Соседская малина буйствовала. Она бесстыже наливала прозрачным ярким соком ягоды и просовывала свои тяжелеющие ветки меж штакетинами забора.
Мама пропалывала огород, я помогала, как могла, а именно-старалась не мешать.
С этой целью я посидела в духоте брезентовой палатки, установленной в огороде братом, обежала несколько раз вокруг грядки, на которой малахитово зеленел горох "зубарик", облазила все находящиеся в саду деревья, но взгляд мой так и упирался в малиновые заросли.
Удивительно, что мама ни разу даже не повернулась в сторону зреющих ягод! Наверное, она просто не любит сладкое. Мама всегда говорит мне, когда я пытаюсь поделиться конфетой или мороженым: «Не люблю сладкого! Тем более, что от него портятся зубы.»
Зубы у мамы великолепные. Не поспоришь.
Почему же тогда мама покупает вредные сладости мне?
Не утруждая себя долгими размышлениями, я малодушно съедала нежное пирожное с розовым цветочком сверху. И потом: молочные зубы все равно выпадут. Стоит ли, в таком случае, их беречь, отказывая себе в сладком?!...
Может, к тому времени, когда у меня вырастут настоящие костяные зубы, мне уже расхочется и мороженого, и конфет, и этих восхитительных пирожных, которые продаются в городской «Кулинарии».
Как маме.
Рассуждения не мешают мне смотреть в сторону чужой малины. Голова, как противовес флага флюгера метеостанции школы, в которой учительствует мама, все время поворачивается в сторону дующего ветра.
Мой ветер в данный момент пахнет малиной…
То, что находится за забором - чужое. И неважно, как забор выглядит, пусть даже он-просто протянутая от колышка до колышка веревочка.
Чужое нельзя брать.
За межу нельзя заходить.
Однажды, во время весенних работ в огороде я случайно забросила на соседский огород свою шапку с помпонами.
Ну, как случайно...
Бросала вверх, шапка, взлетая, одновременно вертелась вокруг своей оси, помпоны тоже вращались, ленты развевались!
Красота, одним словом!
Пару раз шапка шлепнулась на землю неподалеку от меня, несколько раз зависла на ветвях деревьев, а потом упала в соседском саду. Тут без маминой помощи уже не обойтись...
Я бы могла перелезть через забор и забрать головной убор, но мама не разрешила мне этого делать и пошла к соседям с просьбой перебросить мою шапку обратно. Добрейший дед Яша быстренько вернул мне вишневую бархатную шапку и все сокрушался, что в этот момент его не было в огороде, и маме пришлось совершать столь длинный путь.
Малина…
Тезка моя. Так меня дразнят.
Не люблю это слово-дразнилку!
Из случайно услышанного разговора мамы с кем-то из взрослых я узнала, что можно изменить и имя, и фамилию. За деньги.
Поразмышляв над сим фактом, я пришла к выводу, что здорово огорошу тех, кто меня называл «малиной».
Я просто сменю фамилию!
Тогда уже не надо будет гоняться за Вовкой, который дразнит меня: «Малина! Калина! Калина-малина!»
Я просто скажу: «У меня теперь другая фамилия!»
Вот он удивится!
И даже если будет продолжать выкрикивать дразнилки, загнанный, как белка, на дерево, это не будет иметь ко мне никакого отношения.
Потому что я – уже НЕ Малина!
Стоит это, конечно, сумасшедших денег, аж целых десять рублей, что для меня - сумма заоблачная.
Тем не менее, я решила копить деньги.
И начало этой суммы у меня уже было: весной я нашла пять копеек.
По пути из школы мы зашли к маминому нерадивому ученику.
Маму тут же обступили другие родители, а я, зная по опыту сколь продолжительны эти стихийно-летучие родительские собрания, отошла в сторонку и стала обследовать окрестности.
Окружающее пространство представляло собой узкую улочку с уходящим в перспективу бесконечным частоколом неструганных досок заборов по обе ее стороны, и только куча песка нарушала сей однообразный вид.
Разговор был в самом разгаре, к калитке уже вывели виновника нашего путешествия-белобрысого веснушчатого толстого пацана, и взрослые принялись его стыдить и пугать неутешительными прогнозами его будущего в случае продолжения движения в направлении выбранного вектора поведения.
Пацан опустил голову, изображая покорность року, и взрослые умерили пыл, видя просветленное раскаяние отрока.
Я пацану не верила.
Очевидно, этому способствовала моя не по годам развитая прозорливость. Или то, что за спиной в мой адрес был сжат крепкий веснушчатый кулак.
Не знаю, что больше повлияло на мою уверенность, что посулы взрослых не замедлят исполниться, но я резко приняла влево от пацана и оказалась у самого основания песочной горы.
Некоторое время в нашем южном краю держались морозы, потом была привычная оттепель, потом вновь изрядно подморозило, а в этот день солнышко грело совсем по-весеннему.
Снег, замучившись от бесконечного перехода из одного агрегатного состояния в другое, плюнул и напоследок окончательно обратился в лед.
Песочная гора находилась в прозрачном ледяном саркофаге, отражавшем солнечные лучи в полном соответствии с законом, где угол падения равен углу отражения, но по молодости лет я не знала этих законов и элементарно ослепла от радужных лучей. Потерев глаза, я посмотрела вниз и увидела замурованную во льду монету.
ПЯТЬ КОПЕЕК!
Медная монета нагрелась на солнце и уже частично освободилась от ледяного плена, растопив окошечко чуть меньше своего диаметра.
ПЯТЬ КОПЕЕК!
Пирожок с повидлом ясно замаячил, благоухая на всю улицу и лишая меня выбора своим румяным видом.
