочила к воображаемому Ленину и чтобы не нарушать ход сценария, звонко прощебетала:
- Пора… уже заря встает, и враг готовит свой коварный план.
Петрович своё:
- А бревно куда деть-то? Я весь взмок. Цельный час на себе таскаю. Сколько можно в роль входить? У меня же возраст, а тут ходи, носи… ещё эта кепка.
- Тише, - Галочка понизила голос. – На нас люди смотрят, а вы тут отсебятину несёте.
- Бревно я несу, а не эту твою… Чего стоишь, помогай давай, - Петрович подозрительно закачался.
- Что вы им в меня тычете? – возмутилась Галочка.
- Извини деточка, сил нет держать… Подмогни, красавица, а то я сейчас его уроню.
- Держать, держать…
- Тебе надо, ты и держи. Сказали одно, а теперь получается другое.
Ну, тут старший воспитатель сообразил и подбежал, чтобы помочь. Возникла заминка, во время которой дядя Вася смачно выругался в адрес организаторов, мол, обнадёжили, а тут сплошное надувательство. Спасибо Олегу Степанову – он случайно нажал на кнопку магнитофона, зазвучала музыка, и фривольные обороты лагерного трубача потонули в звуках труб. Тень отца Гамлета пытавшего выдать себя за Ленина под руки увели с линейки долой. Беляшова была вся не своя, что не предвещало ничего хорошего.
Мероприятие тем временем продолжалось: дети изображали из себя то защитников Брестской крепости, то героических матросов Севастополя. Всё это проходило под декламацию стихов. Ветераны были в восторге. Казалось бы, ну хорошо и хватит, но тут надо было как-то подвести линейку к логическому концу, мол, война войной, а жизнь продолжается и за неё всем ветеранам большое спасибо от всех нас. Где-то в этом контексте была заготовлена и финальная фраза, но девочку, произносившую её, заклинило. Галина Михайловне знавшая сценарий почти наизусть бросилась на выручку и громко прокричала: «Миру – нет, войне – да!» Задумка была в том, чтобы именно эту фразу все присутствующие подхватили и её подхватили. В небо полетели разноцветные шары, и вся линейка троекратно повторила: «Миру – нет, войне – да!» Только после третьего раза разобрались, куда зовут эти «правильные» слова. Беляшова побагровела. Рядом с ней красный флаг выглядел сиротливо.
Накричавшись до одури, все сделали вид, что исправить уже ничего нельзя, а раз нельзя, надо двигать дальше. Степанов врубил марш, и отряды по задуманному плану стали по одному направляться с линейки на берег Урала, де предстояло пустить вниз по течению реки венки со свечами, так сказать почтить память тех, кто не вернулся с войны. Галочка ещё пыталась что-то исправить и умоляла ещё раз всем вместе прокричать, только теперь так: «Миру - да, войне – нет!». Её никто не слушал. Беляшова поймала старшую пионервожатую за руку и прошептала прямо в лицо:
- Ты за это ответишь.
- Так, я не специально… Татьяна Борисовна.
- А мне насрать… Стольких людей заставила проголосовать за милитаризацию… Это тебе так просто не сойдёт.
Ну, дальше было уже совсем не интересно: венки спустили на воду и те уплыли. Постояли, помолчали и вернулись в лагерь. Ветераны плакали, утирая ладонями морщинистые лица. Ну, что тут скажешь – полное единение с моментом истины.

Уже после всего этого Галочке Беляшова влепила строгий выговор. Петровичу было поставлено на вид. Собственно, больше никого не наказали. В целом мероприятие прошло нормально, если не считать того, что после фронтовых ста грамм один ветеран пробовал приставать к старшей по столовой. Та отбилась и отбилась неосторожно: лапальщик неудачно упал на копчик. Пришлось вызывать скорую помощь, после чего Беляшова бросила в сердцах упрёк виновнице госпитализации:
- Чего размахалась? Он за нас кровь проливал, а ты не смогла, подарить этому несчастному несколько минут. Что от тебя бы убыло?
- Я не такая.
- Ага, ты лучше. Все вы у меня тут… на карандаше. Ты думаешь, что я не знаю про твои шашни с водителем?
- Имею право! – гордо заявила старшая по столовой.
- Ну-ну, а если мужику твоему расскажу?
- Вы не посмеете!
- Отчего же? Я люблю печальное кино со смешным концом. Он кто у тебя… кажется боксёр?
- Мастер спорта.
- Вот видишь, как удачно всё складывается. Ладно, пошутила я, но учти: с этого момента будешь мне в рот заглядывать и только попробуй что-нибудь сделать не по моему – рассекречу всю твою любовь.
На этом и разошлись. Ну, после такого уже было не до костра – отложили его до закрытия потока.

