Котенок под колесом

                Анатолий Игнатьев

                Котёнок под колесом

                Повесть

Тогда было начало лета, ярко светило солнце, и юная ярко-зелёная травка на лужайке, напоённая вчерашним ливневым дождём, упрямо лезла вверх, навстречу свету и бесконечному пространству голубого неба. Шестилетний Дима гонялся за шмелями, которые садились на жёлтые метёлочки первоцвета. Дядя Боря,  сосед по даче, сказал, что шмели не кусаются, и Дима их не боялся.  Ему удалось совсем близко подкрасться к одному крупному, толстому шмелю, устроившемуся на одуванчике. Мальчик лёг на траву и с интересом наблюдал, как шмель достаёт нектар из цветка. Тельце у него было тёмное, мохнатенькое, а брюшко жёлтенькое, и казался он таким мирным и добродушным, что Диме захотелось погладить насекомое.  Он протянул к шмелю пальчик, как вдруг боль пронизала его.  «Мама! – закричал Дима. – Он укусил меня!» Но он не заплакал: вместо слёз ярая злость охватила всё его существо: «Убить, уничтожить эту гадину! Как он посмел?!» А шмель, как ни в чём не бывало, продолжал с усердием доставать нектар. Тогда Дима снял с ноги кроссовку и с силой ударил ею по шмелю, а потом  с удовольствием раздавил и вмял в землю сбитое насекомое. И это действие, несмотря на боль в пальце, доставило ему удовлетворение.

Вадим вышел из дверей многоквартирного, похожего на барак, одноэтажного деревянного дома и сладко потянулся. Июльское солнышко стояло в зените, было жарко, и хитрые вороны, копаясь в помойке  возле дощатой конуры уличного туалета, придерживались тенистых мест. На скамейке перед домом, под старой липой сидели двое мужчин пенсионного возраста. Один из них, худосочный, лысый, в клетчатой рубашке и брюках на подтяжках, весьма интеллигентного вида  говорил другому:
– Простите, Павел Петрович, вы, очевидно, недопоняли или не расслышали: речь идёт о нашей юстиции.
– Как это не расслышал? – обиделся слегка глуховатый Павел Петрович. – Я, знаешь ли, слышу, как мышь пискнет, я… А потом, что за хрень, какая же юстиция без людей? Нет уж, люди они и есть люди, как говорится, горбатого лишь могила исправит. Не берёт тот, кому негде взять. Вот так-то.
И Павел Петрович, довольный своим высказыванием, засмеялся, отчего его отвисшее брюшко затряслось в такт смеху.
– Я, пожалуй, пойду, – явно обидевшись, сказал его собеседник Григорий Афанасьевич, до пенсии работавший в местной прокуратуре, – меня Люсик обедать ждёт.
– Куда она денется, твоя Люсик, – с пренебрежением фыркнул Павел Петрович. –  А то пойдём ко мне. У меня бутылочка   собственного винца есть. Хряпнем помаленьку. С мужиком-то всё приятнее поговорить, не то, что с бабой – пустота одна.
– Ну не скажите, – возразил Григорий Афанасьевич, – сейчас все женщины образованные и не хуже нашего во всём разбираются. Вот возьмите Клочкову из пятой…
– А что Клочкова? Как была дурой, так и есть.
– Это – точно, – поддержал его подошедший мужчина.
Он был примерно одного возраста с беседующими: длинные седые волосы едва не до плеч, но маленькая бородка ещё с чернинкой.
– И вы туда же, – укорил его Григорий Афанасьевич. – Какая же она дура, если кандидатскую защитила!
Подошедший, Алексей Иванович, был приезжим откуда-то из Сибири. Говорили, что прежде он служил в церкви то ли дьяконом, то ли ещё кем-то, но  за пьянство его выгнали. Может быть, поэтому  или за пристрастие ко всяким рассуждениям  на новом месте его прозвали «Звонарём».
– Она – диссертацию, а от неё мужик ушёл, – усмехнулся Павел Петрович.
– Позвольте, причём тут мужик?
– А притом. Какая же баба без мужика? Бабе хороший мужик нужен, а не диссертация. Чтобы он всякую учёную дурь из неё  вытряс. Тогда и никакая диссертация не потребуется.
– Простите, но я с вами не согласен, – поджал губы Григорий Афанасьевич. – И я, пожалуй, пойду. Всего хорошего.
– И ты – не кашляй, – взглядом проводил его Павел Петрович и пробурчал вдогонку, но уже неслышно для уходящего: – Люсик… Люсик… Баба-яга твоя Люсик. Разве токо в ступе не летает, и то лишь потому, что ступы нету.
– Неподобно христианину говорить такое, – с назиданием заметил ему Алексей Иванович.
– Да ладно тебе, Иваныч, – увесисто хлопнул его по плечу вставший со скамейки Павел Петрович, – пойдём лучше ко мне, хряпнем винца или ещё чего-нибудь покрепше.
– Я уж божьей милостью    разговелся… – засомневался Алексей Иванович. – Да и жарко нынче. Хотя винца… Винца – можно. А вы, молодой человек, – обратился он к остановившемуся у скамейки Вадиму, – не желаете оскоромиться?
– Можно, – согласился Вадим. – Только зачем же дома? У меня тоже вино есть. Пойдёмте лучше на реку.
Делать Вадиму  было нечего, а поговорить с этими стариками, особенно со Звонарём, было занятно. Это были совсем другие люди из «совкового» прошлого, которое он «зацепил» лишь краешком своей двадцатипятилетней жизни.
В этот небольшой городок Вадим приехал сразу после выполнения очередного задания и, сказавшись отдыхающим, снял здесь комнату.
Они втроём прошли к реке и расположились в кустиках, неподалёку от песчаного пляжа, на котором лежали загорающие. Из воды доносился смех и визг купающихся. Вадим разделся, оставшись в одних плавках, и пошёл к воде, объяснив своим спутникам:
–Искупнусь…
Был он чуть выше среднего роста, светловолосый, без особых мышц, но чувствовалось, что парень жилистый, не из слабых.
Несмотря на жару, вода показалась холодноватой, и Вадим входил в реку медленно, держась подальше от брызг купающихся. Но вдруг кто-то сзади окатил его  целым фонтаном.
– Эй, вы чего? – возмутился он.
Обернулся и увидел темноволосую девушку. Карие глаза у неё были шалые. « Или поддатая, или накурилась», – подумал Вадим, скользнув взглядом по рукам девушки.
Но следов уколов на них не было.
– Ой, прости, – извинилась она, – обозналась…
Девушка была в «бикини», хорошо сложена, правда, немного толстовата, но Вадим любил толстушек.
– А если я тебя так? – спросил он.
И, не дожидаясь ответа, рукой направил в сторону девушки целый каскад брызг. Та, смеясь, ответила тем же. И между ними завязалась водяная дуэль.  «Вот и девочка нашлась, – подумал Вадим, – и искать не надо». Вечером он собирался пойти на центральную улицу города, на которой, по аналогии с московской Тверской, кучковались местные проститутки. Но теперь, очевидно, всё уладится и без хождения.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Лена.
Лицо у неё было приятное: небольшой носик, пухленькие губки   и такие же щёчки.  Глядит с прищуром, оценивающе.
–  А меня – Вадим, можно просто – Димка. – Давай лапу, – он взял её прохладную от воды руку, пожал и предложил: – Поплыли на ту сторону. Ты хорошо плаваешь?
–  Да я тебя обгоню. Хочешь, кто быстрее?
– Поехали, – улыбаясь, согласился он.
И они поплыли на другую сторону реки. Её ширина в этом месте была метров сто пятьдесят. Лена действительно хорошо плавала, и Вадиму пришлось поднатужиться, чтобы не отстать.
К обрывистому берегу они подплыли одновременно. Вадим ловко вспрыгнул наверх, подал руку Лене, вытянул её и тут же, продолжая это движение, прижал к себе.
– Мокрый и холодный,– запротестовала она, слегка отстраняясь.
Вадим огляделся. Вдалеке, у кромки леса, был виден небольшой стожок сена.
– Пошли туда, – предложил он.
Она кивнула, и всё было решено. Спустя часа два они, не торопясь, возвращались к реке.
– А ты работаешь или?.. – спросил Вадим.
– А ты?
– Я – в отпуске.
– А в нашем городе негде работать, – сказала она.
Они подошли к берегу и остановились. На другой стороне, на пляже, стояла милицейская машина и происходило какое-то движение. А возле машины, жестикулируя, ходил Павел Петрович с Алексеем Ивановичем и показывал на реку.
– Да ведь они меня ищут, – понял Вадим.
И тут их заметили.
– Э-ге-гей! – зычным басом закричал Алексей Иванович. – А ну давай сюда!
В планы Вадима никак не входила встреча с милицией, но пришлось плыть.
– Ты чего запропал? – набросился на Вадима Павел Петрович. Мы уж думали утоп. А ты… Тьфу ты, молодёжь хренова! Сказался бы…
– Ретивое взыграло, вот и не подумал, – миролюбиво остудил его Алексей Иванович.
– Тебя я знаю, – кивнул Лене подошедший молодой, под стать Вадиму, милиционер, – а ваши документы?
– Не потащу же я паспорт на пляж, – стараясь говорить спокойно, ответил Вадим. – Пойдёмте, тут рядом.
– Значит, из столицы к нам на отдых? – с заметным пренебрежением  выделив слово «столица», спросил лейтенант, разглядывая в комнате Вадима его паспорт.
– Так точно, товарищ лейтенант, – пытаясь «примирить» столицу с провинцией, по-военному чётко ответил Вадим.
– Служил? – спросил милиционер.
– Служил.
– Где?
– В Чечню я не попал, – как бы оправдываясь, сказал Вадим, – служил на Алтае.
– А мне не повезло, – вздохнул лейтенант. – Ладно, отдыхай, москвич. Только вот зарегистрироваться бы надо.
Но по его голосу Вадим понял, что регистрироваться вовсе и не обязательно.
Лейтенант ушёл, и Вадим вздохнул с облегчением.  А ведь на том берегу подумал, что за ним. « Ну да ладно, пронесло», – успокоил он себя. Но мысль о том, что однажды может и «не пронести», теперь всегда жила в нём. Она, как ядовитая змея, изготовившаяся укусить, мешала жить и наслаждаться жизнью.

               
Вадим рос без отца.  Как  говорила мать, «твой шальной папаша сбежал от нас». Тогда Вадиму ещё не было и трёх лет. Потом  появился отчим, сослуживец матери по работе, человек молчаливый и неласковый.  Он почти не обращал внимания на пасынка, и тот, по характеру довольно замкнутый, отвечал ему тем же.
Но когда мальчику исполнилось десять лет, обычно скуповатый отчим «раскошелился» и купил  ноутбук.   Забывая об уроках, Вадим целыми днями просиживал перед экраном, играя в разные «стрелялки», а когда ему удавалось ловко опередить противника и выстрелить первым, он смеялся довольный собой.
– Перестань! – бранила его мать. – Что смешного может быть в убийстве?
– Но это же не по-всамделишному, – возражал Вадим. – Они же не живые.
Потом, в период подростковой ломки, он начал смотреть всякие эротические, иногда мало отличавшиеся от откровенной порнографии, фильмы по телевизору, часто тоже со стрельбой и приключениями. Такие фильмы обычно шли после полуночи.  Мать запрещала ему долго  сидеть перед телевизором, но около двенадцати «родаки» шли в свою комнату и занимались там любовью, а он включал телевизор, смотрел и слушал через наушники.  Как и у многих детей постперестроечного времени более в виртуальном, нежели в реальном пространстве и прошло всё его детство.
Учёба  доставалась Вадиму легко,  он мог бы окончить школу с золотой медалью, но, хотя и считал себя человеком неординарным, из-за лености не стремился к этому. По той же причине он не поступил и в институт, отложив это на следующий год, а тут как раз случился кризис, и все планы посыпались, как иголки с засохшей ели. Пришлось идти в армию. А потом – возвращение, и жизнь вроде бы снова начала налаживаться. Отчим  «челночил» в Турцию и торговал разными вещами, а Вадим «бомбил» на отчимовой машине.
В этой же машине и погибли отчим с матерью. Пьяный водитель на КАМАЗе буквально смял старенькую «четвёрку». Машина, доверху набитая товарами, предназначенными к продаже,  загорелась и до приезда пожарных успела выгореть дотла. Трупы были до того обезображены, что хоронили в закрытых гробах. Отец Вадима по рассказам матери должен был жить в Москве, но все попытки через Интернет отыскать его оказались безуспешными. Ещё из родни  была тётка где-то в Украине, но и её адреса Вадим не знал.
Все хлопоты о похоронах и поминках неожиданно взял на себя приятель отчима Николай Георгиевич Баранец, до сей поры щедростью не отличавшийся.  Это был полный мужчина  лет сорока,  с небольшим  животиком,  всегда в костюме и при галстуке, вида весьма представительного. Официально он владел какой-то торговой компанией.  Ходили слухи, что Баранец замешан в криминальных структурах, но чем он занимается на самом деле, мало кто знал. Отчим за жадность  к деньгам иногда  называл его «Коля купи-продай», и Вадим был удивлён заботой, оказанной ему Баранцом. Однако по истечении нескольких дней после похорон  всё  объяснилось: Баранец вдруг предъявил  расписку отчима о долге в миллион рублей.
– Эти деньги он у меня взял на закупку товара, – объяснил Баранец, – и конечно бы вернул… Мне жаль, что так случилось.
– А я… я тут причём? – растерялся Вадим.
– Как причём? Теперь ты наследник, а деньги взяты под залог квартиры, – объяснил Баранец.
– Квартиры? – ещё не совсем понимая создавшееся положение, в растерянности спросил Вадим.  – Но разве…
И замолчал, осознав, чем это ему грозит.
– Я  давал на три месяца, но ради тебя могу и подождать, – сказал Баранец. – Только не очень долго, сам понимаешь, в бизнесе деньги  должны работать.
Вадим всегда жил в своём эго-мире, куда доступа не было никому, в том числе и родителям, и потому воспринял их гибель относительно спокойно, даже  мыслишка мелькнула: «Теперь можно будет приводить девочек в любое время…» Немного денег, найденных им среди вещей матери, первые дни позволили жить беззаботно. Потом он устроился охранником на автостоянку. И если бы не долговое обязательство отчима, предъявленное ему Баранцом, всё было бы не так уж и плохо.  Вадим старался не вспоминать о долге, по-детски откладывая  решение на «потом», как будто это «потом» непременно должно было оказаться для него более благоприятным. Но дни шли, срок платы приближался, а где взять этот миллион так и не придумалось. Он сходил к юристу и выяснил, что по долговому обязательству Баранец, в случае невыполнения условий договора, имеет право только на часть квартиры, которая принадлежала отчиму,  но остальная  остаётся во владении наследника. В этом случае, объяснил юрист, можно или разменять двухкомнатную квартиру на две однокомнатные, или продать всё и поделить деньги. Ни то, ни другое Вадима не устраивало.
Но однажды, обедая в небольшом кафе, он встретил там бывшего одноклассника Мишку Огурцова, который неожиданно оказался владельцем этого заведения.
– Занял у тестя, – захлёбываясь от восторга и собственной значимости, рассказывал Мишка, – и, как видишь, раскрутился.
Вадима его восторг задел «за живое»: как это, какой-то «Огурец»,  ничтожество, которое он  и не замечал никогда, теперь вдруг благоденствует? Неужели он хуже «Огурца»?
– Понимаешь, сейчас главное – жрачка, – поучал Мишка. – Вещи покупают надолго, а жрать надо каждый день. Вот так, брат…
И это панибратство тоже задело гордость Вадима.  После  разговора с «Огурцом» он стал приглядываться к торговле в небольших продуктовых магазинах, где за прилавком обычно стоял сам владелец. Никаких сложностей в их работе Вадим не заметил и решил, что  сумеет организовать своё дело.
Работа охранником была по суткам, ночные бдения изматывали, и он вскоре уволился, посчитав подобное занятие ниже своего достоинства.  Мысль о собственном магазине его не оставляла. Хотелось свободы и независимости, но  денег не было. И подумав, он  пошёл к Баранцу.
У того в многоэтажном здании среди прочих арендуемых разными фирмами помещений был офис на первом этаже с отдельным входом и охранником. Офис состоял  из одной довольно большой комнаты, перегороженной  стеллажами с какими-то папками на них, в первой половине которой сидела секретарша.  Это было время, когда полулегальные фирмы и фирмочки плодились как тараканы, объедая косточки, оставшиеся от пиршества газовых, нефтяных и прочих крупных компаний. Многие из небольших фирм были связаны с криминалом, да и сам криминал всё больше легализовывался, проникая во власть.
Баранец выслушал его просьбу о деньгах весьма благосклонно.
– В память о твоём отце я, конечно, дам тебе, – сказал он, – раскрутишься – вернёшь.  Только сам понимаешь, такую сумму без гарантии не дают.
– Но у меня ничего нет, – возразил Вадим.
– А квартира? – напомнил Баранец. – Ты месяца через три вступишь во владение.
–  На мне и так уже висит долг, – возразил Вадим. – Ты ведь не простишь?
– Бизнес есть бизнес, – пожал плечами Баранец. – Не я брал, а у меня брали. Но тебе я сделаю скидку: отдашь через год и можно по частям.
Спокойный и самоуверенный, он сидел, комфортно развалившись в кресле, и снисходительно улыбался, отлично понимая, что в любом случае этот неопытный  в торговле и наивный мальчик через год никак не сможет вернуть деньги.
– Я подумаю,  – злясь на его спокойствие, сказал Вадим.
– Если надумаешь – приходи, – проводил его Баранец.
Вечером того же дня Вадим зашёл в кафе Мишки «Огурца» и поинтересовался, где тот закупает продукты для своего заведения.
– Молодец! – обрадовался Мишка желанию Вадима открыть  магазин. – Я тебя с нужными людьми сведу, всё будет тип-топ… Токо вот справок до хрена надо, и подмазать кое-кого придётся.
Пытаясь решить свои финансовые проблемы, Вадим передумал о многом. В основном все его мысли вращались вокруг чего-нибудь криминального, а нередко и фантастического: ограбить банк или инкассаторов, или, ещё лучше, найти бы где-нибудь  мешок с долларами… Или, иногда приходила и подобная мысль, чтобы  вдруг «сдох» Баранец. Хотя он, вроде бы, ничего плохого ему и не сделал. Но каким-то внутренним чутьём Вадим чуял, что может сделать. И откуда-то, как из глубокого подполья, вдруг, наподобие замшелого крота,  вылезла  мысль: «Как бы было хорошо, если бы его не стало…» Он понимал глупость подобных мыслей, но что было делать?
Через две недели Вадим всё-таки решил, что трус в карты не играет, и пошёл к Баранцу.
– Отважился?  – с довольной улыбкой встретил его тот. – Что ж, дерзай. Твой отец был правильным мужиком, с понятием, и я помогу тебе. У меня не банк, проценты смешные. Но срок жёсткий. И если что не так, то потом не скули: в бизнесе благодетелей не бывает. Понял?
Они пошли в юридическую контору, где Вадим  под залог своей доли квартиры взял  у Баранца миллион рублей. Время было уже позднее, сумма довольно крупная, и Баранец на собственной машине проводил Вадима до дома.
На следующий день с утра Вадим пошёл по адресу, который  дал ему Мишка «Огурец», договариваться по поводу аренды помещения.   Небольшой зал на первом этаже, видно, переделанный из обычной квартиры, сдавался относительно дёшево. Однако для начала торговли, кроме аренды требовалась ещё куча самых разнообразных документов. Вадим и не предполагал, что открыть своё дело так сложно. Лишь к вечеру, выяснив сведения о всех справках, которые ему надлежало собрать, он, усталый и уже начавший сомневаться в реальности своей затеи, вернулся домой. Как обычно открыл замок двери, прошёл в комнату и… замер: все вещи были разбросаны, из платяного шкафа вывернуто бельё, ящик письменного стола валялся на полу.  Вадим сразу бросился к дивану, в нижний отдел которого под разное тряпьё спрятал деньги, полученные от Баранца, – денег не было. Он трясущимися руками выкинул всё барахло из чрева дивана, но там было пусто.
– Как так? – в растерянности  спросил он самого себя, ещё не веря в случившееся.
И вновь начал разбирать тряпки, вывернутые из дивана, а потом подумал, что, может быть, запамятовал и переложил деньги в другое место, однако фаянсовый ослик с раздавленной в крошево ножкой, валявшийся на полу, остановил его поползновение к дальнейшим поискам. Он проверил вещи: всё ценное, в том числе ноутбук и дорогая шуба матери, исчезло.
– Сука! – вслух выругался Вадим,  вспомнив толстую с ласковой улыбочкой морду Баранца.
Конечно же это был он, он! Больше некому! Больше никто не знал о деньгах… Месть! Только месть! И  вдруг почему-то вспомнился тот шмелик из детства.
«Он укусил меня…Убить, раздавить гадину…» – подумал Вадим и о Баранце, и его мозг тотчас начал деятельно разрабатывать план мести. Злость душила его. То, о чём он думал, то, что он чуял в Баранце, теперь проявилось, стало очевидным и требовало отмщения.
– Ни одна тварь не смеет кусать безнаказанно, – сквозь стиснутые зубы  вслух произнёс он, сидя на развороченном диване, с силой сжимая в руках фаянсового ослика.
Тот хрупнул, Вадим отбросил осколки и повторил:
– Ни одна тварь не смеет кусать меня…
Он не верил в способности милиции, но  всё-таки написал заявление.
– Такой замок и ногтем открыть можно, – упрекнул его лейтенант, посланный обследовать место происшествия.
Потом составил опись пропавших вещей, пообещал, что будут искать, одновременно заметив при этом, что квартирная кража «вещь дохлая», и ушёл. На том действие милиции  закончилось. Но Вадим был уверен, что деньги украдены людьми Баранца. Только как это выяснить? Придти и спросить напрямую? Глупо. Пошлёт куда-нибудь и будет прав…
Но он выбрал иной способ: выждав два дня, как ни в чём не бывало, пришёл в офис к Баранцу. Тот встретил его с заботливостью отца, усадил в кресло, велел принести кофе.
– Мне некогда рассиживаться, – отклонил кофе Вадим, – я к тебе за помощью.
– Да, да… В чём она? Всегда готов, – испытующе посмотрел на него Баранец.
– Я арендовал помещение, – спокойным голосом сказал Вадим, – соберу справки, получу разрешение, и можно будет начинать, но у меня нет связей с поставщиками – не поможешь?
Явная  растерянность обозначилась на толстом лице Баранца, но он тут же взял себя в руки:
– Ну, слава богу, а я уж думал, случилось чего… О чём базар? Конечно, помогу.
«Прокололся сволочь… – заметив его растерянность, мысленно зло усмехнулся Вадим. – Он… Теперь точно – он».
– Ну, значит, я рассчитываю на тебя, – сказал он.
Встал и, стараясь быть спокойным, пошёл к выходу. Баранец даже проводил его.  Он совершенно ничего не понимал и потому заволновался: чёрт знает этого молокососа, что у него на уме. Со своей братией всё понятно, а этот… Не прост. Не дай бог придумает что-нибудь… А он уже выдвинул свою кандидатуру на муниципальные выборы. Баранец вышел на улицу и позвонил из таксофона:
– Ты сделал всё, как я говорил?
– Обижаешь, шеф, хорошо почистили, – ответил голос в трубке.
– Ладно, – успокоился Баранец, – не по телефону. Ты знаешь этого козла, пригляди за ним: что, куда, в общем, по полной программе.
«Убью собаку! – сжав челюсти, с ненавистью думал Вадим, идя домой. – Убью! Месть! Только месть! Ты у меня ещё попляшешь!» Но что было делать дальше? Не убивать же на самом деле… Да и толку от этого никакого: кто-нибудь другой наследует всё, в том числе и его долги.  Денег теперь нет, квартира заложена, и через год он может оказаться на улице. «Хорошо бы заставить Баранца отложить выплату долга, – думал Вадим. – Но тогда проценты превысят сам долг…   И почему я должен пресмыкаться перед этой тварью? За что? За то, что он украл мои деньги? Нет, просить заподло, надо требовать. Приставить к его глотке нож и… А ещё лучше – пистолет. Пистолет…»    И тут Вадим вспомнил армейского товарища Илью Старикова, у которого было оружие. Илья украл  пистолеты из ящиков на складе, когда, будучи в армии, охранял этот склад. Сначала дрожал, боялся какого-нибудь расследования, но никто даже и не обеспокоился пропажей двух пистолетов: то ли их списали, то ли вообще не учитывали.
Вадим позвонил Илье, и они встретились.
– Зачем тебе оружие? – спросил Илья.
– Ну, ты же знаешь, у меня первый по мелкашке, – ответил Вадим. – Так, на всякий случай. Мало ли чего… У тебя ведь не один. Не жмись.
– Да я не жмусь. Токо потом чтобы… ну ты сам понимаешь.
– Не бойся, старик, – уговаривал Вадим, – я взял и забыл. Железно.
– Ладно, – наконец согласился Илья, – по дружбе готовь полтинник зелёных. – Позвонишь тогда.
               
