Глава четвертая
1
С тех пор прошло три года. Душевная болезнь Георга III неотступно прогрессировала, чередуя периоды тяжелого умопомрачения с недолгими возвратами просветленного сознания, или, как говорили ученые доктора, «благословенной ремиссии». В такие дни король словно просыпался от летаргического сна и, к радостному удивлению своих верноподданных, довольно скоро, как ни в чем не бывало, снова становился властным и деятельным главой государства.
В один из таких «просветленных» дней января 1804 года король, заслушав блеклый доклад премьер-министра Генри Эддингтона о международном и внутреннем положении Англии, остался этим докладом крайне недовольным. Слабость и нерешительность Эддингтона, его беззубая политика умиротворения и примирения, позволившая Бонапарту по Амьенскому мирному договору 1802 года бескровно забрать у Англии почти все ее колониальные завоевания последних лет, включая остров Мальту, не привели, в конечном счете, ни к примирению, ни к умиротворению. Грозный окрик Наполеона: «Мальта или война!» (когда фактическая передача французам этого стратегически важного средиземноморского острова не состоялась) означал новую англо-французскую войну с возможным форсированием республиканской армией пролива Ла-Манш. Над Англией нависла реальная угроза, усугубляемая поднявшейся среди населения паникой. В этих условиях король Георг III решил заменить на посту премьер-министра угодливого и мягкого Эддингтона на нелюбимого, но опытного, энергичного и талантливого Уильяма Питта.
Еще не вступив в должность, Питт начал продумывать срочные шаги по сколачиванию новой коалиции европейских государств против Бонапарта, сознавая при этом, что вялые феодальные дворы Европы в настоящее время не очень-то жаждут вступать в новый военный конфликт. Приманки в виде денежных вливаний для них уже недостаточно, ибо народы устали от непрерывных войн. Значит, решил Питт, нужен какой-то новый, неожиданный, жестокий акт, способный вызвать у европейских королей, царей и маркграфов оторопь, возмущение и животный страх за свое благополучие. Только это, по мнению Питта, заставит их снова сбиться в стаю, готовую наброситься на Бонапарта. И таким актом, подумал он, может стать… кровопускание голубой крови Бурбонов. Причем, непременно - либо по приказу самого Наполеона, либо по приговору зависимого от него военного суда. Между Бонапартом и Бурбонами должна лечь кровь!
Когда замысел созрел и оброс основными деталями, Уильям Питт решил обсудить его с опытным руководителем британской секретной службы Джоном Барнеттом. Именно для встречи с ним в загородной правительственной резиденции Чекерс и спешил в это туманное январское утро 1804 года бывший и будущий премьер-министр Англии.
2
Джон Барнетт был весьма искусным, даже талантливым, «воином невидимого фронта». Выходец из отчаянной среды британских контрабандистов, он лично знал почти всех «авторитетов» южного побережья Англии, островов Ла-Манша и северного побережья Франции. Сотни его тайных агентов за приличное вознаграждение обеспечивали бесперебойную доставку самой разнообразной почты из Англии во Францию и обратно, благодаря чему британская разведка знала о многих военных замыслах противной стороны, а осевшие в Лондоне роялисты во главе с графом Карлом д’Артуа могли поддерживать надежную связь со своими единомышленниками в Париже.
Контрабандисты провозили через Ла-Манш не только тайную почту и товары, запрещенные Бонапартом к ввозу и вывозу из страны, но и людей – шпионов Барнетта, эмиссаров роялистской эмиграции, радикально настроенных священнослужителей. Во всех операциях активно участвовали специально снаряженные быстроходные корабли королевского военно-морского флота, которые по ночам подходили к французскому побережью и спускали на воду шлюпки с опытными гребцами. При этом тайную почту они прятали в специально оборудованных в лодках тайниках, иногда – в полых веслах, но чаще в двойных подошвах башмаков или сапог.
