(наивные раздумья о судьбе наивного человека)
Жил-был на свете человек по фамилии Синельников.
Ничего особенного в нём не было, о чём стоило бы и рассказывать, если бы не некоторые события, ставшие следствием того, что однажды он влюбился. Произошло это с ним, как, впрочем, и со многими его сверстниками, совершенно случайно, можно даже сказать – банально.
С раннего детства, сколько Синельников себя помнил, мечтал он служить в армии офицером. По этой причине в свой срок поступил он в военное училище, располагавшееся в городе Ленинграде.
Командование предпочитало выпускать из стен своего учебного заведения учащихся уже в семейном статусе. Возможно, таковой была негласная директива сверху. Возможно, считалось, что семейный офицер будет служить гораздо продуктивнее и примернее, если ему не придётся отвлекаться на поиски супруги. В общем, как там было, про то ничего не известно. Но в училище, где учился Синельников, по выходным дням были организованы вечера отдыха, продавались на них входные билеты, и «расходились» они, надо сказать, по рукам юных особ с поразительной быстротой. Именно там курсант Синельников встретил девушку. Он взглянул в её глаза и, как говорится, «утонул в них навсегда». Или, другими словами, он влюбился отчаянно и бесповоротно.
Спустя несколько месяцев свиданий, испросив согласия у её и своих родителей и получив их благословение, он сделал предложение руки и сердца своей возлюбленной, на что получил положительный ответ. Синельников был счастлив! Он даже и предположить не мог, что такое состояние души и сердца имеет место быть на свете. Но оно было! И он был в нём!
Наступил день их бракосочетания. С обеих сторон собрались родственники, друзья, сослуживцы. Невеста была просто прекрасна в чём-то воздушно-белом: Синельников не мог найти слов для обозначения данного женского наряда, для него он был интригующим и волшебным, как и всё, о чём говорила или к чему прикасалась рука его невесты.
Церемония прошла отлично, т.е. на высочайшем политическом и прочих уровнях. Во всяком случае, так ему потом рассказали, а со стороны-то виднее. И лишь маленький штришок, деталь, о которой не догадывался никто из присутствующих гостей, чуть-чуть выбила из колеи Синельникова. Этой деталью стала фраза, которую шепнула ему на ухо его невеста перед самым моментом регистрации брака. Прозвучала же фраза так: «Я буду с тобой, пока ты носишь погоны». В свадебной суматохе он не сумел уточнить у своей любимой, что та хотела этим сказать, что она имела в виду. Но события неслись галопом, так что пришлось «засунуть» выяснение насколько можно глубоко, а то и забыть вовсе, как ему тогда казалось.
Синельников ласково называл свою супругу «Малыш мой». Вскоре жена, жизнь есть жизнь, понесла. Он влюбился в дочку, когда та ещё толкалась ножками в животе матери. Целуя и чувствуя ответные толчки, он шептал ей: «Солнышко! Солнышко моё!». И когда она родилась, то он так и продолжал её звать.
Незаметно пришло время окончания училища. Семья Синельниковых подалась к новому месту службы супруга. Этим новым местом оказался какой-то закрытый военный НИИ, разрабатывающий что-то такое, о чём нам и знать-то не положено. Главное, это было необходимо для защиты Родины, а служить Синельников мечтал с детства.
Он «пропадал» в своём НИИ дни и ночи. Так уж был воспитан – отдавать всего себя делу. Через некоторое время он защитил кандидатскую, а затем и докторскую диссертации. Начальство, видя в своём сотруднике незаурядный ум и какую-то бешеную работоспособность, понемногу стало «подсовывать», если так можно выразиться, всё новые и новые темы, зачастую даже не связанные вообще с обороной страны. И он тащил этот воз, словно не замечая всё возрастающей нагрузки. И лет через пять уже вёл исследования в разных областях, под его руководством трудилась чуть ли не половина всех лабораторий. Сам Синельников руководил защитой диссертаций многими сотрудниками НИИ, стал профессором.
И ему, хотя большую часть времени он пропадал в лабораториях или на испытаниях «в поле», выделили небольшой отдельный кабинет. Рабочий стол Синельникова располагался напротив окна и был постоянно завален разными папками и бумагами, безуспешно «пытавшимися» выдворить с него компьютер. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами, среди которых можно было обнаружить и опубликованные труды самого Синельникова. Конечно, те, что не проходили под грифом «Для служебного пользования», тем паче «Секретно». Здесь же на стенах висели различные дипломы. Самому Синельникову это казалось абсурдным, но, как сказало начальство, статус обязывает. Здесь же, в его кабинете, он попросил поставить небольшой кожаный диванчик, на котором он засыпал на час или два, когда забывал о времени и задерживался за полночь.
