- Я готова отдать все, когда ты касаешься меня вот так,- сказала Жанна,- прикосновением твоих пальцев что-то потаенное вздымается во мне, рвется наружу. То какая-то сила, подвластная только твоим пальцам. Когда ты говоришь, смотришь, обнимаешь или даже целуешь меня, я не чувствую этого. Лишь твои пальцы - даже не ладони - будят это во мне, заставляют это чувство трепетать и метаться внутри меня.
Она замолчала и еще с большим трепетом приникла щекой к пальцам Эжена.
- Если бы меня посадили в тюрьму, за то что украла кусок хлеба в голод для тебя и меня, то все что мне было нужно, так это твои руки, просунутые ко мне в камеру через решетку. Было бы достаточно лишь пары минут в день, а в остальное время я бы любила воспоминания...
Жанна взяла руку Эжена и приподняла ее со своих ног. Она рассматривала ее, словно то была диковинная птица из райского сада, сидевшая на руке. Вдруг она положила его руку на свою ногу чуть выше колена, туда где она и лежала, и сильно прижала обеими своими руками.
- Вот видишь,- прошептала она на ухо Эжену, широко раскрыв глаза, немного привстав и прижавшись к нему настолько близко, что он почувствовал ее дыхание на своем плече,- видишь,- с какой-то испуганной хрипотой в голосе повторила она, еще сильнее прижав пальцы Эжена к ноге,- вот там.
Эжен посмотрел в другую часть вагона, там сидело несколько человек, но он сразу же понял кого боялась Жанна. Наискосок от них он увидел девушку. Все в ней выдавало модную и современную девушку, проживающую каждый свой день в поисках богатого эгоиста, обольщаемая глупой мечтой о легкой и красивой жизни, внушенной глянцем и общественными условностями. Она была в плену толпы и была неспособна познать тайну простоты, не понимала что неповторимость ее в ней такой, какой ее видит зеркало по утрам, какой она является перед своими родителями: свободная, спокойная и не желающая привлекать внимание - настоящая.
Эжен отвел взгляд от нее, слегка опустив брови и поджав губы, и посмотрел на ладони Жанны, скрещенные на его пальцах, к которым, казалось, больше не притекала кровь, отчего они начали немного неметь.
-Мои пальцы - неумелый слепок мальчишки из речной глины, сделанный ради забавы, твои же любовно высечены античным мастером и водружены на пьедестал в афинском храме Венеры,- подумал он.
- Как ты красива,- сказал Эжен, смотря на Жанну в анфас и видел ее во всем великолепии влюбленной и оттого боящейся девушки, в которой зарождалась женщина со всей ее прелестью и предрассудками.
Уголки ее рта приподнялись, глаза слегка увлажнились. Она ощущала его взгляд на себе, тепло рук на своей ноге и уже, казалось, не думала о той пугающей ее ранее хищнице, так думалось Эжену. Но вдруг она выпрямилась, словно кошка выгнула спину, повернулась к нему и приникла губами к его губам, краем глаза следя за своей безмолвной и холодной соперницей. На мгновенье она застыла в этой позе приникшей к любимому женщины, сраженной вдруг вспыхнувшей страстью так безотчетно и внезапно появляющейся и похожей на каприз или на проявление слабости, которому так подвержены любящие, видящие в этом свою блажь.
- В тебе проснулась маленькая девочка,- с улыбкой подумал Эжен. Как странно, несколько минут назад она была совсем другой: гордо несящей свою богатую природную красоту, знающей чего она хочет, не думающей об условностях. А теперь эта молодая женщина по своему разуму превратилась в девочку, ревностно защищающую свое от посягательства чужих. Сколько еще образов скрыто в ней? Надеюсь узнать это не скоро, ведь пока это остается загадкой, то чары любви не заполонит дымка новых открытий или привычка.
Забавно, но любовь противоположна шахматам; соперник, знающий оппонента на 2 хода вперед, уже проиграл. Оппонент же, еще не знающий об этом, все еще лелеет надежды на победу: обдумывает комбинации, двигает фигуры и после каждого хода победоносно смотрит на соперника, лицо которого, как ему кажется, после каждого такого хода должно быть прибежищем удивления и неожиданности, от оригинальности и смелости этого его хода. На самом же деле человек по ту сторону доски смотрит на этот ход с холодной усмешкой, внутри себя либо сожалеет о недальновидности партнера по доске, либо иронически посмеивается над ним, а часто попросту злорадствует. Что это… Зачем мне такие мысли, когда она рядом?
-Ну как, она все еще смотрит?- отогнав шахматную аллегорию с улыбкой подыграл Эжен.
-Нет,- игриво ответила Жанна и рассмеялась своим мелодичным и весенним сопрано и закинула голову назад. За окном проплывала полоса набережной, дома и кусочек парка.
