Пустынная пригородная платформа пряталась в предутреннем мраке, будто стесняясь своего обнаженного убожества. Лишь одинокий фонарь у кассового павильона, покрытого когда то зеленой краской, раскачивался на холодном ветру, освещая заплеванное семечками крошево раскисшего грязного снега. Трое мужичков в потертых ватниках, сидя тесным кружком на корточках, спасались от мерзкой мороси под протекающим навесом. Они вяло смолили цигарки, пряча их от пронизывающих порывов в покрытых синими татуировками озябших кулаках. Они не смотрели друг на друга, погруженные в собственные тяжелые думы. Электричка в город задерживалась уже на час. По встречному пути медленно тянулся товарняк.
- Почему ты всё время ходишь за мной следом? - прошепелявил щербатый - Я хочу остаться, уезжай ты, слышишь?
- Я уеду, если он тебя оставит, - всхлипнул гундосый, - меня никто не любит...и никогда не любил...
Щербатый ощерился блеснувшей фиксой и погладил его по небритой щеке.
- Бакланишь, фраер. Поэтому ты всё время рядом со мной? Тебе тоже хочется любви...
- Да ты, братан, рамсы попутал пока на шконке парился. Фильтруй базар, - третий приподнял ушанку и пригладил вспотевшую лысину
- Не кипишись, давай на посошок примем, - гундосый вытянул из-за пазухи початый полупрозрачный флакон с мутной жидкостью.
Из густого рассветного тумана вдруг тут же материализовались две фигуры в сером.
- Старшина Каренин. Документики! – приложив руку к козырьку, пробубнила та, что потолще. Тощая поправила ремень калаша.
- Секи начальник, я по натуре завязал, – гундосый встал и протянул сложенный вчетверо мятый листок.
- Почему нарушаете? – теребя бумажку, продолжил докапываться старший, гневно поглядывая на пузырь в руках гундосого.
- Вот я откинулся. Какой базар-вокзал? - серые фигуры растворились во мгле, унося с собой конфискованный вещдок, а к платформе наконец подкатила исписанная похабными граффити электричка.
- Наша полиция нас бережет, - гундосый сплюнул себе под ноги, спрятал справку, поднял тощий вещмешок и повернулся к товарищам.
- На, держи краба, кореш. Закинешь кости на хазу, черкани маляву, - лысый хлопнул его по плечу и мужички обнялись.
Машинист протер запотевшие очки и дал гудок. Он не видел рыданий своего помощника. Гундосый заскочил в хлопнувшие за ним двери, и, смачно шмыгнув носом, прижался к стеклу. Сзади, глотая скупые мужские слезы, наблюдали, как он пытается нащупать билет, два ражих контролера в форменных малиновых куртках.
Щербатый смахнул влагу с белесых ресниц. Лысый отвернулся и высморкался в засаленный рукав. Потом они, не сговариваясь, махнули заскорузлыми ладонями вслед отходившему вагону и вытерли покрасневшие глаза. Вслед им слезящимися глазами смотрел приблудный Шарик с облезлым хвостом.
За маленькой бойницей кассового окна, утираясь кружевным платочком, нервно курила одинокая Маша. Мутная капля скатилась из носа прикорнувшего за углом кассы вонючего бомжа. Окропил свою лопату и убирающий платформу смуглый гастарбайтер. А по второму пути все так же медленно катился длинный состав, груженный мороженным среднеазиатским луком.
Только старшина Каренин не плакал, а, стоя на рельсах, мочился под платформу. Он, вспоминал кассиршу и смотрел в туманную даль остекленевшим взглядом, полным уверенности в своем завтрашнем дне. На его опухшем лице играла довольная улыбка. Ему было уже и так хорошо. Не видел он только спешащего по его пути маневрового локомотива