Перекисова удручали жара под одеялом и холод за его пределами. Пережженная супругой свинина варилась в желудке так неохотно, как будто делала одолжение ничтожному Перекисову. Под окнами тоскливо звала хозяина промерзшая машина.
Хотелось напиться и злобствовать, и крыть тех, кто сидит наверху и делает все неправильно. Хотелось разбудить жену и ругать и свинину, и ее, чтобы она поняла, какой трагический ад тлеет под бледной и незначительной оболочкой Перекисова. Из плохо законопаченных рам тянуло ледяными вселенскими ветрами.
Вдобавок уже неделю болел непонятный волдырь, засевший глубоко под желтой кожей Перекисовской пятки. Вздыхая и тихо свирепея, Перекисов ковырял волдырь ногтем. Вчера начальник долго говорил про омоложение кадров, и все косился на Перекисова. А тридцатилетняя дура Анечка сказала еще потом, что Перекисов неплохо сохранился и держится молодцом.
Вспомнив, как Анечка взвизгнула на этом «молодцом», Перекисов полоснул ногтем по волдырю и вдруг почувствовал, как мерзкий твердый шарик обмяк под его пальцами.
Перекисов вылез из-под одеяла в холодное пространство и на одной ноге запрыгал в сторону ванной. Там включил свет и, скрючившись, стал разглядывать пятку.
Из него выходил еж. Точнее, обломок колючки морского ежа, на которого разнеженный Перекисов наступил летом в Адриатическом море. Нога потом долго болела, жена ныла, что эти ежи бывают ядовитые, а загорелый, чуть пьяный Перекисов только махал на нее рукой, отвлекаясь от ковыряния в пятке. Но тогда так ничего оттуда и не добыл.
Перекисов держал ежовую деталь на кончике пальца и, боясь ее сдуть, осторожно дышал в сторону. Он вспоминал шершавый шезлонг, и соленое тепло, и розовые, почти ненастоящие цветы над головой, и вино, и старательно жарящихся на солнцепеке импортных девиц, и даже оплывшую улыбку жены под огромными темными очками, и запах кипарисов. «Почему я Перекисов, а не Кипарисов?» - подумал он.
Нашел на кухне коробок спичек, спички выкинул, а на их место положил маленький черный обломок лета. Пятку на всякий случай помазал йодом.
Вернулся в спальню, заполз на свое место, перевернул подушку прохладной стороной кверху и сладко потянулся. А потом, не глядя, дружески похлопал жену по первому, что подвернулось под руку. Подвернулась, кажется, ляжка.
«Пуговицы...» - забурчала жена. – «Зачем они...»
Перекисов хмыкнул и уснул.