Мой дед по отцу Бойков Никандр Степанович жил в с. Сарышево в Башкирии, на реке Белой. Был деревенским шорником, делал упряжь для лошадей. Занимался и сапожничеством. Пил «горькую» и был бедняком. Имел жену Анастасию Семёновну и 8 детей. Сыновья: Александр, Георгий, Павел, СИмон, Николай и Михаил. Дочери Наталья и Анна.
Я его не видела, он умер до моего рождения. Слышала только рассказы о нём. После смерти своего отца он унаследовал его дом и ремесло. Шорная мастерская занимала половину дома, а сырьё и готовые изделия хранились во дворе в сарае. Никандр был хорошим мастером и даже начал неплохо зарабатывать и обживаться. Не могу вспомнить, в каком году это было, но тогда мой будущий отец Георгий уже был призван в армию солдатом на 1-ю Мировую войну и дома оставались лишь младшие дети, а по России уже шла предреволюционная смута. Однажды к их дому подъехал какой-то военный с сопровождающими на бричке. Они спросили что-то из упряжи. Никандр показал им, что у него было, и назвал цену. Вояки стали упрекать его, что же ты, мол, для своих защитников жалеешь. Но он стоял на своём. Посовещавшись в сторонке, вояки взяли, что им было нужно, заплатили деньги и уехали. В ту же ночь к дому Никандра прискакала группа всадников, ворвались во двор, взломали сарай, забрали всё, что там было и быстро умчались. Кто они были – осталось не известным.
После этого случая Никандр разорился, обеднел и с горя начал пить. Пил он сильно, в пьянстве был очень буйным, истязал жену и куражился над ней. Вот некоторые свидетельства. Сын Михаил описывал такую сцену. Отец пьяный входит в дом и кричит: «Настасья! Режь курицу, ставь поллитру!» Жена режет курицу, спешно варит лапшу, подает на стол. Муж сидит за столом молча и смотрит на жену зловещим взглядом. Когда она протягивает ему миску с лапшой, он вдруг ударяет по дну миски и вся лапша летит жене в лицо. Тут он вскакивает и начинает её избивать.
Моя мать рассказывала со слов моего отца, что дед иногда, придя пьяным, хватал жену за волосы, наматывал её косу себе на кулак, брал топор и говорил: «Ну, всё, Настасья! Сейчас я тебе буду голову рубить!» Бабушка кричала, прибегали соседи и уговаривали его отпустить «пока» жену и пойти лучше с ними выпить.
Моя тетка, сестра матери Александра Федоровна, пересказывала мне со слов самой бабушки, что ещё в начале их брака, когда они жили в доме с его родителями, он уже терзал её до кровавых ран. Домишко, где они жили, был очень тесным, родители спали на топчане, а Никандр с женой – над ними на полатях. И по ночам он мучил жену, щипал её и царапал до крови. Она, стиснувши зубы, терпела. Однажды кровь начала капать на родителей, они вскочили и отец Степан «всыпал» сыну вожжами, после чего он перестал это делать.
Но характер деда был очень неровный. Дядя Михаил рассказывал, что протрезвев, он «в ногах валялся» у жены, кричал: «Настя, прости! Я подлец!» и т.п.
Жили дед с бабушкой очень бедно, впроголодь, дети учились только в церковно-приходской школе. Сам дед Никандр был грамотным и его даже выбрали председателем комбеда (комитета бедноты, которые создавались после гражданской войны). Но он умер очень рано, в возрасте 45 лет, на почве пьянства. Я помню, как мой отец, будучи пьян, говорил: «Наша жизнь – 45 лет! Мой отец и мой дед умерли в 45, и мне дольше не жить!» Но прожил он до 59-ти лет.
В семье сохранялся портрет деда Никандра Степановича. Я его иногда рассматривала. На портрете был прилично одетый, аккуратно подстриженный, благообразный мужчина средних лет с лютыми глазами. Глаза были маленькие, хитрые, с узкими и острыми внешними уголками, взгляд холодный и даже вроде как высокомерный. Видно было, что никаких упреков, претензий, никакого осуждения он не приемлет. К большому моему сожалению, портрет утрачен. Вместе с другими семейными бумагами он остался у моего племянника как прямого наследника по мужской линии и погиб вместе с ним.
