(опубликовано в сборнике "Зарисовки" и книге "Переплетение")
У них давно всё разладилось, и Люба готова была к тому, что скоро муж оставит её одну. Она свыклась с этой мыслью, с будущим их расставанием. Сердце успело настолько переболеть им, что Люба знала – когда Игорь решится наконец признаться ей во всём, - слез не будет.
Но мучительно было само время ожидания предстоящего разговора. Люба уже с трудом вспоминала первые их свидания. Едва ли не все радостные мгновения, прожитые ими вместе, рассеялись, покрылись туманом повседневных проблем. Может быть, родись у них ребенок, все бы сложилось иначе, а так Люба отчетливо понимала, что за 12 лет не произошло между ними ничего, что связало бы их вечной общей судьбой, сделало бы условные семейные узы – неразрывными.
Она быстро поняла, что у мужа появилась другая. Он стал подолгу задерживаться на работе, и, приходя, пытался, шутить, улыбаться, но получалось натяжно, неуклюже, совсем не так, как раньше. Он был теперь постоянно отстранен, наполнен какими-то чужими мыслями. Он словно приносил в их дом другой мир, как приносят грязь на ботинках, мир какой-то другой женщины.
Однажды Люба всё-таки решилась и прямо спросила:
- Как её зовут?
Он не понял, о чем спрашивает его жена.
- Женщину, к которой ты ходишь. Не бойся. Я не буду устраивать истерик. Просто интересно, как её зовут.
Он стал отказываться, врать, уверять, что он любит только её, Любу, также сильно, как раньше. Но всё это было вранье. Люба прекрасно знала, что всё уже далеко не так, как раньше. И может быть, именно оберегая себя от слишком сильной боли, постаралась забыть первые их свидания, чуткую нежность его, чтобы жестокий контраст между прежними днями и всем теперешним, - не был так разителен, так вызывающе насмешлив. Да и сама Люба начинала бояться, что не любит мужа. Само тело её как будто не пускало Любу к нему. И когда он лежал в их общей постели, тело её оставалось читать книгу на кухне, до тех пор, пока он не заснет. Как-то одна из подруг сказала ей: «Я знала, что замуж по любви выходила. Врала себе. Верила. Но тело не обманешь. Пока в постель не легли – всё нормально было. Как будто и любовь. А как дотрагиваться начал – чуть не тошнить стало».
Люба помнила, что вначале чувства её были чисты и искренни. Просто, видимо, всему суждено умереть со временем. Наверное, если они расстанутся, теперь обоим им будет легче. Но почему он не решается ничего рассказать?! Это становится всё унизительнее – знать и делать
вид, что всё ещё можно спасти…А вдруг он просто терпит её, потому что та, другая, которую он любит теперь, тоже может встречаться лишь урывками?! Она, верно, замужем, и медлит развестись. Мысли об этом стали одолевать Любу. Она уже уверена была, что Игорь просто терпит её, только из-за того, что не может уйти к другой, любимой им, женщине. Поэтому и не признался, не назвал имени. Трус. Жалкий, малодушный человек.
И в Любе вместо покорности уходящим чувствам появилась озлобленность. Так и представлялось, как он приходит с работы (якобы с работы), а она сама сообщает ему и имя, и адрес его любовницы, и даже цвет её волос. Почему-то Любе казалось, что они наверняка рыжие.
Она рассказала всё подруге, сказала, что готова была бы заплатить и частному детективу.
- Ну, какие в нашей стране частные детективы?! – откликнулась та, - слушай, у меня один знакомый в милиции работает. Надо ему сказать про Игоря. Он быстро всё пробьет. Да ты чего? Не ему пробьет, а данные, связи. Хотя если захочешь, то потом и ему.
Следующий разговор между подругами состоялся неделей спустя.