                7.  Никто замуж не берёт…

Беляшова в ожидании своего смещения с должности директора пионерского лагеря вся ушла в себя.  Такое случается у людей, когда тучи сгущаются над головой, и ты не знаешь, чего ждать. Самое скверное в нашей жизни – это ждать и догонять. Татьяна Борисовна эту науку усвоила ещё с малых лет, поэтому ничего хорошего для себя не видела в завтрашнем дне. Чтобы хоть как-то скрасить ожидание своего приговора, решила заняться собственной дочерью. Та, коза ногастая, вообще отбилась от рук: ходила по лагерю, в чём мать родила, а если быть более точным мелькала телесами налево и направо. Воспитатели спортивных отрядов слюной исходили, но пальцем не трогали недоросль, ибо законы знали, а тем более Беляшова могла им так подпортить биографию, что мало не показалось бы. 
Кстати, Татьяна Борисовна всё это видела, и если понадобилось бы, как мать могла своей дочуре подобрать мужа, а себе зятя в шесть секунд. Всё так, но, зная своих подчинённых, наотрез отказалась  улучшать свою породу из числа тех, кто по ночами шарился по кустам с недозрелыми вожатыми. Тут она была права на все сто процентов. Своему чаду она хотела будущего в лентах, и чтобы муж хотя бы изредка носил её на руках и к ней, как тёще относился с уважением. Так, где его взять это уважение, когда в подчинённых одна необузданность, а в карманах дипломы об окончании физкультурного отделения педагогического института. Ну, есть спортивный разряд: один плавает, другой в мяч играет, третий штангу тягает… С таким набором дом полной чашей выглядеть не будет. И как жить? Никак. Вот и получается, что на самотёк это дело пускать ну никак нельзя. Вот Беляшова и водила носом по сторонам, вынюхивая и высматривая себе будущую жертву на роль зятя. Ох, и трудное это дело…
Так-то она была женщина ещё не потерянная для общества. Да, местами подпортилась, но такое с каждым могло произойти, когда такая должность, а тут ещё на шее доча сидит и ей не семь годков: каждый день что-нибудь да выкинет. Конечно, всё подобное в порядке вещей, а тем более видятся они редко. А всё почему? Так из-за этой самой проклятой работы. Вот и приходится неокрепшей душе всё в этой жизни пробовать в тайне от мамки. Надо заметить, что это ещё те «университеты», да прибавьте сюда на лоне природы. Тут столько соблазнов, что утерпеть и пройти мимо просто невозможно.
Да дочери Татьяны Борисовны приходилось нелегко. С малых лет хвостом следовала за матерью, и так получилось, знала о ней много из того, о чём детям бы знать и не надо. Сначала устраивала матери истерики, мол, почему чужой дядя по утрам выходит из их туалета и Беляшова била её по щекам, таким мало эффективным способом отстаивая своё право на личную жизнь. Ей бы вникнуть в психологию ребёнка, а она шлёп и сразу же в крик: «Я тебя сволота кормлю, а ты матери мешаешь жить!» Ну, разве так можно? Судя по тому, как вела себя её мать, было можно всё.
Когда дочери Татьяны Борисовны исполнилось пятнадцать лет, вдруг всё стало на свои места. Беляшова только потом догадалась, что очередной ухажёр по имени Эдуард не просто положил на её кровиночку глаз, но и сумел уговорить на всякие шалости. Чтобы дать тому понять: кто в доме хозяин, предупредила: «Тронешь её – яйца оторву…» Эдуард оказался человеком неглупым – ушел «по-английски», оставив о себе яркие воспоминания в голове девочки подростка. Беляшова долго не могла успокоиться и всё твердила ей: «Верка, Верка, и в кого ты такая?» «В кого, в кого? В тебя мамуля» - размышляла про себя та. И потом, когда вот-вот стукнет шестнадцать, а вокруг тебя одни сверстники с потными руками, жить не хочется. Почему? Так вопросы и всякие непонятные желания одолевают, а некому твой «голод» утолить. Вот ты и переступаешь запретную черту и тянешься к тому, кто намного старше тебя. Ведь как оно случается: думаешь только посмотреть, а потом оказывается, что ты уже и руками трогаешь. Ну, до самого-самого у них с Эдуардом не дошло – мать помешала. «Чёрт бы её побрал» - ругала ту Верка, прокручивая в голове эротические сцены с материным ухажёром.
Да, чего только не бывает в нашей жизни. Что это вы опять задёргались? Никак хотите опровергнуть меня? Ну, батеньки мои, надо же хотя бы быть честными перед самими собой. Неужели при социализме ничего подобного не было? Ладно, уймитесь, идём дальше, а то слюной забрызгаете страницы.
Итак, Верка «упала», как и полагается недалеко от того места, где стояла её мать. Татьяна Борисовна, будто что-то предчувствуя нехорошее, решила её держать подле себя. Устроить это, было для неё пару пустяков. Верка и не кочевряжилась, а тем более ей хотелось глотнуть свободы, и она её глотнула – кто-то из наезжавших из города к ней в гости в пионерский лагерь сумел всё-таки запустить свои руки к ней под юбку. Сначала руки, а потом и всё, что к ним прилагалось. Вы догадались: результат всего этого несколько подпортил настроение и Верке, и её родительнице. Беляшова подумала, что ничего серьёзного, а оказалось-то, что серьёзнее и некуда. Да, когда тебя тошнит, а всё верится, что это, оттого что ты чего-то там съела, а не потому, что позволила кому-то себя потрогать по-настоящему. «Эх, и почему создатель не продумал такой мелочи, чтобы всё подобное оставалось без последствий» - рассуждала Верка, слоняясь по лагерю.
Почувствовав неладное с дочерью, Беляшова не стала устраивать «разбор полётов», а просто взяла свою кровиночку за шиворот и завела в свой кабинет. Видно разговор был по душам. Верка выскочила от матери пробкой и вся в слезах, а Татьяна Борисовна, что удивительно даже не повысила голоса. «Ну, вот может, когда надо…» - подумал дворник Троекуров тёршийся под окнами её кабинета. Ему старому человеку очень хотелось узнать всякие подробности, чтобы потом в кругу столовских работников молоть языком со знанием дела. Умел он находить темы для разговора с противоположным полом, когда те могли поднести рюмочку. Конечно, на этот раз ему не подфартило, и как Троекуров не напрягал слух, ни единого звука не вырвалось за пределы стен кабинета директора лагеря. Замечу, что я мог бы нафантазировать сейчас всякого, только бы подбросить «поленья в костёр», мол, всё сгодится, чтобы угодить вашим интересам, но не теми нитками шит, уважаемые, а поэтому оставим сцену дочери и матери без комментариев. 
Так-то оно так, но злые языки всегда найдут за что зацепиться, и пойдёт гулять молва, что тошно станет и одним и другим. Беляшова решила упредить «доброжелателей» и стала лихорадочно искать того, кто бы мог прикрыть срам её Верки. Как ни странно, но первым в её списке оказался Антонов. Тот и ухом не вёл – жил себе свободно, весь погружённый в музыку. Собственно после ряда мероприятий, где имели место разного порядка казусы, наступило затишье. Он продолжал дружить с полячкой, ухаживая красиво, но без всякой надежды на продолжение. Выглядело это нормально, только иногда хотелось убежать с ней посреди ночи на берег Урала и там, оставшись без одежд, плескаться в воде подобно дельфинам. Странное желание взрослого человека, у которого на завтрашний день нет точного расписания. Тем не менее, когда Беляшова пригласила его в свой кабинет, а случилось это на следующий день после её разговора с Веркой, Антонов почувствовал какой-то дискомфорт. Татьяна Борисовна не стала ходить вокруг, да около и в лоб спросила музрука:
- Когда семьёй думаешь обзаводиться, Сергей Владимирович? Всё ходишь и ходишь… один. Я ведь про тебя всё знаю.
Антонов посмотрел на Беляшову, но ничего не сказал. Она продолжила:
- Что-то в тебе есть загадочное, - Татьяна Борисовна врала, поскольку на самом деле этот музрук вселял ей какую-то тревогу, а не загадочность, но когда на карту поставлено будущее дочери, можно было и прогнуться, а тем более, у этого Антонова есть свой человек в профсоюзе завода. – Вот нравишься ты мне…
- Чем же я так вам приглянулся? – музрук недоверчиво повёл бровью.
- Рассудительностью, - стала перечислять директор;- принципиальностью, честностью, работоспособностью…
- По-моему, я тяну на ударника коммунистического труда, - Антонов усмехнулся.
- А почему бы и нет?  Я могу походатайствовать… Я многое могу, если захочу.
- Не понимаю: за что мне такое внимание?
- Так, почему бы мне не помочь хорошему человеку? Ты после армии… Нуждаешься в деньгах…
- Предположим.
Беляшова перешла на шёпот и прямо в лоб спросила:
- Серёжа, а хочешь - я буду твоей тёщей?
Повисла пауза. Уж чего-чего, а этого Антонов и в страшном сне не мог себе представить, а тут вот прямо всё так и брякнуло на него, да ещё устами самой Беляшовой. Он попытался поставить всё услышанное в единую логическую цепочку. Получалось так, что она, ну работодатель, почему-то решила приблизить его к себе на расстояние вытянутой руки. «Зачем? Ах, да у неё же доча… Ну, предположим, что чёрт ей нашептал и… Нет, но это же абсурд чистой воды. Какая может быть связь между мной и этой девицей? Что-то здесь не так…» - Антонов размышлял, а Беляшова вещала как радио «Маяк»:
- Подумай о перспективе. Сделаю вам квартиру, устрою на тёпленькое место – связи имеются. Будешь как сыр в масле у меня… Я женщина с достатком и Верка у меня не голая, как эти вожатые… Кстати, что у тебя с этой… Как её?
- Вы сейчас о чём говорите, Татьяна Борисовна? Я вас с трудом понимаю.
Беляшова внимательно посмотрела на музрука и подумала: «Ишь, дураком прикидывается», а в слух сказала так:
- Я тебе о Верке своей говорю.
- Ну?
- Нравится она тебе?
- В каком смысле?
«Ты смотри, какой идиот, притворяется» - Беляшова прищурилась и продолжила наседать:
- Во всех смыслах. Мог бы ты её в жёны взять?
- Зачем?
- Боюсь, потеряю её. Ты пойми: ей нужен друг, опора… Она же растёт без отца.
- Так замуж вам надо и будет у неё и отец, и друг, и опора.
- Мне? – Беляшова даже растерялась.
- Конечно, с одиночеством надо кончать.
- Да-да, я подумаю.
- И не откладывайте.
- Ну, а Верке мне что передать? Она ведь в тебя влюбилась, - Беляшова врала дальше, поскольку была нацелена на результат и так просто не хотела сдаваться.
- В меня? – настала очередь Антонову удивляться. – С какого это перепуга? Да и не пара я ей.
- Кто тебе эту ерунду в голову вбил? Девочка себе места не находит, а он здесь в дискуссию лезет. Иди к ней, протяни руки, обними, - Беляшова понизила голос. - Я разрешаю, и потом сделай её счастливой, а я для тебя…
- Стоп, стоп! Вы это о чём? Ей семнадцать, по-моему, а вы предлагаете…
- Ну, чего ты испугался? Я мать и даю добро: бери её!
Антонов поперхнулся, поскольку смех полез не из него, а в него и видно попал не в то горло. Беляшова от нетерпения стала хрустеть пальцами рук. Ей, хотелось дожать этого симпатичного музрука, а потом уж думать о будущем. Антонов прокашлялся, смахнул слезу и сказал:
- За доверие спасибо, но у меня уже есть невеста.
Беляшова скривилась, как от укуса бешеной собаки.
- Эта что ли из третьего отряда? Серёжа, ты в своём уме? Она же тебе изменит на второй день. Ты посмотри, как на неё физкультурники клювы задирают. Это же приглашение к разврату и, причём групповому.
- Это всего лишь ваши фантазии. Она не такая.
Беляшова решила усилить нажим и брякнула:
- Я тоже думала про себя, что не такая, а жизнь схватила меня за одно место, и так шибанула, что только сейчас я стала понимать, что это было.
- И что же это было?
- Грабли… большущие вот с такими зубьями. Я на них наступила и мне «бац!» по лбу. До сих пор чешется. Нет, я тебя не понимаю. Я предлагаю стать моим зятем: породнимся, ты мне внуков настругаешь, буду их воспитывать… А?
- Хорошая перспектива.
- А я что тебе говорю? Серёж, бросай свою полячку и мою Верку за подол и в…
- Я так не могу, и потом слух по лагерю гуляет, что Верка-то ваша того…
- Чего, того? Это кого ты слушаешь? Ну, и тошнит девку, а что же теперь на ней крест ставить? Я её с ложечки не кормлю. Вот она и траванулась.
- Говорят про неё другое.
- Кто? Назови фамилии?
- Все.
- Все? Не может быть.
- А вы спросите людей. Мне-то до этого дела нет: у вас своя жизнь – у меня своя, но если речь вы заводите о женитьбе, то ясность нужна во всём.
- Слушай Антонов, ну ты и зануда. Тебе девка несовершеннолетняя в любви признаётся, а он ещё кучеряжится. Ты вообще нормальный на голову? И чего я перед тобой расстилаюсь? Иди, разговора не будет. Не хочешь светлого будущего и не надо. Верке своей я найду с мозгами, а не с баяном. Чего встал?
- Смотрю я на вас, и жалость к вам на постой просится.
- Иди, иди, я по чётным дням не подаю. Ишь, он меня ещё учить будет.
- Боже упаси.
- Вот именно… Нашёлся моралист. Своей полячке будешь мозги вкручивать, когда она тебе рога наставит. Она наставит, а я посмеюсь. Ха-ха-ха!
Антонов кивнул, мол, горбатого могила исправит, и вышел из кабинета. Беляшова с сердцах ругнулась и, подойдя к зеркалу, сказала, разглядывая своё лицо:
- Ну, Верка, держись у меня. Я тебе устрою жизнь весёлую и полную достатка. Ты у меня это лето будешь вспоминать с молитвой на губах.

Антонов после разговора с Беляшовой на какое-то время выпал из реалий. Димка Мушенков застав его за этим занятием толкнул в плечо и спросил:
- Медитируешь?
Сергей проморгался и произнёс, растягивая слова:
- Чуть было не подписался на «счастливое своё будущее».
- Что же тебя остановило?
- Настоящее.
- Слушай, если так будешь жить, не быть тебе генералом.
- Лучше проходить в рядовых, но с любимым человеком, чем всю жизнь рядом с собой видеть чужое тело.
- И кому это тело принадлежит?
- Верке.
- Беляшовой? – Димка свистнул. – Значит, Троекуров правду сказал, что залетела дочурка директрисы. Да, вот кому-то повезёт. Интересно, кто её обрюхатил?
- Какая разница… Если мозгов нет, то…
- Зато ноги, какие шикарные, да и всё остальное в норме…
- Ага, как у мамочки.
- А чего? Татьяна Борисовна ещё ягодка и может некоторым молодым фору дать. Вон, как Лобков с ней трудится, а ей хоть бы что и ещё на себе весь лагерь тащит. Нет, баба она хорошая, только личная жизнь вся наперекосяк.
- Ну, что-то в жертву надо приносить, когда живёшь за счёт государства. Сама не захочешь, Создатель постарается. Тут иначе никак.