Я приложила немало усилий, чтобы вызволить монетку из ледяной скорлупы, и холодный пятачок скользнул в мой карман.
Я была на пути к заветной сумме в десять рублей.
Какую же фамилию мне выбрать?!
Спустя некоторое время я нашла настоящие деньги.
Мы торопились с мамой к электричке, чтобы уехать в город Армавир, где мама училась в институте.
Мы уже почти бежали, когда в уголке, образованном тротуарной плиткой, я увидела сложенный пополам желтенький рублик.
Вот так находка!
Мама отошла достаточно далеко и остановилась, чтобы меня дождаться.
Я же подняла эту бумажечку и бросилась к ней, желая обрадовать находкой.
Меня очень удивила реакция мамы.
Она перестала торопиться и стала оглядываться.
Зачем?! Пять утра, еще толком и солнышко не взошло, людей – никого!
Мы опаздывали, а мама все оглядывала окрестности.
Наконец, она взяла деньги, и мы продолжили путь к знаниям. Мама часто оборачивалась назад, а я все не могла понять причину ее вздохов.
Складывалось впечатление, что мама не рада обретению немалой денежной суммы, свалившейся в наши, а, точнее, в мои руки по воле небес.
У нас появился рублик!
Когда происходило что-то приятное, бабушка-одесситка говорила: «Бог дал!», когда что-то терялось, то:«Бог взял!»
Бог нам дал рубль, а мама недовольна!
Вот опять оглянулась и вздохнула.
Мы сворачиваем к вокзалу. Теперь уже оглядываться незачем, место находки не увидишь. Мы с мамой залезаем в вагон электрички по высоким железным ступеням, садимся на скамью, и мама разворачивает рубль.
А там, внутри-еще один! Я нашла ДВА рубля! Уррра!
Меня распирает гордость: я принесла в семью деньги!
Меня можно понять: для человека, находки которого ограничивались, в лучшем случае, красивой конфетной оберткой, это была неслыханная удача.
Я уже приготовилась к похвалам и обещаниям купить, например, не одну, как обычно, а две или, скажем, десять вафельных трубочек с кремом в армавирском привокзальном буфете.
Ох, и вкусные трубочки там продаются! А крема внутри сколько! Только нужно есть, не теряя контроля за противоположным концом трубочки, а то оттуда запросто часть крема может вылезти и плюхнуться на землю. Чего скрывать, был у меня такой опыт...
Мама всегда покупает вафельную трубочку, чтобы мне было чем заняться, пока она сдает зачет или экзамен. Сколько времени я провела в темных коридорах пединститута!
Детская память сохранила необычные имена некоторых преподавателей: Арташес Тарвердович Худовердов - начальная военная подготовка ("Здравствуйте, товарищи!" "Здрасть, Арташес Тарвердович!", попробуй, выговори быстро это имя с отчеством!); гроза заочников-мужчин, имевших неосторожность явиться на экзамен после вечеринки, Аврора Павловна Корчагина - научный коммунизм; молоденький розовощекий юноша Хлопчиков-иностранный язык, потерявший дар речи после пары фраз, произнесенных моей мамой на немецком, как ей казалось, языке, которому обучал ее в сельской школе бывший солдат первой мировой войны...
Однако, вместо того, чтобы радоваться и отмечать необыкновенные способности дочери, мама опять принялась вздыхать и качать головой!
Соседка напротив, окруженная соломенными корзинами, поинтересовалась причиной маминого плохого настроения, и мама обрисовала утреннюю ситуацию без особого энтузиазма: мол, шли-шли и денежку нашли…
Тетка заерзала среди своих корзин и начала радоваться за нас: два рубля с утра!
А вот она, например, как проклятая, нагрузилась овощами спозаранку, чуть руки не оборвала, тащила, и теперь еще неизвестно, купят ли у нее все или придется что-то обратно тарабанить с армавирского рынка.
На своем горбу.
И все-из-за лишней копейки!
А тут-два рубля. Целых! С утра! Везет же людям…
Вот сейчас мама скажет тетке: «Это Наташа нашла деньги!»
И тетка восхитится.
Чтобы закрепить эффект я сползла с сидения и тщательно осмотрела пол вагона. Неплохо было бы залезть под скамейку, чтобы увеличить угол обзора… Вон сколько людей в электричке. Входят, выходят. Вдруг кто-то в этой суматохе еще денежку обронит!
Но мама велела вылезти и не собирать всю пыль.
Обидевшись сразу за все, я забралась на скамейку и уставилась в окно.
Мама все еще держала деньги в руках.
«Как подумаю, что испытал человек, потерявший эти рубли, так и радоваться неохота,-поделилась она мыслями с попутчицей.-Может, это последнее, что у него было. Может, ему теперь хлеба купить не на что. Не люблю я такие находки. Плаканные это деньги.»
Деньги плаканные… Как это?
«Та може Вам приехать, та поискать того, кто те деньги потерял?»-предлагает тетка и смеется.
«Нет, искать не будем, конечно,»-говорит мама.
И опять вздыхает. Огорченно.
Я тоже вздыхаю. Облегченно.
А по поводу смены фамилии…...
Я подумаю об этом завтра.
Так сказала задолго до этой ситуации одна тетя с заковыристым именем Скарлетт. Тоже, поди, дразнили...
Мне еще только предстоит встреча с ней, а пока за окном проплывают кубанские пейзажи, в стекле отражаюсь маленькая я, которая может в любую минуту прижаться к маминой руке.
«Ну, ты чего, заяц?»-спросит мама.
«Ничего, я просто так,»-скажу я.
И опять прильну к окну, иногда обращаясь к отражению в нем худенькой темноволосой женщины, склонившейся над раскрытой книгой.
Самой лучшей мамы на свете.
Моей.
Мама, мама...