Повесть об исполнении мечты
Андрей Черкасов, Леонид Климов
(редакция Екатерина Живова)
Первый вопрос, который задает обыватель, когда узнает, что ты занимаешься археологией, тем более, подводной: «Золото находил? И за сколько продал?»
Бесполезно объяснять, что ты ищешь не золото и бриллианты. Ты ищешь ответы на вопросы. Вопросы, которые адресуешь не только прошлому, древним обитателям этого мира, но и себе. Кто ты, что ты и даже зачем.
Здесь больше важен фрагмент ручки древней амфоры с клеймом, чем безликий золотой слиток. Она тебе скажет, откуда эта амфора, что сюда в ней привезли. И еще она тебе скажет, правильно ли ты действуешь, верны ли твои оценки и получишь ли ты результат – лишнюю строчку в чьей-то монографии.
Люди, воспитанные на диснеевской продукции, обычно представляют древние сокровища как деревянный сундук, полный золотых блестящих монет, сверкающих рубинов и изумрудов. Желательно, чтобы он находился в компании анатомически правильно разложенного скелета, а лучше - нескольких. Эта картинка – яркий пример мечты иллюзорной и несбыточной. А я хочу рассказать вам о том, как сбываются настоящие.
Забудьте о сундуках и скелетах. В действительности все не так.
Глава 1.
Любые совпадения с реальными лицами или событиями являются случайными.
Стандартная фраза, которая предваряет многие фильмы. В кино и на телевидении есть несколько таких фраз, за банальностью которых всегда хочется разглядеть что-то более глубокое и значимое.
Например, строка «редактор субтитров Ээро», которой заканчивались фильмы с субтитрами. Во времена, когда выбор каналов был невелик, по понедельникам (или средам?) на третьем показывали фильмы для глухонемых под редакцией таинственного «Ээро». Я ломал голову: кто это такой или кто такая? Что это – подпольная кличка, имя, фамилия?
Или в новостях: ТАСС уполномочен заявить. Меня всегда смущало: как таз может что-то заявлять? И почему он не может просто заявить, а именно уполномочен? Чувствовалась какая-то власть, могущество исключительно сказочного характера, что-то от Мойдодыра мне виделось в этом.
А в конце я ждал надпись «фильм снят на пленке Шосткинского комбината «Свема». Она как бы означала «вот теперь действие и вправду закончилось, возвращаемся в реальность». Такие детали, подробности врезались в память, чтобы составить целую эпоху. А сейчас наступила другая, где…
Любые совпадения с реальными лицами или реальными событиями являются случайными.
Не просто формальность, юридическая оговорка, чтобы прикрыть чьи-то тылы. Эта фраза отражает дух эпохи.
Она отражает страх современного человека перед жизнью, который заставляет его бежать от нее в мечты и грезы. Современная цивилизация – цивилизация иллюзий, огромный мир нереального, выстроенный для нас кинематографом, литературой, компьютерными играми и социальными сетями.
Человек не останавливается в своем бегстве от реальности. Он устремляется дальше, добиваясь того, чтобы ничто в его мире грез не напоминало о настоящей жизни. А в ответ на замечание, что его мечты заведомо неисполнимы, ссылается на старенькое клише: «Будьте осторожнее с мечтами, они могут сбыться». Неисполнимые мечты – гарантия нашей безопасности.
Я не пойду на баррикады, не полечу в космос, не буду строить город-сад, не буду бороться с негодяями и не буду делать мир лучше. Я лучше посмотрю, как это сделает придуманный герой. В придуманном мире, придуманным способом. Вы не задумывались, почему этот герой, который может все, всегда в маске? Чтобы было удобнее ассоциировать себя с ним: «Ну и что, если половину фильма нам показывают героя без маски? Когда он в маске – это я!». Героизм по ассоциации так удобен и надежен, что с иллюзией практически невозможно расстаться. В ней есть всё: и ты – герой, и злодей, и героиня, аэродинамичность форм которой ставит под сомнение закон всемирного тяготения, и еще…
Детьми все мы проходили через эти игры. Он - я, здесь - там. Но получилось, что большинство захотело вернуться в вечное детство с его фантастическими мечтами. Не потому, что они были нереальны или нереализуемы, а потому, что остались нереализованными.
У нас был свой ритуал похода в кинотеатр.
Следовало идти толпой, чем больше, тем веселее, поэтому все друзья заранее оббегались и предупреждались. Маршрут был давно определен. Сначала по улице, где можно нарвать яблок, в магазин за конфетами, мимо дома с высоким красивым крыльцо, на которое обязательно надо забраться. Попив воды из колонки, перебегали просторную рыночную площадь, и все - мы на месте! В кассу за билетами обычно стояла длинная очередь. Если нет, это означало, что фильм неинтересный. Но обычно это нас не останавливало – так сильна была магия экрана.
За 15 минут до сеанса открывалось окошко кассы и те, кому повезло, бежали с билетами ко входу. В фойе висели скучные портреты каких-то актеров и актрис. Глаз цепляли лишь несколько плакатов фантастических фильмов – «Лунная радуга», «Петля Ориона» и иностранного «Ангара 18». Мы обязательно сравнивали друг у друга номера билетов. У кого цифры меньше - получи щелбан.
В зрительном зале стояли стулья с жесткими откидными сидениями. Их почему-то всегда красили в скучный серый цвет, на спинках через трафарет рисовали угловатые цифры. Все рассаживались, шумели, шелестели, постепенно затихали, периодически взрывая тишину смехом и перебранками. Затем гас свет, начинался неизбежный киножурнал. Но он не портил, а только усиливал удовольствие, растягивая сладкое предвкушения волшебства.
Когда начинался фильм, каждый выбирал себе героя и объявлял его собой, переносясь на экран. Мы сражались, мчались, стреляли, промахивались, теряли друзей и погибали сами. А потом вываливались из кинотеатра в родную, уютную ночь, еще притихшие под впечатлением. Над нами висело огромное темное небо, сияли мириады ярких звезд. Под лай собак мы возвращались по звездам домой, в завтрашний день, обещавший новые сражения и приключения. Мы верили, когда вырастем, все это будет у нас по-настоящему.
Через много лет, уже взрослым, я приехал в этот городок. Прошла эра видеосалонов, у всех дома появились видеомагнитофоны и собственные видеотеки. В крупных городах открывались современные кинотеатры с качественным изображением и звуком, но маленький кинозал в том городке еще существовал и даже работал. Я позвал друзей детства, к нам присоединились несколько девушек. Мы вновь прошли тем, детским, маршрутом, и я удивился тому, как сильно изменилось все вокруг. Улицы, дома, магазины. Новые вывески, в магазине - новые товары, вместо барбарисок – чупа-чупс, вместе лимонада за 30 копеек (потом сдаешь бутылку, получаешь 20 копеек, добавляешь 10 копеек, покупаешь новую бутылку – и так до бесконечности) – кока-кола.
Неизменной осталась афиша фильма у кинотеатра. Она была написана тем же шрифтом от руки как и много лет назад. Первая мысль была: да неужели этот художник жив?! Впрочем, вопрос был риторический…
Мы купили билеты, прошли в зал и сели, предвкушая волшебство, как тогда – в детстве. Кроме нас, никого в зале не было. Показывали американскую комедию со звездами. Фильм пролетел в одно мгновение, слишком быстро и как-то непонятно. Потом я понял, что нам не показали середину фильма, только начало с завязкой истории и финал. То ли не хватило у прокатчиков денег, чтобы купить картину полностью, то ли середина была потеряна по пути в кинотеатр, то ли киномеханик спешил домой и решил избавиться от неожиданных любителей кинематографа таким вот способом.
У каждого из нас получилось свое кино. Бандитская сага, экономический симулятор «вырасти поросенка», сериал про золотую молодежь или алкогольный экшн с изображением вне фокуса. Впрочем, часто жанры смешивались…
Но, вспоминая звездное небо после киносеанса, не хочется повторять фразу:
Любые совпадения с реальными лицами или реальными событиями являются случайными.
Наоборот, в этой истории совпадения не только не случайны, но преднамеренны. Конечно, ничто не помешает автору присочинить для красного художественного словца, но в целом и главном – это истинная правда, которую могут подтвердить участники и очевидцы. Что-то будет искажено в силу слабости памяти человеческой, а также из-за необратимого влияния на мозг случаев интоксикаций различными веществами и жидкостями. Целые фрагменты сюжетных линий оказались безвозвратно утрачены, потому что происходили на темной и сокрытой стороне человеческой реальности, на той, о которой обычно рассказывают наутро случайно выжившие свидетели.
Еще в фильмах часто пишут, что на съемках не пострадало ни одного животного (насекомого, растения, человека). Но я собираюсь рассказать правдивую историю, а это значит, что пострадали многие: получили душевные и телесные травмы, разуверились в жизни и любви, отчаялись и отреклись, а кто-то даже погиб или умер.
Это произведению посвящается тем, кого уже нет рядом, но с кем мы вместе мечтали, рисковали и просто веселились – Саше Белову, с которым копали древнюю Москву, Леше Карповичу, с которым пили крымский портвейн на развалинах древнегреческого города, Але Воронковой, с которой я так и не сыграл в шахматы, Путе, с которым бродили по ночной земле Бессарабии, пересекали высокий мост через Днестр и ожидали румынский выстрел в спину. Да, собственно, всем друзьям, с которыми сводила меня жизнь.