Всем было известно, что Джон Барнетт люто ненавидел Бонапарта. За что? - это осталось загадкой, потому что мемуаров после себя он не оставил, а при жизни никому об этом не говорил. Но бросавшаяся в глаза негасимая злобная сила его ненависти была совершенно несопоставима с обычной, менее пассионарной, ненавистью любого патриотически настроенного гражданина к врагам своей страны. В его чувстве сквозило что-то обидно-личное, уходящее корнями в прошлое, что-то такое, что, казалось, навеки связало Барнетта с Наполеоном невидимой черной нитью, исключавшей примирение. Такой нитью могла стать какая-то невосполнимая потеря – скорее всего, большого богатства. Во всяком случае, в тавернах острова Джерси французские контрразведчики не раз подслушивали байки хмельных контрабандистов о перехвате жандармами Наполеона большой партии бриллиантовых украшений, упакованных в герметичном железном ящике в виде прибрежного валуна. А некоторые завсегдатаи питейных заведений, понизив голос, на полном серьезе уверяли подвыпивших друзей, что в железном ящике была большая часть бриллиантов от украденного графиней де ла Мотт ожерелья королевы Марии-Антуанетты.
В своем негасимом желании уничтожить Наполеона Барнетт пускался на самые невероятные ухищрения. Одно время он увлекся идеей заражения любвеобильного корсиканца дурной болезнью, используя для этого готовность многих молодых красавиц-вдов, чьи мужья оставили свои головы в корзинах якобинских гильотин, совершить этот жертвенный акт. Но, странное дело! – ни одна из них не смогла увлечь Бонапарта в постель. То он срочно уезжал куда-то, то вдруг отказывали силы… Судьба мифическим образом хранила кумира Франции, и его пугающая неуязвимость уже сама по себе служила дополнительным раздражителем для воспаленного ненавистью сознания Барнетта.
В длинном перечне неудавшихся покушений есть одно, которое в наше время превратилось в романтическую легенду, обросшую за два столетия обширной художественной и мемуарной литературой. Речь идет о неудавшейся попытке Джона Барнетта убить Наполеона руками лейтенанта 22-го полка конных егерей французской армии, гасконца Жана-Ноэля Фуреса.
3
Его история трогательна и возвышенна. А началась она 19 мая 1798 года, когда под восторженные крики армии и дробь сотен барабанов огромная французская флотилия в составе тринадцати линейных кораблей, девяти фрегатов и множества транспортов снялась с якорей и, наполнив паруса попутным ветром, величественно покинула Тулонский порт. Возглавлял эту армаду стодвадцатипушечный флагман «Ориент», на котором находился командующий армией Наполеон Бонапарт. Рядом с ним были лучшие, впоследствии прославленные генералы и маршалы Франции, – Клебер, Дезе, Ланн, Даву, Каффарелли, Бертье, Дюрок, Мюрат, Мену, Мармон, а также близкий друг молодости, старший адъютант генерал Андош Жюно, и молодой сын Жозефины Евгений Богарне.
Флотилия взяла курс на юго-восток, но войска, вплоть до высших офицеров, по соображениям секретности еще не знали, что конечным пунктом их похода являлся Египет. Накануне наполеоновская разведка старательно распространяла ложные слухи, будто флотилия намерена через Гибралтар направиться к берегам Ирландии и высадить там десант. Избежав, благодаря этому, встречи с английской эскадрой адмирала Нельсона, сторожившей французов у скал Гибралтара, и завоевав мимоходом Мальту, республиканские войска 30 июня успешно высадились в заливе Марабу на египетский берег, в нескольких лье от Александрии.
Нельзя, однако, сказать, что эта операция осталась полностью секретной. Еще 19 мая, едва французская флотилия покинула Тулон и паруса ее скрылись за горизонтом, вслед за ней устремился дежуривший неподалеку английский быстроходный разведывательный корабль, на борту которого находился сам Джон Барнетт с группой опытных шпионов. Когда флотилия бросила якоря у берега Александрии, Барнетт приказал этим шпионам под покровом ночи незаметно высадиться на берег, обосноваться в Египте и регулярно сообщать ему обо всем, что касалось подробностей военной и личной жизни Бонапарта.