Несколько дней Вадим провёл в нерешительности, незаметно, как ему казалось,  следя за офисом Баранца. И вскоре понял, что тот является главарём криминальной группировки. Подступиться к Баранцу оказалось и трудно, и  небезопасно: почти всегда рядом  находился охранник. Зайти в офис и заговорить с ним о деньгах – было бы просто глупо. Да и не было ещё полной уверенности, что кража – это его работа. Надо было  придумывать что-то другое.
– «Козёл» два дня крутился возле офиса, нюхал, – доложил Баранцу его ближайший помощник по кличке «Скрипка», – а потом встречался с каким-то корешем.
– Что за кореш?
– Пацаны упустили… Но мы найдём, куда он на хрен денется.
– Ты вот что, – задумался Баранец, – не надо никого искать. У тебя дурь есть?
– Ну… если поискать, найдётся.
– Кинь ему в хату несколько доз. Потом мне скажешь, куда положил. Замётано?
– Замётано, шеф.
И Баранец успокоился: пусть мальчик отдохнёт лет пять-семь, а там видно будет – тюрьма из гордых спесь быстро вышибает. Но всё-таки он был недоволен собой, что не сдержался и приказал взять у пацана деньги. Вот уж воистину справедлива старая воровская поговорка: «Жадность фраера сгубила…»Теперь, при новом статусе, который он хотел получить в этой жизни, такие ошибки были  недопустимы.
Баранец встал, подошёл к небольшому круглому зеркалу, висевшему на стене офиса, и долго вглядывался в лицо перед собой. И оно было симпатично ему: гладкое, без морщин, чисто выбритое, только вот на галстуке маленькое пятнышко, наверно, от кетчупа, надо будет сменить. Нет, определённо он нравился самому себе.
– Позвольте представиться – кандидат в депутаты Николай Георгиевич Баранец, – сказал он изображению, и оно в ответ благосклонно улыбнулось ему.
Вадим ещё при встрече с Ильёй случайно обратил внимание на парня, покупавшего сигареты в табачном киоске. Чем-то он ему запомнился. А потом встретил его ещё раз, после чего  стал более внимательным, и вскоре опять заметил того же самого парня, который быстро растворился в толпе. За Вадимом явно следили. «С чего бы? – насторожился он. – Или Баранец что-то замышляет?..» Придя домой, он осмотрел обе комнаты: всё было на месте. Замок в двери Вадим ещё не сменил, да вроде бы и воровать теперь было нечего, однако, вспомнив «шпионские» сериалы, при уходе из квартиры начал натягивать тонкую серую ниточку в верхний проём двери, которая могла бы зафиксировать проникновение посторонних. Один раз он, забывшись, сам оборвал эту ниточку, но потом стал внимательнее. А через несколько дней, подойдя к двери, уже привычно глянул вверх и, приглядевшись, вдруг обнаружил  конец ниточки, свисающий с маленького, едва заметного гвоздика. Его сердце учащённо забилось: кто-то недавно был или ещё находился в квартире. Вадим как можно тише открыл дверь, зажёг свет и сразу отскочил в угол  прихожей, избегая возможного нападения, но его не последовало – в комнатах никого не было. Он тщательно осмотрел всё вокруг.  Небольшая сумма денег в ящике письменного стола лежала на месте, и  все вещи находились на своих местах. «Может, сама как-нибудь с гвоздика слетела…» – подумал он о ниточке. Однако ощущение некоего странного напряжения, которое словно было разлито повсюду, заставило его вновь оглядеться. И тут взгляд  упал на настольную лампу в маленькой комнате. Обычно она стояла на краю стола, а теперь вдруг переместилась на центр столешницы.  Вадим поднял её, осмотрел – ничего подозрительного.   Но чувство опасности не проходило. Почему всё-таки настольная лампа не на месте? И ниточка оборвана…  Он опять открыл ящик письменного стола и пересчитал деньги – как мало их уже осталось… Под деньгами в конверте лежали последние прижизненные фотографии его родителей. Вадим  посмотрел первое фото, на котором родители были запечатлены среди зимних сугробов, вздохнул и положил на место, но при этом его пальцы  ощутили что-то слегка выпуклое с другой стороны конверта. Заинтересовавшись, он пощупал это что-то, а затем  достал из конверта и… замер.  В конверте, кроме фото, лежало  несколько маленьких полиэтиленовых пакетиков с чем-то белым.  «Какой-то порошок, – подумал он, исследуя пакетики. – Но я, вроде,  уже смотрел эти фото, и там, кажется, ничего  не было…»   И тут страшная догадка  обожгла его: «Баранец!  Наркотики! Эта сволочь устроила подставу!»  Вадим бросился к окну, с высоты четвёртого этажа посмотрел вниз,  и вовремя – внизу уже стоял только что подъехавший «УАЗ» и из него выходили люди в милицейской форме. «Наверняка ко мне…» – мелькнула мысль, и он заторопился. Дрожащими руками  достал пакетики и отправил их в унитаз,  спустив воду . Вода с шумом ухнула  вниз по трубе, а затем с громким журчанием стала вновь заполнять бачок. Вадим  стоял и с нетерпением ждал, пока утихнет  журчание.  Едва  это произошло, как в квартиру позвонили. Два милиционера, участковый и  лейтенант, приходивший после кражи, в сопровождении двух понятых вошли и предъявили ордер на обыск.
– А что искать будете? – уже взяв себя в руки,  изобразил удивление Вадим.
– Что надо, – усмехнулся лейтенант, уверенно подходя к письменному столу.
Однако начал обыск не с верхнего ящика, а с нижних отделений. Для видимости покопавшись там, он, не торопясь, с заметным удовольствием открыл и нужный ящик, достал конверт и стал разглядывать фотографии. А затем высыпал их  на стол и пощупал сам конверт. Но там было пусто. На лице милиционера отобразилась растерянность. Он даже потряс конверт, но более  ничего не выпало.
– Какая-то лажа, – сказал он своему напарнику.
– Человек-то, кажется, надёжный… – с явным разочарованием ответил  тот.
С досады они перерыли все вещи в квартире, но так ничего и не нашли.
– Что-то, парень, слишком часто с тобой всякие заморочки случаются, – сказал при уходе лейтенант Вадиму. – Не к добру это. Ты бы замочек-то сменил…
– А как с моим делом? – не без ехидства вслед ему спросил Вадим, имея в виду кражу.
– Ищем, – ответил лейтенант.
После их ухода Вадим, ещё внутренне дрожа от нервного напряжения, сел на диван, закурил и задумался.  Уже не могло быть никаких сомнений, что деньги украл Баранец, а теперь решил избавиться от него, упрятав за решётку. И вряд ли после сегодняшней неудачи он успокоится. Вадим  знал, что Баранец выдвинул свою кандидатуру на выборах, а также, что он купил новую квартиру в престижном районе на юго-западе Москвы. «Хочет быть чистеньким, сволочь… – со злостью подумал Вадим. – Ну, это мы ещё поглядим!» И если до этого у него  оставались пусть маленькие, но всё-таки сомнения по поводу мести Баранцу, то теперь дорога к этому была открыта. Эта тварь должна быть уничтожена! И он, выйдя на улицу, из таксофона позвонил Илье Старикову.
Они встретились тем  же вечером, и Вадим купил у Ильи   новенький ТТ с запасными патронами. Возвращаясь домой, он чувствовал приятную тяжесть оружия в кармане, и уверенность в себе и своих способностях,  подточенная всем случившимся, вновь вернулась к нему. « Убью эту сволочь! Пристрелю, как шелудивого пса!» – думал он, ласково поглаживая холодную сталь в кармане. Теперь он уже не сомневался, что если Баранец не пойдёт ни на какие уступки, то сделает это. 
На следующий день Вадим узнал примерно место, где Баранец купил квартиру, и к вечеру поехал туда посмотреть окрестности. Пистолет он взял с собой, поместив  под мышку в собственноручно сшитый для этого мешочек. Обладание оружием придавало уверенность и ощущение независимости от всех этих «людишек», спешащих по своим делам, которых он мог бы перестрелять как воробьёв.  Приятно было сознавать свою силу и значимость.
Приехав в квартал новостройки, Вадим прошёл мимо новых многоэтажных домов, большая часть которых из-за дороговизны   не была заселена. Не везде ещё  лежал асфальт, народу кругом было мало.  Вадим вовсе не надеялся  сразу встретить Баранца, это была предварительная разведка – не более. Но случилось иначе. Прогулявшись мимо зданий,  он уже направился в сторону автобусной остановки, как вдруг вышедший из подъезда дальнего дома мужчина с собакой привлёк его внимание. Он пригляделся, и… это был Баранец. Вадим от неожиданности замер, а затем, испугавшись, что тот узнает его,  спрятался за угол здания и встал там, нервно дыша от возбуждения. Но Баранец, занятый своей собакой, огромным «мраморным» догом, не обращал на окружающих никакого внимания. Он отпустил пса с поводка, тот побежал в сторону небольшого скверика, а Баранец, не торопясь, закурил и отправился следом.
Вокруг ещё шло строительство, и скверик тоже только создавался. На предполагаемых газонах лежали кучки торфа, в дальнем конце начали класть асфальтовые дорожки. Но  людей вокруг, кроме одинокой старушки с коляской, поблизости больше не было. «Или сейчас – или никогда», – решил Вадим. Переложил пистолет в наружный карман куртки и пошёл в сторону скверика как бы прогуливаясь. Он почему-то очень боялся, что Баранец раньше времени узнает его. Однако тот был всецело занят игрой с собакой, заставляя дога приносить  муляж кости, и Вадим подошёл к ним почти вплотную.
– Гуляешь? – спросил он.
– Чего тебе, парень? – повернулся к нему Баранец.
И тут же узнал.
– Ты? Чего тебе? – повторил он.
В сопровождении своего огромного пса Баранец, очевидно, чувствовал себя в безопасности. Вадим с опаской поглядел на собаку, но отступать не стал, подумал: « Если бросится – пристрелю».
– Ну что, Николай Георгиевич, пригодились тебе мои денежки? – с сарказмом спросил он. – Квартирку купил, да?
– Какие деньги? Ты что, предъяву мне шьёшь?
Толстое лицо Баранца побагровело от ярости. Был он мужиком рослым, мускулистым и Вадима нисколько не боялся.
– Ты, сука, украл мои деньги, – до боли в пальцах сжав пистолет, заявил Вадим. – Или отдашь, или…
И  вынул из кармана руку с оружием, ожидая, что Баранец  испугается. Но тот не испугался.
– Фас! – приказал он собаке.
Пёс бросился на Вадима,  и он, не думая, выстрелил. Потом – ещё раз. Удар уже первой пули остановил движение дога, а от второй  он, жалобно скуля, пополз по земле куда-то в сторону.
– Ах ты, козёл! –  в ярости шагнул к Вадиму Баранец. – Порву, щенок!
Вадим, не целясь, снова выстрелил. И  с интересом смотрел, как Баранец медленно оседает, с удивлением глядя куда-то в пространство. « Я  убил его», – просто и обыденно, словно это была игра в «стрелялки»,  подумал он.     Сунул пистолет в карман и быстро-быстро, набирая ход, пошёл к леску, в сторону кольцевой дороги. А на ходу оглянулся на старушку с коляской, которая, конечно, всё видела, и теперь по-стариковски неуклюже торопилась к ближайшему дому. И он  тоже  побежал. Но, добежав до леса, вспомнил, что пешего его по запаху найдут собаки, и вышел на дорогу, где  сел в машину к какому-то частнику.
 Пистолет он  этим же вечером  разобрал  и утопил в Москва-реке, а затем оторвал от пиджака и сшитый им карман для пистолета. Старуха его лица наверняка не могла видеть, а больше свидетелей  не было. Частник? Но Вадим сел в машину уже пройдя с километр. И всё было бы хорошо, если бы не вопрос, теперь мучивший его – убил или не убил? Надо было выстрелить ещё раз… Ведь если не убил, то...

 Через день в газетах появилось сообщение об убийстве кандидата в депутаты Баранца Николая Георгиевича и начавшемся расследовании. А через два дня Вадима повесткой вызвали в милицию. Сердце его сжалось: «Всё…» – решил он. И первой мыслью было: «Бежать!» Но  это послужило бы  признанием  вины, и, тщательно продумав своё поведение на допросе, Вадим отправился в милицию.
– Вам знаком Николай Георгиевич Баранец? – спросил его следователь в звании капитан по фамилии Скрипцов.
– Да, был знаком, – ответил Вадим и, понимая, что следователь, конечно, уже изучил все дела и связи Баранца,  решил предупредить возможные вопросы: – Я слышал по телику, что его убили, и теперь не знаю, что делать.
– А что такое вы не знаете? – сразу заинтересовался  капитан.
– Так ведь я  ему был должен, – пояснил Вадим. – И как теперь быть?
– Ну, с этим разберутся, – усмехнулся Скрипцов и задержал  взгляд на Вадиме. 
Глаза у него были блекло-серые, маленькие, въедливые, он, не скрывая этого, внимательно изучал собеседника.
– А где вы были в субботу? – как бы между прочим  спросил он.
– В субботу? – переспросил Вадим, – В субботу я, кажется, с утра ходил в магазин, потом – в кафе с Интернетом. Ноутбук-то у меня украли… Кстати, ничего не нашлось?
– Да-да, я в курсе, – подтвердил следователь, проигнорировав его вопрос. – Ну, а далее – после обеда?
– После обеда? Да вроде бы отдыхал… – пожал плечами Вадим.
– Отдыхали, – повторил следователь, – это хорошо, отдых штука не вредная. Но есть ли кто-нибудь, кто может подтвердить ваши слова?
– Трудно сказать… Надо вспомнить. 
– Вспоминайте, – согласился следователь, – а пока подпишитесь вот здесь и можете идти.
И подвинул Вадиму какой-то листок. Тот прочитал – это была подписка о невыезде из города.
Сначала Вадим сильно испугался, но шли дни, минуло две недели, всё было тихо, и он постепенно начал успокаиваться, убеждая себя, что у милиции не может быть никаких явных улик против него. А то, что он убил человека, его совершенно не волновало. Он даже испытывал  удовлетворение, что отомстил,  и Баранец  получил по заслугам. «Так и следует поступать со всякими тварями, – думал Вадим,  вспоминая удивление в глазах уже падающего Баранца. – Не ожидал, сволочь…» А убить человека оказалось так просто.  Как в компьютере.
К тому времени  кончились  деньги, и Вадим стал подумывать о какой-нибудь работе. Но у него не было ни специальности, ни образования, и на хорошие места его не брали. Пришлось опять идти в охранники на автостоянку.  Вадим уже  договорился с бригадиром охранников, как вдруг в этот же день вечером  в квартиру позвонили. Теперь он опасался всяких звонков, и, прежде чем открыть,  всегда смотрел в дверной глазок. За дверью стояли двое. Сердце у Вадима сжалось: «Всё… за мной…» – решил он. Чей-то толстый палец, увеличенный линзой глазка, приблизившись, заткнул сам глазок.
– Кто там? – машинально спросил он.
И  пожалел, что спросил: надо было промолчать, может быть, они бы ушли…
– Милиция, – послышалось из-за двери.
И там почему-то засмеялись.
– Но меня уже вызывали, – медлил Вадим.
– Давай открывай, – приказал басовитый голос.
Вадим открыл дверь. Два широкоплечих, внушительного вида парня ввалились в коридор.
– Вадим Сколский? – спросил один из вошедших.
–  Да… – дрогнувшим голосом подтвердил Вадим.
– Тебе привет от Чалого, – сказал парень.
– Но я не знаю никакого Чалого, – возразил Вадим, лихорадочно соображая, что это за люди.
Во всяком случае не из милиции: те так не разговаривают. Подельники Баранца? Узнали всё и пришли по его душу?
– Зато он тебя знает, – усмехнулся парень. – Да ты не боись, мы не из ментовки, мы – свободные художники. Уж не знаю, чем ты приглянулся Чалому, только он тебя в гости  зовёт.
– Но… – попытался возразить Вадим.
– Никаких «но», кореш, – остановил его парень. – Если Чалый зовёт, надо идти. Понимаешь?
– Он всё понял, – баском прогудел второй парень. – Правда ведь? –  с нарочитой ласковостью обратился он к Вадиму.
– Ну… да… – дрогнувшим голосом подтвердил тот.
– Вот и лады. Завтра придёшь по этому адресу, – сказал он и положил на стол визитную карточку.
Закрыв за незваными посетителями дверь, Вадим с облегчением вздохнул: слава богу, не из милиции.  Но на кой черт он понадобился какому-то Чалому? Наверняка бандит. Однако визитка…В ней была указана фамилия – Чалый Сергей Ефимович. Выходит, это не кличка. Хотя сейчас и все бандиты с визитками. Уехать куда-нибудь, спрятаться на время. Но куда? Да и денег  нет.  Но что делать? И главное – почему пришли именно к нему? Он уже чувствовал, что появление этих парней как-то связано с Баранцом, но как? И если они что-то знают, то откуда и что?
Почти полночи он не спал, мучился – идти или не идти, или всё-таки на время уехать куда-нибудь, но, встав рано утром, дождался десяти часов и  поехал по указанному в визитке адресу. Решил, надо послушать, что скажет этот Чалый и, по возможности, всё выяснить. А уехать никогда не поздно.
В небольшом офисе располагалась какая-то кампания. Всё было чинно и благопристойно: при входе мордастый охранник, далее – симпатичная секретарша с компьютером на столе.
– Мне надо к господину Чалому, – сказал Вадим секретарше.
– Ваша фамилия?
– Сколский.
– Сергей Ефимыч, к вам господин Сколский, – сказала секретарша в переговорник.
И получив разрешение, позволила Вадиму войти в кабинет.  Чалый сидел за большим столом в кресле. На вид это был ничем не примечательный мужчина лет пятидесяти, с редкими светлыми волосами, кое-где подёрнутыми  сединой. На нём был дорогой тёмно-серый костюм.
– Здравствуйте, – поздоровался Вадим.
– Ну привет, – усмехнулся Чалый. – Пришёл? Молодец.
И  оценивающе остановил взгляд своих серых, с оловянистым оттенком глаз на Вадиме. Взгляд этот был скорее пуст, чем выражал что-либо, но от него Вадиму сделалось неуютно.
– Я слышал, ты ищешь работу? – спросил Чалый.
« Откуда он мог это слышать, – чувствуя, что попадает в какую-то западню, с тоской подумал Вадим. – Ведь на стоянке я был только вчера… И если уже знает об этом, то что ещё знает?»
– Ищу, – неожиданно хриплым голосом подтвердил он.
– А я предлагаю тебе вместо ночного сторожа, – усмехнулся Чалый, голосом выделив слова «ночным сторожем»,– хорошую работу. Согласен?
– Какую работу? – чувствуя, как у него пересыхает во рту, спросил Вадим.
– По специальности, – опять усмехнулся Чалый.
– Но у меня нет никакой специальности.
– Вот так же, наверно, думал и Коля Баранец, упокой, Господи, его грешную душу, – перекрестился Чалый.
Вадим замер, и почувствовал, как капельки пота вдруг потекли из подмышек вниз по  бокам.
– Но я… я не знаю никакого Коли, – едва смог выговорить он.
– Это твоё дело, – жёстко прервал Чалый. – Я предложил тебе работу. Ты свободный художник, хочешь – соглашайся, не хочешь – не надо.
Положение было безвыходное. Вадим представил милицию, суд и, наверняка, срок лет в десять.
– Какая работа? – наконец выдавил он из себя.
– Я же сказал – по специальности, – благосклонно улыбнулся Чалый. – А подробности тебе объяснят. – Светочка, – наклонился он к микрофону переговорника, – позови мне Петра Степаныча.
Пётр Степанович оказался  молодым худощавым мужчиной лет тридцати, в очках, с тонкими чертами лица и весьма интеллигентного вида.
– Это господин Скользкий, – представил Вадима Чалый, умышленно заменив буквы  в фамилии Вадима.
И усмехнулся. После этого кличка «Скользкий» намертво приклеилась к Вадиму.
Пётр Степанович, по кличке «Петрик», повёл Вадима к себе в комнату и  объяснил, что надо будет «удалить» из программы одного нехорошего «трояна».
– Но я не программист... – уже понимая, что речь идёт вовсе не о компьютере, возразил Вадим.
– И я не программист, – улыбнулся Петрик.
– А как удалить? –  всё ещё надеясь на что-то иное, спросил Вадим.
– Как – это твоё дело, – ответил Петрик. – Вот аванс, – протянул он деньги, – остальное – после, в зависимости от качества работы.
Он подал Вадиму папку:
– Посмотришь, запомнишь,  – и предупредил: – Ничего не записывать.
В папке было досье на какого-то Трофимова Алексея Петровича сорока пяти лет, владельца магазина: на ком женат, дети, привычки, распорядок рабочих и  дней отдыха, охрана, и всё прочее до мельчайших подробностей.
– Как видишь, сайт уже хорошо разработан, – заметил Петрик, – и тебе осталось совсем немного.
Вадим долго смотрел на фото Трофимова, запоминая и одновременно лихорадочно  соображая, как отвертеться от этой «работы». Но выхода не было. Чалому всё известно…  Откуда?       
Вадим не мог знать, что два дня тому назад он был «куплен» Чалым у следователя  Скрипцова, который вёл дело по убийству Баранца. Довольно опытный капитан милиции, связью с криминалом восполнявший недостаток официальной зарплаты, уверенно «вышел» на Вадима, и уже готов был предъявить обвинение, но тут вспомнил об одолжении, о котором его раньше просил Чалый. Тот сразу же заинтересовался: ему как раз был нужен «чистый» человек соответствующей направленности. И они договорились.
Капитан Василий Юрьевич Скрипцов при Советах был честным следователем. Всё изменилось с началом «сучьей перестройки», как он стал называть случившийся в стране буржуазный переворот конца восьмидесятых и начала девяностых годов. Сначала Василий Юрьевич работал по-прежнему, в ожидании звёздочки майора,  ловил и сажал воров и жуликов, но преступность перехлёстывала через край, а зарплата оставалась прежней, в результате инфляции превращаясь в нищенскую.  Вокруг суетились ушлые люди, прибирая к рукам всё, что можно было прибрать, и многие из этих ушлых были его бывшими клиентами.  Причём преступность быстрыми темпами срасталась с властными структурами. Будучи следователем, Василий Юрьевич более чем кто-либо другой сталкивался с этим явлением. Многие опытные следователи или «ссучились», как по воровской терминологии определял получение взяток от преступного мира Скрипцов, или ушли из милиции. А дома «пилила» жена, указывая ему на некоторых его  сослуживцев, живших далеко не в бедности.  Василий Юрьевич терпел, рассчитывая всё-таки дотянуть до пенсии и остаться честным человеком. Но однажды, когда он шёл по улице, возле него остановился роскошный шестисотый «Мерседес», и из него вышел Петька по кличке «Гвоздь», профессиональный вор-рецидивист, отсидевший в тюрьме более половины своей сорокалетней жизни. Последний срок в семь лет он получил не без участия Василия Юрьевича. С того времени прошло года два.
– А ты прогадал, мент, – сказал Гвоздь, встав перед Скрипцовым. – Я же предлагал тебе долю, а  ты всё от вертухаев пайку ждёшь, а у меня гляди какая тачка.
На нём был дорогой костюм с белой рубашкой и галстуком. По сравнению с Гвоздём и его «Мерседесом»  Василий Юрьевич, одетый в обычный затрапезный пиджак, который носил, не снимая, вот уже третий год, чувствовал себя нищим. Злость душила его, он едва сдерживался, чтобы не ударить в ехидно улыбающуюся рожу Гвоздя и, наверно, сдержался бы. Но Гвоздь вдруг достал из кармана  однодолларовую купюру и небрежно бросил её к ногам Скрипцова:
– На, мент, купи себе сникерс…
И захохотал. Василий Юрьевич, в молодости занимавший в МВД  призовые места по боксу, такого унижения стерпеть не смог, и кулак его правой руки, как бы сам собой, описав короткую дугу, врезался в челюсть Гвоздя. Удар сбоку был у Скрипцова коронным, и челюсть Гвоздя не выдержала – треснула. После этого Василий Юрьевич приготовился к мести  со стороны воров, но времена, когда любая связь преступного мира с милицией была «заподло», прошли, и вор Гвоздь вдруг пошёл в прокуратуру.  В результате  у Скрипцова образовалась куча проблем,  и, только благодаря своим связям и прежней безупречной работе, ему удалось избежать суда. Его, за нехваткой опытных следователей, даже оставили в милиции, но присвоения очередного звания он лишился, лишился и всех денег, скопленных заботливой супругой «на старость», которыми пришлось «подмазать» нужных людей. После этого случая Василий Юрьевич плюнул на всё и, по его собственному выражению, «ссучился». Исчезла система, много или мало, но рождавшая бессребреников, наступил культ золотого тельца, и под него надо было подстраиваться. Противно – но приходилось.               