Глава 2.
Оглядываясь на свое прошлое, я думаю, что все началось с «Капитана Немо». Был такой фильм с Дворжецким. Детское воображение потрясли водолазные костюмы, превращавшие обычных людей в инфернальных существ, подводные путешествия, таинственные обитатели глубин и примеры неограниченности человеческих возможностей.
Затем я узнал об Атлантиде и посмотрел фильм «Акванавты» - про людей, способных дышать кожей и часами находиться на невероятных глубинах. Я открыл иную Вселенную, где обитали невероятные чудовища, покоились галеоны с сундуками, полными золотыми дублонами, ждала своих исследователей скрытая под толщей вод Атлантида. Меня очаровала невероятная магия непостижимого мира, который когда-то был для нас колыбелью и родиной, а теперь стал чужбиной. Мечта о его покорении, даже заселении и освоении, была сладкой и захватывающей.
Я и не помышлял о том, чтобы ее осуществить. В разваливающейся стране, в эпоху великих перемен думать о покорении глубин было неактуально. А главное, я еще не понимал, что мечты нужно воплощать своими силами. Не то, чтобы я надеялся на доброго дядю, Deus ex machina, который решит все проблемы, но думал, что все как-то получится само собой. Мечта требует упорной работы, настойчивости и терпения, она не станет реальностью, пока ты не сделаешь к ней первый шаг. Шаг к взрослению, шаг от инфантилизма и незрелости. Человек становится взрослым не тогда, когда получает первый миллион или ждет первого ребенка, а когда осознает, что никому ничего не дается просто так, и поворачивается от несбыточной мечты к мечте реальной, пусть трудно, но осуществимой.
Но ведь мечта в ее полном блеске и великолепии никогда не сможет проявиться в косном, банальном, отягощенным физическими законами и человеческими обстоятельствами мире! Зачем бороться, если результат все равно не будет похож на эталон, созданный нашим воображением?
Но не забывайте, что мечта - эталон не места и обстоятельств, даже не действия и поступка. А состояния души в тот момент, когда ты мечтаешь, чтобы состояние твоей души было таким, как в мечте. Словно камертон: стукнул и сравниваешь – тот звук или не тот? Да вообще есть он или нет? А звук такой тоненький, постепенно затухающий. Чтобы снова соотнести слышимое, нужно что-то подкрутить и снова щелкнуть….
Вот, скажем, пример для мечтающих о карьере в медицине. Есть несколько хрестоматийных докторов: Айболит, что под деревом сидит чистенький, с бородкой, в очечках, попозже - Чехов, Булгаков, в конце концов, чего уж там, Розенбаум. Или даже заботливый Малыш, который ЛЕЧИТ, именно ЛЕЧИТ – в этом я всегда был уверен категорически и переубедить меня невозможно - своего друга Карлсона вареньем.
Но вряд ли кому то в детстве придет на ум, что будущие доктора – это молодые люди в мятых распахнутых халатах безвозвратно потерянного белого цвета с засученными рукавам, в белых шапочках, которые должны быть сдвинуты на затылок и никак иначе. И что во время дежурства они с дикими криками носятся по подвалам городских больниц так, что герои киноэпопеи «Форсаж» отдыхают. Как минимум, грохота больше на порядок!
Каталки гремят по бетонному гулкому полу, лежащие на них носилки съезжают, норовят упасть на «водителя». Искусство управления требуется филигранное, чтобы на полной скорости не въехать в стену, а потом, отпустив каталку, придать ей такое ускорение, чтобы она сделала «полицейский разворот»…
Вроде бы, легкомыслие. Но «бесполезное» умение, которое они оттачивают здесь и сейчас, ой как пригодится через пару лет, когда нужно будет срочно доставить больного в реанимацию. Каталка устроена так, что поворачивать ее нужно именно на скорости, чтобы сохранить движение. Об этом не напишут в учебниках, не расскажут на лекции, но благодаря подвальным гонкам молодой врач доставит больного вовремя, сделает то, что нужно или можно было сделать, плюхнется на продавленный диван в ординаторской – и переживет тонкий момент «выдоха», удовлетворения, соприкосновения реальности с детской мечтой…
Моя подводная Одиссея началась с хорошенького пинка перед открытой дверью в вагон поезда на Ленинград, к месту будущей службы. Везли нас два офицера в красивой морской форме. Один из них сказал, что в части есть подразделение водолазов, но туда не всех берут, а только лучших, после строгого отбора. Вот тогда камертон у меня и прозвенел. Правда, не особенно я верил, что смогу пройти хоть какой-то отбор.
Мы прибыли на Московский вокзал. Было холодное раннее декабрьское утро, вполне равноценное полярной ночи. Метро еще не открылось, мы шли по улицам и площадям пешком.
Задрав голову, я озирался по сторонам. Придумалось японское трехстишие:
Ленинградское небо.
Огромная скважина в ночь.
Я иду, ускоряя шаги.
С Финляндского вокзала холодная электричка унесла нас в заснеженный маленький городок. Дорога сквозь чудесный, словно бы новогодний лес из сосен и елей, одетых чистым белым снегом, уперлась в ворота с пятиконечной звездой, они открылись, и мы оказались внутри.
В такие минуты ощущаешь себя голым и ничтожным, будто стоишь посреди пустыни на перекрестке ветров под пристальным взглядом кого-то сверху. Впрочем, голым я не был. На мне была одежда, с которой вскоре предстояло расстаться в ритуальном акте передачи дембелям, чтобы обрести новую, чистую, стильную форму.
Меня провели по плацу. По нему маршировали люди, которым предстояло стать моей семьей, братьями и прочими близкими родственниками, квадрат из черных шинелей и шапок. В казарме старшины-дембеля сразу завели меня в бытовку и начали расспрашивать, кто я и откуда.
До этого я был совершенно спокоен и безмятежен. Но тут, наконец, понял, что гражданская жизнь закончена, теперь я в армии. Меня затрясло. Нервная дрожь била впервые в жизни. Я удивился, хотя было бы неправильно сказать, что испугался. Это мое тело реагировало на шок перемены.
Позже я не раз испытывал подобное состояние – осознание, что обратной дороги нет. Казалось бы, для врача взять кровь из вены – обычное дело, но в момент, когда игла уже коснулась кожи пациента, еще не проколов ее, твое тело все равно напрягается, сердце начинает биться быстрее. Ты точно знаешь, что справишься и с собой, и с процедурой, просто в «точке невозврата» ничего нельзя поделать с моментальной паникой от того, что ответственность ложится именно на тебя и ни на кого другого.
; Ну ладно. - сказали мне дембеля, один из которых оказался моим земляком-москвичом. - Иди, располагайся, если будут проблемы – обращайся, мы поможем.
Помощь мне не понадобилась. Потому что в скором времени меня приняли в «земляки» парни из Вологды, которые во время моей беседы с дембелями маршировали на плацу по легкому морозцу.
Они пришли в казарму, принесли запах холодного воздуха, кирзы и кислой кожи – настоящей мужской жизни. Здоровые, веселые и непринужденные, они говорили, странно для моего слуха окая и неправильно склоняя существительные. Ночью со мной заговорил сосед по шконке. Поинтересовался, кто я, откуда я. И сказал: «Нас, вологодских, много, а ты, москвич, один. Я тебя в обиду не дам, если надо, вступлюсь за тебя перед своими». Он был из Сокола, звали его Леха Греков. Говорят, мужчина, едва посмотрев на женщину, сразу определяет, хочет он ее или нет. Первый взгляд определяет дальнейшие отношения не только в этом случае. И все усложняет тот, кто думает по-другому.
Иногда этот период кажется мне самым счастливым в жизни. Меня поили, кормили и укладывали спать, в библиотеке выдавали книги, в чипке продавали горячий кофе и беляши. На рынке появилось номерное пиво «Балтика», и знакомый водитель, имевший возможность выезжать за пределы части, иногда покупал нам бутылочку-другую. Все свободное от нарядов, хозработ и политзанятий время в нашем распоряжении была природа: озера и таежные ручьи, гранитные скалы и сосны-великаны. Можно было охотиться на мусоросборнике за бакланами и собирать голубику. Армия оказалась самым подходящим местом для того, чтобы думать о душе, планировать будущее, учиться сражаться за место в жесткой мужской иерархии.
Как-то я сидел на камбузе и смотрел в окно, как ребята на плацу гоняют мяч. Почему-то подумалось, что вот так точно 21 июня 1941 года играли солдаты в футбол в Брестской крепости.
Люблю наблюдать, как солдаты играют в футбол.
Их лица просты, а жесты по-детски беспечны.
Им хочется верить в мгновенье под именем гол.
И горько мне думать, что все наши игры конечны.
Глава 3.
Часть находилась на берегу огромного холодного озера. По ночам оно ревело, словно ворочающееся во тьме чудовище. Пугало и притягивало, призывало заглянуть в бездну и само заглядывало в тебя до самых потаенных глубин. Оно засасывало. Так рассказывал старый водолаз, с которым мы как-то пересеклись в поликлинике, ожидая очереди. Он ходил на глубину в «трехболтовке» - водолазном снаряжении с тяжелым шлемом, тяжелыми ботами и грузами на груди и спине. Воздух подавался по шлангу. Опускался на 40, на 60 метров. На дне ничего не видно, говорил он, протягиваешь руку и все, дальше - тьма. На дне сразу же уходишь по пояс в ил. Поэтому не зевай, требуй больше давления воздуха сверху, чтобы тебя надуло, как шарик, и выдернуло из грунта. Не теряйся, иди вперед, не останавливаясь, иначе поднятое тобой облако ила тебя же и накроет. «Но как же? – Спрашивал я. - 60 метров глубины на чистом воздухе – это опасно, это может и к смерти привести». Все водолазные правила говорят, что на такой глубине нужно дышать газовыми смесями. Старый водолаз смотрел на меня, усмехаясь: «Если надо, мы и на 100 метров опускались».