Тем временем в составе полка конных егерей на египетский берег высадилась и семья лейтенанта Фуреса, состоявшая из него самого и жены Маргариты-Полины, переодетой в егерскую форму. Они поженились две недели назад, медовый месяц был в самом разгаре, поэтому оторваться друг от друга им было просто невмоготу. Лейтенант со всей страстью гасконца любил свою молодую жену. Полине тоже временами казалось, что в ее сердце начинало просыпаться теплое чувство к веселому, бесстрашному, честному и преданному мужу, готовому в любую минуту со шпагой в руке отчаянно защищать свою и ее честь.
Наполеон, стоя на берегу и лично наблюдая за разгрузкой транспортов и высадкой войск, внезапно заметил, что один из солдат 22-го полка слишком женоподобен, вследствие чего егерская форма в одних местах теснит его тело, в других же свободно обвисает.
- Андош, - обратился Наполеон к своему старшему адъютанту, - не кажется ли тебе, что вон тот солдатик у пальмы на самом деле - переодетая женщина? Ведь я же издал строжайший приказ, запрещающий женам офицеров сопровождать мужей на войну! Они должны оставаться при полковых складах! Приведи-ка сюда эту амазонку.
- Сию минуту, мой генерал!
Вскоре Полина Фурес, дерзко и весело глядя Наполеону в глаза, предстала перед ним во всем блеске и свежести восемнадцатилетней женщины.
- Ваше имя, мадам? – сурово спросил он.
- Маргарита-Полина. Я жена лейтенанта двадцать второго егерского полка Жана Фуреса.
- А знаете ли вы, Маргарита-Полина, что ваш муж нарушил мой приказ, запрещающий пребывание женщин в составе действующей армии?
- Знаю, - с легкой улыбкой ответила Полина.
- Надеюсь, вы также знаете, что вашему мужу за нарушение приказа придется отвечать по законам военного времени? На что вы надеялись?
- Я надеялась на невероятную храбрость и доблесть моего мужа. Они таковы, гражданин генерал, что непременно заслужат вашего восхищения, едва вы увидите Жана в бою с врагами Франции. Тем более, что его… вернее, мой проступок… оправдан перед Господом.
- Вот как? Чем же, позвольте спросить?
- У нас медовый месяц, гражданин генерал…
- Что?! Медовый месяц? – Наполеон недоуменно повернулся к Жюно и к подошедшему начальнику штаба генералу Бертье; оба они сдавленно улыбались. - Вы намерены провести свой медовый месяц в армейской палатке под аплодисменты голодных молодых мужчин? Как вы себе это представляете?
- Гражданин генерал, - с достоинством ответила Полина, неотрывно глядя своими манящими голубыми глазами прямо в глаза Наполеона, - мой муж – из Гаскони, а я из Каркассона. Уверяю вас, мы найдем выход…
Взрыв хохота разрядил натянутый разговор. Вместе с Жюно и Бертье сдержанно засмеялся и Наполеон. В это время порыв крепкого морского ветра сорвал с головы Полины великоватый для нее кивер, и золотистая волна густых, длинных, белокурых волос, обретя волю, хлынула ниже колен, укутав, словно плащом, ее хрупкую фигурку. Хохотавшие мужчины, подавившись смехом, мгновенно умолкли: перед ними стояла наяда. Почувствовав возникшую неловкость, Полина привычными движениями рук ловко скрутила волосы в куксу, закрепила ее неизвестно откуда взявшимися шпильками и, подняв с земли кивер, водворила его на место.