– А оружие? – спросил Вадим у Петрика, изучив досье и вернув папку.
– Это твоя забота, – пожал худосочными плечами Петрик, – ты получил аванс, там на всё хватит. В нашей конторе работают свободные художники. Но на первый раз я тебе дам адресок. Скажешь, от меня.
И Петрик дружески улыбнулся. Улыбка у него была приятная, располагающая. Однако при выходе Вадима из комнаты, он напомнил:
– Не вздумай бегать. Это вредно для здоровья.
Вадим вышел из офиса  и, дойдя до ближайшего скверика, сел на скамейку и пересчитал деньги. Было десять сотенных купюр долларов. Подумал: « Не густо… Может быть, всё-таки уехать куда-нибудь? Не вездесущ же этот Чалый. Хотя, а зачем ему искать – сдаст милиции и всё…» И он поехал по адресу, который дал  Петрик, где ему довольно дёшево продали   пистолет с глушителем, с заверением, что оружие «чистое».
Около недели Вадим изучал распорядок дня Трофимова Алексея Петровича. Владельца довольно крупного магазина  охранял  один человек, он же по совместительству был и  водителем. Жил Трофимов в десятиэтажном двухподъездном доме в квартире на восьмом этаже, любовницы не имел, много спиртного не пил, в сауне не парился и  вовсе  не походил на тех дельцов, которых  показывают в телевизионных сериалах. «Нормальный мужик, и убивать его, вроде, незачем», – сомневался Вадим. Ведь если Баранец был сволочью, и он убил его за дело,  и это служило  оправданием перед самим собой, то теперь никакого оправдания придумать уже было  невозможно. «Надо бежать», – решил Вадим. И даже позвонил на вокзал, чтобы узнать расписание поездов, отправляющихся  в Хабаровск. У него ещё с детства была мечта побывать на Дальнем востоке и искупаться в Тихом океане. Ему почему-то казалось, что там его не найдут. Уехать хотя бы месяца на два, а потом, может, всё как-нибудь уляжется… Но тут  заверещал  мобильник. Звонил Петрик.
– Провайдер больше ждать не будет – сказал он, –  у тебя ещё два дня максимум.
И, помолчав, напомнил:
– Бегать не советую.
На этом связь прервалась.
Опять Вадим не спал полночи, всё думал, как быть дальше, понимая, что следующий его шаг может оказаться роковым. Выполнить задание Чалого, значит навсегда распрощаться с жизнью нормального человека. Сдаться милиции – это долгие годы тюрьмы, что практически равносильно первому варианту. Но если быть осторожным, то… «Чего ты боишься? – как бы уговаривал кто-то. – Всё равно после Баранца не отмоешься. Что один, что два – всё едино. А потом, на этом и заработать можно…»   И он решился.
В охране Трофимова был  пробел: водитель, подъехав к дому, заходил в подъезд, поднимался на лифте до последнего, десятого этажа, а затем пешком спускался вниз. Всё это время бизнесмен сидел в автомобиле с закрытыми пуленепробиваемыми окнами. Потом  шёл домой, а водитель уезжал в гараж. В это время Трофимов оставался без охраны, чем и можно было воспользоваться. Правда, над подъездом висела телекамера, а в холле  сидела консьержка, опрятная старушка с завитыми седыми волосами, но в соседнем подъезде никакой консьержки не было, отсутствовала и телекамера.
Вадим поднялся на последний этаж этого подъезда и обнаружил, что дверь на чердак не заперта. Он прошёл по чердаку до следующего выхода на лестницу, там, на двери, очевидно, был висячий замок, но ушко, на котором он висел, крепилось с внутренней стороны  разогнутыми в разные стороны усиками. Небольшим отрезком трубы, подвернувшимся под руку, Вадим разогнул эти усики  и попробовал, легко ли вынимается ушко, потом опять закрепил его и  через чердак вернулся в соседний подъезд.
Подготавливая все эти условия для дальнейшего главного действия, он не думал о нём, откладывая эту мысль на потом, как будто это потом предстояло ему в каком-то необозримо далёком будущем. Но, закончив подготовку, вдруг осознал, что «это», так он называл предстоящее ему, надо будет сделать уже завтра или, в крайнем случае, послезавтра, и непонятная тоска овладела им.   Ночью он долго не мог заснуть, лежал в полудрёме, и, то ли наяву, то ли во сне, всё чудилось,  будто он убегает от каких-то страшных  рогатых существ, похожих на людей, но откуда-то знает, что это не люди, а черти, и они догоняют его, и вот-вот схватят.
Он очнулся, вскочил с постели весь в холодном поту, закурил, и долго ходил по комнате, не понимая: почему черти? Он ведь никогда не думал ни о чём подобном, и религия его совершенно не интересовала. Стало жутковато. Вадим включил свет и вдруг увидел маленькую, с пачку сигарет, иконку над дверью,  для оберега комнаты повешенную ещё его матерью. Прежде он как-то не замечал её. На иконке был изображён  Христос. Выражение его лица показалось Вадиму суровым. И он впервые в жизни, испытующе вглядываясь в это лицо,  сам, по собственной воле перекрестился, потому как прежде крестился только по настоянию матери, которая  редко, но всё-таки иногда ходила в церковь и ещё маленького брала его с собой.
Почти бессонная ночь длилась долго, но прошла, прошёл и день, и надо было собираться. Вадим положил глушитель в один внутренний карман куртки, а пистолет – в другой. Посмотрел в зеркало – вроде бы незаметно. И поехал к дому Трофимова.
Владелец магазина обычно возвращался с работы после восьми часов вечера. Уже в семь Вадим был на чердаке  и через чердачное окно наблюдал за прилегающей к зданию улицей. Стоял конец июля, было ещё светло. Автомобиль Трофимова с тонированными стёклами Вадим хорошо запомнил, и когда он появился, сразу узнал.  Машина подъехала  к подъезду, и из чердачного окна перестала быть видимой. Вадим подошёл к двери чердака и стал слушать, на всякий случай придерживая за усики ушко замка: а вдруг охранник будет проверять. Но тот, поднявшись до последнего этажа,   заглянул в  помещение, где располагались лифтовые механизмы и, убедившись, что всё спокойно, закурил и стал спускаться вниз по лестнице.  Вадим дождался, когда звуки шагов охранника удалятся и осторожно приоткрыл дверь чердака. Всё было тихо.  Теперь оставалось надеяться лишь на везение, чтобы никто из жильцов не появился на лестнице. Он спустился до девятого этажа и стал ждать. Вот загудел лифт. Вадим затаил дыхание прислушиваясь. Никакого страха он сейчас не испытывал, голова была занята одним:  « Лишь бы никто из жильцов не вышел… И он или не он?»  Лифт остановился на восьмом этаже. Вадим спустился на несколько ступенек пониже, откуда уже была видна дверь лифта. Из неё вышел Трофимов  и, не торопясь, направился к своей квартире. Вадим прицелился, и в этот момент Трофимов вдруг почему-то обернулся. Тёмно-карие, слегка навыкате глаза его при виде направленного на него оружия расширились.
– Не надо… – с каким-то клёкотом в горле умоляюще прохрипел он.
Вадим выстрелил в середину  груди, а когда качнувшийся от удара пули Трофимов уже падал, добавил и в голову, совершенно отвлечённо, будто это не он стрелял, по-киношному подумав при этом : «Контрольный выстрел…» Трофимов упал, ноги его дважды вскинулись  и замерли. «Где-то это уже было…» – мельком отметил Вадим это вскидывание ног и стремительно бросился наверх к спасительному чердаку. Потом, сдерживая  торопливость, пешком спустился  вниз. На лестнице ему никто не встретился, но у подъезда на скамье сидели две старушки, которые проводили его любопытными взглядами.  Вадим прошёл мимо них, прикрывая часть лица рукой, как бы почёсывая висок, и вряд ли бабки успели хорошо разглядеть его.
Совесть его нисколько не мучила, но перед глазами почему-то всё стояли дважды дёрнувшиеся ноги  Трофимова. И тут вдруг вспомнился давний случай из детства, когда они с мальчишками сидели на лавочке у подъезда дома и разглядывали марки, а возле них играл котёнок. Выдался первый по-настоящему тёплый солнечный день, занятия в младших классах закончились, образовалась куча свободного времени, и было хорошо сидеть вот так на скамейке, нежиться на солнышке и сознавать, что уже не надо ходить в школу и корпеть над домашними заданиями. Впереди было целых три месяца благословенной свободы! Вадим бросал котёнку скатанные из обрывка газеты шарики, а тот гонялся за ними, поддавая лапками. Котёнок был ничей: или выбросил кто-то, или бродячая кошка окотила, и он сумел выжить.
– Кис-кис, кис-кис, – звал котёнка Вадим, играя с ним.
Потом поймал и начал чесать ему животик, а котёнок лежал и блаженствовал. Тут вдруг прилетели голуби и стали клевать что-то возле  припаркованных во дворе автомобилей. Котёнок выскользнул из рук Вадима и начал подкрадываться к голубям.  Те с шумом взлетели, а котёнок разочарованно улёгся  на асфальт, развалившись под задним колесом стоявшей «пятёрки». Вадим вскоре забыл о нём, но звук заведённого двигателя привлёк его внимание. Он глянул и увидел, что автомобиль вот-вот поедет, а котёнок продолжает беспечно лежать под его колесом. «Стой!» – хотел Вадим  крикнуть водителю, но не крикнул, с болезненным интересом наблюдая, что будет дальше. Машина тронулась, колесо наехало на голову котёнка, послышался хруст, безголовое тельце животного дважды вскинулось и затихло.  Машина уехала, а водитель даже и не догадался, что случайно убил живое существо. «Живое существо…» – мысленно повторил Вадим, вновь вспоминая  вскидывающееся в агонии тельце котёнка и дважды вздёрнувшиеся ноги Трофимова. Но тут же отогнал эти видения, заслонившись удобной  присказкой: «не я первый, не я последний…»
Приехав домой, Вадим  позвонил Петрику.
– Всё… – коротко сказал он.
– Мы  знаем, –  так же коротко ответил тот. – Провайдер доволен тобой. Приедешь завтра после трёх.
На том разговор закончился. А Вадим  выпил стакан водки и лёг на диван, вспоминая случившееся и переживая, что сделал  всё по-дилетантски, не так, как надо было бы. Ведь ему могли встретиться люди  на лестнице и кто угодно мог выйти из соседней квартиры в сам момент выстрелов, да и старухи видели его выходящим из подъезда… И хорошо, что всё так обошлось.
А вот  помирают все одинаково: что котёнок, что человек, – всё едино… Просто надо  тщательнее готовиться. Он не дурак и сможет это. А то, что  убил незнакомого и ничего плохого ему не сделавшего человека, его нисколько не мучило: одним меньше, одним больше – какая теперь разница? Да, он стал киллером. Ну и что из того? Работа как работа. Сейчас убивают тысячами. Взять тех же американцев: Югославия, Ирак, Афганистан… А Чечня? А  ежедневные отстрелы разных бизнесменов и чиновников по всей России?  И никто совестью не мучается. А почему он должен мучиться? Жизнь теперь такая звериная: человек человеку – волк. И думая так, Вадим  убедил себя в правильности своих мыслей. Однако что-то как бы мешало полному его благоденствию, как иногда  мешает в глазу уже удалённая из него соринка, и он не понимал, что это.  Но вскоре причина обнаружилась. Однажды утром взгляд его случайно упал на иконку с ликом Христа над дверью, и ему  сделалось неприятно, что она глядит на него: ощущение было такое, будто в комнате есть ещё кто-то. Вадим  снял  иконку с гвоздика и долго вертел  в руках, не зная, куда  деть. А потом нашёл место в другой комнате, сунув её за зеркало  трюмо, чтобы  вообще не видно было.
На следующий день он получил номер счёта в банке с двумя тысячами долларов. Потом были ещё два задания, которые он успешно выполнил, гонорар его значительно возрос, теперь он мог бы  расплатиться и с частью долга Баранцу, однако прошло уже шесть месяцев, но почему-то никто не требовал этого. Подобное положение в некоем подвешенном состоянии беспокоило Вадима: ведь кто-то же наследовал после Баранца его имущество? А по истечении срока возврата пойдут проценты. Зачем платить лишнее? Но все молчали, никто его не тревожил. Для выяснения Вадим сходил в юридическую контору, в которой они были с Баранцом, но не добился там никакого вразумительного ответа. Однако на следующий день ему позвонил Петрик.
– Ты больше никуда не ходи, – сказал он. – Все твои долги контора закрыла.  Чао.
«Наверняка Чалый, – понял Вадим. – Но если он перекупил долг, то не выбросил же  расписки. Значит, решил держать меня под контролем…» Однако делать было нечего, и Вадим смирился.
Прошёл год. Последним, третьим, если не считать  Баранца, был довольно молодой человек, в которого Вадим стрелял с дальнего расстояния  из старенькой винтовки Драгунова. Опять всё прошло гладко, и теперь он отдыхал.    С полгода тому назад Вадим купил старенький «Шевроле», заняв часть денег у Чалого. В противоположность некоторым государственным предприятиям, в «конторе» регулярно выплачивали зарплату, а после удачных «программ», как выражался Петрик, давали неплохие премиальные.
               
