Завтрашний день запланирован до мелочей, расписан по часам. Наверное, немецкая пунктуальность даёт свои ростки. Нам с сестрой предстоит завтра поездка в город Лар, находящийся в тридцати километрах от нашего дома. Это однодневное путешествие не могу отменить, так как в одиннадцать тридцать приём к врачу-специалисту, назначенный уже более месяца назад.
Сказано – сделано. В девять утра мы на вокзале. Здание ещё закрыто. Билеты приобретаем в автомате: здесь произошла заминка, так как большую купюру по русской привычке боимся автомату доверить, а мелкой нет. Денежной конто–картой пользоваться в этом случае не умеем. Хорошо, что указания автомата можем прочесть, понять и выполнить в определённой последовательности предлагаемые действия. Сестра достаёт пять евро, они немного помяты, автомат привередничает, не хочет их принимать, выбрасывает назад. Штраф за проезд без билета шестьдесят евро. Этого мы, конечно, допустить не можем. Приходится всё же дать автомату имеющуюся купюру в пятьдесят. Он проглотил её, не задумываясь. В ответ, в качестве сдачи, посыпались многочисленные монеты. Нам осталось только глубоко вздохнуть и расслабиться.
Электричка подошла минута в минуту. Нажимаем на кнопку входа. Двери распахиваются, пропуская в салон. В двухэтажном вагоне в эти утренние часы свободно: время рабочее – взрослые уже работают, учащиеся и студенты – учатся. После четырёх часов дня всё здесь будет выглядеть иначе, но сейчас – всё для нас. Мы спускаемся в нижнюю часть вагона, обозначенную вторым классом. Верхняя часть в нашем вагоне – первого класса. Туда нужны другие билеты с другими ценами. По крайней мере проездной для отделений первого класса стоит в два раза дороже. Мы - люди скромные, экономные, нам и в этой части вагона уютно.
Через двадцать минут выходим из электрички. Дальше могли бы поехать автобусом. Стоимость билета, независимо от количества остановок в этом городе, два евро шестьдесят центов. Считать в уме мы ещё тоже не разучились. Прикинули: на такси заплатим на двоих в два раза дороже, но зато выиграем час времени, да и автобуса нужно ещё ждать, а таксист стоит около машины и призывно улыбается.
Через минуту уже едем на такси в центр города. Здесь среди зелёных насаждений располагается дом престарелых. В нём в течение последних нескольких лет проживает наш родственник по линии матери. Визит к нему сегодня не случаен: недавно узнали, что ему на днях исполнится девяносто пять, и решили поздравить и порадовать своим визитом в память о нашей маме.
Поднимаемся на лифте на четвёртый этаж. Номер комнаты нам не известен, да и здание большое, ремонтные работы тоже осложняют поиски. С благодарностью принимаем помощь неожиданно встретившейся на нашем пути знакомой из местных. Она помогает разобраться в лабиринтах этого старинного здания.
Вокруг какая-то мёртвая тишина. Мы проходим в столовую. Сестрёнка дёргает меня за рукав пальто: «Это он, – шепчет она. – Он всегда сидит за этим столом». Я не верю своим глазам. Передо мной находится совершенно незнакомый человек. Подходим ближе. Не поверив сестрёнке, я уточняю у медсестёр его фамилию. Дядюшка нас тоже не узнаёт. На его лице блуждает равнодушная улыбка. Я не могу поверить, что этот человек – тот сорокалетний мужчина, который несколько раз приезжал к родителям из Казахстана в Сибирь в гости, одаривал нас подарками, водил на карусели, покупал мороженое. В Германии он проживал лет десять в Берлине. Общение происходило по телефону. Он уважал меня, советовался.
Судьба его сложилась сложно, но из всех жизненных передряг он выходил всегда победителем. Растеряв по дороге детей, оставив жену, в течение жизни нанося ей душевные раны, он оставался всегда верен своим принципам, жил для себя, получая удовольствие от жизни. Десятилетия прожил в отрыве от семьи в другом мире, с другой женщиной, но судьба свела его с первой женой, маминой сестрой, в первый день приезда в Германию. Они встретились в пересылочном лагере совершенно случайно, даже не ведая, не подозревая, что это может ещё раз произойти в их жизни, что мир настолько тесен.
Когда-то цыганка нагадала ему, что он проживёт до девяноста пяти лет. Об этом нам любезно сообщила медсестра, находившаяся неподалеку от нас в столовой дома престарелых. Недавно он с воспалением лёгких в тяжёлой форме попал в больницу. Медперсонал ни на минуту не сомневался, что он выйдет оттуда, вернётся к ним в дом. Ведь тогда, как и сегодня, ему было ещё только девяносто четыре.
После двух слов, сказанных по-немецки, мы перешли с медсестрой на русский. Для справки: в городе Ларе уже двадцать лет назад из сорока тысяч населения сорок процентов проживали люди, приехавшие из республик бывшего Советского Союза. Сейчас их там значительно больше.