Наполеон безмолвно смотрел на нее и думал в это время о Жозефине. Как было бы хорошо, если б генеральша была так же молода и свежа, как это небесное создание - жена лейтенанта! Тогда наверняка она смогла бы подарить ему наследника… Но Жозефина, несмотря на все старания, на это уже не способна… Так что же делать? Развестись, чтобы жениться на молодой?... Об этом рано думать… А Полина… она, похоже, здоровая, плодовитая женщина… с веселым и независимым характером… с прекрасным молодым телом… с ослепительно-белой кожей и восхитительными зубами…
- Бертье! – прервал молчание Наполеон.
- Слушаю, мой генерал.
- Я разрешаю, в порядке исключения, гражданке Полине Фурес находиться в составе армии на все время египетской компании, выделив ей и ее мужу, лейтенанту Фуресу, достойное помещение и содержание. Самого лейтенанта зачислите на должность офицера по особым поручениям при вашем штабе.
- Будет исполнено, мой генерал, - поклонился Бертье.
- Вы довольны, мадам? – спросил Наполеон у Полины.
- О, да! Спасибо, гражданин генерал!
- Вот и прекрасно. Вы свободны.
Молодая женщина благодарно склонила голову и хотела уйти, но Бонапарт снова окликнул ее:
- Полина!
- Да, гражданин генерал, - отозвалась она.
- Какая у вас девичья фамилия?
- Беллиль. А прозвали меня Беллилот.
- Красотка, значит… Надеюсь, Беллилот, мы с вами еще увидимся!
- Непременно, гражданин генерал! В любое время, как только пожелаете! – она весело сверкнула голубыми глазами и, счастливо улыбаясь, быстро зашагала к ожидавшему ее мужу.
4
2 июля, после окончания десантной операции, сходу была взята легендарная «стобашенная» Александрия, а на следующий день, без передышки, начался незабываемый поход французской армии на Каир через двухсоткилометровую огненную пустыню Даманхур. Восемнадцать дней ноги палимых солнцем солдат вязли в раскаленном песке. Восемнадцать дней армия страдала от недостатка питьевой воды, ибо вода в редких колодцах была либо отравлена, либо испорчена феллахами. Восемнадцать дней хрупкая, но необычайно выносливая Полина Фурес, обгоняя строй измученных солнцем солдат, звонким голосом подбадривала их:
- Что приуныли, солдаты революции? Выше голову! Вы же мужчины! Скоро Каир! Там прохладная тень, чистая вода и вкусная пища! Бодро вперед! Споем нашу «Марсельезу»! - и она первой начинала петь. Солдаты выпрямляли спины и начинали улыбаться, ловя на ходу взгляд необыкновенной женщины, которую успели между собой прозвать «Клеопатрой» и «Королевой Востока». И тогда безжизненная пустыня, знавшая только протяжный свист горячего хамсина да лай шакалов, во всю ширь наполнялась многоголосым гимном революционной Франции.
После трех недель мучительного преодоления пустыни Наполеон увидел, наконец, регулярное вражеское войско – кавалерию мамелюков численностью не менее тридцати тысяч человек. Они были в пестрых, богато убранных одеждах, с кривыми саблями, на прекрасных лошадях. За ними были ворота Каира; за спиной французской армии возвышались древние Пирамиды египетских фараонов. Предстояла серьезная сеча.
Перед боем главнокомандующий произнес знаменитую речь:
- Солдаты! С вершины этих Пирамид сорок веков взирают на вас…
Как ни странно, победа над мамелюками далась довольно легко. Главным стратегическим оружием французов стало неведомое противником построение пехоты в каре по семь человек в глубину, с расставленными по углам пушками. Такая военная конструкция оказалась непробиваемой для противной кавалерии. Мамелюки впервые не смогли применить свой коронный номер - стремительный прорыв в тыл противника – потому что, где бы они не появлялись, везде был и тыл и фронт, и везде их встречал частокол штыков и губительный ружейный и артиллерийский огонь. Каре явились маленькими живыми крепостями, перед которыми захлебывались самые яростные атаки египетской кавалерии.