                8. Не зная броду, не суйся в воду,

Заканчивался второй поток. Дети устали отдыхать. Весь перечень мероприятий был исчерпан, и вдруг старшая пионервожатая Галочка вспомнила, что забыли провести День Нептуна. Беляшова с равнодушным видом выслушала её и, разомкнув губы, сказала:
- Хочешь, проводи, а я умываю руки…
Галочка понимающе закивала, мол, не в первый раз и затараторила, стараясь успеть выложить директору свои задумки. Та махнула рукой, мол, верю и оставь меня в покое. Галочка была из понятливых, поэтому, поправив на лице очёчки, кинулась в процесс с головой. Собственно, а почему бы и нет, когда у тебя никого нет и вся личная жизнь расписана только на эти три летних потока, где в каждом пункте работа, работа и ещё раз работа. Конечно, это не совсем нормально, а тем более имея такие ноги. Ну, вот как обойти вниманием эту деталь? Вы уж потерпите, ибо, не разобравшись с ногами старшей пионервожатой, трудно будет понять смысл всей её работы. Во-первых, есть такая поговорка: дурная голова ногам покоя не даёт. Сразу же замечу, что голова у Галочки была хорошая, думающая. Положа руку на сердце, а это где-то в левой груди, надо сказать так, что вся лагерная работа по организации досуга детей была на её смуглых плечах. Во-вторых, она  в мыслях не допускала кого-нибудь к своим ногам. Она так сама себе и говорила: «Не осрамись Галка, а то не быть тебе в партии». Глупенькая, так как там в этой самой партии всякой твари по паре: есть и такие, и сякие. Кстати, хороших было больше. Может быть, поэтому советская власть вопреки здравому смыслу продержалась в России семьдесят лет? Ну, историки меня поправят, поскольку есть мнение, что власть в стране осталась прежней, а сменился только строй. Интересно, как это выглядит в реалиях? Тут примеров столько, что каждый из вас, если пожелает, меня сможет заткнуть за пояс. Это о чём говорит? О том, что наши люди не только наблюдательные, но рассудительные. А как иначе расценить то, что до сих пор в коридорах власти сидят те, чьи отцы совсем недавно звали к светлому будущему под названием – «коммунизм»? И ведь сидят-то хорошо, и уже всё поделили между собой: один руки греет над народными сбережениями, другой мозги компостирует, третий в грудь себя бьёт, мол, за народ я мать вашу, а четвёртый поклоны бьёт в церкви, построенной якобы от первого кирпичика и до последнего на его кровные. И ведь находятся простаки и верят в эту чушь, а когда верят им кажется, что другой альтернативы всем им нет и продолжают жить, топчут матушку землю, гадят по привычке и всё мечтают о светлом будущем, только теперь под другим названием. Каким? Их много. Например: Канарские острова, или Карибское море, или Саудовская Аравия или… Одним словом, везде где нас нет – это и есть светлое будущее, только попадут туда не все.
Вот и Галочка не помышлял ни о чём таком, чтобы бросало тень на её репутацию. Нет, мечты были и, наверное, даже такие, где она могла позволить себя всякие невинные шалости. Ну, дальше не буду развивать эту тему, поскольку это её мир, а у меня несколько другие задачи. А тем более ноги у неё действительно были обалденные и зачем же на такую красоту тень бросать? Вот поэтому сосредоточим внимание на празднике Нептуна. Это всё же событие и тот, кто хоть однажды в своей жизни на нём побывал, наверное, помнит, как всё это проходило.
А нашем же случае – это было так. Сразу же встал вопрос: «Кто будет изображать властелина морских пучин?» По фактуре – это должен быть мужчина и мужчина крупный. Спортсмены, как только узнали, что надо учить текст наизусть, отказались наотрез, мол, у них тренировки, соревнования. Галочка пробовала уговорить на эту роль старшего воспитателя, но Алексей Фёдорович взял самоотвод, сославшись на то, что не умеет плавать. Галочка затараторила:
- Так мы глубоко заплывать не будем.
- Я вам не верю.
- Почему?
- Ну, не верю и всё. А ты подыщи на Нептуна кого-нибудь из технического персонала. Ну, в крайнем случае, дворник Троекуров подойдёт. Он тем более стал бороду отращивать.
- Бороду? – Галочка задумалась. – Бороду- это хорошо. А он согласится?
- А какая ему разница: метлой махать или трезубцем воду мутить?
- Ну, допустим… А где взять трезубец?
- Можно грабли приспособить, - посоветовал Алексей Фёдорович.
- Нет, грабли  - это грубо… Надо вилы раздобыть.
- Не проблема. У завхоза на складе чего только нет.
- А короны у него нет там?
- Это надо смотреть и потом если, и есть, только с головой того, кому она принадлежала раньше.
- Страсти какие-то вы говорите, - Галочка замахала на него руками.
- Отчего же? Это диалектика… Никто добровольно с короной не расставался во все времена, а тем более у нас в России. Рубили головы, рубили… Впрочем корону можно сделать из любой жестяной посудины или на худой конец из картона, обклеив фольгой.
- Хотелось бы по правдоподобнее…
- Тогда на склад.

Троекуров не стал отнекиваться, когда Галочка ему предложила на празднике выступить в качестве Нептуна. Он вообще был человек общительный. Может, от этого и в дворники подался, чтобы всегда быть на людях, а тут сразу роль, и какая: Нептун. Троекуров сразу приосанился, плечи расправил и стал рыкать, пробуя голос. Галочка осмотрела материал, пощупала мышцы, вздохнула и сказала:
- На безрыбье и рак рыба, - и добавила: - Плавать-то умеете?
- Умел, - ответил дворник. – Малость подучусь, и всё будет нормалёк.
- А стихи сможете запомнить?
Не моргнув глазом, Троекуров соврал:
- За шесть секунд.
- Ладно, утверждаю вас на роль Нептуна.
- Ура! – заорал радостный дворник.
Тут Галочка вспомнила о бороде и спросила:
- Мне сказали, что вы бороду решили отпустить… И где она?
- Как где? Тут вся… на мне, - Троекуров выставил небритый подбородок.
- И это всё?
- Пока да.
- Но это прямо анекдот какой-то, а не борода. У Нептуна она вон какая, а у вас, как у коня под мышкой…
- Ну, извини дорогуша, что имеем тем и гордимся, а потом бороду можно из чего ни будь придумать. Например, из мочалки или…
- Ладно, выкрутимся… Вот вам слова… Учите.
- Все? – Троекуров бросил взгляд на листок бумаги.
- Все.
- А если не успею?
- Надо успеть.

Ну, всякие там русалки, черти и водяные – это мелочь. Галочка ещё ввела в сценарий образ купца Садко. Сумела уговорить волейболиста Старцева, пообещав ему один вечер на двоих, если праздник состоится. Тот не откладывая, засел за зубрёжку слов. На душе у Галочки было гадко – пришлось через свои принципы переступить. В голове мысли всякие стали губы подкрашивать, мол, не осрамиться бы. Может из-за этого или ещё из-за чего, но праздник получился каким-то комканным.
Во-первых, лодка, в которой должен был из прибрежных зарослей появиться Нептун, дала течь в самый ключевой момент. Троекуров, находившейся в ней, подал знак «SOS», что означало следующее: плавать умел, но разучился. Его пробовали успокоить, мол, здесь неглубоко и всё такое, но дворник заартачился, размахивая граблями (вилы завхоз пожалел дать для мероприятия). Русалки, окружавшие владыку морских пучин, в крик:
- Хрен старый, так же убить можно!
- Гад бородатый, куда граблями суёшь?
- Ну, стервец, если поцарапаешь мне лицо, я тебя по судам затаскаю…
Столовские работницы, а именно они изъявили желание своими телесами поучаствовать в данном мероприятии в качестве русалок, разошлись не на шутку, потчуя Нептуна тумаками. Троекуров взвыл так, что дядя Вася, лагерный горнист раньше времени дудукнул и действие пошло развиваться уже не по сценарию. С одной стороны Нептун с граблями над головой, молотивший русалок по задам, а с другой стороны зрители, часть из которых прямо так и рвалась в бой, поскольку предстояло купание. Какой же дурак откажется от него? Предвидя это, Беляшова предложила от каждого отряда выбрать самых дисциплинированных ребят и именно их окунуть. Желающих, конечно, было гораздо больше и когда началась свалка и самые-самые оказались уже в руках всякой нечисти, что-то пошло не так. Кричал Нептун, орали русалки, Садко метался по берегу, поскольку теперь он не знал в какое место вставлять свой текст, а поэтому он его просто тараторил невпопад, делая Галочке глазами знаки, мол, смотри я в деле. Та, округлив глаза, не могла ничего разобрать, а тут ещё чёрт дёрнул Беляшову подойти к воде, и расхрабрившаяся нечистая сила ухватила директора за подол платья. Она упиралась и платье поползло по швам, а там… Было весело. Больше всех смеялся Антонов. Он по сценарию должен был стоя в воде по колено играть встречный марш. Собственно он это и делал, только это было уже и не так важно, поскольку в какой-то момент лодка с Нептуном накренилась, и Троекуров вместе с граблями полетел за борт. Русалки с визгом врассыпную. Садко, он же волейболист Старцев бросился их спасать. Так как в этом месте дно реки было приличное, пришлось ему повозиться. Столовские работницы так орали, что Беляшову стало  трясти - не хватало ей ещё несчастного случая. Отбившись от нечистой силы, она вылезла из воды и гаркнула на плаврука Мочалкина:
- Чего стоишь истуканом? Люди тонут, а этот созерцает.
- Кто тонет? Они плывут и хорошо плывут, надо заметить. Стиль конечно непонятный, а так всё синхронно. Прямо одно любование.
- Нашёл время любоваться. Спасай Троекурова?
- А чего его спасать? Он своим ходом по дну идёт.
И действительно на берег выполз дворник с граблями в руках. Бороду из мочалки водой смыло. Глаза обалдело таращились на всех, а губы произносили заученный текст. Сразу было видно, что человек готовился. К нему подбежал Петрович, он же лагерный горнист и спросил:
- Ты как?
Тот на вопрос ответил вопросом:
- Где я?
- Тут, де и я, - дядя Вася стал помогать ему, подняться на ноги.
- А ты где?
- Здесь… Куда я денусь.
- А здесь – это где?
- Ты чё? Тебе плохо? Эй, врача, Нептуну хреново! – заорал Петрович.
Беляшова метнулась к Троекурову.
- Что с ним?
- Бредит, - ответил ей дядя Вася.
- Эх, Галина Михайловна, Галина Михайловна… Вот куда завели ваши фантазии. Людей теряем, и каких людей, - Беляшова сморщила лицо. – В самом расцвете сил, можно сказать.
Троекуров тем временем пришёл в себя и спрашивает у Петровича:
- Это она про кого?
- Тише, дай послушать. Хорошо-то как говорит… прямо поэтесса…
- Я не расслышал: про кого?
- Да, про тебя дурья башка! – в сердцах произнёс Петрович. – И какого лешего ты полез в эту лодку? Нахлебался, людей напугал…
- Так, я по сценарию…
- Насрать на их сценарии. Я вон в прошлом разе с бревном мотался и где премия? Хоть бы сто грамм налили. Пашешь на них, пашешь, а они ещё пальчиком грозят.
Беляшова прислушалась к их разговору и как рявкнет:
- Вы пахари, а ну встали и пошли, а то я вам сейчас устрою медосмотр с искусственным дыханием.
- Так мы ничего… Мы так только по-стариковски, про меж себя.
Беляшова оглянулась на Галину Михайловну.
- Стройте отряды и в лагерь. На сегодня праздник окончен. Вечером после отбоя ко мне «на разбор полётов». Буду слонами «одаривать» всех отличившихся.
- Нам тоже? – Петрович с Троекуровом застыли в ожидании.
- С вас достаточно купания, уважаемые…
- Вот я и говорю: пашешь тут, пашешь, а… - заворчал в полголоса Петрович.