Небольшой городок для отдыха Вадим выбрал по рассказам  своего армейского товарища, который родился  в этих местах. Но оказалось, что товарищ с семьёй уже куда-то переехал.  Однако городок Вадиму приглянулся, и он снял комнату, рассчитывая пожить здесь некоторое время. 
И всё  было бы хорошо, но странным образом и в этой комнате, как и в его квартире, над дверью с внутренней стороны на  гвоздике висела совсем малюсенькая иконка с ликом Божьей Матери. Иконка была старая, краски на ней  потускнели, но глаза ещё проглядывали, и эти глаза почему-то беспокоили Вадима. Даже когда вечером он выключал свет, уличный фонарь подсвечивал через окно, и иконку было видно. Вадим спал на диване  головой к окну,  взгляд его невольно останавливался на иконке, и от этого сами собой возникали разные мысли о  греховности  его «работы». При этом вспоминались  всякие рассказы  о наказании за грехи, о чертях в аду, о раскалённой  сковородке и вечных мучениях. Во все эти «поповские бредни», как называл подобные рассказы Вадим, он не верил, однако что-то как бы царапало внутри.  Можно было тоже снять эту иконку и убрать куда-нибудь, но он упрямо не делал этого, желая пересилить себя.  Через два дня Вадим всё-таки не выдержал и переложил подушки на диване на другую сторону. Но тут началась какая-то странная чехарда. Он  просыпался среди ночи и, хорошо зная, что лежит головой к двери, вдруг некоторое время отчётливо видел эту самую дверь и  иконку над ней. Непонятное «переворачивание» сильно напугало его.  Он снял иконку  и спрятал за  телевизор, после чего переворачивания прекратились. Это и успокоило, и озадачило, заставив задуматься о таких вещах, о которых он раньше  не то, чтобы совсем не думал, но пропускал  мимо сознания, считая, что всякое философствование – это удел учёных,  простому же человеку  ненужное, а иногда даже и вредное, потому как не умствовать, а жить надо. Да, может, эта иконка и никакого отношения не имеет к этому «дурацкому» переворачиванию. Через день Вадим проверил. Перед сном он вернул иконку на прежнее место, лёг спать, и никакого переворачивания не случилось.   «Всё это чушь, – решил он, – просто со сна мерещилось». Однако иконку  на всякий случай опять отправил за телевизор.
С Леной Вадим договорился встретиться на следующий день на пляже, но с утра пошёл дождь, и весь берег реки был пуст, лишь какой-то заядлый рыболов, укрывшись плащом с капюшоном, сидел под кустиками.
Вадим пошёл на почту, купил талончик на пользование Интернетом и посмотрел свои сообщения. Никаких писем не было. По «мобильнику» он с «конторой» не общался – только через Интернет. Обычно при получении нового задания приходило  ничего постороннему не говорящее сообщение: «Почему ничего не пишешь? Женя». Или ещё какой-нибудь текст, который означал, что ему необходимо явиться в «контору». 
По-прежнему моросил тёплый дождь, и Вадим направился к своему дому. У входа стояло такси, и какая-то темноволосая девица  выходила из него. Машина, видно, только что подъехала. Водитель вынес два чемодана и поставил  возле девицы. 
– Давайте я вам помогу, – предложил Вадим.
– Да, пожалуйста, – согласилась девушка.
– И куда? – спросил он, беря оба чемодана.
– Кажется, здесь, – ответила она, в растерянности останавливаясь посреди тускло освещённого коридора.
– Значит, соседями будем.
Вадим поставил чемоданы возле указанной двери.  Девушка, порывшись в сумочке, извлекла ключи и стала открывать замок.  На шум из другой комнаты в коридор  выглянул Павел Петрович.
– А вы учительница, да? – спросил он у девушки.
– Да...
– Ну вот, будем знакомы – Павел Петрович. – А вас как же величать?
– Галина Ивановна... То есть Галя, – поправилась девушка, сообразуясь с возрастом собеседника.
Представился и Вадим. Галя открыла дверь, и из давно непроветриваемой комнаты дохнуло запахом плесени и пыли.
– Тут бабка Варвара жила, – пояснил Павел Петрович. – Весной ещё померла болезная. А я в школе сторожем подрабатываю и слыхал, что вы приедете. Из Москвы вроде бы... Из столицы да в нашу глухомань. Что же, лучше ничего не нашлось?
– Я здесь родилась.
– Это чья же ты будешь? – сразу заинтересовался Павел Петрович.
– Фоминых знаете?
– Ну а как же! – заулыбался Павел Петрович. –  Фомина Ольга Александровна в нашей школе учительствовала. Я и на её похоронах был. Жалко, рано померла… То-то я на тебя гляжу, вроде обличье знакомое, вроде видал где-то.  Это получается, что же, ты её дочка?
– Да.
– Так у Фоминых же своя квартира была.
– Там сейчас ремонт, и мне пока эту комнату дали, – объяснила Галя.
– Вон оно как! Значит, в корень нашенская, – совсем подобрел Павел Петрович.
И между ними завязался обычный разговор двух неожиданно встретившихся земляков, когда один за другим вспоминаются имена и фамилии общих знакомых, как живых, так и уже отошедших в мир иной. А Вадим, пока она стояла у двери, разглядел её. «Лет двадцать с хвостиком, на мордочку недурна, и попка – стульчиком, назад отставлена... Шарман!» – заключил он. Сразу возникли всякие мысли на эту тему, но Галя была явно не из тех доступных девиц, которые быстро соглашаются на всё, а длительные отношения Вадиму были совершенно ни к чему.
С утра следующего дня в соседней комнате началось движение, затем появилась и новая хозяйка в клетчатой рубашке и джинсах с двумя вёдрами в руках, наполненных мусором. Вадим как раз умывался над обшарпанной чугунной  раковиной на общей кухне.
– Вам помочь? – предложил он, поздоровавшись.
– Доброе утро, – ответила Галя. – Нет, спасибо, они не тяжёлые.
Она вынесла мусор на помойку, вернулась, и вскоре из её комнаты послышался стук, а затем падение чего-то. Павел Петрович в майке и с полотенцем на шее, проходя мимо, остановился:
– Галина Ивановна, вы не упали случаем?
– Здравствуйте, Павел Петрович, – поздоровалась Галя, открывая дверь. – Едва не свалилась, но, к счастью, это лишь молоток.
– А что же вы такое строите? Может, вам помочь?
– А вы сумеете? Надо вбить гвоздь в потолок.
– В потолок? – засомневался Павел Петрович. – Ежели на чего-нибудь покрепше встать …
– Давайте, я помогу, – предложил Вадим, выходя из своей комнаты.
Всё-таки наличие в коммунальной квартире красивой молодой женщины интриговало.
– Если вам не трудно, – согласилась Галя, взглядывая на него.
Глаза у неё были серые с зеленцой.
– Не трудно, – улыбнулся этим глазам Вадим, следом за ней входя в комнату.
Потолки во всём старом, ещё, наверно, сталинских времён постройки, доме были довольно высокими.
– А что, стола нет? – спросил Вадим, оглядывая комнату.
– Стола пока нет, – ответила Галя, – вот табуретка. Она шатается, но я её подержу.
Вадим взял молоток с гвоздём, встал на табуретку и, балансируя на действительно весьма шаткой опоре, начал вбивать гвоздь.
– А это для люстры? – спросил он.
И тут  вдруг табуретка под ним хрустнула, и он полетел вниз, сминая попытавшуюся удержать его Галю.
– О Господи! – воскликнула она, падая вместе с ним.
Вадим,  придавивший её ноги, быстро встал и подал руку.   
– Вы не ушиблись? – спросил, недовольный своей неловкостью.
– Нет, кажется… А вы?
Рука у неё была маленькая, нежная, белая. «Интеллигентка…» – подумал Вадим.
– Падение было исполнено профессионально и потому завершилось благополучно, – пошутил он.
И чуть долее, чем было необходимо, задержал её руку в своей. Галя, вопросительно подняв брови, глянула на него, и Вадим отпустил её. Хотя и не намечал он эту симпатичную «училку» в качестве «добычи», однако, при взгляде на неё, об этом само думалось.
Взяв у Павла Петровича крепкий стул, Вадим всё-таки «доконал» непокорный гвоздь, и лампочка на проводе вместе с «люстрой», представлявшей из себя матерчатый абажур, была повешена. За что и получил вежливое, но вместе с тем и весьма прохладное  «спасибо», тоном своим  пресекающее всякие  поползновения с его стороны.
« Не хочешь и не надо… – внутренне усмехнулся Вадим, но и добавил мысленно: – И не таких обламывали». Эта женщина была из другого мира, чистого и светлого, в котором и сам он  недавно готовился жить, но теперь этот мир был далеко от него. Нет, он не чувствовал никаких угрызений совести, давно забылся Баранец, забылся и первый заказной с дёрнувшимися в агонии ногами – Трофимов, и убитые  не снились ему – работа есть работа. Но вместо  убитых им людей, как бы заменив их, часто представлялось вскидывающееся тельце того раздавленного машиной котёнка.  Видение это помимо его воли обосновалось где-то в самой глубине сознания, и, несмотря на все усилия, он никак не мог от него избавиться. Оно появлялось в самые разные, порой совершенно не относящиеся к его ремеслу, моменты жизни, и это и раздражало, и угнетало. Вадим понимал, что жизнь киллера недолговечна: рано или поздно его или возьмут, или «удалят из базы», как любит выражаться Петрик. Но человек всегда надеется на лучшее, надеялся и он.
Моросивший с утра дождь к полудню закончился, выглянуло солнышко, и отдыхающие, в большинстве своём приезжие из Москвы, потянулись на пляж. Из дома, потягиваясь, вышел коммунальный кот Булька, прошёлся возле помойки, выбирая места посуше, и, не найдя ничего интересного, прыгнул на  дощатый стол.
– А ну подвинься, – толкнул его Павел Петрович, высыпая из коробки косточки домино.
– Ты кота не забижай, – сделала ему замечание Марья Ильинична, выносившая помойное ведро.
Было ей лет около шестидесяти,  в основном она и заботилась о Бульке.
– Ни хрена твому коту не сделается, – возразил Павел Петрович и повернулся к вышедшему из дома Вадиму: – Партийку не хошь?
– Я на пляж, – отказался Вадим.
–  Ленка девка гулящая, – предупредил его Павел Петрович, – гляди не подцепи чего-нибудь.
В этом городке почти все жители всё знали друг о друге.
На песке уже лежали отдыхающие, а в воде под присмотром двух дебелых мамаш, едва влезших в купальники, плескались дети. Вадим разделся, ногой потрогал воду – показалась холодноватой. И в этот момент подошла Лена:
– Привет!
На ней поверх купальника был наброшен сиреневый халат, который она тут же сняла, и, приблизившись к Вадиму, не обращая внимания на окружающих, сзади обняла его.
– Сплаваем? – спросила тихо.
– Угу, – согласился он.
И они поплыли на другую сторону к заветному стожку.  А когда, уже вернувшись, выходили из воды, Вадим вдруг увидел идущую с полотенцем в руке соседку.
– День добрый, – скуповато ответила она на его приветствие, проходя мимо.
– А это кто такая? – заинтересовалась Лена.
– Учительница из Москвы, – ответил Вадим, – родом здешняя.
А сам искоса наблюдал, как Галя снимает с себя платье. «Красивая…» – подумал оценивающе, увидев её в одном купальнике. И, несмотря на то, что был уже пресыщен только что состоявшейся близостью с женщиной, изящные формы  тела соседки взволновали его.
– Ты чё, запал что ли на неё? – сразу заметила его интерес Лена.
– Сексуальная тёлка, – усмехнулся Вадим, – любуюсь.
Он не был ничем обязан Лене и потому говорил с ней откровенно.
– Смотри, зенки пропялишь, – обиделась Лена.
Но ссориться не стала. Она хорошо понимала, что их связь временная и ни к чему не обязывающая: помилуются  в своё удовольствие и разбегутся. Но всё-таки обидно было.
В это время на пляже появились четверо рослых парней с девицами. В руках  у парней были сумки с торчащими из них горлышками бутылок.
– Ленк, привет! – махнула рукой одна из девиц с красной розочкой в тёмных волосах.– Ты чего не приходила?
– Глупые бабы! – засмеялся широкоплечий, массивного телосложения парень. – Не видишь разве! Это ты из Москвы? – спросил он, подходя к Вадиму.
– Ну, – коротко подтвердил Вадим, разглядывая парня.
– Да ты не ершись, – усмехнулся тот, в свою очередь оценивающе рассматривая Вадима. – Как там столица, стоит ещё?
– Пока стоит…
– Ленк, давай к нам, – подошла к ним девица с розочкой, – и мальчика своего бери. Мальчик не против? – она кокетливо улыбнулась.
Вадиму лишние знакомства были совсем ни к чему, но и отказываться не имело смысла.
– Мальчик не против,  –  улыбнулся он. –  Я что-нибудь в общак должен?
– Об этом не парься, – внимательно посмотрел на него парень.
Они пьянствовали почти до сумерек.  Парня, который подошёл к Вадиму, звали Иваном, а черноволосую девицу Ирой. По всей видимости, Иван в компании был  за старшего. Вадим старался пить поменьше, контролируя себя и наблюдая за парнями. Судя по их ухоженным рукам и жаргонным словечкам, они были явно не из трудящихся. Вадим сразу определил это, но и его «определили».
– А ты, москвич, – прощаясь, сказал ему Иван, – не простачок, каким прикидываешься.
Хотя выпили много, на вид он был трезв.
– И ты – тоже, – усмехнулся Вадим.
Иван засмеялся:
– Ну, бывай…
– Что за ребята? – спросил Вадим Лену, провожая её.
– Крутняк, – ответила та. – А ты чё, в штаны наложил?
Вадим понял, что это месть за «училку» и усмехнулся:
–  Просто интересуюсь.
– Ну, они смирные, если их не трогать, сами не тронут.
Проводив Лену, Вадим зашёл на почту с намерением посмотреть свои письма в Интернете, но кроме телеграфа уже ничего не работало. И он пошёл в свою комнату.

 Солнце садилось за дальний лес, последним багряным, с радужным  переливом веером ложась на гладь реки. Ветра не было совершенно,  листья вязов на берегу замерли без движения,  и во всём городке тоже всё замерло и притихло: исчезли пешеходы, машины, улицы опустели, став вдруг просторными, угомонился дневной шум, а вместо этого зазвучала далёкая музыка дискотеки, и редкие группы молодёжи потянулись в ту сторону.
У дома за столом с бутылкой чего-то спиртного сидели Григорий Афанасьевич и Павел Петрович во главе с Алексеем Ивановичем, которые, как и большинство русских мужиков в подпитии, рассуждали о политике.
– Ежели бы не профукали страну, жили бы по-человечески, – говорил Алексей Иванович. – А нынче что? А ни хрена… Последнее советское без соли доедаем.
– Постой, Иваныч, – возразил ему Павел Петрович, – ты ведь, кажись, из поповских, а у попов от советской власти один чох, как у собаки от махорки.
– Ты попов не тронь, – прервал его Алексей Иванович, – среди них большинство люди правильные, с Богом живущие.
– Ну да, с Богом! Вон наш батюшка какой себе домину отгрохал, да и машинка небось у него не «Жигули», а японская. А недавно по ящику передавали, что патриарх ваш с католиками шашни завёл.
– Вот с того и начинай, а простые священники, как солдаты, – люди служивые, подневольные, – досадливо морщась, остановил его Алексей Иванович.
– Это чего ж, выходит у вас власть и  простые попы по отдельности?
– А у вас как? Заедино что ли? – явно разозлился Алексей Иванович.
– Это вы так  до нехорошего договоритесь, – прервал спор Григорий Афанасьевич. – В верхах лучше нашего обо всём знают. А мы лишь винтики.
– Это ты винтик! Всю жизнь винтил в своей прокуратуре,  – сердито ответил ему Павел Петрович, – а я не желаю быть винтиком! Винтик-гвоздик, видишь ли… Я – человек! Понял? Вот ты, – обратился он к остановившемуся возле стола  Вадиму, – молодой, винтиком быть желаешь?
– Лучше – отвёрткой, – усмехнулся Вадим.
– Сидай, – предложил ему Алексей Иванович, подвигаясь на лавке, и кивнул на бутылку, – выпьешь?
– Не, – отказался Вадим, – уже достаточно.
Но на лавку сел. Ему сделалось интересно послушать, о чём разговаривает это старичьё. Пьяный, он забыл, кем стал, забыл, что это их, но не его мир, а сам он, как одинокая раковина, волнами жизни выброшенная на берег, у которой уже нет ни сил, ни возможности вернуться назад в породившую её стихию.
Разговор зашёл о нашумевшем в городке убийстве владельца местного магазина Настюхина.
– А чего в твоей прокуратуре об этом треплются ? – спросил Павел Петрович у Георгия Афанасьевича.
– Говорят, что Настюхин  у него не первый. Говорят, киллер он.
– Не киллер, а душегуб, – поправил Алексей Иванович, – а то дюже красиво, прямо ангелы во плоти: убийцы – киллеры, проститутки – ночные бабочки. Какие же они бабочки? Б…и смердящие!..
«Душегуб…» –  мысленно, ещё не думая о его значении,  повторил Вадим  малоупотребляемое в нынешние времена слово, и вдруг, будто с разбега на стенку налетел,  – внутри  всё сжалось, замерло. Душегуб! Это о нём же…
– А я бы, – вмешался Павел Петрович, – всем этим бабочкам сиськи пообрезал и в тайгу – лес валять. А всяких киллеров без суда к стенке и, глядишь, сразу бы потишело.
– Ну  это вы, Павел Петрович, чересчур уж хватили, – поморщился интеллигентный Георгий Афанасьевич.
Вадим сидел не встревая.   Хмель потихоньку выходил из головы, и вместе с этим на душе  становилось всё тяжелее и тяжелее. Он уже с ненавистью слушал рассуждения этих стариков: да что они могут знать?! Побывали бы в его шкуре! Душегуб… Ненависть к ним душила его и, почувствовав, что может  не сдержаться, он, молча, встал и  пошёл в свою комнату.
– Ишь, чегой-то он? – удивился Павел Петрович. – Сидел, сидел…
– Пьяненький, – объяснил Георгий Афанасьевич.
– Да нет, – подумав, возразил Алексей Иванович, – вот, гляжу я на него – не простой он, с гнильцой будто. Пахнет от него.
– Как пахнет? – недоумевающе спросил Павел Петрович. – Вином что ли?
– Не вином – от души у него пахнет, – объяснил Алексей Иванович.
– Ну это вы уже в мистику полезли, – возразил Георгий Афанасьевич.
– Может, и не прав я, – пожал плечами Алексей Иванович, – может, сблазнилось. Ну и бог с ним. Давайте-ка лучше выпьем.
Вадим вошёл в комнату и, ещё не успев зажечь свет, увидел, как какая-то тень с шурханьем мелькнула в форточке и исчезла за окном. «Кот, сволочь, лазает», – понял  Вадим и тут же вспомнил, что оставил на столе хлеб и полбатона колбасы. Включил свет – колбаса наполовину изжёванная и обмусоленная валялась на полу. «Убью скотину!..» – стиснул он челюсти.  Как же всё гнусно было: и кот, и эти старики, но главное – слово, сказанное ими, – «душегуб». Это русское слово сразу всё высвечивало, оно уничтожало, уничижало его, и уже невозможно было спрятаться за благозвучным иноземным – киллер. Но какой же он душегуб? Почему душегуб? «А кто же ты?» – спросил внутренний голос?  «Это моя работа», – защитился он. Но защита не сработала, не сняла томящий груз с чего-то внутри него, не вернула в прежнее бездумство, когда он с лёгкостью отметал любые, как считал, сюсюканья по поводу своего занятия.
Утром Вадим проснулся с тяжёлой головой и ощущением того, что вчера что-то случилось, и это что-то было нехорошо. «Чёрт… – выйдя в коридор с полотенцем в руке, подумал он. – Нельзя же так нажираться».
Кот Булька сидел в коридоре, видно, в ожидании завтрака.
– Скотина! – прошипел на него Вадим,  вспомнив об изгрызенной колбасе, и сильным ударом ноги отшвырнул кота.
Тот сразу же сиганул в форточку.
– Зачем вы так? – спросила Галя, как раз в этот момент выходя из своей комнаты.
– За дело… Здравствуйте… – несколько растерялся Вадим.
– Вы же его убить могли.
– Он у меня колбасу сожрал, – недовольный собой, оправдался Вадим.
Галя осуждающе посмотрела на него, но ничего не сказала.
– Умывайтесь, – предложил он, – я подожду.
– Нет, я – потом, – возразила она и вернулась  в комнату.
И такое презрение было в её голосе…  Вадим подошёл к раковине, сунул голову под струю холодной воды, и тут вдруг вспомнил: «Душегуб!»  Ну да, кто-то из этих стариков сказал – душегуб…  Кажется, тот, из попов. Душегуб…
– Сука! – вслух выругался  он, вернувшись к себе.
Но даже и сам не понял, кому  предназначалось это ругательство: то ли этому бывшему попу, то ли чистюле училке или, может быть, коту, или всем вместе? Нехорошо всё было, нехорошо… «Но почему нехорошо? – подумал он, ложась на кровать и закуривая. – Что изменилось? Какой-то старпер  что-то сказал? Ну и хрен бы с ним, тебе-то чего?» Видно, от холодной воды в голове немного прояснилось. «Они – совки и сделаны по-совковски, – думал он, успокаивая себя, – а сейчас другое время…»  И вспомнились те годы, когда ещё были живы родители, когда мир был светел и понятен, а сам он чист и беззаботен. Тогда были материальные проблемы, приходилось «шустрить», чтобы зарабатывать деньги, но внутренне он был свободен, ничто не довлело над ним. И вдруг всё изменилось. Гибель родителей, а потом этот Баранец. Чалый… «Почему так случилось? И почему  со мной? Почему именно со мной?»  – уже сотни  раз спрашивал он кого-то, но этот кто-то молчал.
Через открытую форточку донёсся звон колоколов. Вадим вышел на улицу. Перезвон с колокольни неподалёку стоявшей церкви заполнял всё вокруг. Многие останавливались, крестились и глядели вверх на звонаря.  А тот, молодой русоволосый парнишка в белой рубахе, с какой-то лихостью, явно красуясь перед слушателями, словно отплясывал под куполом колокольни некий  танец,  качаясь то в одну, то в другую сторону, самозабвенно дёргая  за верёвочки маленьких колоколов, а в промежутках – за язык большого колокола, который, своим буханьем дополнял мелодию, аккомпанируя ей. Получалось красиво, музыкально, и сам звонарь чуял, что хорошо получается, и потому усердствовал всё более и более, с чувством превосходства бросая взгляды на собравшихся внизу зрителей.
– Ишь, как Петька в честь Петра и Павла  разошёлся, – заметил Алексей Иванович. 
– Вот я об том и своей  с ранья толкую, мол, нынче Пётр и Павел, праздник великий, а она, корова, рогами упёрлась и ни в какую – ни рубля не дала, – пожаловался Павел Петрович.
Они вдвоём сидели за столом, на котором лежала небольшая кучка мелких, в монетках, денег.
– Это – потом, – сказал Алексей Иванович, сгребая со стола монетки. – Сейчас служба начнётся, надо  сходить, перед Господом в грехах покаяться.
– Что, или грехов  много накопилось? – с мстительной усмешкой спросил услышавший эти слова Вадим.
Опять вспомнилось то вчерашнее резанувшее – «душегуб». И хотя он знал, что слово это было сказано не о нём, оно каким-то странным образом застряло в голове и вызывало неприязнь к  старикам.
– Много не много, а есть ведь, у каждого есть, – испытующе глянув на Вадима небольшими серыми глазами, ответил Алексей Иванович. – Куда же от грехов денешься.  Они ведь, как пыль или грязь к телу, к душе липнут. Тело  в бане помыть можно,  душа же она живее плоти будет и потому более того ухода требует. А в церковь сходишь, причастишься и будто в парной побывал – легко делается. Ты сам-то крещёный? – неожиданно спросил он.
– А что, без крещения в ад попаду? – опять усмехнулся Вадим.
Этот «попик» раздражал его. Он резко повернулся и ушёл в дом.
– Ты, Иваныч, зря к нему пристаёшь, – заметил Павел Петрович. – Видишь, не в себе парень.
– Вижу, – согласился Алексей Иванович, – да ведь жаль человека, чую, не так у него что-то, не так…
– Да и хрен бы с ним. Тебе-то что?
– Может, и твоя правда, – согласился Алексей Иванович.
И они пошли в церковь. А Вадим, побыв немного в комнате, опять вышел на улицу. Остатки вчерашней попойки уже почти выветрились из головы, но в душе было такое неустроение, что, казалось, всё дрожит внутри.  И это неустроение появилось ещё вчера после того слова «попика» – душегуб. «Почему душегуб? Я  не душегуб, – оправдывался он, – я  киллер… Жизнь так сложилась… А если Бог видел, то почему не остановил? Да и какой Бог? Где он?»  Вадим  скептически усмехнулся.
В этот момент из дома вышла  Галя в светлом нарядном платье и  белой  шелковой косынке на голове. «В церковь, – понял Вадим. – Хороша! Но на меня ноль внимания, будто не видит, – сучка…»
– В церковь? – спросил он. – Вас проводить?
– Не стоит, – сухо ответила она, проходя мимо.
– Эй, послушайте, – вслед ей крикнул Вадим, – чем таким я вам насолил?
– Ничем, просто мы разные, – обернулась Галя.
– Это по каким же параметрам? – усмехнулся он.
– По всем, – отрезала она.
«Сучка… – проводил  её взглядом Вадим. – Поймать бы где-нибудь в тёмном уголке да и… Такая жаловаться не пойдёт из-за гордости».
Он вернулся в дом. На кухне с котом Булькой на руках сидела Марья Ильинична и причитала:
– Котик ты мой, как же ты теперь хромой-то? Лапка болит, да? За что же он так с тобой…
При появлении Вадима кот вырвался из её рук и, шустро проскакав на трёх лапах, мгновенно исчез в форточке. Марья Ильинична исподлобья глянула на Вадима:
– А, это ты… Зачем же так с бессловесной животиной? За что? 
«Уже растрепала», – с неприязнью подумал Вадим о Гале.
– Он у меня колбасу сожрал, – зная, что оправдываться теперь бессмысленно, всё же попытался сделать это и добавил,  надеясь на примирение: – Да я его не бил, отшвырнул только.
– Отшвырнул, а он теперь хромой. Эхма,  молодёжь  бессердечная, токо о себе и думаете.
Марья Ильинична встала и ушла в свою комнату. «Теперь все ополчатся против меня, – подумал Вадим, – пора канать отсюда».
Возвращаясь после обеда из столовой, он зашёл  на почту, посмотрел в Интернете сообщения и обнаружил письмо.  «Если тебе плохо одному, то срочно возвращайся, я всё прощу.  Твоя Алевтина», – было написано в нём. «Идиот, – подумал Вадим о Петрике, прочитав сообщение, – всегда с какими-нибудь вывертами». Но письмо было кстати. «Завтра утром и уеду», – подумал он. А перед отъездом решил искупаться, благо погода стояла хорошая.
Палящая жара спала, сделалось чуть прохладнее, но вода в речке ещё не остыла, и Вадим с удовольствием сплавал на другую сторону. А вернувшись, увидел Лену.
– А я тебя ищу, – встретила она его.  У нас сегодня небольшой пикник, пойдёшь?
– А кто будет?
– Ну, та же  команда… Ты на роднике когда-нибудь был? Пошли, там клёво.
– Опять пьянка?
–  Не хочешь – не пей.
Делать всё равно было нечего, и Вадим согласился.
Родник, называемый в народе «Петровским», находился примерно в километре, и дорога шла через лес.  Мощная более чем в руку толщиной струя источника с напором вырывалась из подножия  каменистого обрыва и образовывала чуть пониже неглубокое, насквозь просвечиваемое озерцо  с чистым песчаным дном, из которого  прозрачными протуберанцами вздымались более мелкие роднички. По периметру озерко было огорожено бруствером из камней. А из него вытекал ручеёк, давая начало небольшой речке. Тут же стояла купальня, построенная из брёвен в виде избушки. К ней  выстроилась небольшая очередь из желающих окунуться. Ежегодно в Петров день у родника  проходил молебен и омовения в купели.
Лена сразу же пошла занимать очередь к купели, а остальные расположились на берегу речушки. На этот раз в компании не было Ивана, и Вадим спросил о нём.
– А он у попа исповедуется, – ответила Ира.
Вадим знал, что она девушка Ивана.
– Исповедуется?! – не поверил он.
– Ну да, он же у нас верующий, – с явным сарказмом объяснила Ира.
В это время из леса со стороны города донеслось пение, а затем показалась длинная процессия, возглавляемая двумя священниками в церковных одеяниях. Следом шёл хор, исполнявший псалмы, а за ним множество людей, видимо, молившихся в церкви, а также и присоединившихся к ним по дороге. Пришедшие   подходили к источнику, перекрестясь, прямо ладошкой зачерпывали воду, пили и умывались ею. Постепенно толпа  расположилась вокруг озерка, хор смолк и вперёд выступил высокий, статный, с густой чёрной бородой священник. Женщины перешептывались, глядя на него, ибо был он средних лет, красив и выглядел впечатляюще.
– Братья и сестры, – начал батюшка, – поздравляю вас с большим праздником и окончанием поста. Многие, кто постился и принял святое причастие, почувствовали в себе духовное и физическое очищение, умиротворение и силы для дальнейшей жизни. А жизнь в наше время, когда мерилом всего стали деньги, тяжела и опасна, опасна той легкостью, с какой в погоне за материальными благами, можно незаметно пасть в яму, услужливо заготовленную  врагом рода человеческого. Помните, зло – это не просто слово, оно существует в реальности, и клевреты его активно выступают против духовности, особенно против веры православной, пытаясь превратить Господнее создание – человека в грязное, постоянно жующее и сношающееся  животное. Некоторые современные политики жалуются, что после безбожных Советов в стране не осталось никакой идеологии. Оглянитесь вокруг себя, – батюшка рукой как бы обвёл озерко, – посмотрите, сколько нас здесь собралось. А люди всё идут и идут…  Какая же нам нужна ещё идеология? Тысячелетняя вера православная всегда, даже в годы особых лихолетий, когда, казалось бы, уже не оставалось никаких надежд на целостность государства, объединяла и спасала Русь. Спасёт и на этот раз. Верьте, так и будет!
Снова запел хор, и среди поющих Вадим увидел Галю – она, стоя на самом краю озерка, тоже пела. Рядом с ней крутился какой-то паренёк лет десяти, пытаясь с бруствера дотянуться до воды. «Гляди ты, какая верующая… – скептически усмехнувшись, подумал Вадим и добавил презрительно: – Сучка…»  Хотя эта «сучка» всё больше и больше занимала его. Раньше он считал, что может легко познакомиться с любой девушкой, да так почти всегда и случалось, а теперь вдруг получил  категорический отлуп, и это раздражало.
– Гляди, твоя училка, – заметила Галю и Лена.
– Почему моя? – возразил Вадим.
Тут к ним подошёл Иван.
– Полегчало? – с сарказмом спросила его Ира.
– Заткнись! – грубо оборвал её Иван.
– Да я-то заткнусь… – явно обиделась Ира и, видимо, хотела добавить ещё что-то, но передумала.
Слова Иры об исповеди Ивана заинтересовали Вадима: неужели на самом деле ходит исповедоваться? Он уже хотел было спросить Ивана об этом, но вдруг увидел, как паренёк рядом с Галей, поскользнувшись на камне, теряет равновесие и падает, цепляясь за её платье. «Сейчас утянет и её», – успел подумать он. И точно – оба полетели в холодную воду озерка. Кто-то в толпе засмеялся, а Вадим  бросился к ней и первым протянул  руку. Она, сморщившись, посмотрела на него. «Даже морду кривит», – с раздражением отметил он. Но вслух сказал примирительно:
– Ладно уж, чего там...
Сам ухватил её за руку и вытянул наверх.
– Осторожнее, – пожаловалась Галя, – я, кажется, ногу подвернула…
Белое платье на ней намокло, сделалось почти прозрачным и под облегающей фигуру тканью явственно обозначились безукоризненные по красоте формы женского тела. Ближние мужики уже вовсю глазели на неё.
– Давайте я вам помогу, – предложил Вадим.
– Нет, нет, – запротестовала Галя, – я сама.
Но ступив ногой, опять сморщилась.
– Вам же больно, – заметил Вадим. – Давайте всё-таки помогу.
– Нет, нет… – опять отклонила она его предложение, оглядываясь по сторонам, видимо, ища кого-нибудь из знакомых.
– Да не съем я тебя! – переходя на «ты», разозлился он. – Не дойдёшь ведь одна-то…
И Галя под откровенными взглядами мужчин,  чувствуя себя неуютно в насквозь просвечивающемся платье,  не оттолкнула его руку, когда он под локоть слегка поддержал её. И они пошли по дороге в сторону города.
– Ты чё, не придёшь? – вслед им спросила Лена.
– Приду, провожу только, – ответил Вадим.
Но он не вернулся к роднику. Вместо этого отвёз Галю на своей машине  в больницу, где врач, осмотрев  ногу, сказал, что ничего страшного нет, просто лёгкое растяжение, полежать с денёк надо.
Потом Вадим привёз Галю домой, а по дороге почему-то рассказал ей о гибели родителей, о том, что теперь остался один и, видимо, это обстоятельство и его забота о ней, оказали какое-то воздействие. Она сделалась приветливее, и пусть  пока ещё совсем маленькое, но сближение  состоялось. «Допёк всё-таки!» – довольный собой с гордостью думал Вадим, вспоминая моменты разговора, когда в её глазах явственно читалась жалость к нему. И он, словно заигравшийся ребёнок, счастливо улыбался, выходя на улицу, опять совершенно забыв о реальности, забыв напрочь, но выйдя, вдруг увидел Алексея Ивановича и сразу вспомнил – «душегуб!» И остановился, закуривая, исподлобья глядя на трёх стариков, сидящих за столом. Как же он ненавидел этого «попика» да и всех их!