24 июля Каир был взят. Остатки кавалерии мамелюков под командованием Ибрагим-Бея, преследуемые генералом Дезэ, бежали в сирийскую пустыню. Египет оказался в руках Наполеона, который, пользуясь передышкой, начал налаживать в Каире светскую жизнь. Одновременно он послал генерала Жюно в Париж, чтобы передать Директории сведения о взятии Александрии и Каира и о блистательной победе в битве при Пирамидах. Вместе со служебными документами Жюно вез страстное письмо главнокомандующего к Жозефине: «…Я люблю тебя, мой бесценный друг. Каждую ночь я в мыслях обнимаю тебя… Приезжай вместе с Жюно, который доставит тебе это письмо. Если он вернется один, я умру от боли, горя и страдания! Он увидит тебя, будет дышать одним с тобой воздухом; возможно, ты даже окажешь ему величайшую честь – позволишь поцеловать тебя в щечку!.. Как же я завидую ему!..»
Однако спокойно наслаждаться плодами военных побед в Египте Наполеону не пришлось. Джон Барнетт, собрав посредством многочисленных шпионов сведения о французском флоте, беспечно стоявшем на якорях в западной части Абукирской бухты, еще в середине месяца отправил к адмиралу Нельсону быстроходное судно с картой расположения французских кораблей. Адмирал немедленно воспользовался этими сведениями. 1 августа английская эскадра, войдя в Абукирскую бухту, взяла «в клещи» часть кораблей французов во главе с флагманом «Ориент» и устроила им подлинный разгром. К утру 2 августа стало ясно, что армия Наполеона лишилась боевых кораблей, а, значит, и связи с родиной. В Средиземном море наступило время безраздельного господства английского флота.
5
В октябре из Парижа вернулся Жюно. Для Наполеона он привез безрадостную весть: Жозефина открыто изменяет ему с молодым красавцем, гусарским капитаном Ипполитом Шарлем. У них, по-видимому, любовь…
- Я скручу его в бараний рог! Я его расстреляю! – взревел Наполеон. – А с Жозефиной разведусь! Я более не признаю своей женой эту распутную, бесплодную вдову генерала Богарне! Позовите ко мне начальника штаба!
Бертье предстал перед ним с красной сафьяновой папкой в руке. Наполеон знал, что в ней содержатся самые важные и срочные документы, требующие немедленного реагирования, но овладевшие им гнев и раздражение искали немедленного выхода.
- Бертье! Есть письма от Жозефины?
- Нет, мой генерал.
- Приказываю вам вот что: отныне письма гражданки Богарне, не распечатывая, отправляйте по обратному адресу. Более того, известите губернатора Парижа, что я по приезде в столицу намерен немедленно начать процедуру развода с этой женщиной. Далее... пусть он проверит, не числятся ли за капитаном Ипполитом Шарлем провинности, служебные нарушения и прочие шалости, достаточные для привлечения его к ответственности. Все!
- Будет исполнено, мой генерал! – кивнул начальник штаба.
Через несколько минут, немного поостыв, Наполеон показал взглядом на сафьяновую папку:
- Что у вас, Бертье? Каковы наши египетские дела?
- Тревожные, - ответил начальник штаба. – После того, как в Каире узнали, что Турция объявила нам войну, сегодня, 20 октября, с утра наблюдается брожение среди мусульманских фанатиков. Центром брожения стала мечеть Аль-Азахар. Возле нее собираются толпы людей с горящими от ненависти к французам глазами.
- Каковы их лозунги? Чего они хотят?
- У них нет лозунгов в нашем понимании этого слова. Они кричат, что являются неотъемлемой провинцией Оттоманской империи, ведущей войну против неверных, то есть против нас. «Смерть французам!» - вот чего они хотят.