Одним словом, праздник свернули быстро. Отряды построили и с речёвками подались в лагерь. Галочка шла вся подавленная. Старцев пробовал к ней приставать, но та сделала такое лицо, что он по собственной инициативе решил обнимание её красивых ног отложить до следующего раза. С одной стороны он-то со своей ролью справился: и текст весь выдал, и не один раз, и громко, и спасал русалок, хотя, если вдуматься, чего их спасать, когда они всю жизнь проводят в жидкости. Да, хотел одержать верх над этой ногастой, очкастой, загорелой пионеркой, но вышла осечка.
 Беляшова в разодранном платье замыкала строй, прикрываясь какой-то накидкой. Ей было над чем подумать. И вообще в последнее время ей всё чаще приходила в голову одна и та же мысль: «А не послать ли эту работу к такой-то матери?» Хорошая мысль, но тут же возникал вопрос: «На что тогда существовать?» Ответа не было.
У нас всегда так: есть работа – всё хорошо, не стало её и мы в нокауте. Если часто такое состояние посещает, считай, что для жизни ты уже не представляешь никакого интереса. Вот и получается, что независимо от строя в стране мысли сохраняют свою территорию, и время от времени маршируют по ней, заставляют нас думать, что-то решать. Без этого никак. Вы попробуйте хотя бы один день прожить без этого. Не откладывайте – попробуйте, а в следующей главе мы с вами подискутируем на тему: «Из искры возгорится…» Может, тогда у вас появится тяга к осмыслению того, что находится с вами на расстоянии вытянутой руки?

                9.  Из искры возгорится…

Ну, как можно было обойти вниманием давнишнюю традицию: в конце каждого потока устраивать посиделки у костра? Если на первом потоке помешал дождь и промокшие отряды с понурыми лицами вместо прощального костра сидели по своим домикам, проклиная «счастливое детство». Их можно было понять: всё же лето, а тут вдруг зарядило с утра. Спрашивается: «Ну, куда смотрят небесные силы?» Правильно: сначала иконы жгли, да церкви под склады переделывали, а теперь как что, подавай им всех поименно, и чтобы погода была только солнечная, без всяких там осадков. Вот нет на них креста и всё тут. А откуда ему быть, если лозунг: «Религия – опиум для народа» висел почти в каждом сельском клубе вместо декораций? Что, и против этого будете голосить? Не будете? Ну и на том спасибо.

Когда Беляшова решила достойно завершить вторую смену, она не стала высасывать из пальца заключительный аккорд: взяла и собрала актив лагеря и в приказном порядке дала понять, что будем, как сейчас модно говорят: «Зажигать!» Это должно было выглядеть достойно и без всяких ЧП. Татьяна Борисовна так и сказала:
- Чтобы комар носа не подточил.
Старшая пионервожатая кивнула.
- Постараемся.
Беляшова продолжила:
- На подготовку костровой ямы пойдут… - она помедлила, обводя взглядом присутствующих.
- Я, - проявил инициативу Петрович.
- Хорошо, пойдёт Василий Петрович и…
- Ну, тогда и меня пишите, - дворник Троекуров, кашлянул в кулак.
Беляшова согласилась. Галочка, она же старшая пионервожатая влезла со своего места:
- Может, кого-нибудь для усиления ещё пошлём? – она посмотрела на Антонова, который сидел с отсутствующим взглядом. – Надо дров заготовить, да и вдвоём больше времени уйдёт на подготовку. Вдруг не успеем?
- Подумаем, подумаем, - Беляшова побарабанила пальцами по столу. – Я спортсменов на это дело подпишу. Пускай потрудятся на общество. Не всё им в длину прыгать…
На том и порешили.

После обеда Петрович и Троекуров, вооружившись топором и пилой, двинули на берег Урала. Не доходя до него метров триста, выбрали площадку и стали размечать. Петрович со знанием дела походил, поплевал себе на ладони, крякнул пару раз для порядка, потом достал папиросу, прикурил. Троекуров заметил ему:
- С огнём осторожнее… сухостой.
- Не учи учённого, - буркнул тот. – Я с природой нашей матерью на короткой ноге и она во мне видит друга и соратника. Что-то наших олимпийцев не видно. Наверное, к рекордам готовятся. Ну, что помолясь начнём? – Петрович схватил топор и замахнулся, раскорячившись над поваленным деревом.
Удар, ещё удар, а потом «хрясть!»  Вот это «хрясть» стало роковым совпадением во всём том, что имело потом место. Собственно, от этого никто не застрахован, но если вдуматься, то получается мистика какая-то и это-то во времена социализма, где всё подобное линчевалось и предавалось огню. Так-то оно так, но вот случилось же, и полетели из глаз Петровича искры. Непонятно, как это он исхитрился себя стукнуть обухом топора по лбу: в самую серёдку? Первый замах и прямо в «яблочко». Вот что значит старая гвардия – стрелок этот как его… «ворошиловский». Петрович сразу-то и не сообразил что к чему, а потом когда было ему этим заниматься, если «хрясть» так неожиданно обозначило своё присутствие? Тут любой из вас спасовал, а вот Петрович только ойкнул и что-то матерное выпустил из себя. Троекуров живо на это отреагировал и оглянулся, а там…
А там сухостой и уже в дыму, а Петрович стоит в раскоряку и глаза в растопырку. Ему не до окружающей среды, когда в глазах фейерверки на перегонки разбаловались. Троекуров ему:
- Мать твою, поджёг всё же… А ну туши, ирод, а то сгорим заживо!
Какой там тушить, когда третий глаз затёк. Троекуров давай ногами топать, да с матерными присказками, мол, «гори, гори моя звезда…» Чего это его на романсы потянуло? А тут ещё ветерок подоспел и погнал огонь по окружности. Тут и Петрович стал шевелиться. Видно фейерверки своё отбанбасили. Стоит ушами двигает, а лицо всё чёрное от копоти и улыбка запоздалая губами экспериментирует. Троекуров кричит ему:
- Чего встал, туши, а то посадят!
А Петровичу хоть бы что: лыбится, как дитя малое и что-то шепчет себе под нос и так топором поигрывает, резвун ненормальный. А огонь своё дело делает, и уже к деревьям подобрался, и стволы их лижет. Троекуров видит, что опоздали они со своим тушением, подхватился в лагерь за подмогой. Обернулся на ходу и кричит Петровичу:
- Я сейчас людей позову!
Ага, раскатал губки – пока он это кричал своему напарнику, с лёту налетел на дерево и так приложился, что мозги напрочь сплющились. Стоит, ничего понять не может и только губами шевелит, как полоумный. Вот картина: один с топором, другой правда без топора, но очень похожий на первого – прямо сиамские близнецы, только разъединённые.
Ну, вот как тут выкрутиться из создавшегося положения? Слава Богу, как раз в этот момент показались физкультурники. Как увидели, что делается, бросились тушить огонь. Может быть, они и потушили его, если бы их было человек сто, а то всего трое. Одним словом, выволокли под руки и Петровича, и дворника, привели их в чувства и дали дёру, поскольку пожар обещал быть знатным, и надо было вызывать пожарную команду и даже не одну.
Так что же случилось на самом деле? Не могло же всё загореться от искр, посыпавшихся из глаз Петровича? А всё было просто до банальности: дядя Вася мало того, что долбанул себя обухом топора по лбу, так он ещё в сердцах, а может, чисто случайно выплюнул папиросу, и та стала причиной возгорания. Если бы не временное помутнение разума, всё можно было бы предотвратить, но я же говорю, что это мистика какая-то и нет этому другого объяснения.
Ну, прибежали в лагерь, доложили Беляшовой. Та в крик, мол, всех кастрирую. Крик крику рознь. Вот в её крике было что-то жалобное, который можно было расценить, как «лебединую песню», но только без музыки. Петровича с глаз долой отправили к медсестре. Мариночка как увидела его, всплеснула руками и брякнула, округлив глаза:
- Не жилец!
После таких слов всякий захочет попрощаться близкими и Петрович тут же засобирался, мол, поболел и хватит. Насилу его заставили измерить температуру и показать рот. Ну, и открыл он рот, и снова Мариночка воскликнула:
- А где же ваши зубы Василий Петрович?
- Съел, - признался тот.
- Зачем же вы так с собой?
- Эх, милая, это же старость… Она не то заставит съесть.
Ну, вы поняли, что дядя Вася выразился образно. Он вообще насчёт этого был большой выдумщик. Порой сядет и как начнёт врать про свою жизнь, что уши в трубочку скатываются. А всё почему? Так, когда он врал, не знал границ. Вот и сейчас он хотел что-то в этом ключе выдать, но появилась Беляшова и заорала на него:
- Ага, вот где наш герой раны зализывает… Все на пожаре, а этот здесь «колёса» глотает. Марина, сделай ему один укол и чтобы мои глаза его больше не видели.
Петрович заволновался:
- Это самоуправство. Я только жить начинаю, а меня хотят…
- Что? Его хотят? Ах, ты пень старый и он ещё что-то там фантазирует. Ты, какого чёрта на рабочем месте перекуры устраивал? Мне Троекуров всё рассказал.
- Выдал, гад… А ещё другом называется… - Петрович заворчал, пряча глаза от директора лагеря.
- Марина, два укола этому поджигателю!
- Против чего? – медсестра насторожилась.
- Против подвижности, а то он ещё что-нибудь выкинет. Никуда его не выпускай… В конце концов привяжи к койке.
- Это насилие… Надругательство над телом! – заявил Петрович. – Я напишу в международную организацию по правам человека.
- Пиши, а мы почитаем… И это они по-нашему не бельмеса, поэтому пиши по-английски.
Петрович заморгал быстро-быстро.
- А как же, я ведь языков не знаю…
- Я же говорю тебе: пиши по-нашему, а мы почитаем… на общем собрании и поможем: вынесем порицание, - Беляшова покачала головой. – Старый, а туда же: напишу, напишу… Пиши, бумага всё стерпит, только потом не обессудь за критику.

