На снимке Opera Bastille, где мы смотрели "Баядеру"
Это была моя вторая поездка в Париж. Мой брат, Владимир Николаевич Штерн, математик, доктор физ.- мат. наук, пригласил меня провести с ним неделю в Париже. И я, конечно, не раздумывая, сразу и радостно приняла его предложение. Тем более, так случилось (так должно было случиться!), что вторую неделю мне удалось провести в Париже с моим мужем.
Мой муж, Михаил Самуилович Качан, возвращался с деловой поездки из России в Нью Йорк. Я предложила ему сделать пересадку в Париже и задержаться на недельку, чтобы отдохнуть после трудной поездки, отметить там 45-летие нашей совместной жизни и встретить 2002 год. Он неожиданно легко согласился.
Все последующие, как бы случайные совпадения, подтвердили правильность принятого решения. Все складывалось очень удачно и как бы само-собой. Это были две, может самые счастливые недели в нашей жизни. Эта поездка такая же незабываемая, как была первая, в 1994 году.
И это, пожалуй, было наше с моим младшим братом первое такое тесное и продолжительное общение. И в прямом и в переносном смысле. В прямом, потому что мы спали в одной, хорошо что сдвоенной и поэтому с раздельными одеялами, кровати. И впервые за много лет, а может, и вообще, оказались действительно и буквально тет-а-тет (голова к голове). Целую неделю мы провели с ним очень насыщенно и интересно.
Володя "доложился" о своей поездке друзьям и родным раньше меня. Поэтому я сначала приведу его письмо с небольшими сокращениями.
"Моя поездка в Париж (с 17 по 23 декабря 2001 г.) была фантастически интересна. Меня встретила Люба, которая прилетела (из Нью-Йорка) на два часа раньше. Мне очень повезло, что она согласилась и смогла меня сопровождать. Люба сводила меня в Мулен Руж (в качестве подарка ко дню рождения, билет стоит $90!). Это было и необычно и незабываемо. Как-будто побывал внутри картин Тулуз-Лотрека - очень ярко, динамично, красочно.
Мы с ней побывали в трёх музеях: Лувр (классика), Орсэ (импрессионисты), центр Помпиду (модерн) и на выставке "Париж-Барселона" (Пикассо, Дали, Миро и, конечно, Гауди). И конечно, мы с Любой много бродили (Елисейские поля, Риволи, Монмартр, Опера, Дом Инвалидов, Сите, набережные Сены).
Жили мы в небольшом скромном отеле ($54 в день), недалеко от Эйфелевой башни (15 минут ходьбы) и Университета Пьера и Мари Кюри (5 минут ходьбы), куда я был приглашён членом Учёного совета на защиту диссертации одного парня, который умудрился сделать 14 ссылок на мои статьи.
Очень кстати, что у меня была персональная переводчица, так как французы к английскому относятся неприязненно. Люба переводила мне на Ученом совете во время защиты в понедельник. Правда, в разговорах она иногда невольно переходила с французского на английский.
Люба ездила со мной и в Эколь Политехник (в пригороде на юге Парижа), где я делал доклад. Мы провели там почти весь вторник.
Забавный случай был в среду в Университете Кюри: после моего доклада один профессор задал мне вопрос по-французски (!). А когда я попросил его повторить по-английски, он сказал что здесь, во Франции, хочет говорить на родном языке, а переводит мне пусть ведущий семинара. Молодёжь, правда, обращалась с вопросами по-английски.
В общем, научная часть визита была интересной. Очень жаль, что Клара (жена – Л.К.) не смогла поехать из-за предрождественной торговой лихорадки. Когда Клара рассматривала гологрудых див в программке Мулен Руж, я подметил её лёгкое неудовольствие (шутка).
В субботу вечером мы с Любой встретили Мишу в аэропорту Шарля де Голля и привезли в наш отель уже около девяти. Минут через десять к нам присоединился Володя Гольштейн (математик и наш знакомый из Академгородка). Сейчас он преподает в Университете, в Беер-Шеве, Израиль), но только что вернулся оттуда в Париж.
Он тут заканчивает свой "саббатикал", оплачиваемый годовой научный отдых в любой, выбираемый самим ученым стране или даже нескольких странах. Так, два последних месяца он будет в Канаде.
