Наш протагонист лежал в забытьи на изумрудном пологе из душистых трав – и вместе с тем пребывал где-то ещё. Что это было за ещё? Попробуем как-то охарактеризовать проплывающие перед мысленным взором нашего фантазёра видения. Мальчик проносился с захватывающей дух скоростью и закладывающим ух свистом сквозь всевозможные светящиеся формы, невообразимые конструкции, спиралевидные тоннели и инопланетные пейзажи. Он даже не успевал как следует оглядеться – и вот уже новый мир сменял предыдущий в танцующем вихре Всего–во-всём. Один раз Колюня пронёсся через восхитительные волшебные поющие и сверкающие чаши, вложенные как бы одна в другую. Мальчик странным образом почувствовал себя так, будто бы он превратился в чистый тон, последовательно поднимающийся с яруса на ярус какой-то сказочной стеклянной башни, и казалось ему, что самый нижний ярус, с самой глубокой и низкой акустикой, придавал его телу насыщенный красный оттенок, а добравшись до самого верха, юная сомнамбула словно бы окуналась в прохладный тёмно-фиолетовый речной туман, преображавший и его самого в тонкую-тонкую ноту. Затем всё словно бы повторялось заново, да как-то не так. Это были очень странные ощущения, Колюня как будто бы и не менялся в своей сути, а менялась только его внешняя видимость, делаясь всё тончее и тончее при каждом повторе, и так происходило девять раз, девять зеркальных башен-чаш пролетел наш мечтатель, и даже казалось, что и чаша-то была всего одна, только каждый раз она словно бы исторгала из себя свою точную копию, правда, уже менее материальную по своей сущности, что ли. Более же всего Колюне почему-то запомнилось поистине ангельское пение этих гармонических сфер.
“Азриэнн Сингала Лу Виндху Фаа-Зилль Нарайяна Килимдадо” – запомнил мальчик.
Наконец Колюню начала сотрясать слабая сладковатая дрожь, и он заключил, что путешествие внутри звёздного света подходит к логическому завершению. Колюня уже приготовился оказаться в своём земном теле, запертом в старом дедушкином шкапе, и в предвкушении этого момента совершенно расслабился всем своим “я”. Когда через одно только мгновение он вновь сосредоточил своё внимание на восприятии действительности, мальчик внезапно испытал сильный прилив тревоги. Дело в том, что вроде бы вернувшись в своё тело, он почему-то не был уверен в том, что оно – его прежнее, хорошо знакомое тело ученика начальных классов, оно как-то странно вытянулось вдаль и раздалось вширь, словно бы загрубело и отяжелело в несколько раз. К тому же юный сомнамбулист ощутил под своей спиной не приятную мягкость наваленных друг на друга слоёв ткани, так уютно пахнущих нафталином – нет, под собой он теперь чуял что-то холодное-холодное, твёрдое-твёрдое…
Мальчик в замешательстве разлепил сонные глаза и узрел над собой слабо освещённые, теряющиеся во мгле своды широкой и глубокой пещеры…
Он вскочил на непокорных, негнущихся страусиных ногах, силясь понять, что же такое произошло во время его периода бессознательности, но тут же зашатался и рухнул обратно, на грубый каменный пол. Это было уже слишком! Даже для такого любителя фантастических приключений, как наш главный герой. Лёжа на холодном камне, Колюня второпях ощупал своё непривычное тело, и нашёл, что:
А) оно совершенно непокрытое и ничем не защищённое от грязи и сырости;
Б) оно большое, видимо, такое же по величине, как у его родителей, какое-то слишком упругое и всё жилистое.
Самым непонятным в этом тёмном деле казался для Колюни тот факт, что его маленький продоговатый вырост между ног теперь претерпел существенные изменения и стал по ощущениям схож с сосисками, которые он так любил есть на завтрак вместе с яичницей-глазуньей. Ах, какая была яичница у его бабушки! Кто знает, когда он ещё сможет её попробовать, в свете нынешних обстоятельств. Да и сосисек он вряд ли будет удостоин, если отныне будет жить в этих подземных хоромах, ежели только сумеет без вреда для здоровья сварить или запечь эту мясистую штуку, подменившую ему его писательный аппарат.