Наша часть была невероятно секретной, потому что имела отношение к ядерному оружию. Наверное, поэтому мы носили гюйсы, робы, бескозырки с ленточкой «Балтфлот» и черные шинели. Чтобы никто не догадался. А поскольку с ядерным оружием много чего может случиться, в том числе и под водой, в части было водолазное подразделение. И туда действительно отбирали со всей серьезностью.
Нам объявили, кто хочет пойти в водолазы? Записались самые здоровые и смелые, в том числе я. Желающих было в несколько раз больше, чем вакансий. И выбрать должны только нескольких. И я на общем фоне в лидерах отбора не смотрелся.
Приехал капитан, который начал нас тестировать, опрашивать. Заставил каждого нарисовать несуществующее животное. Мы нарисовали всяких чудищ и монстров.
Общий психологический вердикт капитана гласил: «Вы только прибыли в армию и находитесь в непривычной обстановке, а значит – в состоянии стресса. Поэтому нарисовали страшных животных». По моему рисунку он определил, что у меня какие-то проблемы с пальцами. Действительно, все эти дни я с иголкой и ниткой орудовал над всякими нашивками, подшивами и погонами к форме. Все пальцы были исколоты и болели. Так я убедился в эффективности метода психологического тестирования путем рисования несуществующих существ.
Я ожидал, что после тестов нас будут бросать в воду и проверять, кто выплывет, а кто нет, погонят бежать марафон по пересеченной местности, а в конце заставят биться друг с другом насмерть. Но нет. Ничего этого не было, и мы просто ждали. Учили устав, маршировали на плацу и стояли в нарядах.
Через несколько дней нам объявили результаты отбора в водолазы. Взяли только пять человек. В том числе и меня. Вместо со мной в водолазах оказался и Леха Греков. Это было ожидаемо, потому что он на гражданке успел речное училище окончить и отходить навигацию. Ему вообще после училища и плаваний по «северам» никакая армия уже не была страшна.
Моя фамилия в списке избранных меня удивила. Не самый рослый, не самый здоровый, не самый сильный. Но, видимо, нельзя было всех самых харизматичных матросов отдавать в водолазы, кого-то надо было ставить старшинами в другие отделения.
Взять-то меня взяли, теперь надо было удержаться. У меня были все шансы вылететь. По причинам прозаическим – из-за здоровья. Требования к военному водолазу необычайно жесткие. Жестче - только к космонавтам, отправляющимся в годовую командировку на околоземную орбиту. Я проходил по всем требованиям, кроме одного. Тогда в армию брали всех, кто не успел убежать или откупиться. Точнее, из-за того, что слишком многие убегали и откупались, остальных брали, особо не разбирая. Ходить, читать умеешь? Вперед, Родине долг возвращать. Но природу не обманешь. В результате прямо из нашей части комиссовали одного шизофреника, а человек десять дистрофиков пришлось переводить на усиленный режим питания.
Моя же проблема заключалась в том, что правый глаз у меня плохо видел. Я «выезжал» на левом, благодаря ему и очки не носил, и благополучно скрывал от общественности наличие дефектов зрения.
Разумеется, в моем личном деле об этом написали, но кто из офицеров будет в него смотреть? И я жил в страхе, что меня в любой момент могут разоблачить и попросить перейти в какое-нибудь другое отделение - химической или радиационной разведки, например.
На стрельбище мне приходилось стрелять с левого плеча и офицеры, контролирующие стрельбы, интересовались: ты что, левша? Отвечал, что мне удобнее стрелять с левого плеча, хотя удобством там и не пахло. У Калашникова экстрактор выбрасывает гильзы вправо, что вполне логично, если ты правша. Мне же пришлось мириться с тем, что горячие гильзы пролетают прямо у меня перед носом. Впрочем, свои ростовую, поясную и пулеметное гнездо я выбивал.
Но скрывать проблемы со зрением долго не удалось. Хотя специальность мы получили непосредственно в войсках, а не в учебке, медкомиссию были обязаны проходить в спецчасти в Ломоносове, он же Ораниенбаум. Там окулист, единственный из всех врачей, поставил в мою медицинскую книжку водолаза заключение «не годен». Это была катастрофа.
Я сказал об этом капитан-лейтенанту Корсуну.
; Но ты видишь-то нормально?
; Да, мне даже очки не нужны, хотя и прописаны. Я без них обхожусь.
; Ну и забей тогда.
Потом мы еще раз ездили на эту медкомиссию. И снова они меня забраковали, и снова мы на это забили. Тогда время было такое, на многое можно было забить.
Глава 4.
Подстерегали меня и другие опасности. Я запросто мог погибнуть, когда отправился в первый и единственный в жизни самоход.
Наступила весна, пение птиц, аромат распускавшихся цветов и буйство гормонов провоцировали на подвиги. Мы с Аксеном и Максом Худяковым заступили в наряд на камбуз. Свои обязанности быстро выполнили: после ужина все убрали, к завтраку подготовились. Появилась идея сходить за колючку в поселок, который состоял из двух многоквартирных домов для офицеров у КПП, купить чего-нибудь вкусного и пива, а может, даже с девчонками познакомиться. Идея была абсолютно бредовая. Во-первых, до сих пор не могу понять, откуда нам привиделись девчонки в офицерском общежитии. А купить пиво и прочие деликатесы можно было только в буфете, где мы обязательно попались бы на глаза кому-то из начальства и моментально спалились.
Впрочем, эту проблему мы, как нам казалось, решили, переодевшись в гражданскую одежду, одолженную по вещи у всего личного состава нашего отряда. Нетрудно было догадаться, что получившиеся нелепые костюмы еще больше выделят нас на фоне окружающего пейзажа, но разумные соображения в тот день у нас в мозгах не задерживались.
Казарма стояла на окраине, и задняя дверь камбуза как раз выходила в сторону леса - впрочем, лес там был везде. Необходимо было всего лишь пробежать метров пятьдесят от двери, и ты уже скрылся в зарослях.
Наш хлеборез, сочувствующий, но не участвующий, вышел посмотреть, чисто ли снаружи. «Никого нет», - сообщил он нам. И мы втроем рванули.
Я, конечно, считаю, что во всем виноват хлеборез. Ведь он должен был проконтролировать чистоту нашего выхода. Но, с другой стороны, мы и сами могли сообразить, что появление людей в гражданской одежде посреди карельского леса у секретной военной части невероятно подозрительно. Кроме того, обязаны были помнить, что на ту же сторону здания выходят и двери караульного помещения. Возможно, если бы трое матросов в рабочей форме вышли из камбуза и отправились в лес, никто не обратил бы на них внимания. Ну, пошли за голубикой, или за дровами, или медведя ловить. Мало ли, какая блажь могли придти в голову их старшине?
Но как должны были прореагировать разводящий офицер и караульные, которые, возвращаясь с постов на отдых, заметили, как несколько гражданских лиц стремительно выскакивают из здания на территории части и мчатся в лес? Не иначе, воры или, хуже того, шпионы, которые умыкнули военное имущество, а может, и военные секреты, и теперь планируют исчезнуть с места преступления и замести следы!
Офицер, отвечающий за охрану периметра части, дал команду приготовиться к стрельбе и закричал нам: «Стой! Стрелять буду!»
Собственно, нам его крики были до одного места. Нас остановили не они, а характерный звук передергивания затворов. Когда мы обернулись, увидели, что находимся на прицеле автоматов.
Иногда я спрашиваю себя, дал бы офицер приказ стрелять? И стали бы солдаты его выполнять? И с какой вероятностью они попали бы по движущимся мишеням в вечернем лесу? Не знаю. Но тогда мы не рискнули искушать судьбу, а покорно вернулись.
Нас не положили мордами в землю, уперев стволы в затылок. Все-таки у нас был ядерный полигон, то есть - научная часть, и в ней служили интеллигентные люди. Караульный офицер вызвал дежурного по части. Дежурным по части оказался наш родной командир капитан-лейтенант Корсун. Он вызвал нас в дежурку и поинтересовался, куда это мы собрались.
Что мы могли ответить? Пошли купить пива и снять девиц? Я взял инициативу на себя и сказал: «Хотели в магазине купить жвачек». Глупо, но правдоподобно. Мы все увлекались жвачками с вкладышами - кадрами из фильма «Терминатор-II». Просто помешательство какое-то, взрослые люди на полном серьезе собирали вкладыши, наклеивая их, куда только можно.
Тем временем, нашу роту построили в расположении. Помощник дежурного Якобчук сообщил всем про цель нашего самохода. Грохнуло дружное ржание.
; Ладно, - сказал Корсун.
Он отвел меня в водолазную шхеру, кабинет подразделения. Дал бумагу, ручку, включил радио и велел писать объяснительную.