Утром следующего дня Вадим, договорившись с хозяйкой, что комната остаётся за ним, выехал в Москву. Приехав, проверил все свои потайные сторожевые знаки, которые, несмотря на смену замка, теперь не ленился оставлять при каждом отъезде из дома. Все ниточки и бумажки, как бы невзначай выглядывавшие из ящиков письменного стола и в других местах, были не тронуты. Этим же вечером он из уличного таксофона договорился о встрече с Петриком. Самому являться в «контору» и звонить по «мобильнику»  было запрещено.
– У тебя новый троян, – сказал Петрик на следующее утро, – причём срочный.
Они сидели в его машине.
– Что значит «срочный»? – вопросительно посмотрел на Петрика Вадим.
– Чалый велел предупредить, что сделать надо быстро.
– Кто такой? – спросил Вадим.
– Некий Фёдор Алексеевич Пимановский, погоняло – Нос.  Гастролёр. Снимает однокомнатную квартиру, чел тёртый.
И протянул Вадиму фото, на котором седоватый мужчина лет пятидесяти был сфотографирован  анфас и в профиль с обеих сторон.
– Фотка случайно не из ментовки? – поинтересовался Вадим.
– Не знаю. Чалый ничего не объяснил.
– А если это крутняк?
– Говорю тебе – не знаю. А Чалый лишних вопросов не любит.
– Чалый в офисе зад протирает, а я работаю, – напомнил ему Вадим.
И тут же пожалел, что так сказал.
Петрик  в этот же день доложил обо всём Чалому.
– Так и сказал? – переспросил тот.
– Да, так и сказал. Говорит, что я работаю, а вы, простите, Сергей Ефимыч, в офисе зад протираете.
– Зад, говоришь, протираю… – хмыкнул Чалый. – Ну, ну… Замычал телёночек.
Он  уже третий день безвыездно сидел на даче под охраной двух бойцов, а к прежним двум видеокамерам было добавлено ещё две. Сергей Ефимович очень боялся – ведь одно дело, когда ты сам охотишься за кем-нибудь, но совсем другое, когда охотятся за тобой. Бывший «кореш», Федька «Нос», которого, спасая себя, несколько лет тому назад Чалый сдал милиции, и которого, по слухам,  вроде бы убили в лагере, вдруг объявился в Москве. На днях позвонил капитан Скрипцов, который в те годы  вёл дело «Носа», и, «помузырив» перед этим Чалого, за определённую плату предупредил его. И Сергей Ефимович, зная крутой норов своего бывшего подельника, сильно нервничал и даже грыз ногти на пальцах, чего с ним прежде никогда не случалось.  Вообще-то он был не из трусливых, но теперь, когда его жизнь благоустроилась, когда в наличии молодая ласковая жёнушка, годовалый сынок, несколько квартир и дач, и много-много денег, разом потерять всё это… «Нет и нет!» – жёстко мысленно самому себе сказал Сергей Ефимович и велел позвать Петрика.
– Ты на крайний случай задействуй ещё Конопатого, – приказал  Петрику, – а то Скользкий тянет что-то.
Предстоящее «дело» почему-то насторожило Вадима. Что-то было не так, что-то угрожало ему. Всем своим существом он вдруг почувствовал это. Откуда и почему исходила угроза – Вадим не понимал, но, как волк издалека чует запах человека с ружьём, так и он чувствовал запах опасности. «Пора завязывать, – решил Вадим, – уехать в Приморье и лечь на дно». Его почему-то постоянно тянуло на Дальний Восток.  «Сделаю последнее дело, – решил он, – и сразу свалю.  Но предварительно надо будет выбить из конторы сумму побольше».
На следующий день с утра,  приклеив небольшие усики, Вадим отправился смотреть «клиента». Доехав на автобусе до нужного квартала, он нашёл дом, адрес которого дал ему Петрик.  Панельный дом оказался старым, ещё ранней советской постройки. Судя по всему, жили здесь люди небогатые, и вряд ли  были установлены видеокамеры. Вадим прошёл мимо здания,  по нумерации квартир отыскал нужный подъезд и рассчитал, что квартира находится на втором этаже. А затем, выбрав место на скверике неподалёку,  откуда можно было вести наблюдение,  сел на скамейку, закурил и стал ждать.  Чтобы не примелькаться местным жителям, Вадим несколько раз сменил место наблюдения,  но «клиент» так и не появился.
К вечеру он опять приехал, но уже на своей машине, оставив её квартала за два от нужного дома. Наступали сумерки, в окнах квартир один за другим зажигались огни, задёргивались занавески, пряча за собой обитателей жилищ, но некоторые, уже освещённые окна, какое-то время  ещё оставались не занавешенными, и было видно всё происходящее за ними. Вот целая семья расположилась за столом в тесной кухоньке, вот мужчина с женщиной, активно жестикулируя, ходят по комнате и, видно, спорят о чём-то, а вот какая-то, по виду совсем девчонка, стоит вплотную к окну, почти прильнув к стеклу, и смотрит куда-то в пространство: может быть, просто задумалась, а может, ищет кого-то в окнах дома напротив. И Вадим вспомнил, как он так же когда-то искал взглядом окно Светки Киселевой, с которой подружился ещё  будучи учеником шестого класса. Светка жила  в их же доме, построенным каким-то архитектором-авангардистом так, что часть его располагалась под прямым углом к другой, и  жителям обеих частей преотлично всё было видно в комнатах друг друга, поэтому занавески на окнах были почти всегда задёрнуты.  Светка знала, что он наблюдает за ней и иногда дразнила его, являясь в окне завернутой в цветастое покрывало, видимо, выполнявшее роль японского кимоно, которое она время от времени как бы случайно приоткрывала, показывая ему свои маленькие, только ещё начинающиеся грудки, отчего у него в груди перехватывало дыхание. Потом  Светкина семья куда-то переехала, а в её квартире поселились другие.  Казалось, так давно всё это было… Грустно сделалось от воспоминаний.
Но высокий, крепкого сложения мужчина  в спортивном костюме, появившийся вдруг у входа в подъезд, заставил Вадима вернуться в  реальность.  Открывая дверь, мужчина оглянулся, и при свете лампы над подъездом Вадим узнал его. Это был «клиент».  Вадим дождался, когда на втором этаже в одном из окон зажёгся свет, и убедился, что правильно рассчитал расположение квартиры. Кстати, и попасть в неё при желании довольно просто: как раз под окнами второго этажа проходила газовая труба жёлтого цвета, стоя на которой можно было открыть окно или перебраться на балкон. Но Вадим не любил делать «это» в помещениях – на улице гораздо больше путей для отступления.  Впрочем, никакой охраны у клиента нет, ходит пешком, есть ли машина? – надо проверить.  Судя по внешнему виду, должна быть. Значит где-то на платной стоянке… «Завтра посмотрю», – решил Вадим и успокоился, убедившись в несложности задания. 
А Фёдор Алексеевич Пимановский по кличке «Нос», опытный вор-рецидивист, придя в однокомнатную квартиру на втором этаже, которую он снимал, первым делом просмотрел записи с видеокамеры, установленной им на балконе. Её глазок, направленный вниз на вход в подъезд, был замаскирован разной рухлядью, валявшейся на балконе. Видеокамеру Фёдор Алексеевич взял напрокат у одного парня по кличке «Мышка», специалиста по компьютерам, сотрудничавшего с криминальным миром, и сразу же оценил полезность такой аппаратуры. Если в прошлые дни ничего существенного в записях не было, то сегодня появился какой-то подозрительный парень с усиками, дважды прошедший мимо дома. С виду обычный прохожий, но намётанный глаз Фёдора Алексеевича  уловил в его поведении ту особенность, которая отличает даже прирученных диких животных от чисто домашних – настороженность. Этот парень что-то или кого-то искал, и предметом этих поисков мог быть и он – Федор. «Утро вечера мудренее», – после некоторого раздумья решил Фёдор Алексеевич и лёг спать. Встав поутру, позавтракал яичницей из трёх яиц,  а затем, время от времени поглядывая на экран видеокамеры, стал ждать.  Если парень объявится и сегодня, то это не случайность, а если нет, то  нечего беспокоиться. Чалый, видно, узнав о его приезде,  «залёг на дно», и Фёдор Алексеевич ждал сведений о его местонахождении, чтобы прежде чем официально делать воровскую «предъяву», попробовать договориться. Однако Чалый способен на всё, и надо быть осторожным: вряд ли он жаждет поделиться своим состоянием с бывшим подельником.
За весь день усатый парень больше не появился, однако Фёдор Алексеевич, несмотря на то что уже стемнело,  не зажигал света, а прежде чем выйти на улицу, на всякий случай посмотрел с балкона.  Ещё шумело шоссе за домами,  во дворе всякое движение иссякло, но теперь шла «битва» между двумя автомобилистами, не поделившими место для стоянки.
– Тебе что, места мало? – спрашивал один.
– Я сроду здесь стою, – отвечал ему второй, – а ты откуда взялся? Что-то я тебя раньше не видел.
Последние слова спорящего, по-видимому, местного жителя, насторожили Фёдора Алексеевича.
– Ну вставай, вставай, чего орать-то, – уступил первый.
И видно стало, как весьма габаритный мужик садится в автомобиль.
«Просто фраер», – успокоился Фёдор Алексеевич. Но в этот момент яркий свет фар разворачивающегося автомобиля  высветил скамейку на скверике неподалёку, и на ней мелькнула вроде бы знакомая фигура. «Неужели он?» – не поверил Фёдор Алексеевич.  Через чёрный ход он вышел на улицу и остановился за углом здания. В этот момент человек на скамейке щёлкнул зажигалкой, закуривая, и огонёк высветил знакомые усики. Фёдор Алексеевич мысленно выругался:  «Значит, всё-таки хвост!»
Парень сидел на скамейке и курил, видно было, как ярчеет огонёк  его сигареты при очередной затяжке. Потом он встал и, не торопясь, пошёл по двору к выходу на шоссе. Фёдор Алексеевич, держась в отдалении, двинулся за ним. Парень подошёл к «Шевроле» выпуска восьмидесятых годов, стоявшим на обочине, и сел в него.  «Теперь не догнать, – с досадой подумал Фёдор Алексеевич, – а надо было бы проследить…» Его машина находилась на платной стоянке, и до неё ещё надо было дойти.  Но номер автомобиля он запомнил.  Вернувшись в квартиру, Фёдор Алексеевич по «мобильнику» позвонил «Мышке».
Уже на следующее утро «Мышка» продиктовал  все данные о Вадиме Евгеньевиче Сколском, и Фёдор Алексеевич тут же начал собирать вещи, решив немедленно сменить квартиру. Адрес нового места жительства был найден на первом же фонарном столбе. Эта однокомнатная квартира располагалась на третьем этаже в тихом переулке. Хотя Фёдор Алексеевич и заплатил хозяйке за месяц вперёд, долго жить на одном месте он не собирался. Его вычислили, эффект внезапности потерян, и Чалый уже наверняка принял какие-то меры, а этот усатый парень, скорее всего, не просто «хвост». «А если перекупить? – неожиданно мелькнула у Фёдора Алексеевича мысль, сразу  заинтересовавшая его. – Ведь если это киллер, то работает за деньги, а деньги у меня пока есть… Надо будет его пощупать», – решил он.
А Вадим  обдумывал, как и где лучше всего  сделать  «это». На первый взгляд довольно простое задание оказалось  не таким уж простым: клиент явно нигде не работал,  распорядок его дня был неупорядочен и потому не просчитывался.  Надо было бы ещё многое выяснить, но Чалый, как с цепи сорвался, – требует сделать всё немедленно. Звонил Петрик и сказал, что за срочность «провайдер» обещает двойной гонорар и даже с премиальными. Двойной гонорар – конечно же, недурно, но как и где всё сделать?
Самое лучшее, конечно, когда  исполнитель и жертва находятся в каком-нибудь замкнутом пространстве наедине, и никто не видит  окончательного момента.
Перебрав разные варианты, Вадим так и не нашёл ничего подходящего.
После полудня, на всякий случай взяв пистолет с глушителем, он поехал к нужному дому. Сел поодаль на скамейку и стал наблюдать за окнами квартиры. За ними не было никакого шевеления. Вадим уже чувствовал, что, наверно, ему придётся лазить по чердакам и стрелять издалека из снайперской винтовки, а делать этого очень не хотелось: чердак всё-таки закрытое пространство, которое всегда потенциально может стать ловушкой. Клиент же совершенно непредсказуем и неизвестно, сколько времени придётся подкарауливать его. Да вдобавок надо будет ещё найти винтовку. «Если Чалому приспичило, то пусть Петрик и займётся этим», – решил Вадим, изучая чердачные окна в доме напротив. И поехал домой. Но по дороге машину вдруг повело в сторону. Он вышел, посмотрел и чертыхнулся – заднее колесо спустило.   На ровном чистом асфальте вдруг невесть откуда оказался полуистлевший ржавый гвоздь, который, однако, исхитрился проколоть шину. Вадим достал домкрат и стал менять колесо. К нему подошёл вихрастый черноволосый, похожий на цыганёнка, парнишка лет десяти.
– Что, дядь, колесо спустило? – сочувственно спросил он, присев на корточки рядом с Вадимом, устанавливавшим домкрат.
На мальчике были почти до дыр истёртые на коленках брюки, рубаха в зелёную клеточку, спереди измазанная чем-то красным, а в руках серая матерчатая сумка. И пахло от него почему-то псиной.
– Бродяжничаешь? – спросил Вадим.
– Ага, – подтвердил мальчик.
И, видно, уверившись в расположении к нему, попросил:
– Дядь, дай десять рублей. Со вчерашнего не ел ничего…
– За что я  должен давать тебе десять рублей? – усмехнулся Вадим.
– А я тебе ножовку дам. Хочешь? По металлу, хорошая ножовка.
– А зачем мне ножовка?
– Ну так, на всякий случай. Вещи ведь они особенность имеют: с утра не нужна, а вечером вдруг понадобится, искать будешь.
– Ну, брат, ты прямо Спиноза, – посмотрел на мальчика Вадим.
И только тут заметил, что у него один глаз, чёрный, жгучий, а второй прикрыт запавшими веками. Вадим достал десятку, и мальчик тотчас ухватился за неё.
– А ножовка? – напомнил  Вадим.
Мальчик нехотя вынул из сумки старую, видавшую виды ножовку, однако с новым полотном. И Вадим взял её, хотя совершенно не знал, для чего она  нужна ему.