Такие вот мысли промелькнули в разгорячённом воображении мальчика цвета индийской сини, пока он пытался совладать с собственными ощущениями и обстоятельствами. Наконец он приподнялся на острых локтях и прислушался: ему почудилось, что где-то в глубинах этих сырых пещер раздаётся ни на что не похожая музыка и отрывистые выкрики то ли людей, то ли зверей. Был явно различим ритмичный гулкий барабанный бой, какой наш мальчик мог сравнить с услышанным как-то раз, пару лет назад в городе, выступлением заморских темнокожих, белозубых и курчавых людей, полуголых и измазанных яркими красками с ног до головы. Те исступлённо и завораживающе отплясывали на месте, горланя непонятные туземные песни и выбивая зажигательные ритмы на своих больших кубко- и бочко-образных ритуальных барабанах, умудряясь абсолютно непостижимым образом соединять отдельные партии в общий унисон. Тогда маленького Колюню это очень позабавило и удивило, он даже захотел себе такой же большой там-там, как у туземного народа, чтобы стучать на нём целыми днями без остановки, но отец и мать отвергли его наивную мечту с совершенным равнодушием и поспешили утащить как можно дальше и скорее рыдающего и умоляющего ребёнка от манящего зрелища.
Но сейчас отдалённая мерная звуковая пульсация почему-то не понравилась Колюне, очень даже не понравилась, было в ней что-то отнюдь не безмятежное и радостное, как у туземцев, а наоборот, что-то превобытно-зловещее, угрожающее. К тому же барабанный бой и вопли перемешивались с другими звуками, совсем уже странного и неприятного свойства, мальчику вспомнилась тут же дивноголосая гармония виденных им недавно волшебных чаш-сфер, в которых он проносился, и, сравнив её с этим гротескным оркестром из глубин катакомб, Колюня сделал вывод, что последний являет собой образец жуткой диспропорциональности своих составных частиц. Или он просто не привычен к пещерным музыкальным традициям? Пока он не мог ответить на этот вопрос объективно.
Вот уже наш герой собрался с силами и поднялся во весь свой высокий рост, уже куда лучше сохраняя равновесие. Он прошёлся взад-вперёд, слегка покачиваясь, но это ведь были только первые шаги. Тут вдруг Колюне бросились в глаза какие-то неясные очертания в призрачном, мельтешащем ежесекундно неисчислимыми микро-вспышками неясном освещении помещения, он сделал в их направлении несколько шагов и остановился, приглядываясь. Как странно – в полумраке перед ним посреди подземной залы вырисовывался знакомый объект, правда, в непривычном исполнении. Это было не что иное, как школьная парта и школьный же неказистый стул, но они были целиком каменные и вросшие в землю, или, скорее, выросшие из неё, как сталагмиты.
Колюня недоверчиво приблизился к этим сумбурным образам, и теперь его глаз уже смог различить некоторые вещи на поверхности стола. На нёй спокойно и задумчиво расположились следующие предметы:
Чернильница причудливой формы, в виде уткнувшегося подбородком к себе в колени угрюмого готического демона;
Лежащее рядышком перо, словно выдранное у птицы, схожей с павлином – настолько экзотично оно выглядело;
Чистый лист настоящего папируса – таких материалов наяву Колюня в жизни еще не видывал;
Грязный клетчатый носовой платок, каких у школьников обычно полно рассовано по карманам;
Большое блюдо с неизвестными мальчику плодами и ягодами, самых странных форм и цветов, обрамленное красивой пальмовой ветвью.
Непонятная штука конусообразной формы, предположительно, минерального происхождения, с разными выемками и выступами, вдобавок исчерченная знаками и символами и слабо светящаяся изнутри, но вовсе не освещающая должным образом данное рабочее место. Гораздо более здесь была бы уместна простая восковая свеча, раз уж пошло такое дело, или коптящая лампадка на худой конец.
Вот в целом и всё, что выделил из общей массы зоркий глаз новоиспечённого подземного обитателя. Он стоял, с интересом взирая на такое нелепое сочетание предметов в этой сумрачной пещере, как вдруг неожиданно услышал прямо в голове мысленный приказ: “Садись и пиши, немедленно!”
Пришлось мальчугану повиноваться и, стиснув от давления чужой воли зубы, как во время нудного урока истории или арифметики, он плюхнулся на каменный стул, который был ему совсем не в пору (будь у него прежнее маленькое тело, было бы куда удобнее!), и, согнувшись в три погибели, Колюня уже решил приступить к записи неизвестно чего неизвестно зачем. Он потянулся было своей гипертрофированной узловатой кистью за павлиньим пером, но тут произошло нечто, заставившее беднягу буквально застыть на месте, как мраморную статую…