Поскольку он пришёл с приятелем, в нашей комнатушке стало совсем тесно. Володя по этому поводу заметил, что французы очень скупы, а вот когда он ездил в Швейцарию членом Учёного совета, то те настояли, чтобы он летел бизнес классом, поскольку иначе профессору не пристало!
Мы все зашли в ближайшую кафешку, посидели минут двадцать, и надо было уже разходиться. Качаны отправились к нему в пригород (45-60 мин. езды на метро и электричке), а я вернулся в отель, попросил утром разбудить в семь и в воскресенье отбыл в Хьюстон.
В Хьюстоне меня встречали Ника с Дашей (дочь и старшая внучка – Л.К.). Истомились, так как самолёт на 4 часа опоздал (задержали в Париже по технической неисправности), и волновались, из-за истории накануне с самолётом из Парижа в Майами, где какой-то мусульманин пытался взорвать самодельную бомбу (к счастью, неуспешно)". Конец письма.
Итак, мы с Мишей отправились в пригород. Володя Гольштейн очень вовремя (для нас) вернулся в Париж из Израиля, куда ездил на конференцию, которая удачно совпала с днем рождения его приемного сына – Платона.
Его жена, Оля Малиновская – моя давняя подруга. Она была студенткой, когда я преподавала в НГУ, а подружились мы позже, в середине шестидесятых, когда работали вместе в Институте Катализа СОАН (теперь СОРАН). Оля первая уехала из Академгородка. Мы с ней два раза встречались в Израиле. И один раз она приезжала к нам в Нью-Йорк.
Нам с ней всегда было хорошо и интересно вместе, чего я не могу сказать о ее муже (муж подруги совсем не обязательно твой друг).
Володя хороший ученый и очень много знающий. Я бы сказала, перенасыщен фактическими знаниями в различных областях. Просто ходячая энциклопедия. Но поэтому бывает иногда довольно занудным, т.к. перекармливает своими знаниями. А это не всегда совпадает с твоими потребностями и желаниями.
Он любил поспорить со мной по разным вопросам, но когда ему недоставало аргументов и он чувствовал, что проигрывает в споре, то переходил на личность, своими язвительными, я бы даже сказала издевательскими репликами пытаясь вывести собеседника из себя.
И что я уже совершенно не могла перенести, так это его обращение с Платошей. Вот уж над кем он непрерывно и прилюдно уничижительно подшучивал, демонстрируя свое интелектуальное превосходство. Что было совсем нетрудно, т.к. он начал "воспитывать" Платона с 5 лет.
Из-за этого я даже перестала к ним ходить, хотя Оля сказала, что он считает меня самой умной из всех ее подруг. Мы с Олей встречались или у меня дома или на нейтральной территории. Оля, умница, понимала, что у нового отца ее сына такая "сучность" (так говорила моя ташкентская преподавательница психологии из ТГУ, где я заочно изучала французский язык) и не вмешивалась в его воспитательные приемы.
Надо отдать Володе должное, что делал он это не зло, я бы даже сказала довольно добродушно, если можно так выразиться о такой форме воспитания. И, главное, он действительно любил и любит Платона (своих детей у нет). А дети это всегда чувствуют.
И вот, что интересно, Платон просто привык к такой форме общения, не зная других. И очень много от него взял, многому научился. Вырос довольно умным и образованным человеком. Впрочем, и его отец родной и его мать – тоже личности неординарные. Но, главное, Платон тоже очень любит Володю и считает его своим отцом, потому что о родном он не знал ничего, пока не стал взрослым.
А жаль. Потому что его родной отец, Юрий Ильич Кононенко, замечательный художник, был моим большим другом. И это я своими рассказами о нем "влюбила" Олю в него и была как бы виновницей этого недолгого союза, от которого, тем не менее, остался замечательный Платон.
И, надо сказать, не ее одну. У меня это хорошо получается – "влюблять" в тех, кто мне нравится. От еще более раннего и короткого союза с другой моей подругой остались изумительные фрески, нарисованные этим художником во всю стену прямо на обоях ее комнаты в коммунальной квартире. Потом понадобились титанические усилия, чтобы их спасти: осторожно отодрать обои и перенести на фанерные щиты.
Впрочем, как говорят французы: "Revenons a nos moutons" (вернемся к нашим баранам), т.е. к Володе Гольштейн. Это было очень удачно, что нам было, куда поехать ночевать, и даже то, что это довольно далеко от Парижа.