А за четыре часа до этого, плотно пообедав в кафе сборной солянкой и шашлыком, Фёдор Алексеевич отправился на встречу с Вадимом Евгеньевичем Сколским. Найдя нужный дом, он, стоя сзади какого-то пацана, набиравшего код на замке, подсмотрел этот код, вошёл в подъезд и позвонил в квартиру, с профессиональным интересом разглядывая дверной замок, –  замок был «липовый». Никто не ответил. Фёдор Алексеевич позвонил ещё несколько раз, и тут из двери напротив вышла молодая, красиво одетая женщина.
– Вы к Вадиму? А его нет, – сказала она, – он  куда-то уехал. – И, оценивающе посмотрев на Фёдора Алексеевича, добавила: – После смерти родителей он всё время где-то пропадает.
– Как смерти?! – изобразил удивление Фёдор Алексеевич и пояснил: – Я давно не был в Москве…
– Они погибли в автокатастрофе.
– Как же так? – продолжил удивляться Фёдор Алексеевич.
– Столкнулись с грузовиком, – пояснила женщина. – Вы зайдите попозже, может, объявится.
И нажала кнопку вызова лифта.
– А сам-то Вадик что, ещё не женился? –  спросил Фёдор Алексеевич.
– Всё бегает, – уже входя в лифт, с явным сарказмом ответила женщина. – Вы поедете?
«Придётся ждать…» –  думал Фёдор Алексеевич,  спускаясь в лифте вместе с женщиной.  Но тут ему в голову пришла шальная мысль: а что если дождаться этого Сколского у него же в квартире, а заодно и посмотреть, кто он. Эта мысль вызвала улыбку на лице Фёдора Алексеевича, позабавив его. «Не надо фраерить», – мысленно остановил он самого себя, но  тут же и возразил: – А почему бы  нет? Живёт один, замок никакой, открыть – полминуты…» В машине из чемоданчика с инструментом он выбрал две отмычки и вернулся к квартире. Замок открылся с первой попытки, из соседних дверей никто не вышел, и Фёдор Алексеевич спокойно вошёл в квартиру. Осмотрел обе комнаты, кухню, – ничего особенного, квартира как квартира. Он достал пистолет и положил его на круглый стол, стоявший  как раз напротив коридора, а сам сел на стул рядом, откуда была видна входная дверь. Стрелять Фёдор Алексеевич не собирался, но для убедительности при первом знакомстве оружие было необходимо.
Ждать пришлось долго, Фёдор Алексеевич первый час разгадывал кроссворд в старом журнале, но потом это надоело и сделалось совсем скучно, даже стало клонить в сон. Однако начавшееся вдруг бурление в животе вскоре прогнало и сон, и скуку. В кишечнике появились рези, во рту странный привкус. «Отравился… – вспомнил Фёдор Алексеевич обед в кафе. – Хотя вроде бы всё было чистенько и вкусно…» Правда, в шашлыке чувствовалась непонятная кислинка, но тогда он подумал, что это от лимона. Какое-то время он терпел, однако в животе началась настоящая буря,  и Фёдор Алексеевич не выдержал, бросился в туалет. И едва успел это сделать. Из него тотчас всё вылетело, вонь распространилась невыносимая, однако ему полегчало.

    А в это время Вадим уже стоял у двери своей квартиры, доставая ключ из кармана. Он по-прежнему не забывал натягивать ниточку в дверном проёме, но  давно ничего не случалось, и его бдительность ослабла. И на этот раз,  уже вставив ключ в замочную скважину, Вадим лишь мельком взглянул вверх и вдруг увидел, что ниточка оборвана.  Рука его замерла. Он достал пистолет и осторожно начал поворачивать ключ в замке. Как раз в этот момент Фёдор Алексеевич спустил воду в унитазе.  Вода с шумом ухнула вниз по трубе, Вадим, рванув дверь,  бросился в угол прихожей, прячась от возможного выстрела, и вдруг увидел выходящего из туалета «клиента».  От неожиданности тот  на мгновение замер, а потом вдруг бочком-бочком начал пятиться в сторону комнаты.
– Не стреляй… – прохрипел он. – Давай…
Но Вадим уже нажал на курок, громкий без глушителя выстрел ударил по ушам. Фёдор Алексеевич  ухватился за стул, в попытке удержаться на ногах, но не удержался,  мешком стал сползать на пол, сполз и затих. Вадим  захлопнул входную дверь и остановился над телом. Мужик был высокий, плечистый, зелёная в клетку рубаха на груди от крови постепенно делалась красной. «Как у того пацана, – вспомнил Вадим одноглазого парня. – Пол испачкает…Но как он сюда попал?» Он взял Фёдора Алексеевича за ноги и оттащил в ванную комнату. В это время в дверь позвонили. В глазок было видно – Рита, соседка. В прихожей пахло порохом, и Вадим  вышел к ней на лестничную площадку.
– Ты слышал? – спросила Рита. – Какой-то удар был…
– Слышал, наверно, ребята внизу петарду взорвали, – успокаивающе улыбнулся  Вадим.
– Думаешь? А к тебе какой-то мужчина приходил, – продолжила Рита, – представительный такой.
Видно, ей хотелось пообщаться, но Вадим вежливо остановил:
– Ритуль, давай обо всём завтра, ладно? По работе дел было много, устал как собака.
Он старался держаться спокойно, но спокойствие доставалось с трудом – эта Рита, с которой он иногда спал,  сейчас раздражала его. И он, извинившись, вернулся в квартиру.
Тело мужчины лежало, изогнувшись в слишком маленькой для него ванне, втиснутой между двумя стенками, – безвольно опавшая набок голова упиралась в одну стенку, а ноги – в противоположную. Крови было не так уж и много. Вадим проверил брючные карманы убитого, в них ничего не оказалось, но на спинке стула висела лёгкая спортивная куртка, в которой были документы на Пимановского Фёдора Алексеевича. На столе лежал пистолет ТТ. «Интересно, как он меня вычислил…» – гадал Вадим. И вторая  сразу возникшая мысль: « Что делать с телом?» Одно дело затащить его в ванну, а другое – незаметно спустить вниз и погрузить в багажник. Никакого угрызения совести или волнения у Вадима не было: он просто сделал свою работу. Его больше беспокоило, как теперь избавиться от тела. Мужик рослый, тяжёлый и завернуть его не во что, ковёр маловат, а больше  нет ничего подходящего. Да и как  спустить с четвёртого этажа? В лифте? Нереально: даже и ночью кто-нибудь может встретиться… Сбросить с балкона? Как раз под ним на первом этаже живёт дотошная старуха, которая всё всегда видит и слышит. Остаётся одно – разрезать на части. От этой мысли Вадима всего передёрнуло. Но сколько времени тело может лежать в квартире? А если от него начнёт вонять? Нет, надо действовать. Он выбрал на кухне самый большой нож и пошёл в ванную комнату. Но как только  дотронулся до мертвеца, тот вдруг застонал и открыл глаза. Вадим отшатнулся.
– Ты… ты жив? –  дрогнувшим голосом спросил он.
– Скорую… – прохрипел Фёдор Алексеевич.
Вадим уже взял себя в руки.
– Сейчас будет и скорая, – заверил он.
Он не чувствовал никакой жалости к этому человеку: надо было заканчивать «работу».
 Сходил в комнату, взял пистолет, но  куда-то подевался глушитель. А из ванны вдруг послышалось  шевеление. Вадим быстро вернулся и увидел, что «клиент» пытается приподняться.
– Ты куда? – дулом пистолета толкнул его Вадим.
– Не стреляй, – прохрипел Фёдор Алексеевич, бессильно опрокидываясь на спину, – мы договоримся…
– Мы уже договорились, – возразил Вадим.
И хотел  выстрелить, но вспомнив о шуме, который произведёт выстрел без глушителя, взял нож и изо всей силы вонзил его в середину груди Фёдора Алексеевича. Тот захрипел, и всё кончилось.  Опять пошла кровь.  Вадим пустил воду рядом с телом, и красные струйки побежали в выходное отверстие ванны, разбавляя и смывая кровавость, а он стоял с ножом в руке и смотрел на мертвеца. Рот   полуоткрыт, внутри желтеют коронки, голова неестественно свешена набок, сразу видно – неживой, и что-то как бы исходит от недвижимого тела, что-то неприятное, тягостное. «Запах смерти…» – вспомнил Вадим слова из какого-то американского блокбастера. Впервые он убил человека не пулей из оружия, и не на расстоянии, когда это так похоже на компьютерные «стрелялки», а непосредственно собственной рукой. И труп лежал не где-то в отдалении, а совсем рядом, и к нему придётся  прикасаться  и резать его. Всё это было грязно и обременительно. Вид крови вызывал у Вадима брезгливость. «У свиней после заклания перерезают горло и спускают кровь», – подумал он. И занялся горлом убитого. Но на шейном позвонке застрял: нож был туповат, резал с трудом. И тут  вспомнилась ножовка, которую ему дал одноглазый пацан, а вместе с ней и его слова: «… утром не нужна, а  вечером  понадобится, искать будешь». Вадим застыл с ножом в руке.  Неужели этот цыганёнок что-то предвидел?  Мистический страх начал охватывать его. «Да брось ты, – успокаивал он себя, – что этот бродяжка мог предвидеть – совпадение…» Но вдруг показалось, что полуотрезанная голова моргнула. Вадим вперился взглядом в лицо покойника, чувствуя, как волна страха ползёт от затылка по спине, охватывая всё тело. И вдруг левое веко у мертвеца  дрогнуло. В ужасе Вадим бросил нож и выскочил из ванной комнаты с такой стремительностью, будто кто-то гнался за ним.  Ощущение присутствия в квартире ещё кого-то было таким явственным, что он включил свет во всех комнатах, потом дрожащими руками закурил сигарету, но увидев на ней следы крови от испачканных рук,  гадливо бросил  и нервно заходил по комнате, мысленно уговаривая себя: «Прекрати психовать, успокойся...» Но успокоение не получалось, внутри, где-то в верхней области живота вдруг образовалась неприятная дрожь, которая, несмотря на все его усилия остановить её, никак не унималась. Он достал из холодильника водку и, звякая горлышком бутылки о край гранёного стакана, налил полный и выпил. Подождал несколько минут, пока наступит алкогольное притупление, после чего заставил себя вернуться в ванную комнату и посмотреть на мертвеца: полуотрезанная голова висит на позвоночнике, ножевая рана прямо над сердцем…  Но теперь он уже не почувствовал  никакого страха, даже удивился, как  так ловко ударил ножом – никогда ведь не приходилось. А ножовка? Ну и что ножовка? Инструмент, не более, а пацан бродяга… точно, бродяга, глаз  чёрный, цыганёнок, наверно.
Он сходил на улицу и достал из багажника автомобиля ножовку. Спина и грудь «клиента» были испещрены довольно талантливо выполненной татуировкой. Резать было противно, но Вадим, пересиливая брезгливость, делал это уже спокойно: мясо как мясо, на свинину похоже.  Всё просто и никакой мистики. И чего он испугался… 
Часть с торсом получилась слишком большой, однако отыскался мешок из-под сахара, куда она с трудом, но поместилась. Было  около двух часов ночи, когда он, предварительно убедившись в отсутствии у подъезда людей, начал выносить пакеты с останками Фёдора Алексеевича и грузить в багажник автомобиля. И тут всё сошло благополучно. Ночью вывозить расчленённое тело было рискованно, могли остановить гаишники, да и водкой от него попахивало, и Вадим отложил это действие до утра. Навёл порядок в ванной комнате, смыл и соскоблил с паркета пятна крови, заодно и сам принял душ и почувствовал как бы очищение, даже есть захотелось. В холодильнике сохранились два яйца. Он сделал себе яичницу и выпил кофе. Потом вышел на балкон.
На улице уже светало, и появились первые, самые ранние «пташки» – собачники со своими питомцами. Огромный кобель породы кавказской овчарки в наморднике играл с  болонкой, а та была особой женского пола и, пользуясь своей неприкосновенностью, с рычанием и лаем нахально наскакивала на него. И вдруг болонка, пробегая мимо автомобиля Вадима, остановилась у багажника и начала принюхиваться. «Чёрт!» – мысленно выругался Вадим. Про собак-то он забыл совершенно. Груз надо было срочно вывозить.
Нервничая, боясь, что его могут остановить, постоянно держа наготове пистолет, он, однако, благополучно  выехал за кольцевую дорогу, и в ближайшем лесу выбросил мешки. И вздохнул с облегчением.  Внутреннее напряжение после убийства  прошло, и он вдруг почувствовал, как сильно устал. Вернувшись домой, лёг на диван и проспал два часа. А проснувшись,  ощутил что-то странное в себе. Ощущение было неприятное: будто в нём, где-то в груди образовалась пустота, как бы полость на месте чего-то, бывшего там прежде. Как будто из него что-то вынули. Сначала он думал, что это ощущение пройдёт, но оно не прошло ни в этот день, ни в последующие.

К вечеру на его банковском счёте прибавилась кругленькая сумма, и он сразу же поторопился уехать из Москвы.
Вернулся в городок Вадим  далеко за полночь. Опустевшие улицы были освещены редкими фонарями, а все второстепенные улочки и переулки, в большинстве своём  неасфальтированные, с ухабистыми грунтовыми дорогами, тонули в полумраке. Тёмные прямоугольники окон выделялись на фоне более светлых стен двух-трёх этажных зданий. Откуда-то издалека доносился  лай собак, но в общем было тихо, удивительно тихо. По сравнению с постоянно мельтешащейся Москвой здесь всё дышало таким спокойствием и стабильностью, что Вадим, словно боясь нарушить это спокойствие,  непроизвольно снизил скорость и ехал почти в режиме пешехода.
Городок спал, и в доме тоже  спали. Однако в коридоре  встретился  Павел Петрович в трусах и шлёпанцах.
 – А это ты… – вместо приветствия сказал он. – А мы думали, насовсем уехал. 
И, смачно зевая, прошествовал в уличный туалет. «Как разительно жизнь здесь отличается от московской, – невольно сравнил Вадим, –  будто другая страна…»
Войдя в свою комнату, послушал, как там соседка?  В комнате за стеной было тихо. «Спит, наверно», – решил Вадим. А он уснул не сразу, лежал, думал. Что-то стронулось в нём после убийства «Носа», что-то сместилось внутри. Если ещё несколько дней тому назад у него были какие-то желания, то теперь вдруг пришло странное ощущение нереальности  жизни, её смысла, образовался как бы  туман вокруг всего и в нём самом.
Прежде он вообще не думал о смысле жизни: жизненный путь ещё только выбирался, было  много разных увлечений, и на размышления просто не оставалось времени. Впереди была целая жизнь и много-много времени. Но теперь, если у обычного человека всегда присутствует желание пожить подольше, и он верит, что проживёт долго, или, во всяком случае, надеется на это, то Вадим, будучи неглупым человеком, уже мало на что надеялся.  Сейчас его путь обозначился, и был он короток, как у большинства киллеров… «Душегубов…» – будто кто-то со стороны поправил его, и Вадим даже  усмехнулся, подумав: – «Вот как въелось...» Но теперь это слово уже  не вызывало в нём ничего: киллер или душегуб – какая разница… Всё – пустота, суета сует, как сказал какой-то мудрый еврей. По дороге из Москвы,  Вадим впервые в жизни  вдруг спросил самого себя: «А зачем живу? К чему всё это: и жизнь, и я в ней? В чём суть всего? И есть ли она, эта суть?»
Как-то  на одном из сайтов он прочитал рассуждения автора  о том, что человек всегда был и всегда останется животным. Для поддержания жизни, писал автор, человеку совершенно необходимо постоянно убивать что-нибудь живое, будь то животное или растение, и замены этому пока никто не придумал. Возможно, в отдалённом будущем учёные смогут генетически так изменить человека, что он будет питаться  непосредственно солнечной энергией. Но тогда человек уже не будет в полной мере человеком, а каким-то иным существом. То есть, современный человек в его нынешнем виде навсегда останется животным. Это в нём заложено или природой, или Богом – в данном случае оба варианта равнозначны. И следовал вывод: «Поэтому живите, ищите удовольствий, и ни в чём нет греха, все разговоры о греховности это поповские бредни или слюнявые сентенции чокнутых интеллектуалов».
Рассуждения очень удобные и понятные для работы киллера, и даже оправдывающие её, но тогда что же мешает принять их? Что ещё, кроме физических потребностей, заложено в человеке? Вадим не знал, что это, но оно – «это», ранее не замечаемое им, теперь как-то мешало ему. «Пора завязывать…» –  опять, уже с убеждённостью в этом, подумал  он. И  мысль о том, что всё ещё можно решить, как-то переиначить, хотя он и понимал наивность такой мысли,  всё же успокоила его, и он уснул.  И ему приснился сон. Будто бы он ехал на машине и опять проколол колесо, и к нему подошёл тот одноглазый мальчик.
– Ну чего тебе? – спросил Вадим. – Я уже дал тебе десятку.
– А я знал, что дашь, – ответил мальчик, – я и о твоём «клиенте» знал…
– Так я тебе и поверил.
– Не хочешь – не верь. Только я ещё про тебя знаю.
– Что ты знаешь?
– А вот дай десятку – скажу.
Вадим сунул ему десятирублёвку.
– Не ходи купаться, а то утопнешь, – предупредил мальчик.
– Да пошёл ты! – замахнулся на него  Вадим.
И мальчик стал удаляться, исчезать, пока от него не остался один глаз, который вдруг начал вращаться, преобразовываясь в огромную чёрную трубу, которая как смерч засасывала всё в себя: летели обрывки бумаги, мусор, какие-то сооружения, люди, и Вадима тоже неумолимо тащило туда же.
– Не хочу! – закричал он и проснулся.
Подумал: «Надо же присниться такой мути…» Вскоре подробности сна забылись, но предостережение мальчика о купании запомнилось.

               
За окном уже было светло, лучи солнышка успели добраться до верха колокольни, а на кухне, слышно было, шаркая ногами в шлёпанцах, ходила Марья Ильинична. Она всегда вставала раньше всех. Вадим оделся и вышел на кухню. При его появлении кот Булька, евший что-то из блюдца, стремглав выскочил в открытую дверь.
– Вот ведь как обидел животину, – упрекнула Марья Ильинична, ответив на «доброе утро» Вадима.
– Наверно уже зажило, – возразил он.
– Может, зажило, – согласилась Марья Ильинична, – только больше так не делай. Нехорошо ведь, не по-доброму.
В это время из другой двери появился Павел Петрович, потом вышли и другие, и кухня постепенно заполнилась обитателями коммуналки, запахами готовящихся завтраков и фырканьем закипающих чайников. Последней появилась Галя в бежевом халате, но, поздоровавшись, тут же вернулась в свою комнату, а Вадим отправился в кафе.
Это заведение открывалось раньше всех, и готовили здесь неплохо, да при желании и выпить можно было. Вадим заказал салат, яичницу с ветчиной и кофе. И уже начал есть салат, когда в кафе вошёл Иван. Вадим махнул ему рукой, и Иван сел к нему за столик. Под глазами у него были припухлости.
– Наверняка с бодуна, – определил Вадим.
– Нажрался вчера, – подтвердил Иван, заказывая сто пятьдесят водки и бутерброд с окороком.
Выпил водку и сидел, жевал. Оба молчали. Вадим допил кофе и встал.
– Подожди, москвич, – остановил его Иван, – «базар» есть.
Вадим сел на место и вопросительно посмотрел на него.
– Не знаю, какой ты масти, – сказал Иван, – но недавно тобой интересовались хорошие люди.
– Не понимаю, о чём ты, но внимательно слушаю, – насторожился Вадим, сразу подумав о Чалом.
«Значит, вычислили», – понял он.
–  Да ты не бери в голову, – успокоил Иван, –  всё нештяк, просто о твоём здоровье заботились.
– Что ж, приятно, когда о тебе заботятся, – усмехнулся Вадим, – глядишь, и в детский садик определят.
Иван расхохотался:
– Не, москвич, всё путём, в натуре.
– Дай бог…
– Ещё сто пятьдесят, – велел Иван проходившему мимо официанту.
– Неси бутылку, – переиначил его распоряжение Вадим.
Они распили принесённую бутылку, и тут же заказали вторую. Выпили по полстакана, а с остатками пошли на пляж. Солнышко уже перевалило через лесок на бугре и начало припекать. Они разделись и легли на песок.  На шее Ивана висела цепочка с крестиком на ней.
– Ты чего, в натуре верующий или так? – спросил Вадим, кивнув на крестик.
– Как тебе сказать… – задумался Иван, закуривая. – Раньше не верил, а как то приспичило – вроде поверил.
– Я слышал, что даже к попу на исповедь ходишь.
– Было как-то. А тебе зачем? Тоже приспичило? – посмотрел на Вадима Иван.
– Навроде того… Слушай, но ведь поп и заложить может?
– А я  ничего не рассказываю.
– Как так?
– Первый раз я ему сказал, что грехов слишком много, все не перечислишь. И бабла ему дал на храм. Поп с понятием оказался: это, говорит, ничего, вспоминай  свои грехи, а Господь тебя услышит, он лучше тебя самого обо всём знает. Вот так, москвич. Сходи – может, полегчает. А сейчас лучше пойдём  искупаемся.
Они пошли к реке. Вадим потрогал ногой воду, она была  холодновата.
– Не нагрелась ещё, – сказал Иван.
Но зашёл в воду и поплыл по-деревенски, саженками, высоко поднимая руки над водой.  Они доплыли почти до середины реки, как вдруг Вадим почувствовал, что судорога сводит левую ногу. Он руками потёр икру, но в этот момент свело и правую ногу.  Вадим сначала почти не испугался – он неплохо умел держаться на воде и при помощи одних рук, но тут неожиданно вспомнился сегодняшний сон и слова мальчика: «Не ходи купаться, а то утопнешь…»  И вдруг перед глазами  возникла чёрная труба, в которую его едва не затащило.   Сердце Вадима бешено заколотилось в груди,  мистический страх начал овладевать им, всё внутри сжалось, руки неожиданно ослабли, и он,  будто  разучившись плавать,   бестолково забарахтался в воде, то исчезая под ней, то выныривая.  «Потону…» –  молнией дикого ужаса мелькнуло в голове.
– Эй, москвич, ты чего? – окликнул его Иван, заметивший это барахтанье.
– Ноги свело… – едва выговорил Вадим, чувствуя, что силы покидают его.
– Не психуй, – подплыл к нему Иван, – ложись на спину… Ляг на спину, тебе говорю!
И одной рукой, не давая, однако, возможности уцепиться за неё, слегка поддержал Вадима.  От этого прикосновения самообладание постепенно вернулось к нему, он перевернулся на спину, и, преодолевая боль в ногах, пытаясь хоть как-то двигать ими, поплыл к берегу. Рядом, иногда поддерживая его, плыл Иван. На берег Вадим вылез на четвереньках, лёг на песок и лежал обессилевший не столько от физической, сколько от нервной нагрузки. А в голове всё звучал голос мальчика: «Не ходи купаться, а то утопнешь…»  «Сука!» – с ненавистью подумал Вадим. Сейчас бы он убил этого мальчика. Ноги стали отходить от судороги, и он встал.
– Со мной такое тоже было, – успокаивающе сказал Иван, – как-то с девочкой переборщил, пошли купаться, и ноги свело.
– Не от девицы же, – возразил Вадим.
– А хрен его знает…
Они допили оставшуюся водку, и уже начавший было выветриваться  из головы хмельной туман опять вернулся. Всё сделалось трынь-трава, и Вадим забыл и о мальчике, и вообще обо всём. Довольно высоко поднявшееся солнышко пригрело обоих, и они уснули.
– Смотри, Ирк, лежбище котиков, – разбудил их женский голос.
Вадим открыл глаза – Лена с Ирой стояли над ними.
– А ну, вставай, – приказала Ира Ивану, – совесть-то у тебя есть? Ведь к попу ходишь…
– А вот это ты не тронь, – грубо оборвал её Иван, – не твоё дело.
– Ведь пропадёшь, – с явной обидой едва слышно укорила она.
Повернулась и пошла прочь.
– Ирк, стой! – остановил её Иван.
Взял с песка одежду, подошёл к ней, обнял, и было слышно, как она уговаривает его: «Давай уедем… давай уедем…» И они, обнявшись, пошли вместе: рослый широкоплечий парень и хрупкая черноволосая девушка едва по плечо ему, и это было красиво. Вадим, провожая их взглядом, невольно позавидовал.
– У них это серьезно? – спросил он.
– Наверно, – с деланным равнодушием пожала плечами Лена.
Но в её взгляде на уходящую пару тоже была зависть. «Вот если бы вот так же… – подумалось Вадиму, – если бы не было всего «того», а было бы просто одно нынешнее… Тогда бы, наверно, и я смог бы…» И перед глазами возникла «училка», когда он провожал её, в намокшем, насквозь просвечивающемся платье. Почему-то именно с ней он представлял себя.
– Сплаваем? – прервала его мысли Лена.
– Холодновато, – отказался Вадим,  вспомнив только что состоявшееся купание.
Вода теперь пугала его – а вдруг повторится? И это раздражало, и как бы унижало, – он, и вдруг боится какого-то сна. Это необходимо было преодолеть, и он  следом за Леной всё-таки вошёл в воду. И даже чуть проплыл вдоль береговой отмели, но как только попал на ямку среди песчаных закосков и почувствовал, что не достаёт дна, стремительно, словно пингвин, спасающийся от зубов морского льва, выскочил на берег.
– Во даёшь! – восхитилась Лена его быстроте.
А Вадим помрачнел: неужели он стал психом? Неужели этот одноглазый пацан так подействовал на него? Шиза какая-то… «Но я переломлю это… Переломлю…» – стиснув зубы, решил он.
От сексуальных утех с Леной Вадим отказался. К тому же с юго-запада вдруг надвинулись облачка, солнышко спряталось, и посеял мелкий, больше похожий на водяную пыль дождичек, который к вечеру перешёл в настоящий.