- Ну вот,- подумал Эжен,- она уже прежняя, девочка выросла. Минутная слабость испарилась словно день воскресенья. Какая она переменчивая и впечатлительная,- любя и жалея одновременно подумал он,- она заключает в себе парадокс. Живя в наше время и получив от природы такую красоту, она не заложила ее в ломбард, что держит химера шикарной жизни, не выставила на всеобщие торги, не погрязла в легкой жизни. Как-то интуитивно она обошла все это, словно знала где расставлены капканы и понимала, что должна лелеять свое трогательное одиночество в большей мере мнимое, нежели существующее . Но в тоже время она не отринула это всецело, часть этой жизни, пленительная похоть и вызывающая легкость которой затягивает в свои сети многих ее ровесниц, она использует себе во благо, ничего не давая взамен кроме как расточая букеты из взглядов, превозносящих ежеминутную щедрость, и благодарных слов, произносимых все тем мелодичным, но уже не весенним сопрано, и искр флирта, зажигающих молодые и неопытные сердца и оживляющих сердца затянутые паутиной рутины, распаляющих сердца слегка зачерствевшие, умиляя уже мертвые и неспособные на любовь. Она делает это из необходимости, но берет лишь самое малое. Берет не больше того, что может оплатить ее взгляд или ее улыбка. Но сколько же ей приходится выслушивать от всех тех, кто способен различить в ней лишь цвет лямок ее бюстгальтера. Как часто она видит унижения мужчин перед собой, как часто встречает хамство и ограниченность. Как должно быть в глубине души она смеется над теми, кто провожает глазами ее такси. А, может быть, она вовсе не смеется, напротив - сожалеет о них, о том, что эти люди не видели и не знают ничего кроме интересующего их аспекта любви. Как такие люди могут уважать самих себя и дорожить своей семьей? Как они просыпаются каждое утро. Что для них новый день? Господи, сколько же вопросов роится в ее голове?
- Ты познала тайну простоты,- вдруг сказал Эжен, наклонившись к своей возлюбленной и поправив локон ее светлых волос, пахнущих лавандой,- ты настоящая женщина. Я понял это уже давно, а вот всю прелесть этого осознал только что. Никогда не забуду как ты на первое наше утро встала раньше меня и пошла заваривать чай. Потом ты сказала, что пьешь черный, но сегодня почему-то заварила зеленый; сказала что сделала это, случайно, будто поддавшись интуиции. За одну ночь ты сумела понять ту часть меня, которая хотела быть понятой, ту часть, что вышла знакомиться с тобой первой из всех их меня составляющих. А потом, через несколько дней, на своем компьютере ты оставила страницу с рецептами сырников, раньше ты не умела их готовить. Ты меня почти не спрашивала об очевидных вещах вроде "хорошо ли мне с тобой"- тебе не нужно было вытягивать это из меня, ты это видела. Ты очень проницательна и я рад тому, что не собираюсь тебя обманывать, ибо у меня бы это не получилось, да и возможности такой мне не представится.
- Врешь,- игриво сказала она,- ты не станешь обманывать ту, которая заваривает тебе зеленый чай и кормит сырниками.
- И которая настолько мудра, что понимает влияние столь тонкой самоиронии на меня, - улыбнувшись и глядя на нее сказал Эжен.
Жанна засмеялась.
- Самоирония моя только для тебя и для мамы. Другие мои знакомые, к сожалению, думают что я таким образом набиваю себе цену.
- На то они и просто знакомые, чтобы так думать.
- Согласна,- сказала она и взяла его под руку,- знаешь, мне сейчас так хорошо. Впервые я чувствую себя человеком, просто человеком рядом с мужчиной. До этого я была неодушевленной куклой, которую некоторые хотели купить, а некоторые попросту играть, опять же как куклой. Спасибо тебе за это.
-Твоя красота - твое проклятие,- продекламировал Эжен, намеренно не замечая ее предыдущей реплики.
Жанна улыбнулась. Остановки летели в темном вихре подземки, проносящиеся за окнами вагона фонари напоминали о времени, в этом вагоне замедлившего свой ход. Стук колес настраивал их на какую-то успокоенность, нашедшую тихое пристанище в соприкосновении их ног, хаотичное движение которых так символично копировало их встретившиеся жизни.
-Твое самое огромное достоинство в том, что ты добрая и честная как мать и красивая и страстная как любовница. Эта заключенная в тебе двойственность - твой дар. И как его оборотная сторона - твое несчастье.
- Да,- согласилась она,- пока я с тобой - это дар.
- А еще тебя красит то, что ты с удовольствием ешь и не боишься не влезть в свое любимое платье. Да что уж там платье, во весь гардероб.
Она снова засмеялась.
- Ты хочешь сказать, что я не боюсь поправиться?
- Я хочу сказать, что ты не боишься условностей и живешь так, как хочешь ты.
-А разе не для этого все мы – люди - собрались на этой планете?
-Как будто да, однако эта мысль так поражает своей простотой, что многие люди не верят в нее, а кто-то просто боится жить,- сказал Эжен.
- Но ведь мы не такие?- заискивая и с иронической улыбкой спросила Жанна.
- Конечно не такие, ты сама прекрасно это знаешь, но ты и я пока еще не мы. Это ждет нас впереди,- сказал Эжен веря и не веря себе одновременно.
- Это обнадеживает и пугает одновременно
- Просто сейчас осень и идет дождь,- с улыбкой ответил Эжен, желая увести мысли любимой от этой темы.
Вагон стал замедлять ход.
-Мы подъезжаем к нашей станции,- сказал Эжен,- идем?
-Идем,- легко выдохнула Жанна, поправив юбку и жакет и устремив свой взгляд на реку через окно вагона, предвкушая все прелести наступившего дня и сжимая в своих руках пальцы Эжена.