Пожар тем временем подобрался к пионерскому лагерю «Огонёк». Замечу, что это было символично, так как он относился к пожарному управлению города. Казалось бы, уж тут должно было всё схвачено, но на поверку оказалось: огнетушители были старые и висели для вида, противопожарные щиты не были оборудованы и вообще, как только стало известно о пожаре, они стали сворачивать лагерь. Сделать было это легко, поскольку на его территории строений не было – одни палатки. Детей вывели строем. Те кричали радостные речёвки, мол, а нам всё равно. Молодцы! Никакой паники, а самое главное эвакуация прошла без потерь. Беляшова когда узнала об этом вопиющем факте, так и сказала:
- На роду таких душить надо было, а мы всё в милосердие играем.
- Да вот не уследили, - в тон ей пошутил антонов, находившийся рядом.
Конечно, смысл сказанного им до неё не дошёл. Если бы это было не так, то он запросто огрёб свои причитающиеся «премиальные», а так Беляшова просто фыркнула, памятуя, как этот музрук ловко взял самоотвод в связи с выдвижением его в зятья. Она ещё подумала: «Вот гад и ведь ничего на него у меня нет, а то бы я его спеленала по всем правилам…»
Ну, её настроение понять можно: одни чёрные полосы. Ещё эти пожарные со своими бибикалками запаздывали, и вожатые с воспитателями на перевес с лопатами и граблями бегали по территории лагеря без всякого смысла, а где-то на подступах огонь пожирал деревья и кустарник. Беляшова как рассуждала: сначала огонь должен был напустить  страху на пионерский лагерь «Огонёк» и те в отместку за это, как и подобает нормальным людям, локализуют очаг возгорания и ей, ну Беляшовой не придётся давать команду на эвакуацию детей. Увы, никто не хотел быть героем. Почему? А зачем? Конечно, в газетах про это напишут, и по телевизору скажут правильные слова, и потом ещё долго будут вспоминать. Им хорошо: они вспоминают, а кому-то икать. Нет уж, эта икота не ко двору. Вот поэтому пионерский лагерь «Огонёк» самоустранился. Взывать к совести не имело смысла, а тем более приехали пожарники и сделали свою работу. Лес тушить – это вам не в туалете после себя бумагу жечь, а потом её в унитаз. Тут без техники нечего и соваться. Беляшова, чтобы не нагнетать и без того сложную обстановку вокруг своей персоны соврала и всем приказала придерживаться версии, что её подчинённые к происшествию не имеют никакого отношения. Более того, она пространно намекнула командиру пожарного расчёта, что если кто и виноват в этом, то его уже Митькой звали.
На самом деле того, кого Митькой звали, находился рядом – под присмотром Мариночки. Та, развесив уши, слушала его очередную брехню, а Петрович врал и не краснел. А почему бы ему не врать, а тем более и это он придумал прямо на ходу, что только благодаря его сообразительности удалось вовремя предупредить людей о надвигающейся опасности.
- Я так думаю, именные часы мне полагается за своевременный сигнал. А как же? Пока этот Троекуров очухался, а я уже боролся с огнём. Вы вот молодые ничего ещё не знаете, а нам старым… - Петрович помедлил и соврал: - коммунистам по-другому никак нельзя. Мы же у жизни на самом передке, а там трясёт изрядно. Ага, и вам у нас надо опыт перенимать… Ой, что-то в горле першит. Ты бы мне микстурки накапала бы, а то силы покидают меня.
Мариночка встрепенулась, поправила на себе белый халатик и прощебетала:
- Как врач я против микстурок в вашем положении и вообще надо следить за здоровьем.
- Так я и слежу. У меня с этим делом строго… Можно сказать строгий режим. Ага, и ещё эта, как её… норма. Не веришь? Вот те крест.
- Василий Петрович мы же с вами не на богослужении, а в пионерском лагере.
- Тьфу ты, прости старого… Ну, тогда  так: «Всегда готов!» Так дашь или обождать мне? – Петрович посмотрел на врачиху красными прослезившимися глазами. – Ну самую капелюшечку. Ну, на донышке хотя бы…
Мариночка вздохнула и произнесла:
- Вот умеете вы уговаривать.
- Ага, я такой! По молодости стольких уговорил, что сейчас каждую ночь снятся и алиментами грозят.
- Ну, зачем вы на себя наговариваете? Это грех.
- Эть куда тебя мотнуло. Что ж ты с дипломом, а не знаешь, что такое грех. И чему вас учат в ваших институтах? Ну, так что плеснёшь или мне так умирать без причащения?
Только Петрович поднёс мензурку к губам и вот вам: на пороге нарисовался Троекуров.
- Всё пьём? А я думаю: схожу, проведаю виновника происшествия. Ну, раз пьёшь, значит ничего страшного. И какой у тебя диагноз? Доктор, - дворник обратился к Мариночке, - жить-то будет или сразу в морг будем определять, - и засмеялся своей шутке.
Петрович быстрее опрокинул в себя капелюшку спирта и тут же закашлялся. Вот не надо-то торопиться, когда «причащаешься». Вроде и человек-то с опытом, а вот не смог устоять от спешки. А всё почему? Ну, тут несколько объяснений. Во-первых, Троекуров, хоть и дворник, но наглый, а значит, начнёт канючить, мол, и мне плесните за компанию. Зачем же Мариночку подводить? Во-вторых, если узнает гад, что Петровича лечили спиртягой, а потом  ещё и разболтает всем – это сколько желающих будет порог медпункта оббивать? В-третьих, за всё это Мариночку Беляшова по головке не погладит, а если и погладит то так, что заболит головушка у этой сердешной особы. Ну, и кто после этого Петрович? Пожар организовал? Организовал. Врачиху подставил? Подставил. Это где-то тянет на повешенье. Вот Петрович и поспешил расправиться с питьём в мензурке, а оно это самое питьё не в то горло. Кто хоть раз спирт не тем горлом употреблял? Нет? И не пробуйте. Достаточно того, что Петрович хлебанул.
Ну, так вот Троекуров стоит и ничего понять не может: только что сидел человек перед ним, лекарство принимал и вот тебе нате – весь красный как рак варённый, глаза на выкате, слёзы льют и ничего сказать не может. Какая первая мысль? Правильно, мои догадливые, противопоказания взбрыкнули. Троекуров к врачихе, мол, теряем ценного работника. Мариночка-то знает, что и как, а помочь не решается, ибо, случай неординарный и надо заметить, не смертельный и потом, ей самой-то не хочется перед дворником раскрывать свои маленькие тайны насчёт заначки спирта. Так бы оно и ничего, но того, как надирает: орёт не своим голосом:
- Срочно неотложку надо вызывать! Чего медлишь, медицина?
Петрович руками машет, мол, не суетись, сейчас я сам оклемаюсь. Как же, надо знать наших людей. Это же альтруисты ещё те. Вот и Троекуров хвать Петровича в охапку и давай заваливать на кушетку. Тот сопит, сопротивляется, ещё больше покраснел. Ну, Троекуров хоть и в возрасте, но сила в руках ещё имеется, поскольку каждый день метлой машет, а поэтому сумел повалить бедолагу и начинает ему в рот через губы дышать. Петровича от его усердия даже стошнило. Мариночка мечется по медпункту, как раненная курица – вся на эмоциях. Дворник после третьего раза весь вспотел. А всё почему? Так кто его учил делать искусственное дыхание? Самодеятельность, да и только.
Я-то помню, как деньги собирали в фонд «Красного креста». Ещё марочки выдавали, мол, заплатил, значит, ты уже наш. А чей, если в такой стране рождён? Тут не до баловства: строем по жизни и не дай Бог не той ногой топнешь, на тебя так посмотрят, что на животе поползёшь, только бы простили и зла не держали за оплошность.
Вот и Троекуров из добрых побуждений чуть Петровича не задушил этим своим искусственным дыханием. Мало того, что в рот надышал, так ещё как давай мять грудную клетку ему и всё приговаривает: «Врёшь – не уйдёшь… Ты у меня ещё гусарить будешь!» Тот и так и эдак, а дворник наседает и наседает. Тут Мариночка не вытерпела и налетела на Троекурова с претензиями:
- Вы чего тут знахарством занимаетесь? Вы же его угробите!
- Эх, милая, - дворник осклабился, - солдат ребёнка не обидит. Он же, как дитё… Я, что не понимаю? Ничего, ничего,  видишь, уже задышал, а то прямо труп, да и только…
- Что вы себе позволяете? Какой труп? Он живее вас будет, а вы его душите…
И тут в медпункт заходит Беляшова. Немая сцена…
Мариночка застыла в прыжке. Непонятно: как у неё только это получилось? Петрович лежит, глазами блымкает, ртом двигает и так бы всё и ничего, но цвет лица – это что-то. Ещё этот дворник для чего-то взобрался на бедного трубача и руками держит того за грудь. Конечно, держать можно по-разному… Ну, например, страстно или нежно, или ещё как-нибудь. Так-то оно так, но Беляшовой всё до лампочки и у неё в голове тут же что-то щёлкнуло и всё увиденное потянуло на статью, где чёрным по белому прописано: разврат. Её бросило сначала в пот, потом тело задрожало и такая, знаете ли, рябь пробежала по лицу, как по воде. Первая сообразила, о чём подумала директор, Мариночка и в один миг ногами нащупала пол в медпункте, а, нащупав, смогла запахнуть на себе распахнутый халат. Это несколько успокоило Беляшову, поскольку под халатом у той всё было в отличном состоянии. Когда имеешь всё это, демонстрация не лучший попутчик в жизни, а особенно, когда на тебя смотрит твой работодатель. Да, да – это вам не демократия, где телом пробивают себе дорогу в жизни. При социализме не всегда это приветствовалось. Думаю так: в двух случаях из трёх. А если учесть, что в лице работодателя выступала Беляшова, то это вообще могло сыграть не в пользу обладателя точёной фигуры.
Как я уже упоминал: Татьяна Борисовна была неплохая тётка и временами могла себе позволить быть доброй и отзывчивой. Как только Мариночка привела себя в порядок, Беляшова тут же забыла о существовании и дала волю чувствам в отношении Троекурова и Петровича. Кстати, те позы так и не сменили. Это так раззадорило директора, что она без всякой увертюры перешла к кульминации, подкрепив своё появление таким набором фривольных оборотов, от которого у Петровича прорезался голос, и он просипел:
- Уйди, противный…
Троекуров не разобрал слов и только поудобнее сел на теле трубача. Было ощущение, что ещё немного, и он сможет бросить вызов общественности. Самое интересное, что при этом он не знал: на кой ему это надо? Тем не менее, так это выглядело, а ещё Беляшова со своим оточенным солдафонским жаргоном, Мариночка с распахнутым взором и как не странно откуда-то тянуло спиртным.
Беляшовой удалось стащить дворника с Василия Петровича. Осмотрев тело, которое, кстати, было обуто и одето, она успокоилась и сказала так:
- Благодарите Бога, что я подоспела вовремя…
- Благодетельница ты моя, - прослезился трубач. – Дай я тебя расцелую.
- Что это с ним? – директор посмотрела удивлённо на Мариночку.
Та не покраснев, ляпнула:
- Бредит. Это бывает после шокового состояния.
- Я что-то ничего не понимаю. О чём это вы мне здесь щебе6чите? Какое шоковое состояние? Это у меня оно, а не у этого поджигателя, - она приблизилась к Петровичу, потянула в себя воздух. – Да он к тому же и пьян. Мать твою, это же статья…
- Чисто для профилактики, Татьяна Борисовна, так сказать в связи с…
- Я тебе сейчас такую профилактику устрою… А ну, выходи строиться! Оба! – Беляшова метнула глазами на сжавшегося Троекурова.
- А меня-то за что? – тот  ещё больше втянул в себя голову.
- А вот там и разберёмся.
- Мне тоже? – спросила Мариночка.
- На этот раз обойдёмся, но в следующий раз…
- Поняла, - та поспешно кивнула, мол, больше такого не повторится.