Миша приехал такой измученный и уставший от всех хозяйственных хлопот, связанных с квартирой, контейнером, разгрузкой-погрузкой и т.п., что с удовольствием "отмокал" и отлеживался в деревенской тиши в четырехкомнатно й квартире, предоставленной Володе Университетом.
Володя принял нас замечательно. Накупил кучу всякой вкуснятины (правда, на свой вкус, который с Мишиным не совпал, а с моим – чудесно, потому что я люблю пробовать что-то новое, а Миша нет).
Жили мы дружно, даже душевно. Надо сказать, что Миша в Америке, а Володя в Израиле, оба сильно изменились в лучшую сторону. И отношения со мной и особенно с Мишей (которых раньше практически не было, потому что Володя относился к Мише очень отрицательно) стали вполне человеческими. Особенно после того, как Володя два раза и довольно подолгу пожил у нас в Нью-Йорке (один раз с Олей, а второй раз без нее).
Природа в пригороде была чудесной. Это была моя четвертая осень, с четырьмя листопадами за один год (сибирская, питерская, нью-йоркская и задержавшаяся парижская). Обожаемое мною время года. И все по-разному, но удивительно красивые.
Я с удовольствием гуляла одна по окрестностям очаровательного старинного университетского городка. С дорогими домами, потому что университет – частный и престижный. Конечно, долго я бы так не смогла. Но тут опять вмешался "его величество - случай" (вся эта поездка от начала и до конца шла под этим знаком).
Дело в том, что одна из Мишиных кузин живет в Бордо, а ее дочка с мужем, родители которого тоже живут в Бордо, живут в Париже. Так вот они решили на рождественские каникулы отправиться к родным, чтобы познакомить их со своей месячной дочкой. А нам предложили присмотреть за их квартирой и пожить с 24 декабря по 1-е января у них. Это был подарок судьбы! И мы, конечно, согласились.
И дальше всё было замечательно, потому что квартира оказалась в центре Парижа, буквально под Эйфелевой башней. Так что свою утреннюю прогулку, пока Миша еще спал, я совершала вокруг нее и по Марсову полю.
После завтрака я отправлялась по разным вблизи и не очень расположенным музеям. Из них мне особенно запомнились два. Первый – Осипа Задкина, скульптора начала ХХ века (мой самый любимый период в живописи), небольшой, но очень уютный и насыщенный эмоционально. Второй – национальный музей искусства Азии (Guimet) – огромный (чуть ли не второй после родного) по собранию произведений азиатского искусства (45000 скульптур, картин и различных предметов искусства разных стран и цивилизаций азиатского континента, с первобытных по сегодняшние).
Набегавшись и насытившись эмоционально и интеллектуально, я заходила за Мишей. Мы шли куда-нибудь пообедать, а после гуляли по Парижу, его паркам, набережным и кварталам. Лучше всего освоили тот, где жили, и знаменитый Латинский, красочный, многолюдный, где недорого и очень вкусно кормят разными национальными блюдами.
Новый год и наше 45-летие отметили посещением оперного театра, где смотрели «Баядеру» в постановке Рудольфа Нуриева, с совершенно изумительным Николаем Цискаридзе, приглашенным из Большого театра специально на этот спектакль с очень сложной (рассчитанной на Нуриева) главной мужской партией. Впрочем, «девочки» тоже были очень хороши – первый состав. Балет яркий, красочный, очень темпераментный и запоминающийся.
После театра мы пошли посмотреть, что делается под Эйфелевой башней. А там ужас что делалось. Впечатление было такое, что весь Париж высыпал на берег Сены. Хлопушки, ракеты, летящие в небо пробки от шампанского и т.д. и т.п. Утром вся поверхность была усеяна следами бурного пиршества накануне. Мусорщикам понадобился не один день, чтобы всё вычистить.
Мне сказали, что у парижан такая традиция – Новый год встречать на берегу Сены. Но по другим сведениям, большинство парижан на это время покидает город. Кто едет в тепло – позагорать, а кто, наоборот, покататься на лыжах. А Париж наводнен приезжим народом. Мы решили «голос свой не примешивать в вой ему» и пошли домой, где тихо-мирно, под телевизор, проводили 2001 и встретили 2002 год.
Через два дня, 3-го января, мы радостно вернулись домой, в Нью-Йорк.
Как в гостях ни хорошо, дома всё же лучше.