Второй день Алексей поливал потом огород, готовя его к посеву: перекапывал, удобрял навозной жижей, выносил вывернутые из земли корни и дёрн. С рвением он брался то за лопату, то за вилы, то за грабли и, как истинный сын родной земли, любовно обихаживал кормилицу. Временами он доставал из кармана папиросы, не спеша закуривал и, наслаждаясь папиросной горечью, оглядывал своё земельное хозяйство.
Родительский огородик был небольшой, но всего в нём хватало. Большую часть занимал картовник, несколько грядок было отведено под редиску и лук, вдоль забора росли яблони и вишни, а у самых ворот – теснились невысокие раскидистые кусты крыжовника сорта «Щедрый», который, оправдывая своё название, из года в год приносил богатый урожай крупных фиолетово-красных ягод.
Задумавшись, Алексей остановил взгляд на валуне, который возвышался под окнами дома: сколько он себя помнит, столько и он тут. Мальцом Лёшка любил прыгать через него, или жечь на нём щепочки, а то и просто сидеть верхом. Но сейчас прирябился камень, надокучил глазам. Толку от него никакого, только зря занимает место, которое можно распахать и засеять.
Докурив папиросу, Алексей воткнул лопату в землю и подошёл к камню: не слишком большой, с выпуклыми боками, он неприветливо дышал холодом. Обмерив шагами, пнул его ногой, но камень даже не шелохнулся. Тогда Алексей упёрся в него руками и приложил немалую силу, чтобы выдернуть его из земли. Но и на сей раз ничего не получилось. Алексей отступил от валуна и, заметив в окне отца, наблюдающего за ним, развёл руками.
– Что пыхтишь, как мужик на бабе? – послышался за спиной смех.
И Алексей, оглянувшись, увидел за забором соседа Ивана, широкоплечего крепыша, с которым он, помнится, побратался в юности, обменявшись друг с другом горстями земли.
– Что глазами, как баран, хлопаешь? Зови Василия Аверьяновича – тот враз камень отвалит! – с добродушной ехидцей посоветовал сосед.
– Смеёшься? Батьке через неделю восемьдесят пять стукнет! Всю войну отломал. Какие его силы? – недовольно отозвался Алексей.
– Э-э, не скажи, – прищурился здоровяк. – Видел я, как он осенью старую грушу валил. Не всякой бензопиле была она по зубам, а он простой ножовкой управился. И на кого гитлер попёр? Зато и узнал, что русский мужик – камень!
– Так-то оно так. Только сдаёт уже батя: на ухо тугой стал, говоришь ему, говоришь, а он всё ась да ась, – пожаловался Алексей. – А ты, братуха, чем ёрничать, лучше подсобил бы.
– Ладно, погоди, я сейчас, – быстро согласился Иван и, посвистывая, направился в калитку, скатывая на ходу рукава рубашки.
Через минуту он уже стоял возле камня, примеряясь к нему взглядом. Наконец, потёр ладони:
– Отойди-ка, – посторонил локтем Алексея и, поднадувшись, налёг на валун.
Однако сколько ни упирался, ни на волосок не сдвинул упёртую породу с места: камень точно прирос к земле.
– Вот враг его дери! – сплюнул Иван. – Сковырнуть бы его чем, а дальше пойдёт как по маслу.
– Пойдём, в сарай сходим, были там у меня палки, – предложил Алексей.
И друзья пошагали в конец огорода, где стояла дощатая развалюха, полная всякого хлама.
Найдя в ней подходящий для случая кол, они поспешили обратно, но, выйдя из сарая, встали как вкопанные! И как было не остолбенеть двум здоровым мужикам, не осилившим норовистый камень, когда прямо на их глазах старый фронтовик, маленький и тщедушный Василий Аверьянович, перемахнувшись крестом и закатав рукава, взялся за камень обеими руками, и, крякнув, своротил и покатил впереди себя к забору.
13.03.13