Именно на этом диване в одну из ночей «всплыла» похороненная так удачно в глубинах памяти та фраза его невесты, о которой он, казалось, забыл навсегда. Сначала она просто напомнила о себе. Ну а потом всерьёз «взялась» за Синельникова.
Расспросить «своего Малыша» – супругу любимую – отчего-то он не решался, словно боялся, как бы её ответ не разрушил нечто, построенное с таким трудом и без чего не смог потом существовать. Оставалось надеяться лишь на собственные аналитические способности. А по каким критериям, вы думаете, отбирают вот в такие закрытые военные НИИ? То-то! Таким образом, проанализировав всё-всё, с самого первого мига встречи со своей любимой женщиной, Синельников пришёл к парадоксальному выводу: он – Синельников – во всех смыслах недостоин её любви к нему. И, значит, и любви «Солнышка своего»? Последнее было просто нестерпимо.
Наверное, Синельников сделал не совсем правильные выводы на основании собственного анализа ситуации. Или вовсе неправильные, что теперь-то уж? Но именно на основании этих выводов он в одну из бессонных ночей на диване в собственном кабинете принял решение: доказать всем и вся, но главное – своим Малышу и Солнышку, что он достоин их любви. Он очень хотел, чтобы два его самые родные существа, две его любимые девочки могли им гордиться! И пусть идёт к чёрту всё человечество!
Приняв такое решение, Синельников принялся в своём секретном НИИ помимо тех тем, над которыми он работал, разрабатывать ещё одну. Уже совершенно секретную даже для этого самого НИИ.
Проносились дни, месяцы, годы. Руководство и коллектив НИИ, необходимо сказать правду, не без огромного вклада энергии и сил лично Синельниковым, получали за результаты своей работы звания, премии, награды других академий и прочие сопутствующие «атрибуты» научно-практической деятельности. Соответственно, известность не только в военно-научной среде, но и среди научной общественности в тех фундаментальных областях, которые, конечно, не были связаны с какой-либо секретностью.
Синельникова же это мало волновало. У него была цель, к которой он стремился всеми своими силами, всем своим умом, забывая зачастую о еде, сне и прочем. А то, что приходилось делать ради собственно его НИИ, то это было лишь своего рода «дымовой завесой», позволяющей ему спокойно работать над только своим.
Руководство и сотрудники, конечно, понимали, какой вклад вносит их профессор во всё, чем занимается их НИИ, понимали, чем ему обязаны. А Синельников отмахивался, мол, делаю, что умею, а остальное – суета. Он даже поставил в неловкое положение своего начальника института, когда предложил тому вместо себя поехать и получить присвоенную Синельникову какую-то важную награду из рук самого главы государства, сославшись на занятость. При этом это даже и просьбой-то не выглядело, а скорее приказом. А что начальству делать? Пришлось ехать.
Некоторые сотрудники, узнав о таком, «за спиной» стали крутить пальцем у виска. Потом прозвали между собой Синельникова – «наш сумасшедший профессор». Большая часть, конечно, произносила это с восхищением и любовью. Но какое дело было Синельникову до человечества? Да никакого! А вот в глаза побаивались ему смотреть, ибо там горел какой-то безумный огонь познания, а это действительно страшно. Однако в общении в большинстве случаев Синельников был мягок внешне и даже доброжелателен. Это как-то мирило всех с его странностями, если так можно выразиться. Сам же Синельников работал, как одержимый, как каторжный. Но об этом знал лишь он один.
Немудрено, что при такой жизни, в конце концов, «его Малыш» ушла от него, забрав с собой «его Солнышко». Этот факт и последующее за ним уведомление о разводе, казалось, выбило его из седла на полном скаку. Днями он сидел в своём кабинете за столом с выключенным компьютером. Бумаги он просто смахнул на пол, оставив только свою семейную фотографию. Причём, чёрным маркёром он провёл жирную ломаную линию, отделившую уже «не его Малыша и Солнышка» от него. Он сидел, и, казалось, бездумно смотрел в окно.