Ну, дальше было совсем неинтересно. Во-первых, строй из двух человек – это вообще нонсенс, но Беляшова всё же сумела убедить и Петровича, и Троекурова, что это не так и те поверили. Попробовали бы они усомниться в словах директора лагеря. Во-вторых, Беляшова попыталась им напомнить «курс молодого бойца», отдавая непонятно для чего команды: «налево, «направо», «кругом». Те вертелись как заводные игрушки и надо заметить совсем не синхронно, что злило Татьяну Борисовну, распаляло. Она так с ними измучилась, что в конце концов так приложила каждого коленом под зад, что и Троекуров, и Петрович на какое-то время забыли сколько им лет.
Вот за что мне нравится Беляшова, так это за то, что умела нехитрыми бабьими приёмами возвратить своих подчинённых в реалии. Ну, как тут не встать на её сторону?

                10.  Последняя глава: прощальная…

Не хотелось бы заканчивать повествование на грустной ноте. Ну, зачем под самый конец рядить всех в траурные одежды? Конечно, жизнь – это не вечно продолжающийся праздник и это так, ибо на смену светлым летним дням, обязательно наползают дождливые осенние эпизоды, а за ними зима, долгая и скрипучая от морозов. Смена времён года – это как смена настроения. Когда над всем этим задумываешься, вдруг начинаешь осознавать, что жизнь постепенно утекает. Куда? А кто её знает? Наверное, туда, где лучше. Жаль, что никто не знает, где это место находится. Вот знать бы, то, не задумываясь, туда рванули. А чего тут-то прозябать? Вон проблем сколько: то власть кучеряжится, то народ за вилы хватается во сне, то пророки всяких мастей апокалипсис в гости зазывают. Ну, на кой нам он нужен этот апокалипсис? И так жизнь короткая: только начнёшь жить, а тут раз и пенсия на порог, мол, привет. А чего с ней здоровкаться, когда ещё сил столько, что готов без передышки на девятый этаж карабкаться. Карабкаешься, а сам вспоминаешь, куда деньги на собственные похороны перепрятал от детей. Им только бы по заграницам рассекать, да в своих ночных клубах игровые автоматы терзать. Не думают о завтрашнем дне, не думают.
Ну, так о чём это я? Ах, да о грустной ноте. Можно конечно вкратце обойтись двумя абзацами, чтобы не рвать вам сердца, ибо, речь идёт о нашем прошлом, а там столько всего осталось не решённого. Кто будет разгребать? Добровольцев-то поубавилось, поскольку старшее поколение постепенно уходит в мир иной, а молодёжь… А что молодёжь? Ей бы с собой разобраться. Вон как их всех скрючило: в бровки железок понатыкали, в ушах эти, как их… «тоннели», пупки бижутерией прошили, даже языкам и губам досталось. Порой смотришь на них и не понимаешь ничего. Это как надо себя ненавидеть, чтобы так издеваться над своей внешностью. Всё хотят выделиться… Мы, наверное, такими же были, но что-то подсказывает, всё же что-то сейчас происходит не то. Что? Только начнёшь доискиваться до причин и завязнешь, а завязнешь – упадёшь, и по тебе подошвами ног пройдут те, кому жить в этой стране завтра. Им же надо выделиться. Вот они и стараются обогнать друг друга, а в сущности, куда торопиться, если бег получается по кругу? Это система декларирует, мол, все мы двигаемся вперёд. Ага, только почему-то наше вперёд больше походит на топтание на месте. Демократия, конечно, не даст усомниться в правильности выбранного пути, а если кто и посмеет сделать шаг в сторону, найдутся, как в прежние времена товарищи, вправят мозги. Нет, больно не будет – просто потеряешь интерес к себе как личности, а с таким набором легко можно стать самым послушным в общем строю. Много там нас таких и идём, печатаем шаг и рты рвём громкой песней, про то, что должны любить и защищать родную землю. Замечу, в этом строю все без исключения: и те, кто сейчас попытается мне возразить, мол, зарвался молодой да ранний, и те, кому всё подобное по барабану, а если и так, то почему бы не составить компанию. Вот и идём одной большой компанией и всё вроде бы «тип-топ», да только на душе от этого гадко. Не догадываетесь: почему?