В Москве дождь пошёл чуть раньше, но ещё до его начала капитан Скрипцов, будучи в прокуратуре, случайно встретил Аксёнова, тоже следователя, который вёл дело по убийству вора-рецидивиста Пимановского Фёдора Алексеевича по кличке «Нос».
– Водитель-частник зашёл в кустики отлить и наткнулся, – рассказал Аксёнов. – Замочили где-то на хате, тело разрезано на куски. Но у  «Носа» была видеокамера, которая зафиксировала кое-что. Ты посмотри, – может, кто знакомый.
Скрипцов посмотрел запись и почти сразу, несмотря на усики, узнал «проданного» им Чалому Сколского Вадима.
И, мгновенно поняв, что всё это может задеть и его, сильно обеспокоился.
– Нет, никого, – ответил он Аксёнову.
А сам уже через час встретился с Чалым и спросил напрямую:
– Твой  завалил «Носа»?
– С чего ты взял? – не зная  ещё, что известно милиции, изобразил удивление Чалый.
– Я тебе не фуфло гоню, –  осадил его Скрипцов. – Твой «Скользкий» на видеокамере засветился. Понимаешь, чем это пахнет? Если его возьмут…
– Не возьмут, – прервал Чалый.
– Ну, слава богу, врубился, – усмехнулся Скрипцов. – Только чтобы это было не на моей земле, а лучше всего, вообще не в Москве.

– Обложной, – заметил Павел Петрович, взглядывая в окно.
– Грибной, – добавил Алексей Иванович и повернулся к Григорию Афанасьевичу: – У тебя шестёрочный что ли? Давай, дуплись…
Дождь с небольшими перерывами шёл уже второй день.
Вся троица сидела на кухне за обшарпанным от долголетнего служения деревянным столом и стучала костяшками домино, а сбоку стояла Марья Ильинична и, отворачиваясь от слезоточивого испарения, резала лук.
– Развонялась – сил нету, – заметил ей Павел Петрович.
– А ты бы к себе  гостей-то позвал, – возразила ему Марья Ильинична, – а кухня у нас пока что общественная…
– Ядовитая ты баба, – укорил её Павел Петрович, – я ж сказал – изнутри дверь покрасил, воняет… Чуешь?
– Нашёл время, когда красить.
– Да ведь с утра вроде проглянуло…
Вадим вышел из своей комнаты, и кот Булька, сидевший в углу перед пустым блюдцем,  видимо, в ожидании еды, сразу насторожился, готовый убежать.  Но на улице шёл дождь.
– Кис-кис, –  позвал его Вадим, – подожди, я тебе колбаски дам.
Вернулся к себе и, отрезав порядочный кусок,  осторожно подкинул коту. Тот испуганно отпрыгнул в сторону, но запах колбасы остановил его.
– Подлизываешься? – спросила Марья Ильинична.
– Ага, – признался Вадим.
– А не найдётся ли у вас, молодой человек, излишних средств для поддержания духа старшего поколения? – спросил Павел Петрович. – С отдачей… До пенсии… Это будет… – посчитал он по пальцам, – через три дня.
– Найдётся, – улыбнулся Вадим.
Он же сам и съездил в магазин на своей машине и купил вина. Домино было отложено в сторону, на длинном коммунальном столе среди бутылок появилась закуска, Марья Ильинична даже пожертвовала часть готовившихся ею тушёных куриных окорочков, называемых в народе «ножками Буша», и вскоре образовалась компания из нескольких пожилых людей и одного молодого. Из комнаты Гали никто не выходил. Вадиму показалось, что он уловил в ней какое-то движение  и, слушая застольные разговоры,  ждал, когда она выйдет.
– А что-то нашей учительницы не видно? – как бы между прочим поинтересовался он.
– Так она ещё с раннего утра в школу пошла, – объяснил Павел Петрович.
Как раз в это время открылась дверь на улицу, и в коридор вошла Галя.
– Мокрущая-то какая, – подошла к ней Марья Ильинична, – давай переодевайся и к нам, согреешься. А то и простудиться недолго.
–  Да нет, спасибо… – засомневалась Галя.
– Никаких нет, – строго укорила её Марья Ильинична, – давай, ждём.
– А что у вас за праздник?
– А мы без праздника! – с весёлым вызовом пояснила Марья Ильинична.  – Что же нам, и выпить нельзя?
После рюмки вина лицо её раскраснелось, выцветшие голубоватые глаза зажглись огоньком.
А за столом уже начался разговор о политике. Спорили о роли Сталина.
– Если бы он  сразу православие приголубил, всё бы по-другому пошло, – говорил Алексей Иванович. – У коммунистов, ежели убрать безбожие, всё точно по Христовым заповедям расписано. А нынче что? Нынче Мамоне, доллару американскому молимся. А ведь ещё еврейские пророки народ свой предупреждали, что поклонение золоту ведёт к погибели. Вот и гибнем: мужики пьют, а бабы не рожают, потому что скоро и рожать станет не от кого.
– Да хватит вам о политике, – остановила его Марья Ильинична. – Давайте лучше о любви поговорим!
– Какая уж там любовь… – вздохнул Григорий Афанасьевич.
– Любви все возрасты покорны! – с задором продекламировала Марья Ильинична. –  Выпьем за любовь!
И подняла рюмку.   Галя, выйдя из комнаты, в нерешительности остановилась в проходе на кухню.
– Давай, давай, – замахала ей рукой Марья Ильинична, – чего стоишь? Ну-ка налейте ей.
Взяла девушку за руку и усадила на лавку рядом с Вадимом. Все выпили, Галя лишь пригубила вино, но  развеселившаяся Марья Ильинична заставила выпить до конца. Старики, не прислушавшись к её совету, продолжали спорить о политике, а Вадим  понемногу разговорился с Галей.
Оказалось, что она была в школе, где все преподаватели вместе с учениками убирались после ремонта.
– Вы знаете, здесь ребята другие, – с восторгом рассказывала она, – совсем другие, чем в Москве!
И по её заблестевшим глазам видно было, какое удовольствие доставляет ей говорить о них.
– Лучше или хуже? – вмешался услышавший её слова Алексей Иванович.
– Как вам сказать… Не лучше и не хуже, а добрее, как бы человечнее. Я удивилась, как много, особенно девочек, пишет стихи. И, вы знаете, есть хорошие! Можно хоть сейчас печатать!
От её не совсем ещё обсохших и потому почти чёрных волос исходил запах дождя и свежести, и ещё что-то особенное, что волновало Вадима, но не только как мужчину, а по-другому, непонятно как. «Что бы такое хорошее сказать ей… – думал он, с удовольствием слушая её голос, – … сказать что-нибудь такое, чтобы она поняла и поверила ему…»    «Но что поняла и чему поверила?» – вдруг спросил некто внутри него.  И сразу всё рухнуло: с быстротой молнии в голове, словно кадры кинохроники, промелькнули  события последнего времени, начиная с убийства Баранца, и закончились, будто кто со стороны показал, разделыванием тела «Носа».  «Душегуб ты …» – словно кол в душу  вогнал, подтвердил тот самый «некто» внутри него, и Вадим обмяк,  смирившись с приговором – каждому своё… Он налил полный стакан вина и, хотя совсем не хотел пить, выпил.  Что хорошего мог он сказать этой чистой со светлой душой девушке?  Нечего ему говорить, да и незачем.
Однако после застолья, когда все стали расходиться, он, уже опять изрядно запьяневший,  остановил Галю возле двери в её комнату:
–  Подожди, Галь… Честно, я ни на что не претендую, но можно тебе сказать?
– Что? – она с удивлением посмотрела на него.
–  Просто, что ты хорошая… – медленно выговорил он. –  И… и спасибо тебе, что ты есть…
– Странный вы… – почему-то нахмурилась она и повторила: – Странный…
– Нет, Галь, я хуже, гораздо хуже, – возразил он и закончил, пьяно махнув рукой: – Но это неважно.
У него не было намерения заинтриговать девушку, он просто высказал то, что чувствовал. Но получилось так, что Галя, вернувшись в свою комнату, долго думала об этом действительно странном парне, пытаясь понять и его жестокость, когда он изо всей силы ударил кота и эти слова, обращённые к ней. Что-то в нём было не как у всех и, как он сказал? – «… я хуже, гораздо хуже…» Что это значит? Умелый ход ловеласа? Нет, не похоже – он пьяный был…

А Вадим, проспав до позднего вечера, проснулся, выпил две таблетки аспирина, запив их холодным кофе, и это сочетание, как ни странно, уменьшило головную боль, после чего он опять уснул. И ему приснился сон. И опять это был одноглазый мальчик, который теперь предлагал ему купить  молоток.
– Зачем мне молоток? – отказывался Вадим.
– Как зачем? – удивился мальчик. – Посмотри, как удобно – тюк по темечку, и готов. Главное – пилить не надо.
– Да ты не оттуда ли? – спросил Вадим, подразумевая нечто инфернальное.
– Оттуда, оттуда… Видишь, у меня уже хвостик отрастает.
– А вот я в церковь схожу .
– А вот не сходишь, не сходишь… – прервал  мальчик. – Не сумеешь…
И стал исчезать, и исчез. А Вадим проснулся.
Уже зачиналось утро. Оказывается, он проспал часов двенадцать. Голова  теперь  не болела, но на душе было тягостно. Снова этот цыганёнок, чёртик будто. Снова пугает, как с купанием… А вдруг правда? Нет, нет и нет! Не псих же он на самом деле. 
Как раз в это время зазвонили на колокольне: сначала гулко забухал главный колокол, а за ним рассыпчатый перезвон маленьких колоколов и опять – главный. «Церковь рядом, можно и  проверить…» – подумал Вадим. Встал и вышел на улицу. Солнце поднималось над крышами домов, небо было чистое, но после вчерашнего дождя заметно посвежело. Возле церкви ещё никого не было, однако двери уже открыли. Вадим  взошёл на паперть и остановился на пороге, вглядываясь в глубь ещё не освещённого храма, а вспомнив, что надо перекреститься, перекрестился.
– Входите, молодой человек, что же вы остановились, – предложил ему батюшка, вдруг появившийся откуда-то сбоку.
Это был тот самый поп, по имени Андрей, что говорил проповедь у родника.  Его слова  на несколько мгновений как бы заслонили собой мысль о предостережении цыганёнка. Вадим просто забыл об этом, и вошёл внутрь храма. И только там уже вспомнил. «Значит, я не псих, – с облегчением заключил он, – значит…» А далее последовала фантазия о том, как он избавляется от Чалого и от всей их компании, и чёрт бы с ней, с квартирой! Живут же люди, снимая жильё. И Галя… Ведь если молиться, то, наверно, простит Господь. Ведь не хотел же он стать киллером – судьба так сыграла. «Бог, если ты есть, – мысленно  неожиданно для самого себя попросил он, – верни всё назад, если можешь…» И, не веруя, скептически усмехнулся над собой.
Поп разговаривал с женщиной, которая на небольшом столике при входе раскладывала свечи, крестики и небольшие иконки. «Вот сейчас подойти к нему… – подумал Вадим. И уже сделал шаг, но остановился: а что я скажу? А ничего, как Иван». И подошёл.
– С вами можно поговорить?
– Да, конечно, – кивнул батюшка.
– Я бы хотел покаяться.
– Вы крещёный?
–Да.
– Что ж, сегодня будет служба. Приходите, и мы поговорим.
– А до службы нельзя?
Батюшка сверху вниз, ибо был  выше почти на полголовы, внимательно посмотрел на Вадима.
– Что ж, и это можно. Пройдёмте туда, – показал он на длинную лавку, стоявшую у окон.
Они сели. Свет из окон позволил отчётливо видеть лицо попа: густая чёрная борода, полные губы, тёмные глаза. Мужик как мужик, и никакой в нём благости. И Вадим засомневался: слишком молод ещё, о чём с ним говорить…
– Я слушаю вас, – предложил начать разговор батюшка.
– У меня к вам вопрос. Вот если человек грешник, – подумав, Вадим уточнил: – Очень большой грешник, то простит ли его Господь?
– Безусловно, если он искренне раскается в своих грехах и не будет повторять их. Господь любит всех, но и сам человек обязан любить Господа. Я вас ни разу не видел в храме, – добавил батюшка, – приходите сегодня, обязательно приходите.
– Попробую… – с разочарованием сказал Вадим.
Он ждал от попа чего-то обстоятельного, особенного, а вместо этого его позвали на церковную службу стоять час или два, или сколько там  длится всё это, и слушать малоразборчивые, речитативом произносимые отрывки из Евангелия или Ветхого Завета. Зачем? Всё это он может и сам прочитать…
– По правилам каждый верующий, перед тем как исповедоваться, должен посещать церковь и поститься, – будто услышав его мысли, объяснил батюшка. – Приходить или не приходить в храм, это ваше право. Сам Господь даёт каждому человеку свободу выбора.
– Так же как и свободу грешить? – скептически усмехнулся Вадим. – Если Бог знает, что кто-то будет грешить, то зачем же он позволяет это?
– Вопрос этот задавали, наверно, уже миллионы раз, – ответил батюшка. – А ответ прост: человек сам решает, с кем ему по пути, с добром или со злом, с Господом или нечистью.  Вот вы хотите исповедоваться, однако чувствуется, что сомневаетесь и не убеждены ещё. Но если пришли с этим, то значит,  ваша совесть пробуждается, а она и есть то главное, что дано нам самим Господом. Сделайте следующий шаг, протяните руку, попросите Его, и Он воспримет вашу просьбу. Обязательно.
– Попробую, – пообещал Вадим и вернулся в дом.
На кухне  Марья Ильинична  жарила на сковородке ломтики хлеба и поучала стоявшую возле Галю:
– А теперь берём кусочки ветчинки и кладём промеж хлебушка, а потом молочко, пару яичек, всё это размешиваем и заливаем. Две минутки и готово. Любому мужику понравится, – заключила она.
В это время открылась уличная дверь, в коридор, торопясь, вошёл Павел Петрович и ещё с порога спросил:
– Не слыхали?
Все вопросительно повернулись в его сторону.
– Илью Стогова стрельнули! – не без удовольствия объявил Павел Петрович. – Досмерти!
– Этого бандюка что ли? – поинтересовалась Марья Ильинична.
– Ну да, свои, наверно, и порешили. Девка его Людка, дочка Гамалеева, в голос ревёт…
«Илья, – вспоминал Вадим, – кажется, из компании Ивана…»
– Туда им всем и дорога, прости Господи,  – перекрестилась Марья Ильинична. – А девку жалко.
– А чего жалеть? – возразил Павел Петрович. – Сама знала, с кем гуляет.
– Да нынче девкам и гулять-то не с кем: тот пьяница, тот наркоман или больной, а то этот самый, как его? – голубой, тьфу ты! Я вот весной в свою Семёновку съездила, так в селе один дед Семён с козой остался. Все избы пустые, будто мор прошёл. А ведь раньше двести дворов было.
В это время в коридор вошёл высокий, слегка сутуловатый мужчина в очках лет около тридцати.
– Здравствуйте, – поздоровался он, с тщанием вытирая ноги о половичок возле двери. – Галк, а я к тебе, можно?
– Да, да, конечно, заходи.
Вытерла руки полотенцем и повела гостя к себе в комнату. «Уже на «ты», – ревниво отметил Вадим.
– А яишницу-то как же? – спросила Марья Ильинична.
– Да вы ешьте, я потом сама поджарю.
И дверь за ними закрылась. «Какой-то «ботаник», – неприязненно подумал Вадим. – Интеллигент…»   «Тебе-то что?» – спросил внутренний голос. «Да ведь…» – не нашёл он что ответить.  «Не твоего поля ягода, как говорит Марья Ильинична», – заключил голос.

Вадим лежал в своей комнате, курил и слушал, как за стенкой разговаривают, но о чём – было не разобрать. Иногда разговор прерывался смехом, и смех этот раздражал. На колокольне снова зазвонили колокола, а из коридора донёсся голос Марьи Ильиничны:
– К обедне.
«Сходить или не ходить?» – гадал Вадим, но в соседней комнате опять засмеялись,  и он встал и пошёл в церковь.
Народу в храме собралось  человек тридцать, преимущественно женщины. Среди прихожан Вадим увидел Ивана и подошёл к нему.
– Пришёл? – спросил тот.
– Послушаю, –  неопределённо ответил Вадим.
Ему хотелось спросить об убитом, но он знал, что в криминальной среде не принято задавать вопросы и потому молчал, ожидая, когда сам Иван заговорит. И дождался.
– Слышал, наверно, Илью завалили, – полушёпотом сказал Иван.
– Илья – это тот светловолосый? – вспоминал Вадим убитого.
– Ну да, который на тебя похож.
– Слыхал. А было за что?
–  В том-то и дело, что не за что. Вся братва  в непонятке. Шмоляли не наши. А кому из чужих он дорогу перешёл? Пацан был с понятием, правильный пацан.
– Молодые люди, –  строго заметила  пожилая женщина, – вы мешаете службе. Или молитесь, или идите на улицу.
– Всё, тёть Моть, всё, молчим, – успокоил её Иван.
Они отстояли службу,  но она не произвела на Вадима никакого впечатления. «Пустая говорильня», – подумал он. И уже направился к выходу, но батюшка, подойдя, напомнил ему:
– Вы, кажется, желали исповедоваться. Это можно сделать и сейчас. Пойдёмте со мной.
Они подошли к аналою.
– Вы, очевидно, редко бываете в храме… – произнёс священник и остановился, вопросительно взглянув на Вадима.
– Лет двадцать не был, – признался тот.
– Вот видите… – укорил батюшка. – Ну хорошо, рассказывайте, с чем пришли.
– Грехов слишком много, – замялся Вадим. – Нельзя ли без рассказов?
– То есть, вы не желаете или боитесь о них говорить? – нахмурился батюшка.
– Да…
– Но как я, не зная ваших грехов, могу просить Господа о вас? 
«И что я у этого попа выпрашиваю? – разозлился на себя Вадим. – Он не Бог.  Молодой, глазки масляные, наверно, ещё под подол молоденьким прихожанкам заглядывает…»
– Ну и ладно, – зло усмехнулся он, – тогда не напрягайтесь.
Повернулся и быстро вышел из храма. Отец Андрей проводил его сумрачным взглядом и подумал с горечью: «Вот ещё одна заблудшая, мятущаяся душа, которой я не смог помочь. Что за грехи у этого парня? Скорее всего, душегубство… Какой у него волчий взгляд появился после отказа в исповеди. Почему-то многие думают, что сам священник очищает от грехов. А я ведь всего лишь свидетель, как и все не ведающий помыслов Господних…»
«Напрасно ходил, унижался, – злился на себя Вадим, – будто бабла у этого попа просил».
Весь взвинченный он подошёл к дому и в дверях вдруг нос к носу столкнулся с Галиным гостем.
– Ну что, ботаник, – с вызовом спросил у него, – трахнул девочку?
 «Ботаник» опешил от столь неожиданного вопроса, но тут же пришёл в себя:
– Я не ботаник, я – физик, – сказал он и снял очки.
– Да ты, козлина, оказывается с юмором, – проходя мимо, с силой  задел его плечом Вадим.
И вдруг почувствовал, что падает, а «ботаник» заботливо поддерживает его, одновременно объясняя с издевательской ласковостью:
– Я же сказал вам,  я – не ботаник, я – физик… А вы стойте на ногах, не падайте, а то штанишки испачкаете.
– Да я тебя урою! – взвился Вадим, пытаясь освободиться от неожиданно крепкой хватки «ботаника».
 В это время появилась Галя.
– Костя, немедленно отпусти его! – приказала она, подбегая к мужчинам.
И вклинилась между ними, мешая вновь сцепиться.
– Прекратите сейчас же! – успокаивала она обоих.
– Галк, он меня козлиной назвал, – ёрничая, весело объяснял Костя, – понимаешь, как поэтично: не козлом, а козлиной…
– Это нечестно, – укорила его Галя, – ты не имеешь права пользоваться приёмами.
– Смотри, ботаник… – угрожающе сквозь зубы процедил Вадим, проходя в свою комнату.
Он был в бешенстве, а в голове уже роились планы, как лучше «урыть» этого «ботаника». Раздавить, уничтожить гадину… Фиаско на глазах Гали так его расстроило, что он никак не мог успокоиться. И чтобы избавиться от ощущения униженности  пошёл в кафе, заказал еду и сто грамм водки.  Уже всё это съел и выпил, как в кафе вошёл Иван с каким-то парнем.
– Вот ты где, – сказал он, – а я тебя ищу.
– Выпьешь? – предложил Вадим.
– Подожди. Я тебе фотки принёс – погляди, может, кого вычислишь.
И положил на стол несколько фотографий. Изображения были некачественные, однако на одном снимке Вадим сразу узнал «Конопатого» и замер, обдумывая, что бы это значило. «Конопатый» в банде Чалого выполнял роль чистильщика. «Неужели охотились за мной? – сразу же обожгла мысль. – Но почему?»
– Кажется, никого, – на всякий случай соврал он. – А откуда эти фотки?
– С видеокамеры в гостинице. Были одну ночь, номера на машине вологодские, но официант из гостиницы божится, что «гости», судя по разговору, из Москвы и не фраера.
– Ты думаешь, это они? – спросил Вадим.
– А что думать? Больше некому. Только вот непонятка: с московскими у нас никакого базара. Смотрящий по электронке маляву посылал – всё чисто, никаких заморочек. И братва думает, что ошибка вышла – не того завалили. Седой, иди погуляй, – выпроводил он пришедшего с ним парня.
– Давай, москвич, колись, – предложил Иван после его ухода. – Без фуфла – это тебя завалить хотели?
– С чего ты взял? –  всё ещё не совсем верил Вадим.
– Не гони, москвич. Ты, наверно, уже сам врубился. Мы фотки, которые у родника делали, смотрели, вы с Ильёй как две капли, даже прикид одинаковый, да и завалили его через дом от тебя.
Вадим молчал.
–  Бутылку водки! – велел Иван официанту.
Налил полные стаканы.
– Со своими я базарить не буду, но, сам понимаешь, городок у нас тихий и твои разборки нам ни к чему. А остальное – не маленький.  Ну, бывай, москвич, – поднял он  стакан, – попутного тебе ветра.
« Похоже, Иван прав, – думал Вадим, идя домой. – Иначе что здесь делать «Конопатому»? Если бы он приехал по делам, то зашёл бы. Но почему  «Конопатый» охотился за мной?  Непонятно… Однако в любом случае отсюда надо сваливать, медлить нельзя».
Придя в комнату, он собрал свой нехитрый скарб в сумку, закрыл дверь на ключ и постучал в комнату Гали. Она вышла.
– Вот, передайте хозяйке, – подал он ключи.
– Уезжаете? – щурясь от солнечного лучика, проникшего через окно, спросила она.
Равнодушно спросила. «И никакого ей дела до меня…» – невольно подумалось ему.
– Да. Всего вам  хорошего, – жёстко попрощался он, но, уже выходя, не удержался, добавил: – Вспоминай иногда…
И долго ещё, сидя за рулём по дороге в Москву, как бы видел  её прищуренные глаза, равнодушно глядящие на него.
 –Все люди сволочи, – вслух заключил он.
И это прозвучало убедительно.


