Сказывали: кто царя повидает - на десять лет дольше проживёт...
В достопамятном, юбилейном для Дома Романовых 1913-м пятилетний мальчуган Борюша Хаит видел на Дерибасовской - главной улице родной Одессы - парадный проезд конного императорского кортежа, всю августейшую семью и самого "хозяина земли Русской" Николая II, который приветливо улыбался одесситам из открытого рессорного ландо...
Вот и не верь после этого в судьбу: мальчик вырос и прожил без малого целый век, наполненный беззаветным служением печатному слову, литературе для наиболее восприимчивой, благодарной читательской аудитории - детей и юношества.
Борис Исаакович Камир... Ставший паспортной фамилией звучный псевдоним ("Коминтерн - авангард мировой революции") - дань бесшабашной, героической эпохе начала двадцатых годов, временам рукописного школьного журнала, первой стихотворной публикации в знаменитом одесском сборнике "Потоки Октября".
С этими-то стихами и пришёл на Дальницкую - знакомиться с Багрицким.
- Что ж, поговорим за жизнь, - расхожим южным присловьем встретил смущённого юношу Эдуард Георгиевич, попросил сказать о себе, то есть прочитать своё, из написанного.
"Заскорузлые строки мои о демобилизованном красноармейце, о штурме Перекопа, увидевшие свет в "потоковском" сборнике, звучали беспомощно, вымученно, - вспоминал Камир. - Было стыдно. Пожалуй, только одна начальная строка: "Плыл июль, обеспокоенный дыханием войны" привлекла его внимание..."
Автор отчётливо помнил себя семилетнего, и на воротах дома - белый лист с двуглавым орлом под короной. Поверху крупно: "Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский..." Высочайший манифест, извещавший о том, что злейший враг православного народа немецкий кайзер Вильгельм напал на Святую Русь. Июль 1914 года.
- Видите, чего стоит живая деталь, - назидательно заметил Багрицкий. - Пережитое самим - клад. Повтор чужого - гибель. Скажите, вы литературу любите?
- Очень...
- Это прекрасно, но любить несложно. Труднее безропотно ей служить.
"Слова эти меня пронзили. Было над чем задуматься. Да, сочинительство - не мой удел, и чем скорее я это пойму, тем лучше. Есть много дорог у того, кто хочет служить литературе, сумей лишь вовремя найти свою..."
Встреча с Багрицким определила судьбу молодого человека, стоящего на перепутье.
- Многого стоит совет, услышанный в нужную минуту, - утверждал Борис Исаакович.
В апреле 1940-го, пройдя репортёрскую школу в газетных редакциях Крыма, Камир приехал в Москву и стал работать в Детском издательстве (Малый Черкасский переулок у Дзержинской площади).
Май 1941 года. Детиздат из ведения ЦК ВЛКСМ передали в Наркомпрос. Цель - усилить научно-педагогическую и воспитательную роль выпускаемых произведений. Изменилось и название - Детиздат стал Детгизом.
Ещё через несколько недель разразилась война, и вся деятельность издательства в корне преобразилась. Детгиз начал выпускать "Военную библиотеку школьника", сборники "За Родину, честь и свободу", военно-технические, прикладные листовки.
В первые же дни войны группа добровольцев Детгиза вступила в народное ополчение. Сотрудники редакции выполняли задания по обороне столицы: рыли окопы и траншеи, устанавливали противотанковые "ежи", выезжали в Подмосковье на лесозаготовку, уборку овощей.
Вражьи орды наступали, и Детгиз вместе с Наркомпросом РСФСР было решено эвакуировать в тыловой город Киров в единственно свободном Горьковском направлении. Отдельный вагон в поезде, уходившем с Курского вокзала... Готовились основательно.
Однако, вспоминал Камир, "по нашему настоянию в Москве оставалась рабочая группа Детгиза. Уполномоченным этой группы с оформленными по всей строгости правами и обязанностями был назначен я..."
Из множества славных отличий, отметивших его полувековой редакторский стаж, медали "За оборону Москвы", "За доблестный труд в Великой Отечественной войне" были для Бориса Исааковича, пожалуй, наиболее дорогими.
О себе старый редактор говорил с присущей ему скромностью:
- Работая в издательстве "Детская литература", стремился к одному - помочь напечататься талантливым людям, обладающим "искрой Божьей", умением разговаривать с детьми.
Но лишь теперь мы с изумлением узнаём, ценой каких неимоверных усилий в приснопамятные времена пробивались к читателям творения, казалось бы, непреложно-классические, хрестоматийные! Редакторский профессионализм и - никуда не деться - дипломатическая жилка, умение в критический момент согласиться на разумный компромисс, ловко обойти свирепо ощетинившийся частокол цензурных "рогаток" позволили детгизовцам отстоять, спасти книги опального Александра Фадеева, обвинённого в "космополитизме" Самуила Маршака, "безыдейного" Константина Паустовского, "насторожившего" кого-то вдруг после войны "Василия Тёркина" Александра Твардовского...
Земляки-черноморцы, мы крепко дружили. В Гайдаровскую библиотеку моего родного Севастополя, горячо любимого города его далёкой комсомольской юности Камир передал бесценные сокровища - около тысячи книг советских писателей с их дарственными надписями. Ведь даже "литературные генералы", маститые поэты и прозаики многим были обязаны заместителю главного редактора крупнейшего в стране и мире детского книгоиздательства.
- Приятно сознавать, что севастопольские ребята читают книги, в которые вложен и мой редакторский труд, - радовался Борис Исаакович.
В последние годы в литературоведческих сборниках и периодике он публиковал воспоминания и обзорные статьи о писателях. Снова и снова обращался к теме Маяковского. Незабываемые впечатления от выступлений "агитатора, горлана, главаря" в Одессе и Севастополе, личное общение с Владимиром Владимировичем, работа в начале пятидесятых с его матерью Александрой Алексеевной над книгой "Детство и юность Владимира Маяковского", творческое содружество с Людмилой Владимировной Маяковской, знакомство с организатором гастрольных поездок поэта по стране Павлом Ильичём Лавутом позволили Борису Исааковичу воссоздать зримый, живой образ грандиозной личности великого современника.
Постепенно сложилась объёмная, увлекательная мемуарная рукопись "Дом в Малом Черкасском. Записки старого редактора". Всю свою долгую жизнь Борис Исаакович читал и выпускал чужие книги. А вот собственную - заветную - не успел...
Спасённый от гибели на свалке уникальный камировский архив - подлинные документальные свидетельства истории отечественной литературы ХХ столетия, удивительные, правдивые воспоминания свидетеля и участника многих важнейших событий нашей культуры - ныне находится у меня.
С изданием книги дело обстоит сложно; рукописи, письма, рисунки, фотоснимки советских классиков тоже как-то не особенно интересуют сегодняшних музейщиков и фондохранителей...
И всё же хочется верить: когда-нибудь это бесценное творческое наследие будет востребовано в России.
Только бы не оказалось слишком поздно...