Третий поток в пионерском лагере «Искра» получился какой-то скомканный. К Егорычеву вернулась супруга, и тот на радостях решил перед ней хвастануть: спустил на воду достроенный наспех катамаран. Старший воспитатель Алексей Фёдорович, как ни странно отстранился от показательного заплыва. Егорычев на это отреагировал спокойно, мол, «баба с возу – кобыле легче». Прознав про это, народу набежало на берег Урала множество. Все ждали чего-то сверхъестественного. Один Егорычев ждал ветра - то и дело слюнявил палец и выставлял его над собой. Небесные силы сначала ни в какую не хотели с ним сотрудничать, а потом махнули рукой, мол, чему быть  -  того не миновать. Надо заметить: махнули удачно. Егорычев не успел сориентироваться, как налетел не просто ветер, а шквал и так подхватил его «детище», что все, кто был на берегу реки, ахнули от неожиданности в один голос. Замечательный унисон получился - такой единый, монолитный. Антонов и тот залюбовался этим явлением и подумал про себя: «Эх, с этого бы начать, а мы, как всегда под самый конец, когда все желания на нуле».
Для тех, кто не понял, о чём это он, поясню: каждый музыкант постоянно находится в поиске. Нет, не тех, с кем напиться, а например, чистого двухголосия или, что встречается среди нас людей крайне редко, чистейшего унисона. Казалось бы, в чём проблема: пой вместе со всеми и всё получится. Главное слова знать, а результат будет. Ну, что вам на это сказать? А ничего не скажу, ибо долго объяснять, почему спеть в унисон всегда было трудно, а уж в наше непростое время можно и не пытаться вообще это делать. Не верите? А вы попробуйте на досуге. Если получится, в чём я сильно сомневаюсь, вы точно попадёте в книгу Гиннеса. Ну, есть такое изобретение человечества, в котором отмечают всякие рекорды. А вы как думали? Я врать не буду и чтобы спеть чисто в унисон, надо потратить годы на это занятие и то результата, скорее всего не будет. Почему? Да разные мы, разные… Вот на голоса – это, как два пальца об асфальт, а в унисон – это уже больная фантазия. А как у нас относятся к больным людям? Правильно, с интересом, поскольку врачи тоже хотят кушать и ездить на иномарках, а раз хотят, то за ваши деньги залечат вас за милую душу.
Итак, Егорычева мотнуло с такой душой, что он в одно мгновение оказался в воде, рядом с катамараном, а тому хоть бы что – он же под парусом и плевать ему, что человек за бортом. Нахлебался кладовщик речной водицы. Жена на берегу забилась в истерике. Она же, хоть и жена, но дурой её не назовёшь и понятия кое-какие имеются. Раз всё такое присутствует, она смекнула сразу, что если супруг утонет, то всё её благополучие помашет ей ручкой, мол, пожила и будет.
Ну, Егорычев ещё тот был живчик и, несмотря на свой рост и щупленький вид, сумел обуздать стихию, а заодно ухватиться за катамаран, а того, как черти надирают – носится по реке без всякого скоростного ограничения. Ветер туда и он туда, тот оттуда и катамаран оттуда. Егорычев так измучился, что хотел, было уже бросить свою затею и вплавь вернуться на берег, так сказать к людям, но в последний момент передумал, а когда передумал, пожалел. Это его «детище» как рвануло под парусом и прямо на железные ограждения купалок. Егорычев только и успел, что послать всех по матушке. Его так сплющило, что всем на берегу показалось, что это вовсе и не он, а новый вид человека-камбалы. И ничего смешного тут нет. Вон, как экология взбрыкивает, а когда она это проделывает, то и не то может объявиться на белый свет. Вот и Егорычев, когда выполз на берег, а его супруга бросилась к нему с криком: «Мой! Никому не отдам!» - стало ясно, они проживут счастливо и долго, и умрут в один день. Не торопитесь с выводами: стоило его жене к нему приблизиться на расстояние пинка, она выдала на весь пляж: «Подменили, разлучники!» Ну, а людям всё это интересно и они лезут своими рыльцами, а Егорычев лежит и пузыри пускает, поскольку наглотался водицы по самую маковку. Он-то лежит, а его супруга орёт, как ошпаренная – не признаёт его и всё чего-то руками по его телу шарит.
Как быть? Не мог же человек так быстро измениться за столь короткое время. Дворник Троекуров подошёл одним глазом посмотрел и сказал:
- Ну, и чего орать-то? Он это… он. Детвору всю перепугали своими обертонами. Здесь вам не консерватория, а зона пионерских отрядов. Возьмите себя в руки, сударыня.
- Мой был не такой, - жена Егорычева вся скривилась, изогнулась, ну прямо ведьма, только раскормленная.
Троекуров сплюнул с досады, мол, крыша у бабы съехала - не помнит того, к кому в кровать ложилась до этого. Егорычев молчит, дышит на счёт два. Его понять можно: он после удара об железяки, наверное, всё напрочь забыл о своей жизни. Нет, долбануло знатно этого «Кулибина».
Петрович тоже приблизился к Егорычеву, но бочком. Осмотрел тело с глазами, прищурился и произнёс, мотнув утвердительно головой:
- Похож.
- Чего несёте, а ещё старый человек, - супруге Егорычева, по-видимому, образ вдовы больше импонировал.
Ну, вот как понять этих женщин? То билась в истерике, мол, утонет, куда ей деться одинокой и покинутой? А тут лежит мужик, да не Ихтиандр, но ведь зато ничей. Бери и тащи в свои закрома, а разбираться потом будешь: чей он. Так нет ей подавай другого. Какого другого, если это одно лицо: её муж и этот человек-камбала? Подумаешь, чуток поцарапало. Всё подобное украшает мужчин, а она в слёзы.
Пока Беляшова пробиралась к Егорычеву, тот уже стал подавать звуки: мычал, отплёвываясь.
- Ну, живой? – спросила его директор. – Напугали вы нас, товарищ. Надо предупреждать, когда затеваете такое грандиозное мероприятие. Мы бы подготовились, а то как-то  получилось не организованно. Что же вы меня не позвали?
Дело в том, что Беляшова всё это время, пока Егорычев  пытался оседлать катамаран, находилась в лагере. Если бы не старшая по столовой, она так бы там и просидела. Как только на свой вопрос: «А где все?», получила ответ: «Там», стало ясно, что все сорвались на берег Урала, она тоже не утерпела и туда, да опоздала - самое интересное уже прошло.
- А вы чего вся в соплях? На вас люди смотрят. А ну приведите себя в порядок… Как малые дети… - Беляшова уставилась на жену Егорычева. –  Чего вы так взъерошились? Живой, почти стройный, а вы вся в трауре. Ну, так же нельзя, уважаемая.
- Вам бы её заботы, - промямлил Троекуров. – Она тут комедию ломает, мол, не её это муж.
- А чей? – Беляшова вскинулась на дворника.
- А леший теперь их разберёт: то её, то… непонятно это и вот рыдает.
- А мы ей сейчас укольчик сделаем. Да? Где Марина? – директор поискала глазами врача.
- Здесь я, здесь, - белый халат возник перед директором.
- Коли, - приказала Беляшова, указывая на супругу Егорычева.
- Куда? – Мариночка вопросительно оглядела тело потенциальной жертвы стресса. – Тут столько места, что глаза разбегаются.
- А ты сконцентрируйся. Чего её всю дырявить?
При слове «дырявить» супруга Егорычева перестала рыдать, высморкалась по-женски, размазав сопли по щекам, и заявила:
- Кто тут решил мне внешность подпортить? А?
В этом вопросе прозвучала скрытая угроза, и она напрямую относилась к Беляшовой, нависавшей своим телом над ней.
- Так это для вашего же блага, уважаемая, - директор поспешила на лице изобразить улыбку.
- Ой, только не надо вот это, - Егорычева передразнила Беляшову. – И вообще, кто вам дал право вмешиваться в мою личную жизнь?
- Да, нужна мне ваша эта личная жизнь, как ёжику помада. Устроили тут чёрти что, а у детей, кстати, режим, - директор выпрямилась и зычно скомандовала: - А ну все к своим корпусам!
- Я не поняла, - супруга Егорычева насупилась.
- А вас это не касается. Хватайте свою половинку и выметайтесь из лагеря. Всё…
- Это вы мне?
- Вам и вашему «мореплавателю», - кивнула утвердительно Беляшова.
- Да кто вы такая? Подстилка директорская…
Ну, тут что-то нарисовалось совсем гадкое. Это случается, когда отказывают тормоза и язык мелет от обиды всё, что до этого просто вертелось на нём. Беляшова глотнула воздуху, помолчала и потом так тихонечко сказала:
- Не раздувайте из мухи слона…
- А что будет? – супругу Егорычева несло дальше.
Беляшова смерила её долгим взглядом и произнесла:
- Разорвёт мушку, - улыбнувшись, пояснила: - Она же махонькая…
Мариночка стоявшая рядом хихикнула. Настроение было хорошее: никто не пострадал.
Вот так Егорычев хвастанул перед женой. Казалось бы, рядовой случай, но как его развернуло против ветра. В лагере после этого ещё долго обсуждали всякие подробности. Троекуров, как знаток парусников, больше всех разорялся и ему поверили, что Егорычева подвёл парус, мол, надо было кроить другой. Какой? Вот об этом дворник ничего не сказал. Петрович, было, полез в дискуссию и обозвал Троекурова сухопутной крысой, за что схлопотал от него по шее. Поскольку при их выяснении отношений никого не было, тискали они себя долго, пока не задохнулись от собственного усердия. Когда усталые и потные сидели на земле, отдуваясь от физической разминки, появился Антонов.
- Что это с вами, отцы? – поинтересовался музрук.
- Иди, куда шёл, - буркнул дядя Вася, он же лагерный трубач.
- Так я к вам и направлялся. Вас к себе требует Татьяна Борисовна.
- Нет меня… Так и передай, что не нашёл.
- Не поверит, да и добрая она сегодня – всех поощряет.
- Не врёшь? Она со мной ещё за Ленина не рассчитались, - Петрович стал подниматься с земли.
Троекуров забеспокоился.
- А меня часом не искала? Я ведь как никак в Нептунах ходил.
- Насчёт вас никаких указаний не было, - сказал Антонов.
- Вот так всегда: одним почёт и уважение, другим забвение… - дворник тоже стал вставать с земли.
Петрович оглянулся на него и язвительно бросил:
- Да сидел бы уж. Я мигом обернусь, договорим.
- А пошёл ты…