Приехав в Москву, он оставил автомобиль на платной стоянке. Потом пешком поднялся к своей квартире и посмотрел на верх  двери – метка-ниточка, прикреплённая им перед отъездом, вообще отсутствовала. В квартире без него кто-то был. А вдруг и сейчас там? Вадим сходил на стоянку, достал из тайника в машине пистолет и вернулся. Осторожно, стараясь не шуметь, стал вставлять ключ в замок, но он почему-то не вставлялся. «Что за чертовщина?» – удивился Вадим. Наклонился, чтобы  посмотреть на личинку замка, и в этот момент дверь вдруг, больно ударив его по голове,  отворилась.
– Вы чего тут возитесь? – спросил толстый лысоватый мужик в майке, появившийся на пороге.
– Как что? – опешил Вадим. – А как ты сюда попал?
– То есть как, как?! – взвился мужик. – Мы живём тут!
– Это ведь квартира тридцать семь? – крайне удивившись,  засомневался Вадим.
– Тридцать семь, – подтвердил мужик.
Сзади него появилась женщина в халате, а за халат цеплялась девочка лет пяти.
– Василий, кто это? – спросила женщина.
– А я откуда знаю.
И тут Вадима торкнуло – он понял.
– Вы давно сюда въехали? – стараясь быть спокойным, спросил он.
– Три дня как.
– Четвёртый, – поправила женщина. – У нас есть все документы, всё по закону, как положено.
«Ну и сука же Чалый…» – стиснул челюсти Вадим. Теперь всё сделалось понятным, и он даже как бы успокоился.
– Но в квартире были вещи, – сказал он. – Где они?
– Ничего тут не было, – ответила женщина, – одни стены.
– Зайчик, – вмешалась девочка.
– Какой зайчик? – удивился мужик.
Девочка побежала  в комнату и принесла маленького резинового зайчика, пожелтевшего с одной стороны.
– Ты где его взяла? – строго спросила женщина.
– Он там в батарейке спал, – ответила девочка. – Это твой? На… – протянула она игрушку Вадиму.
И  вдруг вспомнилось раннее детство, и как он искал этого зайчика. А он, оказывается, все эти годы лежал за батареей. Как же давно это было…
– Оставь его себе, – сказал он девочке.
 «Значит, всё-таки Чалый, – думал Вадим, спускаясь по лестнице. – Значит, меня списали… Чем  я ему не угодил? Сука…» Как же он ненавидел их всех: и Чалого, и «ботаника», и цыганёнка. Но почему всё-таки Чалый вдруг начал охотиться за ним?
Спустившись вниз, он остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Теперь ему даже негде было переночевать. А Чалый обязательно узнает об ошибке «Конопатого», или уже узнал, и в покое его не оставит. Выходит, теперь ему нельзя даже пользоваться машиной. Что делать? Ответа на этот вопрос не было.  Подумав, он решил пока переждать. Вернулся на четвёртый этаж и позвонил в дверь Риты.
– Дима? – удивилась она, открыв дверь. – А я думала…
И не закончила, о чём думала. Она была в халате, светлые волосы  слегка помяты.
– Я к тебе, – улыбнулся ей Вадим, – примешь?
– Ты знаешь… – замялась Рита. – Прости, не могу.
– Не одна?
– Ну, как бы…
– Ясно, – усмехнулся Вадим. – Если кто спросит обо мне, скажи, что не видела. Поняла?
И пошёл вниз по лестнице.
– Дим, а ты что, квартиру продал? – вслед ему спросила Рита.
– Как бы, – ответил Вадим.
Вышел через чёрный ход и остановился закуривая. «Один как волк в степи холодной…» – вспомнились  чьи-то слова, то ли из стихотворения, то ли им самим только что придуманные. И такая тоска вдруг накатила. Куда идти? Что делать? И можно ли ещё пользоваться машиной или она уже «на крючке» у людей Чалого?
Он дошёл до автостоянки, постоял, издали изучая обстановку, а потом поднялся в будку, стоявшую на возвышении, где сидели охранники. Дежурил как раз один из охранников по имени Кузьма, которого Вадим хорошо знал, когда некоторое время работал здесь.
– За тачкой или к нам? – спросил Кузьма. – Место освободилось, бригадир Женьку выгнал – опять нажрался.
– Пока не знаю, – уклонился от ответа Вадим. – А тут меня никто не спрашивал?
– Да нет, вроде… Хотя погоди, – вспомнил Кузьма, – какой-то рыжий парень тобой интересовался.
– Давно?
– Да с утра ещё, я только на смену заступил.
– Рыжий, говоришь… Морда в ямочках и сутулый такой? – уточнил Вадим, вспоминая лицо «Конопатого».
– Во-во, он самый.
«Всё, – понял Вадим, – обложили. Пора делать ноги». И тут вспомнилась давнишняя  мечта о Дальнем Востоке. «Пусть здесь всё утихнет, – решил он, – а отомстить Чалому всегда успеется, об этом я не забуду».
 Дабы не привлекать лишнего внимания со стороны милиции, сумку  со своими вещами он оставил  в будке.
– Пусть пока тут побудет, – сказал  Кузьме, – а если меня кто-нибудь спросит, скажи, что я буду завтра.
Обеспечив себе таким образом некоторую временную свободу действий, Вадим сразу же отправился на вокзал и, переплатив кассирше, купил билет  на скорый поезд Москва – Владивосток, который отправлялся сегодня   вечером. И тут же подумал: «А ведь как теперь удобно: в наглую завалить Чалого и сразу ходу. Пока опомнятся…»  «Нельзя, – остановил внутренний голос, – слишком опасно…» И Вадим согласился с этим голосом. Но ненависть к Чалому была так сильна, что план отмщения как бы сам собой постоянно разрабатывался в его голове. Уничтожить, раздавить эту гадину… Тварь, для которой он убивал, теперь покусилась на него самого! И при мысли о такой вопиющей неблагодарности Вадим до скрипа в зубах стискивал челюсти. Ненависть душила его. Однако голос благоразумия всё-таки перевесил жажду мщения.
Поезд отправлялся вечером, и часов в семь Вадим пришёл на стоянку за вещами. Ешё издали он увидел охранника, который что-то делал с внешней стороны металлического забора.
– Я за сумкой, – сказал Вадим, подходя к нему. – Возьму?
 – Если хочешь, бери, – обернулся к нему Кузьма, крепивший к столбу оторвавшийся угол листа забора, –  только к тебе гости. Кажется, из ментовки, ждал?
– Из ментовки? – растерялся Вадим. – Давно были?
– Да они и сейчас в будке, пиво пьют. Машину твою прошмонали и сумку тоже, даже подкладку разрезали. Ты чего, куда-нибудь вляпался?
– Спасибо, брат, – поблагодарил Вадим. – Молчи обо мне.
И, прячась за забором стоянки, пошёл к её дальнему концу, откуда окна будки уже видны не были. «Значит, сдал и милиции, – со всё возрастающей ненавистью думал он о Чалом, стоя в вагоне метро. – Тварь… Сучья тварь! Теперь быстрее на вокзал». Но вдруг вспомнил, что при покупке билета показывал кассирше паспорт. Та наверняка внесла его в базу пассажиров и… Поездка к Тихому океану отменялась.
Он вышел из метро и остановился в совершенной растерянности.  Куда идти? Друзей у него не было, а просто знакомые вряд ли и переночевать пустят. Снять квартиру и остаться в Москве? Слишком опасно…
Рядом остановилось такси, и из него с трудом, пыхтя от напряжения, вылезла толстая женщина. И тут у Вадима мелькнуло: вернуться в городок. Вряд ли Чалый или милиция будут искать его там. А остановиться можно будет у Лены.  Она жила вдвоём с бабкой, и один раз он уже ночевал у неё. К тому же, через Ивана, наверно, удастся купить и новые документы.
– А вы за город поедете? – спросил он у таксиста.
– Смотря куда и за сколько, – оценивающе глянув на Вадима, ответил тот.
Вадим назвал городок.
– Вёрст двести … – засомневался водитель. – А назад – пустым?
– Заплачу вдвое, – заверил Вадим.
– Тогда садись, – согласился таксист, – только плата вперёд…
Вадим отсчитал купюры, и они поехали.
Добрались до городка уже ночью. Вадим помнил  дом, в котором  жила Лена, и  остановил такси возле него. Это было небольшое  двухэтажное здание с кирпичным первым этажом и деревянным вторым. В доме размещалось несколько квартир. «Кажется, дверь обита дерматином», – вспоминал он, поднимаясь по крутой лестнице на второй этаж.  На ощупь, ибо света здесь не было, нашёл дерматиновую дверь, а затем и звонок.
– Кто там? – спросил знакомый голос после второго звонка.
– Лен, это я, Вадим, – ответил он.
– Вадик? – удивилась Лена, открывая дверь. – Ты чё, вернулся?
– Ага… Пустишь?
– Спрашиваешь… Проходи. Только свет я не зажигаю: старушенция у меня глухая, но глазастая – дай бог каждому.
Они прошли в комнату, сбоку из смежной комнатушки, отгороженной занавеской, слышно было равномерное сопение спящего человека. Через окно проникал свет от уличного фонаря и можно было различать предметы: стол,  кровать, тумбочка с телевизором на ней и кот на полу, который сразу же подошёл к Вадиму, обнюхал его ноги, а затем мордой потёрся о них.
– Ты чё так поздно? – спросила Лена.
На ней был короткий халатик, открывавший ноги повыше коленок, и его взгляд невольно прошёлся по ним.
– Только что приехал, – ответил он.
– Чё, соскучился? – заметила она его взгляд.
– Если я у тебя денька два-три перекантуюсь, можно?
– А чего ж нельзя…
Уснули они лишь под утро и проспали часов до одиннадцати. Вадим проснулся от того, что уже в полусне почувствовал на себе чей-то взгляд. Открыл глаза и увидел разглядывающую его старуху.
–  Хахель что ли? – громко спросила старуха у Лены, которая уже встала и теперь перед зеркалом поправляла причёску.
– Жених, баб, – ещё громче ответила  Лена.
– Все они женихи, – резюмировала старуха и, шаркая шлёпанцами, ушла на кухню.
«Наверняка сегодня же расскажет всем соседям…» – с тревогой подумал Вадим.
– Ты особенно обо мне никому не распространяйся, – сказал он Лене, – да и бабке своей скажи.
– Случилось чего? – насторожилась Лена.
– Всё в порядке, просто не хочу лишней болтовни, – успокоил Вадим. – Ты лучше дай мне номер мобильника Ивана.
 Он хотел встретиться в кафе, но Иван назначил встречу на окраине леса возле дороги, ведущей к роднику.
– Ты зря приехал, – сказал он вместо приветствия.
Однако руку пожал.
– Мне нужен паспорт, –  объяснил Вадим,  – и я сразу уеду. Сможешь?
– Сейчас за бабки и папу римского купить можно, – усмехнулся Иван.
 И они договорились. Вадим отдал своё фото и половину суммы.
– Через день-два получишь ксиву, – сказал Иван. – Я тебе позвоню. А пока сиди, не высовывайся. Ты где остановился?
– Там же, – соврал Вадим.
 Расходились они поодиночке. Иван свернул за угол леса, где его ждала машина, а Вадим пошёл в сторону родника. И вдруг увидел идущую навстречу Галю. В её руках были две пластмассовые пятилитровые банки с родниковой водой.
– Здравствуйте, – с некоторым удивлением ответила она на приветствие Вадима.
И, не задерживаясь, прошла мимо.
– Вам же тяжело, – догнал её  Вадим, – давайте помогу.
– Нет, нет, – жёстко ответила она, и с силой вырвала банку из его рук, когда он попытался взять её.
От этого движения пластмассовая ручка у банки оборвалась, и она упала на землю. Вадим первым поднял её, но Галя успела ухватиться за банку:
– Отдайте.
– Ну, перестаньте же, – улыбнулся он, рассчитывая на  снисхождение, – я просто хочу помочь
– Мне не нужна никакая помощь…
Она не добавила «от вас», но по тону это явственно прочиталось, и Вадим понял. Ярая злость охватила его:  «Сука! Тварь!» Ненависть душила, он готов был ударить. Взгляды их встретились,  и в его глазах было  такое  бешенство, что она испуганно отшатнулась, попятилась и быстро, почти бегом, пошла прочь, оставив в его руках банку.
– Сука! – вслух вырвалось у него.
 Он с силой шваркнул злополучную банку о землю, пробка с неё слетела, и вода с бульканьем  потекла из горлышка. Вадим  долго стоял в растерянности,  провожая взглядом Галю, стоял, пока из банки не вылилась  вся вода. Как же мерзко и тягостно было на душе. Никому, никому он не нужен… Эта девка даже и разговаривать с ним не захотела. Почему? За что? Надо немедленно уезжать отсюда. Но успеет ли? Не сдал ли уже Иван его «ментам» или Чалому? А впрочем, не всё ли равно? Какое-то странное безразличие овладело им. В душе не осталось ничего, за что можно было бы зацепиться: ни желаний, ни мыслей о будущем – ничего. «Как эта пустая посудина», – подумал он о себе, ткнув ногой пластмассовую банку.

               
А Иван, уехав с места встречи, сразу же позвонил «смотрящему» и рассказал о появлении в городе «Скользкого».
– Пока присмотри за ним, – ответил «смотрящий», – а я узнаю, что дальше.
Вскоре об этом стало известно в Москве, а затем дошло и до верхних властных эшелонов городка.
– Вы это читали? – спросил Александр Владимирович Михов у председателя городской думы Акима Ивановича Точилова, подавая тому областную газету.
 В ней как раз напечатали статью о загадочном убийстве Стогова, в которой журналист пытался понять причины этого преступления и выдвигал разные версии.
– Да, Александр Владимирович, утром ещё.
– Город наш тихий, спокойный, – сказал Михов –  Не так ли, Аким Иванович?
– Так, – с готовностью подтвердил Точилов.
Они сидели в изысканно обставленном кабинете Михова за старинным письменным столом со встроенной чернильницей в виде разинутой пасти льва, из которой торчало натуральное гусиное перо. На стенах комнаты висели картины с портретами и пейзажами.
– Вот и я говорю, что так. Там, – указал Александр Владимирович пальцем в потолок, – всякие цветные революции и прочие неустроения. А нужны ли нам  неустроения?
– Нет, не нужны, – ответил председатель гордумы.
– И я также думаю, – согласился Михов. – Однако в областной газете мы опять «попали под лошадь».
– Простите, Александр Владимирович, – не понял Точилов, –  под какую лошадь?
– Под ту самую, под которую угодил Остап Бендер. Классику, Аким Иванович, надо знать.
Михов  не занимал никаких должностей  ни в гордуме, ни в администрации, и для простого люда был почти незаметен: этакий невзрачный, небольшого роста человечек, увлекавшийся коллекционированием недорогих картин местных художников;  однако  ни один предприниматель, ни один бизнесмен не посмел бы начать какое-либо новое, значительное для города, дело без одобрения Александра Владимировича.
– Но стреляли не наши, – возразил Точилов. – И не в Стогова. Ошибка…
 – Ошибки надо исправлять, – прервал  Михов.
 При этом левый уголок его рта обозначил снисходительно-скептическую улыбку. Губы у него были тонкие, властно и плотно сжатые, в серых глазах стыло холодное безразличие, и чувствовалось, что этот человек может всё, решительно всё – от благодеяния до душегубства.
– Как вы считаете, – несколько помявшись, спросил Аким Иванович, – как лучше поступить?
– Помилуйте, голубчик, – искренне удивился Александр Владимирович, – не мне же вам объяснять!
И его ответ был весьма резонен, ибо лет десять тому назад  Аким Иванович Точилов по кличке «Акимушка» являлся руководителем местной криминальной группировки.

К вечеру того же дня неожиданно позвонил Иван  с известием, что «ксива» уже готова.
– Так быстро? – насторожился Вадим.
– В заначке чистый бланк был, – объяснил Иван, – не фуфло – настоящий. Теперь можешь хоть за кордон. Давай, подходи вечерком на то же место часиков в девять.  И бабло не забудь.
Иван не был психологом, но в людях разбирался и потому добавил:
– За настоящий бланк цена выросла, – и назвал сумму. –  Как,  потянешь?
– Потяну, – согласился Вадим.
И эта значительная прибавка стоимости документа, как ни странно, успокоила его: если бы думали  «замочить», не стали бы повышать цену. Зачем? Однако на встречу Вадим взял пистолет и пришёл загодя, примерно на полчаса раньше и успел осмотреть окрестности. Ничего подозрительного не обнаружилось, и он почти совсем успокоился.
Стоял уже сентябрь, к девяти вечера стемнело, иногда моросил мелкий дождь, и Вадим прятался от него под кроной разлапистого дуба. Машина подъехала ровно в девять, открылась дверка, в салоне зажёгся свет, и стало видно, что Иван приехал один. Это ещё больше успокоило Вадима: Ивану он почему-то доверял.
– Привет, – поздоровался с Иваном, вышедшим из машины.
Тот ответил что-то невнятное, но руку протянул. Вадим подал свою, и вдруг в  полумраке различил в руке Ивана что-то продолговатое. «Глушитель!», –  с ужасом понял Вадим и  сделал отчаянный прыжок в сторону, уходя от выстрела, но пистолет уже изрыгнул короткий всполох, резкий удар в грудь едва не свалил его, перед глазами всё поплыло, и он стал падать, отчаянно цепляясь за шершавую кору дуба.
– За что? – спросил он, теряя сознание.
– Прости, кореш, – ответил Иван, и снова выстрелил.
Вадим ещё услышал его слова, но их значения уже не осознал. Мир вдруг исчез, исчез и Вадим Сколский.
 Из кустов вышли двое и подошли к Ивану.
– Что стоите? Тащите! – с раздражением приказал он подошедшим.
Те, взяв тело за ноги, поволокли его в лесные заросли, а Иван дрожащими руками закурил сигарету. Дождь усилился, но он не садился в машину, стоял, ждал тех двоих. Через некоторое время они подошли с лопатами в руках.
– Пушка, лопатник и банковская карта, – сказал один из них, протягивая вещи Вадима.
– Завтра с утра заровняете, – приказал Иван. –  Лопаты – в багажник. Поехали.

– Все вопросы разрешились, – утром следующего дня по мобильнику доложил «смотрящий» Акиму Ивановичу Точилову.
Через несколько дней должен был состояться городской праздник, посвящённый окончанию полевых работ, на котором отличившимся работникам вручались почётные грамоты и выдавались разные подарки. И председатель городской думы объезжал владельцев наиболее значительных предприятий и магазинов с предложением принять участие в благотворительности  по приобретению этих подарков. Ему никто не отказывал.
– Добро, – похвалил Аким Иванович «смотрящего», – пацанов надо наградить.
 Иван получил тысячу долларов, которые оставил себе, банковскую карту сдал в «общак», а деньги из бумажника Вадима пожертвовал на благоустройство храма.  В Москве милиция, так и не найдя Вадима Сколского, объявила его во всероссийский розыск.  А через некоторое время дело сдали в архив.

                22 октября 2012 года