- Так-так!.. Возможно восстание, а посему нам нужно предупредить события. Первое: гарнизон Каира немедленно перевести на осадное положение, но войска из казарм до моего особого приказа не выводить. Второе: прикажите генералу Доммартену быть готовым к занятию артиллерией и тремя батальонами пехоты возвышенностей на северо-востоке города с тем, чтобы взять под обстрел саму мечеть Аль-Азахар и прилегающие к ней улицы. Третье: разведке обеспечить выявление зачинщиков с целью их последующего расстрела. Четвертое: подготовить парламентеров для переговоров с духовными лидерами этих толп. Выполняйте, Бертье!
- Слушаю, мой генерал!
Дальнейшие события в Каире развивались стремительно. 21 октября началось восстание воинственных толп фанатиков против французов. Утром возле мечети Аль-Азахар пролилась первая кровь: ударом копья в спину был убит комендант Каира генерал Дюпюи. Вид окровавленного военачальника «неверных» разжег животные инстинкты нападавших – генерал был разорван на куски. Тем не менее, парламентеры Бонапарта пытались договориться с восставшими о мирном исходе событий, но тщетно: озверевшая толпа, почуяв запах крови, уже не могла остановиться – она разорвала на части адъютанта Наполеона Юзефа Сулковского вместе с сопровождавшими его пятнадцатью кавалеристами.
Тогда генерал Доммартен открыл по мечети шквальный артиллерийский огонь. Восставшие попытались вырваться из зоны обстрела, но их везде встречали ружейные пули и картечь французов. К утру 22 октября мечеть была взята штурмом, большинство ее защитников уничтожено, а оставшихся в живых объявили зачинщиками и тут же, у стен мечети, расстреляли.
На следующий день в городе все стихло и успокоилось.
6
Между тем Полина Фурес все чаще стала являться в беспокойных снах покорителя Египта, и раз от разу видения становились все более откровенными и волнующими. Часто среди ночи он просыпался в поту, садился на край своей походной кровати и, обхватив голову руками, мечтал о Беллилот; затем незаметно забывался чутким предутренним сном, который в особых случаях разрешалось прерывать лишь начальнику штаба.
Вскоре после подавления каирского восстания измученный воздержанием Наполеон доверительно, в неформальной обстановке, сказал своему другу Жюно:
- Андош, устрой мне встречу с мадам Фурес, но так, чтобы я оказался с ней наедине как бы случайно, непреднамеренно… Я не хочу воспользоваться ее согласием (помнишь, при высадке в Александрии?) придти ко мне по первому зову. Пусть все будет чинно и благородно. Что же касается ее мужа… этого действительно храброго и преданного лейтенанта… его надо отправить в Александрию, к генералу Клеберу, с какими-нибудь пустяшными бумагами. Уловил мою мысль?
- Да, конечно. Все сделаю в наилучшем виде.
- Вот и хорошо. И знай: я хочу сближения с Беллилот исключительно из мести Жозефине!
- Несомненно! И это будет лучшим видом наказания за Шарля Ипполита!
Наполеон улыбнулся и, лукаво взглянув на Жюно, подумал: «На этого бычка можно положиться!..»
И действительно – все завертелось так, как хотел Наполеон. Штаб Бертье подготовил для генерала Клебера несколько указов по укреплению Александрийского порта и улучшению снабжения города пресной водой, и лейтенант Фурес, преисполненный гордостью за высокое доверие, оказанное ему главнокомандующим и начальником штаба, спрятав на себе скрепленный сургучными печатями «секретный» пакет, незамедлительно покинул Каир.
Это случилось утром того самого дня, когда Наполеон в торжественной обстановке открыл в Каире, на берегу Нила, «Центр увеселений» - по образу и подобию парижских садов Тиволи. Этот Центр стал самым большим и красивым садом страны: между цитрусовыми деревьями монотонно журчали ручьи, струились фонтаны, желтели посыпанные песком дорожки, светились благородным мрамором удобные скамейки, а в новеньком здании клуба было устроено множество помещений для приятного времяпрепровождения офицеров каирского гарнизона.