Я понимал, что это конец. Гауптвахта меня не страшила, я готов был отсидеть хоть месяц, пугало изгнание из водолазного подразделения. И тут по радио заиграла моя любимая песня - «Creep» группы Radiohead. Для меня это был знак. Тебя поддерживают, о тебе помнят, дерзай, все получится. Я написал в объяснительной, что мы отправились всего-навсего в ближайший магазин - изучить ассортимент продуктовой продукции и установить контакты с местным населением. Это «установить контакты» мне потом еще много раз припоминали.
Следующий месяц я провел в ожидании наказания. Но на губу нас не отправили. И из водолазов меня не выгнали. Пронесло. Другим везло меньше.
Вскоре у Андрюхи Рудяка, командира подразделения водолазов и заместителя старшины роты, случился день рождения. Половина личного состава части уехала на учения, поэтому график службы был расслабленный. Андрей заказал из города водки, матроса, который нес бутылку в казарму, поймали с поличным. С Рудяка сразу же срезали старшинские лычки и перевели обычным матросом в группу инженерных средств. Правда, потом выяснилось, что водка послужила лишь поводом. За месяц до этого случилось ЧП. В часть должна была приехать серьезная проверка из Москвы, из Минобороны и мы целыми днями приводили часть в порядок. Да, да, красили траву зеленой краской, носили круглое и катали квадратное. Без отдыха и перекуров и какой-либо возможности написать письмо на родину.
В какой-то момент матросы начали демонстрировать недовольство, зрел мятеж. Андрюху, как старшину, попросили разобраться с личным составом. Он отказался. Этого ему не простили.
А еще через год другой водолаз – Леха Серебряков – ушел в самоход с уже упомянутым Максом Худяковым. Оказавшись на свободе, ребята напились до положения риз. На вечерней поверке замкомроты, москвич Леха Курбатов, проявил все организаторские, математические и очковтирательские способности, чтобы скрыть отсутствие двух человек. Поверка продолжалась час. Прапорщик Аринушкин, заступивший помощником дежурного, десять раз пересчитывал личный состав и определял, кто в отпуске, кто в наряде, а кто еще где-то. Несколько раз прапорщик убеждался, что все нормально, и можно всех отбивать – укладывать спать. Но червь сомнения не давал ему покоя, заставлял пересчитывать снова и снова. В конце концов пропажа вскрылась. Можно обмануть кого-угодно - собственную жену, отца-командира и даже президента страны, но не прапорщика.
Леху с Максом привезли из города на машине – в гражданской одежде, пьяных и веселых. И Серебряков тоже вылетел из водолазов.
Глава 5.
Матрос постоянно занят поиском шкеры – места, где можно скрыться от чужих глаз, избежать работы, дождаться обеда или даже поспать. Счастлив тот матрос, у которого есть шкера. Счастлив баталер, который всегда может спрятаться в баталерку под предлогом очередного пересчета простыней и наволочек, счастлив хлеборез, который всегда может задержаться на камбузе для нарезки хлеба, фасовки сахара и дележки масла, счастлив писарь, который всегда может умчаться в штаб делать стенгазету. Хорошо даже водителю, у него есть возможность подремать в машине час-другой. Правда, в автопарке всегда много народу, и его может обнаружить какой-нибудь бдительный офицер.
У нас было несколько шкер - класс водолазной подготовки, водолазная машина и водолазный катер.
Класс водолазной подготовки отличался от обычного школьного только обилием настенной агитации, рассказывающей о трудной, но героической судьбе советского водолаза. На больших плакатах существа с одним круглым глазом и гладкой цветной кожей - советские водолазные костюмы обязательно делали яркими, чтобы водолаза было хорошо видно в мутной воде - в разнообразных позах осматривали подводные части кораблей и сооружений, проводили сварочные и такелажные работы, спасались в нештатных ситуациях и, естественно, спасали товарищей. Мой любимый плакат был посвящен медицине, а точнее специфическим заболеваниям и травмам, возникающим под водой. Они подстерегали с первого метра погружения: кислородное отравление, отравление углекислым газом, кессонная болезнь, баротравма уха, баротравма легких, азотное опьянение, нервный синдром высших давлений, барогипертензия. Каждый дополнительный метр вниз означал новый диагноз. А всплытие могло быть еще опаснее, чем погружение. Поэтому, например, при возникновении кессонной болезни первый рецепт – это снова опустить пациента на глубину, дать избыточному азоту покинуть кровь.
Глядя на плакат, я понимал, что шутки кончились. Ощущение опасности щекотало нервы, и это было первым признаком, что теперь все по-настоящему. Одноглазые чудовища, преследовавшие в кошмарном сне китобоя Нэда Лэнда из романа Жюля Верна «Двести тысяч лье под водой», ожили, приобрели плоть и суть сначала на этих плакатах, а потом в реальности. Я стал одним из них: одевался в искусственную водонепроницаемую кожу, смотрел на мир через маленький иллюминатор маски, с хрипом и стонами втягивал воздух через загубник дыхательного аппарата, опускался на дно и чувствовал, как вода обжимает тело, стремясь раздавить его в объятиях. Это было непривычно, порою – страшно, хотя в этом я никогда себе не признавался, и невероятно круто!
С восторгом я поздравлял себя: «Ты добился своего, ты причастен к невероятным вещам, ты - в когорте избранных! Тот, кто побывал на глубине и заглянул в бездну, уходящую на сотни метров вниз, уже по-другому смотрит на обычных людей. Разве знают они, что такое бездна!»
Позже, подобное состояние я испытал, учась в медицинском. Первые курсы закладывают основу докторского менталитета, того самого, что в народе зовется «врачебным цинизмом». Например, чтобы сдать анатомию, нужно уметь показать «что и где» на препарате, то есть, на трупе. Ты топаешь после основных занятий в анатомичку и пытаешься хоть что то увидеть на помятых останках, которые оставили тебе предшествующие курсы. А ты живой, тебе есть хочется, и некогда по сто раз бегать руки мыть. Вот и сидишь: в одной руке чья-то нога, а в другой – яблоко . Изучаешь. А потом едешь в метро, весь провонявший формалином, посреди «зоны отчуждения», которая образуется вокруг тебя даже в час пик, и с гордостью избранного думаешь: «Я – студент-медик!»….
На спуски мы выезжали на 131–ом ЗИЛе с КУНГом -закрытым кузовом-фургоном, полным разных фантастических вещей. Для Лехи Грекова и Пэпса, выпускников речного училища, в нем не было ничего необычного. Но я воспринимал машину как остров сокровищ, к которым имеют доступ только особые люди, причастные к суровому водолазному делу. Половину кузова занимала барокамера – лежащая на боку металлическая колба с иллюминатором и небольшим тамбуром между двумя дверками. Заходишь за первую дверцу, в тамбуре нагнетается воздух, уравнивающий давление с внутренним, только затем открываешь вторую дверцу и попадаешь в барокамеру. Вход и нагнетание давления происходили намного быстрее, чем выход. Чтобы «забить» барокамеру давлением, требовалось несколько минут, а безопасный сброс мог продолжаться и часами. Специальная табличка, на которой указывались режимы «выхода», была впаяна в корпус барокамеры рядом с вентилем стравливания, чтобы точно не оторвалась.
Нам рассказывали историю про дембелей, которые залезли в барокамеру, чтобы испытать азотное опьянение. Оно начинается с давления примерно в семь атмосфер, что соответствует глубине 60 метров. Человека пробивает на смех или испуг, возникают бредовые мысли и идеи, галлюцинации. Чем больше давление, тем сильнее симптомы, но увеличивать его до бесконечности нельзя. Считается, что на глубине 100 м воздействие азота приводит к смерти. Но еще опаснее резкое снижение. Баротравм ушей или легких, когда воздух изнутри разрывает органы, еще можно избежать, если кричать. Намного опаснее кессонная болезнь, при которой концентрированный азот, не успевший выйти из организма естественным путем, закипает в крови.
Те дембеля оставили снаружи салагу, который должен был обеспечивать удовольствие. Тот нагнал необходимое давление, ребята посидели, посмеялись, покайфовали. Потом дали отмашку, мол, все заканчивай, выводи нас. Новобранец вывел, открыл вентеля и резко сбросил давление. Все погибли.
Еще у нас в машине находились здоровый баллон для хранения воздуха под высоким давлением, чтобы было чем забивать баллоны акваланга и барокамеру, воздушный компрессор, четыре койки, две из них – подвесные. Кроме всего этого, предусматривались места для размещения аквалангов, водолазных костюмов, трехболтового снаряжения и самих водолазов.
Собственная барокамера - ценная и редкая вещь для современного дайвера. У нас же было целых две! Одна в кузове, а вторая – на борту катера, пришвартованного на Дивизионе. Так называлось место дислокации судов нашего гарнизона на заросшем лесом берегу небольшого залива.
Мы любили наш катер. Он был маленький, состоял из двух отделений и небольшой каюты. В водолазном отсеке хранились разнообразные баллоны и барокамера. Наши взаимоотношения со всеми этими барокамерами начинались и заканчивались их бесконечной чисткой. Не более. Может, оно и к лучшему, что нам не пришлось проходить в них экспресс-курс реанимации.
Глава 6.
Мы пережили суровую карельскую зиму. Потеплело, с Ладоги сошел лед. Наконец, пришла команда выезжать на учебные спуски. Дождались! Больше не будет надраивания медных башмаков до блеска, покраски стен и скобления деревянного пола стеклышком! Нас ждет настоящее дело!