Да, третий поток был не похож на два предыдущих. Август торопливо стал в кроны деревьев вплетать жёлтые пряди. Видно у него с осенью была какая-то договорённость, а может, просто у них был роман. А почему бы и нет?
Вот чего-чего, а этого не было в отношениях Степанова с противоположным полом. Димка Мушенков поучал его каждый раз, как только у Олега на горизонте появлялась новая пассия. Когда это случалось, лучше было ничего Степанову не говорить поперёк. Он прямо становился каким-то неуправляемым. После того, как от него ушла вожатая с крепкими ногами, Олег не долго мучился. Как сказал об этом Игорь Новиков: «Свято место пусто не бывает…» Лёшка Ушаков скептически заметил на это так:
- Сколько волка не корми, он всё в лес смотрит, так и наш Олеженька. И чего человеку не жилось? Раньше румянец на лице присутствовал, а теперь ни румянца, ни блеска в глазах – ходячие мощи. Сушат его девки. Как бы беды не было.
Димка Мушенков разводил руками и говорил:
- Не усмотрели за младшеньким. Теперь-то что «слёзы лить»? Мы его предупреждали? Предупреждали. Пробовали оградить? Пробовали. А сколько раз я с ним лично беседовал? Со счёта сбился… Загадочный он какой-то. Вот вчера смотрю, уже эту сутулую из второго отряда охмуряет. Такое ощущение, что он на автопилоте: стоит, а его ветром шатает. Ну, какой толк в любовных делах, когда ты того и гляди свалишься? Куда девки только смотрят?
Новиков подключался к разговору:
- Девкам даже так сподручнее. Они же не чета нашему брату. Мы-то думаем, что это мы их, а если вдуматься, то всё наоборот: они нас.
- Поясни, - Димка недоверчиво покосился на него.
- Всё просто: им мы только для баловства. Коленочкой поманят, а мы уже все в слюнях.
- Ну, меня этим не удивить.
- Да какая разница чем…? У них столько способов нас одурачить, что мы против них, как карлики против великанов. Вон моя бывшая тоже святошей была, а как застукал её с одним фотографом, то всё встало на свои места.
- И как ты с ней поступил?
- А никак?
- Ну и дурак! Я бы всыпал ей и тому фотографу!
- А смысл? И потом, я не «санитар леса». Хорошо, что до женитьбы дело не дошло, а то сейчас ходил бы, рогами детишек пугал. Уберёг меня ангел-хранитель от позора.
- А я бы всыпал, - Мушенков потянулся руками вверх. – Мне иначе никак нельзя – от мыслей собственных с ума сошёл бы, а так дал бы разгону и нормалёк. Опять же рукам занятие, какое никакое и душе спокойно от проделанной работы.
Лёшка Ушаков сказал:
- Каждый выбирает тот путь, который ему ближе. А Олежека жалко… Пацан ещё, а скольких уже через себя пропустил. Как бы не потерял интерес к женскому полу.
- Ха-ха! Испугался за себя? – Мушенков хохотнул раскатисто.
Лёшка не успел ему ничего ответить – появился Степанов. Новиков тут же к нему с расспросами:
- Ну, и как успехи? Ноги держат?
- Держат.
- А что же не весел? Никак облом?
- Сам не понял, - Степанов почесал затылок. – Сначала всё как надо, а потом бегут суки на сторону, будто меня дерьмом помазали. Я уже стал принюхиваться к себе.
- И эта сутуленькая тоже? Ну, ты смотри, какие бабы стали разборчивые… - Новиков присвистнул. – И что думаешь делать? Может тебе сменить ориентацию?
- То есть? – Степанов насторожился.
- Ну, может ты того?
- Не понял.
Новиков заржал:
- Может ты голубой?
Степанов буркнул:
- Нормальный я. Это вот они какие-то не такие.
- Э-э, тут ты не прав… Бабы хорошего мужика чуют за километр.
Вмешался Мушенков:
- Если не врёшь, надо их призывать служить на границу. Там работа сложная и ответственная, а с их нюхом мы всех врагов отвадим и научим уважать себя. Кстати, а что же ты с последней не справился? – он посмотрел с сочувствием на Степанова. – Может, не туда вставлял? Промахнулся, например, или перепутал?
- Куда надо было туда и… А потом это моё личное дело.
Новиков решил поддержать эту тему:
- Не скажи… Весь лагерь уже гудит, мол, срамит Олежек звание мужика. Тут уже попахивает изменой.
- Какой ещё изменой?
- Самой настоящей. Ты вот расскажи нам, как у тебя всё это проходит? Ну, как ты справляешься с женским полом? Да не бойся – мы никому…
Степанов помялся и стал излагать:
- А чего там сложного? На спину и качаю.
- Слушай, да ты никак используешь метод насоса?
- Не понял.
- Ну, это когда туда-сюда.
- Ну?
- А по другому не пробовал? Например, сюда-туда?
- А какая разница? – Степанов вперился взглядом в Новикова.
- Олежек, если ты не понимаешь разницы между «туда-сюда» и «сюда-туда», надо переходить к методу только туда. Ты на меня так не смотри. Этот метод используют эскимосы, когда морозы не дают им продыху.
- Я не эскимос.
- Ты прав, Олежек, ты не эскимос – ты гораздо хуже… Ты хомячок. Это же надо так опуститься… Ты вообще «Камасутру» читал? Видишь, не читал. Вот от этого все твои неудачи. Вся твоя поза – это на спинку и «туда-сюда». Ну, какая здоровая девка захочет всю жизнь видеть тебя над собой? Надо иногда изобретать что-то неординарное. Тебе самому разве не надоедает однообразие? Нет, ты меня извини, но всё это отдаёт какой-то кислятиной. Это надо же так всё упростить?
- Ну, я ещё пробовал по-другому, - Степанов забегал глазами.
- Это уже интересно. И как?
- Стоя.
- Стоя? Гигант, - Новиков с иронией бросил взгляд на его щупленькое телосложение. – И сколько продержался? Ну, какое время показал? Минут пять простоял?
Степанов хотел соврать, но не соврал, а признался честно:
- Пару минут.
- Да ты у нас ещё и метеор! Мужики, вы видали, какие кадры с нами по соседству растут, а мы в неведении, - Новиков посмеиваясь, обвёл присутствующих взглядом. – Слушайте, а давайте изучим опыт нашего товарища и будем его внедрять в массы? Нет, определённо в этом что-то есть.
Появился Антонов.
- О чём дискуссия? Ну, судя по Олегу, опять фиаско… Угадал? Ну, с этим давайте повременим. У меня для вас новость: Беляшову снимают.
- За что? – Мушенков удивлённо посмотрел на Сергея.
- Было бы за что, уже посадили, а так просто снимают.
- А кто вместо неё? – Новиков оставил в покое Степанова. – Хоть какая формулировка?
- Пока ничего толком не известно. Знаю одно, что пакует вещички.
- Взлёты и падения, - Лёшка Ушаков зевнул. – Из этого состоит вся наша жизнь. Ну, без работы она не останется. С её связями, да опытом теперь можно не думать о завтрашнем дне. Вот увидите: устроится так, что мы ещё ей завидовать будем.
- Я не завидовал и не буду, - Новиков хохотнул. – Чему завидовать-то? Не хотел, чтобы меня Лобков на своём драндулете два раза в неделю увозил на берег Урала и там делал со мной «туда-сюда». А, Степанов? Этих Лобковых столько, что до конца жизни ей во всём этом придётся вариться.
Олег промолчал. Антонов заметил:
- Её личная жизнь принадлежит только ей, и не будем об этом вслух. Как бы там не сложилось у всех нас в дальнейшем, это лето каждый запомнит по-своему. Хочется верить, что и потом, когда нас разбросает по этой жизни, мы не растеряем всё то, о чём сейчас говорим вслух или просто молчим…

Да, о многом я не стал распространяться в этом повествовании и не потому, что подзабыл. Есть вещи, которых я не вправе касаться и никто не вправе это делать. Не будем уподобляться сегодняшним политикам, которые вытаскивают сегодня на белый свет «бельё», как своё, так и тех, кто покинул уже этот безумный мир. Мне нет смысла лукавить, ибо ещё есть свидетели тому, о чём я вам рассказал. Закономерно возникает вопрос: «Для чего?» Если честно, чтобы я не ответил – это будет полуправда, поскольку всё выше изложенное со временем бы забылось, ушло из памяти, а так есть возможность на какое-то время задержать прошлое, хотя бы на этих страницах.
Конечно, многим из вас хочется знать о дальнейшей судьбе героев повествования. Ну, здесь нет никаких запретов, а тем более имена и фамилии персонажей изменены, да и они не будут на меня в обиде, если что-то я упустил или сказал лишнего.
Начну с Олега Степанова. Ему долго не удавалось найти свою единственную. Когда же, как ему показалось, он встретил её, и жизнь потекла размеренно и даже местами счастливо для отдельно взятой семьи, вдруг наш Олежек свёл счёты с жизнью. Поговаривали, что его избранница стала ему изменять. Он не пережил этого и застрелился из строительного пистолета. На похоронах был из их компании только Антонов. Стояла весна, и всё это выглядело каким-то неправильным: таял снег, бежали ручьи, а в гробу лежал Олежка. Над ним убивалась его супруга и две девочки, одна похожая на мать, а другая на него сиротливо жались друг к другу, пытаясь осознать происшедшее.
Димка Мушенков после окончания института пошёл работать в милицию, но скоро оттуда уволился. Встретив как-то Серёгу Антонова, сказал в сердцах: «Не могу работать с суками… Задыхаюсь». Потом ещё несколько раз с ним пересекались, но это были уже такие мимолётные встречи, что хватало времени только на то, чтобы обменяться «приветами». В семейном отношении  у Димки полный боекомплект: жена, две дочери.
Лёшка Ушаков какое-то время проработал на машиностроительном заводе, но зарплата его не устроила, и он шагнул в бизнес. Его Жена Леночка родила ему дочку – такую же маленькую пуговку, какой была сама. Сейчас, если верить последней информации, Лёшка полез в гору – стал ведущим специалистом на местном телевидении.
Новиков Игорь так и не окончил зенитное училище. На одном из соревнований штанга сорвалась и повредила ему позвоночник. Инвалидность сделала своё дело – он стал пить и постепенно затерялся.
Антонов Сергей ушёл с головой в работу с детьми. Несколько раз был женат. Жизнь его не жаловала: после гибели второй жены, остался с двумя малышами на руках. Через какое-то время попробовал создать вновь семью. Не получилось. Потом ещё что-то было светлое, как ему показалось в его жизни, но обманулся, а точнее его предала та, на которую он молился. Знаете ли, молился, молился, а всё мимо, как в бездну.
Ну, Троекуров с Петровичем ещё долго в летний сезон чудили всё в том же пионерском лагере «Искра». Беляшова, после своего смещения нашла себе непыльную работу по линии профсоюза. Поговаривали, что собирается перебраться в столицу. Конечно, может всё и так, а тем более никто эту информацию не опроверг. Старшая пионервожатая Галочка уехала учиться за рубеж. Там и осталась, выйдя замуж за фермера.
Сам пионерский лагерь «Искра» всё ещё находится на том же месте, только теперь взамен обветшалых деревянных построек на его территории возвели кирпичные корпуса. А недавно стало известно, что кто-то из числа богатеньких, хочет его купить у машиностроительного завода, которому данные социальный объект стал в тягость. Жаль, но кризис внёс свои корректировки и тут в силу вступают совсем другие законы и пусть не самые лучшие, но это всё же хоть какой-то выход, чем ничего.
Вот собственно и всё, что удержала память о том времени, когда над страной развивался красный стяг, и на каждой денежке было написано: «Пролетарии всех стран – объединяйтесь».

                Апрель 2009г.