I
Вечерелось. Бурливный штольный град понемногу выкипал и упокаивался. С растрепанных голых деревьев хрипло горланило вороньё. Мышь юркнула – Шырк! – в водосток.
Рядом с водостоком – дверь. Она ведёт внутрь, в каменную утробу. Дверь облезлая, давно не крашеная. Но с подобием лепнины на карнизе. Дверь любит протяжно скрипеть на ветру и хлопать, когда ее забывают как следует закрыть.
Быстро нарастает: Шлёп! Шлёп! Шлёп! – по грязной глади луж. Платок из верхнего кармана – Оооп! – и брызги зеленой слизи тут же на него из красноватых ноздрей. Подбегает торопливая фигура в черную шашечку. Из-за поднятого воротника выглядывает нахохленный нос. Он часто шмыгает.
Тут из-за подворотни – Р-раз! – собачья шерсть, лапы, перемазанная морда, и – Гав! Гав! Гав! – низко так на черную фигуру. Ёжась, дергает дверь и влетает в подъезд.
Дверь, как ржавой пилой по оголённым нервам – Иииииирь! – хлопает.
Силуэт взбирается по нечищенной лестнице. Лестница широка, велика, основательна. Силуэт невысок, худощав, но плечист. Один беспокойный влажный глаз всё время косит. Куда он косит? В тёмные углы. Там сходятся стены, там слепляются в комья чьи-то беспорядочные мысли. Но! Молочные прямоугольники зыбкого света уже истощились разбавлять чернила тьмы. И всё же. Видимость ещё сохраняется.
Вверх, вперёд и ещё раз вверх!
Взлетает нога в чёрной брючине. Потом другая. И заново первая. Цок! Цок! Цок! Лёгкий, но гулкий стук лакированных копытц. Как будто молоточек звякает в глубоком каменном колодце.
Вот он – четвёртый этаж. Да. Эта квартира. Скорей! Шмыг! – носом. Тут же кадык несётся вверх.
Звонок в дверь. Шорох за дверью. Тайны за печатями. Движение по касательной в тёмном пространстве.
– А-аа! Вот вы где! Ну что ж вы так запаздываете, всё уже началось!
Куски фраз корчатся эхом в тишине. Силуэт секунду колеблется на пороге, вдыхая здешнюю атмосферу. Да, это оно. Оно самое! Трансцендентальное.
Нервные пошмыгивания. Субъект внутри плохо освещенного помещения: прихожая. Вокруг много чёрных прямоугольников дверей. За какой-то из них что-то происходит. Что-то проистекает. Про…
Шушуканье. Силуэт, не зажигая нигде света, движется в ванную на ощупь. Сморкается. Потом отхаркивается. Витающий запах благовоний и каких-то персидских преданий…
Субъект теперь крадётся в большую тёмную комнату для гостей, где много таких же силуэтов собралось за столом из старого ореха. Кадык ходит: вверх-вниз, вверх-вниз…
Вдруг – Бааах!! – дезориентация, падение в пространство, шок, ушиб. Словно громом оглашенный, лежит. Не тут-то было! Вскакивает. Что это? Что-то белое, на два куска. Гипсовый бюстик. Понаставят тут…
II
Сутулясь и припадая на одну ногу, входит. Тихо так, немного опасливо: вдруг ругать начнут за бюстик Евклида? Но нет. Не ругают.
Блестит гладкая глянцевитость столешницы. Силуэты отбрасывают гротескные тени как следствие созданного мистического освещения. Латунный канделябр мягко вспыхивает. Иногда. Из дымохода выходит заунывная: “У-у-у…”
Прелестно. Никто не оборачивается. Человек-тень с выдающимся профилем, крадучись, подвигается к свободному месту. Место это – изящный стул с резьбой и подлокотниками: налёт дворянства.
Опаздавший, добравшись до заветного стула, стоит недвижно: замер. Обратился в слух, в зрение, в обоняние, в осязание, в ощущение. Жужжит нагло, требовательно муха под столом. Силуэты, вырезанные из чёрного картона, безмолвствуют, но как будто чем-то возбуждены? Напряжение витает в воздухе, в просторах сумрачной комнаты, скачет по углам, собирается под потолком грозовой тучей. Сутулый профиль с игривым кадыком хочет сесть. Но что-то держит. Прямо за нос.
Он узловатой рукой берётся за спинку стула – стул не отвечает на эмоцию. Что за чёрт? Parbleu! Стул, не ехидничай! Уступи воле высшего существа!
Стул продолжает упираться.
Во главе стола – она. Символ метафизики. Воплощение тайного гнозиса. Высокий начёс, горделивая осанка. Золотая брошь в форме скараба. Блестящий, горящий в полумраке взор. Отрешённость. Вдруг – смешок.
Отскок от странного стула. Мебель ожила и издевается! Опять хихикнуло где-то неподалёку. Фигуры недвижны, рука в руке, но цепь не замкнута… Как же? Цепь замыкает стул? Или невидимка на стуле? Безобразие! Сердечный спазм, желтизна багровеет.
– Я требую…
“Порядка.” – Должно было сказаться. Но прервалось. Сутулый силуэт в замешательстве сглотнул, издав смешной звук. Всё потому, что кто-то сказал ему прямо в голову, минуя ушные отверстия: “Пошёл вон!”
Медиум совсем обмяк, грудь отвисла, голова запрокинулась в темноту. Облако напряжения сконцентрировалось в люстре – и началось…
Цыннь! Бомм! Взжжж… Щщщух! Клуцц! Гвамм! Зззифф…
Люстра ходит ходуном, выписывает круголя. Ореховая четырёхногая громада пританцовывает. Стул – Вжих! – в воздух, оборот, другой – и прямо по уху сутулого субъекта. Бедолага! Силуэты за столом молча внимают, или же просто – силуэты…
– Хаааааахооооохааааааахааахооо-ааааааагхх…– разносится по помещению. Стул левитирует, угрожающе поблескивает своей нехитрой конструкцией. Нервный тик, нервный тик, нервный…
Тик-так, тик-так, тик-так – вдруг возникают ходики на переднем плане. Безумный шум и гам смолкает, стул медленно опускается наземь, люстра – и та затихла. Напряжение куда-то сместилось.
С головы стола – тяжкий стон. Такой он многозначительный, этот горловый свист. Как будто опустошённый, обескураженный…
Все картонные головы разом приходят в движение, устремляют свои линзы-хрусталики на скрюченный объект у дальней стены, сочно хрустя шейными позвонками. Что же произошло? Ради закона сохранения энергии, куда делось грозное астральное напряжение?!!
От незадачливого субъекта исходит теперь что-то новое, непривычное, зловещее…
-Ыыыхахахахаааааа-хооооо-уууууу-ааааааакххааа!! – сотрясают перепонки гомерические раскаты.
В субъекте происходят разительные перемены. В нём обнаруживается огромный рост, ужасная воля, страшная злоба.
Ещё один тик! ходиков – и крепкие фаланги кистей сцепляют в морской узел чью-то картонную шею. Кто-то в криках исчезает. Остальные тела цепенеют. Капризно-пухлые губы медиума шепчут:
– Пришёл…
Занавес, дамы и ручные собачки дам!