- До конца ещё, Любка, неясно всё. Но ты как знала. Он, оказывается, квартиру снял. И туда ходит постоянно. Это ж сколько он, Люб, от вашего семейного бюджета деньжищ отрывает, чтоб там с лярвой какой шашни крутить?!
И хоть Люба готова была к этому, знала, что иначе не может быть, но всё равно оказалось больно, гадко, унизительно. И почему-то (это было самое удивительное) – неожиданно.
- Да ты чего, Любка?! – принялась утешать её подруга, - хватить плакать тебе. Чего жалеть о кобелине?! Двенадцать лет, поди, с ним маялась. Пускай другая теперь на себе этот мешок с дерьмом потаскает. Да хватит плакать, я тебе говорю. Ты ещё так выглядишь, что дай Бог каждому. Долго в невестах не засидишься.
Она сказала Любе, что скоро выяснит и имя любовницы, и всё остальное, но дни тянулись, и Люба с огромным трудом улыбалась приходящему с «работы» мужу, - вцепиться хотелось в лицо ему, когда уже с порога чувствовалось, как несет от него другой женщиной, - хуже чем перегаром от алкоголика. И несет не духами чужими, а душой её.
Едва он уходил, она тут же набирала номер подруги, - спросить не выяснилось ли все, и опять растерянно вешала трубку, пока та не сказала наконец «да».
- Только ты меня прости, это не телефонный разговор. Я тебе такое расскажу, ты не то, что с ног упадешь, вообще не встанешь. Только не по телефону…
И потом, когда она пришла, то всё медлила с рассказом, раздражая Любу своим пустым многословием:
- Ну, сначала трудно было. Всё-таки закон хоть какой да есть. Но Саша ради меня расстарался. Он вообще у меня особенный, ты меня знаешь, ко мне так просто и не подступишься. Если меня кто взял, он и быка за рога схватит. Ну, и он придумал, значит, с хозяйкой связаться, - будто подозрение есть, что жилец её наркотики прячет. И посмотреть в его отсутствие надо. Хозяйка – в обморок. Всё-таки Саша мой – не с улицы прохожий, у него удостоверение милицейское. Вообщем, входит он, и…
- Ну и? И что? – совсем потеряла терпение Люба, - там она, да? Рыжая?
- Нет, Любк, там не она. Там – ты.
- Какая я? – разозлилась Люба от этих дурацких шуток, - ты пьяная, что ли?!
- Какая ты…Да такая. Настоящая. Вся квартира – везде ты…Фотографии твои, рисунки тебя, портрет во всю стену…и еще, знаешь, вещи какие-то старые. Кассеты, которые раньше были, помнишь, видеомагнитофоны?
Да, это Люба помнила. Они с Игорем купили видеомагнитофон, множество кассет, и смотрели все выходные, один фильм за другим, на диване, прижавшись к друг другу.
Ночью, когда они вместе лежали в постели, она, как когда-то давно, прижалась к Игорю.
- А я…я сильно изменилась в последнее время? – спросила она.
- Почему ты спрашиваешь? – сразу насторожился он.
- Ну когда мы жить с тобой только начали, я, наверное, другая была. И любовь у нас другая была. Я же себя со стороны не вижу. Наверное, во мне многое ушло. Многое, что тебе во мне нравилось, когда мы только познакомились.
Его тяготил этот разговор, он всячески пытался уйти от него. И когда он, сославшись на то, что завтра рано вставать, закрыл глаза, прячась в притворный сон, Люба представила, как завтра он уйдет в ту квартиру, где по стенам развешаны её фотографии, будет смотреть их когда-то любимые фильмы, разговаривать с ней в пустой квартире….
И не важно, что на лице её ещё нет морщин, и при желании она, действительно, «долго не засидится в одиноких невестах». Все равно – отчаянно обидно, что завтра Игорь пойдет в ту квартиру, будет опять изменять ей – с их общим счастливым прошлым.
Такая, какой она стала теперь, за эти двенадцать лет, она ему больше не нужна.