И вот мы на берегу: баллоны забиты, снаряжение подготовлено. Ладога – озеро серьезное, холодное, поэтому даже в августе мы опускались в сухих костюмах. В такой костюм залезаешь, как в шкуру неведомого чудовища, тебя пеленают, обвязывают концами и потом окунают в воду. Зато есть телефонная связь и можно общаться со дна с теми, кто наверху.
Первое погружение под воду. Волнуешься настолько, что даже не страшно. Дыхательный автомат сипит, словно раненый зверь. Неудобно, баллоны висят грузом, рук и ног не поднять. Смотришь через иллюминатор шлема, недостаток информации о том, что происходит вне костюма, пытаешься компенсировать руками, ощупывая все подряд. Но это почти ничего не дает. Наощупь крадешься вниз по трапу в воду - по колено, по пояс. Она сжимает тебя, словно тисками. Еще ниже. Бурлят воздушные клапаны на ногах, стравливая из костюма лишний воздух. Вот ты погрузился уже по грудь. С непривычки кажется, вода давит так сильно, что ты не сможешь расширить легкие. Вот уже ты в воде по шею. Руки цепко держатся за трап, готовые в любое мгновение потащить тебя наверх, к людям, к свету и свободному дыханию. Вода колышется у самого иллюминатора шлема. Ее граница ползет вверх, вверх по стеклу, скоро ты уходишь с головой и делаешь первый вдох. Сознание в шоке, оно видит, что ты под водой, но тело дышит и получает свою порцию кислорода. Это странно.
Я отпускаю руки и начинаю погружаться на дно. Не сразу, не быстро. Товарищи наверху держат меня на конце, регулируют скорость. Сразу же - сильная боль в ушах от давления. В панике зажимаю себе нос и начинаю активно дуть в него, уравнивая давление в носовых пазухах. За эти делом не замечаю, что упал на дно и лежу на боку. Пытаюсь встать, дергаюсь и извиваюсь, поднимая тучи ила. Так, наверное, чувствует себя младенец, который только учиться распоряжаться своим телом.
Чуть успокоившись, вспоминаю: наверху ждут доклада! «Я на грунте, - кричу я. - Чувствую себя нормально!» «Ну, молодец, -говорит Корсун. - Теперь походи вокруг, поплавай, понаблюдай». Под водой, особенно первый раз, каждое действие кажется невероятно сложным и важным. Сначала ориентируюсь: я упал сюда, корабль там, двигаться надо туда. Плыву. Тут же рывок, веревка не дает двигаться дальше. «Дайте слабину!» - Прошу я. Двигаюсь, пока не кончается воздух в баллонах. Вылезаю наверх. Меня раздевают, я возбужден, хочется кричать, петь и громко разговаривать. После блеклых красок ладожского дна мир кажется невероятно красочным.
Потом пошел Леха Серебряков, который тогда еще был с нами. Когда началась резь в ушах, не сообразил, как продуться. Корсун его спрашивает: «Серебряков, доложи, как состояние». Тот со своим неподражаемым вологодским говором отвечает: «Худо», а дальше неразборчиво. «Что, что случилось?», - повторяет Корсун. В ответ снова «худо» и что-то еще. Корсун орет нам, сидящим на концах: «Тяните его обратно, тяните!» А Леха как раз забрался под катер, концы за борта перегнулись, под киль ушли. Мы тянем, толку никакого. Корсун почти что в панике.
По обычному нашему российскому разгильдяйству, которое нас всегда выручает, хотя иногда беспокоит, второго водолаза, который должен стоять на страховке, не снарядили. Точнее, назначили и даже почти снарядили, но не полностью. А это процесс не быстрый - залезть в костюм, кабеля подключить, концы привязать, зашнуроваться, не забыть баллон одеть и вентиль открыть. А то я однажды забыл нашему мичману воздух из баллона пустить, он на дно спустился, а дышать нечем. Хорошо, что недалеко забрался. Обратно быстро вылез.
Поэтому у нас и флот такой непобедимый. Хоть вообще баллоны отбери, но задачу выполним.
В общем, вытащили мы все-таки Леху со дна. Отвинтили, раскрутили, воздухом свежим дали подышать.
; Что случилось? - Спрашивает его каплей. - Тебе плохо стало?
; Да нет, - говорит Леха. - Просто что-то уши заболели, вот и говорю: «Худо слышно».
В следующий раз он уже нормально продувался и ушами не страдал.
Один раз, когда мы ныряли, отрабатывая задачи, прибежали моряки. «Ребята, - говорят. - Водолаз нужен - посмотреть, что там с винтами на судне». У них постоянно что-то с винтами происходило. То конец на них намотают, то о камни погнут, а то еще какое казенное имущество за борт уронят. Например, рынду с причала. Мы-то ее, конечно, нашли. Потом. А пока она на дне лежала, мы вокруг нее круги по очереди нарезали, чтобы каждому поплавать досталось. Последний ее и достал.
Кроме винтов, нас попросили посмотреть днище, сильно ли оно проржавело. Ну, надо так надо, поплыли. «Только, - говорят моряки. - Не поплыли, а пошли. Спускаться нужно с той стороны причала». Ласты мне сняли, концы на плечо повесили, и я потопал. В водолазной сбруе, в утяжелителях, с баллонами и прочими удовольствиями. Единственное, без телефонного кабеля, а значит, без связи.
Сквозь иллюминатор гидрокостюма видно хреново, потому что он изнутри запотевает. Но добрался. Где слезать? Вот тут, с этого места. Загвоздка одна, трапа с причала в воду нет. Теоретически он есть, но здесь и сейчас - нет.
Каплей наш обрадовался: «Будем отрабатывать выход в воду с борта судна. Забирайся на борт, оттуда сиганешь». Тем временем еще одного водолаза снарядили – Саню Петрова. Вот забрались мы с ним на коробку, перелезли через борт, а дальше надо спиной вниз падать. Коробка, конечно, не океанический лайнер и даже не морской, но лететь не один метр. А что делать – попадали.
Парю в воде как в невесомости. Вокруг враждебное безвоздушное пространство, над головой махина корабля висит. Из-за нее чувствую себя совсем космонавтом, вышедшим за пределы космической станции. Все черно-белое, в дно корабля упираются взлетающие вверх пузыри воздуха. Саня Петров по кличке Пэпс парит рядом и вместе со мной все это наблюдает. Он, хоть речнуху закончил и навигацию отходил, такое тоже, видно, в первый раз видел…
Маленьким я брал с собой в ванную маску и трубку – нужно же было тренироваться! Особенно мне нравилось напускать в ванну пену, погружаться и смотреть на нее снизу. Или, лежа лицом вниз, смотреть как на дне медленно исчезают пузырьки воздуха. У меня и тогда возникало ощущение, что я перенесся в другой мир. Но там я был один…
А тут висим мы с Саней - и то по сторонам, то друг на друга смотрим. Уже и про винты забыли и про ржавое днище, захваченные важностью момента. Пэпс мне руку протягивает, мы обмениваемся рукопожатием. И настолько все это торжественно и символично, то ли Аполлон и Союз в космосе встретись, то ли Господь с Адамом в Сикстинской капелле.
И не было в тот момент человека более мне дорогого и важного. Потому что во всем космосе, во всей Вселенной не осталось никого кроме нас, только я и он.
У меня с Пэпсом сложно складывались отношения. Мы с ним и ругались, и пили, и ларьки вместе грабили. Он был хитрый и изворотливый, скорый на выдумку и безбашенный. Мог на спор любую глупость сделать, но никогда не давал себя обмануть и развести. Казалось тогда, будет война, все погибнут, пусть и героями, а он выживет, выполнит задание и еще трофеев себе наберет.
После срочной службы Саня Петров остался на контракт - узнал, что недалеко стоит часть спецназа ВМФ, подводных диверсантов, и ушел туда. Намекал, что на Кавказе скакал по горам, но чем именно занимался, не признавался. Потом попал в тюрьму, освободился. Последнее, что мне рассказывал другой наш сослуживец Аксен, который сам сейчас за убийство сидит, помер Саня Петров по кличке Пэпс от передозировки. Но мне хотелось верить, что неправда это, что веселый и хитрый Пэпс опять всех развел и обманул, и все еще обделывает где-то свои загадочные пэпсовые дела.
И действительно, так и оказалось. Прошло время, вдруг звонок по телефону.
- Привет, Андрюха, это я Пэпс. Я живой и здоровый. Аксен все напутал.
- Пэпс, как я рад тебе слышать, старый хрыч! Ты где, как?
- У меня все нормально. Я сейчас на послушании в монастыре в Вологде. Завхозом. Приезжай в гости, но только не сейчас – в пост, а позже.
Да, это Пэпс. Живее всех живых, да еще на хлебном месте.
А тогда, на дне залива, очнулись мы, вспомнили, зачем погружались, посмотрели винт, проверили днище. Тут чувствую, легкие тянут из баллонов пустоту. Вдох, еще раз вдох, а дышать нечем. Ничего страшного, глубина не та, чтобы беспокоиться, но все равно спасаться как-то надо. У аппарата, с которым мы ныряли, предусмотрен «резерв» на случай, если водолаз забыл про контроль давления в баллонах. Когда неожиданно для рассеянного подводника воздух заканчивается, в баллонах еще остается небольшой объем, всего на несколько минут, достаточно, чтобы всплыть. Конечно, можно заработать кессонку, но здесь выбирать не из чего.