Мой дед по линии матери Домнышев Федор Ефимович родился в с. Илек в семье крестьян – переселенцев. В возрасте 10 лет его отдали в обучение столяру в Оренбург, там он жил до призыва в армию. В армии отслужил 5 лет в Крыму - в Херсоне и в Одессе, матросом во флоте, но не в строевой службе, а в мастерской по ремонту кораблей, как столяр. Вернувшись из армии, сразу снова был взят солдатом на русско-японскую войну, где дослужился до фельдфебеля. Но он был малограмотным и после войны был демобилизован и вернулся в Илек, где и прожил всю остальную жизнь, работая столяром на дому. Был женат на Наталье Ивановне, в девичестве Макаровой, имел с ней пятерых дочерей: Елизавету, Клавдию, Александру, Анну и Галину. Был у них и сын, но умер в младенчестве.
Федор Ефимович был отличным столяром, таких называли «краснодеревщик». При всей скромности их жизни он сумел устроить себе хорошую, просторную мастерскую. Мастерская эта была в виде отдельного дома из самана во дворе. Половина этого длинного дома была собственно столярня, половина – кухня с русской печью. В столярне был хороший большой верстак и полный набор хороших инструментов, а в сенях при мастерской стоял даже токарный, с ножной педалью, станок и крупные тиски. Обычно дед стеклил окна и делал на продажу простые вещи – табуретки, столы, полки, но иногда вытачивал на станке фигурные ножки.
Помню, в глубоком детстве, когда мне было лет пять, моей любимой игрушкой была такая забракованная дедом фигурная ножка, которую все называли «тумбой». Мы тогда жили в доме у дедушки. Мой отец устроил детям во дворе качели. Однажды меня так раскачали, что я упала с качелей, и все смеялись, что сначала полетела моя «тумба», а потом уже я.
В мастерской у дедушки всегда лежала большая куча свежих душистых стружек. Часто я сидела на этой куче и смотрела, как дедушка работает. Он был небольшого роста, но статный и крепкий, и очень красиво работал. Каждое движение его было ловким, он работал почти бесшумно, даже стучал по стамеске тихо, всё у него делалось быстро и легко. Я часами(!) наблюдала за его работой как завороженная. А он не обращал на меня никакого внимания, просто меня не замечал.
Спустя много лет, будучи студенткой, я должна была пройти практикум по столярному делу и сдать зачет. На это выделялась неделя, но я за один день сделала свою табуретку. Я хорошо знала все инструменты и как с ними работать, и что такое табуретка. Мастер – преподаватель очень удивился и поставил мне «отлично».
Что касается общения, то за все 10 лет, пока мы жили в Илеке, сначала в доме дедушки, потом в своём доме, и пока дед был жив, он не сказал мне ни единого слова. Он охотно общался с моим братом Юркой, брал его с собой на рыбалку, что-то там рассказывал, а меня просто не видел. Когда наши взгляды случайно встречались, в его глазах было полное отчуждение, он смотрел сквозь меня. Теперь я думаю, что он девчонок, и вообще женщин, за людей не считал.
Его первую жену, Наталью Ивановну, мою бабушку, мы в живых не застали, и у деда была уже вторая жена, некая Варвара, очень молчаливая женщина. Я помню её только вечно молча работающей по дому. И тоже не помню, чтобы дед перекинулся с ней хотя бы одним словом. Нас она не обижала, ничего плохого нам не делала, но тоже предпочитала нас не замечать.
У Варвары от первого брака была дочь Нюрка. Эта Нюрка быстро исчезла из нашего поля зрения. Она в девках родила ребенка и бросила его в Урал, но кто-то увидел, и Нюрка получила 10 лет тюрьмы. Вернулась она, когда деда уже не было в живых, жила с матерью в бывшей мастерской. В семье её называли «Нюрка-убивца».
Дед Федор Ефимович тоже был грешен, очень любил выпить. В конце концов получил цирроз печени. В 1944 году, в конце Войны, ему сделали операцию. Как говорили, из печени у него откачали полведра «порченой крови». Вскоре после операции он всё-таки умер, его организм не выдержал такого удара.
Помню его похороны. Дед лежал в гробу какой-то маленький, усохший. На лбу у него был бумажный венчик. Две незнакомые мне старухи снова и снова красиво пели: «Святый, святый бессмертный Боже, помилуй нас!» И читали молитвы. Очень плакала самая младшая дочь Анна, ей даже стало плохо.
Спустя четверть века я приезжала с мужем Михаилом в Илек по ностальгическим мотивам. Могилу дедушки на кладбище мы не нашли.