На открытии «Центра увеселений» присутствовала и специально приглашенная Полина Фурес. За банкетным столом она якобы случайно оказалась рядом с генералом Жюно, который изо всех сил старался быть галантным кавалером, развлекая молодую женщину занимательными, порой грубоватыми рассказами о любовных похождениях кавалеристов. Но когда Наполеон, сидевший за центральным столом, многозначительно взглянул на него и, не спеша, покинул банкетный зал, рука генерала, державшая чашечку густого ароматного кофе, как бы нечаянно дрогнула, и темно-коричневая жидкость выплеснулась на подол белоснежного платья красавицы.
- Ах!.. – от неожиданности воскликнула она. – Что такое?!
- Простите, мадам! Тысячу извинений!
- Что мне ваши извинения, генерал? Вы мне испортили не только платье из дорогого индийского муслина, но весь вечер! Что теперь прикажете делать?
- Успокойтесь! Прошу вас, успокойтесь! Этажом выше есть дамская комната, в которой вы найдете кувшин с водой, мыло и чернокожую служанку. Она замоет это пятно в считанные минуты.
- Так скорее ведите меня к ней!
- Прошу вас!..
Сопровождаемые лукавыми улыбками сидевших рядом офицеров, Жюно и Полина быстро прошли в вестибюль и по широкой лестнице поднялись на второй этаж. Там, у двери одной из комнат, охраняемой двумя рослыми гренадерами, Жюно остановился.
- Вам сюда, мадам, - сказал он, показывая на дверь. - Я же вернусь в зал и буду вас ждать там. Желаю успеха. И ничего не бойтесь – видите, какие молодцы стоят на страже?..
- Спасибо, генерал… Но почему дамскую комнату охраняют часовые? Как-то странно…
- Именно потому, мадам, что она дамская, а кругом так много одиноких мужчин...
Полина понимающе кивнула и подошла к двери, которая тотчас перед ней распахнулась. Переступив порог, она оказалась в большой комнате, едва освещенной несколькими свечами. Комната была пуста. Лишь в дальнем углу угадывалось широкое канапе и стол, уставленный бутылками эльзасского вина и вазами с виноградом и фруктами. На полу мирно соседствовали полости из тигровых и леопардовых шкур.
Внезапно Полина услышала какой-то шорох, потом скрипнули пружины невидимого кресла и через секунду, в свете горящих свечей, нарисовался силуэт подходившего к ней Наполеона Бонапарта. Мгновенно поняв смысл затеянной игры, она довольно улыбнулась и шагнула ему навстречу.
- Что случилось, Беллилот? – заботливо спросил Наполеон.
- Ах, гражданин генерал, ваш адъютант неосторожно вылил кофе на мое новое платье! Из дорогого индийского муслина, представляете? Он извинился, конечно, и сказал, что в комнате этажом выше я найду помощь… темнокожую служанку… Где же она? Если пятно засохнет, оно навсегда останется на юбке, и тогда платье нужно будет выбросить или отдать бедным.
- Прошу вас, Беллилот, не волнуйтесь. Темнокожая служанка уволена, поэтому выводить пятно на вашем платье мы будем с вами вдвоем. Не возражаете?
- Ах, нет, гражданин генерал! Нисколько не возражаю… Но это как-то… неожиданно…
- Вся наша жизнь, дорогая Беллилот, состоит из сплошных неожиданностей. Покажите, где пятно? Ах, вот где!.. Гм… Снимите-ка платье… Давайте, я вам помогу…
Дальнейшее развитие событий настолько очевидно, что нам остается лишь тихонько, на цыпочках, покинуть дамскую комнату и ретироваться на первый этаж, мысленно пожелав главнокомандующему успеха в его страстном желании замыть кофейное пятно на белой муслиновой юбке жены лейтенанта победоносной французской армии.