Я дернул «резерв» - грушу сбоку на баллоне, включился, воздух пошел, но выбираться надо было быстро. А трапа-то на причал нет! Пришлось отправиться в противоположную сторону к пологому берегу. Я в расслабленном состоянии брюхом вниз развернулся и поплыл себе потихоньку, дно рассматривая. А там такие перспективы открылись… Не знаю, то ли кислородное голодание, то ли отравление углекислым газом, то ли просто ракурс такой попал, но чувствовал я, будто лечу над грешной землей, а внизу проплывают реки, ущелья, горы и равнины. Это я железяки, камни и прочий мусор так воспринимал. И парил над миром, пока в берег лбом не уперся.
Встал, вышел из воды, расшнуровался, сдернул шлем и верхнюю часть гидрокостюма - и увидел мир словно в первый раз. Он до этого был бесцветным, тусклым - флора и фауна на дне Ладоги бедная и невыразительная. Да и иллюминатор шлема особо краски не пропускает. А тут невероятная яркость всего вокруг - неба, леса, озера - ударила в глаза. Я не мог надышаться, налюбоваться. И в этот момент понял, что вся красота мира на самом деле хранится внутри меня. Конечно, и синева небо бездонная, и лес на самом деле живописный, но человеку нужно особое состояние, чтобы увидеть все это по-настоящему. Только спокойствие, внутренняя тишина и гармония дают ему такую возможность. И нет смысла куда-то бежать и искать, вот оно, все здесь - огромный мир со всеми его складками, перепадами и узорами на илистом дне грязного, заваленного железяками и мусором порта Дивизиона. Эти невероятные краски ждут тебя везде, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал. Главное – ловить, позволять себе такие моменты покоя и наслаждения.
Потом ребята прибежали, меня разули, раздели, баллоны оттащили, единственное - чаем не напоили. Потому что на камбузе в обед компот был.
Впрочем, скоро реальность повернулась к нам и другой, темной стороной. Через день, опять же на учебных спусках, подошел мичман с соседнего катера. Спрашивает: «Вы ребенка моего не видели? Я его оставил спать в каюте катера, а он, видно, встал и отправился куда». Нет, говорим, не видели. Он побежал его в лес искать, мы слазили и в озеро. Ничего. На следующий день все катера с причала на руках оттащили в сторону, каплей сам пошел под воду и нашел мальчика. Наверное, проснулся пацан в каюте, вылез на палубу и решил пойти на причал. А там надо по катерам идти, он между бортами и провалился. На мичмана-отца смотреть было невозможно. Каплей наш сразу же за спиртом полез.
Мертвый ребенок лежал на берегу, застывший как куколка.
Капитан Родионов, врач из части, циник и балагур, подошел к нему, посмотрел, отошел к сторонку, поссал. Вернулся и говорит: «Ну что, прошли теперь крещение водолазное, достали первого жмура».
Нечто подобное я испытал позже в городской больнице. У меня была палата с тяжелыми больными, что на языке бесплатной медицины означает «овощей», которые только лежат и потолок смотрят. Утром, как обычно, на обход: давльнице, пульс, бессмертная фраза из фильма «Игла»: «Как мы сегодня? Получше, получше…». И бегом в ординаторскую - «рисовать» истории, потому как запах в палате лежачих, да еще и пожилых, к долгим разговорам не располагает. Сижу, пишу, входит медсестра: «Доктор, пойдемте». Что такое? Куда? «Бабушка в вашей палате отдуплилась». «Да ладно, я же полчаса назад заходил, - говорю. - Она живая была!» Некстати вспомнился анекдот: у нас от чего лечим – от того и помирают… Смутило ли меня напоминание о том, что в каких-то – возможно, не таких уж редких – случаях все мои знания и умения могут оказаться бесполезны? Да. Заставило отказаться от любимого дела? Нет.
А Родионов потом погиб. Пил много, в подпитии подошел слишком близко к краю пригородной платформы, и его электричкой зацепило.
Глава 7
В конце фильма «Особенности национальной охоты», в титрах, авторы выражают «особую благодарность военнослужащим Ленинградского военного округа». В том числе и нам, водолазам. А дело было так.
Однажды каплей сказал: «Завтра едем на ответственное задание, я снимаю вас со всех нарядов, подготовьтесь, чтобы форма прилично выглядела». У нас ответ один: «Есть, товарищ капитан-лейтенант». Куда ехать, зачем - неизвестно. Говорят, кино снимать, но таких баек мы наслушались. Вологодским, когда в часть везли, вообще рассказывали, что за границу в Финляндию им съездить можно будет. Чтобы из поезда не сбежали.
Тем не менее, я сделал все, что мог. Нарыл свежие носки без дырок, прошил в очередной раз ботинки, хотя они все равно на ходу разваливались на составные части, прогладил гюйс.
Утром погрузились в КУНГ вместе с аквалангами и водолазными костюмами: Леха Серебряков, Леха Греков и я. Ехали долго. Мы все на иголках, извелись, хоть на ходу спрыгивай. Привезли нас на берег озера: осень, деревья в разноцветной листве, прохлада и красота. Выскакиваем. Вокруг множество народу, вроде и впрямь съемочная группа. Сразу же подваливает мужичок, наверное, осветитель какой, и бутылку «Монастырской избы» протягивает: «Ребята, угощайтесь».
Мы гордо отказались. Типа, не пьем. На самом деле, там недалеко стоял капитан-лейтенант, при нем мы бутылку брать постеснялись. Зато потом вечером оттянулись.
Вокруг суета, что-то готовят, бегают, обсуждают. Корсун приказал набрать кучу камней. «Зачем?» - спрашиваем. «Лодку топить будем». Пауза. Нам привычнее поднимать со дна предметы, которые утопил кто-то другой, работа у нас такая. Но надо – значит, надо.
Ладога озеро моренное, булыжников и каменюк валяется по берегам много. Мы насобирали, потом по команде Корсуна связали вместе по несколько штук.
Дальше каплей говорит: «Видите - вон там стоит резиновая лодка, давайте все камни туда к ней тащите и загружайте». Леха Греков в ответ: «Товарищ капитан-лейтенант, может проще лодку сюда перегнать и здесь ее загрузить?»
Ситуация получилась сложная, почти патовая. Трибуналом не пахнет, но нарушение воинской дисциплины и субординации налицо. Нам повезло, что Корсуна трудно чем-то пронять: «Да, точно. Так и сделайте».
А нам актеры интересны, особенно - актрисы. Но ни одного знаменитого лица. Это они потом все прославились: Кузьмич, финн, Леня. Из знакомых только Булдаков ходил с важным видом в военной форме. На площадке его так все и называли, как в фильме, Генералом.
Вечером нас повели в баню. А там голый Кузьмич байку какую-то травит. Рассказывал, как он на целине водителем служил, и у него в кузове грузовика солдат заснул. Едет Кузьмич по ночной зимней степи, вокруг на сотни километров - ни одного населенного пункта, и только где-то зимуют комсомольцы-добровольцы, что целину подымать приехали. А солдат в кузове тем временем от холода проснулся и полез в кабину. Кузьмич видит, что на скорости из ночи к нему кто-то в дверь ломится! От ужаса решил прыгать из машины прямо на ходу. А дверь у него была сломана, он ее на проволочку заматывал. Стал отматывать, чтобы дверь открыть. А солдат в противоположную дверь все лезет. В общем, не успел он проволочку размотать, как все выяснилось. А то не услышали бы мы эту замечательную историю. Кузьмич показал себя, в общем, невероятно веселым человеком.
Байки - байками, но никто времени не теряет, все пьют. Даже финн, несмотря на то, что с переводчиком, не отстает от масс. Кстати, в жизни на съемках все было именно так, как фильме показали. Смотритель пионерского лагеря, где жила съемочная группа, рассказывал, что на сданных бутылках от киношников озолотился. Они свободно могли бы там же еще «Особенности национального кинематографа» снять. Особо ничего придумывать и менять не пришлось бы.
Ну и разумеется, нам тоже наливали. Мы на Корсуна косились, он нам кивал, мол, расслабьтесь парни, не стесняйтесь. А мы - люди подневольные, нас особо уговаривать не надо.
Баня располагалась в трехэтажном здании на берегу Ладожского озера. На первом этаже - небольшое помещение, в котором мы ночевали, на втором – сама баня с парилкой. Напарившись, мы поднимались на третий этаж и выходили на площадку, с которой в воду вела металлическая горка с трамплином. Киношники предупредили: «Только аккуратнее, здесь дети летом на тазиках съезжают, поэтому поверхность горки покарябанная, можно порезаться». Глубокая осенняя ночь, вокруг темный настороженный карельский лес, ты прыгаешь на горку голышом, несешься вниз, потом тебя кидает вверх к звездам, а оттуда - в обжигающую холодом черную воду. Выныриваешь, сверху над тобой пролетает с воплями следующий экстремал, а ты гребешь обратно, в тепло парилки и к стакану, чтобы потом снова искупаться.
Это была самая невероятная баня, в которой я когда-либо парился. Но задницы мы себе все равно порезали.