Мы разговорились. По стечению обстоятельств новая знакомая оказалась ученицей нашего бывшего дядюшки: он был по молодости её учителем немецкого языка. Как тут не перестанешь удивляться случайностям, происходящим в жизни.
Он так и не узнаёт нас, наш дядюшка, не пытается даже мимикой показать, что понимает, слышит или чувствует, что он рад нам. Я держу его руку в своей, глажу, пытаюсь расшевелить память, говорю, напоминаю, но всё бесполезно. «Всего можно ожидать и в любую минуту,» - сказала наша новая знакомая и попросила больше не утомлять больного. «Всё требует своего времени. Будете приходить почаще – вспомнит».
Сейчас, когда я пишу эти строки, я остро понимаю, что между моими и его годами жизни лежит пропасть длиною в тридцать пять лет. Всё можно ещё исправить, изменить. Но ничего в этом мире не стоит и гроша перед концом, который нам не известен. Буря мыслей до сих пор не оставляет в покое. Зачем мы живём, мучаемся, страдаем, любим, надеемся, предаём? Всё это так ничтожно, мелко и примитивно в сравнении со смертью или вечностью. С другой стороны, этот небольшой срок для земного существования подарен нам не случайно. Всё-таки жалко, что, прожив более полувека, я так до конца и не смогла понять, зачем мы пришли в этот мир, хотя всю жизнь чувствовала, что не зря и неслучайно нахожусь в нём.
По времени нам с сестрой нужно уже направляться в клинику, в которой мне предстоит пройти контрольное послеоперационное обследование. Решили идти пешком, благо дорога шла под гору и не требовала больших усилий.
Минут за пятнадцать до термина мы переступили порог клиники. В регистратуре отдали направление и сопроводительное письмо хирурга из больницы. Нам предложили занять свободные места в коридоре и немного подождать. Точно в назначенное время я была приглашена в кабинет. Медсестра поинтересовалась моим состоянием, взяла кровь на анализ.
Через пять минут меня пригласили в соседний кабинет: радиология щитовидки заняла немного времени. Ещё через несколько минут я была приглашена к врачу: обследование ультра шалем, думаю, что это узи, прошло тоже без проблем. Врач-эндокринолог остался доволен работой хирурга, к которому я обратилась по его рекомендации. Мы несколько минут поговорили о нём, докторе Иосифе Шмидте. Если честно, я была уже во время предоперационного разговора в восхищении от него. Он подробно объяснил, почему необходима операция, как она будет произведена, каковы возможные отрицательные последствия, как их впоследствии можно преодолеть. Сразу видно было профессионала. Доктор Шмидт напомнил мне моего отца. У него были такие же голубые глаза, заглядывающие проникновенно в душу и заставляющие в момент грусти улыбнуться через слёзы и главное – довериться. С первого слова, взгляда мы поняли друг друга. Ему не было совершенно никакого дела до моего иностранного акцента. Он смущённо улыбнулся в ответ на сообщение, что я его как специалиста искала по клиникам области и нашла совсем неожиданно на новом рабочем месте в больнице, недалеко от нашего городка. Спросила, как зовут его по имени. Он не удивился вопросу, погрузившись в воспоминания, ответил: «Иосиф... я родился в день Святого Иосифа, и у родителей не было выбора, как меня назвать», – сказал он как-то по–детски доверчиво.
Сегодня я первый раз в жизни подумала, что люди, с которыми мне приходится встречаться в последнее время, проникнуты какой-то светлой тихой радостью. Для меня остаётся загадкой: это случайность или моё отношение к миру так изменилось, что ответная реакция людей на моё поведение или отношение к ним не замедлило сказаться: на добро человек отвечает добром, на участие – участием. Светлое чувство от одного передаётся к другому, тепло делает чужого человека открытее, добрее.
Я заметила также, что мне уже не доставляет большого труда обратиться к людям на улице, например, с просьбой показать, где находится остановка автобуса, в автобусе попросить водителя подсказать, на какой остановке лучше выйти... Я не думала сегодня о том, как правильно спросить о чём-то по-немецки. Всё получалось просто, естественно и без напряжения. Я чувствовала себя не среди чужих людей иностранкой, а дома, на родине, среди своих. Встречные улыбались мне в ответ на мою улыбку, им приятно было мне помочь. Я думаю, им самим от этого становилось лучше.
Это чувство соединения с каким-то сильным потоком любви и добра не покидает меня и сейчас, когда я пишу эти строки. Что это? Почему это чувство единения и любви к ближнему проявилось во мне именно сегодня? Не знаю... Как ни пытаюсь, не могу ответить на этот вопрос. Я только как-то подсознательно чувствую, что произошедшие изменения вдохновляют меня и поднимают на ступень выше в понимании окружающего мира и процессов, пока ещё не поддающихся анализу и осмыслению, тем более описанию.
Всему своё время.