К нему заходили его сотрудники, коллеги, знакомые профессора, начальство. Они что-то говорили утешительное, клали руку ему на плечо. Он просто молча кивал, и они уходили, понимая, что он просто их не слышит. Некоторые божились, что Синельников, раз или два, вдруг произносил странные слова, типа «Малыш мой» или «Солнышко моё». Но им мало кто верил. Да и они впоследствии признавали, что им могло и послышаться. Так что, Бог его знает, что там слышали или не слышали. Работы ведь продолжались, ибо Синельниковым всё было наперёд расписано, да в разных вариантах. Так что, в конце концов, его на некоторое время оставили в покое.
Одно было несомненным: супруга оставила мужа именно в тот момент, когда его секретный НИИ подвергся некой реорганизации, в результате которой часть сотрудников, включая и Синельникова, распрощалась с офицерскими погонами. Однако, должности, учёные степени, гранты и прочее остались, так что мало кто огорчился тем, что вышел в запас.
Что же касается самого Синельникова, то в один из дней пришедшие на службу коллеги увидели его вновь снующим между лабораториями и своим кабинетом. Лишь одно изменение слегка всех напугало – их «сумасшедший профессор» полностью поседел. Но со временем ко всему привыкаешь, привыкли и к седому Синельникову.
Так пролетело ещё лет пять.
А потом случилось, что не могло не случиться.
В Интернете в открытом доступе на всех научных и научно-популярных сайтах появилась работа профессора Синельникова со странным названием: «Вы можете мною гордиться!». И посвятил он её, как было там анонсировано, «Моим Малышу и Солнышку!».
Научный мир всколыхнулся.
Ещё бы! То, над чем тайно трудился Синельников, оказалось работой мирового масштаба. Открытая для всех, она не могла стать собственностью кого-то одного. Она стала достоянием всего человечества, что показалось очень смешным самому Синельникову, ибо на это самое человечество ему-то и было наплевать, когда он начинал эту работу. Продукт, который разработал профессор, все СМИ сразу окрестили «эликсиром молодости». Хотя, здесь была лишь часть правды. Да, эта сыворотка действительно, в зависимости от дозировки, обновляла организм человека на срок до двадцати пяти лет. Но, главное, она каким-то образом заставляла организм человека мобилизоваться и полностью исцеляться от любых болезней на любой стадии. Да, для её изготовления требовалось производство, но не такое уж и дорогое, чтоб его не могли позволить себе даже не слишком богатые страны.
В общем, «бомба» взорвалась, и мир уже не мог оставаться прежним. Но этот мир даже и предположить не мог, кому он обязан: Синельников приложил достаточно усилий, дабы скрыть имена тех, кому посвятил работу. И это ему удалось!
…В одну из квартир в городе Санкт-Петербурге, бывшем когда-то Ленинградом, почтальон доставил небольшую бандероль. Её приняла женщина лет пятидесяти, расписалась за доставку, закрыла за почтальоном дверь и, пройдя на кухню, положила на большой стол. Обратный адрес ничего ей не говорил, но вдруг защемило сердце почему-то. И она решительно вскрыла упаковку, испугавшись неожиданно того, что не захочет почему-либо её вскрывать. Внутри бандероли была упаковка из прочного пластика и конверт. Из конверта выпала небольшая записка, в которой какой-то, незнакомый ей, человек писал, что был самым ближайшим соратником профессора Синельникова в последний год, и тот просил его переслать коробочку по этому адресу так сказать инкогнито. И что профессор Синельников скончался и тайно, как он сам и завещал, похоронен, а далее был указан адрес, название кладбища и номер места.
Женщина вскрыла пластиковую коробочку. Там она нашла две капсулы. Одна была под-писана «Моему Малышу!», другая – «Моему Солнышку!».
Вот, пожалуй, и вся история, произошедшая с человеком по фамилии Синельников.
Кто-нибудь шибко умный может спросить о том, почему же сам Синельников не воспользовался собственным творением? Но если он немного подумает, то ответ будет настолько очевидным, что и за вопрос-то такой неудобно станет.
И ещё одно. Последнее. Говорят, что у могилы на кладбище, где похоронен профессор, однажды видели молодую женщину лет двадцати пяти в чёрной вуали. Она вглядывалась в фотографию на эмали, с которой на неё, словно улыбаясь в ответ, смотрел отчаянно молодыми глазами седой старик. Что поделать, коль жизнь измеряется не количеством, а качеством прожитых лет.
Женщина вглядывалась и теребила в руках платочек, читая и перечитывая одну единственную надпись на камне – «Я всегда буду с тобой!».
Псков, декабрь 2010, 2013 (рукопись, отвергнутая А. А. Бологовым)
© Горшков Сергей Игоревич