Нас оставили ночевать. Пришел смотритель лагеря, тот, который тару сдавал. Наш змей-искуситель. Презентовал бутылку и доложил, что женская часть съемочной группы заинтересовалась приехавшими матросиками, то есть - нами. И, мол, заинтересованные дамы сейчас придут следующей партией мыться. Мы, как джентльмены, не могли проигнорировать дамское внимание. Начали к представительницам кинематографического искусства набиваться в компанию на помывку. Они - ни в какую. Мы посчитали это кокетством и приготовились к решительным действиям. Леха Серебряков принял банную форму одежды, открыл дверь бани и смело устремился внутрь. В ответ раздался такой ор, что он пулей вылетел обратно.
На этом этапе мы решили их больше не беспокоить. Они отмылись, ушли, а мы сели за стол общаться. Пообщавшись, решили штурм не прекращать и направились на улицу в поиске места размещения представительниц прекрасного пола. Разведка кончилась тем, что с нами вышел разбираться лично режиссер. Разговаривал с ним Леха Греков, тет-а-тет. Не знаю, какие аргументы привел режиссер пьяному матросу, но победили мир и дружба. Мы пошли спать.
Уже по привычке проснувшись в 6 утра, я вышел на улицу. Умылся из озера, вдыхая бодрящий холод осеннего воздуха. Это была первая за долгое время ночь, проведенная мною не в казарме. Невероятное чувство! Хотелось петь, скакать и кричать от того, как прекрасна жизнь во всех своих проявлениях: в затвердевшей земле, в запахе свежести, в желтых листьях, в молодых, сильных, полных энергии мышцах.
На завтраке в столовой Корсун удивленно спросил нас: «А чего это на вас девицы из-за соседнего стола так пялятся? То ли как на экзотических зверей, то ли как на фашистских агрессоров». «Да так», - расплывчато отвечали мы.
Выпытав, в чем дело, каплей пошел к дамам и извинился за нас. Те ответили: «Мы на них не в обиде, мы же все понимаем».
Но мы уже позабыли романтику, потому что начался съемочный процесс. Когда девушки спрашивают, что я делал в фильме «Особенности национальной охоты», я отвечаю: «Помнишь сцену, где тонет подстреленная лодка? Так вот я там снимался, только меня не видно, потому что я под водой». На самом деле я вру. Под водой был мичман Грянка.
В сцене подстреленная резиновая лодка должна была утонуть, а охотники - перескочить на другую. Но как этого добиться, не дырявить же днище?!! Придумали привязать к лодке снизу веревку, опустить ее, закрепить на дне блоком (а блок – собранными накануне камнями) и вывести наверх из воды вне кадра. В нужный момент мы должны были из соседней лодки потянуть за веревку и потихоньку утопить маленький резиновый «Титаник». Мичман Грянка следил, чтобы подводная часть трюка прошла без сбоев. Но вот незадача - наш «Титаник» категорически отказывался тонуть. Что делать? Приспустили лодку немножко, потом - еще. Все равно остается на плаву и при этом держит на себе двух мужиков! Пришлось сдуть ее практически полностью. По команде режиссера мы потянули за веревку, и лодка стала уходить под воду. Тут нужно было актерам сохранять баланс и не перескакивать, пока не скроются борта. Но нервы у представителей творческой элиты не выдержали - они спрыгнули раньше, а лодка вылетела обратно на поверхность, задрав кверху нос.
Дубль был испорчен. Мы ждали, что его скажут переснимать. Режиссер сел и надолго задумался. Я в впервые собственными глазами лицезрел муки творчества: сначала он сидел и смотрел в одну точку. Потом стал смотреть в другую точку. Потом вернулся в первую. Наконец, сказал: «Сворачиваемся, и так сойдет». В фильм вошли именно испорченные кадры, облагороженные волшебной силой искусства и монтажа до такой степени, что никаких подозрений в том, что они испорчены, не возникает.
За все эти удовольствия нам еще заплатили гонорар – 10 тысяч рублей. Деньги мы, конечно, пропили. Но я чаще вспоминаю не эти приятные плоды нашей встречи с искусством кино, а взгляды рабочего съемочной группы, который совал нам бутылку вина, и девиц за соседним столиком в столовой. Они смотрели на нас так же, как я когда-то - на ужасных одноглазых чудовищ, которые гнались за Недом Лэндом в кошмаре на борту «Наутилуса». Пока мы бродили по съемочной площадке фильма как по стране чудес, киношники с таким же изумлением изучали нас, непонятных и недосягаемых существ из иной реальности – водолазов!
Глава 8
Прошло много лет. Ровно столько, чтобы я успел получить высшее образование. Волею случая я оказался на Джа, в месте паломничества многих студентов Московского университета. Там не собирались растаманы, не играли рэгги и не курили волшебные зелья. Там собирались студенты после трудного учебного дня, чтобы, само собой, обсудить научные проблемы, договориться о совместных исследованиях и обменяться монографиями. Официально место называлось площадью Джавахарлала Неру, которому там даже имелся памятник. Но редкому студенту по силам без запинки выговорить имя этого замечательного индийского политика даже в трезвом уме, а уж после научных споров и обмена монографиями – тем более. И не стоит, наверное, их за это осуждать, потому что учиться в находящемся рядом высшем учебном заведении действительно очень трудно. Для простоты площадь называли фамильярно, по-домашнему – Джа. Живописный скверик с фонтанами способствовал восстановлению сил после лекций, семинаров и зачетов с экзаменами. Фонтаны часто не работали, но вода в них всегда стояла до колена – достаточно, чтобы каждый уважающий себя студент хоть раз, да искупался. В целях стимуляции работы мозга мученики науки периодически посылали гонцов через дорогу в магазинчики и ларечки, где продавались все необходимые для этого напитки и закуски.
Когда я оказался на Джа, там шло горячее обсуждение только что завершившейся защиты дипломов. Дипломанты ВУЗа, будущие специалисты и молодые ученые, были возбуждены, радостны и красноречивы. Именно тогда в первый и последний раз в жизни я, открывая бутылку гвоздем, оказал такое воздействие на пробку и, следовательно, на жидкость, содержащуюся в сосуде, что он - ко всеобщему удивлению и огорчению - лопнул.
В тот вечер я разговорился с одним примечательным товарищем. Он обладал известной аристократической фамилией Меньшиков в сочетании с жгучим и выразительным кавказским профилем. За это его прозвали Шамиль Басаев. Горячий южный облик нашего Шамиля нередко вводил в заблуждение представителей силовых органов РФ, особенно, если попадался им на глаза на территории какой-нибудь из кавказских республик. Постоянным проверкам документов способствовало и то, что в научных экспедициях Шамиль имел обыкновение носить неброскую одежду защитного цвета и бандану. Обычно в эти веселые для обеих сторон минуты одни думали, хватит ли другим ума не открывать огонь, а другие – не проще ли сначала открыть огонь, а уже потом читать документы. К счастью, до сих пор все заканчивалось благополучно.
Как-то раз в одной из горных республик экспедиционный автомобиль ГАЗ-66, обычно использующийся в войсках, попал на выдвижной блок-пост спецназа. Люди с автоматами попросили открыть двери кузова-фургона. Первое, что они увидел внутри - два ряда высоких армейских ботинок вдоль стен, выше - штаны цвета хаки, одетые на мускулистые ноги десятка молодых, небритых мужчин, сидящих вдоль стен. Во главе «отряда» восседал Меньшиков по прозвищу «Шамиль». Картину дополняли расставленные под лавками армейские снарядные ящики. В них так удобно перевозить экспедиционное имущество - треноги и нивелиры, которые в полумраке вполне могут сойти за стойки от крупнокалиберного оружия и оптические приспособления.
Немая сцена вышла покруче, чем в «Ревизоре».
Стрелять никто не стал. Но после проверки документов над горами еще долго гремел хохот командира спецназовцев:
; Максим!? Меньшиков?! – И последнее, что показалось ему самым смешным и удивительным. - Из Москвы?!
Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. Посмотреть на феномен сбежались все военные, которые прочесывали окрестные леса и горы, и даже несколько боевиков, затесавшихся в толпу под шумок.
А еще Макс «Шамиль» Меньшиков отличался поразительным легкомыслием. С ним можно было договориться о чем угодно, он в одинаковой степени забивал на все. Один раз мы с ним ехали за город отмечать Новый год. Компания из почти десяти человек, включая его девушку, ждала его на вокзале не один час. Девушка, устав ждать, уехала. А он в конце концов появился как ни в чем не бывало, и все отправились на праздник.
При этом его нельзя назвать безответственным разгильдяем. Он работал, реализовывал сложные проекты, руководил людьми, побывал во многих уголках мира, куда обычный избалованный цивилизацией человек побоится поехать. И все это у него получалось.
Но на Джа он был всего лишь одним из обалдевших от радости дипломантов. Мы обсудили текущую научную жизнь, вспомнили славные былые денечки, когда занимались общими исследовательскими проектами. И стали делиться планами на будущее.
; Собираюсь в подводную экспедицию, - сказал «Шамиль». - На Черное море.
Я сделал стойку, словно охотничий пес над засевшей в траве птицей.
; Слушай, а можно с тобой? Я же все-таки военный водолаз.
; Конечно, можно.
Вот так легко и непринужденно я оказался в подводной экспедиции.
Шам настраивался на поездку серьезно. Он еще подрабатывал кузнецом и собирался собственноручно ковать какую-то железную раму, необходимую для работ под водой. Для меня это было дополнительным подтверждением, что разговоры про экспедицию - не шутка.
Через какое-то время я позвонил ему, чтобы узнать, когда мы едем, на какое число брать билеты.
; Слушай, я пока не знаю, у меня тут дела, давай чуть позже.
Я позвонил позже.
; Я сейчас на Урал уезжаю, когда точно вернусь, не знаю. Но как только вернусь, сразу же выезжаем!
Я плюнул и купил билет сам. Тем более, выяснилось, что начальник подводного отряда в той экспедиции - мой знакомый, с которым мы когда-то работали в Крыму, но на суше. С Максом же договорился, что он приедет, как сможет.
Предметом исследований был античный город на берегу Черного моря, часть которого со временем ушла под воду. Лагерь представлял собой скопище палаток, среди которых выделялось несколько больших армейских шатров: кухня и помещения для обработки находок. Прибыв, я, как положено, направился к начальнику экспедиции, чтобы представиться и узнать, где мне располагаться.
То есть, направился бы, если бы хоть кто-то в лагере знал, где его искать. К счастью, я набрел на женщину, которая присматривала за участвовавшими в экспедиции школьниками, а заодно – и за кухней. Я сообщил о своем прибытии и о готовности стать на довольствие. Поинтересовался судьбой начальника. Оказалось, он куда-то уехал, и когда будет назад – неизвестно. Я спросил: «Где мне можно поставить палатку, есть ли какой-то порядок, система?» «Да ставь, куда хочешь», - ответила она.
Ну что ж, прекрасно. Пока я ставил палатку, размещал вещи, подошел руководитель подводного отряда – стало легче и я получил какое-то представление о перспективах. А уже через несколько дней влился в коллектив, включился в работу и почувствовал себя героем. Студенты и школьники трудились на пыльном раскопе, кидали лопатами землю, ковырялись в грунте в поисках битых черепков, а я работал под водой, искал стены древнего города, амфоры и сокровища. Правда, глубина там была условная – максимум два метра. Но такова специфика подводной археологии. Это к мифической Атлантиде и реальным затонувшим кораблям спускаться долго и рискованно, до них – от десятков до тысяч метров, а древние поселения лежат неглубоко, потому что уровень моря изменился мало. Некоторые города начинаешь копать по пояс в воде и только потом углубляешься в культурный слой, а точнее, в донные наносы.
И вот сидим мы в камералке, большой армейской палатке, где изучают и предварительно обрабатывают находки. День, жара, сиеста – лучше в тенечке посидеть. Вдруг в палатку врывается некто, спотыкается о валяющиеся на земле ласты и начинает чертыхаться.
; Раскидали тут барахло всякое, а ну давайте убирайте! Что за бардак творится!?
Я смотрю на него – небритый мужик в одних шортах и шлепанцах. Волосы нечесанные, на голове только зачем-то золотая нитка, как диадема, надета. Морда явно пропитая. Или бомж какой-то, или алкаш из деревни пробрался.
У меня на ругань первая реакция - выкинуть мужика из палатки подальше, чтобы не гундосил и не спер ничего. Но смотрю – ребята сидят спокойно в шезлонгах, не реагируют. Может, у них тут так принято.
Мужик повозмущался минуту-другую и ушел.
; Это еще кто такой? – Спрашиваю.
; Как кто? Начальник экспедиции.
Так я познакомился с Петровичем - выпускником института физкультуры и лучшим специалистом по античной керамике.
Впрочем, у других знакомство с экспедицией происходило еще более интересно. Мой знакомый, когда вошел с рюкзаком в лагерь наблюдал следующую картину: толпа полуголых людей носится за свиньей, у которой в голове торчит топор. Оказывается, для шашлыка в соседней станице купили живую свинью. Как сделать из нее мясо, никто не знал, из оружия в лагере – только топор. Решили зарубить. Но у палача рука дрогнула, и жертва – вместе с орудием убийства - убежала.
Но самой захватывающей частью моей новой жизни были сами раскопки. Ты возишься на дне среди камней, грунтосос исправно откачивает ил, перед глазами понемногу возникают остатки древнего порта. Взгляд выхватывает бесформенный кусок какой-то породы, похожий на большую виноградную гроздь из твердых слипшихся виноградин. Я сразу понимаю, что это такое. Клад из бронзовых монет. После тысячи лет в воде монеты покрылись окислами - каждая превратилась в зеленый шарик, и только реставратор сможет вернуть им прежний облик.
И к этому я стремился, ради этого старался и преодолевал трудности? Наверное, нет. Наверное, я стремился немного к другому. К удовлетворенной усталости после трудового дня, к возможности посидеть с пластиковым стаканчиком местного коньяка в шезлонге на берегу моря под лучами закатного солнца, слушая шелест ветра в траве и шум волн. К уверенному знанию, что гидрокостюм отмокает в пресной воде, а баллоны забиты воздухом для дня следующего. К беспокойству, чтобы завтра не было ветра, который поднимет волны и замутит воду. К новой мечте – например, о затонувшем боевом крейсере.
Например, «Петропавловск» в бухте Порт-Артура. А почему бы и нет?
Да, а Шамиль так тогда и не приехал.
Вместо эпилога
В каждом из нас живет человек, мечтающий о невозможном. В детстве мы с легкостью воображаем великие подвиги и свершения, которые нас ожидают, но большинство останавливается после первого же столкновения с беспощадной реальностью. В которой, как известно любому взрослому человеку, нет места битвам с драконами, свадьбам с принцессами и безнаказанно ограбленным швейцарским банкам.
Мы начинаем стремиться к чему-то более насущному, полезному и применимому в быту. Наши собственные мечты незаметно подменяются навязанными извне представлениями о том, «как оно должно быть в жизни». В этом случае, чего бы ты ни достиг, тебя ждет неизбежное разочарование… Ведь тобой движет уже не твоя мечта - даже не мечта соседского мальчишки или учительницы Марьи Ивановны, - а непонятно кем выдуманные социальные условности. Ты тратишь жизнь, расходуешь силы и время на то, чего на самом деле никогда не хотел. Разве ты мечтал стать директором галантерейного магазина и продавать женские колготки? Или ты видел себя клоуном, который жонглирует разноцветными шарами и достает из шляпы кроликов, длинные ленты и мороженое на палочке? Но теперь уже поздно, тебя ждет переучет и бдительная слежка за продавщицей Нинкой, которая так и норовит кого-нибудь обсчитать.
А беда в том, что в какой-то момент ты побоялся пожелать слишком многого, помечтать о межгалактическом корабле на фотонном двигателе и покорении лунных гор. Побоялся пригласить одноклассницу Светку в кино, чтобы потом гулять с ней по вечерней улице и есть мороженое. ДА! Именно Светку, а не Катю! Катя, между прочим, могла бы и отказать!
Ты согласился подменить лунные горы «Жигулями» с форсированным движком, которые со временем трансформировались в подержанный Х5. Согласился стать торговым представителем крупного завода и регулярно ездить в Турцию и Египет для заключения оптовых контрактов. Согласился переключиться на Ленку из соседнего класса. Пусть она попроще на лицо, но зато у нее и грудь побольше, и у родителей собственная фирма.
Пространство мечты съежилось как сдутый шарик, а вместе с ним съежилась твоя детская открытость миру, желание любить всех и вся, жажда и радость открытий. Вместо этого появились лысина, живот, вечно озабоченное выражение лица, впечатление солидности и внушительности. Но куда-то делся маленький мальчик, который хотел полететь на воздушном шаре, как Пятачок из мультфильма. А ведь ради него все это и затевалось.
В этой игре большинство отсеивается на первом этапе – на этапе мечты, которую так легко предать или забыть.
Некоторые идут дальше, к реализации, но – из неистребимой веры в бесплатный сыр – за чужой счет. Кому не встречались эти обаятельные авантюристы, очаровательные кидалы, упорные халявщики и настойчивые тунеядцы? Они постоянно живут в долг, ходят по лезвию между тюрьмой и самосудом, попадают в истории и, как правило, плохо кончают.
С ними лучше не иметь дела, но при желании им можно найти оправдание – их жизнь подчинена мечте, пусть даже она ограничивается саквояжем с банкнотами или белыми штанами в Рио-де-Жанейро.
И только единицам удается увидеть, как детская мечта, тайно лелеемая, заботливо взращиваемая, политая их собственным потом и кровью, невозможная и недостижимая, становится реальностью. Обретает плоть и самостийность, вовлекает в себя других людей и творит новые реальности. В такие моменты можно почувствовать себя богом.
Но не каждый осмеливается быть творцом, более того, подчас мы и нашим близким этого не позволяем. «Спустись с небес на землю», - говорят трезвые головы мечтателям.
Не надо никуда спускаться. Может быть, ваша невообразимая мечта не сбудется или сбудется не полностью, но, по крайней мере, вам не будет мучительно больно за то, что вы даже не попытались ее осуществить. Берите пример с Господа, которого при создании мира не остановила сложность теории суперструн, парадоксальность квантовой теории и загадочность «темной материи».
Закидывайте удочки грез как можно дальше и глубже – тем больше появится шансов выловить действительно крупную рыбу. Не ограничивайте кругозор линией горизонта, поверьте, там дальше еще много чудесных стран и территорий. Не бойтесь мечтать, бойтесь упустить свой Шанс. Помните, что появились на свет только потому, что сами были чьей-то мечтой.
Поэтому вслед за Че Геварой и идеологами студенческих бунтов 68-го года, умоляю и заклинаю: будьте реалистами – требуйте невозможного!
И еще…Берегите себя. Берегите близких. В этой жизни нам предстоит сделать еще очень много.